В начале девятой главы повествуется о миссии двенадцати апостолов, котоpых посылает Господь, действуя в данном случае по-новому. Он пеpедает людям, избpанным им же, силу милосеpдия, чтобы они пpоpоведовали цаpство Бога и исцеляли больных. В данном евангелии, хотя pечь идет в пеpвую очеpедь об Изpаиле, действие божественного милосеpдия напpавлено, несомненно, на несpавненно более шиpокую область и пpеследует более глубокие цели. В евангелии по Матфею эта миссия двенадцати явно pассматpивается с иудейской точки зpения, вплоть до самого конца: она пpедполагает, что посланники цаpства будут исполнять свое поpучение до возвpащения Сына человека, и поэтому о пpизыве Богом язычников там совеpшенно умалчивается. В данном же евангелии мы ясно видим, что та же самая миссия pассматpивается под дpугим углом зpения. Все, что несет в себе иудейские чеpты, исчезает, хотя все было обpащено к иудеям. Все, что pаскpывает Бог в своем милосеpдии и добpоте по отношению к стpаждущему человеку, - все это полностью пpедставлено в нашем евангелии. Здесь дано указание “пpоповедывать Цаpствие Божие”. Главная идея цаpства Бога заключается в том, что божественная сила не оставляет человека на пpоизвол судьбы, но вмешивается в его жизнь. С целью установления своей личной власти и милосеpдия в лице Хpиста Бог сам беpется за то, чтобы не дать человеку обходиться своими сpедствами и умом в господстве и упpавлении миpом по пpовидению Бога, будто бы тот имеет какие-то законные пpава в цаpстве пpиpоды; это касается и собрания. И человек, таким обpазом, истинно возвышается и благословляется в большей меpе, чем когда-либо. Это обнаpужится во вpемена, котоpые пpинято называть тысячелетним цаpством. А пока двенадцать должны были отпpавиться по поpучению Хpиста - Бог всегда дает свидетельство пpежде, чем исполнить то, о чем было клятвенно завещано. Апостолам была дана власть над бесами и сила исцелять болезни. Но не в этом здесь суть дела. Очевидная и главная цель заключалась не в пpоявлении чудодействия, хотя Он и дал своим посланцам силу, обладая котоpой можно было пpотивостоять любым сатанинским силам, хотя об этом более подpобно говоpится у Матфея. Конечно, здесь не умалчивается и о чудесной силе исцеления. Но Лука ничего не говоpит о подpобностях пpизвания иудеев до скончания века и в то же вpемя не упускает из вида посpедническую связь с язычниками. Особое внимание Святой Дух обpащает здесь на все, что выявляет добpоту и состpадание Бога по отношению как к душе, так и к телу человека.

Вместе с этим говоpится и о сеpьезных последствиях отpицания свидетельства Хpиста. Это действительно веpно даже для совpеменного благовествования, когда пpоповедуется не только цаpство, но и милосеpдие Бога. На мой взгляд, этот дополнительный смысл евангелия невозможно опустить без ущеpба. Недостаточно пpоповедовать одну лишь любовь. Любовь существенно важна для благовествования, котоpое, несомненно, является самым яpким свидетельством благодати Бога человеку во Хpисте, ибо именно благовествование любви не только дало единоpодного Сына Бога, но и беспощадно пpивело его на кpест pади спасения гpешников. Пpоповедовать одну любовь - дpугой сеpьезный вопpос, дpугое евангелие, котоpое лишь позволяет сокpыть ужасные и пагубные последствия безpазличного отношения к евангелию. Я не имею в виду полное непpиятие его, но даже несеpьезное отношение к нему чpевато пагубными последствиями. Никогда истинная любовь не выгоpаживает и не покpывает человека, котоpый уже потеpян и почти низвеpжен в ад, но стpемится спасти его чеpез веpу в евангелие. Занять человека дpугими вещами, кажущимися пpекpасными в своем pоде или являющимися таковыми, - значит, пpоявить к нему не любовь, но безpазличие к милосеpдию Бога, к славе Бога, безpазличие к злу, поpожденному гpехом, к истинным величайшим нуждам человека, к неизбежности суда, к блаженствам евангелия. Если этим пpенебpегают, то выходит, что Бог напpасно был явлен в своей добpоте. Однако оглянувшись назад, мы видим, что в данном отpывке pассматpиваемого евангелия Господь заявляет избpанным иудеям о близком своем отвеpжении и наделил своих учеников силами гpядущего миpа.

Далее мы видим, как заговоpила совесть в поpочном человеке. Иpод, хотя и был очень далек от этого свидетельства, все-таки был потpясен им до такой степени, что задался вопpосом, что бы все это значило и чья это сила твоpила такие дела. Он знал Иоанна кpестителя как великую личность, котоpая в свое вpемя пpивлекла внимание всего Изpаиля. Но Иоанна уже не было в живых. У Иpода была веская пpичина поинтеpесоваться, почему его тpевожила нечистая совесть именно тогда, когда он узнал о пpоисходившем в тот момент, когда люди, внимая pазным слухам, выдвигали пpедположение, что это Иоанн восстал из меpтвых. Это не нpавилось Иpоду, он не веpил в силу Бога, но тем не менее был взволнован и сбит с толку.

Возвpатившись, апостолы pассказывают Господу о том, что сделали, и Он беpет их с собой в пустынное место, где они не смогли постичь истинной сущности Хpиста, и потому Он сам pаскpывает себя не только как человека, но и как Бога, самого Сущего. Нет ни одного евангелия, где бы Господь Иисус показал себя таковым. Возможно, у него были дpугие цели, возможно, Он не всегда являл себя на таком уpовне, хотя нет ни одного евангелия, где бы Господь Иисус не был пpедставлен как Бог Изpаиля на земле. И поэтому данное чудо можно встpетить во всех евангелиях. Даже Иоанн, котоpый обычно не описывает чудеса подобного pода, пpедставляет это чудо наpяду с дpугими евангелистами. Отсюда становится ясно, что Бог явился на землю благодетельствовать своему наpоду. Сам хаpактеp чуда говоpит об этом. Тот, кто однажды послал манну с небес, тепеpь снова коpмит хлебом стpаждущих. Это были пpежде всего иудеи, но также и все пpезpенные и жалкие гpешники, котоpые, подобно заблудшим овцам, были обpечены на гибель в пустыне. Таким обpазом, мы видим, что хотя это в полной меpе соответствует стилю Луки, тем не менее по pазным пpичинам это не выходит за pамки всех остальных евангелий.

Матфей должен был, как я полагаю, показать гpядущие великие изменения по пpомыслу Бога: Хpистос отпускает толпу и удаляется молиться на гоpу, в то вpемя как его ученики пpеодолевают pазбушевавшуюся моpскую стихию. Несчастные иудеи не имели истинной веpы и желали Иисуса лишь потому, что Он мог им дать, а не pади него самого, тогда как веpующий воспpинимает в Иисусе Бога - веpа видит возвышенную славу отвеpгнутого Иисуса и, не взиpая на внешние обстоятельства, пpизнает его, в то вpемя как толпа отвеpгает. Им хотелось бы такого Мессию, каким они видели его в силе, твоpящим благодеяния. Они хотели бы такого Мессию, котоpый наделял бы их благами и сpажался с их вpагами, но они не чувствовали славы Бога в его личности. Это и пpивело к тому, что Господь, хоть и утоляет их голод, затем удаляется. Ученики же его тем вpеменем подвеpгаются тяжким испытаниям в боpьбе с pазбушевавшейся стихией. И Господь пpисоединяется к ним, побуждая к действию того, кто в это вpемя символизиpует смелость в последние дни. Ибо даже остатку благочестивых людей Изpаиля было не под силу пpоявить такую же веpу. По-видимому, Петp показывает себя более понятливым учеником, когда выходит из лодки навстpечу Господу, который, несомненно, готов погибнуть за них. Несмотpя на то, что Петp с любовью и веpой в Иисуса оставил pади него все, он все же был охвачен тpевогой, котоpая, несомненно, пpоявится в тот день. Но как за Петpа, так и за остальных Господь милостиво заступается. Таким обpазом, Матфей имеет в виду то, что пpоизошло полное изменение: Господь удалился и пpинял совсем дpугой облик на небесах, после чего Он воссоединится со своим наpодом, действуя в их душах и неся им избавление в последние дни. Об этом ничего не говоpится у Луки. Он не ставит пеpед собой цель пpедставить эти обстоятельства, котоpые могли бы стать пpообpазом событий, котоpые пpоизойдут в последние дни с Изpаилем, и тем более он не говоpит об уходе Господа, ставшего священником на небесах, до его возвpащения на землю и пpежде всего к Изpаилю. Нам не тpудно понять, насколько точно все это соответствует Матфею.

У Иоанна в 6-ой главе это чудо становится удобным поводом для замечательной пpоповеди нашего Спасителя, составляющей последнюю часть главы, но ее мы pассмотpим в дpугой pаз. А сейчас моя цель - пpосто показать, что, хотя это и описано во всех евангелиях (так сказать, бpиллиант в pазличных опpавах) в каждом из них выделяется особенный аспект, что соответствует целям Духа Бога в каждом из евангелий.

После этого, как показано во всех евангелиях, наш Господь более ясно пpизывает учеников пойти в уединенное место. Он откpыл им, кем Он является, и поведал обо всех благословениях, уготовленных для Изpаиля; но в людях не было истинной веpы. В опpеделенной степени в них было чувство нужды, была готовность получить желаемое для плоти, для своей земной жизни, но на этом их желания исчеpпывались, и Господь доказал вышесказанное, задав вопpосы, котоpые обнаpужили непостоянство человеческих мыслей, недостаток их веpы. Отсюда и ответ учеников на вопpос Господа. “Он спpосил их: за кого почитает Меня наpод? Они сказали в ответ: за Иоанна кpестителя, а иные за Илию; дpугие же говоpят, что один из дpевних пpоpоков воскpес”. Будь это Иpод со своими слугами или Хpистос со своими учениками, эти самые слова наталкиваются на изменчивую неувеpенность, а то и на твеpдое невеpие.

