Мы стали свидетелями тех печальных обстоятельств, которые вызвали первое желание иметь в Израиле царя, и того замечательного факта, что, хотя все это и являлось грехом, Бог тем не менее не вернул израильтян в то состояние, в котором они находились прежде, чем у них появилось стремление уподобиться другим народам, но дал им царя, который был ему по сердцу даже до прихода того, кому поистине принадлежало это право. И, на мой взгляд, это чрезвычайно поучительно скорее всего потому, что является тем принципом, согласно которому действует Бог. Вследствие своего неверия люди действуют наперекор Богу, но этим только дают ему новую возможность прославить себя, доказав и дав понять всем, что Он выше всякого зла; Он совершает это, используя последствия греха для раскрытия источников своей мудрости и доброты. Было грехом просить поставить царя, но было милосердием со стороны Бога поставить его.

Однако Бог предвидел более достойного, чем Давид; и вот теперь мы увидели, что даже после того, как Давид был назначен на царство и помазан на него, Бог не устранил сразу же после этого печальные последствия человеческого выбора. Он позволяет, чтобы все дело решалось по инициативе человека и на глазах у него. С одной стороны, Он позволяет израильтянам увидеть тот развал, к которому привел царь, избранный по их собственному желанию, но, с другой стороны, Он дает им увидеть слабость, присущую его избраннику; Он, согласно своему намерению, дает увидеть, что его избранник всего лишь прообраз грядущего продолжительного и благого царства.

Никогда еще не было большей путаницы и неразберихи, чем к концу 1-ой книги Царств, где мы видим Давида на стороне филистимлян, ищущих сразиться с Израилем, а Саула и Ионафана - в крайне тяжелом состоянии, в конце концов убитыми теми же филистимлянами. Какой ужасный исход для царя и его сыновей, предсказанный мертвым пророком, дух которого был вызван при непосредственном участии волшебницы и которого Саул не желал слушать при жизни! Такова была судьба, уготованная Саулу и его дому. А что же народ Израиля? Был ли он на стороне Давида или на стороне Саула, он доказал свою неспособность преодолеть трудности, ибо люди Саула побежали от врага, а люди Давида были готовы побить камнями истинного помазанника Бога! Было ли еще когда-либо такое безнадежное крушение в их среде?! И это народ Бога, который, если бы все шло по воле Бога, оставался бы самым угодным народом на земле! Если бы не так, то стоит ли удивляться тому, что они нигде не выглядят такими чудовищно порочными? И тем не менее цель Бога осуществилась, и теперь во второй книге Царств нам предстоит узнать, как из столь низко падшего сословия Бог поднимает человека, которого Он выводит из овчарни, чтобы тот пас израильтян подобно стаду овец до того момента, как Израиль укрепится благодатью на Сионе. Вскоре станет очевидным, слишком очевидным, что Давид не был истинным возлюбленным, а лишь, в лучшем случае, тенью того, кто грядет. Но, тем не менее, когда к сожалению оказалось, что Давид был всего лишь грешным человеком, ясное обещание лучшего - самого Мессии - начинало сиять в темные моменты его жизни.

Позвольте мне воспользоваться этой возможностью и прежде, чем продолжить лекцию, сказать несколько слов о главной идее этих двух книг. Бог намеревался поставить в Израиле царя по своему желанию и выбору. Это было совершенно новое положение; но даже те, кто был призван Богом занять это положение на время, вовсе неотвечали божественному замыслу - царский престол в Израиле с самого начала был единственным замечательным свидетельством Христа; священник был отодвинут на второй план, а царь с тех самых пор стал непосредственным звеном между Богом и народом. Мы уже видели, что в случае с Саулом это потерпело полную неудачу, ибо Бог оставил его и вынужден был стать врагом того, кто пренебрег его волей и словом и в конце концов обратился за помощью к силе зла, чтобы эта сила просветила и укрепила в тот момент, когда он почувствовал, что оставлен Богом. Здесь мы стали свидетелями полного падения Саула, и сразу вслед за этим он и его сыновья погибают.

Положение царя в Израиле представляло собой глубочайший интерес и важность (никак не меньше), и вот по какой причине: если бы царь поступал праведно, то праведно поступали бы и его люди, и все бы у них совершалось надлежащим образом. Я вовсе не имею в виду каждого израильтянина в отдельности. Невозможно, чтобы все обстояло хорошо с каждой отдельной душой целую вечность, если эта душа сама неправедна пред Богом. Должны быть личностные и непосредственные связи с Богом. Нет ничего неизменного в жизни души. Но теперь мы говорим не о жизни, не о вечности, но о царстве на земле; и я утверждаю, что главная и великая идея - основная идея этого царства - заключается в следующем: один человек, царь, стоек и непоколебим и является полным и неисчерпаемым источником благословения для народа Бога. Следует ли предполагать, что Богу было неведомо, каковы будут цари? Он прекрасно знал, какими путями они пойдут - не только Саул, но и Давид. Он имел полное представление о том, к чему придут сыновья Давида. Но как же так выходит, ведь Бог видит то, как лучше утвердить подобный принцип, чтобы судьба людей зависела от одного человека, пусть даже царя, чтобы от его преданности Богу и стремления прославить Бога, от его верности имени Бога зависело благосостояние Израиля? Если бы царь Израиля оставался на своем поприще верным Богу, то всегда являлся бы неисчерпаемым источником благословения для чад Израиля как народа. Речь идет не просто о его вере, ибо это касается вечности, но вопрос в том, как следует нам объяснять его удивительное общественное положение на ранних божественных путях. Ибо Святой Дух даже здесь всегда помышляет о Христе. Когда Он явится, будет именно так. И Бог, взирающий в это грядущее, держит в мыслях единственную личность, являющуюся той осью, вокруг которой вращается наше благословение не только в вечности, но также временно и для его народа и всей земли.

Это и есть та великая истина, предвещаемая престолом Бога посреди Израиля; и на примерах, показанных во второй книге Царств, мы постигаем это еще больше, чем в первой. В первой книге мы в негативном плане увидели завершенную идею, связанную с царем, которого Израиль избрал по своему сердцу, хотя даже в том случае Бог сдерживал их, как Он всегда и поступает. Мы увидели прообраз истинного царя не где-нибудь, а в царственном окружении - изгнанника, крайне ненавистного царю и внушающего ему страх, окруженного тогда такими же, как и он, изгнанниками; ибо Давид, вне сомнений, хотя и отбрасывал на всех свое сияние, тем не менее не переставал подвергать окружавших его опасности. Это именно тот случай, когда правит дьявол, даже несмотря на то, что проявляется это в виде царства Бога. То же самое и в царстве Саула. Он соблюдал весь внешний порядок. И это тем более поразительно, что этим внешним порядком никогда не пренебрегали.

Каким бы порочным ни был Саул, как бы далек ни был от него путь веры, тем не менее даже люди, которых он так сторонился и которые были наиболее близки Давиду, больше всех оплакивали смерть Саула и Ионафана. И мы видим это на примере самого Давида. И не только Давид оплакивал смерть Саула, но и все ближайшее его окружение, ибо они являлись отражением его мыслей и чаяний. Гибель царя Саула была горем для окружавших Давида, а для него самого истинной утратой, как понял амаликитянин себе на погибель; ибо этот амаликитянин исходил лишь из суждений плотского человека, полагая, что не может быть более приятного известия для того, кто назначен на место царя. Но это не осталось в тайне. Было очевидно, что даже враг знал об этом. Это распространилось повсюду. Несчастный царь повсюду распространял слухи о своих опасениях и позоре и о своей убийственной ненависти и ревности к Давиду. И кто в Израиле не знал этого? И кто за пределами Израиля, среди амаликитян, или жителей земли Моава, или среди других язычников не знал, что Давид был единственным избранным на царский престол и что Саул по этой самой причине, зная, что его собственный дом не устоит перед Давидом, не мог простить такую свою неудачу и такое публичное оскорбление? Но здесь перед нами предстает истинно духовное чувство, и не только, как я уже отметил, у Давида, но и у всех, разделяющих его симпатии и помыслы. Это выражение не только человеческого удовлетворения, но и отвращения, питаемого к человеку, посягнувшему на жизнь помазанника Бога. По приказу Давида человек, свидетельствоваший о том, что он убил Саула, сам был справедливо убит.

Но это было еще не все. По этому случаю Дух Бога передает нам один из самых трогательных плачей, которые когда-либо изливались из человеческого сердца. Я всегда помню, что Бог вдохновил их на этот плач, но давайте не забывать и то, что этот плач был истинным душевным излиянием Давида. Вера может позволить себе быть щедрой в такой степени и таким образом, что приведет в смущение даже самые прекрасные и естественные чувства.

Но смерть Саула и Ионафана ни в коем случае не решила вопрос о наследовании Давидом престола. И даже Давид со своей стороны не беспокоится об исходе этого дела. Он все еще ходит верою (гл. 2). Вместо того, чтобы прибегнуть к хитрости или взять престол силой, Давид вопрошает Бога, говоря: “Идти ли мне в какой-либо из городов Иудиных?” Это замечательно. Он прекрасно знал, что помазан Богом на царство, но он ничего не предпринимал без Бога. Другой бы на его месте тотчас же потребовал, чтобы его представили со всей пышностью. Давид же мог ждать тем более потому, что был помазанником Бога. Он прекрасно знал, что цель Бога не может не исполниться. По этой самой причине он может позволить себе оставаться спокойным. Если мы действительно верим, возлюбленные братья, то готовы терпеливо ждать: наше упование стоит затраченного на ожидание времени. “И сказал ему Господь: иди. И сказал Давид: куда идти?” Это было не просто событием общего характера, ибо Давид был направляем не только в общем, но и в частном. И Бог направляет его в Хеврон, куда он и следует. И приходят мужи Иуды, и помазывают там Давида на царство над своим домом.

И это дает возможность проявиться другой, не менее важной, истине: даже наш благословенный Господь Иисус не возьмет всего царства сразу. Многие предполагают, будто когда Господь вернется, то дело восстановления Израиля и упрочения положения его как истинного Христа в правах владения престолом Давида свершится в один момент. Это предположение ошибочно. Он имеет все права и всякую власть, но Господь Иисус, какой бы божественной личностью Он ни был, будет действовать в течение некоторого промежуточного периода после своего появления. До того, как Он вернется, собрав к себе всех небесных святых, пройдет некоторое время, в течение которого Он займется другим делом - подготовкой остатка иудеев. Он будет воздействовать на их совесть и на их чувства. Он возбудит искреннее желание не во многих, а лишь в некоторых, чтобы те приняли его, “грядущего во имя Господня”. Но после этого последует другой переходный период, который еще в меньшей степени будет замечен теми, кто погрузится в вопросы пророческого слова, - переходный период, которыйзаполнит интервал между гибелью антихриста, когда Господь Иисус просияет с небес и свершит суд с Сиона над вождем народов мира сего, а точнее в его северных пределах, где сосредоточена большая часть населения, прежде всего над тем, кто в Писании назван Гогом, князем Роша. Речь идет о значительном промежутке времени после гибели антихриста. Разве Писание ничего не сообщает нам о том, что Господь Иисус будет делать тогда? Тогда и произойдет решение всех вопросов духовного порядка, согласно Богу, в душах израильтян - сначала в Иуде, а затем в десяти других коленах. То же самое мы видим и в случае с Давидом во второй книге Царств. Он не сразу воцарился над всем Израилем; но даже когда воцарился, ему пришлось еще много потрудиться, чтобы сокрушить врагов среди соседствующих с ним народов.

Совершенно неверно предположение о том, что Господь Иисус разрешит все одним решительным ударом, который нанесет по своим противникам в стане. Вероятно, такая идея обычно преобладает среди массы людей, уповающих на Господа Иисуса; но эта идея не разумна, поскольку не вытекает из Писания. Это чисто человеческое умозаключение, основанное на божественной славе. Предполагают, что поскольку Он Бог, поскольку Он знает обо всех злодеяниях и грехах каждого отдельного человека, то каждый беззаконник будет истреблен в мгновение ока. Но не таким образом действует Бог. Он мог бы сделать это, если бы пожелал, но, как правило, Он никогда не поступает так; и Он не поступит так во времена, которые мы сейчас имеем в виду.

И, следовательно, именно эта книга является, на мой взгляд, весьма полным и точным прообразом в своих главных чертах, не превышая ни одну из них и не утверждая, что на все будет дан ответ в тот день. По крайней мере, я далек от того, чтобы утверждать, что компетентен в этом настолько, насколько и в самом деле кто-нибудь может быть таковым, чтобы провести точную аналогию, которая не подтверждается непосредственным указанием Господа в другом месте. И все же великий общий принцип, применяемый издревле, скоро вновь найдет применение. И, следовательно, мы не зависим в этом от данной книги, рассматриваемой символически, без глубокого изучения отрывков Писания, имеющих явное отношение к этому вопросу.

Возьмем, к примеру, то описание, которое дается в пророчестве Исаии, где мы видим возвращение Господа Иисуса из Восора. Что это значит? Я не говорю, что каждый из моих слушателей подвержен заблуждению многих древних священнослужителей или ненаставленных душ, полагающих, что речь здесь идет о распятии или искуплении. Но многие воображают себе, что здесь указывается на Господа, низвергающего римского зверя и лжепророка вместе с поддерживавшими их в то время царями. Вовсе нет. Речь идет о Господе и его отношениях с земными существами, а не просто о его общении с землей с небес. Это Господь Иисус, связанный теперь с народом Израиля, Господь, встающий во главе Израиля.

И опять-таки возьмите хорошо знакомую картину дня Господа из книги пророка Захарии, главы 14, где сказано, что Господь выступит, как в день брани, и ополчится против этих народов. Это явно не совпадает с предрассудками относительно того, каким будут грядущие отношения Господа с его земным народом здесь, под небесами. Но дело в том, что в христианском мире распространено весьма неверное и смутное представление о суде над живыми. Они имеют в виду суд над мертвыми, но при этом смешивают его с судом над живыми, что приводит к потере последнего из виду. Мы должны оставить место в наших рассуждениях, братья, мы должны скорее оставить место для истины божественного откровения, говоря обо всем этом. Здесь совершенно ясно, что Господь истребит лишь один род своих врагов, когда явится с небес; так же ясно и то, что Он будет царствовать в мире над землей, номежду этими двумя моментами будет переходный период. Вторая книга Царств наиболее ценна, так как дает прообразы, показывающие, что те основные отличительные принципы, которые будут существовать в царстве Христа, были явлены в царстве Давида.

А вот и истолкование представленного здесь нам. Давиду некоторое время мешает семейство Саула, и более подробно нам указано в следующем стихе: “Но Авенир, сын Ниров, начальник войска Саулова, взял Иевосфея, сына Саулова, и привел его в Маханаим, и воцарил его над Галаадом”. Теперь Иевосфей не имел на это никакого права. Тем не менее мы замечаем большую нежность к нему со стороны Давида, и все это потому, что он знал неоспоримость своего права. Когда люди не правы, то неудивительно, если они обычно склонны быть раздражительными; когда они уверены в божественной истине, то могут позволить себе не беспокоиться и не опускаться до угроз и неистовства. Здесь, несомненно, Давид и показывает нам это. Хотя претендент на престол мог быть весьма обременителен и принести вред народу, тем не менее насильственные меры были не к лицу царю, которого Бог избрал в своей благодати. Поэтому Давид во всем полагается на Бога. И Иевосфей царствует определенное время. “Только дом Иудин остался с Давидом. Всего времени, в которое Давид царствовал в Хевроне над домом Иудиным, было семь лет и шесть месяцев”. Терпение сработало совершенным образом в личности Давида. И это, следует отметить, было не просто во времена страданий перед лицом Саула, но и после того, как Давид, будучи помазанным царем, царствовал в Хевроне по божественному наставлению, ибо Он направил и привел его туда. И, действительно, теперь это было в некотором смысле этого слова мучительным, потому что Саул имел право на царство, Иевосфей же не имел такого права. Но в любом случае помазанник Бога должен был одержать победу.

