Вступительные стихи (1-8) первой главы представляют самый замечательный предмет, какой сам Бог когда-либо раскрывал человеку, используя его перо, предмет самый замечательный не только в отношении темы, но и с точки зрения заключенной в нем мудрости, ибо то, что представляет нам здесь Святой Дух, есть Слово, вечное Слово, которое пребывало с Богом и восходило от вечности, когда ничего еще не было сотворено. Было бы не совсем верно сказать, что Слово было у Отца, ибо это не совсем точно выражает истину, но оно было у Бога. Слово “Бог” включает не только понятие “Отец” но и “Святой Дух”. Тот, который затем (нет нужды повторять, что всегда) был Сыном Отца, рассматривается здесь как открыватель Бога. Бог, как таковой, не открывает себя - Он являет свою природу через Слово. Тем не менее здесь говорится о Слове, которое было прежде, чем появился кто-либо, кому Бог мог открыть себя. Поэтому оно в самом строгом смысле является вечным. “В начале было Слово”, т. е. когда еще не велся отсчет времени. О том, что принято называть временем, речь пойдет начиная с третьего стиха: “Все чрез Него начало быть”. Ясно, что здесь говорится о происхождении всего сущего, где бы оно ни появилось и кем бы ни было. Небесные существа появились прежде земных, но о ком или о чем бы ни шла речь - об ангелах или людях, о пребывающих на небесах или на земле, - все они его творения.

Итак, тот, кого мы знаем как Сына Отца, представлен здесь как Слово, существующее как субъект до начала бытия, существующее вместе с Богом и само являющееся Богом, то есть имеющее ту же природу, но все же существующее самостоятельно. Чтобы окончательно подтвердить это вопреки представлениям гностиков или представителей других течений, далее говорится, что “Оно [Слово] было в начале у Бога”. {Я не могу не признать тот факт, что Иоан. 1, 2 поразительным образом полностью отвергает то различие между logos endiathetos и logos proforikos, которого придерживаются александрийцы и патристика. Некоторые из греческих отцов церкви, подпавшие под влияние учения Платона, утверждали, что logos было задумано разумом Бога извечно, но выражено только тогда, когда настало для этого время. И этим воспользовались арианцы, которые, как и другие неверующие, жадно искали человеческих преданий. Апостол Иоанн утверждает здесь, пребывая в Святом Духе, извечную личность Слова, бывшего с Богом} Обратите внимание на следующее - “Слово было у Бога”, но не говорится: “У Отца”. Как Слово соотносится с Богом, так соотносится и Сын с Отцом. Здесь мы имеем самое точное определение, выраженное в то же время самыми краткими терминами, которое раскрывают нам те глубочайшие истины, которые знал и мог поведать человеку только один Бог. Конечно, лишь Он один открывает истину, ибо она не представляет собой голое знание каких-либо фактов, какую бы точную информацию они ни передавали. Даже если бы все сообщалось самым точным образом, это все равно не было бы подобно божественному откровению. Подобного рода сообщение все же отличалось бы не только качеством, но и формой. Откровение от Бога не только утверждает истину, оно, вместе с передачей человеку знания, воздействует на него духовно, воспитывает его мысли и чувства согласно своей божественной природе. Бог дает о себе знать в том, что Он сообщает о Христе, через Христа и во Христе.

В рассматриваемом нами случае очевидно, что Святой Дух во имя славы Бога берется открыть людям то, что самым тесным образом связано с божественностью и направлено к вечному блаженству всех, пребывающих в личности Господа Иисуса. Именно поэтому данные стихи сообщают о Христе, нашем Господе, не “от”, а “в” начале, когда еще ничего не было сотворено. Однако, исходя из его вечного бытия, ни в коем случае нельзя утверждать, что его не было, но, напротив, Он был. И все же был не один. Был еще Бог не только Отец, но и Святой Дух, кроме самого Слова, которое было Богом и имело ту же божественную природу, что и они.

Итак, не сказано, что в начале Он был в смысле своего происхождения, но сказано, что Он существовал. И существовало Слово прежде всякого времени (предвечно). Когда же в 14-ом стихе указывается великая истина воплощения, то утверждается не то, что Слово начало быть, а что оно стало (egeneto) плотью, то есть начало быть таковым, и эта мысль представляет еще больший контраст по отношению к тому, о чем говорится в стихах 1 и 2.

Значит, в начале, прежде чем что-либо было сотворено, было Слово, и это Слово было у Бога. Это было что-то личностное в Боге, и Слово явилось особого рода личностью (но не как воображают ее себе люди в виде эманации во времени, которая, хотя по сути вечна и имеет божественную природу, исходила от Бога как ее источника). Слово имело присущее ему личностное начало, являясь в то же время Богом - “Слово было Бог”. Более того, как вытекает из следующего стиха, Слово было в начале у Бога. Эта личностность была вечной, как сама жизнь, находясь не внутри Бога (как нечто мистическое), а пребывая с ним. Я не могу представить более ясной и полной характеристики этому, нежели то, что выражено несколькими простыми словами.

Далее характеризуется сознательное начало Слова. И как точно оно передано словами: “Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть”! Нигде в других отрывках нет более выразительных слов, хотя неверие могло бы найти повод придраться к этим словам и охарактеризовать их как производящие чисто внешний эффект. Здесь Святой Дух использует самые подходящие выражения, доказывающие, что все начало быть или получило жизнь через Слово, за исключением того единственного, что всегда получало существование вне его, той формы выражения, которая оставляет место для несотворенных существ, которые, как мы уже видели, пребывали вечно, раздельно и равно Богу. Итак, утверждается, что Слово является источником всего, что получило существование, что нет ни одного существа, которое бы возникло помимо него. Поэтому исключается всякое предположение, что любое творение могло произойти от кого-либо еще, помимо Слова.

Истинно и то, что в других отрывках Писания мы узнаем о Боге как о Создателе всего существующего. Мы знаем, что Он создал миры через Сына. Но в Писании нет и не может быть никаких противоречий. Дело в том, что все созданное было сотворено по верховной воле Отца, а Сын, Слово Бога, был тем, кто использовал силу Святого Духа и ничего не делал без этой силы, что, смею добавить, нам тщательно растолковывает Писание. Это особенно важно ввиду того, что подразумевается Святым Духом в евангелии по Иоанну, потому что его цель здесь - засвидетельствовать божественную природу и свет Бога в личности Христа. Поэтому мы узнаем здесь не просто о том, что Господь Иисус был рожден женщиной, и рожден под властью закона, чему отводится важное место у Матфея и Луки, а о том, что Он был и есть подобен Богу. С другой стороны, ничего похожего не говорится у Марка. Родословие Иисуса, которое встречается у Матфея или у Луки, там было бы совсем неуместно, и причина этого ясна. Ведь Марк ставил целью показать, что хотя Иисус и был Сыном Бога, но на земле исполнял миссию слуги. А коль скоро речь о слуге, то из какого бы знатного рода Он ни происходил, незачем сообщать его родословие. От слуги требуется лишь то, чтобы хорошо была исполнена работа, а родословие здесь не имеет значения. Итак, пусть Он был даже Сыном самого Бога, Он таким совершенным образом снизошел до положения слуги и так понимающе отнесся к этой миссии, что то родословие, необходимое в евангелии по Матфею и преисполненное несравненной красоты и ценности в евангелии по Луке, стало совсем ненужным в евангелии по Марку. По еще более глубоким причинам оно не могло иметь места и у Иоанна. У Марка отсутствие родословия объясняется тем уничижительным положением зависимости, которое соблаговолил принять Господь. И, напротив, родословие исключено из евангелия по Иоанну из-за того, что здесь Он представлен стоящим выше всякого родословия. Здесь Он является источником родословия целого народа, родоначальником всего существующего! Поэтому мы смело можем сказать, что в евангелии по Иоанну что-либо подобное на родословие не может быть включено из-за характера этого евангелия. Если допустить здесь наличие родословия, то им должно быть только то, что изложено во вступлении Иоанна, - те самые стихи, которые так захватывают нас, демонстрируя божественную природу и вечную индивидуальность ее бытия. Он был Словом, и Он был Богом, и, если можно забежать вперед, добавим - Сыном, единородным Сыном Отца. Это и является здесь его подлинным родословием. Основание этого очевидно: на всем протяжении евангелия по Иоанну Он представлен как Бог. Несомненно и то, что Слово стало плотью, как мы можем теперь видеть даже в этом вдохновенном вступлении, то есть здесь утверждается истинность того, что Он стал человеком. Именно человечество стало тем окружением, куда Он вошел. Божественность была той славой, которая принадлежала ему извечно, она была природой его собственного вечного существования. Она не была ему подарена. Нет и не может быть никакой второстепенной, наследованной, подчиненной божественности, хотя и людей могут называть богами как уполномоченных Богом в правлении и представляющих его. Он же был Богом до начала творения, прежде чем пошел отсчет времени. Он был Богом независимо от каких-либо обстоятельств. Таким образом, как мы видим, апостол Иоанн настаивает на том, что Слово существует вечно, является особым субъектом и имеет божественную природу, и, кроме того, он подтверждает его ярко выраженную личностность.

Таково Слово, обращенное к Богу. Далее мы познаем его, как имеющего отношение ко всему созданному. В предшествующих стихах речь шла исключительно о его бытии. В третьем же стихе Он действует, создает, является причиной появления всего, начавшего быть, - без него ничто не стало бы существовать, что существует. Нет ничего понятнее, нет ничего более исключительного.

В следующем (4-ом) стихе о нем говорится нечто еще более важное: речь идет не о его созидательной силе, как в 3-ем стихе, а о жизни. “В Нем была жизнь” - благословенная истина для того, кто знает власть смерти над этим низменным миром! И к тому же, как добавляет Дух, “жизнь была свет человеков”. Ангелы не входили в тот круг, он не был очерчен и избранным народом - “жизнь была свет человеков”. Жизнь была не в человеке, пусть даже безгрешном. В лучшем случае первый человек Адам стал живой душой, когда Бог вдохнул в него жизнь. Но даже о святом нельзя сказать, что в нем есть или была жизнь, хотя он и наделен жизнью, ведь он имеет жизнь только в Сыне. В нем, Слове, была жизнь, и жизнь эта была светом людей. Такова эта связь.

Несомненно, что бы ни было открыто древними, касалось его. Какое бы слово ни исходило от Бога, оно было через него, который был Слово и “свет человеков”. Однако в те времена Бог не был открыт, ибо Он был под покровом в святом-святых или посещал людей в образе ангелов. Но мы читаем: “И свет во тьме светит”. Заметьте абстрактность сказанного: он “светит” (не “светил”). И как печально, что придя в мир, свет нашел там только тьму, и какую тьму. Непроницаемую и безнадежную! Любая другая тьма отступила бы и рассеялась перед светом; “и тьма не объяла его” (т.е. здесь констатируется конкретный факт, а не только абстрактный принцип). Она была угодна человеку хотя бы потому, что свет был послан людям, чтобы человек не мог оправдать свой грех.

Но позаботились ли о том, чтобы свет был явлен человеку? Каким же способом можно было овладеть им? Бог, конечно, мог сделать это, но не остался ли Он к этому равнодушным? Бог дал свидетельство: сначала был послан Иоанн креститель, затем явился сам свет. “Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн”. Он обходит стороной всех пророков, минуя все предварительные отношения с Господом, не намекает на закон и не упоминает здесь даже об обещаниях. Позже он косвенно скажет об этом, но совершенно с другой целью. Тогда Иоанн явился, “чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него”. Но больше всего Святой Дух позаботился о том, чтобы предостеречь нас от всяких ошибок. Разве кое-кто не проводит слишком близкую параллель между светом людей в Слове и тем, кого в последующей главе называют горящей и освещающей лампадой? Пусть они признают свою ошибку. Он, Иоанн, “не был свет” - был только один такой, и не было второго ему подобного. Бога нельзя сравнивать с человеком. Иоанн явился, “чтобы свидетельствовать о Свете”, а не для того, чтобы занять его место или выдать себя за него. Истинный свет есть тот, который, придя в этот мир, “просвещает всякого человека”. Как Бог, Он не только неизбежно связан с каждым человеком (ибо его слава не могла быть ограничена частью человечества), но та великая истина, провозглашенная здесь, связана с воплощением этого вселенского света или откровением Бога в нем человеку как таковому. Закон, как нам известно из Писания, имел временное отношение к чудесам и действовал в определенных целях. Его сфера влияния была ограниченной. Отныне же, с приходом в этот мир Слова, свет так или иначе воссиял над каждым, подвергая осуждению огромное множество тех, которые, как нам известно, не уверовали. Этот свет может освещать человека не только снаружи, но и изнутри, там, где вера явлена через деяние божественного милосердия. Но каким бы ни был свет в отношении к Богу и где бы он ни был дан в нем, ясно одно: нет и никогда не было духовного света вне Христа; все прочее есть тьма. Иначе не могло и быть. Этот свет по своему собственному характеру должен исходить от Бога ко всем. Поэтому сказано в Писании: “Ибо явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков”. Не все люди получают благословение, но, по присущему ему масштабу и природе, оно предназначено всем. Бог посылает его всем. Закон может управлять одним народом, благодать же не желает ограничивать себя, но фактически и она может действовать ограниченно из-за неверия человека.

“В мире был, и мир чрез Него начал быть”. И поэтому мир обязан был познать своего Создателя. Увы, “и мир Его не познал”. С самого начала человек был грешен и, следовательно, полностью потерян. Здесь перед нами неограниченное пространство: не только Израиль, но весь мир. Тем не менее Христос пришел к своему народу, к народу, который принадлежал ему, ибо между ними существовали особые отношения. Тем, к кому Бог особо благоволил, следовало лучше понять, кто Он. Но вышло наоборот. “Пришел к своим, и свои [народ] Его не приняли. А тем, которые приняли Его... дал власть [скорее, право] быть чадами Божиими”. Теперь речь шла не о Сущем и его слугах. И Святой Дух называет их не “сыновьями”, как английская авторизованная Библия, а “чадами Божиими”. Его славная личность теперь никому не позволила бы вступать в отношения с Богом, кроме как членам этой семьи. Такова была благодать, которую Бог явил в нем, истинном и преданном выразителе божественных замыслов. Он даровал им звание детей Бога, но только тем, кто веровал во имя его. Формально сыновьями могли именоваться многие, но только верующие во имя его имели права детей.

Все запреты и наказания отменены. Неведение этого мира было доказано, Израиль был окончательно отвергнут, и только тогда мы узнаем о новом положении детей. Теперь это положение - вечная реальность, которая именем Иисуса Христа подвергает все окончательному испытанию. Есть различие в том, как действует мир и его святые (неведение и отвержение). Верит ли кто-либо в его имя? Пусть же те, кто принял его теперь, станут “чадами Божиими”. Здесь речь идет не о каждом человеке, но о тех, кто верит. Разве они не приняли его? Для них с Израилем или миром все покончено. Плоть или мир нравственно осуждены. Бог Отец с помощью Христа создает новую семью - в Христе и во имя Христа. Все остальные доказывают не только то, что они порочны, но и то, что ненавидят истинную благость и, более того, ненавидят жизнь и свет - истинный свет в Слове. В каких после этого отношениях они могут быть с Богом?