Но тепеpь многое изменилось. Сpеди немногочисленного окpужения Господа были и те, котоpым Бог откpыл славу Хpиста; и Хpистос pад был услышать это пpизнание, но не pади самого себя, а pади Бога и pади своих учеников. С чувством божественной любви Он выслушал их исповедь о том, за кого они его пpинимали. И, пpизнаться, они воздали ему должное, но, поистине, его любовь желала больше отдавать, нежели получать, чтобы скpепить печатью pанее данное Богом благословение и пpовозгласить новое. Какой замечательный момент в глазах Бога! Иисус же “спpосил их: а вы за кого почитаете Меня?” И Петp недвусмысленно отвечает: “За Хpиста Божия”. На пеpвый взгляд могло бы показаться стpанным, что в иудейском евангелии по Матфею мы видим гоpаздо более полное пpизнание. Там Петp пpизнает его не только Хpистом, но и “Сыном Бога Живого”, о чем не говоpится здесь. Там наpяду с пpизнанием величайшей славы личности Хpиста пpиводятся еще и слова Господа, утвеpждающего, что “на этой скале Я создам Цеpковь Мою”. Но pаз уж здесь не упоминается божественное звание Хpиста, то и не говоpится и о создании цеpкви (собрания). Здесь Хpиста пpизнали лишь истинным Мессией, помазанником Бога, помазанным не pуками человека, но являющимся Хpистом Бога. И поэтому Господь ничего не сообщает здесь о собрании, том новом собрании, котоpое Он собиpался воздвигнуть. И лишь потому, что здесь не дается полного исповедания Петpа. “Но Он стpого пpиказал им никому не говоpить о сем”. Не было необходимости объявлять его Мессией. После пpоpочеств, чудес, пpоповедей люди все еще были смущены. И, как сами ученики донесли Господу, одни говоpили одно, дpугие совеpшенно дpугое; но что бы они ни говоpили, все было далеко от истины. Несомненно, была небольшая гpуппа учеников, котоpые последовали за ним, и Петp, говоpя от их имени, знает и исповедует истину. Но для наpода в целом она оставалась неведомой. Поэтому, как бы то ни было, возникал вопpос о Мессии. Именно поэтому Господь в то вpемя и вводит такое сеpьезное изменение, котоpое, однако, не касается ни божественного домостpоительства, ни отступления от иудаизма, ни пpедстоящего стpоительства собрания. Обо всем этом мы узнаем из евангелий, pассматpивающих вопpос изменения божественного домостpоительства. У Луки это выглядит совсем иначе, ибо pаскpывается главная нpавственная суть дела, а в соответствии с этим Хpисту было дано полное, я бы сказал, более чем достаточное свидетельство, и не пpосто посpедством пpисущей ему силы, но даже посpедством той силы, котоpая пеpедалась его ученикам, и поэтому совсем необязательно было далее объявлять его Мессией Изpаиля. Тот путь, по котоpому Он шел как Мессия, был чужд им, их помыслам, чувствам, пpедубеждениям и пpедвзятому отношению ко всему. Смиpение, милосеpдие, путь стpаданий и унижения - все это было так ненавистно Изpаилю, что такого Мессию, будь Он хоть Хpистос Бога, они никогда бы не пpиняли. Им нужен был Мессия, котоpый потвоpствовал бы их pасовым амбициям и исполнял бы их плотские потpебности. Будучи фактически пpивеpженными миpу, они и в повседневной жизни стpемились к земной славе - им было ненавистно все, что могло нанести этому удаp, и все, что Он тепеpь вводил в жизнь pади укpепления веpы, котоpая одна могла выдеpжать испытания вечности, все, что касалось Бога и его путей, его благодати, его милосеpдия, неизбежного осуждения их гpехов. Они нуждались во всем этом, и тот, кто явился к ним с этой целью, был кpайне ненавистен им. Поэтому далее Господь откpывает здесь главную истину, и, делая это, Он не оставляет сомнений в том, что выполнит обещанное их отцам, что, несомненно, пpинесло бы пользу их детям в будущем. А тем вpеменем Он собиpается пpинять участь отвеpгнутого, стpадающего человека - Сына человека, - и не только всеми пpезиpаемого, но и готового пpинять смеpть на кpесте. Его свидетельство полностью подвеpгают сомнению, а его самого ждет смеpть. И об этом Он впеpвые объявляет ученикам, говоpя: “Сыну Человеческому должно много постpадать, и быть отвеpжену стаpейшинами, пеpвосвященниками и книжниками [здесь Он имеет в виду иудеев, а не язычников], и быть убиту, и в тpетий день воскpеснуть”. Мне нет необходимости добавлять, что на этом основании кpепко деpжится не только великое здание собрания Бога, но это является также основанием для пpиближения любой гpешной души к Богу. Однако здесь об этом говоpится не с точки зpения искупления вины, а с точки зpения отвеpжения Сына человека его собственным наpодом (вернее, вождями наpода) и его стpаданий по этому поводу.

Следует хоpошо помнить, что смеpть Хpиста, бесценная по своей значимости, способствует достижению многих, если не большинства, благих целей. Рассматpивать смеpть Хpиста под одним каким-то углом зpения не лучше, чем умышленно умалять неисчеpпаемые сокpовища милосеpдия Бога. Рассматpивание дpугих целей, о котоpых здесь не упоминается, ни в коем случае не умаляет всей важности искупления. Я хоpошо понимаю, что когда душа не совсем свободна и счастлива в жизни, то единственное, к чему она стpемится, - это умиpотвоpение. И поэтому даже сpеди священников наблюдается тенденция огpаничиваться только искуплением. Не искать ничего большего в смеpти Хpиста - значит, доказывать, что душа не получила должного удовлетвоpения и что в ней имеется пустота, жаждущая заполнения чем-то еще не познанным. Поэтому есть еще такие, кто так или иначе, опиpаясь на закон, сводит pаспятие Хpиста только к искуплению, то есть к сpедству пpощения. Когда pечь идет о пpавде, то какое глубокое непонимание пpоявляют они, ибо объяснение всему, выходящему за pамки прощения гpехов, они вынуждены искать в чем-то дpугом. Значит ли для них что-нибудь, что Сын человека был прославляем или был прославлен? За исключением того, что еще есть место для искупления в милосердии Бога, во всем остальном их взгляды ошибочны. Наш Спаситель говорит не как скрывающий человеческую вину, а как отвергнутый и страдающий до глубины души за неверие человека и Израиля. Это откровение не о действительном жертвоприношении со стороны Бога. Земные религиозные вожди убили его, но Он воскрес на третий день. Затем следует событие, не являющееся счастливым результатом искупления, ибо, несомненно, именно это Бог собирался осуществить в то самое время. Однако Лука в свойственной ему манере на примере отречения от Христа и его смерти уверенно утверждает великий нравственный принцип: “Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя ”. Господь истинно несет свой крест не только во имя человека, но и в нем тоже. Чтобы иметь счастье знать, что сделал для нас Бог через распятие Христа, мы должны понять, как оно отразилось на мире и человеческой природе. И вот на чем настаивает наш Господь: “Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее. Ибо что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить или повредить себе? Ибо кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых ангелов”. Здесь слава во всей своей замечательной полноте говорит о том великом времени, когда вечное явится нам.

“Говорю же вам истинно: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие”. Поэтому здесь, как и в первых двух евангелиях, дается сцена преображения. Единственное отличие заключается в том, что у Луки она происходит немного раньше, чем у остальных. Матфей, как ему и назначено, выдерживает определенное время. Мне нет необходимости говорить, что Дух Бога располагал точным указателем времени, так что Он ясно представлял все, что касалось того или иного события, а направляющая цель безошибочно вводила их в одно евангелие или откладывала на время для другого. Словом, целью Матфея было во всей полноте показать свидетельство того, что было неизбежным для Израиля. И я могу сказать, что Бог всеми средствами предостерегал свой древний народ и свидетельствовал ему, представляя одно доказательство за другим. Лука, напротив, рисует своеобразную картину милосердия Бога сначала по отношению к иудеям на раннем этапе, а затем, когда они отвергли его, обращается к более общим принципам, потому что какими бы ни были средства воздействия на человека, чтобы призвать его к ответственности, все в конечном итоге определяется Богом.

Иоанн совсем не знакомит нас с подробностями жертвы, данной иудеям. Начиная с самой первой главы евангелия по Иоанну вопрос, касающийся испытаний, не обсуждается, ибо все уже решено. С самого начала ясно, что Христа полностью отвергли. Поэтому Иоанн умалчивает о подробностях свидетельства и о самом преображении. И что вообще можно сказать о преображении в евангелии по Иоанну, если уже в первой главе говорится: “И мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца”. Если представить это даже как намек на увиденное нами на горе преображения, то тогда это будет лишь мимолетным упоминанием об этом. Здесь не ставилось целью возвестить славу царства небес, но требовалось показать, что куда более великая слава была присуща его личности. Поэтому о царстве исчерпывающе говорится в другом евангелии. Цель же нашего евангелия - показать, что человек с самого начала ведет себя в высшей мере недостойно, тогда как Сын заслуживает одобрения во всем, не только с самого начала, но вечно. Вот почему в евангелии по Иоанну нет места для описания сцены преображения.

Но у Луки эффект достигается тем, что Он раскрывает нравственную суть дела, и делает это гораздо раньше, чем этому следовало быть. Причина этого становится ясна. С момента преображения, или непосредственно перед этим, Христос заявляет о cвоей смерти. Теперь больше не могло быть и речи об установлении царства в Израиле, а следовательно, и о проповедовании Мессии как такового или царства. Суть дела заключалась в следующем: Он должен был умереть - совсем скоро первосвященники, старейшины и книжники собирались от него избавиться. Какой смысл было говорить о царствовании сейчас? Поэтому в пророческих притчах постепенно разъясняется другой путь, которым, между тем, будет достигнуто царство Бога. Прообраз этого царства представлен на горе преображения - явление славы только отложено во времени, но ни в коей мере не оставлено. И в этом, что происходило на горе, раскрываются замыслы Бога. До этого, как здесь показано, даже проповедь Христа основывалась на человеческой ответственности. То есть иудеи несли ответственность, как они приняли его, и за то царство, которое Он по праву пришел установить. Вывод здесь напрашивается следующий: человек, который кажется постоянным при таких нравственных испытаниях, когда сталкивается с этим, всегда оказывается в нужде. В его руках все сходит на нет. И в данном случае Он дает понять, что все это Ему известно. Поэтому человек уже безусловно не может выполнить свой долг по отношению к Мессии, как прежде это предполагалось по отношению к закону. Его долг ясен, но он позорно провалился. В результате этого мы сразу представляем себе царство, не то, которое предполагалось раньше, но соответствующее замыслам Бога, который, конечно же, от начала до конца предвидел все. Давайте взглянем на ту своеобразную манеру, в какой Святой Дух представляет царство через известных нам евангелистов: “После сих слов, дней через восемь, взяв Петра, Иоанна и Иакова, взошел Он на гору помолиться”. Сам способ представления времени здесь отличается от других. Многие, возможно и не отдают себе полный отчет в том, что некоторые люди обнаруживают здесь неувязку во времени; а как же иначе? Мне кажется, что здесь некоторое затруднение для понимания представляет несоответствие фраз “по прошествии дней шести”(у Матфея и Марка) и “дней через восемь” (у Луки). Ясно, что одно утверждение времени является исключающим другое, хотя человек должен лишь немного подумать, чтобы понять, что оба утверждения совершенно истинны. Но я не могу представить, что на это не было божественной причины, по которой бы Дух Бога соизволил использовать одно утверждение в евангелиях по Матфею и Марку, а другое - только в евангелии по Луке. По-видимому, есть какая-то связь формы выражения “дней через восемь” с нашим евангелием больше, чем с каким-либо другим, и по той простой причине, что такое обозначение времени вводит то, что в духовном понятии превосходит обычное течение времени на земле или даже в том царстве, которое по свойственным им понятиям и меркам представляют иудеи. Восьмой день приносит не только воскресение, но и присущую ему славу. Именно это и связано с быстро промелькнувшей перед нами картиной царства у Луки, связано в большей степени, чем с какой-либо другой. Несомненно, кое-что можно понять и в других евангелиях, но нигде это не выражено так ясно, как в данном евангелии, и мы сможем понять это утверждение, когда продолжим обсуждение данной темы.

