Итак, мы увидели, что пророк Самуил осудил царя Саула, поэтому далее речь пойдет о выборе Бога. В данной главе весьма удивительным образом нам дается понять, что на всех замыслах человека явно лежит приговор смерти. Что может быть более серьезным и поучительным, чем контраст между Саулом, восхищавшим всех своей внешностью и поэтому избранным в цари, и Давидом, о котором, когда о нем спросил пророк, почти совсем забыл собственный отец? Никто из членов его семьи серьезно не относился к нему, и все же он был человеком, которому свыше было назначено воссесть на престоле Израиля. И действительно, мы не можем истолковывать этот случай на свой лад, ибо сам Бог дает нам свое толкование этого. Здесь очень выразительно сказано по этому поводу: “Человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце”.

Таким образом теперь был помазан истинный царь; но Богу было угодно, чтобы его восхождение на престол было таким же необычным, как и его избрание. Подобного не было никогда со времен сотворения мира, за исключением, разумеется, случая с тем единственным, который во всех отношениях имел преимущество. Кто когда-либо еще восходил на престол таким же образом? Несомненно, были такие, кому пришлось идти к престолу через великие испытания; другие в свое царствование познали, что значит пострадать в какой-то мере от внутренних врагов, а затем и от внешних. Я сейчас говорю не только о тех, кого Бог соблаговолил во все времена ради особой цели поставить правителями над Израилем; но даже среди людей, как известно, такой случай является необычным. Подобное случалось во все времена и почти во всех странах, но с Давидом произошло нечто более необычное. Дело не просто в том, что тот, кто оказывал величайшие услуги царю и народу, был отвергнут и подвергся без справедливой на то причины жестоким гонениям, но в том, что Бог поистине устроил все так, чтобы избранный пророком по его собственному повелению и уже помазанный должен был значительное время выдерживать испытания, по-видимому, ради того, чтобы проявить те самые достойные качества, что были плодом божественной благодати; он должен был пройти сквозь огонь и воду и доказать всему Израилю не столько то, что способен на великие подвиги, сколько то, что совершает их с помощью Бога и благодаря явной его заботе, мудрости и благости.

Но был и другой способ испытать Давида, на который мы должны обратить внимание, и, как я полагаю, еще более сложный для духовного восприятия человеком, но более ценный для Бога. Речь идет о той деликатной предупредительности, о том уважении, каким было исполнено сердце Давида перед лицом своего ужаснейшего и коварнейшего из врагов, который все еще оставался царем Израиля и которого Давид более чем другие люди уважал, даже не исключая из их числа Ионафана; ибо поскольку в душе Давида было больше любви, чем в душе Ионафана, то я не сомневаюсь, что Давид также испытывал и более горячее чувство преданности и глубокого уважения к тому, что приличествовало царю. Вместе с тем Саул был обречен на осуждение человеком, и это, как мы видели, случилось с ним прежде, чем Давид был призван Богом; до этого Саул уже был признан неспособным царствовать. Станет очевидным, поскольку Писание предоставляет достаточно доказательств, что после призвания Давида и его назначения на престол Богом, Саул уже не был тем человеком, каким был прежде. Мы видим, что он попадает под власть дьявола в тот самый момент, когда Бог отделяет для себя Давида. Мы не должны путать природную испорченность человека в одном случае с влиянием на человека дьявольской силы в другом. Это две разные вещи. И в то же время природная испорченность человека способствует влиянию на него дьявола. Здесь же, однако, мы довольно ясно видим, какой из этих двух принципов срабатывает. Мы также обнаруживаем не только то, что дьявол приступает к Саулу с определенного момента, но что он оказывает все большее влияние на Саула. Как раз тогда Бог вводит на сцену своего слугу Давида и показывает его пригодность для великого и славного дела, к какому он был призван, особо выделяя его перед своим лицом и в глазах любящих Бога, - быть свидетелем Христа, страдальца и царя; с другой стороны, Саул все больше и больше попадает под власть дьявола. Об этом мы и поговорим с вами в настоящей лекции.

В самом первом месте, где речь идет о перемене, мы читаем: “И взял Самуил рог с елеем и помазал его среди братьев его, и почивал Дух Господень на Давиде с того дня и после; Самуил же встал и отошел в Раму. А от Саула отступил Дух Господень, и возмущал его злой дух от Господа”. Становится ясным, что здесь нам подчеркивается то, что происходит, когда Дух Господа отходит от человека и вместо него того начинает тревожить злой дух, в то время как божественное благословение и благосклонность нисходят на другого. То же самое в принципе может иметь место в любое время; но в христианском мире это подтверждается в огромном масштабе, и время быстро движется навстречу этой катастрофе, ибо плоть долго пренебрегала свидетельством Бога и благодатью Святого Духа. Разительная перемена наступит в тот момент, когда дьявольская сила будет выпущена и перестанет сдерживаться, как сдерживается теперь (1 Фес. 2). И действительно, так должно быть всегда, ибо невозможно дьяволу действовать в полную силу до тех пор, пока не утвердятся сначала силы добра, а затем, мы можем добавить, не отступят.

Соответственно этому появление, нашего Господа Иисуса Христа, как мы знаем, стало сигналом к неимоверному усилению проявления силы дьявола. Его никогдапрежде не называли “князем мира сего”, как только во время пришествия нашего Господа. И поэтому я нисколько не сомневаюсь в том, что евангельская истина и призыв собрания Бога представили случай проявить себя дьяволу - не для того, чтобы бороться с тем, что есть власть Бога, но для того, чтобы выявить то, что до настоящего времени представляет собой образец духовного обмана и губительного заблуждения. Это есть царство обрядности и предания. Антицерковь признает саму идею собрания Бога, но, конечно, в извращенном виде, что бесславит Бога и губит человека; и когда Бог вновь вознамерится ввести единородного в этот мир, дьявол, хорошо понимая то, что предстоит ему, постарается приблизить появление антихриста и тем самым ввергнуть мир в последнее заблуждение.

В конце данной главы нашему вниманию представлен случай, над которым следует задуматься и который, как я считаю, очень даже поучителен. Давид, хотя он еще ничем не обратил на себя внимание людей как избранный Богом из среды своих братьев, тем не менее выделен и поставлен нести удивительную службу. Саула же, как мы теперь узнали, возмущал злой дух. “И отвечал Саул слугам своим: найдите мне человека, хорошо играющего, и представьте его ко мне. Тогда один из слуг его сказал: вот, я видел у Иессея Вифлеемлянина сына, умеющего играть, человека храброго и воинственного, и разумного в речах и видного собою, и Господь с ним. И послал Саул вестников к Иессею и сказал: пошли ко мне Давида, сына твоего, который при стаде”. Это первый случай, который свел помазанника Бога с Саулом. Это кажется самым что ни на есть случайным знакомством, которое имел этот царь.

Но вскоре после этого Бог позаботится о том, как мы узнаем в следующей, 17-ой, главе, чтобы гораздо более неотложная нужда, а не личная нужда царя, нужда, связанная со всем народом и с необходимостью противостоять силам врага, выступившего в то время против Израиля, должна была принародно привести Давида в интересах всего Израиля на царский двор.

Не заставляет ли этот факт глубоко задуматься? Именно Бог способствует тому, чтобы положение Давида так резко изменилось. Однако вы должны заметить, что Давид не искал этого сам. Не по воле человека Бог выделяет его для осуществления своих намерений. Посмотрите, как Он действовал в случае с Иосифом. И все же мы знаем, что Иосиф к тридцати годам становится первым советником Египта. Теперь я задам вопрос любому из вас: “Что же могло привести к такому благополучному исходу?” Само собой разумеется, что все те способности, которыми Бог наделил сына Рахили, вся мудрость, вера и целомудрие, которыми были исполнены его поступки и пути, следует высоко оценить, поскольку вся его жизнь была нацелена на то, чтобы стать самым великим человеком Египта (даже предположив, что ради славы Бога и ради блага для своих братьев). Но могло ли это произойти так же быстро и гладко, если бы не было вмешательства Бога? Несомненно, это было бы великим утешением для тех, кто не ищет великих дел. Там, где глаз привык к простому исполнению божественной воли, что является единственно ценным в этом мире, какое счастье - полагаться во всем на Бога! То же самое мы видим и в истории Давида. Если бы Давид сам стремился стать придворным, он вряд ли достиг бы этого; но без всякой задумки со стороны Давида Бог очень просто и наилучшим образом приводит его пред лицо царя Саула. То был первый шаг.

Но есть и еще кое-что, на что я хотел бы обратить ваше внимание прежде, чем мы перейдем к великим и замечательным событиям, описанным в 17-ой главе. Саул очень быстро выкинул из головы Давида. Он, несомненно, извлек из него пользу, но затем попросту забыл о нем. Это тем более замечательно, что в конце главы, как мы увидим, Саул был совершенно сбит с толку и осведомился у окружавших его, кто этот юноша. Я замечу это здесь лишь для того, чтобы привлечь ваше внимание к тому факту, что в том случае, когда Давид подошел к Саулу и остановился перед ним, то очень ему понравился; но любовь Саула была мимолетной, и мы вскоре поймем почему.

Но если Бог действует в этих обстоятельствах, то и враг не дремлет, действуя через тех, кем Саул был возвышен, чтобы потом стать низвергнутым; ибо если он царь Израиля, то должен со всей ответственностью служить Богу; но он не служил ему так. Он был избранником людей, как бы высоко Бог ни возвысил его над всеми. Фактически Саул ничего не сделал для осуществления той цели, ради которой он был избран; он лишь показал свою несостоятельность как человека, не способного принести плод. Теперь уже обреченный на потерю престола, но еще продолжающий исполнять роль царя, он дает возможность могущественной и милосердной божественной силе сделать так, чтобы избранник завершил свое дело. “Филистимляне собрали войска свои для войны и собрались в Сокхофе, что в Иудее, и расположились станом между Сокхофом и Азеком в Ефес-Даммиме. А Саул и Израильтяне собрались и расположились станом в долине дуба и приготовились к войне против Филистимлян. И стали Филистимляне на горе с одной стороны, и Израильтяне на горе с другой стороны, а между ними была долина. И выступил из стана Филистимского единоборец, по имени Голиаф, из Гефа; ростом он - шести локтей и пяди. Медный шлем на голове его; и одет он был в чешуйчатую броню, и вес брони его - пять тысяч сиклей меди; медные наколенники на ногах его, и медный щит за плечами его; и древко копья его, как навой у ткачей; а самое копье его в шестьсот сиклей железа, и пред ним шел оруженосец. И стал он, и кричал к полкам Израильским, говоря им: зачем вышли вы воевать? Не Филистимлянин ли я, а вы рабы Сауловы? Выберите у себя человека, и пусть сойдет ко мне; если он может сразиться со мною и убьет меня, то мы будем вашими рабами; если же я одолею его и убью его, то вы будете нашими рабами и будете служить нам. И сказал Филистимлянин: сегодня я посрамлю полки Израильские; дайте мне человека, и мы сразимся вдвоем”. Это и стало его крушением. “Сегодня я посрамлю полки Израильские; дайте мне человека, и мы сразимся вдвоем”. Он упустил из виду Бога.

Ибо вопрос, от которого зависел быстрый и важный исход дела, заключался именно в том, действительно ли Бог имел народ на земле Израиля, правда или неправда то, что имя Бога связано с Израилем, живая ли это сила или обман. Филистимляне приняли сторону естества, полагаясь лишь на видимое. И действительно, трудно было по внешнему виду заметить, что израильтяне - народ Бога. По их плачевному виду, по полной деградации этого народа филистимляне могли найти тысячи причин поверить, что все это было самым явным притворством и высокомерием. Чем еще могло быть избавление из Египта и переход через пустыню, не говоря уже о завоевании земли Ханаана, как не лживыми легендами, придуманными их же священниками? В прошлые времена у израильтян могли быть великие личности и обстоятельства могли складываться благоприятно для них, но чтобы это вялое племя рабов было народом Бога в каком-то реальном смысле - в это вряд ли можно было поверить. Именно так обычно рассуждают неверующие, которые судят обо всем по внешнему виду.

С другой стороны, для человека, рассуждающего по вере, нет ничего более печального, чем видеть то, как мало израильтяне опираются в своих суждениях на Бога, - ведь они даже забыли о той милости, какой Бог еще недавно удостоил Ионафана. Я уверяю вас, что огромная пропасть лежала между обрезанными прошлого и обрезанными, о которых речь идет сейчас. Великое избавление было в вере; но ни один Голиаф не посмел бы тогда бросить вызов всему Израилю, игнорируя Бога.

И пока близится час, когда Давид выступит в защиту славы Бога, дьявол подстрекает его врага. “И услышали Саул и все Израильтяне эти слова Филистимлянина, и очень испугались и ужаснулись. Давид же был сын Ефрафянина из Вифлеема Иудина, по имени Иессея, у которого было восемь сыновей. Этот человек во дни Сауладостиг старости и был старший между мужами. Три старших сына Иессеевы пошли с Саулом на войну; имена трех сыновей его, пошедших на войну: старший - Елиав, второй за ним - Аминадав, и третий - Самма; Давид же был меньший. Трое старших пошли с Саулом, а Давид возвратился от Саула, чтобы пасти овец отца своего в Вифлееме”. Давид опять остался при исполнении своих простых повседневных обязанностей. Поистине, ни один путь не является столь же благим, как этот, и нигде больше божественная слава не обнаруживается так, когда настает его время. Именно на этом пути Бог помазал его на царство; именно отсюда Бог призвал Давида ко двору Саула; и теперь именно тогда, когда он пас овец своего отца, Бог содействовал тому, чтобы привести его на поле великого сражения, где должен был решиться спор между филистимлянами и живым Богом.

Давид же, посланный своим отцом с обыденным поручением, по божественной благодати должен был стать орудием победы. “И выступал Филистимлянин тот утром и вечером и выставлял себя сорок дней”. Какое поразительное терпение со стороны Бога! С каждым днем, естественно, росла и крепла самоуверенность этого необрезанного единоборца. С каждым днем росла и тревога израильтян. И было лишь одно сердце, не знавшее такого недостойного страха, - но как же все это позорно и прискорбно! “И сказал Иессей Давиду, сыну своему: возьми для братьев своих ефу сушеных зерен и десять этих хлебов и отнеси поскорее в стан к твоим братьям; а эти десять сыров отнеси тысяченачальнику и наведайся о здоровье братьев и узнай о нуждах их. Саул и они и все Израильтяне находились в долине дуба и готовились к сражению с Филистимлянами. И встал Давид рано утром, и поручил овец сторожу, и, взяв ношу, пошел, как приказал ему Иессей, и пришел к обозу, когда войско выведено было в строй и с криком готовилось к сражению. И расположили Израильтяне и Филистимляне строй против строя. Давид оставил свою ношу обозному сторожу и побежал в ряды и, придя, спросил братьев своих о здоровье. И вот, когда он разговаривал с ними, единоборец, по имени Голиаф, Филистимлянин из Гефа, выступает против рядов Филистимских и говорит те слова, и Давид услышал их”.