Однако вскоре мы узнаем о поединке и столкновении Авенира и Иоава. Только теперь мы впервые слышим имя Иоава во время этих печальных событий в Израиле. Именно теперь этот политик и дерзкий человек начинает играть весьма ведущую роль. Возможно, имеется только два упоминания об Иоаве; первое - когда должно было произойти что-то плохое, а другое - когда ожидалась великая победа. Иоав был тем человеком, которому Давид доверял, насколько это было возможно, и позволил занять ему видное положение: допускать чужое влияние было неизбежной слабостью в правлении Давида, то есть в царстве Бога, переданном в руки человека, а не просто в царстве человека в лице помазанника Бога, и как было отмечено, в царстве Бога, доверенном человеку, не сумевшему сохранить его.

Коварный Иоав причинил большие неприятности Давиду, хотя без колебаний поддерживал его. То был человек весьма проницательный и хорошо знающий, кто выгадает день, не говоря уже о семейном родстве с Давидом, которое, естественно, делало его заинтересованным в победах Давида. Стоило опасаться того, что в Иоаве никогда не было более благородного и менее эгоистичного начала. По крайней мере, в данном случае мы видим его в самом неприглядном свете, ведь в результате происшедшего конфликта Иоав добивается своего через предательство и насилие, как и путем убийства тех, кто препятствовал его честолюбивым замыслам и кого он страстно желал убрать со своего пути. Иоав хотел остаться без соперников в день торжества и славы, который, как он прекрасно знал, должен был скоро наступить для царя Давида.

В следующей, третьей, главе Дух Бога отмечает определенное развитие вещей. “И была продолжительная распря между домом Сауловым и домом Давидовым. Давид все более и более усиливался, а дом Саулов более и более ослабевал”. Это дает возможность завершить повествование о жизни Авенира и жизни Иевосфея. Беспрестанная вражда, наконец, привела к тому, чего так долго желал Иоав, - возможности отвести Авенира подальше, будто бы для того, чтобы тайно поговорить с ним наедине, и там преступно поразить его, отомстив за кровь своего брата, и к тому же избавиться от сильного соперника, склонного к миру с его господином. Но Давид своими слезами по убитому свидетельствовал о том, как глубоко сожалел он о смерти Авенира и как истинно осуждал он беззаконие Иоава, хотя, увы, Давид был еще слаб против Иоава и не мог воздать ему за его злодеяние, а мог лишь скорбеть душой. Поэтому он только и мог в тот момент сказать Иоаву и всем бывшим с ним людям: “Раздерите одежды ваши и оденьтесь во вретища и плачьте над Авениром. И царь Давид шел за гробом его”.

То было прекрасное чувство, которое, я уверен, исходило не от человеческого, а от более высокого источника. Но поскольку Давид имел благородную душу, то нечто божественное направляло его душевные порывы в нужном направлении и придавало им силу вопреки всем обстоятельствам. Ясно, что я говорю теперь о непосредственном управлении Давида Богом. “И оплакал царь Авенира [точно так же, как перед тем оплакивал Ионафана и его отца], говоря: смертью ли подлого умирать Авениру? Руки твои не были связаны, и ноги твои не в оковах, и ты пал, как падают от разбойников”. Давид справедливо судил даже о своем главнокомандующем, как можно назвать Иоава, - по крайней мере он должен был быть официально признанным задолго до этого случая. “И весь народ стал еще более плакать над ним. И пришел весь народ предложить Давиду хлеба, когда еще продолжался день; но Давид поклялся, говоря: то и то пусть сделает со мною Бог и еще больше сделает, если я до захождения солнца вкушу хлеба или чего-нибудь. И весь народ узнал это, и понравилось ему это, как и все, что делал царь, нравилось всему народу. И узнал весь народ и весь Израиль в тот день, что не от царя произошло умерщвление Авенира, сына Нирова”.

В то же время царь признает, что совершено беззаконие, а также признает свою слабость. “Знаете ли, что вождь и великий муж пал в этот день в Израиле? Я теперь еще слаб [и это так правдиво], хотя и помазан на царство, а эти люди, сыновья Саруи, сильнее меня; пусть же воздаст Господь делающему злое по злобе его! ” Чистое око всегда полно света, и хотя Давиду было не под силу стряхнуть тех, от кого он действительно очень зависел, ибо они поддерживали его на престоле, тем не менее он осудил то, что недостойно было имени Бога и отвратительно его собственной душе. Слабость или еще худшее будут оставаться до восшествия Иисуса на престол.

Но мы узнаем о смерти не только Авенира, как я уже сказал, но и Иевосфея. Об этом рассказывается в следующей главе. И опять, как же люди не понимали души царя Давида! Убийцы Иевосфея “принесли голову Иевосфея к Давиду в Хеврон и сказали царю: вот голова Иевосфея, сына Саула, врага твоего, который искал души твоей; ныне Господь отмстил за господина моего царя Саулу и потомству его”. Как мало уроков извлекает для себя неверующий! Казалось бы, урок, который был преподан амаликитянину, должен запомниться жителям Израиля, наслышанным о душевных переживаниях царя Давида. Но неверие, не ведающее о Боге и неспособное постичь душу принадлежащих ему, не может само оценить пути веры и любви, а посему для таких все потеряно. “И отвечал Давид Рихаву и Баане, брату его, сыновьям Реммона Беерофянина, и сказал им: жив Господь, избавивший душу мою от всякой скорби! если того, кто принес мне известие, сказав: “вот, умер Саул”, и кто считал себя радостным вестником, я схватил и убил его в Секелаге, вместо того, чтобы дать ему награду, то теперь, когда негодные люди убили человека невинного в его доме на постели его...” Что может быть прекраснее этих слов? Здесь был человек - соперник, не имевший ни повода, ни права. Но вера абсолютно честна и легко может позволить себе быть благородной. Именно так обстояло дело с Давидом, ненавидящим тех, кто побеждал обманным путем пусть даже его врагов. “То теперь, когда негодные людиубили человека невинного в его доме на постели его...” Это не значит, что Давид закрывал свои глаза на что-то непристойное. Давид вовсе не имел в виду, что Иевосфей был праведным во всем, а тем более захватив престол, который Бог предназначил Давиду. Но он не забыл жизнь Иевосфея и главное качество его только из-за той печальной ошибки, которая воспрепятствовала Давиду и обернулась для самого Иевосфея роковой неизбежностью. Поэтому он добавляет: “Неужели я не взыщу крови его от руки вашей и не истреблю вас с земли? И приказал Давид слугам, и убили их”.

И вот подошло время Давиду по праву занять положение царя. “И пришли все колена Израилевы к Давиду в Хеврон и сказали: вот, мы - кости твои и плоть твоя; еще вчера и третьего дня, когда Саул царствовал над нами, ты выводил и вводил Израиля; и сказал Господь тебе: ты будешь пасти народ Мой Израиля и ты будешь вождем Израиля”. Тем не менее важно заметить, что эти люди все это знали давно. Отнюдь не недостаток знания мешает душам действовать в согласии с Богом - я говорю теперь об общем правиле, - но недостаток веры притупляет ощущение нашего знания и приводит к тому, будто мы ничего не знали. До тех пор, пока были действующие по зову своей плоти, пока был царь по их собственному выбору или кто-либо еще, принадлежавшие семейству царя и, как казалось, имевший хотя бы самый слабый намек на право на царский престол, - их чувства проявлялись, их предрассудки были еще сильными, их предубеждения были настолько глубоки, что заставляли забыть слово Бога. Но теперь Бог явно убирает все эти препятствия, сотворив свой суд, и делает Он это самым очевидным образом ради Давида, но не его руками. Давид никогда не поднимал руки против Саула или Ионафана; Давид никогда собственноручно не избавлялся от Авенира и Иевосфея. Но теперь негодные люди, являвшиеся сторонниками Давида, как и негодные люди, выступавшие против Давида, или открытые враги Бога, действовали на различных божественных путях и устраняли всех тех, кто один за другим претендовал на царский престол. И вот приходит признание, которое касалось как живых, так и мертвых, - признание в том, что все достаточно хорошо знали, в чем состояла воля Бога.

С подобным мы сталкиваемся постоянно и в наши дни. Когда все препятствия, с которыми сталкивается душа, устраняются, когда человек выводится из ложного положения, он всецело признает, что истина проникла в его сознание уже давно, и только своеволие, проблемы семейных отношений, тысячи уловок препятствовали проявлению его верности Господу. Но, по правде говоря, братья мои, мы слишком зависим от самого Бога, чтобы по-своему истолковывать его истину. Сила не просто в истине. Еще меньше ее в положении, каким бы истинным оно ни было. Одна лишь божественная благодать наделяет человека истинной силой. Именно она по-настоящему действует и устраняет все помехи, а посему такое значение для наших душ имеет то, чтобы наши привязанности были прочны и направлены должным образом. Если эти привязанности крепко связаны с целью Бога, то и истина видится во всей ее подлинной красоте и свете; тогда как если привязанности слабы или блуждают в поисках ложных целей, то мы, возможно, и будем видеть эту истину, но она не произведет на нас особого впечатления. Это мы в полной мере можем видеть на примере необращенного человека. Но та же самая причина, что приводит к погибели необращенного, если допустить ее и допустить в значительной степени, чинит препятствия и приносит вред рожденным от Бога.

И вот, наконец, все колена Израиля пришли к Давиду и признали все вместе, что он - царь. Теперь они смогли увидеть, что являются его костями и плотью. Разве они не были таковыми прежде? Теперь они смогли вспомнить, как он прежде водил их. Являлось ли это опять чем-то новым? Теперь они сумели оценить, что Бог сказал Давиду: “Ты будешь пасти народ Мой”. Неужели и этотолько теперь впервые пришло им на ум? “И пришли все старейшины Израиля к царю в Хеврон, и заключил с ними царь Давид завет в Хевроне пред Господом; и помазали Давида в царя над Израилем”. Последовал ли упрек от Давида? Осмелюсь заявить, упрека не было. Нет, было сердце, любящее их больше, чем они его: то был единственный, искавший для них славу Бога, и он ценил престол, потому что это был дар от Бога. Я не хочу сказать, что Давид не ценил бы его в другом случае, но утверждаю, что в душу Давида никогда не западало желание самому добиваться престола. Первый замысел этого, первое представление об этом исходили от Бога, через его деяния и дар. Это ни в коем случае не являлось плодом наступательной гордыни духа Давида. Но призыв Бога обязал подчиниться как Давида, так и израильтян. Поэтому Давид и смог использовать этот престол соразмерно своим силам во славу Бога.

Но когда Давид и его люди пошли на Иерусалим, твердыня Сиона находилась еще в руках врагов, как было с предшествующего времени. Какие бы победы ни одерживал Иисус Навин, какие бы победы израильтяне ни одерживали после него - в самом центре земли Израиля, в центре самого Иерусалима недобрым взглядом смотрела эта крепость, удерживаемая иевусеями. И вот пришло время свершить самую важную перемену. Ибо не могло быть царства по божественному образу до тех пор, пока Сион не был отнят для царя у врага, так открыто и дерзко презиравшего народ Бога; и Давид очень остро ощущал это. Давид ясно осознавал, каким бесчестием и каким позором для Бога было то, что в самом сердце царства хозяйничало ненавистное племя хананеев, которые надменно и без всякого стеснения (чему способствовало их длительное владение крепостью) язвительно высмеивали всех своих противников. Поэтому, когда Давид пришел к крепости иевусеев, они заявили ему: “Ты не войдешь сюда; тебя отгонят слепые и хромые”. И это была самая язвительная насмешка над царем-завоевателем! Ибо выходило, что слепые и хромые одни без посторонней помощи могли защитить крепость от Давида и его людей. Иначе говоря, это место имело исключительную природную защиту, возможно, к тому же неплохо было укреплено иевусеями, поэтому последние были уверены в его неуязвимости. “Но Давид [как безмятежно утверждает Дух Бога] взял крепость Сион: это - город Давидов. И сказал Давид в тот день: всякий, убивая Иевусеев, пусть поражает копьем и хромых и слепых, ненавидящих душу Давида”. Давид не только оказался слишком уж чувствительным к этой насмешке, но не мог быть выше ее. Всякая плоть - как трава, и всякая слава человека - как цвет на траве. Каким бы щедрым и благородным ни был Давид, он был задет за живое и возмущен этим оскорблением, он обиделся на тех, кто был невиновен в оскорблении. Посему и говорится с того дня: “Слепой и хромой не войдет в дом (Господень)”. Нам известно, как благодать Господа Иисуса изменила это. Именно слепые и хромые входили в дом Господа, когда Он находился там. Но Давид не Иисус. Царь Давид воспринимал все как обычный человек. Господь Иисус единственный, кто всегда шел путями, отвечающими Богу и его благодати.

“И поселился Давид в крепости, и назвал ее городом Давидовым”. Этот эпизод, о котором столь немногословно упоминает Святой Дух, становится с той поры новой эпохой и поворотным моментом в истории Израиля. Я не знаю другого отрывка из Писания более поразительного или более отражающего характер Писания, даже если некоторые и считают его слабым; но удивительно то спокойствие, с каким Святой Дух отмечает тот завершающий удар, нанесенный в самом сердце земли Израиля по тому, что представляло собой постоянный вызов и торжество над всеми усилиями Израиля вплоть до того дня. И теперь, когда Давид вырвал крепость из под власти иевусеев, это становится великим событием, которое в конечном итоге накладывает свою печать на Израиль. Короче говоря, Сион обретает новое имя, исполненное глубочайшего смысла, становится символом божественной милости в царстве благодати, поднявшей народ Израиля из униженного состояния, поднявшей с помощью человека, которого Бог задействовал и который привел народ шаг за шагом к такому вот положению благословения, силы и славы, какого они не знали никогда прежде и не узнают вновь до тех пор, пока не явится Иисус и не превратит этот самый Сион в центр своего земного управления с благословением и славой, которую принесет его имя.

Следовательно, именно это имеется в виду в отрывке из послания Евреям, где сказано, что они “приступили к горе Сиону”. Именно это место на земле более всего знаменует благодать. Почему это должно быть именно так, а не иначе? Существуют две горы, отражающие два характерных положения - гора закона и гора благодати. Синай - едва ли стоит напоминать об этом - одна из них; Сион же - другая. Синай появился в поле зрения, когда Израиль проходил испытание законом, и все тогда складывалось благополучно: народ был выведен из пустыни мощной рукой Бога на заре своей юности. Это было началом их истории, когда все выглядело замечательно. Они пришли к этому в тот день через победу над самым гордым царем земли! Но к чему же все-таки они пришли? К падению, все более и более худшему, поскольку все поочередно испробованные средства доказали, что человек неисправимо грешен, и об этом свидетельствовало тщательное и справедливое испытание людей Богом.