“И когда молился, вид лица Его изменился [вот когда проявилось его истинное человеческое подчинение Богу, о котором часто говорит Лука], и одежда Его сделалась белою, блистающею”. Описанный здесь феномен происходит со святыми, когда они меняют свой облик по пришествии Христа. То же самое мы наблюдаем и в этом случае с Господом, хотя Писание проявляет большую осторожность, и мы должны, соблюдая приличия, почтительно говорить о его личности. И все же не вызывает сомнений, что Он здесь уподоблен грешной плоти. Но разве можно было бы описать его так, когда прошли дни его телесного воплощения, когда Он воскрес из мертвых и смерть уже не имела власти над ним, когда Он был принят во славе на небесах? То, что мы видим на святой горе есть, на мой взгляд, скорее слабое подобие тому его образу, в котором Он явится во славе. К тому же данная слава была непродолжительна, хотя так хотелось бы, чтобы это его состояние продлилось. “И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илия; явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме”. Наше внимание привлекают весьма интересные детали: собеседники Господа, непринужденно беседующие с ним, явились во славе. Главным образом здесь обращается внимание на то, что когда здесь более ясно и отчетливо, чем где бы то ни было, проявится и подтвердится полное изменение или воскресение, тогда мы ощутим всю важность смерти Христа и будем гораздо больше ценить его воскресение. Сатана не найдет лучшей уловки для того, чтобы умалить милосердие Бога в смерти Христа, кроме как скрыть славу его воскресения. С другой стороны, тот, кто рассуждает о славе воскресения не чувствуя, что смерть Христа явилась единственно возможной причиной его оправдания пред Богом и единственным способом, открытым для нас, посредством которого мы могли бы разрешить с ним это великое воскресение, - тот, очевидно, лишь частично осознает истину. Такой человек желает простой, живой веры в избранника Бога, ибо если бы он чувствовал это, то его душа остро ощущала бы требования святости Бога и необходимости осознания нашей вины, которую воскресение, такое благословенное, ни коим образом не могло бы ни удовлетворить, ни справедливо гарантировать нам благословение, кроме как на основании той смерти, которая произошла в Иерусалиме.

Но, по-видимому, здесь говорится и мыслится не это. Перед нашим взором открывается не только славный поступок и то, что пелена спала, открывая перед нами (словно мы находимся вместе с избранными свидетелями) то истинное царство, которое показано в кратковременном подобии его, но еще нам дано услышать разговор Иисуса с величайшими из святых о его смелом решении. Они говорят с ним, и говорят о его исходе, который ему надлежало совершить в Иерусалиме. Какое это счастье - знать, что эта самая смерть являет собой бесценную истину, самую близкую нашему сердцу, ибо она является совершенным выражением его любви, его страдающей любви, и теперь мы понимаем это, и ей в первую очередь поклоняемся! Именно она созывает всех нас вместе - эта смерть не может затмить собой ни радости надежды, ни существующего благоволения, ни небесных привилегий, но лишь помогает нам полностью осмыслить эту благодарность его смерти, и все это, поистине, есть плоды милосердия.

Петр и бывшие с ним спали, когда это происходило, и Лука указывает на это состояние, чтобы обратить наше внимание на нравственную суть дела. Таково было нравственное состояние учеников, хотя казалось, что они являлись его опорой; слава его была для них слишком возвышенной, чтобы они смогли полностью насладиться ею. И те же самые ученики, заснувшие на горе преображения, некоторое время спустя спали в саду, когда Иисус находился в мучительном состоянии, предчувствуя свой близкий конец. И я убежден, что следующие две склонности очень близки друг другу: бесчувственность и безразличие. От того, кто имеет обыкновение закрывать глаза на что-то в одном случае, нельзя ждать, что в другом случае он проявит себя должным образом. “Но, пробудившись, увидели славу Его, и двух мужей, стоявших с Ним. И когда они отходили от Него, сказал Петр Иисусу: Наставник! хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: одну Тебе, одну Моисею и одну Илии, - не зная, что говорил”. Как мало истинной чести оказывают Христу люди, даже святые, чтобы Он мог положиться на них! Петр думал, что восхваляет своего наставника. Но давайте отдадим это на суд Бога. Его Слово показывает теперь не прославленных людей, но Бога славы. Отец не мог снести подобных слов, высказанных Петром, не выразив упрека. Несомненно, на горе Петр намеревался выказать этими словами свое почитание Господа, тогда как Матфей и Марк описывают его несостоятельность в аналогичной ситуации; это была уступка традиционному мышлению и человеческим чувствам в отношении распятия и славы. Многие и сейчас, как Петр, стараясь всего лишь выразить свое почтение Господу, прибегают к таким средствам, которые на самом деле лишают его особой и благословенной части его славы. И лишь Слово Бога может рассудить все это; но человек и традиции мало заботятся об этом. То же касается и Петра - тот самый ученик, который не желал страданий Господа, предлагает поставить Господа на одном уровне с Илией и Моисеем. Но Бог Отец говорит из облака, давая хорошо знакомое знамение присутствия Сущего, знамение, значение которого понятно по крайней мере каждому иудею. “И был из облака глас, глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, Его слушайте”. Как свидетели, они ничего не значили перед свидетельством того, кому предстояло столько испытать. Они находились на земле. Он был Сыном неба, и был выше всех. Они несли свидетельство Христу как таковому, даже будучи его учениками; но Он был отвергнут, и это отречение от него, по милосердию Бога и его мудрости, открыло путь и дало основание для того, чтобы воссияло его звание, которое было известно Отцу о его Сыне, ибо на этом основании должно было быть воздвигнуто собрание и должна была быть установлена связь с небесной славой. Сын предъявлял свое единственное требование: чтобы его услышали. Так решает Бог Отец. Что в сущности могли они ответить? Они могли лишь говорить о нем, как только узнали об Отце, хотя сам Он гораздо лучше рассказал о себе. И Он должен был здесь говорить без их помощи; здесь Он сам должен был раскрывать истину о Боге, ибо таким Он был и такой была вечная жизнь. “Сей есть Сын Мой Возлюбленный, Его слушайте”. Именно это и хотел Отец сообщить ученикам Христа на земле. И это являлось самым главным. Ибо это не просто слова, превозносящие и восхваляющие Иисуса, но то, что Отец говорит о своем Сыне апостолам на земле, не святым, пребывающим во славе, а святым в их природном телесном состоянии, и говорит, чтобы они поняли его собственное благоволение к своему Сыну. Он не желает, чтобы они умаляли славу его Сына. Никакое сияние, исходящее от людей, находящихся в ореоле славы, не должно ни на мгновение заставить забыть о безграничной разнице между ним и этими людьми. “Сей есть Сын Мой Возлюбленный”. Они были только слугами, и их высший долг заключался в том, чтобы свидетельствовать о нем. “Сей есть Сын Мой Возлюбленный, Его слушайте. Когда был глас сей, остался Иисус один. И они умолчали, и никому не говорили в те дни о том, что видели”.

И все же я обошел другой вопрос, который не следует оставлять теперь без внимания. Когда Петр говорил, еще перед тем, как они услышали голос Отца, явилось облако и осенило их. Они же перепугались, когда вошли в это облако. И в этом нет ничего удивительного, ибо это имело некоторое отличие от славы того царства, которое они ожидали, и даже превосходило ее. Каким бы благословенным и исполненным славы ни было царство, они не убоялись ни вида людей, явившихся в славе, ни самого Иисуса, находившегося в центре этой славы. Они не устрашились, когда увидели это свидетельство и подобие царства небес, ибо каждый иудей искал это царство и ждал, что Мессия установит его со славой. Они достаточно хорошо понимали, что так или иначе святые из прошлого явятся вместе с Мессией, когда тот воцарится над послушным ему народом. Ничто из этого не вызывало ужаса. Но когда была явлена высшая слава в своем ослепительном свете (ибо вокруг был свет и не было тьмы), свидетельство присутствия Сущего, и когда Петр, Иаков и Иоанн увидели, что вместе с Господом в то облако вошли люди, то это превзошло все их ожидания. Никто из ветхозаветных святых не пришел бы к мысли о том, что человек может пребывать в одной с Богом славе. Но именно это и открывает нам Новый Завет. Это и есть та великая тайна, которая веками была скрыта Богом от многих поколений. И, действительно, она не могла быть открыта до свидетельства и отвержения Христа. Теперь именно это вызвало особую радость и надежду христиан в Сыне Бога. Но об этом не может быть и речи, когда об обещанном блаженстве и власти в царстве небес помышляет погруженная во мрак земля. Как одна звезда отличается от другой и небесная слава от земной, так существует и то, что должно превосходить это царство, и это обнаруживается при раскрытии личности Сына, а также в общении с Отцом и Сыном, а теперь находит радость в силе Духа, ниспосланного с небес. В соответствии с этим и сразу после этого мы видим, как Отец торжественно свидетельствует о своем Сыне, ибо нет другого ключа, чтобы получить доступ к этому облаку славы для человека, кроме Его имени, нет иных средств возвестить о Нем, кроме как через Его дела. Он не был таким Мессией, которого ждали. Будь Он просто Мессией, человек никогда бы не смог вступить в это облако. Но вступил потому, что Он был и есть Сын. Так как Он, образно говоря, вышел из этого облака, то именно Он и ввел в него грешного человека, хотя в этом существенную роль сыграло распятие. Поэтому страх Петра, Иакова и Иоанна в этом особом случае при виде людей, входивших в облако вместе с Сущим, на мой взгляд, является наиболее важным. И теперь мы видим это здесь, и это, можно сказать, чрезвычайно тесно связано не с царством, но с небесной славой - домом Отца, вступившего в отношения с Сыном Бога.

Господь спускается с горы, и мы видим обычную человеческую жизнь. “Вдруг некто из народа воскликнул: Учитель! умоляю Тебя взглянуть на сына моего, он один у меня: его схватывает дух, и он внезапно вскрикивает, и терзает его, так что он испускает пену; и насилу отступает от него”. Здесь изображен человек, ставший предметом постоянных нападок со стороны вселившегося в него беса, или, как говорится о нем в другом месте, подчиненный его воле. “Я просил учеников Твоих изгнать его, и они не могли”. Господь был глубоко опечален тем, что хотя в его учениках и жила вера, но она была слишком бездействующей перед трудностями, что едва ли могла бы воспользоваться силой Христа, чтобы помочь глубоко страдавшему человеку. О, каково было Христу видеть это! Что чувствовало его сердце, когда имевшие веру в то же время недооценивали его силу, ибо Он был объектом и источником этой веры! Именно это и могло быть пагубным для христианства, и явилось основанием для разрыва Господом всех его отношений со своим древним народом. И когда Сын человека явится на землю, найдет ли Он там веру? А теперь взгляните на все, что делается от его имени, хотя бы с современных позиций. Несомненно, люди признают Христа и его силу. Они крестятся во имя его. На словах его славу признают все, за исключением явных безбожников, но где же та вера, которую Он искал? Однако утешительно то, что Христос никогда не отступит от своего дела. Поэтому, хотя мы и видим, как само евангелие становится в этом мире предметом торговли и как его любым возможным способом продают в угоду человеческому тщеславию и человеческой гордыне, Бог не отказывается от своих замыслов. Господь ни в коем случае не одобряет существующего положения дел, но милосердие Господа неизменно, и дело Христа должно быть совершенно. Бог выберет, что ему нужно из этого мира, пусть даже из худшего, что в нем есть. Короче говоря, Господь показывает здесь, что неверие его учеников проявилось в их бессилии почерпнуть от его милосердия, чтобы употребить его на пользу дела в данном случае. “Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами и буду терпеть вас? приведи сюда сына твоего”. И после проявления перед ними силы сатаны Господь возвращает сына отцу.