И опять сказано, что “все Израильтяне, увидев этого человека, убегали от него и весьма боялись”. И действительно, из данного отрывка явствует, что ужас израильтян заметно возрастал. “И говорили Израильтяне: видите этого выступающего человека? Он выступает, чтобы поносить Израиля. Если бы кто убил его, одарил бы того царь великим богатством, и дочь свою выдал бы за него, и дом отца его сделал бы свободным в Израиле. И сказал Давид людям, стоящим с ним: что сделают тому, кто убьет этого Филистимлянина и снимет поношение с Израиля? ибо кто этот необрезанный Филистимлянин, что так поносит войско Бога живаго? И сказал ему народ те же слова, говоря: вот что сделано будет тому человеку, который убьет его”. Давид никак не мог понять это. Его удивляло то, что такая награда причиталась за такое, как казалось ему, простое дело.

Причина такой спокойной уверенности Давида очевидна. Дело не в том, что Давид считал себя равным по силе Голиафу, а в том, что он считал предстоящую брань бранью между Богом и филистимлянином Голиафом. Именно поэтому Давид был столь удивлен, видя презренный страх, охвативший израильтян, когда говорил с ними и вновь и вновь слышал их речи; ибо он вопрошал их с тем, чтобы полностью убедиться, что они не шутят, произнося такие слова. Старший брат Давида, подслушав его разговор с людьми, как явствует из этого случая, возгорелся гневом на Давида. Возможно, что у него были какие-то подозрения насчет Давида и раньше, хотя прошло достаточно времени с тех пор, как Самуил помазал Давида елеем; но и это вряд ли могло произвести большое впечатление на других братьев, ибо Самуил был при этом немногословен. По этому случаю не было много сказано. Само помазание имело большое значение и смысл, но значение этого почти небыло истолковано. Тем не менее на других всегда склонны обижаться те, кто думает только о себе; и даже близкое родство не только не препятствует этому, но и способствует. Вот почему Елиав, исполненный недовольства братом, спросил его: “Зачем ты сюда пришел и на кого оставил немногих овец тех в пустыне? Я знаю высокомерие твое и дурное сердце твое, ты пришел посмотреть на сражение”. На самом же деле он пришел туда для гораздо более важного дела: он явился, чтобы сразиться с врагом, но Елиав не знал этого, как и не ведал о смиренной вере, наполнявшей сердце Давида. “И сказал Давид: что же я сделал? не слова ли это? И отворотился от него к другому и говорил те же слова, и отвечал ему народ по-прежнему”.

Таким образом, то, что один человек ходил со спокойной и искренней уверенностью в Бога, постепенно передалось всему воинству Израиля, так что эта весть дошла до царя, и он узнал о том, чье сердце, исполненное веры, не устрашилось филистимлянина Голиафа. “И услышали слова, которые говорил Давид, и пересказали Саулу, и тот призвал его. И сказал Давид Саулу: пусть никто не падает духом из-за него”. Давид не был удовлетворен тем, что он сам не страшился филистимлянина, но желал, чтобы и другие израильтяне также уповали на Бога, который укрепил его; он желал, чтобы и они стали так же искренне верить в Бога и полагаться на него, как и его душа, которая давно это познала. “Раб твой, - говорит он, - пойдет и сразится с этим Филистимлянином”.

Царь был удивлен этому, ведь и он судил по внешнему виду. Давид же знал, в кого он верил. Он уже хорошо убедился в этом. “И сказал Саул Давиду: не можешь ты идти против этого Филистимлянина, чтобы сразиться с ним, ибо ты еще юноша, а он воин от юности своей. И сказал Давид Саулу: раб твой пас овец у отца своего, и когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, то я гнался за ним и нападал на него и отнимал из пасти его; а если он бросался на меня, то я брал его за космы и поражал его и умерщвлял его; и льва и медведя убивал раб твой, и с этим Филистимлянином необрезанным будет то же, что и с ними, потому что так поносит воинство Бога живаго”. Это было проявлением скромности, потому что Давид забывал о себе. Это было нечто истинное и неподдельное, а не только лишь стремление к истинному, потому что Бог приступил к духу Давида. И пока не будет этих двух вещей, возлюбленные братья, придется допустить, что мы обманываем самих себя в этом важном деле. Ничто в действительности не обеспечивает такую искренность в деле ради Господа, как только такая непритязательность желаний, являющаяся плодом веры. Это, мне едва ли стоит напоминать, является именно тем, чем проникнуты слова Давида. Несмотря ни на какие обстоятельства, он во всем полагается на верность Бога Израиля.

Но далее также очень важно заметить, что Дух Бога не говорит ни слова прежде времени об этих фактах, как и сам Давид никогда не говорил о них даже в своей семье. Теперь это время подошло. Он упоминает о них не столько для того, чтобы показать, почему он сам верит в победу, сколько для того, чтобы показать, почему Саулу следует иметь уверенность в победе. Это помогло бы устранить проблемы царя Саула, который был склонен думать подобно язычникам, имея веры не более, чем филистимлянин. Ответ Давида был непринужденным, внушенным свыше свидетельством царю, прозвучавшим тогда, когда наступил для него подходящий момент. Именно Бог укреплял сердце и руку Давида, давая ему силы. Разве Он не был тем же самым, что и всегда? Именно так и рассуждал Давид, и он был прав. Бог наделил Давида мудростью.

Помимо прочего Давид заявляет: “Господь, Который избавлял меня от льва и медведя, избавит меня и от руки этого Филистимлянина”. Совсем не о себе думает здесь Давид. Да, Бог позаботится о Давиде, ибо так всегда рассуждает верующий; да, к Давиду обращен его интерес, и еще более потому, что Давид жаждал единственно славы Бога. “И сказал Саул Давиду: иди, и да будет Господьс тобою [он был поражен ответом юноши]. И одел Саул Давида в свои одежды”. Однако они не пригодились Давиду. Давид попробовал ходить в них, но вскоре обнаружил, что такое вооружение только мешает ему двигаться и никоим образом не помогает ему. “И снял Давид все это с себя”. Он не привык к такому вооружению, о чем и сказал Саулу. “И взял посох свой в руку свою, и выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку, которая была с ним”. Это и было его испытанное боевое оружие; камни были его оружием, и их, обратив свой взор к Богу, Давид использовал, выполняя свои обычные повседневные обязанности.

“И с сумкою и с пращею в руке своей выступил против Филистимлянина. Выступил и Филистимлянин, идя и приближаясь к Давиду, и оруженосец шел впереди его. И взглянул Филистимлянин и, увидев Давида, с презрением посмотрел на него, ибо он был молод, белокур и красив лицем. И сказал Филистимлянин Давиду: что ты идешь на меня с палкою? разве я собака? И проклял Филистимлянин Давида своими богами. И сказал Филистимлянин Давиду: подойди ко мне, и я отдам тело твое птицам небесным и зверям полевым”. Ответ Давида был самым достойным ответом человека, знавшего чем и кем является Бог для своего народа. “А Давид отвечал Филистимлянину: ты идешь против меня с мечом и копьем и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил; ныне предаст тебя Господь в руку мою...” Ибо для верующего нет преград, и в час опасности он видит все ясно соответственно Богу, и, я могу сказать, он с самого начала видит исход событий. “И я убью тебя, - говорит Давид, - и сниму с тебя голову твою [и сказанное им в точности и скоро исполнилось], и отдам трупы войска Филистимского [ибо его вера еще больше возросла] птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле”, то есть не только с Давидом, но “в Израиле”.

Была вера, а наряду с ней не только сила, но и самоотверженность веры. Давид видел прочную связь между Богом и Израилем и держался ее. Это говорит о более сильной и более возвышенной вере, чем та, что основана на связи между Богом и самим собой, хотя совершенно ясно, что нет смысла говорить о вере в любовь Бога к Израилю, не изведав и не поняв, что Он есть для меня. Заблуждение заключается в том, что мы останавливаемся на этом. Мы должны начать с этого, однако фактически мы не можем доверять тому, что утверждает так называемый верующий, стремящийся перескочить сразу к великим делам. Не таким путем ведет Господь; и правда в том, что Давид не был таким неопытным бойцом за веру. Давид был довольно молод, но совсем не новичок в хождении верой, а гораздо опытнее в этом, чем любой воин воинства Израиля. Там не было человека, который бы больше Давида знал о Боге или о силе, противящейся Богу и его народу; даже Ионафан, хотя он уже и был испытан в этом плане и тоже одержал победу в битвах Бога, все-таки никогда не имел такой искренней веры. Давид же верил именно так. Он, скажу вам, снова доказал, чем является Бог в час трудностей и опасностей, и доказал это со всей очевидностью, когда все остальные души не смогли доказать этого из-за страха. С уверенностью он мог добавить: “И узнает весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь”. И на это он действительно рассчитывал. Речь шла не только о всей земле в целом, но и о его радости и уверенности в том, что Бог благословит через это свой народ. “И узнает весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь, ибо это война Господа, и Он предаст вас в руки наши”.

“Когда Филистимлянин поднялся и стал подходить и приближаться навстречу Давиду, Давид поспешно [со стороны Давида было явлено гораздо больше рвения, чем гордости у филистимлянина] побежал к строю навстречу Филистимлянину. И опустил Давид руку свою в сумку и взял оттуда камень [ Бог любит великие дела, сотворенные простейшими средствами], и бросил из пращи и поразил Филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицем на землю. Так одолел Давид Филистимлянина пращею и камнем, и поразил Филистимлянина и убил его; меча же не было в руках Давида. Тогда Давид подбежал и, наступив на Филистимлянина, взял меч его и вынул его из ножен, ударил его и отсек им голову его; Филистимляне, увидев, что силач их умер, побежали. И поднялись мужи Израильские и Иудейские, и воскликнули и гнали Филистимлян”. Они одержали победу благодаря вере Давида.

И вот наступает новый триумф Давида, когда он, взяв голову филистимлянина Голиафа, приносит ее в Иерусалим. “Когда Саул увидел Давида [а он видел Давида в его сражении с филистимлянином до этого]... то сказал Авениру, начальнику войска: Авенир, чей сын этот юноша? Авенир сказал: да живет душа твоя, царь; я не знаю. И сказал царь: так спроси, чей сын этот юноша? Когда же Давид возвращался после поражения Филистимлянина, то Авенир взял его и привел к Саулу, и голова Филистимлянина была в руке его. И спросил его Саул: чей ты сын, юноша? И отвечал Давид: сын раба твоего Иессея из Вифлеема”.

Этот отрывок часто заводит в тупик мирских ученых, которые весьма затрудняются связать его с тем, что написано в предыдущей главе. На первый взгляд выглядит чрезвычайно странным тот факт, что Саул осведомляется так о Давиде, который уже состоял у него на службе и успокаивал царя игрой на гуслях, когда на Саула находил злой дух. И действительно, еще совсем недавно Давид исполнял прихоти Саула, однако в невменяемом состоянии царь мог и не запомнить Давида, да и начальника войска тоже можно было простить за то, что он никогда прежде не обращал внимание на мальчика-слугу, обязанного в случае возмущения царя злым духом играть ему на гуслях, и не думал о нем. И мое мнение таково: этот отрывок вовсе не является камнем преткновения, как и не дает права переносить событие, о котором было сказано раньше, с того места на другое, как предлагали некоторые ученые мужи; на мой взгляд, эти события прекрасно переданы именно в том порядке, в каком они описаны. И действительно, было бы ошибочным вырывать эти последние стихи из 17-ой главы и вставлять их в конец главы 16-ой или переносить конец 16-ой главы в конец 17-ой, как предлагалось.

Дело в том, что Бог может задействовать человека, чтобы он облегчал состояние того, кого возмущает сила дьявола, но при этом между двумя этими людьми отсутствует духовное общение, и о таком “слуге” скоро забывают, как люди обычно говорят: “С глаз долой - из сердца вон”. Не может истинно познать человека Бога тот, кто сам так далек от Бога, и не может у него быть иного чувства, как только временного облегчения и радости. Саул довольно хорошо знал это, когда Давид успокаивал его, играя на гуслях; но Давид, хотя он и тогда любил Саула, не произвел впечатления на душу царя. Между ними никогда не было истинной близости. Саул любил Давида за то, что тот приносил ему временное облегчение, и отчасти испытывал чувство благодарности к нему; но не было истинного основания для взаимной симпатии царя Саула и Давида.

Поэтому и случилось, что когда Давид, как мы узнаем в этой главе, выступил слугой Бога, царь не смог признать его, несмотря на то, что Давид и прежде состоял у него на службе. Возможно, раньше Саул и узнавал Давида мимоходом, но теперь, когда тот выступил от имени Бога, для царя он явился незнакомцем. Это знакомо и нам и находит истинное подтверждение на примере Иисуса. Мы знаем, как Господь Иисус служил людям этого мира, как они вкушали от его щедрости ради того, чтобы получить недостающее им, какое облегчение Он давал им от их физических недугов, как Он освобождал их от власти сатаны. Господь Иисус доказал величие божественной благодати, исцеляя многих, среди которых Он жил; но они были от мира, а Он был в мире, создателем которого являлся, и этот мир не познал его. Не один ли и тот же принцип лежитв основе того и другого? Хотя, несомненно, по своей значимости эти два случая слишком разные. Но все тот же принцип лежит в основе того, что мир не признал Иисуса и что Саул не признал Давида.

Однако в тот день нашелся человек, понявший Давида. И это был Ионафан. В чем же разница? Почему вышло так, что Саул, имевший куда больше оснований запомнить Давида, так быстро забыл его? Почему, с другой стороны, душа Ионафана сразу же прилепилась к душе Давида? Все дело было в вере Ионафана, действовавшей через любовь в его душе и позволявшей ему свободно оценить тот прекрасный плод божественной благодати в Давиде. Ничего напрасного не случилось в тот день с Ионафаном, чья душа прилепилась к Давиду, как только тот закончил разговор с Саулом. Как много было в Давиде такого, что выделяло его как человека, который был по душе Богу, что сделало его предметом глубочайшего интереса и любви Ионафана! Если бы не произошло этого божественного соединения, Давид мог бы вызвать у Ионафана совсем другой интерес - как опасный человек и противник, вмешивающийся в чужие дела. Предположим, что это также явилось причиной, по которой, как мы увидим, и Саул допустил в своей душе чувство, которое безраздельно завладело им. Но сам этот факт еще больше указывает на светлую душу Ионафана и на бескорыстие, которое породила в нем благодать, ибо ясно, что чем больше Ионафан в душе осознавал не только достоинства своего друга, но и предназначенное ему Богом дело, Давид с каждым днем становился для него все дороже и любимее. Дух Бога излагает эту замечательную историю нам в наставление. Совсем иное случилось с гораздо более великим, чем Давид! Его оставили одного, когда ему больше всего было необходимо сочувствие, в то время как Он сам проявлял такую нежную заботу к тем, кого любил такой негасимой любовью! И все же Он говорит: “Но вы пребыли со Мною в напастях Моих”.

