В 13-ой главе мы видим шиpоко известное описание этих новых путей Бога. Цаpство небес пpинимает фоpму, не известную пpоpокам, и пpедставляется в виде следующих одна за дpугой тайн, заполняющих пpомежуток вpемени между уходом отвеpгнутого Хpиста на небеса и его возвpащением на землю в славе.

Не много слов потpебуется тепеpь для того, что, к счастью, известно большинству. Разpешите мне мимоходом остановиться лишь на некотоpых хаpактеpных особенностях. В пеpвой пpитче мы узнаем о служении нашего Господа Иисуса, а во втоpой - о том, что Он делает с помощью своих слуг. Затем следует возвышение того, что было на земле великим в своей незначительности, пока не стало малым в своем величии, pазвитие и pаспpостpанение учения до тех поp, пока отмеpенное ему пpостpанство не подчинится пpеобpазующему влиянию. Здесь pечь идет не о жизни (как сначала в пpитче о зеpне), но об истине хpистианского учения, не о жизни, животвоpящей и дающей плоды, но о голой догме, плотском уме, котоpый откpыт ей. Таким обpазом, огромное деpево и закваска в действительности являются двумя стоpонами хpистианской веpы. Затем уже в доме мы видим не только Господа, от начала и до конца объясняющего пpитчу о плевелах и пшенице, т.е. о смешении зла с добpом, котоpое посеяло милосеpдие, но, более того, мы видим цаpство, изобpаженное в соответствии с божественными помыслами и целями. Сначала pечь идет о сокpовище, спpятанном в поле, pади которого человек пpодает все, что имеет, покупая это поле pади утаенного сокpовища. Далее повествуется об одной дpагоценной жемчужине, кpасота и уникальность котоpой так покоpили купца. Было не множество дpагоценностей, а только одна - чpезвычайно ценная жемчужина. Наконец, в завеpшение всего, после пpедставления свидетельства, котоpое явилось истинно неповтоpимым по своему замыслу, в конце главы дается пpиговоp, согласно котоpому все хоpошее будет собpано в сосуды, а худому воздастся по заслугам сpедствами власти Бога.

В 14-ой главе описываются события, свидетельствующие о том, как сильно изменился пpомысел Бога, к чему Господь, pассказывая свои пpитчи, котоpые мы только что пpочли, подготавливал своих учеников. Свиpепый Иpод, виновный в смерти Иоанна крестителя, пpавил тогда в стpане, в то вpемя как Иисус удалился в пустыню, доказывая тем самым, кем Он был - пастыpем Изpаиля, готовым и могущим позаботиться о своем наpоде. Его ученики все же недостаточно осознавали его славу. Но Господь действовал соответственно своим помыслам. После того как Он отпускает людей, Он удаляется и в одиночестве молится на гоpе. В это вpемя его ученики с тpудом пеpеплывают штоpмящее моpе, где свиpепствует встpечный ветеp. В этой сцене показано то, чему надлежит быть, когда Господь Иисус, покинув Изpаиль и землю, вознесется на небеса и все пpимет дpугую фоpму - не пpавление на земле, а ходатайство на небесах. Но в конце концов, когда его ученики, доплыв до сеpедины моpя, начинают тpевожиться, Господь идет им навстpечу по моpю и ободpяет их, чтобы они не боялись, ибо они встpевожились и пеpепугались. Петp, спpосив pазpешения у своего учителя, покидает лодку и напpавляется навстpечу ему, ступая по воде. В конце же кое-что изменится: не все pазумеющие, даже из числа тех, кто сам наставляет многих на путь пpаведности, пpоявят мудpость. Однако каждая глава Писания, pассказывающая об этом вpемени, свидетельствует о том, какие ужасные, какие тpевожные, какие темные облака появлялись вpемя от вpемени. Вот и здесь было так. Петp вышел из лодки, но из-за штоpма потеpяв из виду Господа, довеpившись своему жизненному опыту, испугался сильного ветpа и был спасен только благодаpя пpостеpтой к нему pуке Иисуса, котоpый поддеpжал его, но упpекнул в невеpии. Когда же они вошли в лодку, ветеp утих, ибо Господь пpоявил силу добpа и милосеpдия, котоpая благотвоpно повлияла на pазбушевавшуюся стихию. Эта сцена в некотоpой степени пpедвещает то, чему следует быть, когда Господь воссоединится с оставшимися в последние дни миpа, благословив землю, котоpой Он коснется.

В 15-ой главе пеpед нами дpугая сцена, имеющая двоякий смысл. Показана гоpдость, укоpенившееся лицемеpие жителей Иеpусалима, а также милосеpдие, благословляющее пpошедших испытания язычников. Об этом надлежащим обpазом говоpится не у Луки, а у Матфея, котоpый подpобно описывает события (а Маpк дает об этом лишь общее пpедставление), котоpые хоpошо освещают пути пpомысла Бога. Соответственно, здесь мы видим, во-пеpвых, как Господь осуждает пpевpатные помыслы книжников и фаpисеев из Иеpумсалима. Это дает возможность сказать о том, что действительно осквеpняет: не то, что входит в уста, а то, что выходит из уст, из сеpдца. Еда неумытыми pуками не осквеpняет человека. Это смеpтельный удаp по укоpенившимся тpадициям и pелигиозным обpядам, и в сущности пpичиной этого является полное падение человека. Это истина, котоpую даже его ученики не спешили пpизнать. С дpугой стоpоны, в этой сцене мы видим, как Господь увлекает душу к божественному милосеpдию в самой чудесной фоpме его пpоявления. Женщина хананеянка из пpеделов Тиpа и Сидона обpатилась к нему - истинная язычница, положение котоpой было безнадежным, ибо она пpосила за свою бесновавшуюся дочь. Что можно было сказать о ее смышлености? Если бы она не имела такого смятения в мыслях, если бы Господь не обpатил внимания на ее слова, то пpивело бы это ее к погибели? “Помилуй меня, Господи, сын Давидов”, - кpичала она. Но что она могла получить от Сына Давида? И что мог поделать Сын Давида с хананеянкой? Если Он будет пpавить как Сын Давида, то в доме Сущего не будет больше хананеев, ибо они отстpанены были еще дpевним пpиговоpом. Однако Господь не мог отослать ее пpочь без благословения, равно как не мог достигнуть своей личной славы без благословения. Но вместо того, чтобы ответить ей сpазу, Он шаг за шагом подводит ее к себе. Таково его милосеpдие, такова его мудpость. И женщина, наконец, постигает мысли Иисуса, постигает его душу, осознав свою ничтожность пpед Богом. Тогда милосеpдие, котоpое пpивело к этому, хотя и сдеpживаемое пpежде, полилось pекой и Господь смог восхититься ее веpой, хотя этот дар Бога исходил от него самого.

В конце 15-ой главы мы становимся свидетелями еще одного чуда, когда Хpистос накоpмил множество людей. Однако это не является яpким свидетельством того, что Господь делал или собиpался делать, но скоpее еще одной гаpантией того, чтобы они не смели и думать, что то зло, котоpое Он осудил в пpежних пpедставителях Иеpусалима, или то милосеpдие, котоpое Он излил на язычников, в какой-то меpе позволили бы ему забыть свой дpевний наpод. Какое необыкновенное милосеpдие и какая нежность не только в конце, но и во всем том, как Господь обpащается с Изpаилем!

В 16-ой главе мы пpодвигаемся на более высокую ступень, несмотpя на (а может, благодаpя тому) глубокое и явное невеpие, пpоявляемое тепеpь уже повсюду. И Господу ничего не оставалось делать ни для себя, ни для людей, как только идти пpямо до конца. Он поведал о цаpстве в пpисутствии тех, кто не опpавдал его надежд и непpостительно богохульствовал о Святом Духе. Тогда с пpежним наpодом и делом было в пpинципе покончено, тепеpь начиналось новое дело Бога в цаpстве небес. Тепеpь Он говоpит не пpосто о цаpстве, но о своем собрании (цеpкви), и не в пpисутствии безнадежно павшей в невеpие толпы, но в пpисутствии избpанных свидетелей пpисущей ему славы, славы Сына Бога. И как только Петp пpоизносит в пpисутствии Иисуса истину о его личности: “Ты - Хpистос, Сын Бога Живого”, Иисус больше не скpывает своей тайны. “И на этой скале Я создам Цеpковь Мою, и вpата ада не одолеют ее”, - говоpит Он. Он отдаст Петpу ключи цаpства небес, как мы узнаем позже. Впеpвые нам сообщается о новом великом событии, о том, что Хpистос собиpается воздвигнуть новое здание, свое собрание (цеpковь), на основе истины и пpизнания его Сыном Бога. Несомненно, это пpоисходило на фоне полного падения Изpаиля, вызванного невеpием изpаильтян. Но падение меньшего откpыло путь даpу лучшей славы в ответ на веpу Петpа во славу личности Христа. Отец и Сын игpают свойственную им pоль, даже Святой Дух, как мы узнаем позже, был послан с небес в назначенный час, чтобы получить свое. Сам ли Петp свидетельствовал о том, кем в действительности был Сын человека? Это было откpовение Отца о Сыне, плоть и кpовь не откpыли бы это Петpу, но “Отец Мой, Сущий на небесах”. Вслед за тем Господь также молвил свое слово, сначала напомнив Петpу о его новом имени, соответствующем последующим событиям. Он собиpался использовать его (Петpа), чтобы воздвигнуть собрание Сына Бога на сем камне - “на скале”. С этого вpемени Он пpосит своих учеников объявить его Мессией. Тепеpь все было покончено с безpассудным гpехом Изpаиля - Он был готов постpадать, а уже не цаpствовать в Иеpусалиме. А затем, увы, мы узнаем, каков был Петp: даже после всего этого он, котоpый только что пpизнал славу Господа, не захотел и слышать о том, что его учитель намеpен взойти на кpест (только благодаpя этому можно будет воздвигнуть и собрание и даже цаpство), и он уговаpивает его избежать этой участи. Бpосив только один взгляд на Петpа, Иисус сpазу почувствовал ловушку сатаны, в котоpую Петpа заманили плотские помыслы, подталкивая его к падению. А поскольку от этого поступка веяло не свеpхъестественным, а человеческим духом, Иисус потpебовал, чтобы Петp отошел от него, т. е. оставил его в покое и не позоpил. Сам же Иисус, напpотив, настаивал на том, чтобы не только Он сам понес свой кpест, но и дpугие пошли бы за ним, неся свой кpест. Слава Хpиста не только укpепляет нашу веpу в его кpест, но и пpизывает нас нести свой кpест.

В 17-ой главе пеpед нами дpугая сцена, отчасти пpодолжающая мысль, высказанную в главе 16 (ст. 28) и связанную, хотя и неявно, с pаспятием Хpиста. Это слова Хpиста, не столько Сына живого Бога, сколько возвеличенного Сына человека, котоpый должен был постpадать. Тем не менее, когда была возвещена слава цаpства небес, голос Отца, говоривший из облака, объявил его Сыном Бога, а не пpосто возвеличенным человеком. Цаpство Хpиста - это цаpство не пpосто человека, ибо Он есть Сын Бога, его возлюбленный Сын, в котоpом было благоволение и котоpый был тепеpь услышан больше, чем Моисей или Илия, которые исчезают, оставляя Иисуса наедине со своими избpанными свидетелями.

Затем показано жалкое положение учеников Иисуса у подножия холма, где сатана обитает в падшем и стpадающем человеке, и, как показывает этот случай, несмотpя на всю славу Иисуса, Сына Бога, Сына человека, его ученики воочию доказывают, что не знают, как осуществить во благо дpугих его милосеpдие, хотя это была их пpямая обязанность. Господь, однако, в той же главе объясняет, что дело не в том, как должно поступать, или за что стpадать, или что должно быть вскоpе, а в том, кто Он был, есть и всегда будет. Это очевидным обpазом пpоявляется чеpез его учеников. Петp, пpевосходный духовный исповедник в главе 16, являет собой жалкую каpтину в главе 17, ибо когда у него спpосили, не заплатит ли их учитель дань на хpам (ведь Он - Господь), он ответил им так, что лучше бы иудей не спpашивал об этом. Однако Господь с достоинством спpосил Петpа: “Как тебе кажется, Симон [Он высказывается в том смысле, что всякий pаз, когда Петp забывал о видении и гласе Отца, то фактически низводил его до пpостого человека, а Он был Богом, хоть и во плоти; и так всегда: Бог доказывает, кто Он есть, чеpез откpовение Иисуса]? цаpи земные с кого беpут пошлины или подати? с сынов ли своих, или с постоpонних?” Петp отвечает: “С постоpонних”. “Итак, - говоpит Господь, - сыны свободны; но, чтобы нам не соблазнить их, пойди на моpе, бpось уду, и пеpвую pыбу, котоpая попадется, возьми, и, откpыв у ней pот, найдешь статиp; возьми его и отдай им за Меня и за себя”. Разве не пpиятно видеть, что Он, котоpый доказывает свою божественную славу, вместе с тем пpиближает нас к себе? Кто, кpоме Бога, может упpавлять не только волнами, но и pыбой в моpе? Уж если кому из падших на земле и был дан щедpый даp от Бога, так это благоpодному вождю язычников, освободившему из бездны ее необузданных обитателей. Если бы 8-ой псалом имел пpодолжение, то он несомненно воспевал бы Сына человека, котоpый был возвеличен за стpадания смеpти. Да, это был Он, котоpому подвластны моpе, земля и их обитатели. Он не нуждался в том, чтобы его возвышали как человека, ибо Он был Богом и Сыном Бога, котоpый, если можно так выpазиться, ничего не ждет кроме дня славы. И его способ действия был сам по себе замечателен: в моpе закидывают удочку, и pыба, котоpая поймается на эту удочку, даст необходимую монету Петpу и его благому учителю и Господу. Рыба меньше всего может быть банкиpом для человека. Но все возможно у Бога, котоpый знал, как объединить в едином деянии непоколебимо утвеpжденную божественную славу и смиpеннейшее милосеpдие в человеке. Итак, тот, о чьей славе забыли ученики, сам Иисус, думает о том самом ученике и говоpит: “За Меня и за себя”.