Но вот теперь начинает проявляться такой контраст, хотя и символически! Израильтяне были восставлены из глубин грехопадения и, заняв новое положение, отвоевали Сион. Таким образом, мы видим царство, укрепившееся и утвердившееся после того, как народ Израиля почти полностью опустился, после того, как ему пришлось пройти все этапы перемен, рассчитанные на то, чтобы помочь им; но с каждым новым испытанием они только глубже погружались во прах. После всего этого был завоеван Сион, но не прежде. И ничто столь замечательным образом не являет благодать; ибо речь идет не только о великом проявлении добродетели, но также и о том, что милость была явлена после того, как все было потеряно, причем это была совершенная милость. Это благодать, и именно поэтому в послании Евреям упоминается о том периоде, когда был взят Сион. Вот почему именно в этом послании апостол Павел в противовес всему, чем хвалится всякая плоть в Израиле - Синаем и его установлениями, - раскрывает имя Сион, которое плотские люди едва ли понимают и едва ли думают о нем. Апостол особым образом подчеркивает его значение и передает его превосходство. Значение того, что он назван так, заключается в следующем: душа вспоминает и обдумывает все то возвышенное, что было сказано о горе благодати; она вспоминает, что и Сион был избран Богом его святой горой, что не только на Давида пал божественный выбор, но и на Сион! И нам не стоит удивляться по этому поводу, ибо и в этом случае Бог думал о Христе как о царе. Там Он помазал своего Сына. Это место Он возжелал для обитания Господа. “Это, - говорит Он, - покой Мой на веки: здесь вселюсь, ибо Я возжелал его”. “Там сокрушил Он стрелы лука, щит и меч и брань”. “Господь любит врата Сиона более всех селений Иакова”. Если продолжить цитаты, то мы, возможно, найдем здесь еще более примеров.

Далее мы опять узнаем о том, как Давида постепенно признают соседствующие с ним язычники. “И прислал Хирам, царь Тирский, послов к Давиду и кедровые деревья и плотников и каменщиков, и они построили дом Давиду. И уразумел Давид, что Господь утвердил его царем над Израилем и что возвысил царство его ради народа Своего Израиля”. Но все это происходит с царем Давидом после победы над Сионом.

Однако я далек от заявления, что мы имеем здесь нечто большее, чем залог грядущих добрых дел - увы, таких изменчивых! И это очевидно, поскольку первый человек совсем не то что второй. Поэтому “взял Давид ещеналожниц и жен из Иерусалима, после того, как пришел из Хеврона. И родились еще у Давида сыновья и дочери. И вот имена родившихся у него в Иерусалиме: Самус, и Совав, и Нафан, и Соломон, и Евеар, и Елисуа, и Нафек, и Иафиа, и Елисама, и Елидае, и Елифалеф”. Закон не усовершенствовал ничего. Христос - истинный свет - еще не пришел; не было даже верующего, рожденного от Бога, не было еще новой твари, чтобы сказать: “Древнее прошло, теперь все новое”.

Более того, мы узнаем, что когда филистимляне услышали о помазании Давида на царство и пришли, Давид оставался в таком же зависимом от Бога положении, в каком пребывал, будучи гонимым и страдавшим. “И вопросил Давид Господа, говоря: идти ли мне против Филистимлян?” Давид не был уверен в своих собственных силах и не слишком полагался на свои прежние победы; ибо если бы он позволил себе это, то подвергся бы опасности. “И сказал Господь Давиду: иди, ибо Я предам Филистимлян в руки твои”. И Давид поразил их, “и оставили там (Филистимляне) истуканов своих, а Давид с людьми своими взял их. И пришли опять филистимляне...” И опять Давид не действует самовольно, хотя перед этим и поразил филистимлян; не удовлетворяется он и тем, что ответил ему Бог перед его предыдущим наступлением. Он опять вопрошает его; и Бог упражняет его покорность, давая ему совершенно новое повеление: “Не выходи навстречу им, а зайди им с тылу и иди к ним со стороны тутовой рощи; и когда услышишь шум как бы идущего по вершинам тутовых дерев, то двинься, ибо тогда пошел Господь пред тобою, чтобы поразить войско Филистимское. И сделал Давид, как повелел ему Господь, и поразил Филистимлян от Гаваи до Газера”.

И вот, в 6-ой главе мы видим совершенно иную картину. Речь теперь уже идет не о врагах Давида, а о ковчеге Бога, ибо могла ли быть спокойной душа Давида, если не хватало великого символа присутствия Бога в Израиле? И поскольку Давид теперь утвердился царем Израиля, то как он мог не желать установления в Израиле ковчега, символизировавшего присутствие там истинного живого Бога? И тем не менее это еще не было очевидным, и в результате было допущено много ошибок. “И встал и пошел Давид и весь народ, бывший с ним из Ваала Иудина, чтобы перенести оттуда ковчег Божий”. Поучительно было бы заметить, что здесь в первый раз Давид не вопросил Бога. Он, очевидно, подумал, что здесь не может быть никаких сомнений. Когда речь шла о том, чтобы противостоять врагу, Давид чувствовал необходимость в руководстве Бога, но когда дело касалось установления ковчега на должном месте в Израиле, какая была необходимость вопрошать Бога об этом?

Именно так и мы часто обманываем себя. Ибо на самом деле в подобном случае мы больше всего нуждаемся в поддержке Бога, так как это касается поклонения ему. Разве мы не убедились в этом на собственном опыте, братья? Некоторые из нас склонны думать, что поскольку это есть святое-святых, и поскольку это есть святое дело, и поскольку мы находимся под божественной благодатью - “братья святые, участники в небесном звании”, - то можем совершить это сами. И что же мы подтверждаем тем, что поступаем так? Конечно же, не божественную силу. Не является ли это для нас ничем иным, кроме как злом, причиняемым святыне? Нигде больше мы так не нуждаемся в руководстве и наставлении божественной благодатью, чем при служении и поклонении ему самому. Не подумайте, что это сказано для того, чтобы хоть в малейшей степени поощрить законничество или как-то одобрить нездоровое состояние христианина, который привык уклоняться от того, что причитается воздавать Господу, что должно вызывать Его глубочайшую радость и чего, несомненно, Он постоянно ищет; но следует предостеречь, однако, что весьма опасно для нас восприятие этого точно так же, как, мы видим, это делал Давид. Поэтому мы поступим мудро и правильно, если воспримем эту историю Давида, шедшего перед ковчегом, как серьезноепредостережение нашим душам во всем, что касается нашего приближения к Богу.

“И поставили ковчег на новую колесницу и вывезли его из дома Аминадава, что на холме. Сыновья же Аминадава, Оза и Ахио, вели новую колесницу”. Там, где нами не руководит Господь, там, где мы даже не ищем серьезным образом его наставлений, мы совершаем ошибки на каждом шагу. Кто велел им ставить ковчег на “новую колесницу”? Разве они были филистимлянами? В другой книге говорилось, что так поступали филистимляне и что Бог был снисходителен к ним, этим язычникам, не ведававшим, как правильно поступать. Но разве мог Он допустить подобный образ действий в Израиле? Бог поступает с людьми согласно тому положению, в котором они находятся или в которое Он их ставит. Если Он оставил несчастных филистимлян в природной тьме, сквозь которую лишь изредка мог пробиться луч света от Израиля, то мог ли Он допустить, чтобы Богом избранный народ уподоблялся темным и невежественным язычникам? Какое ужасное моральное падение, возлюбленные братья, когда призванные в божественный свет позволяют себе попасть под влияние этого мира, пусть даже религиозного!

Но проследим за тем, о чем говорится далее. “И вывезли его из дома Аминадава, что на холме. Сыновья же Аминадава, Оза и Ахио, вели новую колесницу. И повезли ее с ковчегом Божиим из дома Аминадава, что на холме; и Ахио шел пред ковчегом. А Давид и все сыны Израилевы играли пред Господом на всяких музыкальных орудиях из кипарисового дерева, и на цитрах, и на псалтирях, и на тимпанах, и на систрах, и на кимвалах. И когда дошли до гумна Нахонова, Оза простер руку свою к ковчегу Божию и взялся за него, ибо волы наклонили его. Но Господь прогневался на Озу, и поразил его Бог там же за дерзновение, и умер он там у ковчега Божия”. Несомненно, это очень важно для меня, как и для любого из вас. Бог не сразу наказал за то, что отступили от его слова. Они покатили новую колесницу, и Он некоторое время не являл им свое недовольство. Далее Он допустил то, что могло бы показаться простой случайностью или стечением обстоятельств, но этим Он желал испытать их и в единственном случае дал им понять, что ощутил их непочтительность к нему, хотя наказал только одного, который зашел в этом случае дальше других. Правда, речь идет уже о другом поступке и о еще более ужасном прегрешении.

Тем не менее внешне это могло выглядеть вполне оправданным желанием предотвратить падение ковчега. Казалось, что ковчег Бога в опасности: почему бы левиту не протянуть руку, чтобы спасти его? Разве Оза, сын Аминадава, не был ближе всех, чтобы совершить этот святой поступок? Но исполненное действие противоречило ясно выраженному слову Бога. Что же из того? Это было не только поспешным действием, свершенным независимо от воли Бога и его наставления о том, как нести сосуд святилища, - здесь прямое нарушение правила ношения ковчега Бога, когда ему необходима помощь человека. Бог назначил, кому в Израиле следовало носить ковчег и как это должно было делать. Об этом филистимляне ничего не знали и поэтому не были обязаны соблюдать подобное таинство; Израиль же обязан был подчиняться данному закону. Израильтяне обладали словом Бога и несли ответственность за его соблюдение.

Поэтому, когда Оза простер свою руку и взялся за ковчег, ибо волы наклонили его, Бог осуществил наказание. “Но Господь прогневался на Озу, и поразил его Бог там же за дерзновение, и умер он там у ковчега Божия”. А Давид, вместо того, чтобы осудить самого себя, вместо того, чтобы оглянуться на содеянное ими и признать, что они действовали, не посоветовавшись с Богом, опечалился, что Бог поразил Озу. Так кем же остался недоволен Давид? О, к великому сожалению, он остался недоволен Богом Израиля! Но не думайте, что это настолько уж странно. Когда вы сами ропщете и жалуетесь на то, что Он наказывает вас, то что иное делаете вы, как не выражаете свое недовольство Господом? Не думаете ли вы, возлюбленные братья, что любое выпавшее вам испытание, каким бы оно ни было, не зависит от Него, что беды вырастают из праха? Не думаете ли вы, что все происходящее, какой бы характер оно ни носило или откуда бы ни происходило, даже если и очень ранит вас, не связано с Его намерением преподать урок вашей душе? Конечно же, нет. Это может обрушиться на вас даже по вине других. Но это никогда не должно быть причиной для собственного оправдания и даже в малейшей степени не извиняет вашего недовольства Богом.

Дело в том, что Израиль с самого начала действовал, не слушая слова Бога; и даже сам Давид, хотя это меньше всего приличествовало Давиду. Нам не стоит удивляться тому, что даже он испытывал обиду на Бога. “И опечалился Давид, что Господь поразил Озу. Место сие и доныне называется: “поражение Озы”. И устрашился Давид в тот день Господа и сказал: как войти ко мне ковчегу Господню? И не захотел Давид везти ковчег Господень к себе, в город Давидов, а обратил его в дом Аведдара Гефянина. И оставался ковчег Господень в доме Аведдара Гефянина три месяца, и благословил Господь Аведдара и весь дом его”. Какой ответ на недовольство Давида! “Когда донесли царю Давиду, говоря: “Господь благословил дом Аведдара и все, что было у него, ради ковчега Божия”, то пошел Давид и с торжеством перенес ковчег Божий из дома Аведдара в город Давидов. И когда несшие ковчег Господень проходили по шести шагов, он приносил в жертву тельца и овна”.

Теперь мы видим, что Давид исправил грех своей души и Бог уже не был страшен для него и стал источником не огорчения или недовольства, но святой радости и благодарения. Насколько я знаю, в жизни царя Давида не было более светлого и счастливого момента, чем этот. “Так Давид и весь дом Израилев несли ковчег Господень с восклицаниями и трубными звуками. Когда входил ковчег Господень в город Давидов, Мелхола, дочь Саула, смотрела в окно и, увидев царя Давида, скачущего и пляшущего пред Господом, уничижила его в сердце своем”. Нет ничего удивительного в том, что Дух Бога называет ее дочерью Саула. Почему же? Ведь теперь она была женой Давида. Но какая из женщин позволила себе вести себя так, как Мелхола в тот день? Она все еще оставалась дочерью Саула, и ее поведение истинным образом выражало натуру отца. В этом плане она не проявила надлежащего понимания к своему мужу (и как это было сродни Саулу!). И еще в меньшей степени она ценила связь Бога с Израилем, о которой свидетельствовало принесение ковчега на Сион.

Но “принесли ковчег Господень и поставили его на своем месте посреди скинии, которую устроил для него Давид; и принес Давид всесожжения пред Господом и жертвы мирные”. Теперь им ничто не могло помешать. Ощущение ими божественного величия было очевидно, их приверженность слову Бога была неоспорима. Все их жертвоприношения свидетельствовали о благодарении, преданности и чувстве привязанности. “Когда Давид окончил приношение всесожжений и жертв мирных, то благословил он народ именем Господа Саваофа”. Совершенно ясно, что Давид теперь радовался тому, что во всей полноте ощущал божественную благодать по отношению к Израилю и самому себе. “И роздал всему народу, всему множеству Израильтян, как мужчинам, так и женщинам, по одному хлебу, и по куску жареного мяса и по одной лепешке каждому. И пошел весь народ, каждый в дом свой”.

И все же нашелся один человек, которому было неприятно видеть это праздничное веселье в тот великий для Израиля день, одна душа, которая была недовольна Давидом теперь точно так же, как и сам Давид однажды был недоволен Богом. “Мелхола, дочь Саула [заметьте, что неспроста вновь упоминается о ее родстве с Саулом], вышла к нему навстречу и сказала: как отличилсясегодня царь Израилев, обнажившись сегодня пред глазами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой человек!” Но каким уничтожающим упреком удостоил ее муж в ответ на эти ее слова! “И сказал Давид Мелхоле: пред Господом, Который предпочел меня отцу твоему и всему дому его, утвердив меня вождем народа Господня, Израиля; пред Господом играть и плясать буду”. И это было служение верующего. Не кто иной, как царь Израиля, будучи возвеличен и утвержден Богом, принес все свое величие в жертву Бога и почувствовал себя еще более возвеличенным, потому что Бог был всем для его души. В этот момент близость к Богу была дороже и важнее для Давида, чем даже престол, дарованный ему Богом, - и Давид рассудил справедливо. А Мелхола, далеко не сумевшая оценить в своей душе благодать Бога, с того времени была обречена на отчуждение от своего мужа, которого не смогла почтить в тот самый час, когда он доказал, что способен до конца пренебречь всем ради того, чтобы только почтить Бога.

В следующей, 7-ой, главе мы видим пребывание царя Давида перед лицом Бога. Как отличается все встречающееся нам здесь от того, что было прежде, когда мы переходим от сюжетной линии “Мелхола и Давид” к новой - “царь и Бог”! “Когда царь жил в доме своем, и Господь успокоил его от всех окрестных врагов его, тогда сказал царь пророку Нафану: вот, я живу в доме кедровом, а ковчег Божий находится под шатром. И сказал Нафан царю: все, что у тебя на сердце, иди, делай; ибо Господь с тобою”. Но Нафан был не прав в этом, он поспешил с ответом. Пророк так же отвечает пред Богом за сказанные им слова, как и любой другой человек; и этот случай представлен здесь нам в назидание, чтобы мы не делали ошибок подобно данному пророку или еще больших, чем он. Разумеется, я не имею в виду самого апостола Петра, но, нисколько не сомневаясь по этому поводу, скажу, что совершенно очевидно то, что даже такие великие люди, как апостол Петр, допускали ошибки и промахи, к тому же очень серьезные. Я говорю не о тех промахах, которые апостол допускал еще до того, как был поставлен в высочайшее положение и наделен силой к тому, чтобы отвечать этому положению. Ясно, что Бог запечатлел это нам в назидание, чтобы мы знали, что даже самый главный из двенадцати апостолов имел не больше мудрости, чем ему было дано. Ибо не опыт отвечает божественным делам, не сила, не власть, которой он прежде обладал, а то, насколько он зависим от Бога.