“Когда кончил Давид разговор с Саулом, душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу. И взял его Саул в тот день и не позволил ему возвратиться в дом отца его”. Это дало Ионафану возможность лучше узнать Давида; и очень скоро Дух Бога засвидетельствует факт, точно указывающий как на все доброе в Ионафане, так и на все, столь присущее Давиду. “Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу. И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нем, и отдал ее Давиду, также и прочие одежды свои, и меч свой, и лук свой, и пояс свой”. Это и был результат воздействия на Ионафана божественного Духа. Весьма заблуждаются те, кто полагает, что здесь речь идет только о личной симпатии. Несомненно, она была, но Ионафан был человеком веры, и привязанность его к Давиду была вызвана не его характером, не силой или прочностью положения, но в ее основе лежала вера как воодушевляющий принцип.

Далее мы узнаем, что “Давид действовал благоразумно везде, куда ни посылал его Саул”. Он показал себя человеком, которого Бог самым замечательным образом облек силой, но я думаю, что его добрая и благоразумная мудрость, к примеру, в отношениях с Саулом, поражает еще больше. Та удаль, та отвага, которой Бог наделил Давида, носила случайный характер, если рассуждать относительно; по крайней мере потребность в ней была только временной. Она зависела от Бога, а зависимость Давида от него, несомненно, составляла неотъемлемую черту характера и определяла поведение Давида. Поэтому очевиден тот факт, что героизм Давида был лишь временным, мимолетным выражением истинно присущего Давиду. Но то, как Давид входил и выходил перед царем, его деликатность, благоразумие, его замечательная роль при дворе Саула - все это очень поучительно для наших душ. Ведь “Давид действовал благоразумно везде, куда ни посылал его Саул ”.Он был призван теперь служить совершенно в другой должности. Он не имел ни малейшего навыка в служении при дворе, если не считать того, что прежде развлекал царя игрой на гуслях. Но все это не столь важно для Духа Бога.

Полезно вспомнить, что наши привычки и наши нравы очень важны для искушающего сатаны, но не столь важны для Духа Бога. Ведь когда мы поступаем плохо, когда попадаем в скверное положение, сатана всегда ищет, как бы приспособиться к нашему поведению и привычным поступкам, и, короче говоря, таким образом он влияет на нашу природу, как и на то, что может сформироваться у нас путем длительного вырабатывания определенных привычек. Сатана показывает человеку именно то, на что он прежде всего может обратить внимание, потому что человек есть прежде всего тварь. С другой стороны, мы всегда должны помнить, что Святой Дух есть Бог, и что бы там ни говорили люди о силе характера и привычки, мы, на мой взгляд, всегда должны помнить более важную божественную истину о том, что Святой Дух превыше. Суть состоит не только в том, что Он совершенствует характер человека и меняет в лучшую сторону его привычки, направляя их в другое русло и таким образом делая людей пригодными для служения Господу. Ему угодно наделять людей новым характером; Он способен наделить их совершенно новыми качествами. Можно свободно допустить, что прежние наклонности человека сразу не изживают себя, они еще остаются у человека, но не для того, чтобы он поддавался им, а чтобы изжил их, был бдителен по отношению к ним, рассматривая их как часть той человеческой плоти, на которую нельзя проливать елей, а тем более нельзя представлять Господу.

Короче говоря, нам следует повнимательнее присмотреться к святому Бога, и мы должны особенно ревностно отнестись к самим себе, поскольку мы есть чада Бога и тщательно должны остерегаться проявления в нас в том или ином плане этих наклонностей. Если бы не было Духа Бога, нам не на что было бы надеяться. Для нашего утешения и предостережения вспомним о том, что Бог уже дал нам новую и божественную природу, суть которой состоит в том, что наша жизнь заключена во Христе, который имеет Святого Духа, через которого и в котором воздействует на нас.

Божественная благодать наделила Давида способностью действовать благоразумно. Он не имел ни одной привычки, свойственной царским придворным. Это предоставило еще лучшую возможность для воздействия на него Святого Духа. И причина этого проста. Что является источником покорности верующего, его непритязательности, скромности, его щедрой доброты, его неугасимого мужества? Речь идет вовсе не о том, кем человек был издревле во плоти, а о том, кем Бог сделал для него самого Христа через веру. Все остальное, братья, зависит от этого и, как бы высоко ни ценилось людьми, в глазах Бога ничего не стоит, и это показывает нам, что самое необходимое для нашего духовного бытия, если действительно оно должно быть благополучным, есть эта зависимость от Бога. Иначе мы будем просто выражать самих себя, а не станем свидетелями Христа.

Итак, “Давид действовал благоразумно везде, куда ни посылал его Саул”. Это было теперь его долгом. Прежде Давид был там, куда посылал его отец и где Бог благословил его и оказал ему честь. Теперь он оказался в новом положении; но это положение Давид выбрал не сам, его дал Давиду Бог, поставив его служить в той сфере, к которой сам Давид никогда не стремился. Поэтому, как сказано здесь, “Давид действовал благоразумно везде, куда ни посылал его Саул, и сделал его Саул начальником над военными людьми; и это понравилось всему народу и слугам Сауловым. Когда они шли, при возвращении Давида с победы над Филистимлянами, то женщины из всех городов Израильских выходили навстречу Саулу царю с пением и плясками, с торжественными тимпанами и кимвалами. И восклицали игравшие женщины, говоря: Саул победил тысячи, а Давид - десятки тысяч! И Саул сильно огорчился”.

Почему сознание того, что Давид сослужил ему великую службу, быстро покинуло душу Саула? почему? Да потому, что Саул думал прежде всего о самом себе и поклонялся только себе, а имя Давида в тот день помешало ему в этом. “Саул победил тысячи, а Давид - десятки тысяч!” Женщины, которые по своей природе имели более чувствительную душу, поняли и высказали эту простую истину. Это не значило, что они перестали почитать своего царя, но, несомненно, они воздали надлежащую честь тому, кто ее заслужил. Они почувствовали, кому они обязаны этой великой победой в Израиле. Это и вызвало в душе Саула зависть и подозрительность, “и неприятно было ему это слово, и он сказал: Давиду дали десятки тысяч, а мне тысячи; ему недостает только царства. И с того дня и потом подозрительно смотрел Саул на Давида”. Да, то был злой дух, и сатана не упустил возможности воспользоваться тем, что было уготовано случаем. “И было на другой день: напал злой дух от Бога на Саула, и он бесновался в доме своем, а Давид играл рукою своею на струнах, как и в другие дни; в руке у Саула было копье”. Но заметьте, старое средство, которое успокаивало царя, - музыка - теперь утратило свое влияние на него. Прежде, когда злой дух нападал на Саула, он погружался в сладостные звуки гуслей Давида. Теперь же они перестали воздействовать на Саула. Зло в присутствии ненавистного ему добра способно быстро и глубоко прорастать. “И бросил Саул копье, подумав: пригвожду Давида к стене; но Давид два раза уклонился от него”. Царь не просто не любил Давида, он боялся его, “потому что Господь был с ним, а от Саула отступил. И удалил его Саул от себя и поставил его у себя тысяченачальником, и он выходил и входил пред народом”.

Но Бог позаботился о том, чтобы каждая попытка Саула унизить Давида, или показать свою неприязнь к нему, или сделать что-либо еще худшее, становилась только средством в руках Бога сделать Давида еще более достойным к принятию царства. “И Давид во всех делах своих поступал благоразумно, и Господь был с ним”. Господь был с ним в доме Саула и хранил его; Бог был с ним и вне царского дома, и там Давид показал себя перед народом слугой царя, и это тем более удалось ему, поскольку он был слугой Бога. “И Саул видел, что он очень благоразумен, и боялся его. А весь Израиль и Иуда любили Давида, ибо он выходил и входил пред ними. И сказал Саул Давиду: вот старшая дочь моя, Мерова; я дам ее тебе в жену, только будь у меня храбрым и веди войны Господни”. Это было сущим притворством, “ибо Саул думал: пусть не моя рука будет на нем, но рука Филистимлян будет на нем”. Но это лишь дало возможность Давиду одержать новые победы. “Но Давид сказал Саулу: кто я [ибо он был неподдельно скромен; и все же Бог помогал ему в его новых путях], и что жизнь моя и род отца моего в Израиле, чтобы мне быть затем царя? ” Но в Сауле не было ни правды, ни совести пред Богом, и тем более он не заботился о том, чтобы исполнить обещание, данное Давиду, пренебрегая своим царским обещанием. “А когда наступило время отдать Мерову, дочь Саула, Давиду, то она выдана была в замужество за Адриэла из Мехолы. Но Давида полюбила другая дочь Саула, Мелхола; и когда возвестили об этом Саулу, то это было приятно ему. Саул думал: отдам ее за него, и она будет ему сетью, и рука Филистимлян будет на нем”.

Чтобы заманить Давида в западню и погубить его, царь потребовал новую плату за руку другой своей дочери. “И сказал Саул Давиду: чрез другую ты породнишься ныне со мною. И приказал Саул слугам своим: скажите Давиду тайно: вот, царь благоволит к тебе, и все слуги его любят тебя; итак будь зятем царя. И передали слуги Саулову в уши Давиду все слова эти. И сказал Давид: разве легко кажется вам быть зятем царя? я - человек бедный и незначительный”. Ни слова о предыдущей обиде, которую Саул причинил ему, ни звука о том, что обещанную ему Мерову выдали за Адриэла, ни слова о том, что царь не сдержал своего царского слова, которое дал вчас опасности и которое так торжественно было дано в долине дуба и лично царем было повторено позже, когда тот давал новые поручения Давиду.

Все дело в том, что, уповая на Бога, Давид ревновал за царскую славу больше, нежели сам царь; и так происходит всегда и должно происходить там, где есть вера. Пока Бог поддерживает даже то, что вовсе недостойно его самого и его народа, вера мирится с этим и искренне почитает это. Это не является безрассудным, братья, как не является и раболепием или низкопоклонством, хотя это так трудно понять нашему поколению. Такова вера. Поэтому слуги Саула донесли ему, что говорил Давид, “и сказал Саул: так скажите Давиду: царь не хочет вена [приданого]”. Царь желал смерти сотни филистимлян, “ибо Саул имел в мыслях погубить Давида руками Филистимлян. И пересказали слуги его Давиду эти слова, и понравилось Давиду сделаться зятем царя”. Его искренним намерением все еще было способствовать славе царя. Слово царя, так часто нарушаемое в отношении Давида, не вызвало у последнего презрительной усмешки. Давид боялся Бога и царя; и если царь Саул действительно думал так о Давиде, то последний ценил это. Таковы были чувства его благородной души. “Еще не прошли назначенные дни, как Давид встал и пошел сам и люди его с ним, и убил двести человек Филистимлян [в два раза больше, чем требовал царь], и принес Давид краеобрезания их, и представил их в полном количестве царю, чтобы сделаться зятем царя. И выдал Саул за него Мелхолу, дочь свою, в замужество”.

Как это повлияло на настроение Саула? “И увидел Саул и узнал, что Господь с Давидом, и что Мелхола, дочь Саула, любила Давида. И стал Саул еще больше бояться Давида и сделался врагом его на всю жизнь”. Царь Саул был глух к добру и оставался беспощадным по отношению к Давиду. Как это произошло? Сатана крепко держал Саула. Те самые качества, которые даже естество уважало и ценило, были обращены дьяволом только на то, чтобы еще больше разжечь ненависть Саула и его непреходящую злобу. Таковы власть дьявола и его воздействие. И это является серьезным уроком истории, ибо открывшееся нам в этой книге сродни тому, что встретится во второй книге Самуила, где мы увидим это в иной форме. Короче говоря, мы сталкиваемся здесь не просто с тем, что исходит от человека, но и с тем, что есть от дьявола; и это лишь с тех пор, как появляется великое свидетельство о Христе. Не может быть антихриста без Христа. Поскольку есть свидетельствующий о Христе в образе Давида, то есть и растущее воплощение всех качеств антихриста, и оно заряжается силой от дьявола и частично воплощено в царе Сауле.

“И когда вожди Филистимские вышли на войну, Давид, с самого выхода их, действовал благоразумнее всех слуг Сауловых, и весьма прославилось имя его. И говорил Саул Ионафану, сыну своему, и всем слугам своим, чтобы умертвить Давида”. Таким образом, мы видим, как замысел, эта скрытая западня, эти тщательно разработанные планы низвержения Давида полностью сводятся на нет. Сначала применили подкуп, затем насилие - все напрасно. Саул теперь поступает слишком смело, говоря Ионафану и всем слугам, чтобы они умертвили Давида. Лжец и убийца делал свое привычное дело, “но Ионафан, сын Саула, очень любил Давида”. Разве не ободряет нас то, что наряду с таким унылым образом, каковой представляет собой царь Саул, мы можем видеть, как Святой Дух, который действует от Бога и повествует нам об этой истории, показывает нам также, что Бог не остается без свидетельства своей благодати? Он, который срывает завесу с самого тайного беззакония Саула, позволяет нам увидеть преданность Ионафана. Он указывает на то, что Бог действует любовью, а сатана через убийства, ненависть и гордыню.

Ведь из-за враждебности к Давиду отца Ионафан еще больше тянется душой к Давиду, и все это будет присуще Израилю; ибо Ионафан представляет собой скорее благочестивый остаток иудеев, а не призванных с земли кнебесному. То, о чем говорится во всех этих главах, представляет нам Христа, но Христа в его связи с царством; и мы должны оставить место для этого царства, как и для собрания. Конечно, особый интерес для нас представляет тело Христа - собрание Бога. Совершенно ясно, что вся полнота наших чувств должна быть направлена по этому руслу не просто потому, что это касается непосредственно нас, но потому, что в этом мы находим самое обильное проявление славы Христа и величайшей благодати и божественной мудрости. Но, братья, то, что мы находим свою радость лишь в том, что касается именно нас, никогда не является доказательством великой силы Святого Духа. Лучшее доказательство явно там, где вещи оценивают скорее по тому, какое отношение они имеют к славе Христа, а не по тому, что они принадлежат нам. И я уверен, вы не сочтете, что радость от всего, что приносит славу Христу и что обнаруживает божественные пути в отношении Христа, может хоть в какой-то мере ослабить склонность к божественным путям и его собранию или наслаждение его намерениями относительно славы, уготованной нам. Средоточие вокруг Христа всего земного и небесного, всего, что во славу Богу в нас и наших делах, ценит и прославляет Бога. Мы стремимся к тому, чтобы в любое время сам Христос значил для нас больше, чем принадлежащее нам благодаря личным привилегиям.

