Деяния
Наш YouTube - Библия в видеоформате и другие материалы.
Христианская страничка
Лента обновлений сайта
Медиатека Blagovestnik.Org
в Telegram -
t.me/BlagovestnikOrg
Видеобиблия online

Русская Аудиобиблия online
Писание (обзоры)
Хроники последнего времени
Українська Аудіобіблія
Украинская Аудиобиблия
Ukrainian
Audio-Bible
Видео-книги
Музыкальные
видео-альбомы
Книги (А-Г)
Книги (Д-Л)
Книги (М-О)
Книги (П-Р)
Книги (С-С)
Книги (Т-Я)
Новые книги (А-Я)
Фонограммы-аранжировки
(*.mid и *.mp3),
Караоке
(*.kar и *.divx)
Юность Иисусу
Песнь Благовестника
старый раздел
Бесплатно скачать mp3
Нотный архив
Модули
для "Цитаты"
Брошюры для ищущих Бога
Воскресная школа,
материалы
для малышей,
занимательные материалы
Список ресурсов
служения Blagovestnik.Org
Архивы:
Рассылки (1)
Рассылки (2)
Проповеди (1)
Проповеди (2)
Сперджен (1)
Сперджен (2)
Сперджен (3)
Сперджен (4)
Карта сайта:
Чтения
Толкование
Литература
Стихотворения
Скачать mp3
Видео-онлайн
Архивы
Все остальное
Контактная информация
Поддержать сайт
FAQ


Наш основной Telegram-канал.
Наша группа ВК: "Христианская медиатека".
Наши новости в группе в WhatsApp.

Деяния

Оглавление: гл. 18; гл. 19; гл. 20; гл. 21; гл. 22; гл. 23; гл. 24; гл. 25; гл. 26; гл. 27; гл. 28; Приложение.

Деяния 18

Бог будет праведно судить вселенную. Он не говорит здесь о суде над мертвыми. Это внезапное вмешательство человека, который, воскреснув из мертвых, решил судить людей на земле. Таков несомненный смысл этого текста. “Вселенная” здесь означает пространство, где живут люди. Здесь речь идет вовсе не о суде перед великим белым престолом. Конечно, все, что Павел произнес перед ними, было замечательно рассчитано на то, чтобы пробудить их от мифических грез к свету истины, но и, удовлетворяя их величие, к умозрительному. “Ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых”. Упоминание воскресения сразу послужило знаком для нечестивой насмешки. “Услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время. Итак, Павел вышел из среды их”. Результат был ничтожен, несмотря на прекрасную, даже для апостола, речь. “Некоторые же мужи, пристав к нему, уверовали; между ними был Дионисий Ареопагит и женщина именем Дамарь, и другие с ними”. Странно, но в глубоко погрязшем в разврате Коринфе евангелию суждено было обрести столь великое и сильное влияние на определенные слои населения. Иначе обстояло дело в Афинах: и людей было мало, и дело было немощно. Но в Коринфе, из всех греческих городов вошедшем в поговорку своей безнравственностью, это был такой неожиданный и благой промысел Господа! Он собрал (вокруг себя) много народу в этом городе, что было большим утешением в его трудах там и впоследствии, когда дело казалось пропавшим. Он все же мог верить и, несмотря ни на что, надеялся на обращение отвратившихся. Господь всегда добр и верен; так и Павел продолжал свое дело с отвагой, хотя и пройдя из-за них много испытаний и унижений.
Обратите здесь внимание еще на один замечательный факт. Апостол везде, как мне известно, выполняет то, что предписано всеми духовными канонами, то есть он занимается таким простым делом, как сооружение палатки вручную. “Во всякую же субботу он говорил в синагоге и убеждал иудеев и еллинов. А когда пришли из Македонии Сила и Тимофей [он воспользовался этим как поводом для совершенного свидетельства перед иудеями], то Павел понуждаем был по слову {Прим. ред.: в русской синодальной Библии - “понуждаем был духом”} [не духом, как сказано в общепринятом тексте, но] свидетельствовать Иудеям, что Иисус есть Христос. Но как они противились и злословили, то он, отрясши одежды свои, сказал к ним: кровь ваша на главах ваших; я чист; отныне иду к язычникам” (гл.18,4-6). Далее дело продолжилось среди язычников, хотя Господь не остался без свидетельства и среди иудеев. И это привело к сильному взрыву эмоций и протесту. “А все Еллины, схватив Сосфена, начальника синагоги, били его перед судилищем”. А консул не только не желал заниматься этим вопросом, но и проявил высокомерие и равнодушие к общему беспорядку.
Как раз в этот момент появляется новая замечательная особенность. В Кенхреях Павел остригся по обету. Очевидно, что какой бы ни была сила божественной благодати, даже в величайшем из апостолов, наиболее благословенном орудии вдохновения Нового Завета, налицо некоторое снисхождение к своим прежним религиозным привычкам.
Однако, как бы то ни было, конец главы дает другое замечательное свидетельство благодати. Перед нами предстает Аполлос, наученный Акилой и Прискиллой, которые приняли его и точнее объяснили ему путь Господа. Я сомневаюсь в том, что было бы угодно воле Бога, если бы женщина сделала все это одна, но вместе со своим мужем они научили его так, как могли. Прискилла же, в чем я не сомневаюсь, знала больше своего мужа, и поэтому было желательно, чтобы она оказала свою помощь. И все-таки пути Господа неизменно благие, поэтому очевидно, что это важное дело было исполнено совместно с ее мужем, а не отдельно от него.

Деяния 19

Другим важным фактом открывается 19-я глава. Павел нашел в Ефесе дюжину учеников, которые находились в двусмысленном положении, ибо они не были иудеями в полном смысле слова и не были истинными христианами - они находились в переходном состоянии . Вам это кажется удивительным? Вероятно, это может встревожить тех, кто привык думать или, по крайне мере, говорить, что все люди должны пребывать в одном из этих состояний и что невозможно находиться в промежуточном положении между ними. Но дело не в этом. Обратиться к Слову Бога всегда благо, и Бог ничего не начертал напрасно.
И я утверждаю, что эти люди были признаны в Ефесе верующими, но совершенно очевидно, что они не основывались на деле Господа Иисуса. Они, обладая верой, обратили взоры к нему, но не прониклись его делом во спасение своих душ. Поэтому Павел, найдя этих учеников, спросил их: “Приняли ли вы Святого Духа, уверовав?” Не выражается ни малейшего сомнения по поводу того, что они уверовали, но он поднимает очень серьезный вопрос другого рода: “Приняли ли вы Святого Духа, уверовав?” Мы не можем точно объяснить, почему он спросил так. Возможно, он увидел что-то такое, что указало его проницательному взору на души, успокоившиеся в свободе благодати. По духу они все еще находились под властью закона. Это состояние описано в последней части Рим. 8. Конечно, используя это описание и ссылаясь на послание Римлянам, я забегаю вперед, поскольку тогда оно еще не было написано. Но люди пребывали в этом состоянии до того, как оно было написано, равно как и после этого; цель же послания состояла в том, чтобы избавить их от этого.
Павел тогда спросил: “Приняли ли вы Святого Духа, уверовав?” Они же сказали ему: “Мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый”. Это не то, что они не слышали о существовании Духа Бога. Смысл этих слов не в этом. Все иудеи знали из Писания о Святом Духе, и, в частности, ученикам Иоанна было хорошо известно по сути не только о его существовании, но и о том, что Святой Дух должен был сойти на верующих, или, скорее, то, что они должны были креститься Святым Духом. Состоялось ли это крещение? Они об этом не знали; они еще не получили великого благословения. Таким образом, видно, что они были верующими, хотя и не получили крещения Святым Духом. Так говорится в Писании об их состоянии.
Следует отметить это, ибо мы можем и ныне найти людей, находящихся в подобном состоянии. Есть многие души, которые не обладают свободой, не приняв еще Духа усыновления. И все-таки это люди, которых мы можем считать действительно рожденными от Бога; они действительно возлюбили Господа Иисуса, немало не сомневаясь в его Слове и в том, что Он Спаситель. Несмотря на это, они не могут, что называется, применить истину в своем собственном случае и к своим установившимся отношениям. Они не всегда могут принять благословение. Они не обрели покоя и не свободны душой. Мы, с одной стороны, не должны считать таких людей неверующими, а с другой - нам не следует полагать, что они уже все получили. Это два заблуждения, в которые многие склонны впадать. Писание не допускает ни того, ни другого, полностью обосновывая каждый случай. Апостол же поступил следующим образом: он не подвергал сомнению реальность их веры, но показал, что она не проявилась по отношению к совершенному предмету веры. Они еще не вкусили праведных плодов искупления. Поэтому он спросил, как это случилось - во что же они крестились? “Они отвечали: во Иоанново крещение”. Это объясняет все. Оно было от Бога, но лишь предваряло, а не давало благословения. Таким было и состояние этих людей. Апостол же изрек им истину. “Они крестились во имя Господа Иисуса, и, когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святый, и они стали говорить иными языками и пророчествовать”.
Это очень важно понять, и еще более важно поверить. Мы видим, что апостол особенным образом возложил руки на учеников, пребывавших в этом состоянии, точно так, как Петр и Иоанн возлагали руки на верующих самарян, которые через это приняли Святого Духа. Таким образом, Бог прилагает особое старание, чтобы показать, что апостол Павел имел те же знаки и ручательства своего апостольства, какими были отмечены до него Петр и Иоанн. Однако нам не следует полагать, что человек не может получить Святого Духа иначе, чем путем подобных действий. Это было бы ложным представлением и искажением Писания. Как я уже не раз говорил и давно уже пытаюсь объяснить, эти два общих случая, касающиеся дара Святого Духа, совершенно не зависят от какого-либо подобного действия; особые случаи, когда налагались руки, обязаны своим существованием особым обстоятельствам, которые не требуют подробных и запоздалых примечаний.
Затем мы узнаем о возрастании и углублении дела - не только силы, которой Бог облек апостола, но также той силой, которая запретила суеверное употребление имени Иисуса теми, кто без веры притязал на это. Глава заканчивается описанием мятежа в Ефесе.