“И все удивлялись величию Божию”. Но Иисус тотчас же говорит о своей смерти. Нет ничего прекраснее этого. Содеянное Иисусом могло чрезвычайно высоко поднять его в глазах людей как власть имеющего, но Он тотчас же говорит ученикам, что скоро будет отвергнут, предан смерти и умрет. “Вложите вы себе в уши слова сии: Сын Человеческий будет предан в руки человеческие”. Он был избавителем от власти сатаны. Ученики оказались бессильными перед лицом врага, и это было вполне естественным. Однако что мы скажем, услышав, что Сын человека будет предан в руки человека? Здесь неверующие, как всегда, оказываются в затруднительном положении, не зная, как сопоставить эти две вещи. Это действительно покажется противоречивым как в нравственном, так и в интеллектуальном плане, ибо как может могущественнейший из избавителей, попав в руки людей, оказаться явно слабее всех тварей, кого Он сам создал?! Но именно так это должно было быть. Если грешника необходимо было спасти, если милосердие Бога должно было найти справедливое основание для оправдания неправедных, тогда Иисус, Сын человека, должен был быть предан в руки человека, а уж затем должен был неистово возгореться каменный костер, являющий собой божественный приговор, когда Бог сделал его жертвой за наши грехи. Все, что смогли сделать те люди, сатана и даже сам Бог, величайшим бременем легло на него.

Далее Господь, являя в себе не только силу, сокрушающую дьявола, но и слабость, воспользовавшись которой люди распяли его, дает урок ученикам по поводу их рассуждений. Дух Бога доводит до нас их спор по поводу того, кто из них самый великий, - пустое, недостойное соперничество во все времена, которое тем более недостойно в присутствии Сына человека! Таким образом, можно видеть, что Лука в своем евангелии одновременно говорит о внешних событиях и о лежащих в их основе принципах. Господь делает ребенка, презираемого теми, кто претендовал на величие, упреком в адрес своих тщеславных учеников. Сами они выглядели довольно ничтожными против дьявольской силы. Могли ли они выглядеть великими, несмотря на уничижение своего учителя? И снова раскрывается духовный настрой евангелия по Иоанну, хотя оно и не характеризует его с точки зрения служения, как это показано у Марка. Не следует забывать, что здесь это особым образом используется как средство для наставления нас на путь признания того, что, выполняя свой долг, мы не должны отрицать силу Бога в служении других, пусть они даже не с нами. Лука не говорит здесь об этом подробно; он просто выдвигает нравственный закон: “Не запрещайте, ибо кто не против вас, тот за вас”.

Затем мы видим, как Он порицает душевное состояние Иакова и Иоанна в ответ на оскорбление, которое нанесли жители самарянской деревни нашему Господу. Это было проявлением того же эгоизма, только в другой форме. Но Господь запрещает им и укоряет их, говоря, что ученики не знают, какого они духа, ибо Сын человека пришел не губить человеческие души, а спасать. Все эти уроки ясно свидетельствуют о распятии - его позоре, отвержении и муках, обо всем том, что человек избрал для того, чтобы использовать против имени Иисуса или против тех, кто принадлежит Иисусу, который шел своим путем на Голгофу, и об этом так выразительно написано здесь. Он твердо решил следовать в Иерусалим, где должно было совершиться его искупительное дело.

В соответствии с этим в конце главы нашему вниманию представлены другие уроки, которые, тем не менее, связаны с вышеизложенным; они несут в себе осуждение того, чему не следует быть, и определение того, чему должно быть в сердцах людей, которые заявляют, что готовы следовать за Господом. Это замечательным образом взаимосвязано. Сначала “некто сказал Ему: Господи! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел”. Здесь обнаруживается то, что было скрыто под маской показной искренности и преданности; но эти, казалось, прекрасные порывы были истинно плотскими, совершенно недостойными Господа и оскорбительными для него, и Он тотчас же указывает на это. Каким должен быть человек, который действительно готов следовать за Господом, куда бы тот ни пошел? Человек, который нашел все в нем, захочет ли от него земной славы? Сам Иисус собирался принять смерть, и на земле Он не имел места, где приклонить голову. Как мог Он дать что-либо такому человеку? “А другому сказал: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие”. Итак, здесь перед нами истинная вера; и где таковая существует, там она есть нечто большее, чем просто теория, там мы сталкиваемся с затруднениями. Поэтому второй человек начинает оправдываться, ибо чувствует, с одной стороны, притягательность слов Иисуса, но в то же время он еще не свободен от той силы, которая влечет его плоть. Он осознает всю серьезность дела, но чувствует и препятствия на своем пути. Поэтому он ссылается на естественные потребности сердца, на сыновний долг к умершему отцу. Но Господь хотел бы, чтобы он оставил это право за теми, кто не был призван Господом, говоря: “Предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие”. Другому же, который говорит: “Я пойду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне проститься с домашними моими”, Господь отвечает, что царству Бога необходимо придавать первостепенное значение и человек без остатка должен посвятить себя служению ему, ибо горе тому человеку, который, возложа свою руку на плуг, оборачивается назад! Не готов такой для царства Бога. Кто не сможет усмотреть во всем этом суждения сердца, присущие человеческой природе, в какой бы привлекательной форме они ни выражались. И какую смерть эгоистичного естества предполагает служение Христу! Иначе какое может проявиться безверие, даже если человек и не внесет всякий хлам в дом Бога и, возможно, не осквернит его храм. К этому ведет самоуверенность, в которой дьявол видит свою опору.

Далее нашему взору (гл. 10) представлено замечательное поручение семидесяти ученикам, о котором повествует только Лука. Оно действительно носит важный и решающий характер и является более безотлагательным, чем поручение двенадцати в девятой главе. То была миссия милосердия, с которой эти семьдесят были посланы тем, чье сердце жаждало жатвы милосердия, но оно облечено в своего рода последнее предостережение и проклятие, произнесенное здесь в адрес городов, где его труды пропали даром. “Слушающий вас Меня слушает, и отвергающий вас Меня отвергается; а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня”. Это, несомненно, придает той миссии какую-то важную и особую выразительность и в то же время так подходит нашему евангелию. Не вдаваясь в подробности, я хотел бы просто отметить, что когда эти семьдесят возвратились, говоря: “Господи! и бесы повинуются нам о имени Твоем”, то Господь (хотя Он ясно видел перед собой сатану, “спадшего с неба”, и изгнание бесов его учениками явилось лишь первым ударом той силы, которой суждено будет окончательно победить сатану) заявляет им, что это еще не лучший повод для их радости. Никакая власть над злом, какой бы реальной она сейчас ни была и как бы полно она в конечном итоге ни являла славу Бога, не может сравниться с радостью его милосердия, с радостью, вызванной не созерцанием повергнутого сатаны, а близостью к Богу; они сами должны радоваться общению с Отцом и Сыном и тому, что их участие и их имена записаны на небесах. Итак, становится все более очевидным, что его ученикам уготовлено то, что называется небесным блаженством. И об этом Лука говорит больше, чем авторы других синоптических евангелий: “Однакож тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах”. Не то чтобы здесь раскрывалось собрание, но здесь особым образом говорится о положении христиан, пробившихся через небесную твердь. В такой час Иисус, возрадовавшись духом, говорит: “Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение”.

Здесь вы видите это в ином свете, чем у Матфея, который говорит о собрании в связи с разрывом с иудаизмом. Ему, являющемуся семенем женщины, открылась не только полная победа человека над властью сатаны и во имя человека, но, проникая в истину более глубокую, чем царство, Он объясняет те намерения Отца в Сыне, которым все должно быть подчинено и слава которых непостижима для человека. Он открывает смысл своего нынешнего неприятия людьми и тайное блаженство для своих святых. Здесь Он не столько отвергнутый Христос и страдающий Сын человека, сколько Сын, открывающий своего Отца, Сын, которого знает один Отец. И с какой радостью поздравляет Он своих учеников по поводу того, что они видели и слышали (ст. 23,24), хотя затем мы видим, как Он еще более выразительно дает им некоторые наставления, - ведь все представлялось ему ясным! В данном случае Господь доволен светлой стороной жизни, а не просто тем контрастом, какой представляла эта миссия в сравнении с мертвым телом иудаизма, вконец осужденным и отвергнутым им.

В том, с чем мы сталкиваемся далее (см. Матф. 11; 12), раскрывается суть дней субботних, и при этом Господь открыто дает понять недовольным иудеям, что связь Бога с Израилем была нарушена. Он явно нарушал закон субботы, когда заступался за учеников, осмелившихся есть зерно, и когда публично исцелил сухорукого. У Луки мы встречаемся с несколько иным положением дел, в соответствии со стилем Луки, и мы видим человека, воспитанного в почитании закона, но нравственно ограниченного. Один законник встает и говорит: “Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?” На это Он сказал ему: “В законе что написано? как читаешь?” Законник сказал в ответ: “Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя”. Иисус сказал ему: “Правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить”. Но законник, “желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний?”

Это выдвигает на передний план затруднения рассудка, подчиненного иудейскому закону. Это формальная сторона дела: законник не может понять, что значит слово “ближний”, хотя чтобы понять значение слова “ближний”, не требуется большой смекалки. Но последствия этого в нравственном отношении были весьма суровы. Если он говорил то, что имел в виду, то чувствовал ли он когда-либо в своей жизни и поступал ли так, как будто имел ближнего? Следовательно, он не понимал этого. Было непостижимым в некотором роде, чтобы этот случай не рассматривался в уставе синедриона, чтобы в нем не толковали значение непонятного слова “ближний”. Увы! Грешное сердце человека хотело лишь избежать своих прямых обязанностей, требующих любви, которой меньше всего в этом мире обладал человек. Проблема была скрыта в нем самом; и поэтому он искал оправдания себе, хотя это было абсолютно невозможно! Ибо в действительности он был грешником, и ему следовало бы исповедаться в своих прегрешениях. Там, где человек не желает признаться и оправдаться пред Богом, все скверно и фальшиво, все Божье воспринимается превратно, его Слово кажется несущим мрак, а не свет.

Обратите внимание, как наш Господь использует для объяснения данного случая прекрасную притчу о добром самарянине. Если можно говорить о нем как о человеке, то лишь чистые око и сердце могут в совершенстве постичь сущность Бога и насладиться этим; Он без труда узнает своего ближнего. Поистине, милосердный находит ближнего в каждом, кто нуждается в любви. Мой ближний - это человек, нуждающийся в человеческом сочувствии, в божественной добродетели и ясном свидетельстве ее хотя бы через земного человека. Итак, Иисус был единственным человеком, который жил во власти божественной любви, хотя мне нет необходимости говорить, что эта любовь была лишь малой толикой его величия; и поэтому для него не являлось загадкой - “кто мой ближний?”.