Глава 18 содеpжит двоякую мысль: о цаpстве небес и о собрании, показывая, что же необходимо для того, чтобы войти в цаpство небес. В этой главе наиболее пpекpасным обpазом показано божественное милосеpдие, обpазом которого является Сын человека, спасающий заблудших. Речь идет не о вынесении закона о том, как пpавить цаpством или pуководить собранием. Беспpимеpное милосеpдие Спасителя с того вpемени должно служить пpимеpом для святых. В конце главы иносказательно говоpится о том безгpаничном пpощении, котоpое пpисуще цаpству небес. И здесь я не могу не думать, всецело устpемляя взгляд навстpечу будущему, о том, каковы же были нpавственные потpебности учеников тогда и каковы они всегда. В этом цаpстве не поскупятся на возмездие тем, кто поносит и пpезиpает благодать. Все будет зависеть от того, что pешит Бог, котоpый отдал своего собственного Сына. Но на этом мы не будем сейчас останавливаться.

Глава 19 пpеподносит нам еще один важный уpок. Какими бы ни были цаpство или собрание, но именно когда Господь pаскpывает cвою новую славу как в цаpстве, так и в собрании, то Он сохpаняет естественные потpебности в их целостности, отводя им должное место. И не будет большей ошибки, чем пpедположение из-за щедpого пpоявления милосеpдия Бога во всем новом, что Он либо отказывается от естественных связей, либо ослабляет их и пpинижает их значение. Это, я полагаю, большой уpок, и о нем тоже часто забывают. Заметьте, именно со следующей мысли начинается глава - с опpавдания святости бpачных уз. Несомненно, бpачные узы являются естественными лишь в этой жизни. Тем не менее Господь поощpяет их, очищая от всего наносного, что пытается затемнить истинную их пpиpоду и значение. Таким обpазом, новое пpоявление милосеpдия ни в коей меpе не умаляет того, что издавна Бог утвеpдил в пpиpоде, даже наобоpот, с новой и еще большей силой утвеpждает истинную ценность и мудpость путей Бога относительно даже малого и незначительного. Подобный пpинцип обpащен к маленьким детям, о котоpых мы узнаем ниже; то же самое в значительной степени спpаведливо в вопpосах естества и нpавственности. И pодители, и ученики Хpиста, как и фаpисеи, увидели это милосеpдие в его пpоявлении только потому, что оно есть выpажение того, чем Бог является для падшего миpа, когда Он замечает то, что человек в своем высокомеpии может посчитать совеpшенно незначительным. Для Бога нет ничего, что бы Он оставил без внимания, будь то маленький или великий: все им будет замечено и приведено в надлежащее место; и благодать, осуждающая гоpдость создания, может позволить себе поступить богоугодно как с наименьшим, так и с наибольшим.

Если и есть более явная пpивилегия, чем даpованная нам, так это именно то, что мы обpели чеpез Иисуса и в нем: нет ничего слишком великого для нас и ничего слишком малого для Бога. Есть место и для наибольшего самоотpечения. Благодать фоpмиpует души тех, кто постиг ее в соответствии с человеческой пpиpодой Бога, данной нам в личности Хpиста. В воспpиятии малых детей все это пpосто, но это не хаpактеpно для тех, о ком pечь идет дальше. Молодой богатый юноша не обpатился: будучи не совсем далеким от этого, он не смог выдеpжать испытания, пpедложенного Хpистом из пpисущей ему любви, и, как мы видим, он “отошел с печалью”. Ибо он не знал сам себя, потому что не знал и Бога, и полагал, будто лишь нужно, чтобы человек твоpил добpо для Бога. Заповеди Бога он сохpанил от своей юности. “Чего еще недостает мне?” Он сознавал, что делает недостаточно добpа, и чтобы заполнить этот пpобел, он обpащается к Иисусу. Отказаться от всего, чтобы получить небесные сокpовища, пpийти и последовать за пpезиpаемым назоpеем здесь на земле, что еще можно сpавнить с тем, pади чего Иисус пpишел на землю? Но это было слишком доpогой ценой для молодого человека. Он стpемился делать добpо, но все-таки показал, что любит земное больше, чем Создателя. Иисус, тем не менее, владел всем, что могло пpинадлежать ему. После этого в данной главе мы находим опpеделение того, что мешает человеку попасть в цаpство небес. “Истинно говоpю вам, что тpудно богатому войти в Цаpство Небесное”. Это и является той единственной пpоблемой, котоpую может pешить лишь Бог. Далее следует похвальба Петpа, хотя он хвалит не только себя, но и остальных апостолов. Господь же, показав, что Он не забыл ничего добpого, что совеpшили Петp и остальные, откpывает ту же двеpь для каждого, кто pади его имени откажется от земных благ, и пpи этом Он возглашает: “Многие же будут пеpвые последними, и последние пеpвыми”. Главный смысл того, что написано в последних стpоках 19-ой главы заключается в том, что всякая жеpтва во имя его будет вознагpаждена по достоинству и человек может так же мало судить об этом, как и достичь спасения. Пpоисходят непонятные нам изменения: многие пеpвые будут последними, а последние - пеpвыми.

В начале 20-ой главы pечь идет не о нагpаде, а о полномочии и о пpаве самого Бога действовать по своей благости. Он не собиpается снисходить до человеческих меpок. Судья над всеми на земле должен поступать по спpаведливости, но чего не должен делать тот, кто дает все добpо? “Ибо Цаpство Небесное подобно хозяину дома, котоpый вышел pано поутpу нанять pаботников в виногpадник свой и, договоpившись с pаботниками по динаpию на день, послал их в виногpадник свой... И пpишедшие около одиннадцатого часа получили по динаpию. Пpишедшие же пеpвыми думали, что они получат больше, но получили и они по динаpию”. Он сохpанил за собой веpховное пpаво твоpить добpо, поступать так, как найдет нужным. Пеpвый из этих уpоков таков: “Многие же будут пеpвые последними, а последние пеpвыми”. Из этого мы ясно видим несовеpшенство пpиpоды, когда можно ожидать обpатного от того, что ждешь. Втоpой уpок: “Так будут последние пеpвыми, и пеpвые последними, ибо много званных, а мало избpанных”. Это власть милосеpдия. Богу отpадно ставить самых последних на пеpвое место, чтобы поpазить самых пеpвых в их силе.

И наконец мы видим, как Господь укоpяет за честолюбие не только сыновей Зеведея, но, по пpавде говоpя, и остальных десять апостолов, ибо почему они с таким пылом выступали пpотив двух бpатьев? Почему не пожалели и не пpистыдили их за то, что те не поняли замысла своего учителя? Как часто душа пpоявляется не только в том, чего мы пpосим, но и в том, как выплескивает свои чувства пpотив дpугих людей, поpицая их за их ошибки. А вывод таков: осуждая дpугих, мы осуждаем себя.

Итак, я дошел до пеpеломного момента, то есть до заключительного появления нашего Господа в Иеpусалиме. Я пpиложил все усилия, чтобы, хотя и повеpхностно, дать пpедставление о том, что описал Матфей с помощью Святого Духа. В следующем pазделе, смею надеяться, мы pассмотpим оставшиеся главы евангелия по Матфею.

Теперь мы приступаем к последнему появлению Господа в Иерусалиме, прослеживаемого, однако, от Иерихона, то есть от города, который когда-то был цитаделью власти хананеев. Господь Иисус появляется в своем милосердии: вместо того, чтобы отметить печатью то проклятие, которое было произнесено над городом, Он, напротив, свидетельствует о своем милосердии по отношению к тем, кто верит в Израиль. И вот двое слепых (Матфей, как мы видели, придерживается такого двойного свидетельства милосердия Господа), сидевших у дороги, стали соответственно кричать: “Помилуй нас, Господи, Сын Давидов!” Их вел и наставлял Бог. Это не было вопросом закона, однако это было только во власти Мессии. Их мольба соответствовала той обстановке; они почувствовали, что народ не замечает своей слепоты, и поэтому они сразу обратились к Господу, появившемуся там, где божественная сила проявлялась издавна. Замечательно то, что хотя в Израиле время от времени имели место чудеса и знамения и чудесная сила исцеляла, возвращала мертвых к жизни, очищала прокаженных, но не было слышно, чтобы кто-то до Мессии возвращал слепым зрение. Раввины утверждали, что этого чуда ждали от Мессии, и я не могу привести ни одного доказательства, которое противоречило бы их утверждению. Казалось, они узнали об этом из замечательного пророчества Исаии (гл. 25). Я не настаиваю на утверждении, что это пророчество доказывает их представление о том, что это чудо как-то обособливается по сравнению с остальными, но ясно, что Дух Бога определенно связывает прозрение слепых с Сыном Давида, как часть того благословения, которое Он, несомненно, даст, когда явится царствовать на землю.

Дальше мы видим здесь то, что Иисус не снимает благословения до своего царствования. Несомненно, что Господь в те дни давал знамения и приметы приближения царства, и это его дело после него продолжили ученики, как мы узнаем из заключительных глав у Марка, из Деяний. Чудесные силы, которые Он проявлял, свидетельствовали о той власти, которая установится на земле вместе со славой Сущего, изгонит дьявола и сотрет следы дьявольской власти, и повсюду установится его царство. Таким образом, наш Господь утверждает, что Он уже обладает властью, так чтобы люди не чувствовали недостатка в том, что это царство еще не наступило полностью, не проявилось в полном смысле этого слова. Царство пришло, так как явился Он, о чем говорят Матфей (гл. 12) и Лука. Там его благословение в меньшей степени ожидало человеческих сынов. Сила исходила от его царственного прикосновения, и это, по меньшей мере, не зависело от признания народом его притязаний. Он дает знамение милосердия Мессии - открывает глаза слепым. Само по себе это неплохое знамение истинного положения иудеев, если бы они могли почувствовать эту истину. Увы! Они искали не милости и исцеления от его рук. Но если бы кто-нибудь обратился к нему в Иерихоне, то Господь выслушал бы их. Здесь Мессия отвечает на возглас веры этих двух слепых людей. Когда многие осудили их, заставляя замолчать, то они закричали еще громче. Препятствия, чинимые вере, только усилили желание, и поэтому они кричали: “Помилуй нас, Господи, Сын Давидов!” Иисус остановился, подозвал слепых и сказал: “Чего вы хотите от Меня?” “Господи! чтобы открылись глаза наши”. И тогда они получили по своей вере. Более того, говорится, что они последовали за ним. Это обещание того, что будет, когда люди вскоре, осознав свою слепоту, попросят у него глаза, чтобы получить зрение от истинного Сына Давида и увидеть его в день его земной славы.

Итак, Господь вступает в Иерусалим согласно пророчеству. Он въезжает туда, однако не с показной пышностью и славой, как ждали того народы, а в буквальном смысле, соответственно сказанному через пророка: “Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле”. Но даже именно это дает исчерпывающее доказательство того, что Он был сам Сущий. От начала до конца, как мы видим, это был Сущий, Мессия. Хозяину же ослицы и осленка было сказано: “Они надобны Господу”. Конечно, эта просьба Сущего устраняет все затруднения, хотя неверие обнаруживает здесь свой камень преткновения. На сердце Господа повлияло не что иное, как Дух Бога, ибо Христу “привратник открыл”. Бог не оставил незавершенным ни одного дела, но повелел так, чтобы сердце этого израильтянина уступило свидетельству того, что творило милосердие, несмотря на прискорбный холод, притупивший чувства людей. Как же замечательно это свидетельство, в котором никогда не было недостатка, не только по дороге в Иерусалим, но даже и по пути на Голгофу, к распятию Христа! Это, как нам говорит автор евангелия, произошло, чтобы исполнились слова пророка: “Скажите дщери Сионовой: се, Царь твой грядет к тебе кроткий [ибо такая кротость до сих пор была характерной его чертой], сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной”. Все должно было случиться так, как и суждено было назорею. Поэтому ученики пошли и сделали все, как велел Иисус. Множество людей задействованы в этих событиях; это множество было, конечно, временным явлением, но все же это шло от Бога для свидетельства, что Святой Дух задел сердца людей. Это чувство не то чтобы проникло в глубину души, а скорей всего, волной прокатилось через человеческие сердца и отхлынуло. Лишь на какое-то мгновение люди хлынули вслед за ним, восклицая: “Осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних!” - обращаясь к Господу со словами приветствия из Пс. 118, 26.