Деяния 20

В 20-ой главе мы узнаем о безусловном соблюдении вечери Господа, которую Дух освятил и запечатлел для нас, или о первом дне недели как о подходящем дне для преломления хлеба. И мы находим это у язычников (ст. 7). Я чувствую, что есть такие, кто, возможно, думает, что запрещается преломлять хлеб в какой-либо другой день. Не могу не отрицать подобного вывода. Мне кажется, существует полная свобода преломлять хлеб в любой день при условии, что для этого имеется какая-нибудь соответствующая и разумная причина; по-моему, Д. ап. 2 является авторитетным источником по этому вопросу. И в то же время, хотя дозволено преломлять хлеб, когда бы ни возникал для этого достаточный повод по духовным соображениям, в любой день недели, для всех святых, пребывающих с Господом, обязательно, если можно так выразиться по подобному вопросу, преломлять хлеб в день вечери Господа, всегда памятуя, что обязательство исходит от благодати Христа и подобает самому полному чувству свободы пред Господом. Короче говоря, тогда постоянным освященным днем для преломления хлеба у язычников был первый день недели (не месяца, или квартала, или года), но при особых обстоятельствах первые ученики преломляли хлеб ежедневно, что кажется правильным ответом на вопросы относительно всего этого.
И, наконец, в этой же главе (я не буду вдаваться в настоящий момент в подробности) мы можем отметить встречу пресвитеров {Здесь видно, что тех, кого вдохновенный летописец называет “пресвитерами церкви” (т. е. собрания в Ефесе), апостол именует начальниками или епископами (eрiskoрous). В Писании нет двух рангов духовных начальников, но всего один сан. И епископы были не только поименованы пресвитерами (высшее отличие включало в себя низшее), но пресвитеров Павел называл епископами, что могло случиться лишь потому, что это название описывает как этих людей, так и сан. То же предполагается в Фил. 1, 1; 1 Тим. 3, 1-7; 1 Петр. 5, 1. 2. С другой стороны, пресвитеров никогда не посвящали в этот сан, хотя апостол отождествлял их с собой, возлагая руки на Тимофея и передавая ему harisma. Но в Писании Тимофей никогда не называется пресвитером или епископом, но евангелистом, хотя он тоже служил Господу, занимая весьма ответственный пост в Ефесе, и, кажется, осуществлял заменяющее апостольское попечение над пресвитерами и тамошними святыми.
Прошу прощения, но я добавлю поучительный образец ослепляющего влияния богословской традиции на благочестивый ум некоего человека в те давние времена. Это цитата из известного сочинения Иринея против ереси (III. XIV. 2), или, скорее, латинский вариант, который один дает о нем впечатление: In Mileto enim convocatus eрiscoрis et рresbyteris, qui erant ab Eрheso et a reliquis рroximis curtatibus, quoniam iрse festinaret” и т. д. Несомненно, здесь два неверных утверждения: 1) упоминание епископов и пресвитеров должно рассматриваться по крайней мере как противоречие факту; 2) они принадлежали именно к собранию в Ефесе и в других близлежавших городах. Стоит ли удивляться, что более поздние авторы, с менее честными и непредвзятыми взглядами, чем святой мученик епископ Лионский, заходили еще дальше и не стеснялись, стараясь оправдать растущий отход от нормального состояния собрания, его учения, служения и послушания, запечатленных в Слове Бога. Я не могу не счесть примечания Массюэ, бенедиктинского редактора, позором для христианского богослова и просто для честного человека, если не забывать, что духовное око подобных лиц слепо, когда они читают отцов церкви} с Павлом и важную истину, что они не брошены на каких-нибудь преемников апостола, и он не говорит ни о каких преемниках в их собственном служении, но предает их “Богу и слову благодати Его”. Это тем более достойно внимания, ибо апостол предупреждает их о лютых волках извне и людях, говорящих превратно, в их среде. Итак, были все причины, чтобы говорить о преемственности, если она действительно имела место, которое традиция отводит ей, как по отношению к апостолам, с одной стороны, так и к пресвитерам - с другой; но здесь видно явное отсутствие любой подобной оговорки. На это не только не указывается, но и предсказывается совсем иное утешение.