Итак, ясно видно, что этот вопрос совершенно исчерпан с самого начала евангелия по Иоанну. И это является особенностью всего евангелия. Очевидно, что все уже решено. Перед нами не просто Мессия, пришедший и самоотверженно приносящий себя в жертву, полагаясь на ответственность людей, как это мы обнаруживаем в других евангелиях, - здесь с самого начала этот вопрос считается решенным. Свет, придя в этот мир, “просвещает всякого человека” во всей полноте пребывающего в нем свидетельства и тотчас же открывает истинное положение так же верно, как оно будет выявлено в последний день, когда Он будет судить всех, на что далее и указывает евангелие (гл. 12, 48).

Прежде чем Он будет явлен нам в ином образе в 14-ом стихе, мы узнаем тайну, почему не все, а только некоторые приняли Христа. Они приняли его не потому, что были лучше своих ближних. Естественное рождение не имело к этому новому явлению никакого отношения, ведь те, кто принял его, получили совершенно новое рождение - “которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились”. То было совершенно необычное рождение: рождение от Бога, но ни в коей мере не от человека. Верующие обрели новую, божественную природу (см. 2 Петр. 1), которой их наделила благодать. Однако все, что касается природы слова или положения христианина, носило относительный характер.

Однако нам важно понять, как Он вошел в этот мир. Мы уже увидели, что с его приходом свет был пролит на человека. Как это произошло? Слово, чтобы завершить эти бесчисленные дела “стало плотию, и обитало с нами”. Именно здесь мы узнаем, в каком состоянии cвоей личности был открыт Бог и совершилось дело, не то, кем Он был в природе, но кем Он стал. Нам показано великое дело воплощения “И Слово стало плотию, и обитало с нами... и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца”. И в таком образе Он временно пребывал среди cвоих учеников, полный “благодати и истины”. Заметьте, что как бы ни был благословен cвет, будучи нравственной сущностью Бога, истина больше его, и она даруется благодатью. Это и есть открытие Бога, открытие Отца и Сына, а не просто открытие человека. Сын пришел не за тем, чтобы вынести приговор на основании закона, известного людям, и даже не за тем, чтобы провозгласить новый, еще более действенный закон. Ему было поручено совершить нечто более важное и достойное Бога, более подходящее для того, кто исполнен истины и благодати. Он не хотел ничего для себя, Он пришел, чтобы отдать все самое лучшее, что имеет Бог.

Что есть в Боге более истинно божественного, чем благодать и истина? Воплощенное Слово пребывало здесь, “полное благодати и истины”. Слава будет явлена в свое время. А пока было явлено милосердие, активно проявляющее любовь в мире зла и по отношению к этому миру, активно стремящееся раскрыть Бога и человека, и каждую духовную связь с Богом, и то, кем Бог является для человека, - открыть через Слово, ставшее плотью. Это и есть благодать и истина. И таким был Иисус. “Иоанн свидетельствует о Нем и, восклицая, говорит: Сей был Тот, о Котором я сказал, что Идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня”. Придя в то время вслед за Иоанном, Иисус, несомненно, превосходил его по званию, ибо Он “был”, а не родился или не появился, прежде Иоанна. Он был Бог. Это высказывание (ст. 15) является как бы отступлением, хотя и подтверждающим стих 14. Оно связывает свидетельство Иоанна с новым проявлением Христа во плоти так же, как мы видели Иоанна в предыдущих стихах, в которых абстрактно рассматривается сущность Христа как Слова.

Далее, в 16-ом стихе, который как бы подхватывает мысль 14-го стиха, сообщается, что “от полноты Его все мы приняли”. Так щедра и поистине божественна была благодать, что души, достойные похвалы более остальных, были вознаграждены не по мере своих заслуг, но “от полноты Его все мы приняли”. Что еще может быть более контрастным на фоне того порядка, какой установил Бог и познал человек в прошлом? Здесь не могло бы быть ничего общего, и Он не мог дать меньше, нежели “благодать на благодать”. Несмотря на самые выразительные знаки и на указующий перст Бога, который начертал десять строк на каменных скрижалях, закон становится довольно бессодержательным, “ибо закон дан чрез Моисея”. Бог не желает здесь называть закон своим, хотя, конечно, он исходил от него - этот святой, справедливый и прекрасный закон, как сам по себе, так и на практике, если пользоваться им должным образом. Но если Дух говорит о Сыне Бога, закон тут же теряет свою значимость и умаляется до самых крайних пределов. Все уступает той славе, которую Отец воздает Сыну. “Ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа”. Закон, данный таким образом, сам по себе не давал, а требовал. Иисус же, полный благодати и истины, давал, вместо того, чтобы требовать и получать. Он сам сказал, что блаженнее давать, нежели брать. Истину и благодать, сколько бы их ни искали в человеке, не могли найти, ибо их явил на земле лишь Иисус Христос.

И вот Слово стало плотью и стало носить имя Иисуса Христа, той сложной личности, которая явилась в этот мир. Благодать и истина явились через Иисуса Христа.

И, наконец, завершая эту часть главы, мы отметим другой замечательный контраст. “Бога не видел никто никогда; Единородный Сын...” Итак, речь идет уже не о плоти, а о родстве, и потому говорится не просто “Слово”, но “Сын” - Сын в самом высоком смысле этого слова, единородный Сын, и этим Он отличается от всех тех, кого можно назвать сынами Бога в более широком смысле слова. Он - “Единородный Сын, сущий в недре Отчем”. Заметьте, не “был” таковым, но “сущий”. Он рассматривается как сохраняющий ту же совершенную близость с Отцом, которую не в силах разрушить никакие временные обстоятельства или что-либо другое, случившееся с ним. Ничто, даже в малой степени, не отнимет у него его личной славы, никто не ослабит ту тесную связь, которую Он всегда имел с Отцом. Он явился в этот мир, став плотью как рожденный женщиной, но ничто и никогда не умалило его личной славы: ни тогда, когда, рожденный девственницей, Он пошел по земле, ни тогда, когда Он был отвергнут человеком как непризнанный Мессия, ни тогда, когда Он был покинут Богом на кресте за грех, наш грех. При всех внешних изменениях Он пребывал, как пребывал вечно, единородным Сыном в недре Отца. Заметьте, именно таким образом Он заявляет о себе.

Никто никогда не видел Бога. Его мог открыть только тот, кто сам был божественной личностью и находился в близких отношениях с Богом, был именно единородным Сыном в недре Отца. Следовательно, Сын, находящийся в несказанно близких отношениях с Богом, основанных на любви, явил не только Бога, но и Отца. Итак, все мы не только принимаем от его полноты (какой бы неисчерпаемой ни была эта полнота), но и Он сам, будучи Словом, ставшим плотью, будучи единородным Сыном, сущим в недре Отца, имел право открыть всем того, кого Он духовно явил. Сын явил Отца не только своей природой, но и полнотой своей благодати и тем, что являл собой образ Бога.

Едва ли следует указывать на своеобразие подобного свидетельства славы Спасителя. Стоит лишь, веруя, прочесть эти замечательные строки стихов Святого Духа, как мы тотчас же почувствуем, что стоим совершенно на другой основе, целиком отличной от той, на которую опираются другие евангелия. Конечно, и они, как евангелие по Иоанну, были написаны под руководством Святого Духа, но по этой же самой причине они не должны были давать полностью схожие свидетельства. Каждое из них свидетельствовало по-своему, но при этом каждое евангелие благозвучно, совершенно, божественно, хотя и не все они повторяют одни и те же события. Тот, кто вдохновил евангелистов сообщить его мысли об Иисусе, дав каждому из них особое задание, соблаговолил внушить Иоанну величайшее открытие, завершив, таким образом, полноту представления о Сыне Бога.

Далее, как и подобает в данном евангелии, речь идет об отношениях Иоанна крестителя с Господом Иисусом. Об этих отношениях здесь говорится в историческом плане (хронологической последовательности). Мы видим, что здесь имя Иоанна упомянуто в каждой части предисловия нашего евангелиста. Здесь Иоанн еще не объявляет о том, что Иисус собирается установить царство небес.

Об этом мы ничего здесь не узнаем. Ничего не сказано и о лопате в его руке и о том, что Он сожжет солому неугасимым огнем. Все это совершенная истина - об этом говорится в другом месте Писания. О его земных, справедливых требованиях сказано там, где надлежало сказать о них, но не здесь, где речь идет о нем как о единородном Сыне, занявшем присущее место в недре Отца. Перед Иоанном не стояла цель привлечь внимание к нему как к Мессии, даже когда иудеи прислали из Иерусалима священников и левитов спросить у самого Иоанна, кем тот является. Поводов для этого вопроса не было ни в Писании, ни со стороны того, кто задал его. “Он объявил и не отрекся, и объявил, что я не Христос. И спросили его: что же? ты Илия? Он сказал: нет. Пророк? Он отвечал: нет. Сказали ему: кто же ты? чтобы нам дать ответ пославшим нас: что ты скажешь о себе самом? Он сказал: я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу, как сказал пророк Исаия. А посланные были из фарисеев; и они спросили его: что же ты крестишь, если ты ни Христос, ни Илия, ни пророк?” Иоанн даже не говорит о том, что Христос, будучи отвергнутым как Мессия, вступит в еще большую славу. Фарисеям же показалось, что Иоанн недостаточно сказал о Господе, даже не открыл им божественную причину его славы, о которой говорил прежде и скажет потом. {В лучших переводах пропущены выражения, явно заимствованные из стихов 15 и 30} “Иоанн сказал им в ответ ... но стоит среди вас Некто, Которого вы не знаете. Он-то Идущий за мною, но Который стал впереди меня. Я недостоин развязать ремень у обуви Его”. О себе же он сказал, что он не Христос, но об Иисусе не сказал более ни слова. Поразительная недоговоренность! Ведь он знал, кто был Христос. Но здесь Бог не имел целью свидетельствовать об этом.

Иоанн со стиха 29 начинает свидетельствовать своим ученикам. Как полно это свидетельство и как оно созвучно данному евангелию! Иоанн называет Иисуса “Агнцем Божиим, Который берет на Себя грех мира” и в то же время указывает на его вечность, при этом имея в виду свое явление Израилю (ведь Иоанн пришел крестить в воде, и здесь указана причина этого в стихах 25-27). Далее Иоанн свидетельствует о том, что он “видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нем”. Это знамение ясно указывало на то, что именно Он будет крестить Святым Духом и что именно Он есть Сын Бога. Больше никто не мог сделать этого, ибо здесь мы видим его великое дело на земле и его небесную силу. С точки зрения того и другого, Иоанн более подробно свидетельствует о Христе. Христос - Агнец, снимающий грех с мира и крестящий Святым Духом. Тот и другой образ имели отношение к человеку на земле; один - пока Он пребывал на земле, другой - на небесах. Его смерть на кресте несет нечто большее, ясно отвечая первому образу; его крещение Святым Духом последовало за его вознесением на небеса. Тем не менее о его небесном образе здесь говорится мало, потому как в евангелии по Иоанну наш Господь предстает перед нами скорее как воплощение Бога, явленное на земле, нежели как человек, вознесшийся на небеса (о чем больше сказал апостол язычников). У Иоанна Иисус представлен тем, кого можно описать как Сына человека, сущего на небесах; но Он принадлежал небесам, поскольку имел божественную природу. Его возвеличивание там не остается без внимания в данном евангелии, но лишь в исключительных случаях.

Заметьте также, в какой мере оценивается его дело в 29-ом стихе. Как Агнец (об Отце здесь не говорится) Бога, Он должен был претерпеть от этого мира. И вся сила этого звания не будет засвидетельствована до тех пор, пока не будет достигнут славный результат пролития его крови, смывающей последний след греха на обновленной земле, где воцарится справедливость. Это, конечно, относится к нашему времени и действиям той благодати, по которой Бог и ныне посылает благовестие всякому грешнику. И все же только вечный день в полной мере явит то, что принадлежит Иисусу как Агнцу Бога, снявшему грех с мира. Заметьте, что речь здесь идет не о грехах (как многие ошибочно говорят или кричат), а о грехе мира. Жертвенная смерть того, кто есть Бог, далеко не ограничена мыслями об Израиле. И можно ли вообще втискивать ее в узкие рамки? Эта смерть в провидении Бога, пока оно не исполнится во всем своем объеме, превосходит ту цель, ради которой Он таким образом умер. Несомненно, многие истолковывают это неправильно, но именно таков конечный результат его дела как Агнца Бога. Даже теперь верующие знают, что с тех пор перед глазами Бога стоит не грех, а та жертва на кресте, которая устранила грех. Он теперь использует это для примирения с народом, крещенным Святым Духом в единое тело. Скоро Он отнесет это к иудеям, как и к другим народам и, наконец, ко всему миру (за исключением неверующих и порочных). Под этим я имею в виду не индивидуумов, но все творение. Однако нет ничего более бесспорного, чем то, что не принимающий Сына Бога тем более виновен, что он слышал евангелие. Отвержение Христа является неуважением к самому Богу, ибо Он чрезвычайно ревностно относится к славе Спасителя, своего Сына. Не признать его драгоценную кровь - значит, наоборот, сделать свою участь несравненно более худшей, чем участь тех язычников, которые никогда не слышали благую весть.

Как же все это свидетельствует о его личности! Никто другой, как только Бог, не мог вступить в такие отношения с миром. Он должен был стать человеком, чтобы ко всему прочему принять страдания и умереть. Тем не менее именно его смерть явила в нем божественность. То же самое можно сказать и о крещении Святым Духом. Кто мог претендовать на такую власть? Ни один человек, ни ангел, никто из высших, ни архангел, но только один Сын.

В последствии мы видим ту же притягательную силу в общении с отдельными людьми. Ибо если бы в личности Иисуса не присутствовал сам Бог, то была бы явлена не слава Бога, а лишь неправда и соперничество. Ибо ничто не может быть более очевидным, чем путь, на котором Он становится тем центром, вокруг которого собираются все, кто от Бога. Это заметные результаты свидетельства Иоанна крестителя, которые проявлялись уже на третий день (см. ст. 29 и 34). Первое свидетельство, как показано здесь (ст. 29), - это то, когда Иоанн говорит и действует в своей благодати на земле. Очевидно, что если бы Он не был Богом, то положение, занятое несообразно с его уникальной властью, было бы несовместимо с его славой, и по той же причине могло пагубно повлиять на человека. Но Он, будучи Богом, свидетельствовал о божественной славе и сохранял ее здесь на земле. Поэтому Иоанн, который был славным свидетелем по призыву Бога, “гласом” и т. п., именно теперь (с радостью, наполнившей его сердце, и свидетельствуя о нем) обращает своих учеников к Иисусу. Увидев идущего Иисуса, он говорит: “Вот Агнец Божий”. И двое учеников оставляют Иоанна и следуют за Иисусом. Наш Господь поступает как полностью сознающий свою славу, какой действительно обладал.