Дело в том, что мы получили такое благословение, так щедро и полно одарены во Христе, что обязаны быть способными по мере своей веры без подозрений и не отвлекаясь ни на что другое уходить с головой во все, что прославляет Господа Иисуса. Это, следовательно, должно быть образцом нашего поведения. Все, что прославляет его, достаточно для нас, ибо, поистине, хотя царство ниже уровнем, все же мы имеем, с одной стороны, чрезвычайно важную связь, так как мы должны царствовать вместе с Христом, а с другой - занимаем, несомненно, особое положение славы, объединенные со Христом. То и другое верно для нас; и апостол Павел в разное время проповедовал то и другое, что и мы обязаны делать. Таким образом, в Деяниях апостолов легче усмотреть проповедование царства. В посланиях (там, где апостолы обращаются к собраниям) мы, естественно, видим особую часть проповеди, представленную очень подробно. Но все же и то и другое имеет там место; и было бы большой ошибкой предполагать, что мы получаем лучшее представление о собрании Бога, игнорируя любую другую истину. Это становится еще более важным и неотложным с приближением пришествия Господа. Напротив, это отличие будет лучше понято там, где мы согласны добровольно следовать за ходом мысли Духа Бога через все его Слово. Позвольте мне сказать, возлюбленные братья, что нам в значительной мере это необходимо. Это помогло на руинах собрания Бога рассмотреть малую часть божественной истины как всю истину в целом. Самое надежное и лучшее средство избавления (когда мы обрели Христа и увидели, что Он есть тайна благословления) заключается в том, чтобы все более заниматься не собранием, но Христом. Ведь чрез него собрание, царство и любая среда отношений с Богом в самом ярком свете вырисовываются перед нашими душами.

Читая книги Царств, мы должны помнить о том, о чем уже упоминалось, - что они главным образом связаны с царством Бога, а не с собранием, если говорить конкретно. И действительно, это гораздо более общий принцип, ибо он проходит через весь Ветхий Завет. Но в этих более поздних ветхозаветных книгах явно говорится о царе. Несомненно, здесь показан сам Христос, но в своем отношении к царству. Возможно, время от времени и встречаются символические примеры, выходящие за пределы царства, но их не так много.

Ионафан же, сын Саула, изображает, как мне кажется, тех, в ком в среде Израиля действует Дух Христа, тогда как Саул представляет нам ту часть израильтян, которые все больше погружаются в глубины мрака и беззакония, потому что они не оценили Христа, поэтому вконце концов оказываются во власти дьявола. “Но Ионафан, сын Саула, очень любил Давида. И известил Ионафан Давида, говоря: отец мой Саул ищет умертвить тебя; итак берегись завтра; скройся и будь в потаенном месте; а я выйду и стану подле отца моего на поле, где ты будешь, и поговорю о тебе отцу моему, и что увижу, расскажу тебе”. Все же была любящая душа, которая стремилась оказать эту необходимую услугу Давиду, несмотря на то, что его отец, увы, явно жаждал пролить кровь Давида, испытывая к нему смертельную злобу.

“И говорил Ионафан доброе о Давиде Саулу, отцу своему, и сказал ему: да не грешит царь против раба своего Давида, ибо он ничем не согрешил против тебя, и дела его весьма полезны для тебя; он подвергал опасностям душу свою, чтобы поразить Филистимлянина, и Господь соделал великое спасение всему Израилю; ты видел это и радовался; для чего же ты хочешь согрешить против невинной крови и умертвить Давида без причины? И послушал Саул голоса Ионафана и поклялся: жив Господь, Давид не умрет”. Судя по этому отрывку, мы не можем не заметить, что сердце Саула время от времени смягчалось, но так или иначе он не мог долго удерживаться в таком душевном состоянии, ибо не был господином своих чувств - он был лишь рабом дьявола, хотя сам вряд ли осознавал это.

А теперь нам предстоит проследить, как любая попытка Саула освободиться от порабощения дьяволом доказывает лишь то, насколько последний сильнее первого и что плоть находящегося в высочайшем положении лишь вернее и скорее приводит к зависимости от дьявола. Поэтому, несмотря на клятву Саула, принятию которой содействовал Ионафан, происходит следующее: “И позвал Ионафан Давида, и пересказал ему Ионафан все слова сии, и привел Ионафан Давида к Саулу, и он был при нем, как вчера и третьего дня. Опять началась война, и вышел Давид, и воевал с Филистимлянами, и нанес им великое поражение, и они побежали от него. И злой дух от Бога напал на Саула, и он сидел в доме своем, и копье его было в руке его, а Давид играл рукою своею на струнах. И хотел Саул пригвоздить Давида копьем к стене, но Давид отскочил от Саула, и копье вонзилось в стену; Давид же убежал и спасся в ту ночь”.

Итак, позже мы обнаруживаем уже в случае с Мелхолой, что Давиду все-таки удается спастись; и когда об этом донесли Саулу, он “послал слуг в дом к Давиду, чтобы стеречь его и убить его до утра. И сказала Давиду Мелхола, жена его: если ты не спасешь души твоей в эту ночь, то завтра будешь убит. И спустила Мелхола Давида из окна, и он пошел, и убежал и спасся. Мелхола же взяла статую и положила на постель, а в изголовье ее положила козью кожу, и покрыла одеждою. И послал Саул слуг, чтобы взять Давида; но Мелхола сказала: он болен. И послал Саул слуг, чтобы осмотреть Давида, говоря: принесите его ко мне на постели, чтоб убить его. И пришли слуги, и вот, на постели статуя, а в изголовье ее козья кожа. Тогда Саул сказал Мелхоле: для чего ты так обманула меня и отпустила врага моего, чтоб он убежал? И сказала Мелхола Саулу: он сказал мне: отпусти меня, иначе я убью тебя. И убежал Давид и спасся, и пришел к Самуилу в Раму и рассказал ему все, что делал с ним Саул. И пошел он с Самуилом, и остановились они в Навафе. И донесли Саулу, говоря: вот, Давид в Навафе, в Раме. И послал Саул слуг взять Давида, и когда увидели они сонм пророков пророчествующих и Самуила, начальствующего над ними, то Дух Божий сошел на слуг Саула, и они стали пророчествовать. Донесли об этом Саулу, и он послал других слуг, но и эти стали пророчествовать. Потом послал Саул третьих слуг, и они стали пророчествовать. Саул сам пошел в Раму, и дошел до большого источника, что в Сефе, и спросил, говоря: где Самуил и Давид? И сказали: вот, в Навафе, в Раме. И пошел он туда в Наваф в Раме, и на него сошел Дух Божий, и он шел и пророчествовал, доколе не пришел в Наваф в Раме”.

Саулу не стало лучше от этого. Сила Духа Бога приводит человека еще в большее отчаяние, если он не рожден от Бога. Кто в Новом Завете являет собой самые ужасные образцы, запечатленные Святым Духом? Не те люди, которые никогда не имели Духа, а те, кто имел его. Есть люди, которым очень трудно понять шестую главу послания Евреям. Кажется удивительным, что христиане, разумеющие божественные пути, могут найти здесь что-то особенно трудное. Известно, что каждый христианин обладает привилегией в силе, а не в жизни, которая приводит к отступничеству. Это общий принцип. Мы встречаемся с ним в Ветхом Завете; то же самое может встретиться и в Новом. Таким образом, только те могут стать до конца озлобленными (и это самое худшее), кто носил имя Христа и отверг его с презрением и богохульством. Только те могут упасть в самую пучину, в самую бездну дьявольского влияния на душу, которые однажды обладали силой Духа Бога, действующего в них.

Но заметьте, не сказано, что те, о ком написано в 6-ой главе послания Евреям, были рождены от Бога. Как раз об этом часто забывают. Люди не видят различия между оживотворенными Духом и различными проявлениями силы Духа. Где же в этих отрывках сказано о тех, кто, будучи оживлен Духом, все же безнадежно попал под власть дьявола? Широко признается, что сила Духа распространяется гораздо шире, чем оживление Духом. Та сила, поскольку ее действие само по себе ценно, позволяет человеку гораздо лучше разобраться в Писании и наделяет не только разумением, но и дает силу использовать изложенное в Писании для блага других; все же есть что-то такое, что сила сама по себе не дает: она не позволяет обратить взгляд духовного человека на самого себя, чтобы должным образом осудить свое поведение пред Богом или в глубине души пожелать укрепиться во Христе. Здесь нужна не сила, а покаяние и вера. Единственное, что действительно необходимо грешнику, так это самоуничижение, и это происходит всегда, когда кто-то подвергается оживотворению. Ведь если действительно возникает нужда, Христос становится целью, а эгоизм осуждается. Но в данном случае вы никогда не найдете людей, которые одинаковым образом попадают во власть дьявола. Здесь может иметь место то, что я называю внешней силой Духа, без какой бы ни было связи с осознанием пред Богом. В данном случае человек никогда не может быть обращен к Богу - никогда не почувствует, что такое грех, а без этого нет новой жизни.

Одно дело - говорить о грехах других людей, но по-настоящему почувствовать свои собственные, понять и ощутить свою собственную вину и смириться пред Богом - это совсем другое дело. Это приходит вместе с воскресением к новой жизни, и в данном случае, соответственно, на путь, который указывает истина, действительно вступают через покаяние пред Богом и через веру в нашего Господа Иисуса Христа. Но в том, что написано в шестой главе послания Евреям, не сказано ни слова об этом. Личности, о которых там идет речь, просвещены в высшей степени. Они обрели силы будущего века, вкусили благого гласа Бога. Они имели перед собой небесный дар - Христа на небесах. Все это может иметь место - сладость истины, мудрость Бога в ней, гармония его путей и тому подобное. Такое вполне возможно: естество способно ко всему. Фактически плоть скорее возвеличивается этим, и в результате этого человек может ставить себя намного выше в собственных глазах, хотя в то же время он говорит о смерти и погребении ветхозаветного человека и о себе как воскресшем вместе со Христом. Разум может увлечься всеми этими чудесами. Несомненно, божественная истина для человеческого разума более важна, чем человеческие рассуждения и басни. Разве жизнь Иисуса не бесконечно лучше, даже для разума, чем жестокий эгоизм Юноны и отвратительные злодеяния Юпитера, о которых даже нечувствительные язычники не могут подумать в свете благовествования, не увидев их отвратительной злобности и глупости? Наоборот, в Господе Иисусе есть такое, что даже природному разуму и природной совести покажется высоконравственным и возвышенным.

Следовательно, каждый, кто смеет претендовать на хорошее знание истории человеческого мышления, должен знать о существовании самых непреклонных врагов Господа Иисуса, которые, тем не менее, притворяются, будто почитают его и восхищаются им. Они поцеловали бы его с той же преданностью, с какой целовал Иуда; они свидетельствовали бы о нем подобно Пилату. Увы, плоть враждебна Богу: она нарушает закон и отвергает или извращает благодать. Она не бывает искренна перед лицом Бога. Слово Бога не достигнет сознания человека, пока тот не воскреснет к новой жизни; наша греховность не удовлетворит Бога, а без воскресения к новой жизни и веры в то, что Христос удовлетворяет эту потребность, нет веры в любовь Бога, как и нет любви к Богу. Следовательно, если Богу не доверяют ради вечной жизни, то, значит, и человеку нет доверия. Могут быть затронуты чувства и появиться определенные симпатии, но симпатии быстро проходят и меняются. На разум особым образом можно повлиять, но какая польза от этого там, где речь не идет о грехе пред Богом? Это не есть вечная жизнь, но принятие Христа там, где пробудилась совесть, что неотделимо от обретения новой природы. Если совесть глубоко затронута и сокрушена и имя Христа проникло в душу, то это совсем другое дело. В подобных случаях мы никогда не услышим о том, что люди попали в положение, когда они не смогут “обновиться покаянием”. Скорее, здесь говорится о тех, кто внешне принял истину и, соответственно, стал объектом силы Духа Бога, которая действует в нем или через него; ибо все это вполне возможно и без возрождения. Такие люди, я думаю, могут попасть под влияние сатаны. Так было во времена ветхозаветного Валаама, и в Новом Завете в 6-ой главе послания Евреям мы сталкиваемся с этим, хотя и в иной форме.

Здесь же мы видим это на примере Саула. Он представлен нам пророчествующим среди пророков. Поэтому сила, полностью превосходящая его собственную, действовала в нем. Стал ли он лучше от этого? Наоборот, гораздо хуже. Мы можем заметить, что после этого его злодеяния становятся еще более ужасными. “Давид убежал из Навафа в Раме и пришел и сказал Ионафану: что сделал я, в чем неправда моя..? ” Ибо Давид не верил в это. Давид не считал себя в безопасности от того, что Саул пророчествовал. “Что сделал я, в чем неправда моя, чем согрешил я пред отцом твоим, что он ищет души моей? И сказал ему (Ионафан): нет, ты не умрешь; вот, отец мой не делает ни большого, ни малого дела, не открыв ушам моим; для чего же бы отцу моему скрывать от меня это дело? этого не будет”. Так наивно полагал Ионафан, так как он не знал о том, к чему могла привести та сила, во власти которой находился Саул, ибо в последнем не было ни капли совести пред Богом. “Давид клялся и говорил: отец твой хорошо знает, что я нашел благоволение в очах твоих, и потому говорит сам в себе: “пусть не знает о том Ионафан, чтобы не огорчился”; но жив Господь и жива душа твоя! один только шаг между мною и смертью. И сказал Ионафан Давиду: чего желает душа твоя, я сделаю для тебя”. Тогда же было предложено и осуществлено новое испытание.

Это привело к тому, что “заключил Ионафан завет с домом Давида и сказал: да взыщет Господь с врагов Давида! И снова Ионафан клялся Давиду своею любовью к нему, ибо любил его, как свою душу. И сказал ему Ионафан: завтра новомесячие, и о тебе спросят, ибо место твое будет не занято; поэтому на третий день ты спустись и поспеши на то место, где скрывался ты прежде, и сядь у камня Азель; а я в ту сторону пущу три стрелы, как будто стреляя в цель; потом пошлю отрока, говоря: “пойди, найди стрелы”; и если я скажу отроку: “вот, стрелы сзади тебя, возьми их”, то приди ко мне, ибо мир тебе, и, жив Господь, ничего тебе не будет; если же так скажу отроку: “вот, стрелы впереди тебя”, то ты уходи, ибо отпускает тебя Господь; а тому, что мы говорили, я и ты, свидетель Господь между мною и тобою во веки. И скрылся Давид на поле. И наступило новомесячие, и сел царь обедать. Царь сел на своем месте, по обычаю, на седалище у стены, и Ионафан встал, иАвенир сел подле Саула; место же Давида осталось праздным. И не сказал Саул в тот день ничего, ибо подумал, что это случайность, что Давид нечист, не очистился. Наступил и второй день новомесячия, а место Давида оставалось праздным. Тогда сказал Саул сыну своему Ионафану: почему сын Иессеев не пришел к обеду ни вчера, ни сегодня? И отвечал Ионафан Саулу: Давид выпросился у меня в Вифлеем; он говорил: “отпусти меня, ибо у нас в городе родственное жертвоприношение, и мой брат пригласил меня; итак, если я нашел благоволение в очах твоих, схожу я и повидаюсь со своими братьями”, поэтому он и не пришел к обеду царя”.