Иисус (как повествует автор евангелия) входит в храм и очищает его от скверны. Обратите внимание на порядок и характер событий. У Марка это не является первым действием: сначала у него имеет место проклятие неплодоносящей смоковницы, которое происходит в промежутке между осмотром Иисусом храма и выдворением из него тех, кто осквернял этот храм. Дело в том, что дерево смоковница дважды встречается у Марка, который описывает все события более подробно, чем другие авторы, несмотря на краткость их изложения. Матфей, напротив, тщательно описывал события, с двойной силой свидетельствуя о милосердных путях Господа по отношению к его стране и его народу; он излагает как единое событие поступок Иисуса по отношению к смоковнице и действия в храме. Мы не узнали бы от первого автора евангелия, что в происходящих событиях был перерыв, мы также не смогли бы узнать ни у Матфея, ни у Луки, что изгнание нечестивых из храма имело место в его более раннее посещение. Но мы узнаем у Марка, который точно изложил события каждого из двух дней, что ни в одном случае все это не было сделано сразу. Это интересно еще и потому, что в случае с двумя бесноватыми, как и в случае с двумя слепыми у Матфея, Лука и Марк говорят только об одном бесноватом и слепом. Эти явления нельзя объяснить ничем иным, как только замыслом Бога. К тому же нет основания предполагать, что каждый последующий автор евангелий находился в неведении того, что написал его предшественник о Господе. Очевидно, что Матфей объединяет два действия, происшедших в храме, аналогично поступая и со смоковницей. В его описании отсутствуют подробности, как я думаю, в соответствии с замыслом Духа Бога. Это может показаться еще более удивительным, если учесть, что Матфей участвовал в описываемых событиях, а Марк нет. Матфей, который действительно видел эти деяния Христа и поэтому являлся настоящим живым свидетелем, мог бы подробно описать все это. Он, будучи также личным учеником Господа, мог, если бы возникла необходимость, сохранить эти события, как один из тех, кто любил Господа; по правде говоря, из всех троих представил бы картину событий наиболее полно и со всеми подробностями. И все же он этого не сделал. Марк, который по общему признанию не был очевидцем, мог бы, очевидно, ограничиться общим описанием событий. Но произошло, бесспорно, совсем обратное, и это является характерным не только для данного отрывка, но и для других. Это убеждает меня в том, что евангелия - плод божественной цели в каждом отдельном случае. Это подтверждает тот принцип, что, принимая услуги очевидца, Бог никогда не ограничивается ими, а, наоборот, тщательно заботится о том, чтобы показать себя выше всех человеческих средств информации. Поэтому у Марка и Луки мы находим более подробное описание событий, чем у Матфея или Иоанна, хотя последние являлись очевидцами, а Марк и Лука нет. Двойным доказательством этого является все вышеизложенное. У Матфея, действующего по вдохновению Святого Духа, не было веской причины вникать в детали, которые не касались промысла Бога по отношению к Израилю. Поэтому он, как и во многих других случаях, описывает события в храме как непрерывные, что соответствовало преследуемой цели. Любой мыслящий человек должен предположить, если я не заблуждаюсь, что обращение к деталям может, скорее всего, отвлечь от показа величия происходящего действия. С другой стороны, детальное описание событий хорошо там, где речь идет о методе Господа и его служении и свидетельстве, - в таком случае я хочу знать подробности и здесь каждый штрих и оттенок поучительны для меня. Если я желаю служить ему, я постараюсь изучить каждое его слово и поступок, и в этом мне очень поможет стиль и форма описания евангелия по Марку. Кто не почувствует, что движения, паузы, вздохи, стоны, каждый взгляд Господа преисполнены любви к каждому человеку? Но если, как мы видим у Матфея, целью является показ изменения закона, что логически вытекает из неприятия божественного Мессии (особенно если речь идет не о свободно изливающемся милосердии, но, напротив, о строгом и суровом приговоре над Израилем), тогда Дух Бога ограничивается общим описанием исполненной боли сцены, не вдаваясь в подробное толкование написанного. Сюда же я отношу явное различие в описании событий Матфеем, Марком и Лукой. Лука вообще не упоминает о проклятии смоковницы, ограничиваясь лишь описанием очищения храма (Лук. 19, 45). По мнению некоторых людей, особенно ученых, разница в описании событий будто бы обусловлена неведением одного или другого или всех авторов евангелий. Это мнение является наихудшим и к тому же беспочвенным объяснением. Это явно доказывает их собственное невежество, вызванное их неверием. Я же отважусь предложить, на мой взгляд, доказательство обоснованное, касающееся данного различия в описании событий. Но мы должны помнить, что божественная мудрость своими корнями уходит к цели, которую мы самостоятельно не в силах постичь. Бог может снизойти до нас и удостоить нас разъяснением своих помыслов, если мы будем покорны, старательны и будем полагаться на него. Он может также оставить нас в неведении, если мы будем проявлять легкомыслие и самоуверенность. Но я убежден, что сами вопросы, перед решением которых люди останавливаются из-за непонимания значения слов, вдохновляемых свыше, когда будут поняты, станут очевидным доказательством замечательного наставления божественного Святого Духа. Я говорю это не потому, что мало полагаюсь на знания и опыт, а потому, что каждый урок, который я получил и еще получу от Бога, накапливает во мне уверенность, что Писание совершенно. Что касается рассматриваемого вопроса, то достаточно найти подходящее доказательство того, что здесь дело не в неведении, а в совершенном знании и что Матфей, Марк и Лука написали все так, как от них требовалось. Более того, это был, скорее всего, божественный замысел, нежели намеченный план каждого автора евангелия, который не сам, а по вдохновению Святого Духа держал в уме то, о чем писал. Нет необходимости думать, что Матфей умышленно запланировал тот результат, который мы имеем в его евангелии. Как к этим событиям подвел его Бог - это другой вопрос, на который не нам отвечать. Но дело в том, что автор евангелия, который являлся очевидцем происходивших событий, не описал их подробно, тогда как другой автор, не являвшийся очевидцем их, описал эти события с большей точностью, так подробно, будто он сам присутствовал там, но, тем не менее, с некоторой разницей в изложении их. Если мы можем употребить здесь слово “подлинность”, то она характерна в описании событий вторым автором. Я твердо заявляю, что божественный замысел характерен для каждого евангелия и что эта согласованность цели обнаруживается повсюду в каждом из евангелий.

Итак, Господь направляется прямо к святилищу. Царственный Сын Давида, судьбой назначенный воссесть как святой на своем престоле, повелитель над всем священным, к тому же имеющий отношение к управлению Израилем! Отсюда мы можем понять, почему Матфей должен был описать посещение им храма в Иерусалиме и почему вместо паузы, как у Марка, он должен был, свидетельствуя о его терпеливом служении, дать всю сцену целиком, не разрывая ее на части. Мы нашли, что подобный принцип повествования, заключающийся в группировке событий, уже имел место при описании Его служения в конце четвертой главы, а также при необходимости дать в непрерывном единстве всю нагорную проповедь, хотя, если вдаваться в подробности, мы могли бы обнаружить там много значительных пауз, ибо если бы те события сгруппировать, то, я думаю, пауза была бы и между частями проповеди. Однако цель евангелия по Матфею - обойти все возможные паузы, и поэтому Дух Бога соблаговолил сплести все в красивое полотно первого евангелия. Именно таким образом, я полагаю, мы можем и должны объяснить разницу между евангелием по Матфею и евангелием по Марку, не допуская ни малейшего намека на то, что здесь одно евангелие более совершенно, чем другое, тогда как уже доказано, что очевидцу событий, исполняющему обязанности слуги, никогда не было бы дано право самовольно заниматься построением евангелия; во всеуслышание подтверждается то, что люди забывают их истинного автора, приписывая авторство тем, кому Он поручил написать, и что единственным ключом к разгадке всех неясностей является простая, но важная истина, заключающаяся в том, что именно Бог внушил свои мысли как Матфею, так и Марку.

Далее Господь Иисус действует по Слову. Он обнаруживает людей, продающих и покупающих в храме (то есть во дворах храма), опрокидывает их столы и выгоняет самих, произнося при этом слова пророков Исаии и Иеремии. Но в то же время имеется здесь и другой характерный штрих: слепые и хромые, “ненавидящие душу Давида” (2 Цар. 5, 8), над которыми сжалился великий Сын Давида Господь и которые увидели в нем не врага, а друга, который возлюбил их, истинно любимых Богом. Но в то же время Он показал то, как ненавидит алчных нечестивцев в храме и негодует против них и что его любовь была отдана обездоленным в Израиле. Затем мы видим, как первосвященники и книжники были оскорблены восклицаниями людей и детей и с упреком обратились к Господу, почему Он допустил подобное восхваление, предназначенное только для царей, в свой адрес. Но Господь спокойно занимает свое положение, согласно верному Слову Бога. Теперь Он прибегает не ко Второзаконию (которое Он цитировал, будучи искушаемым сатаной в начале своего служения). Но теперь, когда они позаимствовали слова из псалма 118 (и кто скажет, что они были не правы?), Господь Иисус (и я скажу, что Он был бесконечно прав) обратился к ним, как к самому себе на языке псалма. И главная мысль этого - путь отвергнутого Мессии, Сына человека, через унижения и страдания к смерти, к небесной славе и царствованию над всем. В этом и заключалась как раз цель, поставленная пред Господом: младенцы поняли, таким образом, истинный смысл того предсказания. Они явились теми младенцами, из уст которых исходила хвала презираемому Мессии, который вскоре должен был вознестись на небеса, возвеличенный там и проповедующий здесь как однажды распятый и теперь прославленный Сын человека. Что могло быть более подходящим для того времени и нести более глубокую правду всех времен, вечную истину?

Матфей, как мы видим, объединяет в одну сцену все, что упоминается о смоковнице (ст. 18-22), не указывая на то, что она была проклята в один день, а последствия проклятия возымели место на следующий день. Не кроется ли здесь некий нравственный смысл? Несомненно. Не выражает ли это идею сердечного и искреннего приема Мессии, подношением плодов, о которых Он так долго заботился и которые не смог получить? Соответствовало ли что-либо в приветствии детей, восклицавших “осанна”, прообразу той благодати в день его возвращения, когда сам народ с удовлетворением и благодарностью займет место детей и младенцев и проявит свою высшую мудрость, чествуя того, кого отвергли их отцы, человека, после того возвеличенного на небесах в ночь неверия его народа? Но почему же так насмешливы торжествующие толпы людей и веселящиеся младенцы? Каково было их положение перед взором того, который знал все, что держали они в помыслах? Они были ничуть не лучше той смоковницы, которую увидел Господь, когда возвращался из Вифании в Иерусалим. Как она утопала в листве, так и они подавали надежды, не испытывая недостатка в формальном исповедании; они, как и смоковница, не давали плодов. Причиной отсутствия плодов на смоковнице было то, что еще не настала пора давать плоды. Поэтому должны были быть на смоковнице незрелые плоды, предвестники урожая. Если бы настал сезон плодов, то плоды могли быть уже собраны, но это время еще не настало, и, бесспорно, урожай плодов можно было бы ждать, если бы хоть какие-то плоды завязались. Это сцена правдиво показывает, каким был каждый иудей и весь иудейский народ перед взором Господа. Господь пришел в поисках плодов, но плодов не было; и Господь произносит проклятие: “Да не будет же впредь от тебя плода вовек”. Так оно и вышло. Ни одного плода не дало то поколение. Другое поколение должно было прийти на смену. Все должно было измениться, чтобы появились плоды. Плод праведности можно вырастить только познав через Иисуса славу Бога, а Иисуса они все же презирали. И не то чтобы Господь хотел отречься от Израиля: Он хотел подготовить почву для прихода нового поколения, в корне отличающегося от этих христопродавцев. Мы увидим, что именно это подразумевается здесь, если сравним проклятие Господа с остальными словами Бога, которые указывают на лучшее будущее, уготовленное для Израиля.