Следует отметить, что одним из поучительных моментов в первой части данного евангелия является поступок Сына Бога, предваряющий его общественное служение в Галилее. Первые четыре главы предшествуют по времени его служению, описанному в остальных евангелиях. Матфей, Марк и Лука начинают описывать публичное служение Господа с того момента, когда Иоанн креститель уже был заключен в тюрьму. Но все, что повествуется о Господе Иисусе в главах 1 - 4 евангелия по Иоанну, имело место до заключения крестителя в тюрьму. Здесь замечательным образом описаны события, предшествующие служению Иисуса в Галилее или его явлению большому количеству людей. Даже до того, как было явлено чудо, как и в действии тех, кто указывал на его славу, очевидным является то, что Он, хотя в своей душе и не помышлял о возвеличивании своей славы и оставался искренним и скромным, все же был глубоко убежден в том, что является Богом. Он и поступал как Бог. Если Он и проявлял свою власть, то она не только превосходила масштабы человеческой власти, но была явно божественной, хотя и очень скромной и большей частью зависимой от людей. Здесь мы видим, как Он (не как слуга, а как Господь) принимает к себе учеников у избранного вестника Сущего, который должен был подготовить путь ему перед его лицом. Итак, один из двух, которые первыми последовали за ним, сначала находит своего брата Симона и со словами “Мы нашли Мессию” приводит его к Иисусу, который тотчас нарекает его новым именем, используя древние термины, нарекает просто и уверенно, зная его прошлое, настоящее и будущее. И здесь опять, не говоря уже об этом божественном прозрении, мы видим, как изменение или дарование имени подчеркивает Его славу.

На другой день Иисус прямо или косвенно начинает призывать и других следовать за ним. Он говорит Филиппу, чтобы тот следовал за ним. Этот случай приводит Филиппа к Нафанаилу. Когда же Нафанаил приходит к Иисусу, мы видим не только божественную силу, проникающую в души людей, но некое сверхвидение. Перед нами единственный на земле, знающий все тайны. Он видел Нафанаила под смоковницей, Он был Бог. Призвание Нафанаила, несомненно, является типичным для Израиля в последние дни. Это подтверждает здесь ссылка на смоковницу. Об этом же свидетельствует и признание Нафанаила: “Равви! Ты - Сын Божий, Ты - Царь Израилев” (ср. Пс. 2). Но Господь говорит ему, что он должен увидеть более славные дела, и обращается к нему со словами: “Истинно, истинно говорю вам: отныне [не “затем”, а “отныне”] будете видеть небо отверстым и ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому”. Это и есть вселенская слава Сына человека в широком смысле (согласно Пс. 8). Но самое поразительное в ней то, что подтверждается в этом самом отрывке, потому что это слава личности того, кто не нуждался в наступлении дня славы, чтобы повелевать ангелам Бога посещать его, - это знак Сына человека ангелам Бога посещать его.

“На третий день был брак в Кане Галилейской”, где присутствовали мать Иисуса, сам Иисус и его ученики (гл. 2). Превращение воды в вино явило его славу как начало всем знамениям. Он дал и другое знамение, очистив храм Иерусалима, о чем в данном евангелии говорится ниже, равно как и в других евангелиях. Итак, мы увидели, во-первых, то, что люди не только душой тянулись к нему, но и то, что новые души были призваны следовать за ним, во-вторых, что вскоре будет призван Израиль и, наконец, что символ нравственного очищения сменится радостью нового завета, когда придет время Мессии благословить страждущую землю. Однако вместе с этим будет приведен в исполнение приговор над Иерусалимом и его давно оскверненным храмом. Все это явно обращается к дням тысячелетия.

Что касается настоящих событий, то Господь на глазах собравшихся оправдывает правомерность своих действий в храме, ссылаясь на свое родство с Богом как с Отцом, и дает знамение иудеям о храме своего тела как свидетельство силы своего воскресения. Он говорит: “Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его”. Он - вечный Бог. Он - Сын. Он оживляет и воскрешает из мертвых. Он позже был признан Сыном Бога силой воскресения из мертвых. У них (иудеев) были глаза, но они не видели, были уши, но они не слышали, как и не поняли его славы! Хотя это касается не только иудеев, ибо если уж судить о понятливости, то и ученики понимали сказанное им не более иудеев, пока Он не воскрес из мертвых. Воскресение Господа не только более очевидно демонстрирует всем его истинную силу и славу, но и является единственным освобождением его учеников от рабского иудейского влияния. Без этого нельзя понять божественную природу Христа, его Слово, или Писание. Под этим также подразумевается очевидность гибели человека от греха. Итак, это своего рода связующее событие самой важной части данного евангелия, хотя о нем говорится во вступлении. Христос - истинный храм, но не тот, над которым так долго трудились в Иерусалиме. Человек мог бы снести этот храм, разрушить его, как это может сделать человек, оставаясь при этом уверенным в том, что рука Бога благословляет его на это. Но Он был Бог и через три дня воздвиг бы этот храм. Человек был осужден. Другой же человек присутствовал там, Господь с небес, которому вскоре предстояло воскреснуть.

Пока это еще не откровение Бога, присущее ему в обличии Бога во плоти, которое удовлетворило бы нужды людей. Хотя это и не отношения с Богом, основанные на призвании его, но выраженные в какой-то таинственной и косвенной форме, начиная со свидетельства Иоанна крестителя и заканчивая тысячелетним царством Сына, исполненным благодати и истины. Теперь речь идет о состоянии самого человека, о его отношении к царству Бога. Этот вопрос был поднят Господом или, лучше сказать, выяснен им в Иерусалиме, на празднике пасхи, где “многие, видя чудеса, которые Он творил, уверовали во имя Его”. Открывается ужасная истина: Господь “не вверял Себя им”, потому что знал всех людей. Какие уничтожающие слова! Он “не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке, ибо Сам знал, что в человеке”. Это не открытое осуждение людей, но самый суровый приговор, произнесенный самым спокойным тоном. Уже не могло возникнуть вопроса, может ли Бог доверять человеку, ибо было ясно, что Бог больше не мог доверять ему. Теперь речь шла о том, пожелает ли человек доверять Богу. Увы, нет.

Третья глава евангелия по Иоанну продолжает эту мысль. Богу было угодно, чтобы некий почитаемый среди людей учитель, уважаемый как никто другой в Израиле, явился ночью к Иисусу. Господь встречает его и тотчас же в разговоре с ним твердо настаивает на том, что человеку просто необходимо заново родиться, чтобы увидеть царство Бога. Совершенно не понимая необходимости этого для себя, Никодим выражает свое удивление по этому поводу и слышит, как Господь еще больше настаивает на этом: “Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие”. Это было необходимым условием не только для вхождения в какое-то особое место славы, но и для вхождения в любую и каждую часть царства Бога. Итак, мы видим здесь другую сторону истины: Бог не просто пребывает в жизни и свете, в благодати и истине, как открылось во Христе, сошедшим к человеку, но теперь человек осужден в самом корне своей природы и признан, каким бы хорошим он ни был, совершенно неспособным увидеть царство Бога и войти в него. Для этого необходима другая природа, и единственный путь обретения ее - рождение от воды и Духа, использование Слова Бога в живительной силе Святого Духа. Этому лишь соответствует человек, рожденный от Бога. Таким образом, Дух Бога, согласно Слову, неизменно содержится в обращении. Нет другого пути обретения человеком нового рождения. Конечно, это является открытием Христа, хотя здесь Он просто открыл необходимость нового рождения и его источник. Нельзя исправить или усовершенствовать ветхого человека, но, благодаря Богу, новый человек не вырождается и не умирает. “Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух”.

Однако, продолжая, Господь просит Никодима не удивляться тому, что Он настаивает на необходимости второго рождения, ибо Богу необходимо, чтобы человек, таким образом, родился заново. Поэтому Он дает Никодиму знать, что есть действенная благодать Духа. Как ветер веет там, где хочет {Прим. ред.: в русской синодальной Библии часть стиха 8 переводится как “Дух дышит, где хочет...” в отличие от английской Библии, где то же самое место звучит так: “Ветер веет, где хочет...”}, неведомый и неподвластный человеку, так и каждый, рожденный от Духа, свободен в своих действиях. Сначала необходимо новое рождение - Святой Дух оживляет каждую душу, жизненно связанную с царством Бога, а далее Дух Бога принимает активное участие не только как источник или характер, но действуя свыше, что открывает дорогу не только иудею, но “всякому”.

Едва ли нужно подробно опровергать ту грубую и необдуманную точку зрения (высказанную нашими предками) о том, что речь здесь о крещении. В действительности же христианское крещение тогда еще не существовало, а существовало такое крещение, каким крестились ученики, каким крестил Иоанн креститель. Христианское крещение было введено во имя Христа лишь после его воскресения как выражение его смерти. Если бы имелось в виду это крещение, то было бы не удивительно, что Никодим не знал, как это могло происходить. Но Господь укоряет его, учителя Израиля, в том, что он не знал этого; то есть, как учитель, как знаток Израиля и его традиций, он обязан был знать это, если не из опыта, то хотя бы опосредованно. Места из Ис. 44, 3; 59, 21; Иез. 36, 25-27 должны были помочь ему, образованному фарисею, понять то, что Господь имел здесь в виду.

Господь поистине мог идти и шел дальше пророков, даже если проповедовал о том же самом предмете. Он мог говорить в сознании своего божественного достоинства и со знанием (а не просто передавая сказанное пророками или написанное в книгах). “Истинно, истинно говорю тебе: Мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства Нашего не принимаете... и вы не верите, - как поверите, если буду говорить вам о небесном? Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах”. Он (и Он был здесь один) знал Бога и все Божье ощущал в себе, как и знал, несомненно, всех людей и все, что у них внутри. Поэтому Он мог бы рассказать им о небесном так же, как говорил о земном. Но их неверие, проявившееся в их поразительном неведении о новом рождении как обязательном условии пребывания в царстве Бога, доказало, что было бесполезным говорить им о первом, ибо тот, который говорил, был божественен. Никто не восходил на небеса: Бог забрал туда более чем одного; но ни один не восшел туда по праву. Иисус не только мог взойти на небеса, что Он и сделал позже, но Он и сошел с небес; и хотя Он был человеком, Он был Сыном человека, сущим на небесах. Он является личностью, хотя его человеческая природа лишает его прав Бога. Поэтому небесное не может быть не присущим ему, если можно так сказать.

В стихах 14 и 15 Господь впервые намекает на распятие. И здесь о нем говорится не просто как о Сыне Бога или как о Слове, ставшем плотью, но “как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную”.

Как новое рождение необходимо для царства Бога, так и крест абсолютно необходим для вечной жизни. В Слове была жизнь, и жизнь была “свет человеков”. Вечная жизнь не предназначалась для других созданий - она есть добровольный дар Бога человеку, верующему, конечно. Человек, погибший во грехах, - объект его благодати; но в то время состояние человека было таковым, что было бы унизительным для Бога даровать эту жизнь человеку без распятия Христа. Сын человека, вознесенный на кресте, был единственным, ибо сам Иисус принял на себя всю ответственность за последствия этого греха. Если бы даже человека и устроило то, что Он, видя все, только бы осудил порочность человека, а затем тут же отпустил бы его с формальным прощением, то такое никак бы не устроило Бога. Нужно было родиться заново. Но даже этого было недостаточно - “должно вознесену быть Сыну Человеческому”. Было невозможным, чтобы грех человека против Бога не был осужден и не был справедливо наказан в самих его источниках и потоках. Поэтому если закон поднял вопрос о праведности человека, то распятие Господа Иисуса, олицетворяющее в человеке грех, является ответом на это; и все было решено во славу Бога, а Господь Иисус пережил все неотвратимые последствия этого. Следовательно, далее мы видим, что Господь Иисус намекает на эту новую необходимость божественного благословения человека: “И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную”. Но это, как бы ни было достойно Бога и важно для человека, не могло само по себе дать точного выражения того, что есть Бог, потому что через одно это не обнаруживается должным образом ни любви Бога, ни славы его Сына.

Поэтому после того, как Он сначала со всей очевидностью заявил о необходимости распятия, Он далее указывает на то милосердие, которое будет явлено в жертве Иисуса. И здесь о нем говорится не как о Сыне человека, которому “должно вознесену быть”, а как о Сыне Бога, который был отдан. Он говорит: “Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную”. И то, и другое содействует одной великой цели: будет ли Сын человека неизбежно вознесен, или единородный Сын Бога будет отдан во имя любви Бога.

Давайте не будем упускать из вида то, что хотя сказано, что новое рождение или духовное возрождение имеет важное значение для участия в царстве Бога, Господь, настаивая на этом, указывает и на то, что Он не пошел дальше земного в этом царстве. Небесное поставлено в явное противоречие с земным и связано как непосредственно здесь, так и везде с распятием как соотносящим одно с другим (земное с небеcным). См. Евр. 12, 2; 13, 11-13. И опять позвольте мне мимоходом заметить что, хотя мы в общем, несомненно, можем говорить о тех, кто вкушает новое рождение, как об имеющих вечную жизнь, все же Святой Дух воздерживается от утверждения, что какие-либо святые в полной мере имеют вечную жизнь как нечто в настоящем, пока Христос не будет распят и не создаст предпосылку к этому. Но когда Господь говорит о своем кресте не только с позиции законных требований Бога, но и с позиции принесения себя в жертву в своей истинной личной славе как о возможности явить высшее милосердие Бога, тогда (но не раньше) мы узнаем о вечной жизни, и это связано с этими обеими точками зрения. Данная глава преследует такую цель - показать, что не только Бог имеет к этому отношение, но что это связано, во-первых, с обязанностью человека перед его собственной неизменной природой и, во-вторых, с благословением щедрости его благодати, хотя далее и говорится, что духовное состояние человека оказывается еще более порочным в присутствии такой благодати и святости во Христе. “Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него”. Это все решает еще до приведения приговора в исполнение. Судьбу каждого человека определяет его отношение к свидетельству Бога о его Сыне. “Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия”. Другие, самые простые мелочи могут послужить для определения состояния человека, но новая ответственность возникла по причине проявления этой безграничной божественной благодати во Христе, и ее свидетельство выносит решающий и окончательный приговор о том, что неверующий уже осужден пред Богом. “Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы, а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны”.