Возлюбленные друзья, мы видим здесь замечательное достоинство Писания, а также его мудрость. Иначе говоря, Писание не высказывает замечания по поводу тех россказней, которые часто смешивают правду с неправдой. Я уверяю вас, что неверие часто прибегает к этому вопреки Слову Бога. Но неверие всегда судит лишь по внешнему виду, и его злобная поспешность осудить близорука. И остерегаться следует прежде всего не откровенных противников, а лицемерных и притворных друзей, извиняющихся за то, что написано в Библии. Там, где нет уверенности в истине, они, естественно, стараются извиниться за то, что не понимают, и в какой-то мере стыдятся своего неведения. Но только непоколебимость истины может раскрыть вещи такими, каковы они на самом деле, без малейшего извинения за что-либо. Это дурной признак, всегда говорящий о слабости тех, кто при любых обстоятельствах готов выгородить самого себя. С другой стороны, там, где привыкли уповать на Господа, люди с легкостью оставляют все в его руках. Зачем нам тревожиться об этом? Если появятся сомнения, то, конечно же, все разъяснится наилучшим образом; но там, где душа может предоставить Богу доказывать истину, доказательство окажется гораздо лучше.

В данном же случае “сильно разгневался Саул на Ионафана”, ибо теперь злое сердце неверующего, который так быстро отступал от живого Бога, разразилось гневом против своего собственного сына, и все потому, что тот питал любовь к Давиду. Таким образом Ионафан тоже испытал на себе тот гнев, который Саул испытывал к тому, кто по высшему произволению Бога вытеснял его из царства. Несомненно, то был замечательный плод веры, явившейся в сыне, тогда как отец все больше и больше обнаруживал ее недостаток. “И сказал ему: сын негодный и непокорный!” О, было бы замечательно, если бы Ионафан только почувствовал, что он есть сын негодного и непокорного Богу человека! Но подобная мысль вряд ли могла в тот момент прийти ему в голову и закрасться в его душу. “Сын негодный и непокорный! разве я не знаю, что ты подружился с сыном Иессеевым на срам себе и на срам матери твоей? ибо во все дни, доколе сын Иессеев будет жить на земле, не устоишь ни ты, ни царство твое”.

Таким образом, сработал инстинкт, заставив опасаться грядущего; ибо неверие имеет свое природное чутье, равно как и вера; и подобно тому, как вера предчувствует добро, прежде чем оно наступит, так и неверие обладает предчувствием, что это добро навсегда ускользает из-под власти. Итак, все невидимое обнаруживается, будущее и настоящее. “Что ты получил уже доброе твое в жизни твоей” (Лук. 16, 25). Как мрачна перспектива, открывшаяся Саулу в его жалком противлении Богу! “Теперь же пошли и приведи его ко мне, ибо он обречен на смерть. И отвечал Ионафан Саулу, отцу своему, и сказал ему: за что умерщвлять его? что он сделал? Тогда Саул бросил копье в него, чтобы поразить его. И Ионафан понял, что отец его решился убить Давида. И встал Ионафан из-за стола в великом гневе”. Он разгневался не на себя, но на Давида. Он ясно увидел ничем неотвратимую смертельную ненависть своего отца. И он “не обедал во второй день новомесячия, потому что скорбел о Давиде”. Как это замечательно! Он “скорбел о Давиде и потому что обидел его отец его. На другой день утром вышел Ионафан в поле, во время, которое назначил Давиду, и малый отрок с ним. И сказал он отроку: беги, ищи стрелы, которые я пускаю. Отрок побежал, а он пускал стрелы так, что они летели дальше отрока. И побежал отрок туда, куда Ионафан пускал стрелы, и закричал Ионафан вслед отроку, и сказал: смотри, стрела впереди тебя. И опять кричал Ионафан вслед отроку: скорей беги, не останавливайся. И собрал отрок Ионафанов стрелы и пришел к своему господину. Отрок же не знал ничего; только Ионафан и Давид знали, в чем дело. И отдал Ионафан оружие свое отроку, бывшему при нем, и сказал ему: ступай, отнеси в город. Отрок пошел, а Давид поднялся с южной стороны и пал лицем своим на землю и трижды поклонился; и целовали они друг друга и плакали оба вместе, но Давид плакал более. И сказал Ионафан Давиду: иди с миром; а в чем клялись мы оба именем Господа, говоря: “Господь да будет между мною и между тобою и между семенем моим и семенем твоим”, то да будет на веки. И встал (Давид) и пошел, а Ионафан возвратился в город”. Это было нелегко, но вера, движимая любовью, находит способ успокоить того, кто признает виновность отца или кого-либо другого, тем, что надлежит свидетелю Бога в любой переломный момент. И это показывает здесь Ионафан. Как бескорыстен верующий; ибо Ионафану было хорошо известно, что возвышение Давида неизбежно грозило бы падением дому Саула. Но Ионафан знал, что это исходило от Бога, и было бы тщетным, если не сказать злом, - вести брань с самим Богом.

Надеюсь в следующей своей лекции завершить данную часть этого глубоко интересного и полезного повествования. Несомненно, это наша вина, наше собственное неверие, если мы не черпаем от Бога для своей души. Так пусть же сам Бог даст это своим чадам! Ведь каждый больше всего желает, чтобы мы своей душой через Писание прилепились к нему - тому, о котором и говорит нам Писание. Все, что можно позволить себе в таком беглом очерке, - это поставить своего рода указательный столб и определить согласно некоему мерилу моменты особого благословения в драгоценном Слове Бога по мере того, как они предстают перед нашими глазами.

И вот мы подходим к рассмотрению отрывка о самом Давиде, который заметно отличается от всего, о чем говорилось прежде. Мы остановились на том, что Ионафан (по крайней мере, публично) пытался переубедить Саула и исправить его отношения с Давидом. Но он сам убедился, что все его попытки напрасны. И вот Ионафан возвращается в город, а Давид все дальше и дальше уходит в пустынные места, как скиталец и странник, отверженный из-за растущего к нему гнева, зависти и ненависти царя Саула. Именно это и приводит его на дорогу, где его история приобретает истинно символический характер. И здесь превыше всего Дух Христа, предвещающий жизнь отвергнутого людьми нашего Господа Иисуса. И здесь как раз самое время вспомнить те замечательные стихи, псалмы, или, по меньшей мере, очень многие из них, в которых этот Дух предвосхищает чувства, пути и земную славу Христа.

Настоящий случай, однако, требует обратить внимание на те обстоятельства, в каких обнаруживается излияние чувств души, проходящей испытания. Кто может должным образом гордиться человеком? Тот, кто не только понимает, но и может видеть ту огромную пропасть, которая лежит между Христом и Давидом; и это мы можем видеть как нигде более ясно во вступительной сцене, хотя это можно заметить и в других случаях. Здесь мы прослеживаем это почти до конца. Если Бог собирался показать свою власть и поставить Давида во главе Израиля, Он со всей очевидностью давал понять это Давиду и каждому, кто имел уши слышать, что делает это из чистого милосердия. Человек никоим образом не заслуживал этого. Еще не пришло время явиться тому, чьи путибыли выражением самого Бога, чья жизнь на каждом шагу несла славу Отцу. Давид был любимым, и для него было уготовано величие, и вместе с тем он был всего лишь человеком, грешным человеком. Благодать могла сделать его лишь символом, каковым он и остался.

Итак, в данном удивительном случае, где самым решительным образом утверждается благодать (и сам Господь Иисус имеет к тому отношение, проводя аналогию между Давидом и самим собой, в то время как его все больше и больше отвергали в Израиле), невозможно не заметить, что Давид рассказывает о себе истины. Но священник Ахимелех был удивлен и чрезвычайно взволнован обстоятельствами появления у него Давида, ибо он едва ли мог уразуметь замысел Бога. Он испугался Давида, подозревая что-то неладное. Но Бог действует несмотря ни на какие мрачные обстоятельства; и это единственно справедливое основание веры.

Таким образом, ни Давид, ни священник Ахимелех не дают повода восхищаться собой. Тем не менее эти самые обстоятельства Христос обращает к вечному благу. Очень может быть, что мы и не заметим назидательного характера этой истории; возможно, мы и не увидим в ней ничего поучительного для нас, что могло бы пригодиться нам в тяжелые дни. Но Иисус есть свет, и только в нем мы можем видеть свет, и поэтому для нас Он выводит из драгоценного Слова Бога этот удивительный факт (ибо это действительно так), что отвержение возлюбленных Богом в среде его народа является осквернением самого святого. Как только могло что-либо потребное Давиду рассматриваться до сих пор как святое в глазах Бога, если Давида, помазанника Бога, отвергли?

Поэтому и стал священный хлеб, использованный для нужд Давида, всего лишь обыкновенным хлебом. От этих запасов Давид мог взять, как и из любых других. Обрядовые ограничения хороши там, где действительно соблюдается закон; но что же говорить о том, кто и является тем главным объектом, которому посвящаются все обряды, установленные законом, если его отвергли по произволению Бога и Он и его люди оказались, таким образом, в нужде? Станет ли Бог поддерживать эти формы обрядности против человека, который по сердцу ему? Это невозможно! И посему священник Ахимелех дал Давиду священного хлеба, “ибо не было у него хлеба, кроме хлебов предложения, которые взяты были от лица Господа” и являлись пищей для священников.

Но здесь, как и везде, так несказанно совершенен Господь Иисус, так свят, непорочен и чист! Ведь именно в его истории мы обнаруживаем, что ограничения закона и его обязательные постановления теряют свою силу, как только Он становится отверженным и распятым. Это замечательным образом продемонстрировано на примере прокаженного самаритянина; строго говоря, нельзя и представить себе, чтобы он был таким же подзаконным, как и иудей, но случай с ним ясно показывает, сколь совершенна личность Господа Иисуса и та божественная сила, какой Он действовал. Ведь было доказано, как бы вопреки всем подобным требованиям, что иудею придется ждать до тех пор, пока распятие не откроет ему все. Самаритянин же, каким бы невежественным он ни был, скорее мог постигнуть славу Господа Иисуса, и он познал ее прежде других (как познаем и мы, если будем познавать должным образом) через свою крайнюю нужду, удовлетворенную божественной благодатью. Нам следует начинать с того же. Мы останемся просто теоретиками, если не поступим так, и это будет опасно для души, если совесть, осознавшая свои недостатки пред Богом, не станет основой первого приближения к нему. Но должны ли мы всегда оставаться там, у входа? Конечно же, нет. Вход существует для того, чтобы войти в него. Невозможно, да и неправильно ограничивать Бога в его благодати, удовлетворяющей наши самые насущные потребности как грешников, хотя бы и самые важные для души. И да будут эти божественные дары всегда такими благословенными и щедрыми в познании самого Бога через Христа, и да принесут они радость! Именно это и хотел Господь Иисус показать в верующем человеке, который возвратился к нему, вместо того, чтобы пойти и показаться священникам. Таким образом, пока на некоторое время Он оставляет подзаконных в их положении, Он тем временем утверждает данный принцип там, где тот может утвердиться в ответ на веру, чтобы полностью проявилась благодать, которая явится, когда распятие расставит все на свои места и все объяснит.

Далее открывается новая сцена, ибо Давид, получив для себя и своих людей хлеб предложения, некогда священный, потребовал еще нечто большее - все, что хотел. В этом он явил свою дерзость, ибо все, что он хотел, способствовало божественной славе. Меч Голиафа не представлял для Давида сугубо личного интереса. У него не было с собой никакого оружия и никакого военного снаряжения. Ответ священника был следующим: “Вот меч Голиафа Филистимлянина, которого ты поразил в долине дуба”. Странно видеть этот меч именно здесь, как может нам показаться, но это на самом деле не так, поскольку Давид сказал: “Нет ему подобного; дай мне его”. Он был символом великого дня для Израиля, символом великого поражения филистимлян; это был меч, дарованный смертью во имя победы. Разве победе на самом деле способствовали сила и мастерство Давида? Разве врага преодолела не его вера, поскольку только она одна может победить теперь мирское? Победив таким образом, Святой Дух должен владеть оружием, отобранным у смерти, в жизненной силе во Христе. Иначе не будет пользы, как доказал Голиаф.

Но за днем славы тотчас может последовать и день позора, и никто не освобожден от необходимости зависеть от Бога или его управления. Как унизительно созерцать Давида, который в тот день из-за страха перед Саулом бежит от него к Анхусу, царю Гефы! Даже напоминание устами филистимлян о прежних победах Давида волей Бога пробуждает у Давида не веру в Бога, но еще больший страх перед Анхусом. “И изменил лице свое пред ними, и притворился безумным в их глазах, и чертил на дверях, и пускал слюну по бороде своей. И сказал Анхус рабам своим: видите, он человек сумасшедший; для чего вы привели его ко мне? разве мало у меня сумасшедших, что вы привели его, чтобы он юродствовал предо мною? неужели он войдет в дом мой? ” Но благодать знает, как обратить в свою пользу унизительное положение верующего, в чем мы сможем убедиться из последующего повествования.

Ибо в следующей, 22-ой, главе мы узнаем, что к Давиду устремились все, кто способен был оценить все, исходившее от Бога, и распознать все, что благодатью творилось в Израиле. Но только ли эти? Не собрались ли к Давиду и те, кто были должниками, не находящими покоя, притесняемыми и гонимыми, не встречающими сочувствия? Таких же обездоленных собирал вокруг себя Христос, наш Господь, и давайте благословим его за это. Мы, братья, часто склонны думать о Господе в более узком плане, чем Он заслуживает; но Христос, тем не менее, есть сильный и великий, потому что Он смог позволить себе взглянуть на самых малых и позвать самых униженных, уподобляя их себе. Нечто подобное мы встречаем и здесь; и, по правде говоря, едва ли найдется что-то, что еще в большей мере выявило бы достоинство Господа Иисуса, чем то, что Он завершает не то, что хорошо само по себе, и не стремится обнаружить зачатки этого. Все, что превосходно, все, что от Бога, несомненно, само тянется к Господу Иисусу; но Он сам создает, формирует, а не просто ищет. Ведь именно Он дает и может давать от полноты своей. И хотя бы в малой степени, но мы видим, что это по праву можно сказать и о Давиде; ибо из тех, что собрались вокруг Давида, были столь жалкие, столь не напоминающие человека, уподобленного Богу. И это тем более справедливо, поскольку имело место на пути отвержения и презрения.

Здесь же мы видим Давида, как сказано, в Одолламской пещере. “И услышали братья его и весь дом отца его и пришли к нему туда”. И не только они. Родственники, возможно, и имели на это право: они как-никак состояли с нимв родстве; но были и другие собравшиеся к Давиду, и они собрались к нему потому, что были обездолены и потеряли все. “И собрались к нему все притесненные и все должники и все огорченные душею”. Никуда не годится быть самодовольным оптимистом там, где то, что мы одобряем, противно Богу. И не следует завидовать тем, которые, будучи обличаемы во зле Словом Бога, хвалятся, потому что им не дано перемениться. Счастливее, гораздо счастливее те, которые испытали все и твердо придерживаются хорошего. То были души, стенавшие в Израиле. Но проявили ли они недовольство, собравшись к Давиду? Уверяю вас, что это было жалкое сборище, скрывавшееся в уединенных местах. Но кем был для них Давид и что такого он сделал для них? Весь этот мир чувствовал и свидетельствовал в тот день о его и их славе, и они были преобразованы в тот день испытаний, печали и позора под мощным воздействием той же благодати, что сияла в Давиде.