Деяния 21

Заключительные главы, с 21-ой и до конца книги, посвящены интересному и поучительному эпизоду - пути Павла из Иерусалима в Рим. И здесь мы оказываемся совершенно в иной атмосфере, чем до этого. Уже нет ни той могучей силы Святого Духа, начинающего великое дело Бога на земле Иерусалима, ни его чудесной мощи, разорвавшей старые мехи иудаизма, когда благодать изобильно излилась сначала на самарян, потом на язычников и в конце концов, как известно, в предуказанное время до края земли. Не был апостол избран, как говорится, и к благословению Бога. Таковы были три главных раздела и основное содержание книги вплоть до того момента, к которому мы подошли. Но теперь апостолу суждено стать пленником, о чем его предостерегали. Как сразу видно из приведенных мною стихов, Святой Дух время от времени предостерегал апостола. Однако апостол явил нам самое поразительное сочетание истинно божественного в жизни и вере с сильнейшей сердечной привязанностью к своим братьям по плоти. Вот что составляет немалую трудность для понимания его истории, хотя можно сказать, что тому, что есть слабость, можно позволить оставаться слабостью человеческого сердца в благороднейшем смысле слова (если это так и было, что я не отрицаю). Однако непосредственный результат, как мы видим, показал, что даже это переносит нас в совершенно новые обстоятельства, в которых Бог всегда сумеет прославить себя. Ему известно, как обратить к своей славе даже свершившееся по ошибке, а затем Он в благодати изыскивает новые средства и подобающие пути, чтобы осудить ошибку, даже если ее свершили достойнейшие, и это тем более замечательно, что онасовершена именно достойнейшими. И это, я считаю, очевидный урок последних глав книги Деяний.
Однако давайте продолжим путь божественного наставления.
Апостол, идя своим путем, встретил учеников и пробыл с ними в Тире, как здесь сказано, “семь дней”. Видимо, это был обычный срок пребывания - мы можем легко догадаться о причине этого. Во-первых, несомненно, одна из самых важных причин состоит в том, чтобы всем общаться со святыми, провести с христианами в новом месте тот день, который предъявляет величайшее из возможных требований по отношению к сердцу, верному Иисусу - первый день недели, о чем было ясно показано в 20-ой главе. Хотя Дух Бога не повторяет здесь того же очевидного свидетельства, но, тем не менее, я не думаю, что мы сильно ошибемся, если соединим семидневное пребывание апостола с тем, о чем ясно сказано в стихах 6,7 той главы: в Троаде они “пробыли семь дней”, и “в первый же день недели, когда ученики [или, скорее, “мы”] собрались для преломления хлеба, Павел... беседовал с ними”. Здесь нет такого уверенного утверждения, но все же подобное упоминание о семи днях, проведенных с учениками, открывает перспективу для духовного суждения о том, каковы могли быть мотивы для употребления подобного выражения. Я не сомневаюсь, что это делалось, чтобы насладиться радостью встречи со всеми святыми в каждом местечке, если представится возможность для того, чтобы их ободрить и укрепить на их пути.
Несомненно, духовное чувство детей Бога побуждало их к тому, чтобы стремиться быть вместе. Со своей стороны, я не понимаю тех чад Бога, которые принципиально избегают любого повода сплотиться вокруг имени Господа со своими братьями по вере. Мне кажется, что, не будучи пустой тратой времени и означая больше, чем что-либо другое, это составляет вопрос о том, любим ли мы Христа, истинно ли мы ходим в Духе; а если мы живем в Духе, то соразмерны ли предметы постоянной действенной любви Бога с предметами нашей любви во имя Христа.
Поэтому я думаю, что Господу угодно, чтобы дети Бога бывали вместе по возможности ежедневно. К этому ведет сила Духа: лишь обстоятельства нашего существования неизбежно мешают этому. Поэтому, согласно Слову Бога, было бы правильным собираться вместе по мере возможности. С нашей стороны было бы хорошо заставить наше сердце и совесть потрудиться, чтобы рассудить: действительно или воображаемо это препятствие. Может оказаться, что это есть наше опознанное оправдание духовной лености, недостаток любви к детям Бога и недостаток осознания того, что нам необходимо. Поэтому нашему уму и представляются препятствия вроде деловых или семейных обязанностей или даже само дело Господа. Да, все это имеет место. Несомненно, Бог желает, чтобы все его дети стремились восславить его, каким бы ни были их обязанности. В этом мире у них есть свои, человеческие обязанности, и чудесная сила Христа проявляется в том, что наполняет божественным (то, что без Христа, было бы всего лишь плотью). Это должно углубить весь жизненный путь человека после того, как он стал Христов. И опять-таки права детей или, например, родителей и других родственников неоспоримы, но если и они действительно прилепились ко Христу, то я не думаю, что это причинит ущерб детям или родителям или будет в итоге потеряно то малое время, которое они затратили в достижении силы Господа и в общении по мере возможностей. Мы должны быть готовы к тому и другому, и мы сами никогда не сможем помогать, если не ощутим, что сами нуждаемся в помощи от других; но все это возникает одновременно.
Мне кажется, что через благословенного апостола Святой Дух в течение своего сжатого повествования дает важные намеки относительно Духа, воодушевившего его в его пути. Мы в определенной степени познаем, что значит долго находиться в пути без должного отдыха, пищи или крова. Путешествие же из одной страны и континента в другую страну и вовсе было не таким легким делом, как в наши времена. Мы все имеем привычку быстро двигаться и стремимся поскорее добраться до конца. Нам понятно, почему апостол, встретив столько препятствий на пути, ощущал утешение в этих повторяющихся остановках. Семь дней в одном месте, семь - в другом, что, как мы убедились, свидетельствовало о сердечном стремлении к общению, а также к укреплению их душ. Вот о чем говорит нам путь этого благословенного человека. По мере нашего скромного дара так должно быть и с нами.
В этот раз, однако, ученики по внушению Духа говорили Павлу, чтобы он не ходил в Иерусалим. Это было опасно, хотя это больше никак не поясняется. Мы не знаем ничего из того, что сказал или сделал апостол, кроме того, что он, несмотря ни на что, пошел в Иерусалим. “Проведя эти дни, мы вышли и пошли”. Затем перед нами предстает прекрасная сцена с женами и детьми. Она имеет свою прелесть. В книге Деяний подчеркнуто отсутствие упоминаний о детях и многое говорится от лица мужей, святых и служителей Бога. Но мы находим здесь соответствующее случаю упоминания о детях. Они описываются не так, как до сих пор это делала суеверная церковь. Все должно было измениться, если бы не достигло этого положения. Мы видим их в свете любви, которая переполняла всех, и видим желание испить до последней капли благословение от пребывания среди них апостола. Короче говоря, там были дети как в знак почтительной любви к нему, отъезжавшему, так и в надежде получить то благословение, которым Господу могло быть угодно одарить их. “И нас провожали все с женами и детьми даже за город; а на берегу, преклонив колени, помолились. И, простившись друг с другом, мы вошли в корабль, а они возвратились домой”.
В Кесарии промысел Бога среди его святых был выражен другим способом. “Мы... пришли... в дом Филиппа благовестника, одного из семи диаконов”. Еще не забыты его труды в былые времена в Самарии и ее окрестностях. Но здесь говорится о том (чего они не знали тогда), что “у него были четыре дочери”. Будучи незамужними, они оставались в отцовском доме; и они пророчествовали. Почему бы женщине не иметь этот дар или большинство других даров наравне с мужчиной? Я не имею в виду непременно ту же степень одаренности. Несомненно, Бог мудр и дает подобающие дары как мужчинам, так и женщинам, а может быть, и детям. Бог могуществен и знает, какими путями, собрав всех, кто ныне верует в тело Христа, дать им также дело в соответствии с намерениями своей благодати. Несомненно, Он облек этих четырех дочерей Филиппа совершенно особенной духовной силой. Они обладали духовным даром высшего рода: они прорицали. И поскольку они были наделены этой силой, то, несомненно, ее следовало применять, а не придерживать; вопрос состоял лишь в том, каким образом это сделать.
В Писании об этом сказано ясно, если только мы проявим смирение. Во-первых, по общему признанию, пророчество, хотя и относится к учению высшего рода, тем не менее является учением. Кроме того, апостол лично говорит, что женщине не позволено учить. Это звучит весьма убедительно; и если мы склоняемся перед апостолом как вдохновенным свыше учить нас путям Бога, то должны понимать, что женщине-христианке не подобает учить. Павел говорит на эту тему не в 1 Кор. 11, а в 14-ой главе. Он проводит различие между мужчинами и женщинами и в 1 Тим. 2. Последнее послание запрещает учить всему женскому сословию. В других еще более конкретных словах им велено молчать в собрании. В Коринфе, очевидно, возникли некоторые затруднения относительно благочестия и правильных взаимоотношений между мужчинами и женщинами, поскольку коринфяне, будучи людьми рассудительными, вместо того, чтобы верить, рассуждали о разных предметах. Свойством греческого ума было подвергать все сомнению. Они не могли понять, что, если Бог дал женщине такой же дар, как мужчине, она не могла в равной мере им пользоваться. Мы можем понять их затруднения. Недостатка в таких “учителях” нет и сейчас. Порочность всего этого состоит в том, что Бог упускается из виду. В суждениях коринфян отсутствовала его воля. Они не взирали на Господа, чтобы узнать, что было в его сердце. Ясно, что поскольку Он создал собрание, то оно может существовать лишь во славу Господа. У него есть свои суждения и намерения относительно собрания , и поэтому Он возвестил в своем Слове, как должны использоваться все дары его благодати.
Итак, 1 Кор. 14 и 1 Тим. 2 кажутся мне совершенно ясными в отношении того, что касается положения женщины с каким бы то ни было даром. Можно сказать, что это имеет решающее значение всего лишь в одной сфере - собрании, где женщина, согласно Писания, должна воздерживаться от применения своего дара. Еще я могу сказать, что в те дни никому не приходило в голову, что женщины могут публично выступать, благовествуя Слово. Как бы плохо ни обстояли дела в былые времена, мне кажется, что люди искали в женщинах более высокое чувство скромности. Нет и тени сомнения в том, что многие женщины из лучших побуждений благовествовали так же, как это они делают до сих пор . Они или их подруги оправдывают свое поведение, взывая, с одной стороны, к благословению Бога, а с другой - указывая на ужасные страдания гибнущих грешников повсюду. Но Писание со всей несомненностью (и таково правило) не оставляет никакого оправдания их поведению со стороны Господа. Писание никогда не предусматривало проповедование евангелия женщинами. Со стороны коринфян была порочная мысль, будто они могли рассуждать среди верующих. Могло бы показаться, что там женщины были под защитой благочестивых мужей, что там они не выставляли себя напоказ перед всеми, как это обычно бывает во время проповедей. Находясь среди набожных людей, они могли вообразить себе, что более или менее покрыты некой вуалью. Но в наши времена считают, что цель оправдывает средства. Хотя коринфяне и были грубы, я должен признать, что, по моему мнению, перспективы наших дней еще более безобразны и заслуживают еще меньшего прощения.
Как бы то ни было, мы здесь видим, что дочери Филиппа пророчествовали. Несомненно, это происходило в доме их отца, как уже сообщалось, иначе одна часть Писания Бога противоречила бы другой.
Между тем, как они пребывали у них, из Иудеи пришел некий пророк, который вновь предостерег апостола. Связав себе руки и ноги поясом Павла, он сказал: “Мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме Иудеи и предадут в руки язычников”. И все сбылось точь-в-точь. Однако, несмотря на плач святых, несмотря на предупреждение пророка, равно как и предостережения других, данные прежде, Павел решительно ответил: “Что вы делаете? что плачете и сокрушаете сердце мое? я не только хочу быть узником, но готов умереть в Иерусалиме за имя Господа Иисуса”.