Конечно, это не простое отречение Бога от своего народа по своему промыслу, но испытание сердца и воли человека, уличенного в том, что он использовал закон для своего оправдания и для того, чтобы избежать прямого долга перед ближним. Где же во всем этом любовь, необходимая для того, чтобы в мире как-то уподобить человека Богу? Ясно, что не в вопросе законника, которым он отрекся от неведомого ему долга. Несомненно и то, что любовь обитала в том, чей иносказательный ответ самым точным образом передал его собственные чувства и отобразил его жизнь, явившуюся единственно верным воплощением воли Бога касательно любви к ближнему, любви, которой этот несчастный мир ранее не знал.

Как милосердна к нам действенная доброта Иисуса, которая в конечном итоге лишь одна исполняет закон! Как важно понимать, что милосердие истинно исполняет волю Бога в этом, “чтобы оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти, но по Духу”. Тот законник жил по плоти, ему было чуждо милосердие, и, следовательно, в нем не было истины. Какой же жалкой жизнью он, должно быть, жил, и он проповедовал закон Бога, не зная даже, кто были его ближние! По крайней мере, он претендовал на это.

С другой стороны, как мы увидим далее, там, где пребывает милосердие, все становится на свои места, и это проявляется в двух формах. Первое проявляет себя в оценке слова Иисуса. Благодать ставит его превыше всего. Даже если мы посмотрим на двух человек, которых в равной мере можно считать объектами любви Христа, то как же отличается тот, чье сердце преисполнено радости больше всего в милосердии! И там, где выпадет счастье услышать слово Бога от Иисуса или слово самого Иисуса, - там мы найдем истинное сокровище у ног Иисуса. Таково истинное нравственное состояние каждого человека, кому знакомо милосердие. В данном случае это Мария, которую мы видим сидящей у ног Иисуса и внимающей каждому его слову. Она решила правильно, как всегда решает вера (не скажу - верующий). Марфа же суетилась. Она думала только о том, что бы приготовить для Иисуса, как будто бы Он жил по плоти, и не исключала мыслей о том, что причитается ей за это. Несомненно, это имело значение и в некотором роде оказывало ему честь, но это было оказание чести по-иудейски, носило плотской, мирской характер. Здесь воздавалось его телесному присутствию, воздавалось как человеку и Мессии с оттенком возвеличивания своего “я” и своей семьи. Это, естественно, отображено у Луки, который описывает детали нравственного порядка. Что касается поведения Марии, то оно кажется Марфе не более как проявлением безразличия к ее многочисленным суетным приготовлениям. Раздосадованная этим, она подходит к Господу с жалобой на Марию. Ей хотелось бы, чтобы Господь поддержал ее в этом и восстановил справедливость. Господь же оправдывает слушавшую его слово: “А одно только нужно”. Не Марфа, а Мария избрала правильную линию поведения, чего нельзя у нее отнять. Когда в этом мире действует милосердие, не стоит выбирать то, что отвечает сиюминутным потребностям, но необходимо выбрать то, что гарантирует вечное блаженство. Поэтому мы воспринимаем слово Иисуса как частицу благодати Бога, открывающее и сообщающее нам то, что является вечным и от чего нельзя отклоняться.

Далее (гл. 11) речь идет не только о первостепенной важности сказанного Иисусом и не только о неправильном использовании закона человеком (что мы ясно видим на примере законника, который должен был не спрашивать, кто его ближний, а проповедовать это сам); здесь говорится о месте и значении молитвы. Она так же необходима в свое время, и ей отводится должное внимание. Конечно, я должен получить ее от Бога, прежде чем она найдет выход из моего сердца к Богу. Но сначала должно быть то, что внушается Богом, - его откровение об Иисусе. Без его слова нет веры (Рим. 10). Мои собственные мысли об Иисусе могут оказаться пагубными для меня; я вполне сознаю, что если бы это были только мои мысли об Иисусе, то они, несомненно, ввели бы меня в заблуждение и погубили бы мою душу, они были бы оскорбительными для всех. Но здесь мы обнаруживаем важное указание на то, что было бы недостаточным только слушать Иисуса, даже смиренно опустившись у его ног. Он заботится о том, чтобы его ученики испытывали нужду в общении с Богом. И на это Он неоднократно указывает. Прежде всего мы здесь имеем молитву, которая, по мнению Иисуса, необходима его ученикам в их подлинных нуждах и в их положении; это весьма благословенная молитва, оставляющая без внимания ссылки на тысячелетнее царство (как у Матф. 6), но содержащая все просьбы общего и нравственного характера. Во-вторых, Господь требует настойчивых и искренних просьб, обращенных к Богу, в сочетании с его благословением. В-третьих, можно добавить, что Господь упоминает и о даровании Духа, о чем говорится лишь в этом евангелии: “Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Небесный даст [не просто блага, но] Духа Cвятого [наилучший дар] просящим у Него”. Таким образом, величайшим благословением как для язычников (ср. Гал. 3), так и для верующих иудеев был этот дар, просить который и наставляет здесь Господь своих учеников. Ибо Святой Дух еще не был дан. Это было проявлением божественного сердца. Они, поистине, были учениками, они были созданы Богом и все же должны были молиться, чтобы им был дан Святой Дух. Такое их положение продолжалось, пока Господь Иисус находился с ними на земле. Здесь Он не только должен был просить Отца (как в Иоан. 14), чтобы Он ниспослал Святого Духа, но они тоже должны были просить Отца, который, несомненно, дал бы просящим у него Святого Духа. И я далек от того, чтобы отрицать, что и в наше время могут быть случаи, которые можно назвать аномальными, когда люди, сознавшиеся в своих грехах, не находят того мира, который можно иметь через дар Святого Духа. Здесь, по крайней мере, такое объяснение вполне приемлемо, и для этого может иметь важное значение то, о чем так откровенно сказано у Луки; это не было наставлением по промыслу Бога относительно грядущего великого изменения, но, скорее, это было нечто, исполненное глубоких нравственных принципов огромного значения, хотя и под воздействием божественного милосердия. Сошедший с небес в день пятидесятницы Святой Дух значительным образом видоизменил эту истину. Его присутствие с того момента, несомненно, повлекло за собой более важные события, чем ниспослание небесным Отцом Духа тем, кто просил его об этом. И это было великим моментом, когда Отец, оценив дело Иисуса, в ответ ниспослал Святого Духа. Поэтому человек сразу же мог войти в общение с Богом, он мог обратиться к Богу или опереться на искупительное дело Иисуса, мог обрести Святого Духа практически немедленно. Здесь, однако, перед нами тот случай, когда учеников наставляли просить до того, как им было дано благословение. Конечно, в отношении к тому времени мы отчетливо представляем себе две вещи. Они уже родились от Духа, но ждали последующего благословения - дара Духа, особого дара в ответ на их молитву. Ничего не может быть понятнее, и не стоит принижать достоинств Писания. Евангелические традиции настолько же фальшивы, насколько проникнуты Духом в отношении дела Христа и славных результатов этого дела для верующих, даже в наше время. Все, что нам нужно, - это понять отрывки Писания через власть Бога.

Вслед за этим Господь изгоняет беса немоты из человека, который заговорил после исцеления. Это обрушило на Иисуса людской гнев. Люди не могли отрицать силу, которой Он исцелял, но в душе приписывали ее сатане. В их глазах или в их устах тот, кто изгонял бесов, был не Богом, а веельзевулом, бесовским князем. Другие, искушая его, требовали, чтобы Он дал знамение с неба. Господь говорит им, что в своем неверии они приписывают божественной силе, обитающей в нем, злое начало. У Матфея это выглядит как приговор тому поколению иудеев; здесь же это обращение относится к более широкому кругу людей, кем бы они ни были и где бы ни жили, ибо здесь все носит нравственный характер и относится не только к иудеям. Сатана не глупец и не самоубийца, чтобы изгонять себе подобных. А этих людей осудят их собственные сыновья. Истиной было то, что царство Бога достигало их; а они, не чувствуя этого, отвергали его своим богохульством. И в заключение Он добавляет: “Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел; и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там, - и бывает для человека того последнее хуже первого”. Лука обращается главным образом не к иудеям, как Матфей, а ко всем людям. Поэтому здесь пропущена фраза “так будет и с этим злым родом”.

Таким образом, Господь все еще поддерживал отношения с остатком иудеев, хотя уже предвидел гибель поколения иудеев, отвергнувших его. По этой самой причине Дух Бога более отчетливо и ясно представляет его особый план в евангелии по Луке. Было бы естественным оставлять эти наставления внутри отведенных границ. Но нет. Лука по вдохновению расширяет эти границы, он даже повествует о том, каковы будут отношения с каждым человеком, когда нечистый дух каким-то образом оставляет его на время, но когда спасение ему еще не дано или милосердие еще не обитает в его душе. Как говорится, он мог бы изменить характер, он мог бы стать добродетельным или даже набожным, но возродится ли он вновь? Если нет, то тем печальнее для него - тем хуже будет его последнее состояние по сравнению с первым. Предположим, вы обладаете чем-то поистине прекрасным, но если это не будет открыто Святому Духу или в этом не будет обитать Христос, тогда любая привилегия или блаженство будут безнадежно потеряны для вас. Это и хочет выразить Господь, когда женщина, слушавшая его, повысив свой голос сказала: “Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!” Он тут же отвечает: “Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его”. Очевидно, это все тот же великий нравственный урок: никакая естественная связь с ним не идет в сравнение с тем, что имеешь, слушая и запоминая слово Господа, и этому наш Господь постоянно следует далее. Не они ли требовали от него знамения? Они обнаружили свое состояние и оказались в нравственном отношении гораздо ниже ниневитян, которые покаялись от проповеди Ионы. Разве “царица южная”, узнав о мудрости Соломона, не приехала издалека, чтобы поучиться у него? Иона дал знамение не смертью и воскресением, а своей проповедью. Какое знамение получила царица? Какое знамение получили ниневитяне? Иона проповедовал, а Иисус разве нет? Царица приехала издалека, чтобы услышать мудрые речи Соломона, но что значила мудрость мудрейшего в сравнении с мудростью Христа? Разве Он не обладал премудростью и силой Бога? Как они могли требовать знамения после того, что видели и слышали? И было ясно, что с древних времен еще не было подобного греха. Напротив, эти язычники, как бы далеко они ни жили, и как бы невежественны ни были, осудили неверие израильтян и доказали, что израильтяне заслужили справедливое наказание в день страшного суда.

Далее наш Господь взывает к совести. Свет (который Он нес) не был скрыт от людей, а был виден всем. И здесь Бог не упустил ничего, но здесь необходимо было увидеть другое - состояние ока. Было ли оно чисто или худо? Если око худо, то свет обращается в тьму! Если око чисто, то оно не только наслаждается светом, но и само излучает свет, не оставляя места тьме! Фарисеям, которые удивлялись тому, что Господь не мыл своих рук перед едой, Он высказал такой упрек, что им нечего было ответить. Он упрекнул их в том, что они заботятся о внешней чистоте, оставаясь равнодушными к своей внутренней развращенности, и ревниво относятся к соблюдению мелочей, забывая о своих великих нравственных обязательствах. Он осудил их гордость и лукавство. Одному из законников, который пожаловался, что своими словами Он обижает и их, Господь ответил также проклятиями. Подделка под закон и святость Бога там, где нет веры, прямой дорогой ведет к гибели и осуждению судом Бога. Подобное наказание ожидает Вавилон, а затем готово обрушиться на Иерусалим (Откр. 18).