Поэтому здесь сам Бог поправляет Нафана, поскольку это было необходимо: “Пойди, скажи рабу Моему Давиду: так говорит Господь: ты ли построишь Мне дом для Моего обитания, когда Я не жил в доме с того времени, как вывел сынов Израилевых из Египта, и до сего дня, но переходил в шатре и скинии? Где Я ни ходил со всеми сынами Израиля, говорил ли Я хотя слово какому-либо из колен, которому Я назначил пасти народ Мой Израиля: почему не построите Мне кедрового дома?” Многие доктрины, которые мы выдвигаем от имени Бога, никогда не требовались от нас. Мы не должны забегать вперед Бога. Верующий полагается на Бога, а не забегает вперед самоуверенно или горя страстными желаниями души, пусть даже они всегда искренни. Очевидно, и Давид исходил из своего собственного намерения и обстоятельств. Это выглядело вполне пристойно, если рассуждать по-человечески, и могло показаться таковым даже человеку Бога. В отдельном смысле этого слова желание было замечательным, но, возлюбленные братья, “послушание лучше жертвы”. Можем ли мы доверять нашим желаниям? Нет большего смирения, чем полагаться во всем на Господа и покорно исполнять его волю, когда Он известит о ней; нет ничего более надежного, хотя неверие считает и дерзко объявляет знание этого чрезмерной самоуверенностью.

И, более того, Бог в благодати соблаговолил служить своему народу, быть полезным ему. Его не устраивало, чтобы они работали и воевали, а Он в это время пребывал в мире и покое. Когда они были странниками в пустыне, Он пребывал среди них в шатре; и Он должен расселить их на земле, прежде чем примет храм или поселится рядом с ними. Да, Он также должен устроить дом Давиду и упрочить его царство прежде, чем его сын сможет построить дом Богу. Ибо таковой была его святая воля, чтобы не Давид, а сын Давида построил дом Бога. Значение этого очевидно: истинный Соломон - царь мира - стоял перед взором Бога.

“И теперь так скажи рабу Моему Давиду: так говорит Господь Саваоф: Я взял тебя от стада овец, чтобы ты был вождем народа Моего, Израиля; и был с тобою везде, куда ни ходил ты, и истребил всех врагов твоих пред лицем твоим, и сделал имя твое великим, как имя великих на земле. И Я устрою место для народа Моего, для Израиля, и укореню его, и будет он спокойно жить на месте своем, и не будет тревожиться больше, и люди нечестивые не станут более теснить его, как прежде, с того времени, как Я поставил судей над народом Моим, Израилем; и Я успокою тебя от всех врагов твоих. И Господь возвещает тебе, что Он устроит тебе дом”.

Итак, Бог всегда должен занимать первое место, всегда быть инициатором всего. Было бы несоответственно его славе допускать, чтобы Давид построил ему дом прежде, чем Он сам устроит дом Давиду. В этом Он далее убеждает царя: “Когда же исполнятся дни твои, и ты почиешь с отцами твоими, то Я восставлю после тебя семя твое, которое произойдет из чресл твоих, и упрочу царство его. Он построит дом имени Моему, и Я утвержу престол царства его на веки. Я буду ему отцом, и он будет Мне сыном [ и действительно, семя Давида должно было взойти при справедливом божественном управлении]; и если он согрешит, Я накажу его жезлом мужей и ударами сынов человеческих [пока еще речь идет не о Христе]; но милости Моей не отниму от него, как Я отнял от Саула, которого Я отверг пред лицем твоим. И будет непоколебим дом твой и царство твое на веки пред лицем Моим, и престол твой устоит во веки. Все эти слова... Нафан пересказал Давиду”.

И царь Давид идет и предстает перед лицом Бога, и изливает поток красноречия в ответ на благодать, явленную в исправление поспешного и необдуманного желания Давида прославить Бога: “Кто я, Господи, Господи, и что такое дом мой, что Ты меня так возвеличил! И этого еще мало показалось в очах Твоих, Господи мой, Господи; но Ты возвестил еще о доме раба Твоего вдаль. Это уже по человечески, Господи мой, Господи! Что еще может сказать Тебе Давид? Ты знаешь раба Твоего, Господи мой, Господи! Ради слова Твоего и по сердцу Твоему Ты делаешь это, открывая все это великое рабу Твоему. По всему велик Ты, Господи мой, Господи! ибо нет подобного Тебе и нет Бога, кроме Тебя, по всему, что слышали мы своими ушами. И кто подобен народу Твоему, Израилю..?” Могли ли еще какие-либо слова так прекрасно передать эту замечательную особенность веры Давида - не потому ли он именно так оценивал народ Израиля как народ Бога, что ценил самого Бога? За его милость к себе и своему дому Давид теперь так благословляет Бога.

Само собой разумеется, что, думая прежде всего о народе, мы всегда бываем не правы. Кто когда-либо мог поверить в любовь к собранию человека, прежде не удовлетворившегося любовью Христа? Но прочувствовав полностью сущность Христа, исполнившись его славы и любви, вы, несомненно, проникаетесь чувствами к собранию, и никак иначе. Более чем сомнительно, если обратное вообще возможно, хотя иногда и может случиться нечто подобное этому. Есть люди, считающие себя сверхдуховными и во всеуслышание заявляющие, что заботятся только лишь о Христе, игнорируя свидетельство о Христе и общение святых. И это, на мой взгляд, самое обидное в глазах Бога; это обычно демонстрирует человек, обособляющий себя всем своим образом жизни от всего, что испытывает и закаливает душу и совесть. Напротив, вы почувствуете, братья, что чем искреннее вы обособляетесь силой веры в Христа, тем дороже становятся для вашего сердца чада Бога; но по этой самой причине вы не можете выносить, когда они не подчиняются воле Господа. Это усиливает осуждение вами того положения, в котором они фактически могут очутиться, но это и усиливает ваше желание видеть их выведенными из этого состояния.

Нечто подобное мы можем проследить, бегло просмотрев все Писание. Неважно, что мы исследуем, - чем мрачнее эпоха, тем больше это проступает. Возьмем, например, Даниила. Любил ли кто так народ Израиля, как Даниил, находясь в вавилонском плену? И все же он, несомненно, более болезненно, чем кто-либо еще, переживал то состояние, в котором находился народ Израиля. Это происходило оттого, что сила его веры так глубоко отделяла его для Бога, что он любил народ Израиля, и любил, чувствуя его божественную славу. Я не сомневаюсь, что фактически Даниил был в Вавилонской империи одиноким человеком: всего лишь три друга от его юности способны были оценить его чувства; но я убежден, что Даниил любил израильтян тем более потому, что Бог был всем для него.

Подобно этому (хотя и в более благоприятное время и в совершенно иных условиях) мы видим Давида, теперь во всем согласного с волей Бога. То было время свежих сил и нового благословления для израильтян, и этот период определяется именем Сиона, а демонстрация Давидом божественной силы и милости делает его целой эпохой Израиля. Но если посмотреть на Моисея, или Давида, или Даниила в начале, середине или конце их деятельности, то видно, что в конце концов Бог остается прежним вчера, сегодня и всегда; и в душах тех, кто любит его, результат один и тот же. Конечно, на все это могут оказать свое влияние обстоятельства и состояние народа Бога, но принцип везде один и тот же. Давиду выпало возрадоваться любви Бога, и не только к себе, но и к его народу, являющемуся все же свидетелем божественной славы и наслаждающемуся ею.

И вот Давид разразился словами: “И кто подобен народу Твоему, Израилю, единственному народу на земле, для которого приходил Бог, чтобы приобрести его Себе в народ и прославить Свое имя и совершить великое и страшное пред народом Твоим, который Ты приобрел Себе от Египтян, изгнав народы и богов их? И Ты укрепил за Собою народ Твой, Израиля, как собственный народ, на веки, и Ты, Господи, сделался его Богом. И ныне, Господи Боже, утверди навеки слово, которое изрек Ты о рабе Твоем и о доме его, и исполни то, что Ты изрек”. Подобная милость была действительно великой в слове и деле, но не слишком. Что может быть слишком великим для Бога? Но это было все равно для Давида, и по этой самой причине душа Давида забывала о себе; и не может быть истинного достоинства, если оно не основано на самоотречении. Но единственное, что обеспечивает истинность его, так это ощущение благодати Бога и его присутствия. Как раз в это время Давид всей душой радовался этому. “Итак, Господи мой, Господи! Ты Бог, и слова Твои непреложны, и Ты возвестил рабу Твоему такое благо! И ныне начни и благослови дом раба Твоего, чтоб он был вечно пред лицем Твоим, ибо Ты, Господи мой, Господи, возвестил это, и благословением Твоим соделается дом раба Твоего благословенным, во веки”.

В следующей, 8-ой, главе мы узнаем о войнах, которые вел Давид, и о том, что Давид поразил и смирил филистимлян и моавитян. Мы читаем о том, что Давид поразил Адраазара, царя Сувы, и сирийцев, пришедших на помощь к Адраазару. И в то же время некоторые из язычников явились с подарками поприветствовать царя Давида, а также со всеми теми ценностями, которые соответствовали характеру царства. Короче говоря, описанные события исполнены славы и благословения. Далее Давид подчинил своему престолу Идумею и сделал идумеян рабами. И, наконец, настает время, и мы видим, что Давид устанавливает свою власть и свои порядки в Израиле, утвердившись над всем своим народом. “И царствовал Давид над всем Израилем, и творил Давид суд и правду над всем народом своим. Иоав же, сын Саруи, был начальником войска; и Иосафат, сын Ахилуда, - дееписателем”. Священники, писатели и все прочие придворные показаны здесь нам каждый при своей должности.

В 9-ой главе нам открывается иная картина. Мы видим томление и желание души Давида, но не новых завоеваний жаждет его душа, ибо она жаждет оказать милосердие, подобное тому, какое явил Бог ему самому. И поэтому Давид вспоминает о доме Саула. Оставался ли там еще кто-то, кому он мог бы оказать божественную милость? Нам нет необходимости долго задерживать свое внимание на этой весьма приятной сцене, ибо в ней нет ничего удивительного для большинства из нас, поскольку в ней повествуется о чудесной милости, оказанной Давидом Мемфивосфею. “И жил Мемфивосфей в Иерусалиме, ибо он ел всегда за царским столом. Он был хром на обе ноги”.

Вслед за этим повествуется о новых событиях. Давид пожелал оказать милость уже не отпрыскам Ионафана из дома Саула, а Аннону, сыну Нааса, за благодеяние, которое оказал Давиду его отец, хотя это было неверно понято и истолковано аммонитскими князьями. Они не способны были оценить милосердие души Давида и только начали подозревать что-то неладное, как обычно и делают негодные люди. “Но князья Аммонитские сказали Аннону, господину своему: неужели ты думаешь, что Давид из уважения к отцу твоему прислал к тебе утешителей? не для того ли, чтобы осмотреть город и высмотреть в нем и после разрушить его, прислал Давид слуг своих к тебе? И взял Аннон слуг Давидовых, и обрил каждому из них половину бороды, и обрезал одежды их наполовину, до чресл, и отпустил их”. Давиду донесли об этом оскорблении, но он воспринял это вполне спокойно; в то же время он поручил Иоаву разобраться с аммонитянами, и, конечно же, последовало великое мщение. Иоав поразил их, несмотря на сирийцев, которые пытались защитить аммонитян. Сопротивление было напрасным. Аммонитяне и сирийцы были жестоко наказаны. Власть престола Давида укрепилась повсюду и очень прочно.

В следующей, 11-ой, главе появляется первый намек на дурное поведение Давида с тех пор, как он воссел на престол. “Через год, в то время, когда выходят цари в походы, Давид послал Иоава и слуг своих с ним и всех Израильтян; и они поразили Аммонитян и осадили Равву [имело место жестокое мщение]; Давид же оставался в Иерусалиме”. Сомневаюсь, что когда Давид наслаждался досугом или когда мстил своим врагам аммонитянам, его душа пребывала в единстве с Богом. Во всяком случае последующая история слишком уж неприятна для нас, чтобы сейчас долго останавливаться на ней. Я лишь немного коснусь ее. Душа Давида оказалась в западне, и вскоре он совершил грех, самый тяжкий грех, особенно для такого человека, как Давид. Это произошло так, как происходит всякий грех, - из-за гнусных попыток захватить все себе. Поступив нечестно с Вирсавией, Давид неудачно попытался скрыть свой грех, повелев прислать к нему своего верного раба Урию с тем, чтобы отправить его к себе домой, но когда это ему не удалось, как не удалось и обманным путем загладить свой грех, Давид задумывает такое средство, с помощью которого можно было бы довести Урию до могилы. Таким образом нравственно павший царь Давид еще дальше заходит в своем беззаконии по пути греха, на который он вступил. О, какой это грех и какой позор для Давида!

В следующей, 12-ой, главе мы опять встречаемся с Нафаном, который приходит к Давиду и рассказывает ему притчу о двух людях, живших в одном городе, один из которых был богатым, а другой бедным. “У богатого было очень много мелкого и крупного скота, а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькую и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него, как дочь; и пришел к богатому человеку странник, и тот пожалел взять из своих овец или волов, чтобы приготовить (обед) для странника, который пришел к нему, а взял овечку бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему”.

“Сильно разгневался Давид на этого человека”. Не следует всегда верить тем людям, которые бурно выражают свое негодование. Даже тогда Давид был способен горячо возмутиться беззаконием. Увы! то было не самоосуждение, и не было ничего более ужасного в грехе Давида, чем то, что он долгое время предавался ему, явно без должного сочувствия человеку или угрызения совести перед лицом Бога; и даже когда с помощью притчи о его грехе было сказано достаточно ясно, его гнев воспылал лишь против беззакония другого человека. Когда явился Нафан, Давид мог бы открыть свои уши и прислушаться, чтобы узнать, не было ли слова от Бога касательно греха, совершенного им самим. Но как бы не так! Давайте же не будем обманывать самих себя, братья мои, и не позволим другим обманывать нас. Единственное, что позволяет нам правильно судить о поступках других, - это самоосуждение. Если мы так ясно видим сучок в глазу своего брата, то должны не забывать вытаскивать бревна из наших собственных глаз. Давид же здесь являет нам яркий пример того, кто очень быстро замечает грех другого, но может оказаться поистине слепым и не заметить своего собственного смертного греха и не осудить своего беззакония. Поэтому он поспешно восклицает: “Жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это; и за овечку он должен заплатить вчетверо, за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания. И сказал Нафан Давиду: ты - тот человек. Так говорит Господь Бог Израилев: Я помазал тебя в царя над Израилем и Я избавил тебя от руки Саула, и дал тебе дом господина твоего и жен господина твоего на лоно твое, и дал тебе дом Израилев и Иудин, и если этого (для тебя) мало, прибавил бы тебе еще больше; зачем же ты пренебрег слово Господа, сделав злое пред очами Его? Урию Хеттеянина ты поразил мечом; жену его взял себе в жену, а его ты убил мечом Аммонитян; итак не отступит меч от дома твоего во веки, за то, что ты пренебрег Меня и взял жену Урии Хеттеянина, чтобы она была тебе женою. Так говорит Господь: вот, Я воздвигну на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему”.