После всего этого апостол отбыл, и братья в Иерусалиме радушно приняли его. “На другой день Павел пришел с нами к Иакову; пришли и все пресвитеры”. Из этой картины становится очевидным, что в Иерусалиме все, что касалось собрания, находилось в должном порядке. Там был апостол, который, очевидно, занимал в этом собрании почетное место. Кроме того, там были и обычные надзиратели (то есть местные пресвитеры), которых Святой Дух поставил наставниками и вождями в собрании. “Приветствовав их, Павел рассказывал подробно, что сотворил Бог у язычников служением его. Они же, выслушав, прославили Бога и сказали ему: видишь, брат, сколько тысяч [истинное значение слова - десятки тысяч, мириады, что может создать у некоторых преувеличенное представление, не соответствующее действительности, о широком и быстром распространении евангелия среди народа в те времена] уверовавших Иудеев, и все они ревнители закона. А о тебе наслышались они, что ты всех Иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям”. Это было неверно. Не таким было поведение апостола.
По сути Павел учил тому, что не должно язычников подчинять закону, а в дела иудеев он тогда не вмешивался. Позже явилось ясное повеление Святого Духа; но дело Господа в отношении их совершалось постепенно - я думаю, нам важно познать его обращение с древним народом и подражать ему. Абсолютно истинно, что замысел Бога состоял в том, чтобы в надлежащее время полностью освободить от закона как иудеев, так и язычников; но это не свершилось сразу, по крайней мере по отношению к иудеям. Сам апостол решительно восстал против того, чтобы подчинить язычников закону; именно этого рьяно добивались фарисеи. Когда же иудействующие христиане или язычники сами принимали закон, апостол всегда решительно отвергал и порицал эту роковую ошибку. Но что касается самих иудеев, то к ним проявлялась не только истинная терпимость, проистекавшая от свойственного апостолу великодушия, но и нежная внимательность к тончайшим душевным побуждениям. Если Бог еще не ниспослал свое последнее слово о том, что старый завет должен исчезнуть, то как мог торопиться тот, кто так скрупулезно следовал его промыслу? Первые дни действительно были переходным временем, когда Христос проповедовался сначала иудеям, а затем язычникам. Язычники, никогда не знавшие закона, гораздо искренне ценили свободу евангелия, нежели иудеи. Иудеям прощались их предубеждения, пока не явилась заключительная весть Бога, предупреждающая их об опасности отступничества от евангелия через свою приверженность закону.
Послание Евреям было для них последним трубным гласом, который призывал их порвать все отношения со старым порядком. Ранее наблюдался постепенный переход, пропасть все расширялась, различия все углублялись, но все-таки еще не все связи были разорваны до этого последнего призыва. Такой образ действия кажется мне достойным нашего Бога - образ действия, который нашему близорукому рассудку может показаться несколько непонятным, так как мы большей частью наставлялись как язычники. Поскольку мы были более совершенным образом наставлены в истине Бога, то мы видим великое заблуждение в смешении закона с евангелием.
Будем же помнить, что пока Святой Дух постоянно отстаивал свободу для язычников, для иудеев это, бесспорно, было время долготерпения. И апостол Павел не был исключением в своей терпимости к их предрассудкам. Что касается двенадцати апостолов, то они, казалось, довольно слабо осознали эту свободу от закона. Несомненно, Павел, будучи апостолом язычников, призванный с небес воскресшим Иисусом, будучи свидетелем могущества благодати, воспринял это несколько иным образом и в более сильной степени. Мы увидим, что и он мог испытывать весьма большое сочувствие по отношению к переживаниям иудеями. Он есть тот, кому мы все обязаны пред Богом за то, что мы знаем о христианстве в его полном виде и подлинной силе. И все-таки, несмотря на все это, совершенно очевидно, что если у него и не было иудейских предрассудков, то он испытывал самую горячую привязанность к иудеям, и, по сути, именно сила этой привязанности к народу Бога довела его до беды, описываемой в заключительных главах книги Деяний.
Следует помнить, что это до некоторой степени можно считать ответом на любовь, обретенную в самом нашем Господе, хотя здесь все же были и большие различия. В нашем Господе любовь к Израилю, как и все прочее, была совершенной: в ней не было и не могло быть ни малейшего изъяна. Нам хорошо известно, что один лишь намек на подобную мысль был бы отвратителен для нашей веры и любви к его личности. Христианин даже на минуту не может вообразить себе подобное. И в то же время мы знаем, что его любовь к этому народу ощущалась и выражалась до конца. Именно его неотступная любовь привела к тому, что Павел был совершенно покинут, когда настал срок, назначенный Богом, и он пострадал от последствий их ненависти (хотя бесконечно более пострадал Он один). Апостол знал, что значит любить Израиль и пострадать за эту любовь, и не только среди язычников, но и среди святых - чем больше он любил их, тем меньше любили его. Это было правдой, но если это справедливо вообще, то это должно было подтвердиться среди иудеев. Так выглядит выдающийся факт в истории апостола Павла, того самого мужа, который сформировал собрание и показал, как не пытался никто другой, его божественную сущность, того самого мужа, который добился абсолютной отмены всех старых связей и отношений, стерпев все во Христе, воссевшем справа от Бога. Павел - человек, чье сердце сохранило сильнейшую сердечную привязанность к народу Бога. И у меня нет ни малейшего сомнения в том, что Бог дает нам на его примере серьезное, но милостивое предостережение об опасности. Пусть он был апостолом, пусть он был величайшим из апостолов, но все же Павел не был Христом, и то, что в Христе могло быть и было абсолютным совершенством, в Павле не было таковым, хотя Павел и был человеком, затмившим всех, кто был до него.
Если мне будет позволено выразить здесь свои чувства, то я скажу, что для меня коснуться этой темы было самым большим испытанием моего собственного духа. Я не могу найти другой такой темы, на которую я остерегался бы рассуждать, чем о подобном служителе Христа. И все же Бог запечатлел историю всего этого, и запечатлел ее не для сообщения о ней на общее благо; Он запечатлел ее, несомненно, для того, чтобы мы почувствовали свои собственные огромные недостатки и чтобы мы остерегались осуждать в душе человека, подобного великому апостолу язычников.
Все-таки я повторяю: Святой Дух, с одной стороны, запечатлел здесь предостережения, а с другой - показал отказ апостола повиноваться им, хотя последнее и произошло, осмелюсь сказать, вследствие полноты нежной любви и неугасимой привязанности к своим братьям по плоти. Увы! Когда мы размышляем о собственных несовершенствах, когда мы отмечаем, сколь мало они связаны с чем-либо прекрасным, когда мы вспоминаем, как сильно они смешаны с суетностью, нетерпением, гордостью, тщеславием и себялюбием, когда мы замечаем, насколько глубоко целомудренным был Павел, столкнувшийся с таким прискорбным препятствием во всемирном деле, которое Бог поручил ему, то в каком свете предстают тогда наши собственные недостатки! Апостол подвергся таким испытаниям, которые немногие познали, кроме него, и, что печальнее всего, это были естественные последствия пренебрежения предостережениями Духа Бога, когда Павел поддался своей неистребимой любви к народу, из которого он был божественно выделен на дело, которое Господь поручил ему. Если Бог запечатлел для нас это свидетельство, то разве не для того, чтобы мы прочли о нем, какими бы ни были наши собственные чувства по этому поводу, со стремлением постичь его благодатью? И не только понять - нам надлежало бы также воспринять это для благословения наших душ в настоящем и для нашего земного шествия по пути Христа, каким бы оно ни было. Мы можем вращаться в самых малых сферах, но, в конце концов, святой - это святой, чрезвычайно дорогой для Бога, прославляющего себя в ничтожнейших из тех, кто является его святым.
Святой Дух запечатлел такое замечательное приложение к этой истории - последующей истории - деяний апостолов, несомненно, для нашего блага и к собственной славе Бога. Здесь мы видим препятствие, которое порождает новое - результат того, что Павел настаивал на том, чтобы идти в Иерусалим, несмотря на свидетельство Духа против этого. Чем более благословен человек, тем печальнее утрата твердой позиции. Это был всего один шаг в сторону от предписанного Духом, какими бы прекрасными и восхитительными ни были побуждения, и в то же время здесь не было, так сказать, в полной мере водительства Духом Бога, что подвергало апостола чему-то большему, и, как это всегда бывает, тем более, что это был такой человек, как Павел. Тот же принцип ясно проявлялся и в жизни Давида. Недостаток силы, который мог быть сравнительно небольшим злом для другого, стал серьезной ловушкой для Давида, и, оказавшись вне пути Сущего, он вскоре попадает в сети дьявола. Я ни в коей мере не подразумеваю ничего подобного в Павле - вовсе нет, ибо, несомненно, в этом случае апостола милосердно миновало все, что дало хотя бы малейший повод для духовного падения. Как мне кажется, это был всего лишь недостаток, заключавшийся в поглощенности своей любовью к Израилю, что в результате привело к пренебрежению предупреждениями, данными Духом. Слезы и призывы, казалось, лишь подкрепили и усилили его стремления, и, соответственно, это привело его в ловушку не столько нравственного, сколько религиозного порядка из-за того, что он слушал других, бывших по уровню ниже его, и к тому же он послушался совета Иакова.
“Итак что же? Верно соберется народ; ибо услышат, что ты пришел. Сделай же, что мы скажем тебе: есть у нас четыре человека, имеющие на себе обет. Взяв их, очистись с ними, и возьми на себя издержки на жертву за них, чтобы остригли себе голову [вот так положение для апостола!], и узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо”. Если не предполагать, что в предшествовавших поступках Павла не было ничего, что вело бы к этому (ср. гл. 18), то становится очевидно, что цель всего этого состояла в том, чтобы создать видимость того, что он был весьма добропорядочным иудеем. Было ли это только предположением или окончательной истиной? Разве он не был немножко странным иудеем? Мне кажется, что в этом проявилось нескрываемое уважение к тому, что однажды было освящено Богом. И в этом как раз и состояло отличие апостола от совершенного поведения нашего благословенного Господа. Мы все знаем, что до распятия домостроение закона или первый завет были освящены Богом; после распятия закон был, по сути, осужден. Апостол, несомненно, все это взвесил и оценил; он не нуждался в тех, кто указал бы ему на истину. И в то же время в немалой степени к этому примешивалась любовь к народу; а мы знаем, как она может получить чистоту ока, которое охраняет каждого христианина.
Затем апостол выслушал, что говорили его братья о деле, в котором он мог разобраться несравненно лучше, чем они, и составить трезвое суждение. Поэтому он принимает все последствия. Мы видим, как он очищается вместе с теми людьми, которые имели на себе обет. Он вошел в храм и “объявил окончание дней очищения, когда должно быть принесено за каждого из них приношение. Когда же семь дней оканчивались [что, как известно, связано с назорейской клятвой], тогда Асийские Иудеи, увидев его в храме, возмутили весь народ и наложили на него руки, крича: мужи Израильские, помогите! этот человек всех повсюду учит против народа и закона и места сего; притом и Еллинов ввел в храм и осквернил святое место сие”. В следующем стихе показано ошибочное предположение иудеев, которого, тем не менее, было достаточно, чтобы взбудоражить весь народ Израиля. “Весь город пришел в движение, и сделалось стечение народа”, возникла ужасная суматоха, и апостол подвергся опасности быть убитым разъяренной толпой, когда подоспел тысяченачальник и спас его. Это послужило поводом для замечательного обращения Павла к народу на еврейском языке, приведенного в следующей (22) главе.