Далее мы видим Господа и его учеников в сельской местности, как видно, недалеко от тех мест, где крестил Иоанн. И они крестили. Ученики Иоанна поспорили с иудеями об очищении, но сам Иоанн ясно свидетельствует о славе Господа Иисуса. И не было необходимости идти к крестителю и докладывать ему, что все больше людей собирается вокруг Христа. Он сам подчиняется высшей воле Бога, как объясняет. Он напоминает ученикам, что и раньше не претендовал ни на какое иное положение, кроме того, чтобы быть посланным пред Иисусом. Его радость - отрада друга жениха (которому, а вовсе не ему, принадлежит невеста) - осуществилась теперь, когда он услышал голос жениха. “Ему должно расти, а мне умаляться”. Да будет благословен слуга бесконечно благословенного и дарующего благословение учителя! Затем Иоанн говорит о том, какой контраст представляет личность Христа в сравнении с ним и всеми, о свидетельстве Христа и о результате этого свидетельства в отношении его славы и в отношении того, что ждет верующих в Сына и неверующих в него. Он, пришедший свыше, с небес, и есть выше всех. Такова личность Иисуса в сравнении со всеми земными людьми. И таким же особым, не подлежащим никакому сравнению, было свидетельство того, который, сойдя с небес и будучи выше всех, свидетельствовал о том, что Он видел и слышал, как бы это ни отвергалось. Но посмотрите, как благодатен плод принятия этого свидетельства! “Принявший Его свидетельство сим запечатлел, что Бог истинен, ибо Тот, Которого послал Бог, говорит слова Божии; ибо не мерою дает Бог Духа”. Мне понятно, почему в английской авторизованной Библии слова, выделенные курсивом (“unto him”) {Прим. ред.: эти слова переводятся как “ему” и вставлены курсивом в конце стиха 34, последняя часть которого звучит так “... ибо Бог не дает Духа мерой ему”}, пропущены при переводе. Добавление этих слов, на мой взгляд, умалило бы безмерную ценность того, что, по крайней мере, кажется подразумеваемым. Ибо кажется изумительным то, что сам Иисус не только без меры получает от Святого Духа, но также и другим Бог не дает Духа мерой через него. В начале этой главы говорится, скорее, о существенной необходимости действия Святого Духа, здесь же - о том, что Святой Дух дается как привилегия. Несомненно, самому Иисусу был дан Святой Дух, так как была признана необходимость его превосходства во всем над остальным, но это еще в большей степени указывает как на его личную славу, так и на действенность его дела, заключающуюся в том, что теперь Он дает тот же Дух всем тем, кто принял свидетельство и запечатлел, что Бог истинен. И в этом плане такой исключительной (несравненной) является слава Господа Иисуса, облаченная в свидетельство Бога и его венец. Какое же еще более замечательное доказательство может быть, нежели то, что был дан Святой Дух - не какая-то особая сила или удар, но сам Святой Дух, “ибо не мерою дает Бог Духа”.

Все это самым подходящим образом завершается заявлением о том, что “Отец любит Сына и все дал в руку Его”. Ведь Христос не просто величайший из пророков или свидетелей. Он - Сын, и Отец отдал все в его руку. И это самая нежная забота о сохранении его личной славы, что бы здесь ни говорилось. Следствием этого для верующего или неверующего является вечное благо либо вечное зло. “Верующий в Сына имеет жизнь вечную”, а ослушавшийся Сына (в том смысле, что не подчинился ему лично) “не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем”. Таков результат присутствия Сына Бога в этом мире - вечная жизнь для каждого, кто признаёт его славу, принимает его свидетельство и, подчиняясь воле Отца, почитает Сына. Следовательно, это решает все, так как его личность, свидетельство и слава от Бога.

Главы 1-3, которые мы только что рассмотрели, явно носят вступительный характер, говоря о том, что Бог явлен не только в Слове, но и в Слове, ставшем плотью, - в Сыне, открывающем Отца, и его деле, свершенном для этого мира им, Агнцем Бога, и его силе, действующей в человеке и данной ему Святым Духом. Затем Он рассматривается как центр, вокруг которого собираются люди, как путь, которым следуют, как объект, привлекающий даже ангелов Бога, которые нисходят к нему с отверстых небес. Иисус не только Сын Бога и царь Израиля, но и Сын человека, выражающий волю Бога. Это будет явлено в тысячелетии, когда будут праздновать брак и свершится суд (и в центре внимания будет Иерусалим со своим храмом). Под всем этим, конечно, предусматривается осуждение Иерусалима, его жителей и лжецеркви, которая будет тогда. Осуждение их оправдано великими событиями - смертью и воскресением Христа, - которые являются ключом к разгадке всего, что пока еще непостижимо для уразумения даже его учениками. Это объясняет еще одну великую истину того, что недостаточно только присутствия Бога на земле во плоти. Человек морально осужден. Чтобы получить обещанное, иудею, как и другим людям, необходимо родиться снова для царства Бога. Но Дух не ограничен в своих действиях - Он действует и ходит, где желает, словно ветер. Христос, Сын человека, не только будет отвергнут, но будет вознесен на крест вместо получения престола Давида, и только после этого его народ получит не просто благословение, обещанное пророком, а вечную жизнь для всякого верующего, кем бы он (верующий) ни был. Это будет дано как выражение истины и полной благодати Бога в своем единородном Сыне. Затем Иоанн заявляет о своей незначительности перед Христом, свидетельство которого, верят в него или нет, является вечной истиной. Причиной тому является открытие людям его славной личности как человека на земле.

В четвертой главе мы встречаем Господа Иисуса за пределами Иерусалима, вдали от избранного народа, среди самарян, с которыми иудеи не желали общаться, и причиной тому была ревность фарисеев. Итак, “утрудившись от пути”, Иисус садится у колодца, который принадлежал Иакову в городе Сихари. Какая картина отвержения и уничижения! Но это было еще не все, ибо, с одной стороны, Бог позаботился о том, чтобы позволить нам увидеть славу Сына и ту благодать, которой Он был исполнен, а с другой стороны, все это высвечивается еще ярче, когда мы узнаем, как Иисус обращается с самарянкой, грешницей, пользовавшейся дурной славой. Здесь описана встреча такой женщины с Иисусом - Сыном, истинным Богом и вечной жизнью. И явлены были его слова и благодать. “Иисус говорит ей: дай Мне пить”. Женщине показалось странным, что иудей так унижается, прося пить у самарянки. Но что бы было, признай она в нем Иисуса, Сына Бога? “Иисус сказал ей в ответ: если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: “дай Мне пить”, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую”.

Безграничная благодать! Бесконечная истина! И тем более очевидная потому, что она, исходя из его уст, была обращена к той, которая являлась подлинным воплощением греха, ничтожности, слепоты и падения. Но речь здесь идет не столько о благодати и о том, кем была она, сколько о том, кто Он, оказавшийся здесь, чтобы покорить и благословить ее во всех отношениях, и воплощающий собой даже в самом малом Бога и Отца.

Несомненно, Он был там не только усталым путником из Иудеи, но Богом. Бог, исполненный благодати, соблаговолил попросить напиться у той, которой Он мог бы подарить самый драгоценный и нетленный дар - воду, испив которую не будешь жаждать вовек и которая сделается в испившем ее источником воды, текущей в вечную жизнь. Таким образом, был полностью явлен Святой Дух, данный Сыном в уничижении (потому как Бог опирается в благовествовании не на закон, а на дар благодати). Но женщина, хотя заинтересовалась и попросила этой воды, всего лишь почувствовала в ней удобную возможность самой избежать тревог в этой жизни на земле, что дает Иисусу возможность преподать нам урок, доказывающий, что для того, чтобы благодать была осознана и принесла плоды, необходимо пробудить совесть и осознать грех. Об этом говорят стихи 16-19. Его голос открывает перед ней ее жизнь, и она признает пред ним, что сам Бог обращается к ней его словами: “Господи [говорит она]! вижу, что Ты пророк”. Если она перешла к вопросам религии, отчасти желая узнать то, что касается ее и непонятно ей, отчасти желая избежать такого проникновения в ее душу и угадывания ее образа жизни, то Он не стал сдерживаться и милостиво снизошел до откровения о Боге, сказав, что существовавшее у них земное поклонение Богу обречено, потому что Отцу не следует поклоняться как неизвестному. И, не скрывая привилегированного положения иудеев, Он, тем не менее, заявляет, что “настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине”. Это и раскрывает суть дела, ибо женщина говорит: “Знаю, что придет Мессия, то есть Христос; когда Он придет, то возвестит нам все”. И Иисус отвечает ей: “Это Я, Который говорю с тобою”. Приходят ученики, и женщина уходит в город, оставив свой водонос, но унося с собой несравненный дар Бога. Ее свидетельство является впечатлением того, что проникло в ее душу и что в свое время проторит путь для всех остальных: “Пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала: не Он ли Христос?” (Ст. 29). “Всякий верующий, что Иисус есть Христос, от Бога рожден” (1 Иоан. 5, 1). Этого уже было много, хотя это и являлось лишь малой толикой его славы. Однако, по крайней мере, это было истиной для того, кому было дано.

Ученики удивились, что Он разговаривал с этой женщиной. Как плохо они понимали то, что было тогда сказано и сделано! “Равви! ешь [попросили они]. Но Он сказал им: у Меня есть пища, которой вы не знаете”. До них не дошел смысл сказанного им, как не понимали они и его милосердия. Они думали и рассуждали так же, как и женщина из Самарии, - лишь о земном. Иисус объясняет им: “Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его. Не говорите ли вы, что еще четыре месяца, и наступит жатва? А Я говорю вам: возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве! Жнущий получает награду и собирает плод в жизнь вечную, так что и сеющий и жнущий вместе радоваться будут, ибо в этом случае справедливо изречение: “один сеет, а другой жнет”. Я послал вас жать то, над чем вы не трудились: другие трудились, а вы вошли в труд их”.

Итак, презираемый Христос не просто распятый Сын человека и преданный Сын Бога, каким Он показан в 3-ей главе, но Он сам является источником поклонения и божественным дарителем в общении с Отцом и в силе Святого Духа, данного верующим. Он и их Бог, его Отец, являются объектом поклонения в духе и истине (хотя это, несомненно, не исключает поклонения Сыну; см. Евр. 1).

Так и должно быть сейчас, ибо Бог открыт, и Отец в благодати ищет истинных поклонников (будь то самарянка или иудеи), чтобы те поклонялись ему. Поэтому здесь не столько говорится о средстве, с помощью которого дается жизнь, сколько об открытии совершаемой благодатью милосердия и об общении с Отцом и его Сыном посредством Святого Духа, в ком мы благословлены.

Итак, здесь именно Сын по благодати Бога Отца дает Святого Духа - вечную жизнь в силе Духа. Это не просто новое рождение, какое могут и всегда должны иметь святые, чтобы в любое время общаться с Богом. Для того, чтобы при благоприятных обстоятельствах правильно передать мысль и образ Бога, чистая и безграничная благодать следует по своему независимому руслу согласно любви и славе Христа. Ибо если Сын (в принципе отверженный от иудаизма) посетил Самарию и снизошел до разговора с одной из самых недостойных представительниц недостойного народа, то это не могло быть лишь повторением того, что делали другие. Там был не Иаков, а Сын Бога, являющий не что иное, как милосердие, и именно самарянке, а не наставникам Израиля здесь сообщаются те замечательные факты, в которых нам во всей своей несравненной глубине и красоте открываются источник, сила и характер того поклонения, которое сводит на нет не только раскольническую и мятежную Самарию, но и примерный, старательный иудаизм. Ибо речь действительно идет о поклонении в его христианской полноте, которое является результатом явления Бога и Отца, познанного в благодати. И поклонение рассматривается в двух аспектах: в его нравственной сути и в смысле радости общения. Во-первых, если мы поклоняемся Ему, то должны это делать в духе и истине. Это обязательно, ибо Бог есть Дух, и иначе не может быть. Кроме того, в милости, льющейся через край, Отец собирает своих детей и делает поклонников. Отец ищет себе поклонников. Какая любовь! Короче говоря, щедрость благодати Бога соответствует здесь славе Сына и пребывает в силе Святого Духа. Следовательно, Господь, полностью признавая старания всех предшествующих тружеников, видит перед собой всю безгранично растущую благодать, тот огромный урожай, который в должное время придется пожинать его апостолам. Это и есть поразительное предвосхищение плода во славе.

Между тем время христианского поклонения наступило, и в принципе наступило потому, что Он был там. При этом Он, подтвердивший спасение, которое ждали иудеи, доказывает, что оно теперь возможно и для самарян и для каждого, кто уверовал в его слово. Не требуется чудес и знамений - в этом самарянском селении Иисуса услышали, познали и приняли как истинного Спасителя мира (слово “Христос” в 42-ом стихе пропущено в лучших рукописях).

Иудеи со всеми их привилегиями оказались здесь чужими. Они знали, чему поклонялись, но не знали Отца и не были истинными. В Израиле никогда ничего не слышали и не знали о подобных звуках и истинах. Как бы они ни презирали Самарию, но те два дня Сын Бога провел среди самарян! Этого и следовало ожидать, ибо когда речь идет о праве, никто не может претендовать на него. Благодать превосходит всякое ожидание или мысли людей, особенно если люди привыкли к формальному исполнению религиозных обрядов. Христос не ждал, пока настанет время, когда старое отомрет и все обновится. Он сам и его любовь были для чистых сердцем достаточной гарантией того, что на время поднимется завеса и сердца, принявшие его, наполнятся ощущением радости божественной благодати и возрадуются тому, кто открыл ее им. Конечно, пока это было лишь началом, но вместе с тем и глубокой реальностью, явленной в самом Сыне, Спасителе мира, который наполнил их доселе пребывавшие в неведении сердца светом и радостью.

В конце главы мы видим Господа в Галилее. Однако это его посещение Галилеи отличается от предыдущего тем, что на свадьбе в Кане превращение воды в вино было в своем роде ясным указанием на тысячелетие. Исцеление сына царедворца, больного и находившегося при смерти, свидетельствует о том, что фактически Господь помогал презренным Израиля. Именно в Галилее мы встречаем Господа при исполнении своей обычной службы, как и в других синоптических евангелиях. Иоанн дает нам эту точку соприкосновения с ними, хотя описывает случай по-своему, в присущей ему манере. Именно таким образом Иоанн указывает на временное пребывание Иисуса в Галилее. И это чудо как раз отражает ту тему, за которую берется Иоанн, наставляемый Святым Духом. Следовательно, поведение Господа в Галилее, как и в предыдущем случае, явилось некоторым образом намеком на будущее, что играло важную роль в явленном им тогда милосердии в той презренной части страны. Здесь осуждается искание знамений и чудес, хотя смерть и была побеждена. Его телесное присутствие было необязательным: одного его слова было достаточно. Контрасты здесь, по крайней мере, также очевидны, как и сходство со сценой исцеления слуги сотника, описанной в Матф. 8 и Лук. 7, поэтому некоторые древние и современные исследователи путали эти сцены, как путали сцену в евангелии по Иоанну, в которой Мария помазала Иисуса, со сценой у Луки, где это сделала грешная женщина (Лук. 7).

Одной из характерных особенностей нашего евангелия является то, что время от времени мы видим Господа в Иерусалиме или его окрестностях. Это тем более поразительно, что, как мы увидели, мир и Израиль, отвергая его, сами оказались отвергнутыми с самого начала. Дело в том, что здесь все подчинено цели явить его славу. Ни место действия, ни народ здесь не играют существенной роли.