Заметьте важный принцип возмездия, осуществившийся в данном случае, который так часто обнаруживается в жизни и в Писании. Наш грех всегда определяет форму нашего наказания. “Я воздвину на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему”. И далее: “Ты сделал тайно”. Здесь следует контраст, как прежде следовала аналогия, - то и другое характеризует божественные пути, и каждое в отдельности глубоко подмечает обманчивость греха для человека и вечное отвращение к этому Бога. “Ты сделал тайно, а Я сделаю это пред всем Израилем и пред солнцем. И сказал Давид Нафану: согрешил я пред Господом. И сказал Нафан Давиду: и Господь снял с тебя грех твой; ты не умрешь [Давид сам осудил себя, но Бог в любом смысле более мудр]; но как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын”. Тем не менее от той самой женщины - от той, что была женой Урии, хеттеянина, - божественной благодатью был восставлен наследник престола Израиля, которого Он сделал своим перворожденным и который выше всех земных царей, тот, кто символизировал Христа в мирной славе, как Давид символизировал его своими страданиями и военной мощью; и последнее должно было исполниться. Поистине, божественные пути прекрасны. Здесь мы опять видим, что каким бы греховным ни был способ завладения Вирсавией царем Давидом, высшая божественная благодать не уничтожает возникшей связи, а снисходит до ее признания, когда случившийся при этом грех полностью признается и осуждается Давидом. Итогда божественной благодатью появляется избранный сын Давида и отстраняет всех других, которые могли бы претендовать на первенство по плоти.

Данная глава дает душе полезную пищу для размышления, позволяя ей глубоко задуматься над тяжелой бедой, постигшей Давида, над его сердечными муками и переживаниями, связанными с болезнью его ребенка, и его мужественным поведением, когда Бог забрал у него этого младенца. Случилось, что когда он услышал мольбу своих слуг, то успокоился. Именно тогда, когда любящие люди обычно отдаются безутешному и безнадежному горю, Давид, проникшись той мудростью, которой наделила его благодать, перестал проливать слезы, и его сердце обратилось с верой к Богу, и он вкусил хлеб, предложенный ему. Какое предупреждение и вместе с тем какое утешение для него! Давид, как бы низко он ни пал, оставался истинным человеком Бога - не только объектом благодати, но, как правило, глубоко испытанным и воспитанным ею. Поэтому он возвращается к источнику своей силы и благословения. И, соответственно этому, из последних описанных событий мы узнаем, что Бог уготовил немало хорошего, несмотря на печаль и наказание, для раскаявшегося царя Израиля.

Разумеется, такой беглый очерк этих книг Писания не позволяет претендовать на подробное толкование каждого интересного момента, встречающегося в них, а только позволяет в общих чертах обстоятельно изложить взгляд на основной ход событий и цель книг, и я выполню это, насколько позволит мне Господь. Даже самый поверхностный читатель должен ощутить, что Саулу отводится значительное место в первой книге Царств, Авессалом же играет немалую роль во второй - и тот и другой в противостоянии Давиду. Итак, суть вдохновения предполагает, что Бог, выбирая такие личности или такие обстоятельства, о которых толкуется здесь, ставит перед собой определенную божественную цель. Главная обязанность истолкователя - познать и открыть по мере своего осмысления тот замысел, который Дух Бога, по-видимому, имеет в виду.

Судя по внешнему виду, ясно, что основной характерной чертой истории Авессалома в конечном итоге является противодействие Давиду. Авессалом состоял в ближайшем родстве с царем Давидом, но тем не менее был его противником. Итак, поскольку Давид на протяжении первой или второй книги Царств символизирует Господа Иисуса, как мне кажется, то нет сомнений в том, что Дух Бога в противниках Давида представляет нам антихристов. Только антихрист в символическом плане обладает теми качествами, которые весьма отличны от качеств его антипода, как выражено в Писании и является в действительности. Таким образом, в Новом Завете, где антихрист ясно представлен нам как предмет учения или пророчества, Иоанн показывает, что тот в первую очередь отрицает Христа, затем со все возрастающей наглостью (это фактически и является его противостоянием христианскому откровению) отрицает уже Отца и Сына. Ибо он есть лжец и антихрист. Он отрицает Христа как в плане родства с евреями, так и славу его личности. Поэтому он отвергает в нем славу Израиля, а также всю полноту божественной благодати, явленной ныне в христианстве. Ибо мы должны помнить, что Господь Иисус во всем многообразии своей славы являет Бога во многих отношениях: например, как Мессию - царя Израиля, а будучи отвергнутым иудеями - как Сына человека, правителя племен, народов, наций и языков в этом мире. Таким образом, неверие иудеев, проявленное ими в неприятии Господа, будет использовано Богом, чтобы еще полнее явить славу Христа и его собственные замыслы.

Итак, поскольку Иоанн ссылается на эти две характерные особенности последнего противника Христа, то, я думаю, можно из этого понять, что в первой книге Царств Саул выступает в качестве главного противника Давида прежде, чем тот вошел на престол. После этого Авессалом занимает аналогичное положение во второй книге Царств, но из двоих Авессалом был более опасным и дерзким противником, поскольку он сотворил гораздо более гнусное преступление. Близость Авессалома к царю и характер его родства с ним делали его вину и поступок еще более чудовищным перед лицом Бога и человека. Именно это, на мой взгляд, и объясняет тот промежуток, который лежит между двумя событиями: ревностным преследованием Давида Саулом, с одной стороны, и попыткой Авессалома незаконно захватить власть Давида - с другой. Правда, Авессалом никак не обнаруживает поначалу ту извращенную форму, которую в конце концов принимает его беззаконие. Он прибегает к той хитрости, которая удачно проходит с простодушными и наивными, хотя и омерзительна для честных и прямодушных. Еще до его предательства мы узнаем подробности его кровожадной жестокости, какую не в силах уравновесить никакой вызов, ни даже самое грубое поведение Амнона со своей сестрой Фамарью. Такое произойдет и с антихристом. Не все его зло и беззаконие выступит сразу. Ведь, несомненно, это самое важное соображение для всех нас - нравственный принцип, который мы видим в этих случаях. Близость к тому, что прекрасно, неизменно вырабатывает зло в его самом ужасном виде. Не могло бы быть ничего подобного антихристу, если бы не возникло христианство и не появился Христос. Именно полнота благодати и истины, открывшаяся в личности Господа Иисуса, высветила наихудшее зло в человеке. И даже сам сатана не мог бы исполнять своих замыслов, направленных против божественной славы, если бы не поднялся против человека, который представлял особый объект божественного благоволения и его произволений в славе.

Поэтому здесь мы находим достаточно полный ответ на все это в двояком символе: во-первых, в Сауле, противодействовавшем Давиду на раннем этапе его служения, когда он еще не занял престола, и, во-вторых, в Авессаломе, в котором не сразу, а постепенно, шаг за шагом проявлялись сила и кровожадность, прежде чем он выступил против своего отца. Обманщик и убийца чувствуется в нем даже в начале повествования о нем, которое представляет нам Писание. Бог со своей стороны осуждает семейство Давида, взывая к его сердцу и совести. Когда грех, позор и скандал обрушились на его семью, Бог обращается к нему с упреком, и как раз это позволяет нам распознать Авессалома. Он будет мстить за зло, причиненное его сестре. Он принял решение пролить кровь своего брата и умело скрывает свое злое намерение. Амнона заманивают в западню, чтобы убить (гл. 13).

Но более того, в том, каким путем Авессалом был возвращен домой замечательным образом, явлена божественная милость; и здесь мы вновь обретаем еще одного свидетеля той же самой истины, на которую так часто ссылались ранее. Только после того, как Бог явил свою щедрую милость, сатана и человек созрели до ужаснейших злодеяний. Проницательный Иоав нанял умную женщину из Фекои, ибо хорошо знал, что сердце царя обратилось к Авессалому, своему грешному сыну. И в то же время он хорошо знал, что это противоречило совести царя, ибо он был исполнителем закона Бога. Ему Бог вверил меч правосудия в Израиле, а его сын Авессалом запятнал кровью народ и землю Бога, а также семейство царя.

Поэтому при любых основаниях Давид был призван исполнить все согласно Богу и против собственного сына. Но это лишь один из многих примеров, выстраивающихся в ряд и составляющих божественную историю, в которой Бог, действительно настаивая на справедливости и возмущаясь всякому грехопадению здесь на земле, между тем никогда не отрекается от благодати, а всегда утверждает право божественной милости вопреки требованиям земной справедливости. И, разумеется, Давид не мог сопротивляться такому призыву. Возможно, могла иметь место некоторая борьба; и тот самый факт, что Авессалом был ему сыном, обострял борьбу искренней совести: неужели было бы возможным для Давида отрицать ту благодать, которая была его единственным основанием и главной похвалой пред Богом? Поэтому Иоав, который сам даже в малой степени не ценил благодати и милосердия, тем не менее понял, что это единственно надежное средство повлиять на душу Давида. Поэтому и появилась женщина из Фекои, притворившаяся плачущей. И вошла эта женщина к царю, а он спросил ее, чем она так опечалена. Она же в форме притчи рассказала о своем положении, говоря: “У рабы твоей было два сына; они поссорились в поле, и некому было разнять их, и поразил один другого и умертвил его. И вот, восстало все родство на рабу твою, и говорят: “отдай убийцу брата своего; мы убьем его за душу брата его, которую он погубил, и истребим даже наследника”. И так они погасят остальную искру мою, чтобы не оставить мужу моему имени и потомства на лице земли. И сказал царь женщине: иди спокойно домой, я дам приказание о тебе. Но женщина Фекоитянка сказала царю: на мне, господин мой царь, да будет вина и на доме отца моего, царь же и престол его неповинен. И сказал царь: того, кто будет против тебя, приведи ко мне, и он более не тронет тебя. Она сказала: помяни, царь, Господа Бога твоего, чтобы не умножились мстители за кровь и не погубили сына моего. И сказал царь: жив Господь! не падет и волос сына твоего на землю”.

Заручившись таким образом поддержкой, женщина начинает открывать свою тайну. Теперь Давид дал свое царское слово. Благодать была очень дорога его сердцу. Он был чрезвычайно тронут и расчувствовался. Являть милосердие было не новым делом для него, о чем свидетельствует его отношение к Мемфивосфею. Кто еще так ценил и понимал божественную милость? Он сам познал в ней нужду. Именно этим и воспользовался Иоав, послав женщину из Фекои выплакать перед Давидом мнимое горе ее дома. Теперь царь мог облегчить свою совесть. Если уж он пощадил чужой дом, несмотря на его вину, так разве он не пощадит свой собственный? Именно это и успокоило его опасения. Это было придумано чрезвычайно ловко. И теперь мы видим, как эта женщина постепенно начинает объяснять, с какой целью это все было задумано. “И сказала женщина: позволь рабе твоей сказать еще слово господину моему царю. Он сказал: говори. И сказала женщина: почему ты так мыслишь против народа Божия? Царь, произнеся это слово, обвинил себя самого, потому что не возвращает изгнанника своего”. Речь уже идет не о сыне той женщины, а о царском изгнаннике. “Мы умрем, - говорит женщина и добавляет, - и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать; но Бог не желает погубить душу и помышляет, как бы не отвергнуть от Себя и отверженного”.

Она умоляет царя быть милосердным. И Давид не в силах сопротивляться этому. Если Бог изобретает средства вернуть своего изгнанника, то кто такой Давид, чтобы противопоставлять себя Богу? Если уж Бог со всей егонезапятнанной святостью, со всей его ревностью к правде и справедливости прибегает к своим действенным средствам (и Давид это хорошо знал), то кто или что такое Давид, чтобы выступать против Авессалома, изгнанного в другую страну за то, что пролил кровь Амнона, кровь своего согрешившего брата, мстя за бесчестие своей сестры? Поэтому царь, потрясенный этим, выслушал женщину. “Да будет слово господина моего царя в утешение мне, ибо господин мой царь, как ангел Божий, и может выслушать и доброе и худое. И Господь Бог твой будет с тобою”.

И все же справедливость не отстаивалась здесь в такой же мере, в какой Бог утверждал ее во Христе. Поэтому и возникают подозрения, что не все здесь было по справедливости. И царь соответственно этому говорит: “Не скрой от меня, о чем я спрошу тебя”. “И сказала женщина: говори, господин мой царь. И сказал царь: не рука ли Иоава во всем этом с тобою? И отвечала женщина и сказала: да живет душа твоя, господин мой царь; ни направо, ни налево нельзя уклониться от того, что сказал господин мой, царь; точно, раб твой Иоав приказал мне, и он вложил в уста рабы твоей все эти слова; чтобы притчею дать делу такой вид, раб твой Иоав научил меня; но господин мой мудр, как мудр ангел Божий, чтобы знать все, что на земле”. Если око чисто, то все тело светло. Несомненно, эта аллегория в значительной мере искажена. Увы! Эту притчу придумал человек, душа которого не была милосердной. Как же важно, братья мои, время от времени видеть в определенных событиях Писания, как мы видим это сейчас, что существует плотский рассудок, способный иногда видеть более ясно то, что приличествует святому Бога, нежели сами святые способны чувствовать это. Но это только те, кто знает, как использовать божественную благодать в своих интересах, когда она устраивает их. Именно это и сделал теперь Иоав с помощью женщины из Фекои. Он утаил истину неправедным образом, и мы увидим, к чему это привело в отношении Авессалома.

Но царь, когда он обнаружил истинную цель этого, не отказался от своего слова. Он сказал Иоаву: “Вот, я сделал (по слову твоему)”. Давид, бывший в долгу у благодати, причем больше, чем у чего бы то ни было, не мог отмежеваться от ее призыва. Вот почему он приказывает: “Пойди же, возврати отрока Авессалома”. Иоав благодарит царя и выполняет его приказание. Но Давиду совсем небезразлично то, в чем провинился в прошлом Авессалом, а потому он запрещает ему видеть лицо царя. “И сказал царь: пусть он возвратится в дом свой, а лица моего не видит. И пошел Авессалом в свой дом, а лица царского не видал”.

Далее Дух Бога дает нам описание личности Авессалома. В нем было все, что привлекало взор, все, что отвечало естественным желаниям, все, чтобы стать желанным претендентом на титул царя. В прежние времена внешность сыграла решающую роль при избрании царем Саула. Теперь то же самое повторялось и с Авессаломом.

В следующей, 15-ой, главе показано, как начинают созревать и осуществляться коварные замыслы предателя; и это происходит, надо отметить, лишь после того, как ему была явлена щедрая благодать. И действительно, этого следовало ожидать. Это произошло лишь после того, как изгнанник Авессалом прибегнул к милосердию царя, чтобы возвратиться. Это очень похоже на то, что последовало в ответ на божественную благодать евангелия. Ведь в ответ на явленную ему милость в Авессаломе проявляется самая ужасная черта антихриста, какая никогда не встречалась нам даже в царе Сауле. Так в чем же разница между Саулом и Авессаломом? Разве не в том, что Саул являет нам суть антихриста скорее как иудей-отступник, поведение же Авессалома больше напоминает христианское отступничество? Обе эти черты должны обнаружиться в антихристе последних дней; и это также является одной из причин того, почему, хотя отдельные черты антихриста и проявлялись в бытность Господа Иисуса здесь на земле, полностью антихрист сможет раскрыть себя лишь после того, как вся божественная благодать до конца явит себя в христианстве.

Это также объясняет двойственный образ антихриста, представленный поочередно каждой стороной в этих первых двух книгах Царств. Мы видим самое полное проявление человеческого зла: в первом случае оно проявляется в гордыне, неподдельной зависти и показном презрении, которое в конце концов переходит в смертельную ненависть по отношению к Давиду. Все эти признаки антихриста обнаруживаются у Саула. Но в случае с Авессаломом обнаруживается куда более глубокий характер беззакония, поскольку он состоял в более близких и зависимых отношениях с царем. Кроме этого, ему самому было явлено самое щедрое милосердие. Несмотря на то, что Авессалом совершил ужасное зло, Давид проявил к нему участие и милость, и даже великую любовь. И после всего, что сделал для него Давид, Авессалом, как мы видим, плетет свои интриги и вынашивает свои коварные замыслы с целью занять место царя - своего отца.