Деяния 22

Упоминание еврейского языка подтверждает, казалось бы, истинное объяснение различия между этим рассказом об обращении апостола и другими. Однако не только в этой книге, но и в евангелиях имеется иной вариант изложения одного и того же факта или слов нашего Господа Иисуса, согласно особенностям преследуемого замысла, хотя в основе всего лежит один и тот же принцип. Даже в этой книге можно видеть разницу в замысле. Это наблюдается в трех выражениях, в которых приводится обращение: во-первых, историческое повествование, во-вторых, собственное заявление Павла перед иудеями и, в-третьих, заявление Павла перед иудеями и язычниками, обращенное к римскому правителю и царю Агриппе. Вот истинная причина различия в манере изложения фактов. Нам нет никакой необходимости вдаваться в малейшие подробности.
Изучив это, мы соглашаемся с правильностью всего, что сказано о том, что здесь, как очевидно, Павел говорит на этом языке с целью привлечь внимание, взывая к чувствам иудеев. Он говорил на их родном языке и поэтому рассказал о своем обращении таким образом, каковым, он считал, можно было умиротворить иудеев. Для них существовала одна непростительная вещь, но она же и составляла всю ценность его апостольства - та непосредственная цель, ради которой Бог и воздвиг его. И вот с наилучшими намерениями и с горячей любовью к своим соплеменникам по плоти апостол рассказывает о своем обращении и чудесных событиях, сопровождавших его, о своей встрече с Ананией, благочестивым и законопослушным мужем, что он здесь особо подчеркивает, и о вдохновении, в которое он затем впал в иерусалимском храме во время моления. Но он им говорит и то, что, как он мог легко догадаться (тем более, что он хорошо знал чувства иудеев), раздразнит их до крайней степени; короче говоря, он сообщил им о том, что Господь призвал его и послал к язычникам.
Этого было достаточно. В тот миг, когда слово “язычники” достигло их ушей, была задета вся их иудейская гордость, и они подняли крик, говоря: “Истреби от земли такого! ибо ему не должно жить”. “Между тем как они кричали, метали одежды и бросали пыль на воздух, тысяченачальник повелел ввести его в крепость, приказав бичевать [допросить под пыткой] его”. Здесь он совершил ошибку, ибо Павел был не только иудей, но и римский гражданин, и к тому же он был лучшего происхождения, чем тысяченачальник, который велел связать его. Апостол спокойно излагает этот факт. Я не смею судить его, хотя могут встретиться некоторые христиане, которые сделали бы это: он явно имел право напомнить тем людям, которые были защитниками закона, об их собственном нарушении его. Он ни на чем больше не настаивал, но лишь сообщил им о том, как обстояло дело.
Мне кажется, что лишь болезненная щепетильность, а не истинная духовная мудрость, порицала бы подобный поступок со стороны апостола. Все знают, что легко быть мучеником на словах, и те, которые изображают из себя мучеников на словах, редко становятся ими на деле. Перед нами был человек, обреченный на муку, и притом, поистине, один из самых благословенных свидетелей Господа. Вера позволяет нам ясно увидеть реальность. Вера никогда не учила нас гоняться за опасностями и трудностями, но она учит идти путем Христа и благодарения в мире. Господь же призывал своих служителей покинуть этот путь. Осмелюсь сказать, что некоторые из нас, возможно, поразятся тому, что, когда их преследовали в одном городе, Господь говорил им, чтобы они бежали в другой. Ясно, что это не погоня за мученичеством, но нечто совершенно обратное; и если сам Господь дал такое повеление своим служителям в Иудее и своим ученикам (что общеизвестно), то, мне кажется, по крайней мере рискованно без серьезных нравственных оснований столь решительно осуждать невиновных, которые достойны благословения. Здесь нет ни малейших признаков того, что сказанное Святым Духом было предостережением, и поэтому здесь ни в малейшей степени не опровергается то, что четко выражено в других местах. Мы видим, что Святой Дух предостерег апостола, когда тот слишком воспарил в своей горячей любви, и мы убеждаемся, что Он облечен высшим правом направлять и наставлять даже апостола.
Здесь же ничего подобного нет: налицо факт, которым римский начальник незаконно пренебрег, и апостол имел право заявить об этом факте. Это ни в коей мере не было обращением к закону. Стоит ли упоминать, что случись подобное обращение к властям, разве пристало бы оно последователю и служителю Христа? Это не было использованием таких средств, к которым прибегли бы люди. Это было самое простое из всех возможных изложений обстоятельств, важных с точки зрения закона, и оно возымело свои действия. “Но когда растянули его ремнями, Павел сказал стоявшему сотнику: разве вам позволено бичевать Римского гражданина, да и без суда? Услышав это, сотник подошел и донес тысяченачальнику, говоря: смотри, что ты хочешь делать? этот человек - Римский гражданин”. Тысяченачальник тогда осведомился обо всем, ведь утверждение, что ты - римлянин, если таковым не являешься, было серьезным оскорблением закона, которое, конечно, они не преминули бы сурово наказать. Притязать на это на ложных основаниях означало слишком большую опасность, чтобы часто пытаться это сделать, поскольку было связано для человека с неминуемым риском смерти. Поэтому чиновники римской империи вряд ли были склонны усомниться в подобном заявлении, в частности когда оно было сделано человеком, который, судя по внешнему виду, был такой личностью, как апостол, как бы мало они его ни знали.