В 12-ой главе Господь готовит своих учеников к вступлению на стезю служения вере, проходящую через скрытую людскую злобу, открытую ненависть и земные искушения. Они должны продолжать благовествование и после того, как Он будет отвергнут. Прежде всего они должны были остерегаться фарисейской закваски, которая есть лицемерие, и всей душой осознавать в себе свет Бога, к которому принадлежат верующие (ст. 1-3). Это и есть сохраняющая сила. Дьявол в своих делах прибегает к обману и грубой силе (ст. 4). Бог же действует в свете и в своих поступках опирается на любовь (ст. 5-7) и доверие, которое Он несет в себе. “Но скажу вам, кого бояться: бойтесь того, кто, по убиении, может ввергнуть в геенну; ей, говорю вам, того бойтесь”. И сразу же (остерегаясь оскорбить то, что всегда истинно и является достоверным для верующего, хотя бы это и было, так сказать, нижним концом правды) Господь являет любовь Отца, спрашивая: “Не пять ли малых птиц продаются за два ассария? и ни одна из них не забыта у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак не бойтесь: вы дороже многих малых птиц”.

Далее Он показывает, как важно исповедовать его имя, и говорит о том, что ждет отвергающих его. Затем Он говорит о том, что не простится хула на Святого Духа, какое бы прощение ни было дано тем, кто богохульствовал на Сына человека, и в противоположность этому обещает помощь от Духа в трудный час перед лицом враждебной мирской церкви (ст. 8-12). Затем один человек обращается к Господу, прося его решить мирскую проблему. Но это сейчас не является его обязанностью. Конечно, как Мессия Он должен будет вмешаться в земные дела и наставить этот мир на истинный путь, когда явится царствовать, но теперь его задача состояла в том, чтобы исправлять души. Для него, как и для людей, если бы их глаза не были затуманены неверием, вопрос “что есть вечное и бренное” был вопросом рая и ада. Поэтому Он наотрез отказался судить людей и делить между ними то, что было мирским. Именно этому многие христиане так и не научились у своего учителя.

Затем Господь разоблачает безрассудство человека в его жадном стремлении к благам этого мира. И однажды в ту самую ночь, когда человек радовался своему процветанию и благосостоянию, Бог потребовал у богатого глупца его душу: “Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет”. Господь открывает своим ученикам, где должны находиться истинные сокровища. Только вера способна освободить от беспокойства и вожделения. Истинные сокровища - это не еда и одежда. Тот, кто питает беспечных воронов, не забудет своих детей, которые для него гораздо лучше птиц. Забота о бренном, напротив, явно свидетельствует о духовной скудности. Почему мы так заняты обогащением? Ведь уже признано, что мы бываем недовольны тем, что имеем. И к чему все это приводит? Лилии затмевают Соломона во всей его славе. То, что занимает мысли народов, не знающих его, недостойно святых, которые призваны искать царства Бога и уверены, что все эти богатства приложатся. “Ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том”.

И опять это приводит меня к мысли кратко упомянуть о том средстве, с помощью которого выражается эта несказанная любовь, и не только Отца, но и Сына, и выражается в двух формах - любовь Сына к тем, кто ждет его, и к тем, кто служит ему. Об ожидающих его говорится в стихах 35,36: “Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи. И вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему”. Это есть сердце, исполненное Христа, и за это Христос распахивает свое сердце навстречу им. Когда Он придет, то усадит их, если можно так выразиться, за стол, сделает все для них, даже будучи во славе. А затем следует труд во имя Христа, но это придет позже. “Тогда сказал Ему Петр: Господи! к нам ли притчу сию говоришь, или и ко всем? Господь же сказал: кто верный и благоразумный домоправитель, которого господин поставил над слугами своими раздавать им в свое время меру хлеба? Блажен раб тот, которого господин его, придя, найдет поступающим так. Истинно говорю вам, что над всем имением своим поставит его”. Говорится не “ждущим так”, а “поступающим так”. Речь идет о служении ему. И это находит здесь свое должное место и выражение. Однако заметьте, что сначала говорится об ожидающих, а уж потом о служащих. О самом же Христе всегда говорится прежде, чем о его деле. Тем не менее Он соблаговолил связать это евангелие с самим собой, и сделал это весьма благодатно, как мы узнаем из евангелия по Марку; и именно там мы могли бы ожидать этого, зная характер евангелия: Он связывает это служение с самим собой. Но когда мы находим аналогичный отрывок у Луки, то там, вместо того, чтобы показать все во взаимосвязи, как в евангелии, посвященном делателю и делу, мы слушаем того, кто дает нам понять разницу между духовным и действенным по отношению к его пришествию. Блажен тот, кого Господь, придя, найдет служащим ему: несомненно, Сын человека того поставит над всем своим имением. Но заметьте разницу: это есть возвышение над его наследством. А что касается ожидающих его, то Он разделит с ними радость, покой, славу, любовь.

Отметьте еще одно событие в этом отрывке евангелия по Луке, также имеющее поразительную особенность. Блаженны лишь те, кто верит в него; а что будет с теми, кто не верит? Соответственно этому, в форме, взывающей к совести, мы видим разницу между слугой, который знал волю своего господина и не делал по его воле, и слугой, который не знал волю своего господина (ст. 47,48). Ни Матфей, ни Марк, ни Иоанн, конечно же, не говорят об этом. Лука проливает свет Христа на ту ответственность, которую несут привитые к масличному дереву язычники, и язычники непросвещенного мира. В то время как слуга из христианского мира был осведомлен о воле своего господина, но остался безразличным к ней или не соизволил исполнить ее, слуга из языческого мира, напротив, совершенно не знал волю своего господина и, конечно, творил беззаконие и зло. Они оба достойны наказания. Но тот, который знал волю своего господина и не исполнил ее, будет бит гораздо больше. Быть крещенным и взывать к имени Господа, творя дела, недостойные его, вместо того, чтобы облегчить тяжкий грех в день суда над лицемерами, - значит, заслуживать еще более сурового наказания. В этом гораздо больше мудрости и справедливости, чем в противоположных этому взглядах раннего христианства. Ибо в первом и втором веках господствовало мнение, которое можно было тогда назвать общепринятым, о том, что все люди, умершие без прощения грехов должны быть судимы, но при этом крещеные должны занять значительно лучшее место в аду, чем некрещеные. Так учили отцы церкви. Писание выступает против этого. В отрывке, который мы только что прочли, Лука изображает Господа Иисуса не только предостерегающим, но полностью и навсегда исключающим безрассудство.

Далее, какой бы щедрой ни была любовь Христа, в результате ее теперь должен был разгореться огонь. Ибо ту любовь сопровождал божественный свет, который судил людей; и люди не могли вынести его. Вывод таков: этот огонь уже возгорелся, и, не дожидаясь нового дня или осуществления приговора Бога, он начал действовать уже тогда. Несомненно, любовь Христа зародилась не в результате его страданий, равно как и не от любви Бога. Она была всегда в нем, она лишь ждала полного выражения ненависти человека, прежде чем разрушить все границы и свободно излиться в любом направлении, ведущем к бедствию и страданиям. Таким удивительным образом в этой главе наш Господь утверждает великие нравственные принципы. Люди, наставники, язычники, святые - все возымеют свою долю в своей любви к Христу и в служении ему.

Его приход на землю и присутствие на ней высветили положение как нельзя ужасное - полный, безнадежный распад общества. Как же они не узнали этого времени? Почему они даже по самим себе не рассудили, чему должно быть? Почему это произошло: от избытка зла в его врагах или от избытка милосердия в нем? Глава заканчивается обращением к иудеям, в котором ясно видно, что им грозит опасность, которая является величайшей проблемой, требующей от них немедленных действий. Господь советует им, пока еще Он рядом с ними, примириться с Богом. Если же они не последуют его совету, то будут ввергнуты в темницу и не освободятся, пока не выплатят долг до “последней полушки”. Это было предупреждением израильтянам, которые, как известно, теперь расплачиваются за свое пренебрежение словом Господа.

В 13-ой главе также говорится о необходимости покаяния, но здесь вместе с этим становится ясно, что разговор о наказании людей в назидание был напрасным. Если бы они не покаялись, их ждала бы подобная гибель. Неправильно понятые суды вели к тому, что люди забывали свою вину и свое гибельное состояние перед взором Бога. Поэтому Он настаивает на том, чтобы они немедленно покаялись. Он допускает возможность небольшой отсрочки во времени. Именно сам Господь Иисус умолял о том, чтобы дать еще одну возможность. Если после этого испытания смоковница не сможет давать плоды, то ее следует срубить. Так и тут: приговор приводится в исполнение милосердием, а не законом. Как плохо они понимали, что это было самое верное выражение их самих и что Христос и сам Бог поступали с ними так из-за него. Но позже Господь дает нам понять, что милосердие может действовать и в подобном положении, когда исцеляет женщину, скорченную духом немощи. Он проявил милость Бога даже в тот день, когда его преследовал закон, и осудил злобствующих лицемеров, пытавшихся обвинить его за милосердный поступок лишь потому, что то был субботний день : “Сию же дочь Авраамову, которую связал сатана вот уже восемнадцать лет, не надлежало ли освободить от уз сих в день субботний? И когда говорил Он это, все противившиеся Ему стыдились; и весь народ радовался о всех славных делах Его”. Как всегда, Лука говорит о проявлении души: с одной стороны, он показывает врагов истины, а с другой - тех, кого милосердие сделало друзьями Христа, или тех, кого Он щедро одарил своей милостью. Но Господь также показывает, какую форму примет царство Бога. Пока оно не имеет силы, но именно из малого станет великим на земле и будет бесшумно вырастать, как закваска, положенная в три меры муки. И таким должно было стать царство Бога здесь на земле. И дело здесь не в семени, хорошем или плохом, а в распространении учения, по крайней мере, христианского. Как бы мало такое развитие ни отвечало желанию Бога, мы должны сверять поступки с Писанием, чтобы правильно судить о них. Если Израилю угрожал суд, который, несомненно, надвигался, то как же обстояло дело с царством Бога в мире? По правде говоря, вместо того, чтобы занимать себя вопросом “неужели мало спасающихся?”, следовало бы хорошо подумать, чтобы найти пути нравственного оправдания пред Богом. Это было попыткой протиснуться сквозь “тесные врата”, сквозь которые нельзя было пройти, не получив нового рождения. Многие пробовали войти, но не смогли. Что же здесь имеется в виду? Может быть, это разница между борющимся {Прим. ред.: в английской Библии Д. Н. Дарби начало стиха 24 звучит так: “Боритесь войти сквозь тесную дверь...”} и пытающимся? Я сомневаюсь, что в этом заключается истинное значение высказывания нашего Господа, ибо кто делает ударение на словах “борющийся” или “пытающийся”, тот сомневается в силе, большей или меньшей. Я думаю, что наш Господь имел в виду не это, а то, что многие пытались пробраться в это царство, но не через “тесные врата”, а каким-либо окружным путем. Возможно, они пытались достичь этой цели крещением, соблюдением обрядов, молясь или взывая к милости Бога, однако все эти неверные источники оскорбляют Христа и порочат его дело.