Но даже теперь, как мы узнаем далее, суть состояла не только в этом; речь идет о пророке Гаде и о священнике Ахимелехе. Более ясно все стало, когда рука Саула поднялась, чтобы будить оружием сатаны. Ибо Саул унизился до того (вернее, был до того ослеплен дьяволом), что нанял для убийства священников Бога пастуха Доика, идумеянина. Печально слышать о таком падении Саула! Послушайте только язвительные насмешки царя в адрес Давида, обратите внимание на то, с каким презрением отзывается он о сыне Иессея. Если прежде Саул мог внушать страх Давиду, то теперь его беспощадное преследование Давида свидетельствует о том, что сам он придавал Давиду большое значение. Слова, выражающие гнев и презрение Саула к сыну Иессея, говорят всякому разумному человеку лишь о том, как Саул на самом деле относился в душе к Давиду. Где же самоосуждение за грех, из-за которого пришлось поплатиться царством? Где ощущение той чести, которой Бог удостоил его, и того, что тот не оправдал эту честь? Были только терзания и смертельная вражда, распиравшая изнутри, которая теперь вырвалась наружу и обрушилась не на того человека, которого Саул больше всего жаждал погубить, но на тех, которые были к нему добры и любезны, то есть на самих священников Бога. Но в результате эта святая точка соприкосновения и средства укрепления связи с Богом перешли к Давиду. “Спасся один только сын Ахимелеха, сына Ахитува, по имени Авиафар, и убежал к Давиду”. Доик по приказу Саула поразил мечом Новму, город священников, и мужчин и женщин, и юношей и младенцев. Человек, пощадивший Амалика, безжалостно умертвил священников Бога. И пророк, и священник теперь были на стороне Богом избранного царя.

Следующая, 23-я, глава позволяет нам увидеть некоторые новые особенности мучительного и опасного положения Давида и то, как Бог действует при этом. “И известили Давида, говоря: вот, Филистимляне напали на Кеиль и расхищают гумна”. Несомненно, это прозвучало более непринужденно, чем когда об этом доносили Саулу. Это было, как принято говорить, его делом; это касалось лишь его, который был возвеличен Богом и нес ответственность, будучи защитником Израиля и вождем израильтян в сражениях Бога против филистимлян. И вот, сердце и совесть подсказывали израильтянам, что нельзя больше надеяться на царя Саула. Изгнанник, которого тот преследовал, был единственным, к кому были обращены теперь все сердца и мысли. Именно у Давида, которого самого пытались лишить жизни, израильтяне искали спасение от врага, какое мог дать им Бог. И еще одна особенность, на которую следует обратить внимание. Бог не только в духовном плане приучал народ к Давиду, но и самого Давида приучал чувствовать постоянную зависимость от Бога. “И вопросил Давид Господа, говоря: идти ли мне, и поражу ли я этих Филистимлян? И отвечал Господь Давиду: иди, ты поразишь Филистимлян и спасешь Кеиль”. Ведь Давид был не только любимцем народа и его вождем, но и тем, кого Бог слышал, кому отвечал и кого использовал для утверждения своей славы. Саул же был проигнорирован в том, что, казалось бы, было особо связано с его деятельностью. “Но бывшие с Давидом сказали ему: вот, мы боимся здесь в Иудее, как же нам идти в Кеиль против ополчений Филистимских?” Давид опять вопрошает Бога. “И отвечал ему Господь и сказал: встань и иди в Кеиль, ибо Я предам Филистимлян в руки твои”. Повинуясь Богу, Давид пошел, “и воевал с Филистимлянами, и угнал скот их, и нанес им великое поражение ”. И, как заключает Дух Бога, “спас Давид жителей Кеиля”. Далее повествуется о том, что когда Авиафар, сын Ахимелеха, прибежал к Давиду в Кеиль, то принес с собой (не какой-нибудь другой, а прежний) ефод; после гибели своих сотоварищей он занял высочайшее положение.

Саул же, совершенно вскруживший себе голову и лишенный всякого божественного наставления, рассматривает положение Давида в Кеиле, где он был заперт среди тех, на кого он оказывал влияние, как то, что Бог предал Давида в его руки. Как часто злоба бывает так ослепляюща! Когда же появляются такие, казалось бы, благоприятные для Саула обстоятельства, Бог, допуская их, доказывает совершенно обратное, а именно то, что все эти кары Саула, вся эта затаенная вражда противны его воле. “И Саул сказал: Бог предал его в руки мои, ибо он запер себя, войдя в город с воротами и запорами. И созвал Саул весь народ на войну, чтоб идти к Кеилю, осадить Давида и людей его. Когда узнал Давид, что Саул задумал против него злое [и Давид поэтому вновь обращается к Богу за помощью, говоря священнику Авиафару принести ефод]... И сказал Давид: Господи Боже Израилев! раб Твой услышал, что Саул хочет придти в Кеиль, разорить город ради меня. Предадут ли меня жители Кеиля в руки его? И придет ли сюда Саул, как слышал раб Твой? Господи Боже Израилев! открой рабу Твоему. И сказал Господь: придет. И сказал Давид: предадут ли жители Кеиля меня и людей моих в руки Саула? И сказал Господь: предадут”. Бог внушает ответ на вопрос, на который только Он способен ответить. Естественно, Давид мог не доверять жителям Кеиля. Все, что ни побуждало Давида осведомиться таким образом, исходило от Бога, ибо Он хотел предохранить его от грозящей ему западни, которую готовили для него; ибо смиренного и кроткого Он желает направить в его суждениях, покорного Он всегда обучает своим путям. Но мы можем заметить, что это общение, эта фамильярность (если мы осмелимся так назвать эти отношения) Бога с Давидом и Давида с Богом весьма поразительны в данном случае. Давид долгое время был верующим человеком, но теперь он добивается благосклонности Бога и просит иначе, чем прежде. Давид здесь олицетворяет того, кто живет в полной зависимости от Бога. “Тогда поднялся Давид и люди его, около шестисот человек, и вышли из Кеиля и ходили, где могли. Саулу же было донесено, что Давид убежал из Кеиля, и тогда он отменил поход”. Позже Давид оказывается в пустыне Зиф. “Саул искал его всякий день; но Бог не предал Давида в руки его”.

И здесь мы узнаем о глубокой и трогательной любви к Давиду в этот тяжелый и переломный момент одного из домочадцев Саула. Увы! То была последняя встреча Давида с Ионафаном; ибо затем следует печальное разоблачение, которое послужило несравненным испытанием веры Ионафана теми горестными плодами, которые пришлось ему вкусить в надлежащее время. Тем не менее, поскольку была истинная привязанность, то не может быть и намека на то, что не было истинной веры; но все теперь подходило к такому критическому моменту, что даже ради безопасности, не говоря уже о славе Бога или любви человека, должен был произойти очевидный и действенный перелом установленного внешнего порядка, должен был обнаружить себя и больше не оставаться в тайне непреклонный враг божественных целей. Так всегда и происходит. Сначала Бог милосердно и из жалости щадит человека, грешащего по своему неведению. Он неоднократно дает ему возможность явить веру прежде, чем грех достигнеттаких размахов, как здесь; но вот предел достигнут, и мы должны либо сойти с нашего пути и повернуть вспять, либо погибнуть. Имеет ли это какое-нибудь серьезное отношение к будущему Ионафана - оставляю судить вам самим. Все равно, каким бы ни было наше суждение по этому поводу, нежная любовь Ионафана к Давиду в этом случае при их последней встрече поражает больше всего, в ней смешано истинно божественное со слабостью человека. “И встал Ионафан, сын Саула, и пришел к Давиду в лес, и укрепил его упованием на Бога, и сказал ему: не бойся, ибо не найдет тебя рука отца моего Саула [в этом, конечно, он был прав; он говорил почти как пророк Бога], и ты будешь царствовать над Израилем [и это опять-таки верно], а я буду вторым по тебе”. Нет, Ионафан! Здесь ты не прав. Ионафан никогда не жил для того, чтобы стать кем-то для Давида. Это была их последняя беседа. Но он добавляет: “И Саул, отец мой, знает это”. Поэтому, я полагаю, смесь правды и неправды точно отражает неопределенное состояние души Ионафана в тот самый момент. То не была чистая вера, преследующая единую цель и отличающаяся стойким характером. Вера была, но было и неверное суждение, как и неверие. И это вскоре подтвердилось. Тем не менее “заключили они между собою завет пред лицем Господа; и Давид остался в лесу, а Ионафан пошел в дом свой”.

А теперь мы можем кратко остановиться на горестном явлении - предательстве, которое, однако, было приятно царю, какие бы чувства он ни испытывал к этому раньше. “И пришли Зифеи к Саулу в Гиву, говоря: вот, Давид скрывается у нас в неприступных местах, в лесу, на холме Гахила, что направо от Иесимона; итак по желанию души твоей, царь, иди; а наше дело будет предать его в руки царя. И сказал им Саул: благословенны вы у Господа за то, что пожалели о мне; идите, удостоверьтесь еще, разведайте и высмотрите место его, где будет нога его, и кто видел его там, ибо мне говорят, что он очень хитер; и высмотрите, и разведайте о всех убежищах, в которых он скрывается, и возвратитесь ко мне с верным известием, и я пойду с вами; и если он в этой земле, я буду искать его во всех тысячах Иудиных”. Несчастный царь благословляет этих людей за их готовность предать Давида, но все было напрасным. Они взялись за это дело со всей своей сноровкой. “И встали они и пошли в Зиф прежде Саула. Давид же и люди его были в пустыне Маон, на равнине, направо от Иесимона. И пошел Саул с людьми своими искать его”. Казалось, было невозможно исчезнуть, особенно когда Давид пришел и оставался в пустыне Маон. Когда же Саул услышал о точном местонахождении Давида, то погнался за ним в пустыню. “И шел Саул по одной стороне горы, а Давид с людьми своими был на другой стороне горы. И когда Давид спешил уйти от Саула, а Саул с людьми своими шел в обход Давиду и людям его, чтобы захватить их...” В этот самый критический момент, когда казалось, что Давиду вот-вот придет конец, “пришел к Саулу вестник, говоря: поспешай и приходи, ибо Филистимляне напали на землю”. Бог всегда выше всяких трудностей. Саулу пришлось возвратиться, и Давид был спасен.

Но несчастный царь никоим образом не устыдился своих поступков, не обратил внимания на урок, данный ему Богом, и вскоре вновь возобновил преследования своего смиренного зятя и преданного раба Давида. Отныне только эту цель преследовал он в жизни. И чем сильнее было желание Саула схватить и убить того, кого его извращенный рассудок признавал врагом, тем активнее вмешивался Бог, чтобы спасти Давида. И вот Саул берет три тысячи отборных мужей из всего Израиля, когда его извещают о пребывании Давида в пустыне Ен-Гадди, и идет туда на поиски Давида (гл. 24).

Но скоро дело оборачивается совсем иначе. По изволению Бога оружие Саула обращается против него же самого, и Саул явно оказывается во власти Давида; но Давид проявляет иные чувства и вовсе не пытается, пользуясь случаем, отомстить Саулу! Давид был так искренен, что даже Саула тронула его доброта по отношению к нему и он признал, что Давид много честнее относился к царю, чем царь к самому себе. “И сказал Давид Саулу: зачем ты слушаешь речи людей, которые говорят: “вот, Давид умышляет зло на тебя”? Вот, сегодня видят глаза твои, что Господь предавал тебя ныне в руки мои в пещере; и мне говорили, чтоб убить тебя; но я пощадил тебя и сказал: “не подниму руки моей на господина моего, ибо он помазанник Господа”. Отец мой! посмотри на край одежды твоей в руке моей; я отрезал край одежды твоей, а тебя не убил: узнай и убедись, что нет в руке моей зла, ни коварства, и я не согрешил против тебя; а ты ищешь души моей, чтоб отнять ее. Да рассудит Господь между мною и тобою, и да отмстит тебе Господь за меня; но рука моя не будет на тебе, как говорит древняя притча: “от беззаконных исходит беззаконие”. А рука моя не будет на тебе”. Когда Давид закончил говорить это, “возвысил Саул голос свой, и плакал, и сказал Давиду: ты правее меня, ибо ты воздал мне добром, а я воздавал тебе злом; ты показал это сегодня, поступив со мною милостиво, когда Господь предавал меня в руки твои, ты не убил меня”. И затем Саул призывает Давида поклясться, ибо теперь не было и речи о том, чтобы Давид умолял Саула произнести клятву, что пощадит его, но Саул, явно неправый, все же боялся отмщенья того, кого искал убить. “Итак поклянись мне Господом, что ты не искоренишь потомства моего после меня и не уничтожишь имени моего в доме отца моего. И поклялся Давид Саулу”. Какое зрелище: царь и подвластный ему! и какая победа, братья, победа веры и благодати! Плоть, сражающаяся против Бога, поистине признает свое поражение, и признает в тот самый час, когда она пыталась уничтожить предмет своей ненависти. Она боится расплаты, но эта расплата придет не от благодати, которую плоть презирает и ненавидит, а от карающей божественной власти. “И пошел Саул в дом свой, Давид же и люди его взошли в место укрепленное”.

И здесь мы наблюдаем еще одну перемену. Речь теперь идет не об Ионафане. Умирает Самуил; и это, несомненно, явилось немаловажным событием, хотя о Самуиле долгое время не упоминалось. Мы подходим к концу, когда уже нет сомнений в пророчестве, но мы еще не достигли этого момента. Божественная сила не вмешивается; но приближается конец, и свидетель этого умирает.

Однако перед этим обнаруживается новый вид веры и формируется новое свидетельство, и это появляется там, где меньше всего его ожидаешь встретить: не в человеке, который должен был вскоре умереть, а в женщине - не в Ионафане, а в Авигее, которая остается верной и тем действительно благословенна. Ее поразительно своеобразная вера открывается каждому, кто читает эту главу с искренностью и простодушием пред Господом.

Давид отправляется к одному очень состоятельному человеку по имени Навал, чтобы отдохнуть у него и подкрепить свои силы и отроков. И вот Давид посылает десять из отроков, чтобы они приветствовали людей Навала и его самого. “И скажите так: мир тебе, мир дому твоему, мир всему твоему; ныне я услышал, что у тебя стригут овец. Вот, пастухи твои были с нами, и мы не обижали их, и ничего у них не пропало во все время их пребывания на Кармиле; спроси слуг твоих, и они скажут тебе; итак да найдут отроки благоволение в глазах твоих, ибо в добрый день пришли мы; дай же рабам твоим и сыну твоему Давиду, что найдет рука твоя. И пошли люди Давида, и сказали Навалу от имени Давида все эти слова, и умолкли”. Несомненно, это было великим испытанием для Давида. Стоит ли напоминать, как много здесь требовалось такта, чтобы просить милости, особенно у такого человека, как Навал; ведь даже слабо представляется, каким он мог оказаться (а Давид хорошо знал, какими могут быть отдельные израильтяне). Помазаннику Бога предстояло испытать немало унижений. Но Навал ничего не ценил, что исходило от Бога, и ему было ненавистно любое проявление такта и любезности, как любому плотскому человеку, а посему он ответил крайне грубо и вызывающе “и сказал: кто такой Давид, и кто такой сын Иессеев? ныне стало много рабов, бегающих от господ своих; неужели мне взять хлебы мои и воду мою, и мясо, приготовленное мною для стригущих овец у меня, и отдать людям, о которых не знаю, откуда они? И пошли назад люди Давида своим путем и возвратились, и пришли и пересказали ему все слова сии”. Давид был глубоко возмущен услышанным и “сказал людям своим: опояшьтесь каждый мечом своим. И все опоясались мечами своими, опоясался и сам Давид своим мечом, и пошли за Давидом около четырехсот человек, а двести остались при обозе”.