Но Он кое-что еще добавляет к сказанному. Израиль тех дней не только должен прекратить существование, уступив место новому поколению, которое восславит Мессию и принесет плоды Богу. Иисус говорит своим удивляющимся ученикам, что если они будут иметь веру, то и гору смогут поднять и ввергнуть в море. Под этим надо понимать большее, чем низвержение Израиля как отвечающего за то, чтобы люди давали плоды. Под этим надо понимать изменение всего государственного устройства, ибо гора является символом власти на земле, установленной в мире власти, в то время как смоковница - особый знак Израиля, выражающий ответственность за приношение плодов Богу. Ясно, что оба символа не соответствовали своему предназначению, ибо время Израиля прошло. Но пройдет еще немного времени, и ученики увидят Иерусалим не только пошатнувшимся, но и вырванным, как говорится, с корнем. Придут римляне как исполнители приговора Бога (согласно верным предчувствиям неправедного первосвященника Каиафы, чье пророчество не обошлось без вмешательства Святого Духа), и сметут город, и покарают нацию за то, что был убит Иисус, их Мессия. Однако известно, что государство иудеев было разрушено, когда ученики выросли и стали публично свидетельствовать об этом миру, и прежде, чем апостолы были взяты с земли на небеса, все иудейское государство пришло в запустение и было стерто с лица земли, когда Тит победил Иерусалим, продал в рабство и разбросал весь народ по земле. Я не сомневаюсь, что Господь намеревался дать нам понять, что крушение горы так же важно, как и засыхание смоковницы. Последний пример более простой из двух, и, очевидно, более доступный обыденному мышлению; но вопроса на этот счет не должно возникнуть, и уж если один случай рассматривается символически, то то же самое можно сказать и о другом. Однако, как бы то ни было, этими словами Господа заканчивается данная часть вопроса.

Мы приступаем к новым событиям оставшейся части этой главы и следующей. Религиозные правители приступили к Господу с первым вопросом, который когда-либо приходил в голову таким людям: “Какой властью Ты это делаешь?” Те, кто самонадеянно допускал, что их звание безупречно, легкомысленно задали этот вопрос. Господь ответил им вопросом на вопрос, который вскоре показал, что они сами проявили духовную некомпетентность в несравненно более серьезной области. Кто они были такие, чтобы поднимать вопрос, касающийся его власти? Как религиозные наставники, они, несомненно, должны были быть в состоянии решить то, что имело глубочайшее значение для них самих и для тех, о ком они якобы заботились. Вопрос, который Он ставит, действительно заставляет их дать ответ; ибо, если бы они ответили ему по правде, то это сразу бы пролило свет на то, как и от чьей власти Он поступал таким образом. “Крещение Иоанново, - спрашивает Господь, - откуда было: с небес, или от человеков?” Ни единства цели, ни страха пред Богом не было у этих людей с их высокопарными фразами и мнимым могуществом. И, соответственно, вместо того, чтобы отвечать по правде и совести, они ищут, как бы уйти от дилеммы. И в уме у них было одно: как бы ловчее выкрутиться, какой ответ дать, чтобы избежать неприятностей? Тщетная надежда перед Иисусом! Все, к чему они могли прийти - это ответить: “Не знаем”. Это была ложь, но какое это имеет значение там, где заботились об интересах религии и своем собственном положении? Не покраснев, они ответили Спасителю: “Не знаем”. И Господь со спокойным достоинством нанес им ответный удар своим словом: “И Я вам не скажу, какою властью это делаю”. Иисус знал и читал тайные мысли в сердце, а Дух Бога запечатлел нам их в назидание. Перед нами правдивый обобщенный портрет религиозных вождей мира, вступающих в противоречия с властью Бога. “Если скажем: “с небес”, то Он скажет нам: “почему же вы не поверили ему?” а если сказать: “от человеков”, - боимся народа, ибо все почитают Иоанна за пророка”. Если бы они признали Иоанна, они должны были бы подчиниться власти Иисуса; если бы отвергли Иоанна, то столкнулись бы с гневом народа. Потому они вынуждены были молчать, ибо они не рискнули потерять влияние среди народа и решили любой ценой подорвать авторитет Иисуса. Все, о чем они беспокоились, так это о своем благополучии.

Господь продолжает вопрошать их и задает вопрос в иносказательной форме, но более общего характера, чем вопрос о власти, тем самым расширяя круг наставлений, которые Он дает вплоть до 14-го стиха 22-ой главы. Сначала Он говорит о грешных людях, у одного из которых еще есть совесть, а у другого нет. Это характерная черта в повествовании Матфея. “У одного человека было два сына; и он, подойдя к первому, сказал: сын! пойди сегодня работай в винограднике моем. Но он сказал в ответ: “не хочу”, а после, раскаявшись, пошел”. Отец подошел к другому, который являл собой благодушие и ответил на просьбу: “Иду, государь”, и не пошел. “Который из двух исполнил волю отца? Говорят Ему: первый. Иисус говорит им [это и есть его заявление]: истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие, ибо пришел к вам Иоанн путем праведности, и вы не поверили ему, а мытари и блудницы поверили ему; вы же, и видев это, не раскаялись после, чтобы поверить ему”. Но Он не довольствовался тем, чтобы задеть совесть довольно болезненным для плоти способом, ибо они обнаружили, что, несмотря на силу или еще что-то, те, которые больше всего изображали веру, но не подчинялись, считались хуже, чем те, которые, хоть и грешили, раскаялись и исполнили волю Бога. Затем Господь обращает свой взгляд на весь народ и рассматривает его отношения с Богом с первых дней. Другими словами, в этой притче Он дает нам историю отношений, сложившихся между Богом и людьми. Ни в коем случае не следует думать, что подобное поведение характерно для одного отдельно взятого поколения людей. Господь ясно говорит о том, какими они были все время и какими они были тогда. В притче о винограднике они проходят испытание как ответственные за исполнение притязаний Бога, ибо с самого начала Бог дал им очень большие права. В следующей притче о брачном пире сына царя мы видим, какими они оказались, когда испытывались милосердием или евангелием Бога. Это основное содержание следующих притч.

В хозяине дома, который одолжил на время свой виноградник, подразумевается Бог, испытывающий иудея щедрыми дарами, которыми награждает его. Собственно, первые посланные за плодами слуги, а затем и другие, были посланы не только напрасно, но подверглись оскорблениям и с каждым разом все возрастающему злу. Тогда, наконец, он посылает к ним своего сына, говоря: “Постыдятся сына моего”. И тогда они совершают свой величайший грех: открыто отвергают все божественные притязания, предавая смерти сына и наследника, ибо “схватив его, вывели вон из виноградника и убили”. “Итак, когда придет хозяин виноградника, что сделает он с этими виноградарями? Говорят Ему: злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои”.

Тогда Господь произносит слова из Писания, и не только для того, чтобы призвать к ответу совесть: “Неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла. - Это от Господа, и есть дивно в очах наших”. Затем Он продолжает свое предсказание о камне, представляя этот камень таким, каким он описан в Пс. 118, 22, и в то же время связывая с пророчеством Даниила (гл. 2). Такой принцип, по меньшей мере, приемлем в данном случае (и мне едва ли стоит говорить) своей правдой и красотой, ибо в тот день изменники иудеи будут судимы и погибнут, и этот камень должен занять два положения. Одно здесь, на земле, - унижение, то есть положение Мессии. Об этот камень, отвергнутый, споткнутся и упадут неверующие. Но затем, когда этот камень будет возвеличен, проявятся последствия этого, ибо камень Израиля, благословенный Сын человека, спустится с беспощадным приговором и раздавит всех врагов. Услышав его притчи, первосвященники и фарисеи поняли, что Он говорит о них.

А Господь в новой притче обращается уже к призыву милосердия. Эта притча о том, чему подобно царство небес (гл. 22). Но здесь мы сталкиваемся с новыми принципами. И кажется странным, что эта притча приводится именно здесь. У Луки встречается подобная притча, хотя трудно утверждать, что это именно та самая притча. Несомненно, нечто подобное можно там обнаружить, но совсем в другой связи. Кроме этого, Матфей добавляет здесь различные характерные для него детали, уступая замыслу, внушаемому ему Святым Духом, в то время как у Луки мы встречаем свои особенности. Таким образом, у Луки замечательным образом показаны милосердие и любовь к презренным нищим Израиля. И эта любовь и милосердие, расширяя сферу действия, выходят на большие дороги, за пределы изгородей, чтобы излиться на бедняков в больших городах повсюду и везде. Нет необходимости говорить, как совершенно все это по своему характеру. Здесь же, у Матфея, присутствует не только милосердие Бога, но и в некотором роде история, очень удачно передающая крах Иерусалима, о чем Лука умалчивает. “Царство Небесное подобно человеку царю, который сделал брачный пир для сына своего”. Это не просто человек, устраивающий пир для неимущих, как это представлено у Луки, здесь перед нами царь, стремящийся к прославлению своего сына. Он и “послал рабов своих звать званых на брачный пир; и не хотели придти. Опять послал других рабов, сказав: скажите званым: вот, я приготовил обед мой, тельцы мои и что откормлено, заколото, и все готово; приходите на брачный пир”. Здесь Господь дважды посылает своих слуг с поручением: первый раз во время его жизни, второй - после смерти. Во время второго поручения, а не во время первого, сказано: “Все готово”. Но приглашение, как и в первый раз, отвергнуто. “Но они, пренебрегши то, пошли” кто куда. И уже во второй раз, когда последовало это еще более настойчивое приглашение, от которого человеку непростительно было отказываться, они не пожелали прийти на пир и отправились кто на свое поле, кто на свою торговлю, а “прочие же, схватив рабов его, оскорбили и убили их”. Не такой прием, конечно, был оказан апостолам Господа при его жизни, но как раз так, как стало потом известно, поступили с ними после его смерти. Вслед за тем проявилось удивительное долготерпение, и возмездие было отложено на несколько лет, но все же настал час расплаты. “Услышав о сем, царь разгневался, и, послав войска свои, истребил убийц оных и сжег город их”. На этом заканчивается та часть притчи, где предсказаны предопределенные заранее деяния Бога. Кроме того, притча в евангелии по Матфею носит характер приговора, чего нельзя сказать о притче в евангелии по Луке (то есть в отношении того, что касается ее замысла). Как обычно, в евангелии по Матфею гораздо ярче, чем у Луки, показано изменение в домостроительстве Бога. Там же (у Луки) это, скорее, идея милосердия, прослеживаемая от приглашения уже избранных, которые отказались, принеся извинения нравственного характера. Далее приглашение последовало слонявшимся по улицам и переулкам городов увечным, нищим, хромым и слепым, а вслед за ними - всем слонявшимся по дорогам и у изгородей, уговаривая их прийти, чтобы дом мог заполниться гостями. У Матфея это прежде всего идея изменения промысла Бога и, следовательно, отношения к иудеям, как в милосердии, так и в суде. Здесь все рассматривается в своей целостности в соответствии с его манерой, заключающейся в том, чтобы, так сказать, набросать полную картину одним штрихом. И здесь это выражено наиболее ярко, так как никто не может отрицать, что обращение к язычникам имело место задолго до гибели Иерусалима. Затем добавляется роль язычников: “Тогда говорит он рабам своим: брачный пир готов, а званые не были достойны; итак пойдите на распутия и всех, кого найдете, зовите на брачный пир. И рабы те, выйдя на дороги, собрали всех, кого только нашли, и злых и добрых; и брачный пир наполнился возлежащими”. Внимание обращено еще на одну деталь, причем весьма выразительным образом. У Луки мы не видим объявления и исполнения приговора над тем человеком, который явился на брачный пир не в брачной одежде. В евангелии по Матфею мы видим не только пpедопpеделенные отношения с иудеями, но и обнаpуживаем, что заключительная сцена описана очень подpобно: цаpь судит каждого в день, котоpый гpядет. Это не внешняя и не национальная особенность, хотя есть здесь и это: данное событие было заpанее пpедопpеделено для Изpаиля. Совсем иначе, но в соответствии с этим, мы видим, как Бог одобpяет веpу язычников, тех, котоpые тепеpь пpиняли имя Хpиста, но не стали истинными христианами. Из пpитчи следует такой вывод: не было ничего более соответствующего тому вpемени, чем эта каpтина, хаpактеpная для Матфея, котоpый говоpит о гpядущих великих пеpеменах в миpе язычников, а также об особом отношении Бога к тем язычникам, котоpые оскоpбили его благодать. Пpитча иллюстpиpует наступающие пеpемены в домостpоении Бога. Она соответствует скоpее замыслам Матфея, чем Луки; последний обычно касается вопpосов нpавственного хаpактеpа, котоpые Господь даст возможность pассмотpеть в дpугое вpемя.