Так мог действовать только человек. “После сего Авессалом завел у себя колесницы и лошадей и пятьдесят скороходов. И вставал Авессалом рано утром, и становился при дороге у ворот, и когда кто-нибудь, имея тяжбу, шел к царю на суд, то Авессалом подзывал его к себе и спрашивал: из какого города ты? И когда тот отвечал: из такого-то колена Израилева раб твой, тогда говорил ему Авессалом: вот дело твое доброе и справедливое, но у царя некому выслушать тебя”. Налицо две основные цели: подорвать авторитет царя с тем, чтобы возвеличить себя. Таким образом он с готовностью льстил народу, которого не любил так, как Давид, а скорее презирал; и, несомненно, многие попадали к нему в сети, соблазнившись добрыми словами и щедрыми обещаниями. “И говорил Авессалом: о, если бы меня поставили судьею в этой земле! ко мне приходил бы всякий, кто имеет спор и тяжбу, и я судил бы его по правде. И когда подходил кто-нибудь поклониться ему, то он простирал руку свою и обнимал его и целовал его. Так поступал Авессалом со всяким Израильтянином, приходившим на суд к царю, и вкрадывался Авессалом в сердце Израильтян”. Нет необходимости подробно доказывать и убеждать вас в том, что во всех этих действиях не было ни правды, ни любви, как не было и праведности, способной отличать то, какие взаимоотношения должны быть с теми, кто приходил на суд прежде всего к царю, - а без этого не могло быть никакой справедливости, как и любви, ищущей блага другим, но не себе самому, но могло быть только необузданное своеволие и самые высокомерные амбиции. Авессалом думал лишь о себе и преследовал самые низкие и подлые цели - желал возвыситься сам путем свержения с престола своего отца, которого Бог помазал в цари Израиля. Ибо сказано, что “по прошествии сорока лет царствования Давида, Авессалом сказал царю: пойду я и исполню обет мой, который я дал Господу, в Хевроне; ибо я, раб твой, живя в Гессуре в Сирии, дал обет: если Господь возвратит меня в Иерусалим, то я принесу жертву Господу”.

Заметьте здесь осквернение имени Бога, которое всегда сопровождает худшее человеческое зло на земле. “И сказал ему царь: иди с миром. И встал он и пошел в Хеврон. И разослал Авессалом лазутчиков во все колена Израилевы, сказав: когда вы услышите звук трубы, то говорите: Авессалом воцарился в Хевроне. С Авессаломом пошли из Иерусалима двести человек, которые были приглашены им, и пошли по простоте своей, не зная, в чем дело. Во время жертвоприношения Авессалом послал и призвал Ахитофела Гилонянина, советника Давидова, из его города Гило. И составился сильный заговор, и народ стекался и умножался около Авессалома”. Здесь представлена еще одна особенность, необходимая для завершения характера антихриста, а именно сочетание царственной власти в Израиле с претензией на духовность. Здесь имеет место крайне религиозное притворство. Антихрист не проявляет открыто свое неверие. В нем, разумеется, отсутствует вера, но при этом он всегда старается показать себя верующим, и это проявляется в том или ином персонаже, олицетворяющем его. Тому, что приносит зло, духовная силанеобходима для того, чтобы раскрыть истинный и полный характер антихриста. Отсюда Ахитофел сродни Авессалому. Поэтому, как нам известно, этот же самый персонаж как бы олицетворяет собой второго зверя, или лжепророка, о котором говорится в книге Откровение. Как известно, он имел два рога подобно агнцу, что означает двоякий характер власти. Он не просто имеет рог, он не просто царь, но зверь с двумя рогами. И в это время могло бы показаться, что речь идет уже не об имитации священнической власти Христа; но он будет претендовать не только на царский престол, но и на место пророка, на толкование божественного намерения, подобно Ахитофелу, как мы здесь видим, который прежде был советником Давида, а теперь стал советником Авессалома. Таким образом происходит объединение лжепророка с царской властью. Эти черты в конечном итоге объединяются в антихристе.

Я не говорю сейчас о великой имперской власти, о звере, о тех днях, которые навлекут на людей суд. Ибо об этом говорится в другом отрывке Писания, и этот зверь воссядет не в Иерусалиме, и сферой его влияния будет не земля Израиля. Там возымеет место заключительное столкновение, там должны будут погибнуть зверь и лжепророк и все поддерживающие их цари.

Таковы некоторые основные моменты, которые могут помочь не только направить души по правильному пути, но и предохранить их от промахов и ошибок, которые так часто допускают люди, которым мы подвержены так же, как и все остальные. Нет другой возможности устоять в истине, кроме как через искреннее подчинение Слову Бога. Если мы начнем оказывать доверие чему-то, подобному определенному аспекту истины, и скорее всего в ее общепринятой форме, переходящей от одного к другому, то я убежден, что Господь не поддержит эту инициативу. Из всех людей мы особенно должны ходить в постоянной покорности Богу и его Слову. Несомненно, все чада Бога должны делать это; но если Бог освободил нас от этих вероучений и закостеневших форм человеческого рассудка, то будьте уверены, что мы оказались не в меньшей опасности. Это не значит, что нет никакой защиты. Кто пройдет мимо того факта, что все доверившиеся нравоучениям и слепо следующие им едва ли могут похваляться своей ортодоксальностью в настоящее время? Мы также хорошо можем видеть, что непоследовательности нет предела; более того, может постоянно иметь место грубое противоречие тому, что признано, хотя кое-кто может быть благодарным за то, что хоть какая-то проверка выявляет ужасное заблуждение, ибо ценность вероучения в лучшем случае заключается главным образом в том, что оно отвергает ересь. “Вера от слышания, а слышание от слова Божия”, а не от вероучения. И неверие людей, которые подписываются под всеми этими догмами, настолько бросается в глаза, что обычные мирские судьи и люди стыдятся за них. Это сказано не для того, чтобы оскорбить кого-то, не для того, чтобы вмешаться в дела других людей, но скорее для пользы наших же душ, верующих, что нет людей, которым Бог решительно навязывал бы то, что мы исповедуем.

Но не приносит ли нам радость и не является ли залогом безопасности постоянное и безоговорочное подчинение нашей души той божественной истине, которую Он открыл, а не тем измышлениям, которые мы можем принять через других, какими бы поразительными или полезными они ни были? Будем же благодарны за их помощь, и все же наш долг - судить обо всем согласно Слову Бога. Давайте с благодарностью насладимся всякой истиной, какую слуги Господа могут проповедать нам; но никакие заключения или выводы никогда не способны стать основой веры. Чему бы нас ни учили одни и что бы нам ни проповедовали другие, критерием всего должно быть Писание, и нельзя по вероучениям сверять истину. Слово Бога является не только великим источником, но и критерием истины. Жаждем ли мы от Бога истины? У нас есть его бесценное Слово, которое, несомненно, учит нас этойистине. Проповедование Слова Бога - благословенная помощь, и было бы проявлением гордыни и низменности пренебрегать такой помощью служителей Бога, неблагодарностью по отношению к самому Богу, высокомерием по отношению к его служителям, и это принесло бы вред нашим душам. “И будут все научены Богом”. Это верно для всех святых, но никоим образом не исключает и учителей и другие обычные средства, хотя могут иметь место и чрезвычайные случаи, когда те наставляются без посторонней помощи. Притязание на то, чтобы обучаться непосредственно от Бога через его собственное Слово независимо от тех, которых Он утвердил в теле Христа именно с этой целью, является в общем-то необоснованным. И фактически обнаруживается, что все, похваляющиеся тем, что обходятся в познании без тех средств, которые Он обычно использует, знают немного, ибо в действительности они слишком горды, чтобы учиться у других. Мы должны прислушиваться к Слову Бога и быть внимательными к нему, если верим в то, что постигаем истину через Бога, даже если речь идет только об антихристе. Эта истина, конечно же, стоит особняком от тех основных истин, которые непосредственно связаны с нашими отношениями с Богом, и мы можем благословлять его за то, что так есть и так предусмотрено его мудростью. И все же мы должны помнить, что мы освящаемся через истину. Но во имя Господа мы не можем легкомысленно допустить (как не можем допустить для блага нашей души), чтобы хоть одна мысль не от Бога проникла в наш разум. И действительно неважно, с какого расстояния какая-то мысль, чуждая божественной истине, проникает к нам в душу - она различными путями может причинить зло, она несомненно введет в заблуждение, заставив нас путать многие вещи. И в результате этого мы не будем знать, к чему может привести даже малейшее отступление от этой истины, которое оказывает разрушительное воздействие на гармонию и совершенство божественной истины в его Слове. Дело в том, что истина только одна, а поэтому там, где хотя бы одна ее часть понята превратно или отвергнута, - там возникает опасность умалить значение и всего остального. Сейчас, разумеется, я говорю не о том, что касается наших собственных душ и Бога, но лишь о плодотворном использовании любой части Слова Бога.

Поэтому если мы получили правильную установку о том, что перед нами, то увидим в данном символе союз двоих: с одной стороны, царскую власть (именно ее предпочел для себя Авессалом), но наряду с этим с ним связан образ лжепророка, олицетворяемый Ахитофелом. Оба они были связаны друг с другом аналогично тому, как сам Саул, в конце концов, как мы узнали, прибегнувший к колдунье из Аэндора. Появился злой духовный советник из рода самых низменных, к которому он был приведен. Аналогичным примером может быть связь фараона с волхвами или Валака и Валаама. Поэтому эти два качества постоянно соединены в противодействии Христу.

Как бы там ни было, Авессалом внешне сначала кажется преуспевающим, а Давид в то же время вынужден покинуть престол, святилище и бежать из столицы, что представляет собой весьма печальное зрелище. “И сказал Давид Еффею: итак иди и ходи со мною. И пошел Еффей Гефянин и все люди его и все дети, бывшие с ним. И плакала вся земля громким голосом. И весь народ переходил, и царь перешел поток Кедрон; и пошел весь народ по дороге к пустыне. Вот и Садок, и все левиты с ним несли ковчег завета Божия из Вефары и поставили ковчег Божий; Авиафар же стоял на возвышении, доколе весь народ не вышел из города”.

Какой замечательный контраст с предыдущей сценой, слишком знакомой нам! Тогда народ и священники в страхе и смятении перед филистимлянами вынесли ковчег завета Бога, будто он, словно амулет, мог избавить их от вражеских мечей; здесь же Давид отказывается так недостойно использовать ковчег в своекорыстных целях, в каком бы страхе и какой нужде он ни находился. Если и был когда на земле кто-либо из ветхозаветных, имевшийживую веру в Бога и истинно преклонявшийся перед знаком его присутствия в Израиле, то это был не кто иной, как царь Давид, который истинно ценил ковчег завета Бога и делал это с верой. Таким образом, в час крайней нужды и величайшего унижения Давид отказывается рисковать ковчегом Бога. Он не допускает, чтобы по его вине хоть мельчайшая тень была брошена на ковчег. Чтобы он, Давид, вызывал ковчег завета Бога из Иерусалима? Не бывать этому! Давид просит сыновей Садока и левитов возвратить ковчег Бога в город, где ему суждено всегда покоиться, как его утвердит Господь Иисус, на таком же действенном и бескорыстном основании: “Если я обрету милость пред очами Господа, то Он возвратит меня и даст мне видеть его и жилище его. А если Он скажет так: “нет Моего благоволения к тебе”, то вот я; пусть творит со мною, что Ему благоугодно”. Разве это не было, братья, сердце, которое вопреки всем своим ошибкам свыклось с унижением, приняв его из рук Бога, чтобы оправдать его? Он был тем, кто знал, что какую бы благодать Бог уже ни являл ему, она все еще была неисчерпаемой. Он был вовсе не уверен, что Бог явит ему милость, поскольку не сомневался в своих многочисленных грехах, или смягчит его глубокое падение. Поэтому мы видим Давида готовым принять любое наказание от Бога и благословить его за это. Давид ходатайствует за божественную славу, представляющую такую ценность для него. И вера предназначается именно для того, чтобы удовлетворить свою потребность и радоваться тому, что открывается в Боге. Но именно потому, что это есть вера, она никогда не позволит, чтобы то, что вмещает ее малое поле зрения, приравнивалось к благодати, которая в нем, но чтобы эта благодать превосходила. Короче говоря, вера, поскольку она всегда получает то, к чему стремится, всегда уверена, что есть большее, но никогда не претендует на достижение всей полноты божественной благодати. В то же самое время она не останавливается равнодушно на достигнутом, не удовлетворяется малым, какую бы благодарность она ни являла. Но признаем, что вера в человеке никогда не достигнет уровня благодати в Боге, если можно так сказать; какой бы близкой она ни была, она никогда не постигнет его милость. Она может погружаться все глубже и глубже, но никогда не достигнет дна.

Именно пребывая в таком духе, царь поднимался на Елеонскую гору. Эта сцена, возможно, напомнит нам о более великом, чем Давид. Но тот, более великий, чем Давид, кому более других были знакомы слезы, поднимался тогда без всяких рыданий. Нельзя сказать, что сердце его не было исполнено глубокой любви и печали к человеку и Израилю, к своим собственным среди остальных, которым вскоре суждено было возрадоваться Утешителю, посланному им с небес как печать искупления. Но сейчас это был день позора для Давида, а не только для народа и грешного сына Давида, и это имело основание для Давида лично; то был день, когда он не мог отрицать справедливо распростертую над ним руку Бога для наказания его и отпрысков во исправление грехов, допущенных ими неоднократно и не по неведению. Давид “шел и плакал, голова у него была покрыта; он шел босой, и все люди, бывшие с ним, покрыли каждый голову свою, шли и плакали”.

Далее Давиду донесли, говоря: “И Ахитофел в числе заговорщиков с Авессаломом”. Давид обращается к Богу. Ему не раз приходилось получать тяжелые вести, но эта новость открыла перед ним источник его веры, поскольку он явственно узрел в этом почерк сатаны. Отцовская любовь могла бы удержать его от молитвы против Авессалома, но Давид теперь мог излить душу пред Богом. Поэтому он говорит: “Господи! разрушь совет Ахитофела”. И Бог услышал и ответил. Тем не менее царь не остался без утешения и радости. Он не остался без успокоения, без того, что облегчило его страдания и подняло в нем дух в день его скорби. Об этом говорится в следующей, 16-ой, главе, где мы узнаем, что “встречается ему Сива, слуга Мемфивосфея, с парою навьюченных ослов, и на них двести хлебов, сто связок изюму, сто смокв и мех с вином. И сказал царь Сиве: для чего это у тебя? И отвечал Сива: ослы для дома царского, для езды, а хлеб и плоды для пищи отрокам, а вино для питья ослабевшим в пустыне”. И выходит так, возлюбленные друзья, что там, где милосердие живет в сердце, Бог дает возможность явить его. Это Он дарует нам и в настоящее время, когда Иисус еще отвергнут; Он и сейчас отвергнут и презираем, хотя люди на словах и признают его восседающим на престоле.