В пятой главе личность Христа сразу показана в противоречии с законом. Человек, подчинявшийся закону, явил свое бессилие, и чем сильнее была нужда человека, тем меньше он мог воспользоваться милосердным вмешательством, которое Бог время от времени еще продолжал творить в обществе, жившем по закону. Тот самый Бог, который не оставался без свидетельства среди язычников, творя добро и посылая дождь с небес и плодородие, временами силой свыше помогал и иудеям, страдавшим различными недугами, и, возмущая воду в купальне, называемой Вифезда, приглашал больных и исцелял от любой болезни того, кто первым входил в нее по возмущении воды. В пяти крытых ходах купальни лежало великое множество больных: слепых, хромых, иссохших - в ожидании движения воды. Но там был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет. Иисус, увидев этого человека и узнав, что он долго находился в таком состоянии, находит у него страстное желание исцелиться, но вместе с тем выявляет и его отчаяние, вызванное неверием. Это поистине был человек, над которым довлел закон! Однако закон не только не дает исцеления грешникам, но и делает болезнь более очевидной, если не усугубляет ее симптомы. Закон не приносит избавления. Он заковывает человека в цепи, бросает в темницу, во тьму, подвергает осуждению. Он провозглашает его больным или виноватым, неспособным и не имеющим права воспользоваться милосердием Бога и его благостью. Бог никогда не оставался без свидетельства даже среди язычников, и все же в гораздо меньшей степени о нем свидетельствовали в Израиле. Закон поступал с человеком так, что он даже не мог воспользоваться необходимым ему средством исцеления.

С другой стороны, Господь произносит только одно: “Встань, возьми постель твою и ходи”. И результат не заставляет себя ждать. Случилось же это в субботу. Поэтому иудеи, которые не могли помочь своему собрату и не сочувствовали его длительному страданию от недуга и разочарованию, были шокированы, увидев его здоровым и с постелью в руках. Они не поняли, что Иисус был целитель от Бога, не только исцеливший, но и вразумивший больного. И тут же на благотворную силу Бога обрушилась их злоба, провоцируемая воображением, будто бы в данном случае было грехом исцелять на седьмой день.

Однако не ошибались ли иудеи, полагая, что печать старого завета была фактически нарушена тем преднамеренно сказанным словом и поручительством Иисуса? Он мог бы исцелить больного человека не производя при этом ни малейшего внешнего действия, шокирующего усердных исполнителей закона. Но Он специально приказал человеку взять свою постель и ходить, равно как и повелел ему подняться. В этом была какая-то цель. Это был смертный приговор их системе законов, и они почувствовали это. Человек не мог назвать иудеям имени исцелившего его. Но Иисус встречает этого человека в храме и говорит ему: “Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже”. Человек тот, выйдя из храма, сказал иудеям, что исцеливший его был Иисус. И иудеи преследовали его лишь за то, что Он исцелял в субботу.

Но были еще более печальные последствия, ибо Иисус ответил им: “Отец Мой доныне делает, и Я делаю”. За это иудеи еще больше искали его убить, потому как Он еще более оскорбил иудеев тем, что приравнял себя к Богу, назвав Бога своим Отцом.

Таким образом, они приняли решение относительно его самого и его дела. Ничто не может быть более важным, чем этот момент. Ибо если Он говорил правду, тогда они богохульствовали. Но как величественно милосердие на фоне их ненависти и гордой самоуверенности! “Отец Мой доныне делает, и Я делаю”. У иудеев не было ничего общего с Отцом и Сыном ни в мыслях, ни в поступках, ни в чувствах. Ревностно ли хранили иудеи субботний день? Отец и Сын действовали. Как могли свет или любовь бездействовать в присутствии греха, тьмы, несчастья?

Они обвиняли Иисуса в самовозвеличивании, не так ли? Но ни одно их обвинение не имело под собой основы. И хотя Иисус не мог и не стал бы отрекаться от себя (ведь Он был Сыном, Сыном и Богом), все же Он занял место человека, место слуги. Иисус ответил иудеям: “Истинно, истинно говорю вам: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит также. Ибо Отец любит Сына и показывает Ему все, что творит Сам; и покажет Ему дела больше сих, так что вы удивитесь. Ибо, как Отец воскрешает мертвых и оживляет, так и Сын оживляет, кого хочет. Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну, дабы все чтили Сына, как чтут Отца. Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего Его. Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь. Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут. Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе. И дал Ему власть производить и суд, потому что Он есть Сын Человеческий. Не дивитесь сему; ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия; и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло - в воскресение осуждения”.

Стало очевидным то, что Господь представляет жизнь в самом себе как истинно необходимую человеку, который не только сражен недугом, но и погиб. Ни закон, ни богатство, ни обряды не могут удовлетворить эту нужду, как не могут способствовать этому ни ангелы, ни купальня. Лишь один Сын, действующий в милосердии, способен сделать это - Сын, дающий жизнь. Исцеление по закону, даже если бы оно исходило от него, могло бы привести к чему-то худшему, исходящему от греха. Человек желал жить, не боясь смерти, жизнью, которая была в Нем; и эту жизнь Отец дает Сыну. Кто отвергает Сына, тот не признает и Отца! Кто признает Сына, тот признает и Отца. Такова истина! Однако иудеи признавали закон, а истину ненавидели. Но могли ли они, отвергая Сына, не упустить ту бесконечную благодать жизни в нем? Увы, ведь Отец отдал весь суд Сыну. И все будут чтить Сына, как и его самого.

И так как Сын имеет жизнь в себе самом, то Бог, посылая его, намеревался не оставить ни малейшей неясности для должного внимания. Он хотел, чтобы каждая душа была уверена, что обладает вечной жизнью. Есть только один верный критерий этого - Сын Бога, свидетельство Бога о нем. Вот почему, мне кажется, Он добавляет стих 24. Ибо речь идет не о законе, а о том, чтобы слушать слово Христа и верить в пославшего Христа. Тот, кто выполняет это, “имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь”. Являясь Словом, Богом (и единородным Сыном, сущим в недре Отца), Он вечно оставался Сыном Бога, пришедшим в этот мир. Неужели это представлялось им ложью и богохульством? Они не могли отрицать, что Он - человек, Сын человека. Но, признавая его человеком, они отрицали то, что Он Бог. Так пусть же будет им тогда известно, что как Сын человека (хотя именно из-за этой человеческой природы они презирали его и отрицали его великую славу) Он будет судить, и этот суд не будет временным наказанием, какое в прошлом Бог осуществлял через ангелов или людей. И вершить этот суд, приговаривая одних к жизни, а других к смерти, будет дано ему, потому что Он есть Сын человека. Таким образом, Бог защищает его попранные права, и этот суд будет соответствовать той славе, которую они ни во что не ставили.

Так торжественно раскрывает смиренный Господь Иисус две истины: Он имел в себе жизнь, чтобы побеждать смерть в этом мире, и эта жизнь от веры, она может быть дана благодатью. И только это укрепляет его славу в тех, кто верит свидетельству Бога о нем, Сыне Бога; и таким Он дает жизнь, вечную жизнь, и освобождает от суда, и делает это в общении с Отцом. И в этом Он полновластен. Сын дает жизнь, как делает это Отец, и не просто тем, кому желает дать Отец, но кому Он желает дать ее. Тем не менее Сын находится в положении посланного, в положении подчиненного на этой земле, где Он сказал бы: “Мой Отец более велик, чем Я”. И Он покорно принимает это положение со всеми вытекающими из него последствиями. Так пусть же люди поостерегутся того, как они извратили это положение. Несомненно, Он Сын человека. Но именно поэтому ему и была дана власть вершить суд, и Он непременно свершит его. Следовательно, так или иначе все должны чтить Сына. Отец не судит никого, ибо право вершить суд Он отдал в руки Сына, “потому что Он есть Сын Человеческий”. Тогда еще не наступило время публично демонстрировать эти грядущие, но уже явные истины. Настал час явить или не явить веру. Слышали ли мертвые (ибо нельзя считать живыми людей, подчиненных закону), слышали ли они глас Сына Бога? Таковые должны жить. Ибо хотя Сын (та вечная жизнь, пребывающая с Отцом) был человеком, именно в этом его человеческом состоянии Отец даровал ему обладание жизнью в самом себе, а также власть производить суд, потому что Он есть Сын человека. Суд предоставляет человеку выбор. Для Бога же это есть способ снискать добрую славу Сыну, и именно в этом воплощении, в котором и из-за которого человек, слепой к своему собственному высочайшему званию, осмеливается презирать его. О вере и неверии будут свидетельствовать два воскресения: одно воскресение жизни, а другое - осуждения. Они выявят тех, кто верит Сыну, и тех, кто отвергает его. Тогда они не должны будут удивляться тому, что Он говорил и делал, ибо наступит время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат его глас и выйдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло - в воскресение осуждения. Это и сделало бы все очевидным. Именно теперь этот великий вопрос решается, именно теперь видно, принимает человек Христа или отрекается от него. Если он принимает его, то обретает вечную жизнь и тем самым прославляет Христа; если же нет, то остается осуждение, которое заставит его признать славу Христа, но такой человек погибнет навсегда. Воскресение явится проверкой. Будет двойное воскресение из мертвых - не одно, а два воскресения. Воскресение жизни покажет, что верящим в свидетельство о Сыне Бога почти нечего стыдиться, воскресение осуждения ясно укажет тем, кто презирал Господа, на его славу и на их грех и позор.

Так как в этой главе Господь Иисус показан нам во всей полноте славы, как Бог и как человек, то она завершает обсуждение самых разнообразных и самых замечательных свидетельств, представленных нам Богом, чтобы не могло быть никакого оправдания. Такой яркой была слава его, так озабочен был Отец сохранением ее, такое великое блаженство ожидало достойных, такой безмерной была опасность потерять его благословение, что Бог снизошел до самых ясных и полных свидетельств. Поэтому об Иисусе свидетельствуется четырежды: свидетельствуют Иоанн креститель, дела, творимые Господом, глас Отца с небес и, наконец, написанное Слово, какое иудеи имели при себе. Этому последнему свидетельству Господь придает особенно большое значение. Оно отличается от остальных свидетельств тем, что Писание находится или может находиться с человеком всегда. Это не весть или знамение, которые, хотя и важны в данный момент, исчезают, лишь только их увидишь или услышишь. И как оружие осуждения, оно справедливо считалось Иисусом самым важным, хотя человек мало думает теперь о тех днях. Из всего этого следует, что желание человека является истинной причиной и источником вражды. “Но вы не хотите придти ко Мне, чтобы иметь жизнь”. Свидетельств было предостаточно. Они желали славы теперь и были враждебно настроены по отношению к славе единого Бога. Они, скорее, стали бы жертвой антихриста и в то же время уповали бы на Моисея, который был их обвинителем. Ибо если бы они верили Моисею, то поверили бы и Христу, о котором Моисей писал.

В 6-ой главе наш Господь отвергает Израиль в другом отношении. Человек, живущий под бременем закона, не только не здоров, но и не имеет сил воспользоваться тем благословением, которое предлагает Бог. Человек может получить не меньше чем вечную жизнь в Христе, а иначе остается суд. Здесь Господь был действительно признан многими тем великим пророком, который должен был явиться, и признан за те дела, которые свершил, и особенно за одно деяние, которое само Писание связывает с Сыном Давида (Пс. 132). Тогда люди пожелали сделать его царем. И это казалось естественным. Он накормил голодных хлебом; так почему же бы ему не воссесть на престол? Но Он отказывается от престола, удаляясь молиться на гору. А тем временем его ученики попадают в шторм на озере и изо всех сил стараются доплыть до желанного берега. Но как только Иисус присоединяется к ним, лодка тут же пристает к тому берегу, куда они плыли.

В последующих стихах Господь противопоставляет истину Бога, пребывающую в нем и его делах, всему тому, что имело отношение к обещаниям Мессии. Он вовсе не отрицает ту истину, которую они страстно желали и к которой были привязаны. Действительно, Он был великий пророк, равно как и великий царь, как и ныне Он является великим священником на небесах. И все же тогда Господь отказался от венца, ибо было не то время и не те условия, чтобы ему воцариться. Более глубинные проблемы требовали решения. Близилось свершение более великого дела. И оно, как показывает оставшаяся часть главы, заключалось не в возведении Мессии на престол, а в даровании истинного хлеба, хлеба, который сходит с небес и дает жизнь миру; и это не царствующий, а отдающий свою жизнь Сын человека. Это Он, сначала воплощенный, а затем в искуплении отдающий свою плоть, чтобы ее ели, и свою кровь, чтобы ее пили. Итак, прежнее уходит; древний человек осужден и мертв, но явился непорочный. Приходит второй и совершенно новый человек - хлеб Бога, не человеческий, но для человека. Его положение и слава носят совсем иной характер, нежели положение и слава Мессии, обещанного пророками. Действительно, вечной жизнью и воскресением в последний день Он затмевает не только закон и исцеляющее милосердие, но даже обещанную славу Мессии. Следует заметить, что Христос представлен здесь не столько как посредник Бога, т.е. дающий жизнь Сын Бога, сколько как объект веры - Сын человека, сначала воплощенный, затем умирающий и отдающий свою плоть для съедения и свою кровь для питья. Следовательно, мы едим его плоть и пьем его кровь, его как человека, ради жизни, вечной жизни в нем.

Это последнее является изображением истины более глубокой, чем воплощение, и ясно показывает связь с его смертью. Прежде они заблуждались, и Господь открывает им свою личность как Слово, ставшее плотью, которое человек должен принять и возрадоваться. Но пока люди не будут есть плоть и пить кровь Сына человека, они не будут иметь в себе жизни. Этим Он намекает на свое полное отвержение и смерть. Он говорит о себе как о Сыне человека в смерти, ибо нельзя есть его плоть и пить его кровь как живого человека. Таким образом, личность нашего Господа рассматривается не только как божественная и пришедшая в этот мир с небес. Он, который был принят живым для вечной жизни, в смерти становится нашей пищей и питьем и приобщает нас к своей смерти. Таким образом, мы видим, что Господь действительно отвергает представления людей о Мессии при помощи великих истин воплощения и, главным образом, истины искупления, с которой человек должен иметь живую связь: мы должны есть, и, более того, есть и пить. Здесь говорится о том и другом, и более всего о последнем. И так фактически было и есть. Тому, кто признает истинность воплощения Христа, Бог охотнее и милостивее поведает истину об искуплении; кто, напротив, спотыкается об искупление, тот не понимает по-настоящему, как Бог представляет воплощение. Если человек смотрит на Господа Иисуса как на вступившего в этот мир обычным путем и называет это воплощением, то он обязательно споткнется о распятие. Напротив, если душа человека постигла от Бога славу личности того, кто стал плотью, то человек воспримет во всей простоте эту славную истину и насладится ей. Он поймет, что тот, который стал плотью, стал ею не только для того, чтобы прийти к такому концу, но чтобы приблизиться к другой, более важной цели - прославлению Бога - и стать нашей пищей в смерти. Таковы великие выразительные моменты, на которые указывает Господь.

Однако глава не завершается до тех, пока не указан еще один контраст (ст. 57-71). Что если они увидят его, пришедшего в этот мир и умершего в нем, восходящим туда, где Он был прежде? И все это в образе Сына человека. Несомненно, Господь Иисус внес человеческие черты своей личности в ту славу, которую Он так хорошо знал, будучи Сыном Отца.