Но Бог уготовил лучший путь и участь для своего слуги. Ибо “Авигею же, жену Навала, известил один из слуг, сказав: вот, Давид присылал из пустыни послов приветствовать нашего господина, но он обошелся с ними грубо; а эти люди очень добры к нам, не обижали нас, и ничего не пропало у нас во все время, когда мы ходили с ними, быв в поле; они были для нас оградою и днем и ночью во все время, когда мы пасли стада вблизи их; итак подумай и посмотри, что делать; ибо неминуемо угрожает беда господину нашему и всему дому его, а он - человек злой, нельзя говорить с ним”. Иногда путь веры внушает подозрения, и поэтому поступок Авигеи может показаться человеку, смотрящему на внешнюю сторону этого дела, заслуживающим порицания, если он думает о Давиде или о ее муже. Но Авигея понимала волю и славу Бога; там, где вера видит действия, не возникает никаких преград. Что бы там ни казалось, чего бы это ни стоило, ее решение было принято, и Бог оправдал ее и осудил Навала. “Тогда Авигея поспешно взяла двести хлебов, и два меха с вином и пять овец приготовленных, и пять мер сушеных зерен, и сто связок изюму, и двести связок смокв, и навьючила на ослов, и сказала слугам своим: ступайте впереди меня, вот, я пойду за вами. А мужу своему Навалу ничего не сказала. Когда же она, сидя на осле, спускалась по извилинам горы, вот, навстречу ей идет Давид и люди его, и она встретилась с ними”. Заслуженное наказание нависло и вот-вот должно было обрушиться на голову Навала и все его имение. “И Давид сказал: да, напрасно я охранял в пустыне все имущество этого человека... пусть то и то сделает Бог с врагами Давида”, если он оставит до рассвета хоть одного из людей Навала мужского пола. “Когда Авигея увидела Давида, то поспешила сойти с осла и пала пред Давидом на лице свое и поклонилась до земли; и пала к ногам его и сказала: на мне грех, господин мой; позволь рабе твоей говорить в уши твои и послушай слов рабы твоей. Пусть господин мой не обращает внимания на этого злого человека, на Навала; ибо каково имя его, таков и он. Навал - имя его, и безумие его с ним. А я, раба твоя, не видела слуг господина моего, которых ты присылал. И ныне, господин мой, жив Господь и жива душа твоя, Господь не попустит тебе идти на пролитие крови”. Какое прекрасное свидетельство силы Духа благодати там, где так заслуживали суда! Авигея инстинктивно чувствовала, что ее провинившегося мужа должен судить не кто иной, как Бог, - Он и приведет в исполнение приговор над ним.

Благо не мстить за самого себя. “Господь не попустит тебе идти на пролитие крови и удержит руку твою от мщения, и ныне да будут, как Навал, враги твои и злоумышляющие против господина моего”. Авигея не колеблется, и, умалчивая о ее пророческом духе (и она не единственная), мы можем видеть, что Бог не только прислушивается к ней и слышит ее, но также и советует ей, когда находит это нужным и уместным, подтверждая гораздо больше, чем она сама предчувствовала. И это теперь так же верно, как и всегда, братья мои, ибо путь веры еще не пустынен, и Бог с теми, кого Он наставляет и созидает по образу своего уже не обетованного, но явленного Сына - Господа Иисуса. “Вот эти дары, которые принесла раба твоя господину моему, чтобы дать их отрокам, служащим господину моему. Прости вину рабы твоей; Господь непременно устроит господину моему дом твердый, ибо войны Господа ведет господин мой, и зло не найдется в тебе во всю жизнь твою. Если восстанет человек преследовать тебя и искать души твоей...”

Все оценивается верой, и это самое замечательное. Неужели вы думаете, что Авигея в своей повседневной жизни недостаточно любила своего мужа? Я не могу допустить столь оскорбительной мысли по отношению к той, чьи нравственные суждения и поступки были исполнены такого такта и такой праведности. Неужели вы полагаете, что Авигея до сих пор недостаточно уважала царя Саула? Далеко не так; но теперь шла ли речь о муже или царе, и если они поступали противно Богу, то кем тогда являлись? Один все-таки “человек”, а другой - “злой человек”. И все же я уверен, что Авигея еще продолжала исполнять круг своих обязанностей в отношении того и другого. Но теперь перед ней возникла определенная трудность, ибо она подошла к тому моменту, когда необходимо было твердо решить - либо быть за, либо против Бога. И она не могла колебаться ни минуты. Она была права, и она говорит в силе Духа: “Если восстанет человек преследовать тебя... то душа господина моего будет завязана в узле жизни у Господа Бога твоего...” Она видит его, возвышенного Богом, приближенного к нему навсегда, и только это объясняет и оправдывает ее поведение: “... а душу врагов твоих бросит Он как бы пращею. И когда сделает Господь господину моему все, что говорил о тебе доброго, и поставит тебя вождем над Израилем, то не будет это сердцу господина моего огорчением”.

Как сладостно видеть в такой мрачный и пасмурный день мать семейства в Израиле, которой ее вера даровала способность ясно различить и почувствовать такую ревность не просто за незапятнанную честь будущего царя Израиля, но и за его душу, чтобы до конца выдержать испытание от того, что было противно благодати Бога! “Не будет это сердцу господина моего огорчением и беспокойством, что не пролил напрасно крови и сберег себя от мщения. И Господь облагодетельствует господина моего, и вспомнишь рабу твою”. Даже здесь вера, проходя через испытание, не остается без ответа от Бога, в чем мы можем еще раз убедиться. “И сказал Давид Авигее: благословен Господь Бог Израилев, Который послал тебя ныне на встречу мне [для Давида было необычным обнаружить веру, превосходящую его собственную; и все же кто может сомневаться, что в Израиле в то время не было веры подобно той, что явила Авигея?], и благословен разум твой, и благословенна ты за то, что ты теперь не допустила меня идти на пролитие крови и отмстить за себя. Но, - жив Господь Бог Израилев, удержавший меня от нанесения зла тебе, - если бы ты не поспешила и не пришла навстречу мне, то до рассвета утреннего я не оставил бы Навалу мочащегося к стене. И принял Давид из рук ее то, что она принесла ему, и сказал ей: иди с миром в дом твой; вот, я послушался голоса твоего и почтил лице твое”.

В оставшихся стихах главы повествуется о том наказании, которое сразу же после того обрушилось на голову Навала; и нет наказания более серьезного, чем когда человек попадает в руки живого Бога. После этого Давид берет Авигею себе в жены.

В следующей, 26-ой, главе мы узнаем, что Саул еще не раскаялся и не отказался от своего кровавого замысла. Казалось, он опять напал на след Давида и готов был схватить его, но как бы не так. “И послал Давид соглядатаев и узнал, что Саул действительно пришел [прежде чем Саулу удалось кое в чем убедиться в отношении Давида]. И встал Давид и пошел к месту, на котором Саул расположился станом”. Как поразительна спокойная уверенность верующего - ощущение безопасности, исходящее от надежды на Бога! И это ощущение придавало преследуемому мужество приблизиться к тому, кто постоянно охотился за ним. “И увидел Давид место, где спал Саул и Авенир, сын Ниров, военачальник его. Саул же спал в шатре, а народ расположился вокруг него”. В ту самую ночь, как сказано, Давид и Авесса пришли к людям Саула, когда Саул спал в шатре. Спутник же Давида сказал ему: “Предал Бог ныне врага твоего в руки твои”. Никто не знал, что Давид никогда не был расположен сводить счеты с Саулом. Кому не была известна милость, наполнявшая сердце Давида с недавнего времени? “Итак позволь, я пригвожду его копьем к земле одним ударом [говорил Авесса] и не повторю удара. Но Давид сказал Авессе: не убивай его; ибо кто, подняв руку на помазанника Господня, останется ненаказанным?” Ясно поэтому, что Давид возрос в ощущении божественной благодати. Он не только сам не покушался на жизнь Саула, но не разрешал это делать никому из сопровождавших его.

“И взял Давид копье и сосуд с водою у изголовья Саула, и пошли они к себе; и никто не видел, и никто не знал, и никто не проснулся, но все спали, ибо сон от Господа напал на них. И перешел Давид на другую сторону и стал на вершине горы вдали; большое расстояние было между ними. И воззвал Давид к народу и Авениру, сыну Нирову, говоря: отвечай, Авенир. И отвечал Авенир и сказал: кто ты, что кричишь и беспокоишь царя?” Давид язвительно замечает людям Саула, что они плохо охраняли своего господина в эту ночь. “И сказал Давид Авениру: не муж ли ты, и кто равен тебе в Израиле? Для чего же ты не бережешь господина твоего, царя? Ибо приходил некто из народа, чтобы погубить царя, господина твоего. Нехорошо ты это делаешь; жив Господь! вы достойны смерти за то, что не бережете господина вашего, помазанника Господня. Посмотри, где копье царя и сосуд с водою, что были у изголовья его?” Саул опять был задет за живое и сказал: “Твой ли это голос, сын мой Давид?”

Но Давид теперь не просто признается, он еще и увещевает и убеждает царя: “За что господин мой преследует раба своего? что я сделал? какое зло в руке моей? И ныне пусть выслушает господин мой, царь, слова раба своего: если Господь возбудил тебя против меня, то да будет это от тебя благовонною жертвою; если же - сыны человеческие, то прокляты они пред Господом, ибо они изгнали меня ныне, чтобы не принадлежать мне к наследию Господа, говоря: “ступай, служи богам чужим”. Да не прольется же кровь моя на землю пред лицем Господа; ибо царь Израилев вышел искать одну блоху, как гоняются за куропаткою по горам”. Саул признался, что согрешил, но он не открыл свою совесть пред Богом. И Давид ответил и сказал: “Вот копье царя; пусть один из отроков придет и возьмет его; и да воздаст Господь каждому по правде его и по истине его, так как Господь предавал тебя в руки мои, но я не захотел поднять руки моей на помазанника Господня; и пусть, как драгоценна была жизнь твоя ныне в глазах моих, так ценится моя жизнь в очах Господа, и да избавит меня от всякой беды!” Давид не доверял Саулу, хотя тот мог сказать, расчувствовавшись в этот момент: “Благословен ты, сын мой Давид; и дело сделаешь, и превозмочь превозможешь”.

Но что такое человек, чтобы рассчитывать на него? Что за человек Давид? Всякая плоть подобна траве, а слава плоти подобна цветку в траве. Ибо за этой победой над собой, за этой победой благодати последовал один из самых неприятных эпизодов в жизни Давида. Под конец измотанный непрерывными проявлениями откровенной злобы к нему царя, Давид в сердцах произносит: “Когда-нибудь попаду я в руки Саула”. И это именно тогда, когда, казалось бы, опасность миновала. Увы! Кто мы такие? Христос для нас мудрость и божественная сила. “И нет для меня ничего лучшего, как убежать в землю Филистимскую...” Неужели так мог говорить и чувствовать Давид? Человек веры оставляет землю Бога и по собственной воле ищет пристанища в стране врага. Давид встает и переходит в землю того, кого он так часто побеждал. “И жил Давид у Анхуса в Гефе, сам и люди его, каждый с семейством своим, Давид и обе жены его - Ахиноама Изреелитянка и Авигея, бывшая жена Навала, Кармилитянка. И донесли Саулу, что Давид убежал в Геф, и не стал он более искать его”. Можно ли удивляться тому, что такой дурной поступок привел и к другим злым последствиям и что Давид совершил затем пагубный и заслуживающий сожаления обман, и даже не один? И это тем более печально, что он некогда был искренним и преданным слугой Бога (гл. 27).

Но вскоре филистимляне собрали свои войска для войны с Израилем, и тогда была явлена нежная забота Бога, чтобы исправить или по крайней мере сгладить зло, причиненное его слугой Давидом на этом этапе. “И сказал Анхус Давиду: да будет тебе известно, что ты пойдешь со мною в ополчение, ты и люди твои. И сказал Давид Анхусу: ныне ты узнаешь, что сделает раб твой”. Итак, оставалось ждать. Судя по приготовлениям, Давид должен был воевать на стороне филистимлян против Израиля (гл. 28)! Один Бог верен. И вот другой этап открывается нам, ибо поистине все дошло до глубокого морального упадка в Израиле: Давид вооружался против народа Бога в стане филистимлян, а Саул (не только покинутый Богом за то, что сам отошел от него) сам теперь нарушает тот непреложный запрет, отстаивающий чистоту Израиля, который до сих пор поддерживал, несмотря на все прочие свои нарушения (ибо Саул действительно, как известно из истории, был непоколебим в своей ненависти ко всякого рода колдовству и гаданиям и запрещал их в Израиле). Но не жди добра от плотского человека; и то единственно доброе, что еще оставалось в царе, теперь полностью исчезло, поскольку он и прежде не выдерживал ни одного испытания, посланного ему Богом.

“И умер Самуил, - как здесь нам еще раз напоминается в 3-ем стихе, - Саул же изгнал волшебников и гадателей из страны”. Он теперь видел, что воинство филистимлян собирается воевать с Израилем, и его сердце затрепетало от страха. Где же был защитник и вождь Израиля? и почему? Не решился ли он сам ослабить царство Саула? Не имея возможности узнать об этом у Бога, Саул говорит слугам: “Сыщите мне женщину волшебницу, и я пойду к ней и спрошу ее”. И слуги отвечали ему, что в Аэндоре есть такая. “И снял с себя Саул одежды свои и надел другие [ в нем явно не осталось ни капли честности и правды], и пошел сам и два человека с ним, и пришли они к женщине ночью. И сказал ей Саул: прошу тебя, поворожи мне, и выведи мне, о ком я скажу тебе. Но женщина отвечала ему: ты знаешь, что сделал Саул, как выгнал он из страны волшебников и гадателей; для чего же ты расставляешь сеть душе моей, на погибель мне? ” Она опасалась, как бы он не выдал ее царю.