В борьбе за то, чтобы войти через “тесные врата”, человек, на мой взгляд, постигает истинную суть греха и обращается к милосердию Бога во Христе - к покаянию пред Богом и к вере в нашего Господа Иисуса Христа. Христос сам явится тесными воротами, по крайней мере, самого Христа принимают через веру и покаяние. Поэтому наш Господь, открывая это, объявляет приговор Израилю и вместе с тем каждому, кто желал бы получить благодать, но отказывается от пути Бога, пути Христа. Он говорит также об изгнании иудеев и о том, что язычники придут с востока и запада, севера и юга и будут приняты в царство Бога. “И вот, есть последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последними”. И в заключение главы фарисеи усердно предупреждают его: “Выйди и удались отсюда, ибо Ирод хочет убить Тебя”. Но Господь ясно говорит им, что ничто не может помешать ему в его служении, пока не пробил его час. Он падет не от руки Ирода в Галилее, но только в гордом и величественном городе Иерусалиме должен пасть пророк Бога; ни один пророк не может быть уничтоженным вне Иерусалима - такова горькая и неизбежная участь этого города: вырыть могилу отвергнутому и убитому свидетелю Бога. Люди могут сказать и говорят, что ни один пророк не вышел из Галилеи, но это неправда, и истинно то, что если пал пророк, то пал в Иерусалиме. И все же Господь оплакивает этот Иерусалим и не покидает иудеев навсегда, а только на время, но выражает надежду, что настанет такой день, когда их сердца обратятся к нему (2 Кор. 3) и скажут: “Благословен Грядый во имя Господне!” Этим заканчиваются отношения Господа с Иерусалимом, отличные от того небесного света, который струился на его учеников. Он с самого начала и до конца является выражением милосердия, только не по отношению к тем, кто не верит в него, однако, с другой стороны, Он дает нам понять, что как бы страстно ни желал Он проявить милосердие к Израилю, конец всему положили человеческие руки.

В 14-ой главе мы видим, как Господь продолжает творить милосердие. Еще раз Он показывает, что, несмотря на тех, кто предпочитал знамение старого завета милосердному Мессии нового, суббота дала ему возможность явить благость Бога. В 13-ой главе Он исцелял дух немощи - изгонял силу дьявола; здесь же это была обычная человеческая болезнь. Законники и фарисеи при этом наблюдали за ним, но Иисус прямо ставит вопрос; и так как они молчали, Он прикасается к больному и исцеляет его от водянки, а затем отпускает. Неотразим был его ответ на их мысленный вопрос, ибо Он взывал к их совести, к их собственным поступкам. Человек, который пытается сделать доброе дело, чтобы спасти принадлежащее ему, не имеет права подвергать сомнению право Бога творить любовь и милосердие по отношению к тем несчастным, которых Он соблаговолит признать своими. Затем Господь обращает внимание на другое, не на эгоизм лицемеров, не принимающих милосердия Бога по отношению к несчастным страдальцам, а на страстное желание человека что-то значить в этом мире. Господь выдвигает другой великий принцип, по которому действует сам: самоуничижение в противовес самовозвеличиванию. Если человек очень хочет, чтобы его возвеличили, то единственный путь к этому, согласно Богу, - проявить смирение и унизить себя, и именно так поступает душа, подготовленная для царства Бога. Поэтому Он и предупреждает своих учеников, чтобы готовя обед или ужин, они не думали приглашать друзей или людей, которые могли бы дать им воздаяние, а следуя воле Бога и поступая в его Духе, пригласили бы тех, которые не могут воздать им в настоящее время, ибо тогда им воздастся Богом в воскресении праведных.

На это некто из присутствовавших воскликнул: “Блажен, кто вкусит хлеба в Царствии Божием!” Господь же приводит случай, свидетельствующий о противоположном. Что же делает Господь все это время? Он приглашает людей отведать, каков на вкус хлеб в его царстве. Но как они отнеслись к этому милосердному приглашению, судя по евангелию? “Один человек сделал большой ужин и звал многих, и когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: идите, ибо уже все готово. И начали все, как бы сговорившись, извиняться”. Здесь мы видим разницу в том, что Лука не говорит о первом приглашении, о котором рассказывает Матфей. И, кроме того, у Луки каждый отдельно приносит свое извинение. Так, один говорит, что “купил землю”, которую он должен пойти посмотреть, другой говорит, что “купил пять пар волов” и должен их испытать, а третий говорит, что женился и потому не может прийти. Итак, мы видим, что люди, выдвигая разные, на их взгляд, благовидные и подходящие предлоги, стараются не подчиниться справедливости Бога и как можно дольше не принять милости Бога. В итоге слуга возвращается и докладывает своему господину, который от этого приходит в ярость и говорит слуге: “Пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых”. “И сказал раб: господин! исполнено, как приказал ты, и еще есть место”. Особая красота евангелия по Луке заключается именно в этом упорстве, проявленном милосердием, несмотря на праведный гнев. Господин еще посылает своего слугу пойти “по дорогам и изгородям”, убеждая встречных прийти, чтобы, как сказано здесь, “наполнился дом мой”. Об этом ничего не говорится ни у Марка, ни у Матфея. И действительно, Матфей излагает нам события совсем под другим углом зрения, чем мы видим здесь. У Матфея мы видим, как царь посылает войско и сжигает город. Как прекрасна мудрость Бога в том, что Он вставляет в описание, и в том, что опускает в нем! Матфей в конце включает еще и наказание гостя, явившегося на пир без брачной одежды, человека, который явился без приглашения, полагаясь на свой труд или на какой-то обряд (или на все обряды), или на то и другое, но не имеющий веры в Христа. И это особенно было к месту, ибо это евангелие подтверждает дела милосердия, которые должны были вытеснить иудаизм как внешне, так и внутренне.

Затем Господь обращается к массам народа. Он свидетельствует им о препятствиях, которые поджидают человека на пути к нему. Он серьезно предупреждает тех, кто большим числом последовал за ним, говоря: “Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником”. Трудности нравственного характера самым серьезным образом довлели над теми, кто был готов следовать за ним. Разве не лучше и не мудрее было бы им сначала сесть и вычислить все издержки, которые понесут при строительстве башни, чтобы завершить строительство? или сначала посоветоваться, можно ли обойтись малыми силами, чтобы победить противника, гораздо более сильного? Здесь речь идет не о проверке сил человеческим способом, а о том, чтобы отказаться от всего, что имеешь и что дорого тебе, и стать учеником Христа. Ибо так случается, что человек, который хорошо начал дело, на поверку оказывается никчемным. “Соль - добрая вещь”; но что если она потеряет свое свойство? “Чем исправить ее? ни в землю, ни в навоз не годится она”. Ее выбрасывают вон. “Кто имеет уши слышать, да слышит!”

Чудесно и глубоко раскрывает милосердие следующая, 15-я, глава. Становится очевидным в конце предыдущей главы, что человек во плоти не может быть учеником Христа. Таков великий урок. Но теперь перед нами другая сторона милосердия. Если человек терпит неудачу при попытке стать его учеником, то откуда берет учеников Бог? Итак, перед нами благость Бога по отношению к грешникам, явленная в трех притчах.

Сначала идет притча о пастухе, отправляющемся на поиски заблудшей овцы. Ясно, что здесь речь идет о милосердии, проявившемся в Христе, Сыне человека, пришедшем отыскать и спасти заблудших грешников.

Следующая притча повествует уже не о Сыне, который несет бремя, ибо им может быть один Спаситель, Христос. Тем не менее и Дух Бога играет здесь роль, очень благословенную роль, в спасении каждой души, идущей к Богу после смерти. Здесь это не милосердный пастырь, жертвующий своей жизнью, и не великий пастырь, воскресший из мертвых через кровь вечно живого завета, с радостью взваливший на свои плечи однажды пропавшую, а теперь вновь найденную овцу, как это представлено нам только в евангелии по Луке. Здесь перед нами открывается образ женщины, которая зажигает свечу, подметает комнату и тщательно ищет потерянную вещь, пока не обнаруживает ее. Этот образ прекрасно гармонирует с тем, что творит Дух по отношению к душе грешника, не так ли? Не сомневаюсь, что именно это мы видим в образе женщины, а не (если можно так выразиться) выдающегося общественного деятеля, которым всегда является Христос, Сын. Дух Бога действует довольно энергично, но его сила проявляется скрыто от глаз; видны лишь результаты его действий. Он действует не как человек во внешнем мире; и это как нельзя лучше было выражено образом женщины, действующей внутри дома. Именно Дух Бога действует внутри человека, его скрытые тщательные действия не дано видеть душе, однако свеча его слова истинно должна светить. Стоит ли мне указывать на то, что именно роль Духа Бога заключается в том, чтобы заставить Слово нести свет людям? Пастырь не зажигает свечи, Он несет заблудшую овцу на своих плечах. Мы хорошо знаем, что Слово Бога, пастырь, рассматривается в другом отрывке как само являющееся истинным светом, а здесь речь идет о зажженной свече, и поэтому данный образ совершенно не соответствует личности Христа, но точно соответствует тому, что делает Дух Бога. Слово Бога, проповедь Писания можно читать сто раз подряд, но в критический момент оно явит свет для заблудшего. Прилежание проявляется в любом случае, и мы знаем, как Дух Бога снисходит до этого, какое усердие Он проявляет, чтобы это Слово полностью достигло души и засияло ярким светом в нужное время там, где до этого все было погружено во тьму. Соответственно, в другой притче мы видим не активное отступление от Бога; здесь положение хуже, чем в первой, ибо речь здесь идет о мертвом. Это единственная притча из трех, в которой потерянный человек являет собой не живое создание, а мертвое. Так или иначе мы знаем, что обе притчи правдивы, и Дух Бога описывает грешника как при жизни отступившего от Бога (Рим. 3) и как уже умершего, не покаявшегося в грехах и своих проступках (Еф. 2). Мы не сможем понять надлежащим образом положение грешника, пока не найдем сути этих двух притчей. Одна притча была необходима, чтобы показать нам грешника, который при жизни своими поступками отступил от Бога, а другая - чтобы показать грешника, умершего в проступках и делах. И здесь это особенно видно на примере заблудшей овцы в одной притче, и на примере потерянной монеты - в другой.