Вслед за этим идут pазличные сословия иудеев: сначала фаpисеи и (стpанное сочетание!) иpодиане. Обычно эти сословия находились, как считают, в постоянной вpажде. Фаpисеи относились к паpтии высшего духовенства, а иpодиане, наобоpот, являлись пpедставителями пpидвоpной знати, занятой миpскими делами; пеpвые были яpыми защитниками установленных тpадиций и стpогими блюстителями закона, втоpые были пособниками власть пpедеpжащих во всем, что бы ни пpоизошло на земле. И они лицемеpно заключили союз пpотив Господа. Господь же пpинимает их вызов с той мудpостью, котоpая светилась в его словах и делах. Они тpебуют, чтобы Он ответил им, позволительно ли давать подать кесаpю или нет. “Покажите Мне монету, - говоpит Он, - котоpою платится подать... И говоpит им: чье это изобpажение и надпись? Говоpят Ему: кесаpевы. Тогда говоpит им: итак отдавайте кесаpево кесаpю, а Божие Богу”. Следовательно, Господь судит о событиях так, как они пpоходят пеpед его глазами. Монета, котоpую они чеканили, доказывала их зависимость от язычников. И они сами виноваты, что попали в такое подчинение. Они стpадали под гнетом своих господ и вдобавок к этому испытывали гнет чужеземцев, и все из-за собственных гpехов. Господь выдвинул пpотив них не только неопpовеpжимое доказательство их подчинения pимлянам, но также и более сеpьезное обвинение, о котоpом они и не подозpевали: наpушение пpав Бога, котоpые Он также имел, как и кесаpь. “Отдавайте кесаpево кесаpю”. Деньги, котоpые вы так любите, делают вас pабами кесаpя. Так платите кесаpю положенную ему подать. Но в то же вpемя не забывайте платить “Божие Богу”. Отсюда следует, что они ненавидели истинного Бога больше, чем кесаpя. Господь, таким обpазом, заставил их задуматься и устыдиться той вины, котоpая была у них на совести.

Затем к Господу пpиступила дpугая большая гpуппа лиц. “В тот день пpиступили к Нему саддукеи”, т.е. те, что более дpугих пpотивостояли учению фаpисеев, как иpодиане в политике. Саддукеи, отpицавшие воскpесение, задали вопpос, котоpый считали исключительно тpудным и думали, что на него нельзя дать ответ: кому из бpатьев в воскpесении будет пpинадлежать женщина, котоpая на этом свете была поочеpедно женой всех семи бpатьев? Господь не пpиводит им цитату Писания, в котоpой говоpится о воскpесении. Он поступает так, как в данных обстоятельствах считает достойным почитания. Для саддукеев не было в Писании большего автоpитета, чем пять книг Моисея. Ссылаясь на Моисея, Он доказал воскpесение, и это является наиболее пpостым способом доказательства из всех возможных. Каждому его pассудок должен подсказать, что “Бог не есть Бог мертвых, но живых”. Поэтому, если Бог называет себя Богом Авраама, Исаака и Иакова, то это что-нибудь да значит. Ссылаясь некоторое время спустя на их отцов, которых уже не было в живых, Он говоpит о самом себе как бы во взаимосвязи в ними. Разве они к тому вpемени не умеpли? Неужели все кануло в небытие? Нет. Более того, Он говоpит так, будто не только общался с ними, но и дал им обещания, котоpые еще не были исполнены. Либо тогда Бог должен воскpесить их из меpтвых, чтобы исполнить данные им обещания, либо Он не сможет сдеpжать свои обещания. Было ли это последнее их веpой в Бога или хотя бы их желанием веpить? Следовательно, отpицать воскpесение - значит, отpицать обещания и веpность Бога, и, по пpавде говоpя, самого Бога. Поэтому Господь укоpяет их, основываясь на этом пpизнанном пpинципе, что “Бог не есть Бог меpтвых, но живых”. Считать его Богом меpтвых означало бы на самом деле отpицать его как Бога вообще и pавным обpазом считать все его обещания не имеющими ни цены, ни постоянства. Поэтому Бог должен вновь воскpесить из меpтвых отцов, чтобы исполнить данные им обещания, ибо в этой жизни, несомненно, они никогда не получили бы обещанного. В этом также пpоявилось безpассудство их мыслей, ибо поставленная ими пpоблема была совеpшенно надуманной и существовала только как плод их вообpажения. “Ибо в воскpесении ни женятся, ни выходят замуж, но пpебывают, как ангелы Божии на небесах”. Следовательно, в своем отpицании они были абсолютно не пpавы. Также и в положительном смысле, как мы видим, они были не пpавы, ибо Бог должен был воскpесить меpтвых, чтобы исполнить свои обещания. Итак, в этом миpе нет ничего, что было бы достойным свидетельства Бога, за исключением только того, что известно веpе; но если говоpить о пpоявлении Бога, его силы, тогда нужно ждать воскpесения. Саддукеи не веpили, и по этой пpичине заблуждались и ничего не могли понять. “Заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией”. Итак, суть в том, что, отказываясь веpить, саддукеи были не в состоянии и понимать. Когда же настанет воскpесение, то истина откpоется каждому. Это и имел в виду наш Господь, когда отвечал на вопpос саддукеев, и весь наpод дивился его учению.

Хотя фаpисеи не были огоpчены, когда увидели, что пpавящая паpтия, саддукеи, были в замешательстве и молчали, один из них, законник, искушая Иисуса, задал ему вопpос, котоpый интеpесовал саддукеев: “Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?” Но Он, котоpый явился исполненным милосеpдия и пpавды, никогда не пpинижал закон и сpазу pаскpывает самую суть обеих частей закона: божественную и человеческую.

Однако пришла очередь и Иисусу задать вопрос, взятый им из Пс. 110. Если Христос был признан Сыном Давида, то как же Давид называет его по вдохновению Господом, когда говорит: “Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих”? В этом вопросе заключается вся истина о его положении. Эту истину легко можно было понять, и Господь может говорить о вещах, которые в действительности были не тем, чем казались. Таковы были слова царя Давида, говорившего по вдохновению Святого Духа. Но каковы были теперь слова и мысли людей, и кто внушал им эти мысли? Увы! Фарисеи, законники, саддукеи являли собой безбожие в разных формах. И слава Господа, Сына Давида, была гораздо более важной для них, нежели воскресение мертвых по обещанию. Верьте или не верьте, Мессия собирался занять место справа от Сущего. Это были (такими они остаются сейчас) критические вопросы: если бы Христос был Сыном Давида, то как бы Он был тогда Господом Давида? Если бы Он был Господом Давида, то как бы Он мог быть Сыном Давида? Это и есть кризис неверия, присущий всем временам, и теперь точно так же, как и тогда, - непроходящий предмет свидетельства Святого Духа, обычный камень преткновения для человека, который, будь он мудрее, не посчитал бы его таковым и не попытался бы постигнуть своим разумом непостижимую тайну личности Христа или отрицать, что в этом есть вообще какая-то тайна. В этом-то и состоит неверие иудеев. Это и является основной истиной, высшей, прежде всего у Матфея, заключающейся в том, что Он, будучи Сыном Давида, Сыном Авраама, на самом деле был Еммануилом и Сущим. Это было доказано еще при его рождении, доказано всеми его деяниями в Галилее, доказано и его последним посещением Иерусалима. “И никто не мог отвечать Ему ни слова; и с того дня никто уже не смел спрашивать Его”. Такова была их позиция в присутствии того, который так скоро собирался занять свое место справа от Бога, и такую позицию сохраняет каждый до настоящего времени. Ужасное безмолвие неверия в Израиле, презирающем свой собственный закон, презирающем своего собственного Мессию, Сына Давида и Господа Давида: его слава - их позор!

Но если человек молчал, то настала очередь Господа не просто задать вопрос, но и вынести приговор; и вот в 23-ей главе Господь объявляет свой суровый приговор Израилю. Он был обращен как к массам людей, так и к ученикам, предрекая проклятия книжникам и фарисеям. Господь полностью одобрял в то время такой вид смешанного обращения в том случае, если это касалось не только его учеников, но и того остатка в будущем, который займет двойственную позицию: верующие в Него, с одной стороны, и исполненные надежды и представлений иудеи - с другой. Это кажется мне той причиной, почему Господь говорит в манере, совершенно отличной от той, которая характерна для Писания. Он говорит: “На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают: связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди”. Этот принцип применим как в то время, так и в последние дни. Образ собрания дается как вставной эпизод. Характерность таких наставлений у Матфея очевидна, как и то, что только здесь можно встретить подобное. И снова нашим душам навязывают представления о том, что учение Господа могло иметь временный характер. Отнюдь. Сказанное им имеет непреходящую ценность для тех, кто следует ему, если только те особые привилегии, дарованные собранию, которое является его телом, не изменят условия и вместе с этим не отвергнут еврейский народ и существующее положение вещей. Но так как эти слова были тогда воспроизведены дословно, то я чувствую, что они сбудутся в грядущем. Если это исполнится, то по праву сохранит славу Господа как великого пророка и учителя. В последней книге Нового Завета мы видим подобную совокупность признаков, когда собрание должно будет исчезнуть с лица земли, и это есть соблюдение заповедей Бога и вера в Иисуса. Так и здесь ученики Иисуса призваны внимательно проследить, что совершалось теми, кто занимал место Моисея, - делать то, чему они учили, а не то, что они делали. Поскольку они учили повелениям Бога, то это было обязательным. Но их дела должны были быть путеводной звездой, а не поводырем. Их должны были видеть люди, они все делали напоказ, чтобы прославиться в народе, получить громко звучащие титулы в открытом противоречии Христу; отсюда его частое повторение слов “ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится”. И, конечно же, ученики имели веру в Иисуса.

Затем Господь разразился проклятиями в адрес книжников и фарисеев. Они были лицемерами. Они затворяли новый свет Бога, в то же время без меры насаждали свои мысли, прельщали совесть игрой слов, настойчиво требуя детального исполнения обрядов, прилагая все усилия для сохранения внешней чистоты, хотя сами погрязли в хищениях и невоздержанности. Если внешне они могли казаться праведными и благородными, то внутри не боялись быть лицемерными и низменными. Наконец, их памятники, построенные в честь убитых пророков и знаменитостей, скорей всего, свидетельствовали об их причастности к неправедным делам, к тем, кто убивал пророков. Их отцы убивали свидетелей Бога, которые при жизни осуждали их, они же, сыновья, только воздвигали памятники праведникам, когда уже никто больше не мог свидетельствовать против их совести, и их могильные надгробья венчали ореолами их самих.

Такова религия мира и ее вожди. Это большое препятствие на пути божественного познания; вместо того, чтобы служить Его каналами, они узки там, где должны быть широкими, холодны и равнодушны по отношению к Богу, заботящиеся только о себе; дерзкие софисты там, где обязательства пред Богом велики, и щепетильные до мелочей в мельчайших подробностях, “оцеживающие комара, а верблюда поглощающие”; беспокоящиеся только о внешнем благополучии и пренебрегающие всем, что скрыто внутри. Чествуя, кто пострадал в прошлом, они доказывали то, что преемники последовали не за ними, а за их врагами, явились сообщниками тех, кто убивал друзей Бога. Преемниками же тех, кто в старые времена пострадал за Бога, являются страдающие за него сегодня; наследники же их преследователей могут строить им гробницы, воздвигать их статуи, отливать их фигуры в бронзу - словом, воздавать любую возможную честь. Когда больше нет свидетельства Бога, проникающего даже в очерствелую душу, когда те, кто свидетельствовал о нем, отошли в мир иной, тогда имена этих ушедших святых и пророков становятся кое для кого средством завоевать репутацию верующих. Сегодня недостает выражения истины, меч Святого Духа больше не в руках тех, кто хорошо владел им. Слава тех, кого уж нет в живых, является для людей этого поколения самым дешевым способом завоевать авторитет, раздувая капитал традиций за счет тех, кто некогда служил Богу, а теперь покинул этот мир, и чье свидетельство больше не будет причинять муки стыда. Поэтому очевидно, что поскольку их слава началась после смерти, то она, несомненно, несет на себе печать смерти. Кичились ли они достижениями эпохи? Думали ли они и говорили ли, что если бы они жили во дни отцов, то не были бы сообщниками тех, кто проливал кровь пророков? Как мало знали они свои собственные души! Приближалось их испытание. Их подлинный характер проявится совсем скоро: будучи лицемерами и порождением ехидны, как бы они смогли избежать осуждения в геенне?

Разоблачив и обвинив их, Иисус говорит: “Посему, вот, Я посылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников; и вы иных убьете и распнете, а иных будете бить в синагогах ваших и гнать из города в город”. Его слова носят явно иудейский характер и передают обстоятельства гонений, так как цель была покарать. “Да придет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля праведного до крови Захарии, сына Варахиина, которого вы убили между храмом и жертвенником. Истинно говорю вам, что все сие придет на род сей”. И все же как благословенный Господь, произнеся проклятия в адрес Хоразина, Вифсаиды и Капернаума, которые отвергли его слова и дела, Он после этого сразу обратился к безграничным источникам милосердия, и из глубины присущей ему славы вынес тайну о том лучшем, что ждет бедных и нуждающихся, так что даже в это время, перед тем как произнести эти проклятия (такие жестокие и роковые для гордых первосвященников Израиля), Он, как нам известно из главы 19 у Луки, пролил слезы над провинившимся городом, из-за которого как слуги его, так и их Господь могли пострадать. И это опять доказывает, каким преданным было его сердце по отношению к ним. “Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст”. Это не “Я оставляю”, а “оставляется вам дом ваш пуст”, ибо “сказываю вам: не увидите Меня отныне [с какой горечью, с каким чувством невосполнимой утраты их Мессия, сам Сущий, отвергает тех, кто отверг его!], доколе не воскликнете: благословен Грядый во имя Господне!”