Деяния 23

Итак, далее сказано: “Тогда тотчас отступили от него хотевшие пытать его. А тысяченачальник, узнав, что он Римский гражданин, испугался, что связал его”. Однако он пытался сохранить свое достоинство по-своему. “На другой день, желая достоверно узнать, в чем обвиняют его Иудеи, освободил его от оков [то есть он все еще оставил его узником, хотя не имел права этого делать] и повелел собраться первосвященникам и всему синедриону и, выведя Павла, поставил его перед ними”. Апостол не ищет дальнейшего удовлетворения и совершенно далек от желания или мысли наказать того человека за совершенную им ошибку, ибо это было бы очевидным отступлением от благодати. Данный случай дает некоторую возможность понять этого чудесного человека Бога, ибо когда первосвященник Анания (гл . 23) приказал стоявшим перед ним бить его, сказавшего, что он жил “всею доброю совестью”, Павел быстро возразил ему, сказав: “Бог будет бить тебя, стена подбеленная [Он так и сделал]! ты сидишь, чтобы судить по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня”. “Предстоящие же сказали: первосвященника Божия поносишь? Павел сказал: я не знал, братия, что он первосвященник; ибо написано: начальствующего в народе твоем не злословь”.
Это чудесный пример самого простого и в то же время вызывающего восхищение способа, которым благодать побеждает, даже если случится минутная оплошность, смешанная с поспешностью. Не может быть и тени сомнения в том, что первосвященник поступил совершенно вразрез с законом. Поэтому бесспорно, что его вправе были упрекнуть. И в то же время, я полагаю, его решительность и острое чувство вопиющей несправедливости обнаружили себя в его восклицании. Далее следует пример того, что зачастую встречается в других местах Писания. Бог может стоять за дело, к которому, с одной стороны, может и примешивается поспешность, но с другой - подлинная истина и праведность. Сделанное первосвященником находилось в вопиющем противоречии с законом, официальным исполнителем которого он был. Бог безусловно дозволил этим торжественным словам пасть на землю, не принеся плодов. Павел, однако, сразу поправился и признался, что если бы он знал, что тот был первосвященником, то не сказал бы этого, то есть, другими словами, как бы ни был прав этот человек, Павел не собирался унижать его сан. Он оставил судить Богу то, что было в этом недостойного.
Здесь есть еще кое-что, требующее нашего внимания. Разве не проявилась теперь в апостоле некоторая довольно выраженная особенность? Сначала была душевная опрометчивость. Твердо ли он ступает, как прежде, по пути, на котором сила Духа Бога почила на нем? Разве мы не обнаруживаем, осмелюсь сказать, находчивость, хотя и не стремящуюся говорить лишних слов, что ему легко удается? И, кроме того, разве это не было ловким приемом, которым воспользовался апостол, узнав, что одна половина синедриона состоит из саддукеев, а другая - из фарисеев, и воскликнув: “Мужи братия! я фарисей, сын фарисея; {Множественное число рекомендуется самой древней унциальной рукописью, несколькими хорошими отрывками, Вульгатой и древнесирийской рукописью; единственное же число преобладает в огромном большинстве копий и переводов [см. русскую синодальную Библию. - Прим. ред.], поскольку оно естественнее и привычнее, хотя и менее выразительно, но мы понимаем, почему переписчики прибегли к нему} за чаяние воскресения мертвых меня судят”?
Это не согласуется с простым и совершенным образом действий Духа Бога, который мы видели в апостоле, когда он был вдали от Иерусалима. Он пошел туда, куда ему не следовало идти согласно божественному предостережению, и не имеет значения, кем он был, пусть даже величайшим из апостолов. Разве нет чувствительной разницы, когда возникает хотя бы малейшее отклонение от мирного наставления Святого Духа? И если это справедливо по отношению к нему, то что нам сказать о себе? Не позволяйте своим устам сурово судить апостола Павла, но пусть ваша собственная совесть, как и моя, больше обращает внимание на свои поступки и больше всего остерегается того, чтобы мы пренебрегли хотя бы одним словом, которое нисходит к нам от Святого Духа. Будем же взвешивать и лелеять каждое выражение суждения Бога. В данном случае апостол Павел не мог сомневаться в этом. Это не было сомнением, но он укреплял себя тем, что настало время пострадать. Он решился на самое трудное, что человек мог бы сделать. Но нет ли здесь еще чего-нибудь другого? Поистине в этом было нечто большее; но я думаю, что относительное отсутствие спокойствия, склонность к торопливости и другие признаки, проявляющиеся в этой замечательной истории, служат знаками для наших душ о той подлинной сути дела в том виде, в каком оно обстояло.
Последствия в данном случае вскоре стали очевидны. Отвлекающий маневр, к которому прибегнул апостол, люди, без сомнения, назвали бы политическим: то есть апостол вознамерился разделять и властвовать. Он неплохо использовал одну из партий, которая была весьма ревностной и ортодоксальной. Здесь не было ни малейшего потворства саддукеям, что вовсе не соответствовало бы Духу Бога. Я же не говорю и не намекаю на какие-то недостойные действия, но подразумеваю, что он в некоторой степени выгодно использовал разногласия, царившие между теми, кто придерживался слова Бога, по крайней мере, при внешнем уважении обрядов, и теми, кто презирал их. Это такая крайность, от которой никому не уберечься, особенно в случае опасности. Апостол тогда впал в эту крайность. Он утверждал, что чаяние на воскресение мертвых было поставлено под сомнения, хотя и напрашиваются вопросы: “Какими были мотивы, заставившие его так выразить это? Что Дух Бога являет нам в этом? Было ли это просто истиной? Был ли это только Христос?” Я сомневаюсь в этом.
Кажется очевидным, что от проницательного взора апостола не укрылось ужасное состояние первосвященника и его сторонников и то, что, какой бы ни была честь сана, в грязных и оскверняющих руках, в которых он находился, он использовался лишь для достижения личных греховных целей вопреки истине и благодати Бога. И вот он воспользовался горячим рвением более разумной части народа и, таким образом, приобрел, казалось, неожиданных сторонников среди фарисеев, хотя в конце концов преимущества это не принесло. Разве не всегда так бывает с верующими? Я очень сомневаюсь в ценности подобной награды. Разве мы не познали, что истинная награда есть Христос? И разве не истинным путем служения, как и несомненным залогом победы, будет безоговорочно встать на сторону Господа и благодатью Бога закрыть глаза на все последствия, а уши - от всяческих нареканий и просто продолжать придерживаться того, что, как мы знаем, является угодным в его глазах и приемлемым для его славы? В этом случае это будет победа всецело ради Господа. Мысли о своей собственной победе не должны занимать ум христианина. Пусть все наши желания будут сосредоточены в Господе во имя его благодати и истины, ради его дела и прославления собрания. Его имени не сослужит хорошей службы, если им не воспользуются даже самые почтенные из его приверженцев. Как известно, те, кто ревностно соблюдал закон, были против евангелия, причем фарисеи не меньше, чем саддукеи. Апостол говорил перед собравшимися о “ чаянии воскресения мертвых”, и он не выдает себя и не говорит об Иисусе, и ни слова не говорит о евангелии. Если бы он это сделал, то все пропало бы втуне: фарисеи так же воспротивились бы евангелию, как и саддукеи. Оставляя в стороне то, что противоречило его замыслу, Павел высказал то, что, как он знал, настроит одну половину его врагов против другой.
Однако Господь удостоил своего служителя немалым утешением. “Но как раздор увеличился, то тысяченачальник, опасаясь, чтобы они не растерзали Павла, повелел воинам сойти взять его из среды их и отвести в крепость. В следующую ночь Господь, явившись ему, сказал: дерзай, Павел; ибо, как ты свидетельствовал о Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме”. Какое подтверждение того, что Господь присутствует даже в тех (или из-за тех) самых обстоятельствах, когда апостол мог бы чрезвычайно сильно пасть духом! Он упорствовал в том, чтобы идти в Иерусалим, поставил себя, по всей видимости, в ложное положение и подвергся ряду несчастий в резких столкновениях с противниками. В это самое время Господь, когда обстоятельства выглядели наиболее безотрадными, явился своему служителю и утешил его. Вместо слов упрека было все, что могло бы весьма ободрить его.
Как благ Господь! Как совершен Он в своем промысле! Он знает, как исправить ошибку, если она случается, и Он по-прежнему праведно судит даже о том, кто не должен был бы совершать эту ошибку, которая в его случае становится в тысячу раз серьезнее, чем если бы ее допустил другой человек. Однако Господь несет в подобный момент лишь утешение. “Дерзай, Павел; ибо, как ты свидетельствовал о Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме”. Его не должны были убить. Это случилось как раз до возникновения заговора. Что мог сделать человек? И чего ему теперь было бояться? Господь пожелал, чтобы он пошел в Рим: душа его стремилась туда. Вот к чему устремилась его душа после Иерусалима; а теперь Господь должен был привести его в Рим. В Рим он и шел, но он должен был посетить его, отмеченный следами своего пребывания в Иерусалиме; он шел в Рим пленником, несомненно, неся весть благодати Бога, но и познав на опыте, чего это стоило уступить своей любви к древнему народу Бога. Он шел в Рим, более глубоко осознавая, каковым было его истинное призвание. Ему главным образом было уготовано дело среди язычников, и преимущественно среди необрезанных. Почему же он искренне и всецело не отдался своему призванию?
Враги евангелия не были щепетильными, несмотря на свою хваленую привязанность к закону Бога. Жалкие иудеи составили заговор, и Господь своим предвидением уведомляет о нем через одного из родственников апостола, сердцу которого были близки кровные узы, а возможно, и более высокие побуждения. Несомненно, он, должно быть, был иудеем, раз был посвящен в тайны той части народа, которая склонялась к тому, чтобы убить апостола. Он раскрыл тайну сначала Павлу, а потом и тысяченачальнику. Поэтому Лисий приготовил подразделение пеших и конных воинов и стрелков, чтобы ночью отправить Павла к правителю Феликсу с письмом. Вряд ли римлянин думал, что мы с вами будем читать его письмо. вряд ли он догадывался, что было око, видевшее его насквозь, когда он писал. Он не рассчитывал на то, что все выйдет на чистую воду. “Клавдий Лисий достопочтенному правителю Феликсу - радоваться. Сего человека Иудеи схватили и готовы были убить; я, придя с воинами, отнял его, узнав, что он Римский гражданин”. Ничего подобного он не имел в виду, он просто обманывал вышестоящего, по сути стремясь выгадать на том, что было ошибкой и преступлением, ибо, как мы уже видели, он начал с явного нарушения римского закона. Он велел связать того, чтобы пытать такого же гражданина, как и он сам. Он был виновен в том, что претендовал на хорошую репутацию и исполнительность, в то время как сам проявил нерадивость и поспешность. О, как мало мир думает о том, что самые секретные послания - кабинетные совещания, смещения царей, правителей и государственных министров, военачальников и их подчиненных, кем бы и чем бы они ни являлись, - все открыто пред тем, кто видит все и не забывает ничего.