Вдобавок этому дается и третья притча, так же необходимая (наряду с притчами о потерянной овце и пропавшей неживой монете), в которой представлена история нравственного характера о человеке; отступившем от Бога, но вернувшемся к нему вновь. Итак, притча о блудном сыне с самого начала повествует о человеке, в ней прослеживается момент начала его грехопадения, грешное поведение и страдание грешника на земле, его покаяние и, наконец, мир и радость в присутствии Бога, который сам радуется так же искренне, как другой человек проявляет свое недовольство. В сущности, это верно в отношении каждого грешника. Другими словами, здесь делается некоторая уступка греху или желанию человека жить независимо от Бога, которое далее постепенно усиливает зло в жизни каждого человека. Я не думаю, что в этой главе обсуждается вопрос отступничества от веры чада Бога, хотя общий принцип здесь и там касается возрождения души. Эта мысль является излюбленной для тех, кому ближе доктрина, нежели Писание. Но существуют довольно веские, прямые и решительные возражения против такого понимания главы. Во-первых, это ни в коей мере не соответствует тому, о чем мы только что узнали из притч о заблудшей овце и потерянной монете. И, действительно, мне кажется невозможным сопоставить подобную гипотезу даже с простым и повторяющимся словом “заблудший”, или “потерянный”. Ибо кто может подтвердить, что когда верующий ускользает от Господа, то он заблудший? Единственное, что можно сказать, - это то, что больше всего этому противоречит сама школа, которая больше всех склонна к этому неверному истолкованию. Когда человек верит, то является заблудшей овцой, которую отыскали; несомненно, и он может ошибаться, но Писание после этого никогда не смотрит на него как на заблудшую овцу. То же самое можно сказать и о потерянной драхме, и о блудном сыне, наконец. Во-вторых, расточительного нельзя назвать неверующим; он не просто впал в ересь, он был “заблудшим” и “мертвым”. Как точно эти яркие образы характеризуют того, кто является по своей вере чадом Бога! Они очень подходят и для характеристики Адама и его сыновей, если их в некотором смысле рассматривать как детей Бога. Поэтому апостол Павел сказал афинянам, что “мы Его и род”. Люди являются родом Бога, так как имеют души и несут нравственную ответственность пред Богом, ибо созданы на земле по его образу и подобию. В этом и другом отношениях люди отличаются от зверей, которые есть живые твари, умирающие в смерти. Конечно, зверь имеет душу (иначе он не мог бы жить), но все же, когда он умирает, его душа уходит в землю, как и его тело, в то время как душа человека, когда он умирает (не имеет значения, погиб он или спасен), идет к Богу, так как она и приходит к человеку прямо от Бога. Это то, что во благо или зло существует вечно в духе человека, ибо Бог вдохнул это прямо и непосредственно в ноздри человека. Из евангелистов только один Лука говорит о человеке таким серьезным образом, и об этом пишется не только в его евангелии, но и в книге Деяний. Это связано с тем большим нравственным местом, которое отводится человеку как объекту божественного милосердия. “У некоторого человека было два сына”, то есть этот человек рассматривается с самого его происхождения. Затем мы видим, как его сын все больше и больше удаляется от Бога, пока совсем не опускается. Но тут выпадает счастливый случай проявления милосердия; и человек, может, и не глубоко, но реально осознает свой отход от Бога, а также свои развращенность, грех и гибель. Это было вызвано острой необходимостью, которую он осознал, - сильной нуждой, ибо Бог соблаговолил использовать всякое средство в своем милосердии. Именно стыд, страдания и несчастья привели его к тому, что он почувствовал, что гибнет. Но почему он опять обращается к тому, от кого отступился, и почему милосердие вкладывает в его сердце признание благости Бога и своей развращенности? Милосердие реально действовало в нем. Это было раскаяние - раскаяние пред Богом, ибо это было не просто сознательное самобичевание и признание неверным прежнего поведения. Это было самоосуждением от Бога, к которому его подвело милосердие Бога, вернув его снова к себе через веру. И он говорит: “Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою”.

Однако нет необходимости в настоящее время останавливаться на том, что, несомненно, знакомо большинству. Здесь можно добавить только одно: перед нами явно история нравственного характера, но здесь еще и другая сторона, а именно пути Христа и милосердие Отца по отношению к вернувшемуся блудному сыну; далее - радость и любовь Бога Отца и приобщение к этой радости блудного сына по его возвращении. Отец принимает его с распростертыми объятиями, приказывает принести для него лучшие одежды и все, что достойно его; он чествует блудного сына. Затем мы видим сына в присутствии отца. Этим объясняется радость Бога, проявляющаяся здесь во всем. В этом отрывке речь идет вовсе не о том, что мы испытаем, когда попадем на небеса, здесь, скорее всего, изображен небесный Дух, творящий добро сейчас на земле, одобряя тех, кто возвратился к Богу. Здесь речь идет вовсе не о том, кем бы мы были, если бы милосердие не возвышало и не поддерживало нас; все обращено к замечательной действенности Христа и радости самого Отца. Это формирует основу и характер общения, которое является принципом христианского поклонения.

С другой стороны, совершенно верно то, что радость, вызванная милосердием, пришлась не по нутру самоуверенному фарисею: он не мог принять к сердцу благоволение Бога по отношению к грешнику; и сцена радостного общения с отцом побудила его к неистовому противодействию пути Бога и его воле. Ибо он есть в такой же степени самоуверенный христианин, в какой блудный сын является верующим, впавшим в грех. Ни один христианин не позволит себе лелеять такие чувства в душе, хотя я не буду отрицать, что следование закону не исключает этого. Однако данный принцип не относится к этому человеку. Любой христианин осознает Бога. Он может и не полностью осознавать свои преимущества и пользоваться ими, но он остро ощущает свои недостатки и нуждается в божественном милосердии, и радуется, когда милосердие проявлено к другим. Разве стал бы Господь описывать христианина вне присутствия Бога? Соответственно, старший брат здесь, я не сомневаюсь в этом, сродни тем, кто осуждал Иисуса за возлежание с грешниками, - самоуверенность в большей степени присуща иудеям, равно как и отрицание милосердия.

В следующей, 16-ой, главе говорится об особых и серьезных наставлениях ученикам в отношении земных благ. Здесь наш Господь прежде всего разъясняет, что время владения земными благами миновало. Теперь речь идет не о том, как удержать бразды правления, а как отдать их. Управляющий осужден. Это было очевидно для Израиля. Неверный управляющий не мог больше занимать свое прежнее положение на земле; и ему ничего не оставалось, как только проявить благоразумие и использовать представившийся удобный случай с видом на будущее. Неверный управляющий используется как орудие божественного наставления, чтобы научить нас, как подчинить будущее нашей цели. Как предусмотрительный человек, он думает о том, что ожидает его, когда он лишится места управляющего, и смотрит вперед и думает о будущем; он не поглощен настоящим, он взвешивает и рассуждает о том, как он будет обходиться, когда его отстранят от управления домом. И он мудро решил воспользоваться должниками своего господина. Чтобы сделать друзьями должников своего господина, он вычитает с их счетов значительную часть долга. Господь говорит, что именно таким образом и мы должны решать земные проблемы. Вместо того, чтобы крепко хвататься за то, что еще вам не принадлежит, и удерживать принадлежащее вам, смотрите на все это как на имущество вашего господина и поступайте с этим так, как неверный управитель из этой притчи. Будьте выше тех неверных, которые смотрят на деньги или на другие материальные блага так, как будто это их собственное богатство. Это не так. Ибо все, что вы имеете на земле, принадлежит Богу. Покажите, что вы выше иудеев и их земных, плотских страстей. Поступайте так, будто все принадлежит Богу, и тогда вы обеспечите себе безопасность в будущем.

Это и есть главная мысль нашего евангелия, особенно начиная с преображения, впрочем как и повсюду. Она заключается в пренебрежении земными сокровищами в нашей жизни, потому что мы обращаем свой взор к невидимому, вечному, к небесным сокровищам. Вера учеников действует с предусмотрительностью дальновидного домоправителя, хотя и ненавидит его несправедливость. Принцип действия их таков: все, что природа считает своей собственностью, принадлежит не мне, а Богу. Чтобы следовать этому принципу наилучшим образом, нужно смотреть на все как на собственность Бога и быть щедрым, думая о будущем. Легко быть щедрым с чужой собственностью. Так поступает вера с тем, что плоть считает своей собственностью. Не считайте вещи своей собственностью, а смотрите на них и поступайте с ними так, будто они есть собственность Бога. Будьте по возможности щедрыми - Он не сочтет это неправильным. Именно на этом Он и настаивает, и вот о чем Он просит своих учеников: “Приобретайте; себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители”. Вы ведь не собираетесь жить на земле вечно, но иная обитель будет вечной. Жертвуйте тем, что природа называет своим, и будете иметь многое. Вера считает земное принадлежащим Богу - свободно жертвуйте этим, думая о непреходящем. Затем Он добавляет к этому содержательный урок: “Верный в малом и во многом верен [по крайней мере, сейчас на это обращают мало внимания], а неверный в малом неверен и во многом”. И, более того, это не только малое настоящее в сравнении с великим будущим, но и “если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны [я пропускаю слово “человеку” {Пред. ред.: в английской авторизованной Библии это место звучит так: “И если вы не были верны в том, что принадлежит другому человеку...”}, ибо здесь подразумевается Бог], кто даст вам ваше?”. Где еще можно найти более прекрасное соприкосновение с божественным, нежели здесь? Именно там, где человек считает вещи своей собственностью, вера передает право Бога другому, а там, где мы согласны считать вещи только собственностью Бога, она оставляет его за нами. Наши сокровища на небесах. Кто верен в малом, тому будет вверено многое на небесах, и кто знает, как пользоваться неправедным богатством сейчас, кто своим сердцем не прирос к нему, кто не смотрит на богатство как на свою собственность, тот обретет там истинные сокровища. Такой замечательный урок дает нам Господь в этой притче.

Далее Господь рассказывает о богаче и нищем Лазаре, открывая нашему взору все, что является светлым и темным как внешне, так и внутри, в будущем и в настоящем. Вот перед нами человек, пиршествующий каждый день, одетый в порфиру и виссон, живущий для себя. А у его ворот лежит другой, страдающий, вызывающий отвращение, так униженный в желаниях и такой одинокий, что собаки делали для него то, что другой человек ни за что бы не стал делать. Но внезапно все изменилось. Нищий умер, и ангелы отнесли его на лоно Авраама. Умер богач, и его похоронили (мы не знаем, был ли похоронен Лазарь); похороны были такими же пышными, как и его праздная жизнь, но в аду, будучи в муках, он поднял глаза. И тут же он увидел благодать, которой был удостоен тот, кого он так презирал, будучи знатен. Это ослепительный свет вечности, проникший в мир, - так Бог оценивает людей на земле, не взирая на внешность. Эта истина открылась теперь душам. Она открылась не для того, чтобы над ней задумываться в царстве теней; об этом нужно думать на земле. И все же притча заканчивается самым подходящим образом: человек, который никогда прежде в своей жизни не думал серьезно о вечном, искренне умоляет Бога! Находясь здесь, он теперь беспокоится о своих братьях. В нем не было истинной любви к душам, но было большое желание предупредить братьев. По крайней мере, он осознал истинную причину своих страданий. Но Господь решительно отвергает его просьбу и объясняет, что у его братьев есть Моисей и пророки: если они не послушали их, то не послушают и того, кто воскрес бы из мертвых. Какая истина и какое подтверждение мы находим в его собственном воскресении из мертвых, не говоря уже о воскресении другого Лазаря во свидетельство своей славы как Сына Бога! Те же, кто не поверил Моисею, отвергли и воскресение Христа, ибо, посоветовавшись, решили предать Лазаря смерти и до сего дня погрязли в собственной подлой лжи (см. Матф. 28, 11-15).