На той же самой основе продолжает повествование и седьмая глава. Братья Господа Иисуса, которые смогли увидеть в нем замечательную силу, но сердца которых были привязаны к плотскому, сразу же разглядели, что она может быть чрезвычайно полезной для него и для них в этом мире. Это было проявлением мирского в его самой худшей форме, даже с точки зрения обращения славы Христа в сиюминутную выгоду. Почему бы ему не показать себя миру? Господь дает братьям понять, что невозможно ускорить предопределенный Богом час. Затем Он приходит на праздник, чтобы явить свою личную славу. Иисус осуждает плотские помыслы своих братьев. Если его время еще не настало, то для них всегда было время. Ведь они принадлежали этому миру. Они говорили о мирском, и мир мог слышать их. Сам Иисус в положенное время не пошел на праздник поставления кущей, но явился туда позже - “не явно, а как бы тайно” - и учил. “И дивились Иудеи” так же, как до этого шептались о нем. Однако Иисус доказывает им, что условием духовного понимания является непреодолимое желание исполнять волю Бога. Иудеи, преступая закон, искали убить его, того, кто в божественной любви исцелил человека. Какой еще суд может быть столь несправедливым? Они спорили о нем и явно испытывали неуверенность. Иисус собирается туда, куда они не могут прийти и никогда не догадаются, ибо неверие больше думает о “еллинском рассеянии” или о чем угодно другом, нежели о Боге. Иисус был на пути к тому, кто послал его, и Святой Дух будет дан. Поэтому в последний день, великий день праздника (восьмой день, свидетельствующий о славе воскрешения за пределами этого творения, которое теперь должно стать лучше в силе Духа, прежде чем что-то появится в поле зрения) Он стоял и возгласил, говоря: “Кто жаждет, иди ко Мне и пей”. Здесь речь идет не о вкушении хлеба от Бога и не о том, что после смерти Христа его плоть будут есть, а его кровь будут пить. “Кто жаждет, иди ко Мне и пей”. Здесь как и в четвертой главе, речь идет о силе в Святом Духе, а не просто о личности Христа. “Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой”. А затем мы находим комментарий о Святом Духе: “Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него: ибо еще не было [на них] Духа Святого, потому что Иисус еще не был прославлен”. То есть сначала жаждущий приходит к Иисусу и пьет, затем появляется сила Духа, истекающая из чрева верующего для обновления других.

Ничего нет проще этого. Не вдаваясь в подробности, рассмотрим эту истину в общих чертах. А узнаём мы то, что наш Господь (на которого мы смотрим как на человека, который на основе искупления вступил на небеса, то есть вознесся туда, перейдя через смерть в славу) от своей славы дает Святого Духа всем верующим в него, а не устраивает сразу же последний пир радости для иудеев и мира, который Он устроит вскоре, когда созреет необыкновенный урожай винограда. Поэтому здесь речь идет не о Духе Бога, дающем новое рождение, и не о Святом Духе, данным как сила поклонения и единения с Богом и Отцом. Об этом достаточно говорилось в предыдущих главах. Здесь говорится о Святом Духе в силе, которая дает реки живой воды, текущей из чрева верующего, который получает непосредственно это от Иисуса, человека, пребывающего в славе. Святой Дух не может быть дан, пока не будет прославлен Иисус, пока не будет совершен искупительный подвиг. Что может быть более очевидным или более поучительным? Этот факт окончательно подтверждает отвержение иудаизма, лелеющего надежду явить миру власть и покой. Но здесь праздник кущей заменяет собой эти потоки Духа, который не может быть окончательно дан, пока Христос не сойдет с небес и не явит себя миру, ибо это время еще не наступило. Сейчас идет речь не о потоках вообще, а о потоке силы Духа, в то время как Иисус будет пребывать на небесах. В некотором смысле принцип, положенный в основу 4-ой главы, нашел подтверждение в женщине из Самарии и в других, кто принял тогда Христа. Личность Сына была для них исполнена божественности и переливающей через край радости, хотя, конечно, в полном смысле этого слова Святой Дух не мог быть тогда дан как сила, но все же был дан как объект поклонения, открывающий Отца. Но в седьмой главе подразумевается его вознесение на небеса прежде, чем Он с небес даст Святого Духа, который должен быть (не как скала Израиля и не как источник, бьющий в чреве верующего) подобен текущим рекам. Какой благословенный контраст это представляет по отношению к состоянию людей, показанным в данной главе, людей, которые скрупулезно исполняли все тонкости учения, заботились об исполнении каждой буквы закона, всех фарисейских правил, но которых смущала личность Христа и которые судили о нем несправедливо, неуверенно, безрадостно! Никодим пытается возразить им, но его возражение встречено презрением - все расходятся по домам, а бездомный Иисус удаляется на Елеонскую гору. На этом завершается рассмотрение Господа Иисуса с различных точек зрения, что полностью перечеркивает иудаизм, явно опирающийся на систему законов и обрядов, рассчитывающий на Мессию с современной легкостью и надеющийся на явление славы Мессии в этом мире. Господь Иисус показывает всем, что теперь Он положит всему этому конец ради христианства, хотя, конечно, каждое обещание Бога, как и его предупреждение Израилю, скоро должно исполниться. Писание нельзя нарушить - обещанию Бога суждено исполниться в должное время и в должном месте.

Вопрос, к которому мы подошли, дает мне счастливую возможность сказать немного слов о начале этой главы и конце предыдущей. Хорошо известно, что многие люди (с сожалением добавлю, что среди них немало и христиан) позволяют себе сравнивать то, что кажется им, с отрывком из данного евангелия (гл.7,53 - 8,11), с этим драгоценным отрывком Cлова Бога. Фактически абзац, в котором описана женщина, обвиняемая в прелюбодеянии, либо просто не включен в некоторые копии Писания, либо заменен бессодержательным эквивалентом, либо дан с оттенками сомнения и большими изменениями, либо вставлен в каком-нибудь другом месте. Эти подразумеваемые словесные странности или особенности привели к тому, что многие умы начали сомневаться в праве этого отрывка занимать место в подлинном евангелии по Иоанну. Я не думаю, что обычно возникающие по этому поводу возражения не высказаны до конца. Тем не менее как хорошо обдуманные, так и поверхностные соображения на этот счет не вызывают у меня ни малейшего сомнения, а поэтому мне кажется, что там, где альтернатива бесчестит то, что, по моему мнению, Бог дал нам, необходимо с чувством долга защитить это.

В пользу этого имеются самые убедительные доказательства, следующие из самого характера данного отрывка и из того, как он вписывается в контекст, так что кричать о какой бы то ни было подделке нет никаких оснований. И эти нравственные и духовные указания (хотя, конечно, только такие, которые способны предчувствовать разум Бога и наслаждаться им) несравненно более важны и убедительны, чем любое доказательство внешнего характера. Но полагать, что внешние факты неубедительны, тоже нельзя, хотя то, что создает такую видимость, может казаться приемлемым, обоснованным и даже чуть ли не историческим решением. Такое вмешательство, вероятно, было вызвано человеческими побуждениями, которые присущи не только древним, но и современным временам. Из лучших или из худших намерений люди всегда старались переиначить Слово Бога. Суеверные люди, не способные постичь красоту этого Слова и заботящиеся о добром общественном мнении в мире, боялись доверять истине, которую явили дела Христа. Августин {Подозрение, что отдельные неверующие или противники веры пропустили этот отрывок, как предполагает епископ Гиппо, привело бы к подделке данного отрывка. Очень похоже, что христиане, которые читали пастыря Эпма во время публичного служения, пропустили бы Иоан. 8, 1 - 11. Подобное неверие склонно к критическим рассуждениям в этом направлении и теперь. Мнение о фактах подвержено колебаниям и определяется своеволием}, явный свидетель тех событий, таких же древних, как и самые ранние рукописи с пропущенным в них данным отрывком, говорит нам, что этот отрывок был исключен из некоторых копий из-за трудностей нравственного характера. Нам хорошо известно, что догматические побуждения подобным образом повлияли на отрывок из Лук. 22, 42.43. Одно из рассмотренных соображений должно быть тщательным образом сопоставлено верующим. Сообщение, которое я представлю, созвучно с нашим отрывком Писания (который следует за ним) не меньше, чем отказ Господа идти на праздник и явить себя миру созвучен со словами, за которыми следует дар Святого Духа в 7-ой главе. Тоже касается и чудесного умножения хлебов, которому в 6-ой главе сопутствует рассуждение о необходимости пищи для христиан. Словом, в том и другом случае, имеется неразрывное звено связующей истины между родственными фактами и сообщением, которое наш Господь делает в каждом отдельном случае.

Но позвольте мне спросить, какой выдающийся божественный принцип заключен в поведении и беседе нашего Господа, когда книжники и фарисеи, словно бросая вызов Иисусу, приводят к нему взятую в прелюбодеянии женщину? Налицо вопиющий грех. Они не имели святой ненависти к греху и, конечно, не жалели грешницу. “Сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь? {Критик, недружелюбно настроенный к данному отрывку, полагает, что заданный вопрос относится к последним дням служения нашего Господа и потому хронологически здесь не вписывается. Однако косвенно это является веским подтверждением, ибо с точки зрения морали Иоанн с самого начала показывает Иисуса отвергнутым и даже высказывает (как в случае с очищением храма) те истины, о которых другие свидетельствуют в конце} Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его”. Они надеялись поймать Христа в ловушку и поставить его перед неразрешимой проблемой: либо бесполезное повторение закона Моисея, либо открытое противостояние закону. Избрав последнее, Он доказал бы, что не признает Бога, не так ли? Если бы избрал первое, то потерял бы все свои притязания на милосердие. Фарисеи считали, что во всех делах и словах Христа было нечто, противоречащее закону и всему, что они видели. На самом деле они рассчитывали, что Он явит милосердие, хотя не понимали и не любили это милосердие, как и не считали, что оно от Бога. И все же они ждали, что Господь отнесется с милосердием к этой ужасной грешнице, стоявшей пред ним, и тем самым надеялись во что бы то ни стало скомпрометировать его в глазах людей. Именно неприязнь к личности Христа побуждала их к этому. Либо согласиться с Моисеем, либо игнорировать его заповедь - это казалось им неизбежным, но то и другое в одинаковой степени повредило бы притязаниям Иисуса. Несомненно, они больше всего рассчитывали на то, что, явив милосердие, наш Господь выступит против закона и выставит себя и свое милосердие в ложном свете.

Но суть в том, что благодать Бога никогда не противоречит закону, а, наоборот, поддерживает авторитет закона там, где он действует. Ничто, кроме благодати, так подлинно не очищает, не укрепляет и не оправдывает этот закон и всякое установление Бога. Свойства человеческой природы не стали лучше даже в те времена, когда Господь творил милосердие на земле. Вспомните, например, его поступки, описанные в евангелии по Матфею, главе 19. Кто еще когда-либо излагал идею и волю Бога относительно брачных уз так, как излагал Христос? Кто еще прежде Христа указал на достоинство ребенка? Кто еще смог бы посмотреть с такой тоской и любовью в глаза человека, покинувшего его, как посмотрел Иисус? Поэтому благодать ни в коей мере не противоречит исполнению закона, а поддерживает его на должном уровне. Именно таким образом, только еще более достойно восхищения, поступит наш Господь в данном случае, ибо Он ни в малейшей степени не умаляет закон и его права, а, наоборот, своими словами и поступками излучает божественный свет и даже наделяет закон убедительной силой, не просто по отношению к нарушившей закон, но и по отношению к более скрытой вине ее обвинителей. Ни один самоуверенный обвинитель не смог устоять перед этим проницательным взглядом - никто из обратившихся к Иисусу по этому делу, кроме самой женщины.

Укажите мне во всем Писании предисловие к событию, которое так бы подходило к учению, далее изложенному в этой главе. Вся эта глава от начала до конца излучает свет Бога и свет Слова Бога, явленный в личности Иисуса. Разве можно опровергнуть то, что следует из события, которым начинается глава? Разве в проповеди, последовавшей сразу за этим событием, Христос не предстает перед нами светом миру (как и на протяжении всего евангелия по Иоанну), светом Бога, явленном в его словах и в нем самом, который несравненно выше всякого закона и в то же время делает этот закон авторитетным до конца? Только божественная личность могла таким образом поставить все на свое место и удержать на должном уровне, только божественная личность должна действовать с безупречным милосердием и при этом сохранить незапятнанной совесть, и это оттого, что Он был исполнен благодати.

Именно так и поступает Господь. Когда так бессердечно было вынесено обвинение вскрытому греху, Он, низко наклонившись, пишет что-то перстом на земле. Он как бы дает обвинителям время самим обдумать все обстоятельства и обдумывает их сам. Но так как они продолжали спрашивать, то “Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень. И опять, наклонившись низко, писал на земле”. Первое же действие позволяет увидеть всю несправедливость их замыслов, которые они хотели осуществить. Они, несомненно, надеялись, что задают ему неразрешимую проблему. У них было время взвесить то, что они сказали и что замышляли. Когда же они продолжали спрашивать, Он и сказал им те незабвенные слова, после этого снова склонился к земле, давая им время обдумать все, прислушиваясь к голосу совести. На их мысли, слова и жизнь был пролит свет Бога. Он сказал всего несколько простых слов, но каких убедительных: “Кто из вас без греха, первый брось на нее камень”. Но они оказали незамедлительное действие, проникли им в душу. Почему никто из свидетелей не исполнил этот призыв? Неужели никто не решился бросить камень? “Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди”. Закон никогда бы не поступил так. Они изучали закон, обучали других закону, вертели им как хотели до сего времени. Они особенно им пользовались для обвинения других, как это делалось и теперь. Но здесь был явлен свет Бога, который полностью высветил их порочное состояние, их грехи, а также и их закон. И это был свет Бога, который помешал исполнению этого закона, но сам излучал такую духовную силу, которая никогда прежде не действовала на их совесть и не проникала в их неверующие души, не желавшие познать Бога и его образ действий. И это забытый, потерянный эпизод на разбитом побережье нашего благовествования! Увы, братья, вы не видите истины; это луч света, исходящий от Христа, который светит именно там, где необходимо.