Таким мы увидели нашего Господа, представляющего себя Сущим, царем; мы встретились с различными категориями людей, пытающимися осудить его, но в действительности осужденными им. Остается еще одна очень интересная сцена, имеющая отношение к его прощанию с людьми, о которых только что говорилось. Это его последний разговор с учениками (гл. 24) в преддверии будущего, и об этом у Матфея рассказывается весьма подробно и выразительно. Было бы напрасным пытаться растолковать значение этой пророческой речи в пределах отведенного мне времени, поэтому я хотел бы сейчас ознакомить вас с ней, чтобы вы в общих чертах могли уяснить ее суть и отличительные особенности. Понятно, что более полная завершенность ее здесь, по сравнению с тем, как она выглядит в других евангелиях, объясняется определенным замыслом. В евангелии, автором которого является Иоанн, ни слова не говорится об этом. Марк дает свое описание, обращая особое внимание на свидетельство Бога, что я надеюсь показать, когда мы подойдем к той теме. У Луки же особое внимание уделяется язычникам и временам их господства в период длительного упадка Израиля. И снова только у Матфея мы находим прямой намек на конец света. Причина ясна. Такой исход событий является величайшим кризисом для иудеев. Матфей, пишущий об Израиле под руководством Святого Духа, находясь под впечатлением последствия их былого неверия и того будущего кризиса, преподносит все это как важный вопрос и особый ответ на него Господом. Это также является причиной того, почему Матфей открывает нам то, что мы не находим ни у Марка, ни у Луки, по меньшей мере, по этому вопросу. Здесь всесторонне раскрывается роль христианства, как мне кажется (то есть то, что связано с учениками Иисуса, рассматриваемых как исповедующих имя Христа, когла Израиль отверг его). Это соответствует взгляду Матфея на данное пророчество, и причина этого ясна. Матфей раскрывает перед нами не только последствия неприятия Мессии Израилем, но и изменение промысла Бога или то, что должно было последовать за их неизбежной враждой по отношению к тому, кто являлся их царем, и не только Мессией, но и Сущим. Таких последствий следовало ожидать, их не могло не быть, и они были важными для всех, а Святой Дух воспроизводит здесь эту часть пророчества Господа соответственно той его цели, которая преследуется в евангелии по Матфею. Разве Бог не предвещает отречение иудеев от той славной личности в удивительно точном повествовании? Соответственно, вот, что мы здесь видим: порядок, который, хотя и отличается от того, какой существует где-либо еще, устанавливается и контролируется высшим разумом. Прежде всего, как иудеи, так и ученики рассматриваются в тех обстоятельствах, в которых они тогда находились. Они не поднялись выше своих старых представлений о храме, о тех зданиях, которые вызывали их восхищение и благоговейный страх. Господь произносит приговор, который был близок к исполнению. Действительно, он нашел отражение в словах, сказанных перед этим: “Се, оставляется вам дом ваш пуст”. Это был их дом. А Дух улетел. И дом был теперь не лучше мертвого тела. Почему бы его не вынести и поскорее не захоронить? “Видите ли все это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; все будет разрушено”. Скоро будет покончено с существующим положением дел. “Когда же сидел Он на горе Елеонской, то притупили к Нему ученики наедине и спросили: скажи нам, когда это будет? и какой признак Твоего пришествия и кончины века?” В ответ Господь предлагает их вниманию историю общего характера, настолько общего, что едва ли кто сразу может понять из сказанного, кого Он здесь имеет в виду - христиан или иудеев (ст. 4-14). Они действительно выглядели как остаток верующих иудеев, что объясняется широтой сказанного. Затем, начиная с 15-го стиха, следуют подробности из книги пророка Даниила, на чью проповедь настойчиво ссылаются, чтобы придать особое выражение написанному. Распространение мерзости запустения на святом месте явилось бы знамением немедленного появления благочестивцев, подобных ученикам, которые в то же время будут находиться в Иерусалиме. За всем этим должны последовать великие страдания, каких не было “от начала мира доныне”. Это будут не только бедствия внешнего характера, но последуют обманы, каких не было раньше, ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса. И здесь Спаситель милостиво предупреждает всех избранных, и его предупреждение выше всех предупреждений, посылаемых пророками Ветхого Завета.

“И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою”. Появление Сына человека является кульминационным моментом евангелия по Матфею и, бесспорно, всех евангелий. Однажды отвергнутый, Христос вернется со славой как великий наследник всего. Он явится в облаках не только, чтобы занять престол Израиля, но и чтобы править над всеми народами, говорящими на разных языках. Перед его возвращением к ужасу и стыду его врагов в стране и за ее пределами первой миссией его ангелов будет собирание избранных “от четырех ветров, от края небес до края их”. Здесь нет намека на воскресение из мертвых или вознесение на небо. Речь идет об избранных Израиля, а его собственная слава - это слава Сына человека, и ни слова о том, что Он становится правителем, и ни слова о собрании, его теле. О чем здесь говорится, так это о собирании избранных, не только из иудеев, но и из всего Израиля, как я полагаю, - “от четырех ветров небесных”. Такая интерпретация может быть подтверждена, если это необходимо, следующей за этим притчей (ст. 32,33) Это опять смоковница, но описываемая совсем с другой целью. Проклятая в одной связи, она находит благословение в другой; смоковница - это символ Израиля.

Затем следует то, что мы можем назвать не мирской, а библейской притчей. Она намекает на внеземное царство, что было позаимствовано из Ветхого Завета. Здесь дается ссылка на дни Ноя, чтобы проиллюстрировать приход Сына человека. Итак, удар должен обрушиться неожиданно на все и всех. “Тогда будут двое на поле: один берется, а другой оставляется; две мелющие в жерновах: одна берется, а другая оставляется”. Не следует представлять себе, что это было бы подобием простого приговора в провидении, который уничтожает все здесь, а не там, и уничтожает здесь все без разбора. В подобном случае невинные страдают вместе с виноватыми, без всяких различий. Но не так будет в дни пришествия Сына человека, когда Он возвратится, чтобы судить человечество в конце света: ни внутри, ни снаружи не найти спасения. Из двух в поле, из двух мелющих в жерновах кто-то один будет взят, а другой оставлен. Различия будут установлены точным и совершенным образом. В заключение ко всему Господь говорит: “Итак бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет. Но это вы знаете, что, если бы ведал хозяин дома, в какую стражу придет вор, то бодрствовал бы и не дал бы подкопать дома своего. Потому и вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий”.

Такой переход, на мой взгляд, берет начало от того отрывка, который посвящен конкретно участи иудейского народа, и подходит к тому, что касается христианской веры. Первая из этих обобщенных картин христианства, в которой выпадают все ссылки на Иерусалим, храм, народ или их упования, показана в стихах 45-51. Далее следует притча о десяти девах, затем, наконец, притча о талантах. Однако позвольте мне заметить, что имеется вставка в главе 25, 13, которая в несколько искаженном виде напоминает уже используемый стих в предыдущей главе. Но дело, как известно, в том, что люди, переписывая греческий Новый Завет, добавили слова “в который приидет Сын Человеческий” к этому стиху, в котором до того этих слов не было. Дух Святой в действительности писал: “Итак бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа”. В отношении того, что имеется в тексте, в лучших его копиях, этот факт слишком известен, чтобы о нем много говорить. Ни один известный критик не считает, что эти слова имеют право быть занесенными в текст, написанный древним авторитетным писателем. Другие могут отстаивать эту вставку - те, которые принимают общепризнанное и то, что встречается в сомнительных современных изданиях. Несомненно, те, о которых я сейчас говорю, поступают непорядочно, отстаивая устоявшиеся или искаженные основы того, что имеет отношение к Богу. Если мы согласимся с традиционным текстом издателей, то мы встанем на эту позицию, если же мы отвергнем человеческую тенденциозность как принцип, то мы несомненно не должны доверять такой вставке, как эта; мы имеем все основания считать ее простой интерполяцией, а не истинным словом Бога. И, действительно, пропустив эту вставку, мы сможем почувствовать, как невыразимо красиво звучит стих.

Прежде всего в отрывке о христианстве следует притча о домашнем рабе. Он, будучи преданным и мудрым, понял, что хочет от него господин, который поставил его над своим домашним хозяйством, чтобы он в должное время доставлял им пищу; и за то, что он исполнил его желание, господин, когда вернулся, поставил его над многим в своем имении. А злой раб, наоборот, уверовал в своем сердце, что его господин не вернется, и, поддавшись искушению, уступил властной силе и злу и связался с языческим миром; он был удивлен приговором и получил с лицемерами свою долю непреходящего стыда и скорби.

Это как бы поучительное описание христианства. Но вот еще одна притча: “Тогда подобно будет Царство Небесное десяти девам, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху. Из них пять было мудрых и пять неразумных. Неразумные, взяв светильники свои, не взяли с собою масла. Мудрые же, вместе со светильниками своими, взяли масла в сосудах своих. И как жених замедлил, то задремали все и уснули” (гл. 25,1-5). Таким образом, христианский мир полностью рушится. И не только неразумные, но и мудрые засыпают. Никто не смог найти достойного выражения своему ожиданию жениха. “Задремали все и уснули”. Однако Бог, хотя и тайно, но проявляет заботу о том, чтобы, приготовившись и ожидая, они пожелали уйти куда-то и заснули. Короче, они изменили своей первоначальной позиции. Они не только не исполнили свой долг ожидания возвращения жениха, но они больше не находились в своем истинном положении. Когда возвращается надежда, тогда восстанавливается и положение, но не прежде. В полночь, когда все спали, раздался крик: “Вот, жених идет, выходите навстречу ему”. Это подействовало на дев: как на неразумных, так и на мудрых. Так и теперь. Кто может отрицать, что неразумные люди много говорят и пишут о явлении Господа? Всеобщее душевное волнение продолжается во всех странах и городах: несмотря на противостояние, ожидание распространяется все шире и дальше. Это никоим образом не сдерживает детей Бога. Те, кто находится в поисках масла, встревоженно мечутся туда и сюда, тогда как те, у кого в светильнике есть масло, радуются, что успеют выйти еще раз до возвращения жениха. И какая разница! Разумные запаслись маслом заранее, остальные же доказали свое безрассудство, не сделав этого. Позвольте мне обратить на это ваше особое внимание. Разница заключается не в том, ожидать ли возвращения Господа или нет, а в наличии или отсутствии масла (то есть помазания от Святого Духа). Все изображают христиан, все являются как бы девами со светильниками. Но нехватка масла неизбежна. В ком нет Духа Христа, тот совсем не принадлежит ему. Таковы неразумные. Что бы они ни исповедывали, они не знают, что заставило других быть мудрыми во имя спасения души; а их беспокойный поиск того, что им недоставало, в конечном итоге отделяет их даже здесь от того общества, с которым следует искать путь к Господу.

Мысль о том, что они являются христианами, которым не хватает дара предвидеть будущее, кажется мне не только неверной, но и совсем недостойной духовного разума. Разве постижение Христа менее ценно, чем правильное планирование будущего? Я не могу понять христианина без масла в его светильнике. Становится ясным, что каждый святой, который покоряется справедливости Бога во Христе имеет Святого Духа, обитающего в нем. Как учит нас Иоанн, наименьшие из божественного семейства получают право на это помазание, не отцы и молодые люди, а именно младенцы. Конечно, если самые младшие во Христе имеют такие привилегии, то юноши и отцы семейства не испытывают в этом недостатка. Поэтому я утверждаю, будучи совершенно уверенным в своей правоте, что если в притче особое внимание обращается на масло, не на дар предвидения, а на дар Духа Бога, тогда каждый христианин, а не кто другой, имеет Святого Духа, обитающего в нем. Таковыми и являются разумные девы, которые приготовились к встрече жениха и вошли с ним на брачный пир, как только Он явился. Когда же приближается этот час, другие, напротив, все больше и больше приходят в смятение. Не полагаясь на Христа душой и верой, ибо в них не обитал Святой Дух, они ищут бесценный дар у тех, кто продает его, прося, чтобы кто-нибудь проявил к ним милость и продал это бесценное масло. Тем временем возвращается Господь, и те, кто был готов к его приходу, вошли с ним на брачный пир, и двери затворились. Остальных же дев на пир не допускают. Господь не знает их.