Деяния 24

Однако Павел был спасен, и далее следует новая сцена (гл. 24). Первосвященник Анания пришел со старейшинами пытать счастья перед правителем с жалобой на пленника. По этому случаю они наняли ритора, чтобы тот просил за них. Если тот начинает с грубейшей лести и напыщенных выражений, то апостол отвечает с тем поразительным, восхитительным и спокойным достоинством, которое полностью отвечает духу обстоятельств.
И здесь же апостол, когда правитель дал ему говорить, объяснил, насколько абсолютно ложными были все обвинения этого наемного ритора. Он слишком любил свой народ, чтобы быть его возмутителем, как его там изобразили. “Ты можешь узнать, что не более двенадцати дней тому, как я пришел в Иерусалим для поклонения. И ни в святилище, ни в синагогах, ни по городу они не находили меня с кем-либо спорящим или производящим народное возмущение”. Поэтому не было тех поступков, которые ему вменили в вину: “Найдя сего человека язвою общества, возбудителем мятежа между иудеями, живущими по вселенной, и представителем Назорейской ереси, который отважился даже осквернить храм”. Он пробыл в Иерусалиме всего несколько дней и провел это время в поклонении, а не стремился возмутить кого-либо. “...И не могут доказать того, в чем теперь обвиняют меня. Но в том признаюсь тебе, что по учению, которое они называют ересью, я действительно служу Богу отцов моих, веруя всему, написанному в законе и пророках, имея надежду на Бога, что будет воскресение мертвых, праведных и неправедных, чего и сами они ожидают”. Затем он искренне объявляет, что именно привело его туда на этот раз. “Я пришел, чтобы доставить милостыню народу моему и приношения”. Он действительно любил их. “При сем, - сказал он, - нашли меня, очистившегося в храме не с народом и не с шумом. Это были некоторые Асийские Иудеи, которым надлежало бы предстать пред тебя и обвинять меня, если что имеют против меня”. Но свидетелей не нашлось. Фактически не было ничего существенного, в чем можно было бы обвинить. Тут была всего лишь вспышка ненависти священников и общее негодование, за которым последовал заговор с целью убийства; и когда этот заговор потерпел неудачу, было измышлено судебное обвинение. Всякий разглядел бы в этом чистый произвол и человеческое коварство! Другого источника, другой подоплеки здесь не было.
“Выслушав это, Феликс отсрочил дело их, сказав: рассмотрю ваше дело, когда придет тысяченачальник Лисий, и я обстоятельно узнаю об этом учении. А Павла приказал сотнику стеречь, но не стеснять его”. Его проницательный взор сразу разглядел, как обстояло дело: для обвинения апостола не было ни малейших оснований. Отсюда его необычайный приказ: не только не стеснять его, но и не запрещать никому из его близких служить ему или приходить к нему. И даже больше. “Феликс, придя с Друзиллою, женою своею, Иудеянкою, призвал Павла, и слушал его о вере во Христа Иисуса”. Но примирения не вышло: он услышал то, чего не ожидал. На этот раз речь шла не о воскресении из мертвых; был призыв к совести, призыв нравственный, или, как здесь говорится, “он говорил о правде, о воздержании и о будущем суде”. Всему свое время, и это слово было весьма своевременно сказано мужу и жене, которым Павел проповедовал. Это было своевременно.
Феликс пришел в страх и обещал выслушать его в другое время; но это подходящее время так и не наступило. “Притом же надеялся он, что Павел даст ему денег”. Как справедливо и своевременно Павел “говорил о правде”! “Притом же надеялся он, что Павел даст ему денег, чтобы отпустил его: посему часто призывал его и беседовал с ним”. Кроме того, мы узнаем характер этого человека из того, что последовало затем. “Но по прошествии двух лет... Желая доставить удовольствие Иудеям, Феликс оставил Павла в узах”. Нечего было ждать справедливости от такого несправедливого судьи. И дело не в том, что ему не хватало здравого смысла, ума или рассудительности. Он был не лишен всего этого. Тем хуже для него, так как он не хотел жертвовать всем ради своих собственных целей. Он был уязвлен в своем корыстолюбии; и теперь, чтобы доставить удовольствие тем иудеям, которых он от всей души презирал, желая сделать что-нибудь, чтобы подольститься к ним без каких-либо издержек со своей стороны, оставил Павла в узах.

Деяния 25

Вскоре, уже в следующей (25) главе, перед нами предстает Фест. У него было такое же стремление. Он был не лучше своего предшественника. Фест сделал очень странное предложение, чтобы Павел пошел в Иерусалим. Для римского правителя, главного представителя империи, было неслыханным делом - послать приведенного к нему обратно в Иерусалим, чтобы его судили иудеи. Павел сразу защитился общеизвестным правилом Римской империи, которым должен был руководствоваться Фест. Он сказал: “Я стою перед судом кесаревым, где мне и следует быть судиму. Иудеев я ничем не обидел, как и ты хорошо знаешь. Ибо, если я не прав и сделал что-нибудь, достойное смерти, то не отрекаюсь умереть; а если ничего того нет, в чем сии обвиняют меня, то никто не может выдать меня им. Требую суда кесарева”. Очевидно, что это вопрос духовного выбора. Теперь Павел решился идти по этому пути, как позднее он и вправду пойдет на суд к кесарю. Это было нерушимо. Не в человеческих возможностях было что-либо теперь изменить. Он сказал это, и он должен был предстать перед кесарем. Однако через несколько дней обнаруживается, что прибыл Агриппа, и римский правитель, хорошо зная деятельный ум государя, рассказал ему историю Павла. Он почувствовал свою собственную слабость, столкнувшись с этим делом, и он знал, что Агриппа заинтересуется этим. Соответственно, Агриппа сказал правителю, что хотел бы сам выслушать этого человека.
“На другой день, когда Агриппа и Вереника пришли с великою пышностью и вошли в судебную палату с тысяченачальниками и знатнейшими гражданами, по приказанию Феста приведен был Павел”. И здесь мы видим разительный контраст со всем этим блеском и пышностью двора. Сам царь был весьма выдающимся человеком, но лишенным нравственных устоев. Его жена, какими бы природными дарами она ни обладала, увы, была женщиной с дурной репутацией. Оба они казались весьма подозрительными даже по суждению самих язычников, не говоря уже об иудеях. Таковы те люди, которые вместе с римским правителем судили апостола. И вот появляется пленник, скованный цепями. Но какая пропасть отделяет его от них! Какая разница в очах Бога! Какое это зрелище было для него - лицезреть этих судей, судивших подобного мужа, не имея и крупинки благодати, которая облекала бы их, - со всем, что в них было постыдного и низкого! Они восседали во всем великолепии земных титулов и своего высокого положения, выслушивая жалкого узника, однако весьма богатого в Господе.