Это не совсем то, о чем сказал Августин: “Остались только великое страдание и великое сострадание”. Здесь Господь действует как свет. Поэтому вместо того, чтобы сказать: “Прощаются тебе грехи твои”, Он спрашивает: “Женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя?” И далее мы читаем: “Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши”. {Тот факт, что слово “katakrino” [“осуждать”.- Прим. ред.] встречается здесь дважды, и только здесь в евангелии по Иоанну, никоим образом не умаляет подлинности данного отрывка. Это сугубо юридический термин, выражающий возможность избежать неблагоприятного приговора, вынесенного людьми. Где еще он может встретиться в евангелии по Иоанну? Неправда то, что слово “krino” когда-либо использовалось в этом смысле в каком-нибудь отрывке у Иоанна. Это всегда означает “выносить приговор”, а не “порицать”, хотя следствием вины (а человек виноват) обязательно должно быть порицание} Это не прощение, не акт милосердия, а свет. “Иди и впредь не греши” (не сказано: “Твоя вера спасла тебя: иди с миром”). И эту историю придумал человек?! Кто с начала сотворения мира, возьмись он придумывать случай для иллюстрации данной главы, мог или выразил бы словами нечто подобное этому? Где еще есть нечто подобное этому среди того, что когда-либо писали или о чем помышляли поэты, философы или историки? Возьмем, к примеру, “Протоевангелие”, или евангелие по Никодиму, или какое-либо другое раннее евангелие. Они действительно являются истинными плодами человеческого ума. Но как отличается от них то, что сейчас перед нами! Это является оригиналом в истинном смысле, полностью отличающимся от любого другого события, описанного в Библии или где-либо еще, не считая, конечно, евангелия по Иоанну. Тем не менее, по своему духу, по своему размаху и характеру этот отрывок, я думаю, несомненно принадлежит Иоанну, и никому иному. Любое другое толкование неприемлемо здесь и является либо простым изменчивым преданием, попавшим сюда случайно, либо намеренной подделкой. Я не считаю это мнение резким. Откровенно говоря, это даже милосердно, ибо неверие действует теперь все решительнее и христиане едва ли могут не слышать подобного рода вопросов. Поэтому я не отказываюсь от возможности помочь бесхитростным душам увидеть, как поистине божественно содержание этого отрывка и как точно оно соответствует всему, что утверждает Господь во всей этой главе, ибо сразу же вслед за этим отрывком перед нами раскрывается учение, которое, несомненно, идет дальше, хотя и тесно связано (как ни одна другая глава) с этой историей. {Среди возражений, высказанных против подлинности данного отрывка (Иоан. 7, 53 - 8, 11), есть утверждение такого рода, что доказательства Августина и Никона (которые ясно говорят, что данный отрывок был преднамеренно вычеркнут из книги по причине того, что якобы поощрял грех) не объясняют пропуск стиха 53 из главы 7. Но такое утверждение является недальновидным, ибо тот факт, что все разошлись по домам, явно противопоставлен тому, что Иисус отправился на Елеонскую гору, и связан с этим. Он всегда был чужд им. Но какому евангелию или какому еще стилю подходит этот простой, но глубокий контраст, как не евангелию по Иоанну? Сравните с гл. 20, 10.11. Из гл. 18, 2 мы узнаем, что именно в этой местности часто находили прибежище Иисус и его ученики. Далее следует сказать, что идея множества отличающихся друг от друга и не связанных друг с другом отрывков (как выделившихся из различных вариантов текста) кажется явно преувеличенной. Предположим, что это выполнено путем составления принятого текста как одного варианта, а текст D является вторым вариантом, рукописи E третьим и т. д.. Итак, какое право мы имеем классифицировать принятый текст таким образом? Этот текст был составлен путем детального сопоставления части тех самых рукописей, которые были сведены вместе для получения третьего варианта текста. Поэтому справедливым будет вывод, что текст D значительно отличается почти от всех других рукописей и что принятый текст всего лишь отдаленно напоминает текст, составленный путем сличения рукописей. Истинно образцовый текст, который дает справедливую, но ограничивающую оценку всем достойным свидетельствам, это тот, который пропущен. Далее, поскольку здесь нет объяснений, я не могу предположить, какое именно содержание данного отрывка дает основание утверждать, что в тексте есть дефект, лишающий его права претендовать на место в святом повествовании. Следующим противоречием является само общее совпадение текстов рукописей, которые содержат данный отрывок, размещенный здесь. Почему это место, а не какое другое, должно быть выбрано, не составит труда понять всем тем, кто считает так же, как и я; но, наоборот, я полагаю, что это опровергает то “безнадежное утверждение” (странно, что оно вообще допускается теми, кто придерживается его), что этот евангелист в данном исключительном случае мог вставить в свое произведение часть устного предания, которое затем, измененное во всех отношениях, перекочевало из данного евангелия в послание Евреям или в другие устные предания и в измененном виде попало в конец евангелия по Луке (гл. 21) или еще куда-либо. Я убежден, что там, где правильно понимают восьмую главу по Иоанну как единое целое, случай, описанный в начале главы, воспринимается как необходимое вступление к тому разговору, который, на мой взгляд, несомненно, вытекает из этого вступления; поймут и то, что это произошло именно тогда, а не в какое-либо другое время. И, наконец, ум, склонный считать, что сам этот случай (по своему характеру и нравственной сути) подходит, скорее, к концу главы 21 евангелия по Луке, чем к началу восьмой главы евангелия по Иоанну, покажется наделенным такой большой силой воображения, что всякие рассуждения здесь будут явно неуместны, особенно если допускается, что его появление здесь (несмотря на свидетельство некоторых справочных рукописей Лук. 21) сильно свидетельствует в пользу этого. Наконец, я тщательно исследовал тот веский аргумент, выдвинутый против данного отрывка, на который ссылаются, утверждая, что он написан совершенно не в том стиле, в котором писал Иоанн, и убедился, что этот аргумент не обоснован и вводит в заблуждение. Обстоятельства требуют нескольких специфических слов, но общее выражение и характер отрывка вовсе нельзя считать несвойственными перу этого евангелиста. Напротив, как мне кажется, отрывок написан скорее в его духе, нежели в духе другого вдохновляемого писателя, в какой бы рукописи мы ни прочли его. “D” является копией, которая больше всего посягает на права этого отрывка.}

Опять говорил Иисус народу (когда перебивающие его исчезли): “Я свет миру”. Именно как свет вел Он себя среди тех, кто взывал к закону. Он продолжает здесь свои действия, расширяя свое поле деятельности. Он говорит: “Я свет миру”. И это сказано не просто об общении с книжниками и фарисеями. Далее Он говорит: “Кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни”. Эта жизнь была светом для людей - Он был идеальным образцом и путеводителем по жизни для своих последователей. Закон никогда не является таковым; хорошо еще, если им пользуются должным образом. Хотя и он не нужен для такого праведного человека, каким является Христос. Поэтому, обращаясь к фарисеям, не признававшим того, что Он знал откуда пришел и куда идет, Он говорит, что они пребывают во тьме и ничего не знают об этом. Они пребывали в безысходной тьме, окутавшей мир, они судили по плоти. Так не судил Иисус: Он не судил никого. А если Он и судил, то суд его был истинен, потому что Он был не один - его Отец был с ним. Налицо два свидетеля, да к тому же каких! А закон фарисеев признавал свидетельство двух человек истинным. Его же свидетельство было настолько бесспорным, что они лишь потому не взяли его тогда, что еще не пришел его час.

На протяжении всей главы Господь говорит более торжественно, чем обычно, и все более открыто обращается к своим врагам, не знающим ни его, ни его Отца. Они должны были погибнуть в своих грехах; и туда, куда шел Он, они прийти не могли, ибо они были “от нижних... от мира сего”, Он же был “от вышних ... не от сего мира”.

Действительно, на протяжении всего евангелия Иисус говорит в осознании своей отверженности, верша нравственный суд над всем как свет. Поэтому Он не стыдится говорить обо всем начистоту, обнажая истинную суть и положение вещей самым очевидным образом, высказываясь о фарисеях как о тех, которые “от нижних”, а о себе - как “ от вышних”. И все это для того, чтобы показать, что они не имеют сходства с Авраамом, а, скорее, походят на дьявола и не имеют в своих мыслях ничего общего с Отцом. Поэтому некоторое время спустя Он также дает им знать, что приближается время, когда они узнают, кто Он, но будет слишком поздно. Он - отвергнутый свет Бога, свет миру, сначала и навсегда. Более того, Он - свет Бога, и не только в делах, но и в своих словах. В другом месте Он предупреждает их, что они будут осуждены в последний день. Поэтому, когда они спросили его о том, кто Он, Иисус отвечает им, достигая такого же результата. Но я обращаюсь к этому ответу еще и потому, что смысл его в 25-ом стихе выражен не совсем правильно. Здесь не только не нужно было добавлять “тот же”, но ни к чему и слова “от начала”, прозвучавшие в ответе {Прим. ред. : стих 25 - “Тогда сказали Ему: кто же Ты? Иисус сказал им: от начала Сущий, как и говорю вам” - звучит в английской авторизованной Библии так : “Тогда сказали ему: кто Ты? И Иисус говорит им: тот же, что Я говорил вам от начала”. Сравните это же место с переводом из английской Библии Д. Н. Дарби: “Итак, сказали ему: кто Ты? [и] Иисус сказал им: всецело то, что Я говорю вам”}. И это опять-таки заставило наших переводчиков изменить время, что не только неуместно здесь, но и портит истинный смысл. Наш Господь указывает не на то, что Он говорил об этом с самого начала, а на то, что Он говорил всегда. Во всяком отношении это искажает смысл того, что имел в виду Святой Дух, и даже приводит к искажению смысла в общепринятом переводе. То, что ответил нам Господь, является несравненно более выразительным и точно соответствует тому учению, которое изложено в данной главе, и тому событию, которым начинается глава. Они спросили его, кто Он. Он ответил им так: “Я есть именно то, о чем и говорю вам”. Именно о том же говорю и я. Это значит, что Он не только свет, но и то, что в нем нет тьмы. Как нет ее в Боге, так нет и в нем. Однако что касается самого принципа его существования, так Он есть то, о чем говорит. И, конечно, только это есть единственная истина о нем. Христианина можно назвать светом в Господе, но ни о ком другом, кроме Иисуса, нельзя сказать, что проповедоваемое им слово является выражением его самого. Иисус есть истина. Увы! Мы хорошо знаем, что мир и человек настолько вероломны, что только сила Духа, открывающая нам Христа через Слово Бога, оберегает нас, даже верующих, от совершения ошибки, неверного шага и греха всякого рода. И только Иисус мог сказать: “Я есть именно то, о чем и говорю вам”. Именно это Христос доказывает на протяжении всей главы. Он был светом, обличающим творцов тьмы, как бы они ни маскировались. Он был тем светом, который делал светом других (кем бы они ни являлись в этом мире), если они следовали за ним, - Богом, явленным во плоти. Он свидетельствовал о Боге и превращал человека также в свидетеля о нем. Все было явлено при помощи этого света. Кто же Он? - “Именно то, о чем и говорю вам”. То, о чем Он говорит в своей речи, является им самим. Здесь нет ни малейшего отклонения от истины, и каждое его слово и действие указывают на это. Никогда не было и намека на то, что Он не был таким. Он всегда, даже в самой малости, был подобным тому, о чем говорил. Насколько полно это соответствует тому, что мы имеем в других отрывках, что не нуждается и в подтверждении. Далее мы видим то же самое учение, только в еще более расширенной форме - более ясное откровение, в большей мере противодействующее решительному безверию. Он объясняет им, что только когда вознесут Сына человека, тогда узнают, что Он есть Иисус (истина откроется им) и что Он ничего не делает от себя, но как научил его Отец, так и говорит. Здесь явлены не чудеса, а истина. Он не только является истиной сам, но и высказывает ее. Он говорит истину миру, ибо, как подтверждает все евангелие по Иоанну, хотя Слово является вечной жизнью, которое пребывало в Отце, оно, будучи с Богом с самого начала, является также (начиная с гл. 1, 14) человеком на земле, истинным человеком на земле, хотя и истинным Богом. Об этом говорится и в данной главе. Сначала Он предстает таковым в действии, затем обнаруживается, что Он такой и в слове. Он говорит миру то, что слышал от пославшего его, т.е., если они правильно поняли, от Отца.

Он придерживается той же линии и в общении с иудеями, которые уверовали в него: “Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными”. “Ему отвечали: мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда; как же Ты говоришь: “сделаетесь свободными”? Иисус отвечал им: истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха. Но раб не пребывает в доме вечно... Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете”. Следовательно, его слово (а не закон) является единственным средством познания истины и обретения через нее свободы. Здесь речь идет не только о заповедях или о чем-то таком, что Бог требовал от человека. Это уже было дано и прошло испытания. Но чем же это кончилось для них и для него? Теперь на карту было поставлено гораздо большее - явление этому миру Бога во Христе, и это было явлено также в его слове, в этой истине. Посему это стало испытанием истины: если люди пребывали в его слове, то они должны были стать поистине его учениками и должны были познать истину, а истина должна была сделать их свободными.

Но тогда есть еще нечто такое, что необходимо для освобождения, или, лучше сказать, то, что делало их свободными. Эта истина, обретенная в слове Иисуса, является единственным основанием. Однако, получив ее, я не просто имею истину как выражение его мыслей, но как выражение его самого, его личности. Именно этого Он касается в 36-ом стихе: “Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете”. Следовательно, не просто истина делает свободным, но Сын. Кто претендует на обретение истины, не преклоняясь перед славой Сына, тот доказывает отсутствие в нем истины. Принимающий истину может сначала быть очень несведущим, и истина в этом случае может быть не более как милосердным доступом к свету Бога, но лишь в ограниченной степени. Очень редко бывает так, чтобы сразу вся слава Христа открылась в душе человека. Так может произойти не только с его учениками, но и с любой душой. Истину можно постигнуть, но лишь постепенно, не сразу; однако истина неизменно познается там, где учителем является Бог. Постепенно поток света усиливается и слава Христа начинает сиять более ярко, душа радушно встречает его, но еще более радуется, когда Он возвеличивается. Напротив, там, где нет истины, а есть теория или предание - простое рассуждение или сентиментальные речи о Христе, - там душа раздражается при полном проявлении его славы; она спотыкается о нее только потому, что не может вынести всей силы и яркости той божественной полноты, которая пребывала во Христе; она не познает ни Бога, ни Иисуса Христа, которого Он послал, и не познает вечной жизни, и не насладится ею.

Вслед за этим Господь выявляет здесь еще нечто достойное внимания, и особенно потому, что в основе этого лежит тот же самый принцип, что и в случае, описанном в начале главы. Речь идет не просто о свете, истине или Сыне, познанном в личности Христа, а о том, что противоположно закону. Они же похвалялись законом. И какое положение они занимали под ним? Положение рабов! Да они к тому же были неверны закону, нарушали его - они были рабами греха. Но не раб, а Сын пребывает в доме. Следовательно, закон никоим образом не принижен, но в то же время существует резкий контраст между законом и Христом. Закону отведено его надлежащее место, он предназначен для рабов и имеет дело с ними. И в результате они еще в большей степени лишены постоянства. Закон не мог удовлетворить их нужды; этого не мог никто, кроме Сына. “Всякий, делающий грех, есть раб греха”. Разве именно не в этом Он убеждает в начале данной главы? Пред Богом (а Он и был Богом) Он обращает внимание не на содеянное несчастной женщиной, а на то, кем были обвинители, а они были повинны в грехе, они сами были не без греха. Он сказал им: “Раб не пребывает в доме вечно”. И это весьма подходило им, и потому они обязаны были уйти. {“Они были поражены силой слова, сказанного Христом”, - говорят некоторые, отказывая начинающемуся разделу в подлинности и божественном месте в данной главе, не замечая того, что тем самым они указывают на его связь со всем ходом событий в данной главе} Но Сын пребывает вечно, и поэтому Он занимает истинно высокое и наилучшее положение. Следовательно, учение всецело совпадает с этим фактом, и таким образом, что не видно на первый взгляд, но если мы вглядимся в него более пристально, проникая в глубину живого Слова Бога, хотя никто из нас не может похвастаться, что сумел сделать это. Тем не менее мы можем сказать, что чем ближе Бог позволяет нам подойти к этой истине, тем с большим божественным совершенством вся эта картина открывается нашим душам.