И когда мы взойдем на небеса, Он воздаст благочестивому остатку иудеев в конце века сего и примет сладостные плоды веры, которые явят нам себя в тех, кто, устремив свой взгляд через тучи и трудности с упованием на наступление светлого дня царства Бога, которое скоро установится здесь на земле, отвергал все живое и исходящее от дьявола. Именно это и олицетворяет вера, действующая через любовь, какая показана нам уготованной таким образом для Давида. Но когда царь Давид доходит до Бахурима, то там его ждет новое испытание уже в форме оскорбления, ибо теперь сталкиваются две вещи - плоды благодати и дела плоти, подстрекаемой дьяволом. И вышел Семей, “и бросал камнями на Давида и на всех рабов царя Давида; все же люди и все храбрые были по правую и по левую сторону (царя)”. Могущественные мужи, естественно, весьма возмущались, но мы слышим здесь голос униженного царя, порицающего своих сторонников за то, что они слишком спешат пролить кровь. Нет, от Бога было унижение Давида, и Давид принял это в полной мере. Семей не мог бы спровоцировать его, чтобы тот потерял хотя бы частицу благости. Рука, которая покарала бы Семея в один момент, лишила бы Давида незабываемого урока. Ведь если верный воин Давида предлагает наказать безответственную наглость Семея, то сам царь являет дух крепости и смирения даже в тот момент, когда ничтожнейший из ничтожных поливает его грязью. “И сказал Авесса, сын Саруин, царю: зачем злословит этот мертвый пес господина моего царя? пойду я, и сниму с него голову. И сказал царь: что мне и вам, сыновья Саруины? пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида. Кто же может сказать: зачем ты так делаешь? ” Мы должны помнить, что прежде, чем Господь Иисус придет как царь, другие будут подвержены испытанию, и их вера и долготерпящее милосердие пройдут соответствующее для них испытание; такому же испытанию подвергаемся и мы. И для нас испытание верой будет продолжаться всегда. Их испытание будет кратковременным, но суровым. Теперь в этом мире есть все, рассчитанное на то, чтобы соблазнить и развратить нас, сделать все возможное, чтобы мы не заметили духовного величия нашего призвания и забыли об отвержении и распятии Христа.

И действительно, показанные здесь отношения можно полностью отнести на счет святых последнего дня, а также в общем смысле и на наш счет. Ибо Христос - наш Господь и глава. Давид был истинным царем, и не было других, подобных ему. Хотя нам известно, что Господь Иисус еще не воссел на свой собственный престол и не увенчан славой и честью, но Он известен нам как восседающий на более великом престоле и носящий титул куда более важный, чем титул Мессии, - Он известен нам как обладающий более великой славой и в более важной сфере. Нам известно, что именно Он принес славу этому престолу, а не просто получил славу от него; но по этой самой причине мы имеем счастливую возможность показать, как далеко превосходит наша вера во Христе, сводя на нет всякие обольщения сатаны, пытающегося в угоду мирскому заставить нас забыть нашего отверженного Господа. То же самое в принципе верно будет для тех, кто придет нам на смену. Разумеется, они будут находиться в иных отношениях с Господом Иисусом, нежели мы; и особая часть Слова Бога, которая будет касаться их душ и в их положении, будет совершенно отличаться от той, что Бог в данное время предназначает для нас. Существует общая основа, но многое индивидуально для каждого из нас. И это очень важно, ибо убедительно доказывает, что речь идет не просто о Слове Бога, но о его Духе; и тот же самый Дух, раскрывающий истину и вводящий нас в отношения с небесным Христом, вскоре представит душам истинно благочестивых иудеев то, что грядет истинный царь и что Он явится, чтобы низвергнуть антихриста и всех его пособников в конце века и в грядущем веке воцариться над Израилем и всей землей.

Это уготовит им благоприятные возможности, в принципе аналогичные тем, которые Бог предоставил, с одной стороны, Мемфивосфею, а с другой - Семею. Появится возможность как для презрения благодати, так и для взаимодействия между Мессией и всеми, кто ожидал его в этот день.

В конце данной главы мы видим другую сцену, все еще напоминающую нам о великом переломном моменте. Архитянин Хусий приходит к Авессалому и любыми средствами пытается противодействовать советнику Ахитофелу. Следовательно, и в те грядущие дни Господь будет знать, как разрушить все намерения дьявола. Несомненно, что Ахитофел из двоих был более проницательным - тем, кто лучше всех мог содействовать осуществлению планов Авессалома; но еще не подошло время для чего-то большего, чем эти его слабые попытки.

И тогда, как и теперь, появляется некто “позволяющий”. Еще не настал час явного успеха. Бог соответственно путает все планы, и Ахитофел крайне обеспокоен, он все больше и больше раздражается, когда обнаруживает возле Авессалома того, кто сводит на нет все его советы. Об этом ясно говорится в 17-ой главе. “И увидел Ахитофел, что не исполнен совет его, и оседлал осла, и собрался, и пошел в дом свой, в город свой, и сделал завещание дому своему, и удавился, и умер, и был погребен в гробе отца своего”.

В следующей, 18-ой, главе показан важный переломный момент. Имело место сражение, и тот, кто так тщеславно возвышал себя, так лебезил перед народом Израиля и втягивал его в заговор против своего отца, кто искал власти не от Бога, выступая против божественной славы и царя Израиля, находит себе особо позорную смерть и гибнет проклятым, повиснув на дереве, запутавшись всеми волосами своей головы, являющимися его гордостью и основой его красоты. Да, глупой смертью умирает Авессалом; сам Бог, видимо, повелел случиться этому и привел к подобному концу, ставшему итогом поражения Авессалома. Давида же обуревают чувства, естественные для отцовского сердца, тогда как нечестивый поступок его сына и справедливое наказание от Бога, постигшее Авессалома, гораздо меньше ощущаются им. Это открывается нам самым трогательным образом.

К чему теперь вдаваться в подробности? Достаточно сказать, что Иоав приходит к царю, чтобы пристыдить его за то, что он безутешно рыдает, предавшись горю и восклицая громким голосом: “Сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом!” Тот же самый народ, который одержал победу, не мог не раздражаться, чувствуя скрытый упрек в плаче и слезах царя. Поэтому Иоав осмеливается сказать: “Ты в стыд привел сегодня всех слуг твоих, спасших ныне жизнь твою и жизнь сыновей и дочерей твоих, и жизнь жен и жизнь наложниц твоих; ты любишь ненавидящих тебя и ненавидишь любящих тебя, ибо ты показал сегодня, что ничего для тебя и вожди и слуги; сегодня я узнал, что если бы Авессалом остался жив, а мы все умерли, то тебе было бы приятнее; итак встань, выйди и поговори к сердцу рабов твоих, ибо клянусь Господом, что, если ты не выйдешь, в эту ночь не останется у тебя ни одного человека”. Как же очевидно то, что царь еще не правил по справедливости, иначе бы Иоав никогда не осмелился так говорить. Таким образом, сам образец недостаточно праведен и справедлив. Так и должно быть в природе вещей; и нам ли разобраться в той простой истине, что Господь Иисус поэтому недосягаем для нас? Ибо что она говорит? Все Писание свидетельствует о падении первого человека. Единственный, кто достоин подражания и хвалы, всякого доверия и любви, так это второй человек - последний Адам.

Царь же соблаговолил сесть у ворот. “И пришел весь народ пред лице царя; Израильтяне же разбежались по своим шатрам”. И затем царь Давид “послал сказать священникам Садоку и Авиафару: скажите старейшинам Иудиным: зачем хотите вы быть последними, чтобы возвратить царя в дом его, тогда как слова всего Израиля дошли до царя в дом его? Вы братья мои, кости мои и плоть моя - вы; зачем хотите вы быть последними в возвращении царя в дом его? И Амессаю скажите: не кость ли моя и плоть моя - ты? Пусть то и то сделает со мною Бог и еще больше сделает, если ты не будешь военачальником при мне, вместо Иоава, навсегда! И склонил он сердце всех Иудеев, как одного человека; и послали они к царю сказать: возвратись ты и все слуги твои. И возвратился царь, и пришел к Иордану, а Иудеи пришли в Галгал, чтобы встретить царя и перевезти царя чрез Иордан”. Именно тогда злословивший прежде царя Семей съеживается от страха перед возвратившимся царем, ибо теперь тех, которые притворялись покорными, разоблачили. И здесь царь показывает также, что он теперь не в состоянии выполнить то, что мог бы исполнить до конца только истинный Давид; ибо тронутый переживаниями Семея, царь клянется ему, что тот не умрет. Эта клятва не помогла, когда Соломон пришел к власти, о чем мы узнаем из другой книги Писания.

Далее мы встречаем Мемфивосфея и слышим его печальный рассказ. Перед нами проходит и галаадитянин Верзеллий, и мы узнаем о его милости, оказанной им в свое время царю. Все это приводит к тому, что израильтяне приходят к царю и заявляют: “Зачем братья наши, мужи Иудины, похитили тебя и проводили царя и дом его и всех людей Давида с ним через Иордан?” “И отвечали все мужи Иудины Израильтянам: затем, что царь ближний нам; и из-за чего сердиться вам на это? Разве мы что-нибудь съели у царя, или получили от него подарки? И отвечали Израильтяне мужам Иудиным и сказали: мы десять частей у царя, также и у Давида мы более, нежели вы”. Царь - вот теперь их удел и гордость. Если перед нами вновь предстает естество, то как оно все-таки изменилось с возвращением царя! Вернувшееся признание народа Израиля вновь восстанавливает Давида на престоле в Иерусалиме.

Другой изменник обнаруживается в личности Савея (гл. 20), который был низвергнут благодаря усердию и проворству, а также мужеству Иоава. И многое было изменено в устройстве царства. Последняя часть данной главы показывает нам, что все попытки и усилия врагов лишь привели к упрочению славы царя Давида, теперь восстановленного в Иерусалиме на престоле.

В 21-ой главе нашему вниманию представлена поучительная сцена, на которой мы должны остановить свое внимание. Каким бы милосердным и верным ни был Бог, Он по той же самой причине ревностно относится к своему слову и справедливо наказывает тех, кто клянется его именем и не выполняет клятвы. Всем нам знаком тот факт, что во дни Иисуса Навина гаваонитяне обманули начальников Израиля. Они обманули Иисуса Навина, прикинувшись пришедшими из дальней страны во имя своих корыстных целей, скрыв, что принадлежали к проклятым племенам хананеев. В результате этого Иисус Навин и другие вожди Израиля оскорбили имя Бога по вине обманувших их гаваонитян, сохранив им жизни, хотя, когда обман открылся, последние были унижены до положения рабов, рубящих дрова и черпающих воду для святилища. Но Саул в своем притворном рвении и старании услужить Богу упустил из виду то, что израильтяне так клятвенно обещали гаваонитянам. Неужели вас удивляет то, что царь, который готов был лишить жизни своего собственного сына, потому что так поспешно дал клятву, о которой не знал Ионафан, пренебрег клятвой, которой поклялись Иисус Навин и остальные вожди Израиля в былые времена? Не удивляйтесь, ибо плоть, которая испытывает здесь чрезмерное напряжение, там ломается совсем.

Несомненно, это происходило очень давно, и есть такие, кто пренебрегает прошлым ради удобства в настоящем. Но время тут не в счет, равно как и место, если речь идет о делах Бога. Бог заботится о своем имени, и поэтому мы тоже должны хранить его слово и не отрицать его имени. Саул же забыл об этом. Разве нам трудно понять это? В нем не было живой веры как таковой. Была лишь формальность, она-то и подвела, когда это было ей удобно, ценой раба, хотя в то же время, возможно, демонстрировала великую преданность. Несомненно, Саул мог превозносить свое рвение в этом, якобы преследуя высокие цели во имя Бога, утверждая, что он по крайней мере не собирается увлекаться простыми словами и обязательством, данным столь давно, что уже устаревшим. Если бы гаваонитяне были хананеями, то горе было бы им от царя Саула! И вот голод пришел на землю, но не сразу после свершенного Саулом, а во дни Давида, и он продолжался три года. В этом случае следует обратить внимание особенно на две вещи как указывающие на великую нравственную истину. Прошло много времени с тех пор, как израильтяне поклялись гаваонитянам именем Бога, но разве Бог забывает что-то? Во-вторых, минуло довольно много времени с тех пор, как Саул совершил это кровавое преступление, и все же Бог не сразу посылает наказание. Наказание следует лишь через определенное время. Такое терпение надлежащим образом испытывает души людей. Наказание обрушилось на Израиль не во дни Саула, но во дни Давида. Почему? Да потому, что Бог желал испытать свой народ в их общих и повседневных обязанностях. Он желает заставить и нас почувствовать нашу забывчивость сердца и осудить ее, ощутив нашу недостаточную заботу о нем. Грех, возможно, и был лично на совести Саула; но долготерпение Бога, с одной стороны, и сплоченность народа, с другой, можно было лучше постигнуть, если удар обрушился бы во дни Давида. Народ и царь, таким образом, были вынуждены вспомнить то, что так быстро забыли, потому что отнеслись к этому несерьезно в то время, когда это произошло. По крайней мере, Он следит за нашими поступками, хотя наказание может последовать через довольно длительное время. Бог желает, чтобы его народ понял причину того, почему Он простирает на него свою руку.

Если израильтяне поверят в его справедливость, то поймут, почему именно это время было наиболее подходящим для наказания, почему по мудрости Бога наказание обрушилось на них во дни Давида, а не во дни Саула. Если бы оно постигло их во дни Саула, то они бы не вопросили его таким образом. Теперь среди них был тот, кто чувствовал славу Бога. Удар обрушился на Израиль. Если бы Давид почувствовал грех, если бы народ признал его, если бы имя Бога указало им на это, то голод не постиг бы их так, как это случилось. Грех совершил другой человек, и на нем лично была вина за него. Разумеется, ни Давид, ни израильтяне не несли ответственности за действия Саула, но они обязаны были почувствовать и признать это беззаконие. Его открыто совершил в Израиле царь Саул. Скорбел ли народ Израиля из-за этого поступка, сочтя его порочащим славу Бога? Что-то не видно было подобного признания; и Бог теперь заставит их посмотреть на этот грех самым серьезным образом под натиском голода, который будет повторяться год за годом, пока Он не прославится там, где было совершено это зло. Фактически был виновен царь Саул, но разве народ Израиля проявил благочестивое возмущение тем, что царь так осквернил имя Бога? Нет сомнений в том, что они беззаботно отнеслись к этому, и Давид прозревает теперь в ответ на этот призыв Бога, и он, наказанный Богом, истинно чувствует это в то время, как все израильтяне, по крайней мере, должны были ощущать лишь жгучую боль в данных обстоятельствах. И вот наступает голод, и Давид обращается к Богу. Совершенно очевидно, что потребовалось довольно длительное воздействие Бога, чтобы заставить израильтян почувствовать, ибо сказано: “Был голод на земле во дни Давида три года, год за годом”. Нельзя полагать, будто Богу доставляет удовольствие поражать свой народ моровой язвой, но все хорошо, что приводит нас к близости с Богом и самоосуждению за бесчестие, причиненное его имени. Совершенно ясно, что это бедствие должно было продолжаться год за годом, чтобы пробудить совесть израильтян, возможно, даже самого Давида. Наконец, он вопрошает к Богу и получает ясный ответ: “Это ради Саула и кровожадного дома его, за то, что он умертвил Гаваонитян”.

Какой важный урок заключается в том, что Бог переживает не только за несправедливость к своему народу, который Он любит, но даже за несправедливость к врагам своего народа, которые обманывали его! “Ибо Господь праведен, любит правду”. Трудно было бы найти или пожелать более очевидного доказательства деликатности и в то же время стойкости Бога в его приверженности к справедливости, чем его отношение с Израилем в этом самом случае, где Он наказывает израильтян за нарушение клятвы в отношении гаваонитян. Каждый способен понять то, как Он, должно быть, сострадал Израилю или Давиду; но понятно и то, что Бог не мог остаться безучастным к беззаконию в таких обстоятельствах, совершенному так давно в отношении гаваонитян; и это, на мой взгляд, является самым благотворным из уроков, преподанных Богом, с какими нам приходилось иметь дело.