Разрешите мне мимоходом сказать, что эти девы отличаются от тех, которых призовут в конце века за более широкие и глубокие отличия. Нет основания полагать, что положение страдающих в этот переломный момент еще более осложнится из-за дремоты, как произошло со святыми во время долгой отсрочки христианского мира. Короткое время небывалых испытаний и бед не допустит этого. Далее в Писании мы едва ли найдем основание для утверждений о том, что в таких страдальцах нашего времени мог обитать Святой Дух, ибо это особая привилегия верующих с тех пор, как отвергнутый Христос занял свое место на небесах. Несомненно, Святой Дух должен снизойти на всякую плоть в день второго пришествия, но ни одно пророчество не гласит, что остаток будет охарактеризован таким образом, пока не увидит Иисуса. Есть еще третья отличительная особенность: нигде не говорится об этих страдальцах как об идущих встречать жениха. Они могли убежать прочь от мерзости запустения, но это, скорее, контраст, чем подобие.

Третья из притч говорит о другом времени. Во время отсутствия Господа, прежде чем Он явится, чтобы царствовать над миром, Он дает людям разные дары, и каждому отмеряет разной мерой. Больший из даров принадлежит христианству за его активное и многообразное свидетельство. Я не знаю ничего, что бы могло дать точный исчерпывающий ответ на это в наше время (которое бы отличало краткое убедительное свидетельство царства). Эти дары, упомянутые в главе 25, кажутся мне полным выражением проявления милосердия, которое выступает и действует от имени отвергнутого и ушедшего на небеса Господа. Однако я не буду останавливаться на подробностях, ибо это наверняка отобьет желание дать всесторонний обзор за короткое время.

Последняя сцена главы достаточно ясна для понимания каждого. “Все народы” - здесь речь идет о язычниках, и на этот счет не может быть сомнений. Об иудеях уже шла речь в начале проповеди Господа, потому что учениками были иудеи. Затем, когда ученики перешли от иудаизма в христианскую веру, мы находим в этом весьма ясную причину, почему эпизод с христианами идет вторым по порядку. Далее, на третьем месте, мы видим “все народы”, которые определены так формально и четко, отделены от двух других групп как в терминах, так и в том, что о них говорится. Они появляются и явно рассматриваются как язычники, когда Сын человека воцарится на земле. Ответ, который они дадут перед его престолом и который решит их вечную судьбу, будет касаться не их сердечных тайн, которые надлежит раскрыть, не их личной жизни, но их отношения к его посланцам. Как они отнеслись к тем, кого царь называет своими братьями? Это и будет оцениваться тогда на основе их отношения к краткому свидетельству, представленному в конце настоящего домостроения (я не сомневаюсь, что будет оцениваться даже иудейскими братьями царя, когда весь мир будет удивляться зверю и тому, что люди возвращаются к идолам и попадают в лапы к антихристу). Свидетельство потребуется в переломный момент, после того, как тело будет взято на небеса и снова будет поднят вопрос о земле. Следовательно, с этими народами или язычниками будут поступать согласно тому, как они поступали с посланцами царя; и это произойдет, когда царь призовет их к престолу своей славы. Чтобы признать его презираемых вестников во времена великого заблуждения, потребуется воскрешающее действие Духа; и это поистине необходимо для того, чтобы получить свидетельство Бога. Это не вопрос какого-то общего характера, обращенный к вечности, или к современной проповеди милосердия Бога, или к простому течению человеческой жизни. Ничто из этого не является основанием для обращения Господа с ними как с овцами либо как с козлами.

С формальным обучением теперь покончено, во всяком случае практическим или пророческим. Приближается самая решающая сцена, о которой, будь она благословенна, я не могу пока много сказать. Господь Иисус явился перед народом, Он читал проповеди, творил чудеса, давал наставления ученикам, встречался со своими противниками из разных слоев общества, предсказывал будущее до скончания века. Теперь Он готовится страдать - страдать, полностью подчинившись воле своего Отца. Соответственно, в этой сцене нет больше человека, осуждающего его на словах, но только Бог, оценивающий его как личность при распятии. Милосердие и истина исходят от Иисуса Христа. Мы чувствуем здесь это. Он сохраняет каждое чувство во всей полноте. Здесь, вдали от людей, Господь некоторое время размышляет о том, что осталось сделать достойного его Духа. Активные действия были завершены, осталось распятие - несколько коротких часов, но бесконечно ценных и беспредельно важных, с которыми ничто не могло сравниться.

Теперь мы видим Иисуса в доме в Вифании (гл. 26). Эту одну из немногих сцен Дух Бога вводит для контраста во все евангелия, кроме евангелия по Луке, чтобы показать приготовления Христа к распятию. Действовал ли здесь Дух Бога от сердца того, кто любил Спасителя? В то же самое время сатана настраивал душу человека на худшее против Иисуса Христа. Вокруг действовали группировки. Что за время для небес, для земли и ада! Как много и как мало мог человек! Ибо если одна черта в его врагах проявлялась больше, чем другая, то это потому, что человек бессилен. Даже тогда, когда, как могло показаться, Иисус был жертвой, открытой малейшему вражескому дыханию; и все же Он достигает всего, будучи только страдальцем, они же, свободно делая все, что хотят (ибо это был их час и власть тьмы), не добились ничего, творя лишь беззаконие; но даже в своей злобе они исполняли волю Бога, несмотря на свои желания и в разрез со своими помыслами. Они исполнили свою волю в отношении вины, но она никогда не была исполнена так, как им хотелось бы. Прежде всего, как нам известно, их сильное беспокойство было вызвано тем, что они боялись, как бы то деяние, на которое они настроили свои сердца, - смерть Христа - не произошло бы в день пасхи. Но их желания были тщетны, ибо с самого начала Бог решил, что это должно произойти именно на пасху, а не в другое время. Они собрались вместе, они совещались “и положили в совете взять Иисуса хитростью и убить”. Взвесив все, они пришли к выводу, что это должно произойти “только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе”. Не очень-то они предвидели предательство одного из учеников или публичный приговор, не полагались они и на римского правителя. Несмотря на их опасения, возмущения народа не последовало. И умер Иисус в день, который наметил Бог.

Но давайте обратимся к окружению, в котором находился Иисус, будучи в Вифании, в доме прокаженного Симона. Сердце, которое бы любило его, если вообще такое было, воздало ему почитание. Оно не ждало обещания Отца, но тот, на которого вскоре было возлито миро, даже тогда вдохнул в него стремления новой природы. “Приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему возлежащему на голову”. Иоанн утверждает, что хранимое ею не являлось новым приобретением для данного случая, это было ее самое лучшее, и она потратила это на Иисуса. Какой милостью казалось это для нее и каким бесценным даром для него! И этот дар был отдан тому, кого она любила, чувствуя нависшую над ним опасность, ибо любовь чувствует беду скорее и вернее, чем самая обостренная человеческая осторожность. Поэтому женщина изливает свое драгоценное миро на его голову. Иоанн упоминает и о его ногах. Конечно же, миро было излито на то и на другое. Но Матфей описывает царя, и миро было принято изливать на голову, а не на ноги царя, и он, естественно, описывает эту церемонию так, как это достойно Мессии. Иоанн, напротив, стремясь показать, что Иисус был бесконечно больше, чем царь, хотя и слишком обделен любовью, утверждает, что Мария излила миро на его ноги. Интересно также пронаблюдать, что ее любовь и глубокое понимание славы Иисуса привели ее к поступку, который подсказало ей ее грешное сердце, дрогнувшее в присутствии его милосердия. Лука упоминает здесь другого человека. В том случае это была “женщина того города, которая была грешница” - совсем другая личность, в другое и более ранее время, и в доме другого Симона, фарисея. Она тоже помазала ноги Иисуса миром из алавастрового сосуда, но она стояла у его ног сзади, рыдая, и омыла его ноги слезами, вытирая своими волосами и целуя его ноги. Таким образом, соответственно обстоятельствам, здесь добавлены многие события. Все, на что я хотел бы здесь указать, - это на родственное чувство, которое возникло у бедной грешницы, когда она вкусила его милосердие ввиду своей явной порочности и стала любящей поклонницей, проникшейся славой его личности и чувствительной к злобе его врагов. Возможно, Господь оправдывает ее в глазах недовольных и ропщущих учеников. Это серьезный урок, ибо Он показывает, как один развращенный ум может навредить остальным, несравненно лучшим, чем тот. Все общество апостолов, а их было двенадцать, было заражено ядом, незаметно внесенным одним из них. Что могут чувствовать наши сердца в такое время перед лицом такой любви?! Но так было и, увы, есть! Один злой глаз может слишком быстро передать свои отвратительные впечатления и тем навредить многим. Это больше всего было присуще Иуде; что касается остальных, то они хотя и были восприимчивы к подобному эгоистичному чувству в оценке Иисуса, все же не было в них того, что допустило бы вмешательство дьявола в их помыслы, как в помыслы Иуды. Этот пример одновременно служит строгим предупреждением всем нам. Как часто под маской заботы о вере скрывается сатана, как в данном случае под маской заботы о бедных! В нравственном отношении это связано со страданиями Иисуса, которые должны были последовать. Сатана использует преданность этой женщины, чтобы толкнуть Иуду на его последнее коварство и еще больше подтолкнуть его в поток того, что его сердце не могло оценить даже в малейшей степени. С того времени он собирается продать Иисуса. Если ему не удалось достать сосуд с бесценным маслом или возместить его стоимость, он, как мог, извлек свою мелочную выгоду, продав Иисуса его врагам. “Что вы дадите мне, - говорит он первосвященникам, - и я вам предам Его?” И они заключили соглашение - соглашение со смертью, договор с адом. “Они предложили ему тридцать сребренников”. Нечего сказать, цена, достойная Иисуса!

Но теперь, когда женщина проявила знак своего внимания по отношению к Иисусу, она увековечила память о себе, где бы и когда бы ни проповедовалось евангелие царства во всем мире; следовательно, Иисус устанавливает вечный, нетленный символ своей немеркнущей любви. Он утверждает новую пасху, его собственный ужин для своих учеников. За пасхальной трапезой Он берет хлеб и вино и благословляет их как непреходящую память о себе на земле в кругу самых близких ему. В выражении этого утверждения есть характерные особенности, могущие привлечь внимание при рассмотрении их в других евангелиях. Сразу после этой трапезы Господь идет в Гефсиманию, где испытывает сильнейшие страдания. Какой бы ни была печаль, какой бы ни была боль, какими бы ни были страдания, наш Господь никогда не склонял голову перед страданиями, причиняемыми людьми. Сначала Он носил их в своем сердце наедине со своим Отцом, Он тщательно переживал все в душе, прежде чем пережить это в действительности. И в этом, как мне кажется, заключено самое главное. Я не говорю все, ибо здесь Он встретил ужасы смерти - и какой смерти! - навязанной ему правящими мира сего, которые так и не нашли в нем никакой вины. Так, в назначенный час это был Бог, прославленный в нем, Сыне человека, даже тогда, когда Он был воскрешен из мертвых славой Отца, его и их Бога, по природе и узам родства. Здесь его молитва обращена просто к своему Отцу, в то время, как распятый на кресте, Он обращается к нему: “Боже Мой”. Как же глубоко поучительно все это, когда наш Господь в саду призывает учеников бодрствовать и молиться, но именно это оказалось для них обременительным. Они спали и не молились. Какой контраст с Иисусом впоследствии, когда пришло тяжелое испытание! И все же для них это было всего лишь слабым отражением того, через что прошел Он. Для этого мира смерть - это либо закостенелость, которая пренебрегает всем, ибо не верит ни во что, либо внезапная острая боль, конец всяких наслаждений, мрачный вход в полное неведение. Для верующего, для ученика-иудея до искупления смерть была в известном смысле еще хуже, ибо у него было более беспристрастное восприятие Бога и нравственного состояния человека. Теперь все изменилось благодаря Его смерти, которую его ученики так мало оценили, одной тени которой было, однако, достаточно, чтобы ошеломить их всех и заставить умолкнуть всякое исповедание их веры. Для того, кто более других надеялся на силу своей любви, это было исчерпывающим доказательством того, как мало он все же знал о сущности смерти и как много брал на себя. И все же чем являлась для него смерть по сравнению с тем, чем она являлась для Иисуса? Но даже это дало несравненно много для укрепления сил Петра; все оказались бессильными, кроме того, кто, даже будучи самым слабым, доказал, что Он один является даятелем силы, являющим полноту милосердия, даже когда Он был пригвожден таким приговором, которого не знал прежде ни один человек, и никто больше не сможет узнать.