“И поклялся ей Саул Господом, говоря: жив Господь! не будет тебе беды за это дело. Тогда женщина спросила: кого же вывесть тебе? И отвечал он: Самуила выведи мне. И увидела женщина Самуила и громко вскрикнула; и обратилась женщина к Саулу, говоря: зачем ты обманул меня? ты - Саул”. В чем тут связь? Почему она, увидя Самуила, поняла, что перед ней Саул? У нас нет основания быть уверенными в том, что Самуил сказал ей, что это был Саул, но она без колебаний объявила, что этот человек - Саул. Но почему? Да потому, что вызванный ею дух был не тем, кого она ожидала, а подлинным духом Самуила, которого мог послать только один Бог. Но зачем, если не для царя Саула? Она ведь ждала появления обычного духа, к помощи которого прибегала, - беса на языке Нового Завета, беса, который мог выдавать себя за любого, кого ни называли. Когда же женщина увидела, что это был дух истинно Самуила, она не могла не уразуметь, в чем тут дело, и сообразила, как я предполагаю, что в данном случае это не имело отношения к тому, как она и дьявол обычно вводили людей в заблуждение. Здесь все было совершено самим Богом. Следовательно, именно Саул в своем полном отчаянии пожелал посоветоваться с волшебницей и прибегнуть к помощи ее знакомого духа и тем самым попал в западню, уготовленную для него им же самим, услыхав о своей близкой смерти от почившего уже пророка.

Таким образом, я почти не сомневаюсь, что это была глубокая проницательность женщины, чутье той, что привыкла к чарам дьявола, и она не почувствовав наличия их в тот момент, каким-то особым своим чутьем уловила, кто предстал перед ней, а также истинное положение вещей пред Богом. И ваше предположение, братья мои, о том, что нет ничего подобного силе зла, действующей невидимо через бесов на человека и в человеке, ошибочно. И нет причин для верующего, который ходит с Богом и далек от всех искушений и от любопытства, не имеет привычки совать нос в чужие дела, хоть в малейшей степени беспокоиться о том, что и с ним может произойти подобное тому, о чем мы узнаем здесь. Тот факт, что это был не обычный злой дух, но дух самого Самуила, женщина признает по этому весьма необычному обстоятельству. Именно оно и потрясло так сильно ее душу. Дьяволу не дана власть являть души падших или блаженных. Только Бог способен делать это, и Он, вряд ли стоит вам напоминать здесь об этом, делает это лишь в самых исключительных случаях, что равносильно его временному отступлению от своих обычных действий. Таков представленный здесь случай. Но вы не должны легкомысленно воображать себе что-либо о стечении обстоятельств такого рода.

И что же? Может ли иметь место явление той или иной личности после ее смерти? - Не так уж редко, как полагают многие люди в просвещенных странах. Только неплохо было бы добавить, что это может значить. Истинные ли это души умерших праведников или неправедных? Не те и не другие, это - бесы, или, иначе, духи, притворяющиеся теми и другими, если Бог дозволяет это; и делается это с дьявольской целью ввести людей в заблуждение. Необходимо искренне поверить в то, что Бог написал нам в назидание. Я придерживаюсь того взгляда, что нам достаточно ясно дано узнать, что злые духи могут, если Бог соблаговолит позволить им это, действовать так, вводя многих в заблуждение. Я не могу сомневаться в том, что такое всегда имело место на земле, что все измышленные предсказания древних были связаны с нечистой силой и исходили от злых духов, что одни и те же вещи в разных формах действовали особенно в невежественных странах; и даже теперь они могут проявляться время от времени, очень видоизменившись, конечно, чтобы легче было вводить людей в заблуждение, даже в самых просвещенных странах.

Но есть большая разница между этим и тем, что мы здесь видим. Здесь, повторяю, действовал не злой дух, а дух Самуила; ведь только Бог имеет власть над мертвыми. Все падшие души, как известно, находятся под надежной охраной. Им не разрешается покидать место своего заточения. Их называют “духами в темнице”, как мы узнаем из 1 Петр. 3. Именно в таком положении находятся умершие во грехах. Они заключены в темницу и ждут судного дня. Никакая сатанинская сила не освободит их из этого заключения. Они находятся под властью Бога.

Еще в меньшей степени дьявол может управлять движениями блаженных. О блаженных ни в коем случае нельзя сказать, что они содержатся в темнице или что-либо в подобном роде. Нет причины вообще предполагать, будто праведники находятся или могут находиться в темнице (в любом смысле этого слова), с тех пор, как они оправданы божественной благодатью. Их благословенность даже в том мире, где правит сатана, отчасти освобождает их от зависимости от дьявола; и, конечно же, все, принадлежащие Христу, пребывают в раю, который ни в каком смысле не является темницей или местом заточения. Если уж сатана не может править грешниками, если его власть не распространяется на загробную жизнь, если смерть кладет ей конец, то тем более дьявол не может коснуться мертвых святых, или заставить их явиться по его воле, или передать такую власть человеку.

Я позволил себе сделать эти общие замечания в уверенности, что они могут способствовать раскрытию простой истины касательно этой темы и могут уберечь особенно молодых людей, как и многих других, не понимающих суть этого вопроса, от заблуждений, в которые вводят человеческие рассуждения. Наша мудрость здесь, как и в любом другом деле, заключается в том, чтобы поддерживать добро и разоблачать зло, верить, а не воображать себе что-то.

В данном же случае Бог вмешался вопреки намерениям колдуньи. Она должна была иметь дело только со злой личностью, с так называемым “привычным духом” - тем, что соответствовал ее чудовищному образу жизни колдуньи. Она ожидала, что этот злой дух притворится Самуилом, но когда колдунья обнаружила вместо привычного духа дух истинной личности - дух усопшего пророка, она сразу же правильно рассудила, что это должно быть вмешательство Бога ради царя. Отсюда ее глубокая тревога и уверенность в том, что человек, советовавшийся с ней, не кто иной, как сам Саул. Она прекрасно знала, что царь, будь он добрый или злой, являлся важной персоной в Израиле. С того времени, как было сказано, не священник, а царь являлся новым и главным связующим звеном с Богом, что когда-то действительно пребывало в благодати, по крайней мере символически, пока существовал закон; теперь же было в подчинении. И тот, кто захватил “раздосадованного пророка” врасплох, пытаясь заставить его предсказать нечто доброе и славное Израилю, теперь привел в удивление и царя, и волшебницу, послав Самуила объявить о скором и позорном конце царя, избранного народом. Не следует удивляться одним обстоятельствам больше, чем другим; менее всего удивительно то, что Бог послал теперь Самуила к Саулу в его исключительном положении в отношениях и обстоятельствах столь критических как для народа, так и для самого царя Израиля.

“И сказал ей царь: не бойся; что ты видишь? И отвечала женщина: вижу как бы бога, выходящего из земли. Какой он видом? - спросил у нее Саул. Она сказала: выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду. Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицем на землю и поклонился”. Самуил же, узнанный Саулом, спрашивает у него: “Для чего ты тревожишь меня, чтобы я вышел?” “И отвечал Саул: тяжело мне очень; Филистимляне воюют против меня, а Бог отступил от меня и более не отвечает мне ни чрез пророков, ни во сне [ страшное, но правдивое признание]; потому я вызвал тебя, чтобы ты научил меня, что мне делать”. Он не знал, что делать, беспомощный перед людьми и забытый Богом. О, какой конец первого и привилегированного царя Израиля! “И сказал Самуил: для чего же ты спрашиваешь меня, когда Господь отступил от тебя и сделался врагом твоим? Господь сделает то, что говорил чрез меня; отнимет Господь царство из рук твоих и отдаст его ближнему твоему, Давиду. Так как ты не послушал гласа Господня и не выполнил ярости гнева Его на Амалика, то Господь и делает это над тобою ныне. И предаст Господь Израиля вместе с тобою в руки Филистимлян: завтра ты и сыны твои будете со мною [ иными словами, они должны были расстаться со своей жизнью], и стан Израильский предаст Господь в руки Филистимлян. Тогда Саул вдруг пал всем телом своим на землю, ибо сильно испугался слов Самуила; притом и силы не стало в нем”. Так что самой волшебнице пришлось успокаивать его, как только она могла.

Начиная со следующей, 29-ой, главы описываются события скорее общественного характера, повествование о которых прерывается лишь печальным эпизодом о несчастном царе, и, можно сказать, царе-отступнике Сауле. Здесь мы видим филистимлян, собирающихся тысячами, и израильтян, расположившихся станом у источника в Изрееле. И теперь речь заходит о Давиде. Что же предстояло ему? “Князья Филистимские шли с сотнями и тысячами, Давид же и люди его шли позади с Анхусом. И говорили князья Филистимские: это что за Евреи? Анхус отвечал князьям Филистимским: разве не знаете, что это Давид, раб Саула, царя Израильского? он при мне уже более года, и я не нашел в нем ничего худого со времени его прихода до сего дня”. Однако Бог взял верх в этом деле и вывел Давида из того замешательства, в какое ввергло его неверие. Но это было не только затруднительное положение, но и ужасный грех. Чем бы все это могло обернуться для души Давида, если бы не благодать, которая навсегда удержала его от неправедного пути, натянув, как говорят, поводья и обуздав его, отторгнув его, если можно так выразиться, копьями самих филистимлян? Выражая глубокое недоверие и ревность, филистимляне заявили Анхусу: “Отпусти ты этого человека, пусть он сидит в своем месте, которое ты ему назначил, чтоб он не шел с нами на войну и не сделался противником нашим на войне. Чем он может умилостивить господина своего, как не головами сих мужей? Не тот ли это Давид, которому пели в хороводах, говоря: Саул поразил тысячи, а Давид - десятки тысяч?” Не умея совладать со своими князьями, Анхус только и мог, что упрашивать Давида идти с миром, чтобы на свой собственный риск не вызвать негодование филистимских князей, которое невозможно было преодолеть. Давид опускается до такой степени, что умоляет Анхуса и даже несколько укоряет его за то, что ему не разрешают воевать против Израиля и царя Саула, которого Давид так часто щадил. Но Анхус непреклонен. “И встал Давид, сам и люди его, чтобы идти утром и возвратиться в землю Филистимскую. А Филистимляне пошли (на войну) в Изреель”.

Какой бы интересной для нас ни была 30-я глава, я позволю себе сказать лишь несколько слов о ней для истолкования ее. Изображенная в ней сцена знакома и близка большинству христианских читателей, ибо являет собой поворотный момент в отношениях Бога с душой Давида, который так далеко отошел от него. Как только смогло его сердце забыть все и вновь принять Давида?! Он слишком любил Давида, чтобы оставить его там, где он оказался. Амаликитяне, совершившие набег на Секелаг, способствуют преображению Давида. Напав на Секелаг, амаликитяне увели в плен жен Давида и жен его людей, их сыновей и дочерей, захватили все принадлежавшее им. “И пришел Давид и люди его к городу, и вот, он сожжен огнем, а жены их и сыновья их и дочери их взяты в плен. И поднял Давид и народ, бывший с ним, вопль, и плакали, доколе не стало в них силы плакать. Взяты были в плен и обе жены Давида: Ахиноама Изреелитянка и Авигея, бывшая жена Навала, Кармилитянка. Давид сильно был смущен, так как народ хотел побить его камнями; ибо скорбел душею весь народ, каждый о сыновьях своих и дочерях своих. Но Давид укрепился надеждою на Господа Бога своего”.

И человек веры вновь обращается к тому, кого так сильно опозорил. То был момент восстановления веры, когда оставленный и чуть было не убитый своими же людьми Давид к тому же потерял все принадлежавшее ему, разграбленное руками амаликитян. Последний урок, необходимый для наказания его, сильно задел душу Давида. Не таким ударом для него было нападение амаликитян, как сам тот факт, что его люди, так любившие его прежде, теперь готовы были побить его камнями: именно это и поразило его до глубины души, и сдерживаемые огромной силой воды потекли бурным потоком, потоком не осуждения, но благодати. Его душа была возрождена. Он укрепился надеждой на своего Бога. То, что принесло бы огорчение человеку этого мира, вызвало покаяние у Давида и полностью вернуло его к Богу. Давида можно было сравнить с прокаженным, прежде покрытым белизной проказы с ног до головы и теперь признанным совершенно очистившимся.

“И сказал Давид Авиафару священнику, сыну Ахимелехову: принеси мне ефод”. Как он мог теперь не обратиться к Богу? А ведь он так давно не обращался к нему и был далек от Бога! “И вопросил Давид Господа, говоря: преследовать ли мне это полчище, и догоню ли я их?” И если сам Давид укрепился надеждой на Бога, то и Бог, несомненно, укрепляет его надеждой. “Преследуй, - говорит Он, - догонишь и отнимешь”. Он достигает этого с помощью раба египтянина, которого находят в поле, оставленным его господином по причине болезни. Амаликитян обнаружили и догнали; Давид со своими людьми внезапно напал на них, и всех, кого они любили, и все, чем они владели, возвратили себе целым и невредимым и взяли сверх того добычи.

И, более того, обильная божественная благодать дала возможность свершить еще две вещи, о чем следует напомнить здесь: она обуздала ненавистный эгоизм тех негодных и злых людей, которые не ценили Бога (ибо присутствие и деятельность благодати всегда выявляет порочность души, в которой нет веры); с другой же стороны, обнаруживается искренняя преданность того человека, который больше уже не искал своего собственного благополучия, и эта преданность еще раз подчеркивается с необычайной силой. Давид полностью и бесповоротно исправляется, восстанавливая свою веру. Следовательно, благодать не только обеспечивает великую победу для Давида, но и достигает еще большей победы в нем самом.

В духе любви эта глава завершается напоминанием о том, что Давид не забыл послать из добычи старейшинам Иуды и своим друзьям.

Однако последняя, тридцать первая, глава открывает нашему взору совершенно иную картину. Мы узнаем в ней о печальном поражении израильтян и о победе филистимлян над Саулом и его сыновьями, которые пали пораженными на горе Гелвуе. “И догнали Филистимляне Саула и сыновей его, и убили Филистимляне Ионафана и Аминадава, и Малхисуа, сыновей Саула. И битва против Саула сделалась жестокая, и стрелки из луков поражали его, и он очень изранен был стрелками. И сказал Саул оруженосцу своему: обнажи твой меч и заколи меня им, чтобы не пришли эти необрезанные и не убили меня и не издевались надо мною. Но оруженосец не хотел, ибо очень боялся. Тогда Саул взял меч свой и пал на него. Оруженосец его, увидев, что Саул умер, и сам пал на свой меч и умер с ним. Так умер в тот день Саул и три сына его, и оруженосец его, а также и все люди его вместе”. Как верно предсказал пророк Самуил, как точно сбылось каждое его слово! Так пал Саул и его дом. Нет необходимости подробно говорить о торжестве врага или о благородном поступке жителей галаадского Иависа, которые сняли тело Саула и тела его сыновей со стены Беф-Сана (на которой повесили их филистимляне), принесли их в Иавис и сожгли их там, захоронив их кости, а сами постились семь дней. Все это, несомненно, хорошо известно большинству из вас.

В следующей книге мы увидим совершенно иное положение Давида, который будет царем и постепенно приобретет полную и бесспорную власть над всем Израилем, и это произойдет согласно божественным путям, проходящим через новый ряд испытаний. Во всем этом явно обнаруживается мудрость Бога и бесспорная несостоятельность человека, но божественная благодать побеждает во всем.