Более того, “царь призвал Гаваонитян... И сказал Давид Гаваонитянам: что мне сделать для вас, и чем примирить вас, чтобы вы благословили наследие Господне? ” Вот другой важный момент: их совесть должна была получить удовлетворение, а сердца - умиротворение и утешение в том, что зло, причиненное им, наказано. Однако ничего не утаивается об этом народе. Сейчас гаваонитяне не были с сынами Израиля. Дух Бога особо привлекает наше внимание к их происхождению и роду. Они были “из остатков Аморреев”, а вы знаете, какими были аморреи. “Израильтяне же дали им клятву, но Саул хотел истребить их по ревности своей о потомках Израиля и Иуды”. Замечательно, не правда ли? Ревность о народе Бога! Но ревность только о народе Бога или на словах даже о самом Боге никогда не может допустить неуважения к его имени, когда обманным путем клянутся именем Бога перед самыми злейшими его врагами. Ибо в действительности речь шла не о тех, кому клялись его именем, а о его имени, которым клялись таким образом. Если бы имя Бога предоставлялось кому-либо в качестве щита, то Бог стал бы нерушимым и самым верным залогом его святости.

Гаваонитян же, когда они пришли, Давид спрашивает: “Что мне сделать для вас... чтобы вы благословили наследие Господне? И сказали ему Гаваонитяне: не нужно нам ни серебра, ни золота от Саула, или от дома его, и не нужно нам, чтоб умертвили кого в Израиле. Он сказал: чего же вы хотите? я сделаю для вас. И сказали они царю: того человека, который губил нас и хотел истребить нас, чтобы не было нас ни в одном из пределов Израилевых, - из его потомков выдай нам семь человек, и мы повесим их пред Господом в Гиве Саула, избранного Господом. И сказал царь: я выдам. Но пощадил царь Мемфивосфея, сына Ионафана, сына Саулова, ради клятвы именем Господним, которая была между ними”. Мы должны внимательно проследить за этим, и мы всегда увидим в этом с нами Бога. Мы никогда не должны приносить в жертву одно дело ради другого. Как бы ни было важно, например, отдавать должное Богу за пределами дома, мы никогда не должны забывать оказывать ему почтение дома, в своей семье. Благословенное дело - служить ему за пределами дома, но вряд ли удастся укрепить его славу в миру, если не оказывать должного почтения ему в своем доме. И поэтому если, с одной стороны, была дана клятва именем Бога гаваонитянам, то не меньше значила и клятва тем же именем, которая была между Давидом и Ионафаном, сыном Саула. Несомненно, любая поспешность могла бы привести к тому, чтоодной клятвой пожертвовали бы ради другой, но божественная мудрость помогает нам сохранить ту и другую. Это ясно просматривается в поведении Давида.

А далее само исполнение божественного приговора представляет нам глубоко трогательную историю наложницы Саула. “Тогда Рицпа, дочь Айя, взяла вретище и разостлала его себе на той горе и сидела от начала жатвы до того времени, пока не полились на них воды Божии с неба, и не допускала касаться их птицам небесным днем и зверям полевым ночью. И донесли Давиду, что сделала Рицпа, дочь Айя, наложница Саула”. Это вовсе не было проявлением неуважения к Давиду. Несомненно, требовалось защитить имя Бога, и Рицпа поступила правильно. Что касается гаваонитян, то они должны были получить удовлетворение. Бог заставлял их осудить этот случай, чтобы израильтянам можно было искупить вину, но поступок Рицпы был не только правильным - более того, он был прекрасным и своевременным, ибо Рицпа должна была таким образом выразить Богу печаль и страдания своей души. В этих обстоятельствах Давид со своей стороны также выказывает все то доброе и благородное, что было в душе царя, ибо этот самый царь, что отдал своих сыновей на смерть, пошел и взял кости Саула, и сделал это весьма своевременно, отдавая последние почести умершему царю Израиля и его семье. “И пошел Давид и взял кости Саула и кости Ионафана, сына его, у жителей Иависа Галаадского, которые тайно взяли их с площади Беф-Сана, где они были повешены Филистимлянами, когда убили Филистимляне Саула на Гелвуе. И перенес он оттуда кости Саула и кости Ионафана, сына его; и собрали кости повешенных. И похоронили кости Саула и Ионафана, сына его, в земле Вениаминовой, в Цела, в гробе Киса, отца его. И сделали все, что повелел царь, и умилостивился Бог над страною после того”.

В конце главы повествуется о доблести и отваге некоторых слуг Давида, которые защищали царя Давида, когда силы царя начали оставлять его.

Но в данном месте было бы уместным отметить то, каким замечательным образом Дух Бога соединяет вместе две следующие главы. Совершенно очевидно, что человек не мог бы так соединить эти две главы. Глава 22 включает, как известно, отрывки, которые встречаются опять-таки в книге Псалмов. Псалом 18 производит здесь более глубокое впечатление, ибо о нем сказано в начале следующей, 23-ей, главы, что это были последние слова и изречения Давида. Итак, сравнение этих двух отрывков обернется наградой для всякого духовного разума. Ибо в чем истинная суть 22-ой главы? - В отождествлении истории Израиля с Давидом как символом Мессии. Это даже более впечатляет любого человека, с терпением и чувством обдумывающего данную главу, чем то, как замечательно основные события истории Израиля - исход израильтян из Египта, их переход через Красное море, поражение их врагов - созвучны образу Мессии, который сначала проникается бедами и печалью своего народа, а затем выходит из его среды, чтобы стать Спасителем и вождем не только Израиля, но и язычников. Поэтому здесь мы видим, что за вереницей бед и страданий приходят, наконец, радость и победа.

Как отличается характер следующей, 23-ей, главы! “Вот последние слова Давида, изречение Давида, сына Иессева, изречение мужа, поставленного высоко, помазанника Бога Иаковлева и сладкого певца Израилева: Дух Господень говорит во мне, и слово Его на языке у меня. Сказал Бог Израилев, говорил о мне скала Израилева: владычествующий над людьми будет праведен, владычествуя в страхе Божием. И как на рассвете утра, при восходе солнца на безоблачном небе [предвосхищение самого дня Господа], от сияния после дождя вырастает трава из земли, не так ли дом мой у Бога? Ибо завет вечный положил Он со мною, твердый и непреложный. Не так ли исходит от Него все спасение мое и все хотение мое?”

Итак, мы видим здесь две вещи: радостное предвкушение наступления царства Бога и ясное ощущение того, что время его еще не наступило. Никто глубже Давида не чувствовал этого. Тот факт, что Бог вложил в его уста предсказание появления Мессии, что он сам знал о том, что удивительным образом (как один человек, вплоть до того самого дня) является предшественником и прообразом Мессии, - этот самый факт заставил Давида еще острее почувствовать свои недостатки, ошибки и прегрешения. Давид хорошо понимал, что все его неудачи преследовали его мрачной тенью, мучительно изводя его, вкрадываясь в воспоминания, неся скорбь, позор и бесчестие его дому. Итак, мы обнаруживаем в душе Давида двойной поток: его светлую веру, не способную потускнеть, исполненную радости, веру, явившуюся вместе с истинным царем, уверенно восседающим на своем престоле, но вместе с тем и его мягкость, разбитое и сокрушенное сердце, сердце и душу человека, который понимал, что значит моральное унижение - свое и своей семьи. Что в Давиде могло бы быть более восхитительным само по себе или более соответствовать действительному положению вещей, чем эти два качества, явленные в его душе? Разве не то же самое присуще теперь и нам с вами? Разве не важно видеть, что сознание нами нашей неудачи, как и понимание нашей сущности, никогда не означает нарушение нашей светлой уверенности в Господе? Совесть должна развиваться так же беспрепятственно, как и вера. Благодать предусматривает то и другое в душе верующего. Таким образом, как замечательно смотреть в грядущее, созерцая славу Господа Иисуса, и сердцем уповать на его благодать! Но вместе с тем должно быть беспощадное самоосуждение в свете соответствующего признания и в его результате. Там, где это имеет место, появится и смирение, приличествующее людям, которые пребывают лишь в благодати. Богу угодно, чтобы это в полной мере проявлялось в любом христианине. Трудно сохранить равновесие истины, но по крайней мере хорошо хотя бы желать этого и стремиться к этому. Так давайте же остерегаться проявления односторонности. Пребывать в унынии с постоянным ощущением стыда за свое поведение и свою природу, поникнуть головой подобно озерному камышу - какое скудное свидетельство о любви Христа и о победе, которую Бог передает нам чрез него. Но еще хуже положение, когда, признавая его благодать, осмеливаются притупить совесть и чувствительность к греху, и прежде всего к собственному.

Нам необходимо знать, что путь веры далек от этих двух вещей. Ибо мы наделены правом радоваться светлому образу Христа и всему, что Он сделал для нас, но должно быть еще и непреходящее и никогда не забываемое ощущение того, что стоило ему так пострадать за нас.

Давид же предощущал эти две вещи, которые, как я убежден, не предвидел, возможно, никто из ветхозаветных святых. Очевидно также, что, начав с очень искренней веры в Бога, он прошел с ней через все душевные испытания в своей жизни.

Здесь перед ним открывается царство Бога. Давид ясно видит суд над нечестивыми. “А нечестивые, - говорит он, - будут, как выброшенное терние, которого не берут рукою; но кто касается его, вооружается железом или деревом копья, и огнем сожигают его на месте”. Но этого не произойдет, пока Иисус не совершит свой суд.

Далее следуют имена сильных мужей Давида, и, несомненно, один из поступков, совершенных ими, может стать серьезнейшим уроком для нас. Сейчас я имею в виду не то, что сильные мужи Давида пробились сквозь филистимский стан, чтобы принести Давиду воды из вифлеемского колодца, которой он возжелал испить. Я говорю о том милосердии, которое, когда принесли воду, запретило касаться ее, о той вере, которая позволила смотреть Давиду на эту воду так, будто он ее не желал, - как на кровь этих храбрых людей, которые рисковали собственной жизнью, чтобы ее добыть. О, если бы было больше такой способной на самоотречение силы веры!

На великих подвигах этих героических людей нам сейчас нет необходимости останавливаться, заметим лишьодну деталь: теперь Бог ищет силу другого рода. Ничто так не ценится им, как удел страдальца, который один из наших поэтов назвал в прозе “непреодолимой силой слабости”. Мы можем жаждать в имени Господа Иисуса ту силу, которая больше всего проявляется в том, что нельзя возвеличить Христа, не приняв насмешек, презрения, не перенеся позора, потерь или гонений, что Господу угодно, чтобы мы переносили, потому что мы безоговорочно примем его сторону и его правду в тот день, когда не только мир или люди вообще, но даже христиане отойдут от него. И нет большего испытания, чем это, поскольку в этом мы видим тех, которые по воле Господа выступят против его имени вместе с ненавидящими его.

Даже показаться обвинителями чад Бога было бы болезненным для нас. Отличаться от тех, кого мы уважаем и ценим больше, чем самих себя, остерегаясь осуждать словом или делом, - это должно привести нас к исследованию нашей собственной души, но никак не к сомнению в непогрешимом Слове Бога, скорее, к укреплению веры; но, тем не менее, то свидетельство, которое Он дает нам, следует принять и нести неотступно; только давайте удостоверимся, что именно такова воля Господа. Однако ничто так не укрепляет и не поддерживает в делах и страданиях, как уверенность в том, что мы делаем все это по воле Господа. Так усвоим же себе это! Именно это чувствовали и подтверждали сильные мужи. Такая уверенность придавала им храбрость и силы, она благодатью обеспечивала им победу. Это не было их силой, более того, это было их верой, и нет более драгоценных побед в очах Бога. Но, возлюбленные братья, я уверен, что мы, как и все чада Бога, имеем не менее счастливую возможность, или даже еще более счастливую. Ибо разве теперь не открыт перед вами путь, отмеченный для вас в этом мире? Пусть же ваша вера одержит победу! Но помните: единственно ценны в его глазах лишь те победы, которые одержаны под воздействием и в силе креста Христова, те, что несут печать его смерти. Это наше единственное знамение; давайте же побеждать с ним в вере. Скоро мы будем царствовать с Христом; так будем же довольны тем, что теперь страдаем с ним и ради него; что может сделать мир, если мы страдаем? Для мира грядет погибель, для нас - спасение.

В 24-ой главе нам представлена еще одна сцена, заключительная в этой книге. “Гнев Господень опять возгорелся на Израильтян, и возбудил он в них Давида сказать: пойди, исчисли Израиля и Иуду. И сказал царь Иоаву военачальнику, который был при нем: пройди по всем коленам Израилевым от Дана до Вирсавии, и исчислите народ, чтобы мне знать число народа”. Какое невнимание к Богу! Он был всем для Давида. Он был всем для Израиля. И все же Давид теперь повторял в принципе грех Саула. Народ Израиля пожелал иметь царя, в то время как Бог был им царем, а царь думает о народе только как о своем собственном. Этот народ забыл о том, что их самым высоким уделом был Бог, и захотел уподобиться язычникам, а тот царь, которого даровал им сейчас Бог, исчислял народ подобно язычнику. Это было проявлением Давидом самого худшего неверия: царь явно попал в западню дьявола. Подобное осуждалось в Израиле, насколько же большего осуждения это заслуживало в Давиде! Даже Иоав был встревожен и потрясен. Он почувствовал, что этот поступок был не только преступлением, но (о чем он очень беспокоился) и грубым просчетом. Иоав не остановился бы даже перед грехом, если бы это показалось ему полезным с политической точки зрения, но он был слишком мудрым политиком, чтобы допустить обвинение в грубом просчете, и его принципиальный глаз скоро узрел, что исчисление народа Израиля было роковой ошибкой. Нет, Иоав вовсе не заботился о том, чтобы угодить Богу, но ему хотелось избежать его неудовольства и гнева, он заботился об интересах царства Давида - своего дяди.

Царь настоял на своем, несмотря на возражения и увещевания Иоава; народ Израиля был исчислен, и Бог, казалось, будто бы не видел и не слышал этого. Прошлимесяцы, а воля и слово царя все еще исполнялись; но вот последовал страшный приговор Бога, и Давид должен был избрать себе одно из трех наказаний, которые Бог в своем гневе предложил ему. Давид, поскольку он был виноват, сделал выбор как человек веры, ибо верующий являет свою веру даже после такого грехопадения. Давид по некоторым соображениям предпочитает наказание от руки Бога, ибо лучше впасть в руки Бога, нежели в человеческие руки. Но рука Бога не ослабела. Ради своей любви, ради своего собственного имени Бог не мог и не пожелал пощадить Давида; и моровая язва пронеслась над землей, и постигло народ ужасное бедствие. Но в разгаре этого суда возымело место милосердие, и в том самом Иерусалиме, откуда последовало это преступное распоряжение, было приостановлено наказание и рука поражающего опустилась. И благодать таким образом доказала, что она сильнее всякого суда, и так будет всегда. Благодать явила бы себя любым путем, ибо именно Давида послушал Бог. Согрешивший царь, который навел на Израиль моровую язву, молит Бога о спасении, и Бог услышал его. Именно у гумна бедного странника-язычника ангел, поражавший народ, подняв свою руку, опустил ее. Именно это купленное царем в свою собственность место Бог пожелал сделать своим домом, благословенным звеном, соединяющим небеса и землю, связывающим Бога с человеком в дни, которые придут к миру, пока еще стонущему, но, несомненно, в будущем благословенному - в царстве Господа Иисуса.

Дальнейшее рассмотрение этой книги не является теперь моей задачей. Я предоставляю вам самим поразмышлять над этой благословенной темой. Один лишь Бог способен дать вам сладость познания его истины через нашего Господа Иисуса.