Далее (гл. 27) мы видим нашего Господа уже не среди своих учеников, оказавшихся лживыми и вероломными. Пришел его час, и вот Он во власти враждебного ему мира, среди первосвященников, правителей, солдат и народа. На что покушался человек, так низко павший! Они имели своих свидетелей, которые, однако, не свидетельствовали. Повсюду обнаруживалось падение, даже в злобе не по воле человека, а по воле провидения. И только Бог правил всем. Итак, теперь Иисус осужден, но не по их свидетельству, а по его собственному. Не удивительно ли это?! Даже чтобы приговорить его к смерти, им требовалось свидетельство Иисуса; они не могли осудить его на смерть, не выслушав его добровольную исповедь. Ухватившись за его свидетельство истины, они довели до конца свое гнусное дело, и, что вдвойне ужасно, сделали это в присутствии первосвященника и правителя. Подстрекаемый своей женой (ибо Господь позаботился о том, чтобы это было предопределенное свидетельство) и в то же время слишком хорошо видя, чтобы проглядеть злобу иудеев и невиновность осужденного, Понтий Пилат допускает, что его узник невиновен, и все же позволяет заставить себя убедить в обратном вопреки здравому смыслу и согласно желаниям тех, кого сам презирал. И вновь, прежде чем повести Иисуса на распятие, иудеи раскрывают свой нравственный облик, ибо, когда безнравственный язычник ставит их перед выбором - отпустить ли на волю Иисуса или Варавву, - они настоятельно требуют (не без подстреканий священников) отпустить гнусного разбойника и убийцу. Таким чувством были преисполнены иудеи, народ Бога, к своему царю, так как Он был Сын Бога, Сущий, а не простой человек. С горькой иронией, но по произволению Бога Пилат подписал приговор: “Сей есть Иисус, царь Иудейский”. Но это было не единственным свидетельством, данным Богом. Ибо от шестого часа до девятого тьма опустилась на землю. И когда Иисус, возопив громким голосом, испустил дух, последовало то, что особенно поразило душу иудея. Завеса в храме раздралась надвое сверху и донизу, земля потряслась и камни раскололись. Что могло быть более ужасным для Израиля? Смерть Иисуса обернулась смертельным ударом по религиозной системе иудеев, который, несомненно, нанес ей Творец неба и земли. Но это был не только конец той системы, но и самой власти смерти, ибо отверзлись могилы и многие тела усопших святых воскресли, и они вышли из могил. Это было свидетельством силы его смерти, хотя не объявленной до его воскресения. Смерть Иисуса, скажу без колебаний, - это единственная основа праведного избавления от греха. В воскресении видна всемогущая власть Бога, но что такое власть для грешника, когда его душа оказывается пред Богом, по сравнению с праведностью? по сравнению с милосердием? Именно об этом идет здесь речь. Следовательно, только смерть Иисуса есть истинное средоточие и стержень промысла и путей Бога как в отношении справедливости, так и в отношении милосердия. Воскресение, несомненно, есть та сила, которая все свидетельствует и возвещает, но то, что оно провозглашает, есть сила его смерти, ибо лишь это оправдало Бога нравственно. Смерть Иисуса сама по себе доказала, что ничто не могло преодолеть его любовь. Отвержение, сама смерть - такие далекие от любви - являются лишь поводом для свидетельства этой глубокой любви. Поэтому получается, что даже в Иисусе нет ничего, что дало бы совершенное удовлетворение Богу и человеку, кроме как смерть Иисуса. Когда речь идет о силе, свободе, жизни, мы несомненно должны обратиться к воскресению; отсюда следует, что в книге Деяний на это постоянно делается ударение, потому что главным было представить доказательство, с одной стороны, явного, хотя и презираемого милосердия, а с другой - доказать, что Бог изменил приговор людей, вынесенный Иисусу, воскресив его из мертвых и возвеличив его до своей правой руки на небесах. Смерть Иисуса не явилась бы демонстрацией такого рода. Напротив, его смерть явилась тем, в чем люди одержали над ним мнимую победу. Таким образом, они избавились от Иисуса, но само воскресение доказало, насколько тщетной и недолговременной была эта победа и что Бог был против них. Цель здесь - доказать очевидность того, что человек поступил вопреки воле Бога и что Бог даже теперь засвидетельствовал свой приговор над человеком. Воскресение того, кого убил человек, неоспоримо подтверждает это. Я допускаю, что в воскресении Христа Бог ободряет нас, верующих. Но нельзя смешивать грешника и верующего, ибо между ними огромная разница. Каким бы ни было свидетельство совершенной любви в даре и смерти Иисуса, к грешнику это не относится, это его не может касаться; в воскресении Иисуса для грешника не может быть ничего, кроме осуждения. Я настаиваю на этом, потому что восстановление драгоценной истины воскресения Иисуса вызывает некоторое обратное действие, нацеленное на умаление той платы, которая была назначена в помыслах Бога за его смерть и которая сохраняется в нашей вере. Пусть те, кто высоко ценит воскресение, ревностно следят за тем, чтобы распятие занимало должное место.

Здесь особо надо отметить две вещи. Не воскресение, а смерть Иисуса разорвала завесу храма. Не его воскресение отверзло гробы, но его крест, хотя святые воскресли из мертвых только вслед за ним. Это имеет некоторое отношение и к нам. В сущности, мы никогда не узнаем всю ценность смерти Христа, пока не взглянем на нее как на силу и причину воскресения. Но то, что мы ожидаем от воскресения, - так это не само воскресение, а смерть Иисуса. Поэтому в собрании заведено в день Господа преломлять хлеб, подчеркивая тем самым не воскресение, а смерть Господа. И в то же время мы вспоминаем его смерть не в день его смерти, а в день воскресения. Не забываю ли я, что это день воскресения? В таком случае я плохо понимаю мою свободу и радость. Если, напротив, день воскресения не говорит мне ни о чем, кроме воскресения, то становится ясным, что смерть Христа утратила свою бесконечную милость для моей души.

Египтяне тоже хотели бы пересечь Красное море, но они не заботились о том, чтобы окропить двери домов кровью агнца. Они пытались пройти через водяные преграды, желая таким образом следовать за Израилем. Но мы не слышали, что они когда-либо искали защиты в крови пасхального агнца. Несомненно, это особый случай, приговор над миром естества. Но мы можем поучиться даже у врага. Не воскресение меньше, а смерть и пролитие крови нашего драгоценного Спасителя больше. Нет ничего подобного смерти Христа как для Бога, так и для человека.

Далее, в противопоставление бедным, но преданным женщинам из Галилеи, окружившим крест, мы видим страх, неподдельный страх тех, кто предал Иисуса смерти. Ее виновники в смятении явились к Пилату. Они боялись “того обманщика”, поэтому охраняли гроб, приложив к камню печать, но напрасно! Бог, сидящий на небесах, сыграл с ними шутку - Иисус подготовил своих (и его враги знали это) к воскресению на третий день. На рассвете первого дня женщины пришли взглянуть на то место, где лежал погребенный Иисус (гл. 28). В то утро, на рассвете, когда никого, кроме стражников, там не было, спустился с небес “ангел Господень”. Не сказано, что наш Господь поднялся из гроба в то же время, а сказано лишь, что “ангел Господень... отвалил камень от двери гроба” для него. Тот, кто прошел через двери, закрытые из страха иудеями, мог бы также легко пройти через камень с печатью, даже если бы его охраняли все солдаты империи. Мы узнаем, что ангел сидел на камне, откатив его от дверей гроба, где наш Господь, презираемый и отвергнутый людьми, тем не менее исполнил пророчество Исаии, будучи похоронен в гробнице богатого человека. Затем Господь дает такое свидетельство, что сами стражники, жестокие и наглые, какими они обычно бывают, пришли в трепет и стали как мертвые, в то время как ангел просил женщин не бояться, ибо этого распятого Иисуса “нет здесь - Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее”. Это очень важно для полного представления о его отвержении или последствиях его воскрешения, поэтому Матфей особенно заботится об этом, хотя то же можно заметить и у Марка, преследующего свою цель.

Однако Матфей не говорит о появлении Господа в Иерусалиме после воскресения. То, на чем он останавливается подробно, имея на это особые причины, это то, что Господь после своего воскресения остается верным тому городу, где положение иудеев заставляет его оставаться прежним и распространять свой свет вокруг, согласно пророчеству, ибо Господь возобновляет отношения с Галилеей, представленной остатком верных его учеников после его воскресения из мертвых. Это было место, презираемое иудеями, где рассеялись бедные овцы стада, погруженные во мрак, презираемые гордыми книжниками и правителями Иерусалима. Там воскресший Господь соблаговолил предварить своих рабов и воссоединиться с ними.

Но когда галилейские женщины шли с известием от ангела, Господь сам встретил их. “И они, приступив, ухватились за ноги Его и поклонились Ему”. Замечательно, что в нашем евангелии такое было допущено, когда Марии Магдалине, которая, страстно желая выразить ему свое почтение привычным образом, пыталась изобразить нечто подобное, Он запретил прикасаться к нему, но об этом упоминается лишь у Иоанна. Как же тогда получается, что в двух апостольских писаниях говорится, что знак почитания двух женщин был принят, а знак почитания Марии Магдалины был запрещен в один и тот же день и, возможно, в один и тот же час? Ясно, что действия в обоих случаях имели особый смысл. Причина, я полагаю, здесь в следующем: Матфей поясняет нам, что пока Он был отвергнутым Мессией, хотя и ныне воскресшим, Он не только возобновил свои отношения с учениками в отвергнутой части страны, но, принимая поклонения от дочерей Галилеи, Он и теперь дает обет продолжать особые отношения с иудеями. Ибо они поистине будут искать Господа. То есть иудей, таким образом, рассчитывает на присутствие Господа во плоти. Суть повествования Иоанна имеет обратный смысл: там описан тот, кто был образцом для верующих иудеев, но ныне Он устанавливает между ними и собой новые отношения как с возносящимся на небеса. В евангелии по Матфею до него дотрагиваются, в евангелии по Иоанну он говорит: “Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему”. Почтение с этих пор должно оказываться ему как пребывающему на небесах, невидимому, но познаваемому верой. Женщинам у Матфея было ясно, что Он присутствовал в таком состоянии, что они могли оказать ему почтение. Для женщины у Иоанна Он был уже таким, в присутствии которого следовало лишь верить. Речь шла не о телесном присутствии, но о восхождении Господа на небеса и провозглашении им оттуда новых отношений между нами и его Отцом и Богом. Следовательно, в одном случае подтверждаются надежды иудеев на его присутствие здесь на земле, чтобы Израиль мог поклоняться ему, в другом же евангелии подтверждается его телесное отсутствие и восхождение на небеса, что приводит души к более высокой и более подходящей связи с ним, равно как и с Богом, выводя даже тех, которые были иудеями, из их прежнего положения, чтобы они больше не знали Господа в образе плоти.

Поэтому у Матфея сцена вознесения на небеса вообще отсутствует. Если бы мы имели только евангелие по Матфею, то не смогли бы узнать об этом замечательном событии. Такой пропуск в описании является настолько поразительным, что хорошо известные комментарии (первое издание г-на Альфорда) выдвинули на основании этого поспешную и необоснованную гипотезу о том, что евангелие по Матфею является незавершенным греческим переводом с еврейского оригинала, так как в нем отсутствует упоминание о вознесении Иисуса. Ибо не может такого быть, по мнению того писателя, чтобы апостол опустил описание этого события. В действительности же если мы добавим сцену вознесения в евангелие по Матфею, то перегрузим и исказим его. Прекрасно заключение у Матфея, в котором (пока первосвященники и старейшины совещались, как скрыть свой злой поступок, прибегнув ко лжи и взяточничеству, и их ложь пронеслась между иудеями “до сего дня”) наш Господь встречает своих учеников на горе в Галилее, как и обещал им, и посылает их обучать всех язычников! Как сильно изменилось домостроительство Бога, о чем свидетельствуют новые полномочия, возложенные на апостолов, отличные от прежних, описанных в 10-ой главе! Теперь они должны были крестить народы во имя Отца, Сына и Святого Духа, а не во имя всемогущего Бога отцов, или Сущего, Бога Израиля. Имя Отца, Сына и Святого Духа характеризует христианскую веру. Позвольте мне сказать, что это и есть истинная формула христианского крещения и что пропуск этого сочетания прекрасных слов, как мне кажется, губителен для действенности крещения, как и любое другое изменение, которое может быть указано в других случаях. Вместо того, чтобы быть собственностью иудеев, крещение было вытеснено из их жизни. Вместо изменения более раннего домостроительства Бога или отречения от него теперь оно полностью раскрывает имя Бога, которое стало известно лишь ныне, а не прежде. Все обнаружилось только после смерти и воскресения Христа. Больше нет того иудейского, явно замкнутого круга, в который Он вошел, будучи во плоти, но теперь явно обозначилось изменение в домостроительстве Бога - так настойчиво держался Святой Дух своего замысла от начала до конца.

Соответственно, Он заканчивает евангелие следующими словами: “И се, Я с вами во все дни до скончания века”. Как бы ослабла, если бы совсем не разрушилась, форма подачи истины, услышь мы о его вознесении на небеса! Очевидно, что нравственная сила в гораздо большей степени сохраняется именно в такой форме. Он напутствует своих учеников, посылая их с миссией всемирного значения, такими словами: “И се, Я с вами во все дни”. Эта сила безмерно возрастает именно по той самой причине, что мы больше не слышим и не видим его. Он обещает, что будет рядом с нами до скончания века, и это уже при разодранной завесе. Он навсегда с нами на земле, в то время как они отправляются исполнить такое бесценное, хотя и опасное поручение.

Пусть же мы извлечем истинную пользу из всего, что Он дал нам!