Мне незачем говорить подробно о том, что представляет Господь, раскрывая нам положение иудеев, этого семени Авраама, отцом которых на самом деле был дьявол, характеризуемый двумя чертами как лжец и убийца. Они не поняли его речи, потому что не могли слышать его слов. Заключенная здесь истина является ключом к внешнему выражению его мысли, которая прямо противоположна мыслям человека. В результате все представлено здесь в истинном свете: обвиняемая, ее обвинители, иудеи, этот мир, Сын, дьявол, сам Бог. Правдиво показан не только Авраам, но и тот, кто был более велик, чем “Авраам, отец ваш” {Я чувствую, что под словами “день Мой” Он подразумевал день славы Христа, не то неопределенное время Христа, а именно тот день, когда Он явится в славе. “Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой”. Авраам ждал того дня, когда Христос явится в славе, и он “увидел и возрадовался”. Это был день, когда должно было исполниться обещанное: и, конечно, Авраам, которому были даны эти обещания, ждал то время, когда они будут исполнены во Христе}, и кто сказал: “Если Я Сам Себя славлю, то слава Моя ничто”, но в то же время мог сказать: “Истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь”. Он есть свет в делах и словах, и так Он говорит. Общаясь с ними, Он все больше осуждает их. Он показывает, что истина пребывает только в его Слове. Он свидетель, и свидетельствует, что Он - Сын. Но прежде, чем закончиться главе, Он провозглашает свою вечную божественность. Он - сам Бог, но все же Он вынужден скрываться, когда они берут камни, чтобы бросить в него, ибо его час еще не пришел. И эта истина о них и о нем. Он был Бог. И это есть истина. И нет другой правды о Христе. Но именно растущее неприятие слова Христа шаг за шагом приводит его к утверждению, что Он сам Бог, хотя и в образе земного человека.

В девятой главе, как и в предыдущей, Господь показан в отвержении. Здесь отвергается его дело, а там - слово. Эта разница несколько напоминает нам разницу между пятой и шестой главами. В пятой главе Он предстает оживляющим Сыном Бога, хотя все свидетельства напрасны и неверующих ждет осуждение, воскресение осуждения. В 6-ой главе Он показан страдающим Сыном человека, который вместо навязываемого ему царства выбирает путь самоуничижения. Установление царства не было той целью, ради которой Он пришел, хотя и истинной в свое время. Но то, что Он взял на себя, и взял потому, что видел все в истинном свете, если смотреть на него как на человека, совершилось ради славы Бога, а не его личной. Истинной славы Бога в этом гибнущем мире можно достичь единственно служением и смертью Сына человека, умирающего ради спасения грешников за их грех. Нечто подобное мы находим в 8-ой главе, где Он - отвергнутое Слово, свидетельствующее о себе (будучи презираем людьми до такой степени, что они готовы были забить его камнями) как о вечно живом Боге. По мере того как человек становится более жестоким в своем неверии, Христос все настойчивее и откровеннее утверждает эту истину. И чем настойчивее Он утверждает ее, тем ярче раскрывается эта истина, заключающаяся в том, что Он - Бог. Теперь иудеи узнали все о том, кто Он, и поэтому Он должен быть позорно изгнан ими. Его слова настолько приблизили Бога к ним, сделали его настолько реальным, что они не могли вынести этих слов.

И вот теперь Он отвергнут иным образом - как человек, хотя и провозгласивший себя Сыном Бога и почитаемый как Сын Бога. Мы увидим здесь особое указание на человеческую природу Христа, указание, скорее всего, как на необходимую форму или образ, который приняла божественная благодать, чтобы совершать благодеяния для человека, чтобы вершить дела Бога в милосердии на земле. В соответствии с этим, здесь мы не просто видим человека, виновного в грехе, но слепого от рождения. Здесь вряд ли показан свет, который обличает человека в его грехе или неверии. Однако человека нашло и исцелило милосердие Бога, ибо здесь человек и не помышлял об исцелении и никогда не просил Иисуса излечить его. Он не взывал к нему как к Сыну Давида. Об этом надлежащим образом сказано в других евангелиях, в которых раскрывается последнее предложение Мессии иудеям. В каждом из этих евангелий мы действительно видим в конце Иисуса, представленного как Сына Давида. Хотя показать его таким входило в компетенцию Матфея, но ввиду того, что все синоптические евангелия в конце изображают нашего Господа как Сына Давида, они все описывают историю слепого в Иерихоне. Однако Матфей показывает слепого человека, снова и снова криком взывающим к нему: “Сын Давидов”. Причина в том, я думаю, что Иисус не только показан таким в конце, но и на протяжении всего евангелия по Матфею. У Иоанна об этом случае вообще не упоминается; слепой здесь не зовет Сына Давида громким голосом. То, что открывается нам в человеке, слепом от рождения, является совсем другой истиной. Это, поистине, самый безнадежный случай. Человек здесь не ищет Христа, не взывает к нему громким голосом, а Христос сам обращает на него внимание. Вот истинная благодать! Если не искал Отец, то по крайней мере искал Сын. Именно Он снизошел до положения человека, возлюбившего человека. Хотя его и отвергли, Он ищет возможность явить милосердие Бога по отношению к несчастному нищему слепому в его глубокой нужде. “И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? ”

Ученики имели об этом ничуть не лучшие представления, чем иудеи, хотя на протяжении всего евангелия по Иоанну Христос отвергает эти мысли, кто бы их ни высказывал - обращающиеся с вопросами со стороны или его ученики, находящиеся под тем же пагубным влиянием, что и весь народ. Здесь же Господь отвечает ученикам: “Не согрешил ни он, ни родители его”. Пути Бога отличны от человеческих, и их откровение представляет полную противоположность понятиям иудеев о несправедливой каре. Суть здесь не в том, чего заслуживали его родители, и не в предвидении его неверных действий - причина кроется гораздо глубже. Конечно, нельзя утверждать, что этот слепой человек и его родители были безгрешны, но Иисус видел дальше, чем простой смертный, или закон, или правители, и лучше понимал истинную причину слепоты от рождения. Для божественной доброты внутренняя истинная и основная причина, божественная причина, если можно допустить такое выражение, заключалась в том, чтобы подготовить счастливую возможность для Христа творить дела Бога на земле. Как удачно благодать действует в этом случае и судит о нем!

То, что человек не имел абсолютно никакой возможности предпринять что-либо, как раз и предоставило Иисусу случай явить дела Бога. Это главный смысл главы, заключающийся в том, что Иисус вершил дела Бога в свободном, не ограниченном обстоятельствами милосердии. В 8-ой главе особо подчеркивается слово Бога, здесь же - дела Бога, достигающие цели и явленные в милосердии. “Мне должно делать дела Пославшего Меня, доколе есть день”. Следовательно, можно сказать, что это безграничное милосердие, потому что оно является не просто милостивым ответом Бога на призыв человека (на обращение к нему человека) и благодеянием человека, но действием Христа, посланного Богом.

“Мне должно делать дела Пославшего Меня”. Чье еще милосердие (кроме милосердия Иисуса) можно сравнить с этим? Иисус вершил дела, “доколе есть день”. И этот день продолжался до тех пор, пока Он был на земле. Приближалась ночь, которая означала для иудеев уход Мессии. И, действительно, с уходом Сына Бога для всех настала ночь. “Приходит ночь, когда никто не может делать”. Более великие дела, возможно, последуют в свое время, и более яркий свет воссияет для них с наступлением нового дня, и дневная звезда взойдет в сердцах, укрепленных милосердием. Но здесь говорится о времени отсутствия Иисуса в противоположность его присутствию на земле, где Он тогда находился. “Доколе Я в мире, Я свет миру”.

Это совершенно ясно утверждает то, что две главы тесно связаны тем, что в них Христос представлен как свет и как свет миру. Но далеко не ограничиваясь Израилем, Он, скорее, отвергает иудейскую систему, которая предполагает порядок вещей, опирающийся на поведение человека, игнорируя разрушение человеческой личности под действием греха и отвергая милосердие Бога в Христе как единственное спасение. Здесь не столько говорится о свете, обличающем человека словом, и о свете, открывающем сущность Бога и истинность его личной славы, сколько о “свете миру”, который свидетельствует о милосердных делах Бога в силе, противоположной природе. Речь шла не о свете для глаз, а о даровании возможности увидеть свет тому, кто прежде явно не имел способности видеть. И мы поступаем правильно, заметив нечто особенное в том, как действует Господь. Он накладывает брение на глаза слепого, и это кажется страшным на первый взгляд. В действительности это указывало на то, что сам Он стал человеком, приняв соответствующий облик человека во плоти, чтобы в нем исполнять волю Бога. Он был не просто Сыном Бога, имевшим тело, уготованное ему Богом. Он стал человеком! И все же тот факт, что Христос, Сын Бога, имел плоть, как обычный человек, на первый взгляд очень осложнял дело, так как всякий, кто не принял Слово Бога, не воспринимал божественную личность в облике человека. Но когда вера поклоняется Слову и принимает волю Бога в нем, то как драгоценна благодать, как мудро повеление, как необходимо его понять!

То же самое случилось и со слепым. Наложение брения на его глаза, по крайней мере, не сразу бы избавило его от слепоты, а наоборот, помешало бы ему видеть, если бы он прежде видел. Но когда по приказанию Иисуса он отправляется в купальню Силоам и умывается там, то есть когда в этом случае со слепым применено слово о Святом Духе, открывающем Иисуса как посланного Богом (ср. Иоан. 5, 24), все становится вполне ясно. Не простой человек сказал слово - слепой признал в Иисусе посланного Богом (ибо купальня, куда Господь направил слепого промыть глаза, помазанные брением, называлась Силоам, что значит “посланный”). И тогда стало ясно, что Иисус был послан на землю творить дела Бога. И пусть Он был рожден женщиной, все равно Он был больше, чем человек. Он был посланным от Отца с любовью в этот мир, чтобы успешно действовать там, где человек совсем не мог получить помощи ни от кого.

Следовательно, истина, так сказать, была в процессе применения. Человек идет своим путем, умывается и приходит прозревшим. Слово Бога объясняет это таинство. Принятие Сыном образа человека всегда остается поразительной реальностью для человека. Но тому, кто подчиняется этому Слову, в процессе познания истины непременно откроется слава Христа, пребывавшего в человеческом облике, как и потребность его собственной души, удовлетворенной властно и неотложно, что отвечает, как и должно быть, славе того, кто творил милосердие здесь на земле.

Тем не менее слово Господа, как всегда, испытывает, равно как и другие души тоже проходили испытание. Ближние были поражены, возникли вопросы. Фарисеи приходят в замешательство, но их мнения разделились (ибо это чудо также было явлено в субботу). Призвали родителей. Допросили их, как и самого прозревшего, и он и они подтвердили великий и неопровержимый факт: только что исцеленный человек был их сыном, родившимся слепым. Этот человек (прозревший) действительно свидетельствовал то, что думал об Иисусе, и угроза последствий этого стала только более очевидной (несмотря на то, что родители вообще избегали всех опасных ответов), как и предложение фарисеев отвергнуть Христа тем, кто признавал его. Дело благодати возненавидели, и особенно потому, что оно было совершено в субботу. Ибо оно серьезно свидетельствовало о том, что их суббота для Бога в действительности ничего не значила: Он должен действовать, если человек нуждается в спасении и благословении. Конечно, была внешняя форма святости и, несомненно, был долг, но если Бог явил себя на земле, то ни этикет, ни обязанности, в определенной степени соблюдаемые грешными людьми, не могли скрыть той ужасной реальности, что человек был не способен хранить субботу так, чтобы это мог признать Бог. Этот день был освящен от начала. Долг иудея был неоспорим, но и человек находился в состоянии греха - после каждой исправительной меры он по-прежнему продолжал творить зло и оставался грешен.

На самом же деле иудеи в сущности хорошо понимали нравственный смысл содеянного Господом - как в предыдущем случае с немощным, так и в этом случае со слепым человеком. Ибо именно такие действия в субботу выносили смертный приговор всей их системе и великому символу отношений между Богом и Израилем. Если Иисус был истинный Бог, как и истинный человек, если Он действительно являлся светом миру и все же трудился в субботу, то это было со стороны Бога откровенным свидетельством того, что Он думал об Израиле. Иудеи чувствовали, что это являлось делом жизни и смерти. Однако прозревший подвергался их бессовестным нападкам, как случается всегда с теми, кто искренне верит. Эта попытка уничтожить личность Христа и подорвать его славу лишь развила с милостью Бога то божественное дело, которое уже коснулось его души, как и дало ему глаза видеть. Такова была его вера, испытанная и очищенная, существовавшая бок о бок с неверием и враждебностью противников Христа. И, как следствие, мы видим в этой главе прекрасную историю о человеке, шаг за шагом увлеченном и искренне признающим то дело, которое совершил Господь, и поэтому в силе истины неведомое ему он признал с той же самой искренностью. Затем, когда мнения фарисеев разделились и его призвали снова, он уверенно заявил, что “это пророк”. Далее, когда факт прозрения был подтвержден еще и его родителями, несмотря на их робость, лицемерная попытка восславить Бога за счет Иисуса вызвала со стороны бывшего слепого самое настойчивое опровержение (не без язвительной насмешки); см. ст. 24-33. Этим все и закончилось, они не смогли ответить ему и выставили его вон.

Как прекрасно увидеть любовь Духа, мгновенно и полностью завладевшую душой слепого нищего, познавшего Бога и тем самым постепенно и навсегда победившего скептицизм фарисеев, более мелкий, чем тот поступок, когда они выгнали его вон на улицу как нечистого! Какая живая картина нового свидетельства в пользу Христа! Характер искренний, честный, сильный, не всегда приветливый, но уверенно выступающий против самых жестоких и лживых противников. Но если этот человек оказывается за дверями синагоги, то он скоро попадает в присутствие Христа. Религиозный мир того времени не мог выносить свидетельства божественной силы и благодати, в котором они сами не чувствовали потребности и поэтому отрицали его, осуждали и делали все возможное, чтобы его уничтожить. В стороне от них, находясь с Иисусом, человек узнает более глубоко, чем когда-либо (так, что его душа наполнится глубокой радостью и счастьем), что замечательный целитель, давший ему зрение, был не просто пророк, но Сын Бога - объект веры и поклонения. Итак, здесь мы ясно видим, что Иисус отвергнут, однако не прямым нападением на него самого, как показано в предыдущей главе, где его пытались закидать камнями, но отвергнут в лице его сторонников, которым Он сначала явил высшую благодать, и которых не отпустил, не благословив сполна, и которые после всего в стороне от синагоги поклонялись Иисусу как Сыну Бога.

Далее Господь объявляет цель своего пришествия: “На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы”. В этом евангелии Он прежде сказал, что пришел с целью спасти и дать жизнь, но не судить. Такой была цель его души, достичь которой Он хотел любой ценой. Но результат так или иначе носил нравственный характер; так же дело обстоит и теперь. И скоро зло будет осуждено. “Услышав это, некоторые из фарисеев, бывших с Ним, сказали Ему: неужели и мы слепы? Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас”. Обиделись ли фарисеи на то, что Он указал им на их слепоту, и настаивали ли они на том, что видят? Господь принимает этот довод. Если они чувствовали свой грех и немощность, то могла еще быть надежда. Но как тогда оказалось, что грех оставался? Похвальба неверующего, как и его извинение, неизменно является основанием для божественного осуждения.