Деяния 26

И Агриппа (гл. 26) сказал ему: “Позволяется тебе говорить за себя”. “Тогда Павел, простерши руку, стал говорить в свою защиту: царь Агриппа! почитаю себя счастливым, что сегодня могу защищаться перед тобою”. Если мы видим полное спокойствие и благословенность этого почтенного человека Бога, что было делом рук Господа, то мы ощущаем весьма достойную и в то же время непритязательную учтивость по отношению к слушавшим, особенно к Агриппе. “...Тем более, что ты знаешь все обычаи и спорные мнения Иудеев. Посему прошу тебя выслушать меня великодушно”.
Потом Павел рассказал о всей своей жизни, как от своей юности он жил по строжайшему в его вероисповедании учению среди иудеев, и он снова упоминает то, что стоял перед судом за надежду на обетование, данное от Бога “нашим” отцам. Он рассуждает о воскресении: “Неужели вы невероятным почитаете, что Бог воскрешает мертвых?” Он сразу упоминает то, что признавал каждый фарисей и что было главным испытанием на правоверность среди иудеев. Это относится и к истории назорея Иисуса. По сути, все зависело от этого. Если истинно было то, что Бог воскресил его из мертвых, то какими были положение иудеев и слава Иисуса? Все зависело от воскресения.
Затем он указывает на факт собственного обращения. Не какие-то благоприятные обстоятельства или какое-либо равнодушие к закону толкнули его на путь евангелия, а чувства, совершенно противоположные привязанности к христианам. Он был всецело предан Израилю и всецело предубежден против евангелия. Тем не менее, когда он довел все это до крайней степени, когда, получив власть от первосвященников, он преследовал христиан до смерти, благодать Бога возобладала как над религиозными привязанностями, так и над религиозной яростью в сердце Павла. “Для сего, идя в Дамаск, - сказал он, - со властью и поручением от первосвященников, среди дня на дороге я увидел, государь, с неба свет, превосходящий солнечное сияние”.
Но не столько небесный свет, превосходивший всякий природный свет, осиял апостола, сколько благодать Бога, явленная Богом в тот день, которая затмила в его душе и предыдущей жизни все, что было в них человеческого. Все обратилось в ничто перед всепобеждающей силой благости Бога во Христе. “Все мы упали на землю, и я услышал голос, говоривший мне на еврейском языке: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Трудно тебе идти против рожна. Я сказал: кто Ты, Господи? Он сказал: “Я Иисус, Которого ты гонишь”. Свершилось дело. Я не говорю, что за этим ему предстояли один лишь мир и благословенность, но тогда произошло нисшествие того духовного света Христа, который проник до самых глубин его сознания. В тот же миг все всколыхнулось до самых основ его нравственного существа, и семя добра, семя вечной жизни было посеяно в его глубинах. Ему велено было подняться и стать на свои ноги. “Ибо Я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя служителем и свидетелем того, что ты видел и что Я открою тебе”.
Далее написано не совсем точно: “Избавляя тебя от народа Иудейского и от язычников”. Трудно усмотреть уместность слова “избавляя” в общепринятых текстах Библии. В связи с этим скажу, что это был вопрос не столько спасения, сколько отделения его от народа и от язычников. Господь отделил его как от иудеев, так и от язычников. И это нечто большее, чем Петр сказал в главе 15 (“чтобы составить из них [язычников] народ во имя Cвое”), что мы уже видели, поскольку утверждение этого на великом совете в Иерусалиме имело первостепенное значение. Конечно, то, что Бог выделял народ во имя свое, все еще было истиной, но в случае с тарсянином Савлом Господь говорит об отделении его как от иудеев, так и от язычников, “к которым [говоря о язычниках] Я теперь посылаю тебя открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу, и верою в Меня получили прощение грехов и жребий с освященными”.
И Павел не ослушался небесного видения. Он склонился пред Господом. Он поступил праведно, как подобало человеку, наученному Богом. И он “сперва жителям Дамаска и Иерусалима, потом всей земле Иудейской и язычникам проповедывал, чтобы они покаялись и обратились к Богу, делая дела, достойные покаяния”. Именно в этом и состояла истинная причина враждебности иудеев.
Он не противопоставлял себя закону. Не дай Бог, чтобы это когда-либо стало целью для христианина! Он не призывает нас к отрицательному свидетельству, пусть даже и законному. Он призывает нас на истинно Господне дело. И Господь направляет нас не столько для дел против зла, сколько для благих дел. Мы всегда должны придерживаться этой истины как строго правила. Ручаюсь, что тот, кто призван с целью, достойной Бога, может судить, что есть зло, и не только это, но то, что внешне кажется добром. Исправление зла насилием не является истинной целью Бога для христиан или для собрания; будьте уверены, что его воля - единственно верный указатель и единственно твердое основание для нас во всем.
Будем же всегда задавать вопрос: а что, согласно Писанию, Бог уготовил и желает для своего народа ныне? каково ныне его богооткровенное дело? к чему Он этим призывает вас и меня? для чего Он тогда отделил апостола?
Конечно, не для ниспровержения иудеев или их законов. Этот народ предлежал скорому суду, но коль скоро Бог терпимо относился к тому, что Павел медлил относительно их в долготерпеливой любви, то разве Он не был прав? Бог призывал людей как из язычников, так и из иудеев, и для этого Он отделил его от всего прошлого, от всего, к чему так привязано было его сердце, ибо не было смертного, который больше возлюбил бы Израиль, чем апостол Павел. Но Бог отделил его от всех его старых друзей среди иудеев, а также и от язычников, к которым теперь Он посылал его.
Очевидно, что мы должны быть отделены от человеческих влияний даже наилучшего свойства для того, чтобы стать подобающими сосудами промысла Бога там, где в них испытывается наибольшая нужда. Если вы хотите хорошо помогать другим, вы должны быть выше тех побуждений и привычек, которые властвуют над ними. Невозможно должным образом помочь человеку, если вы находитесь с ним на одном и том же уровне. Вот почему, если брата уличили в каком-либо проступке, все, что требуется, так это истинно духовный человек, который искал бы его оправдания. Беспечный христианин испортит все дело, потому что если совершивший прегрешение может найти что-либо, подобное своему собственному недостатку, в судящем его, то это даст ему повод для оправдания своего собственного греха, а также основание для того, чтобы судить своего судью. Тогда как если бы в том, кто взывает к его душе, действовала истинная благодать Бога, если бы благодать отвращала его от всего злого и укрепляла в добре, чтобы его нельзя было упрекнуть ни в чем, противном Господу, то надо ли говорить, что Бог почитает это своей волей и особым условием в обхождении с теми, кто замешан в каком-либо проступке. Итак, в апостоле Павле мы видим тот же принцип, только в более глубоком и широком масштабе. Действительно то, что могущественный принцип благой власти Бога, действующей наперекор злу согласно его помыслам, есть по сути утверждение благодати.
Павел был совершенно отделен от всего: как от иудеев, так и от язычников, но был послан именно к язычникам. И одного лишь упоминания об этом было достаточно, чтобы привести иудеев в ужас. Не могли они также примириться с тем, что тот, кто так пылко возлюбил иудеев, в то же время мог быть выдающимся, неустанным свидетелем благодати перед язычниками. Они не могли простить ему этого, обуреваемые своей законнической гордыней. Самые враждебные чувства вкупе с безумной завистью и ревностью к язычникам обрушились на Павла. И он сказал им: “За это схватили меня Иудеи в храме и покушались растерзать. Но, получив помощь от Бога, я до сего дня стою, свидетельствуя малому и великому, ничего не говоря, кроме того, о чем пророки и Моисей говорили, что это будет, то есть что Христос имел пострадать и, восстав первый из мертвых, возвестить свет народу (Иудейскому) и язычникам”.
Когда он так защищался, римский правитель прервал его, воскликнув, что большая ученость доводит его до сумасшествия. Павел ответил: “Нет, достопочтенный Фест... я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла”. Следует заметить, что все внешние знаки уважения здесь налицо, и в то же время Павел не мог, не высказав своего протеста, позволить невежеству слепого язычника нанести истине удар. Он обращается к другому человеку, к тому, кто был рядом с Фестом, - явно беспристрастному свидетелю, насколько это касалось христианства: “Ибо знает об этом царь, перед которым и говорю смело. Я отнюдь не верю, чтобы от него было что-нибудь из сего скрыто; ибо это не в углу происходило”. Утверждаемые факты жизни, смерти и воскресения Иисуса были не безызвестны Ироду Агриппе. Об этом повсеместно толковали все, кто соприкасался с израильским народом.
Внезапно он обратился с прямым вопросом: “Веришь ли, царь Агриппа, пророкам? Знаю, что веришь”. Агриппа сказал Павлу: “Ты немного не убеждаешь меня сделаться Христианином”. Я не согласен с некоторыми современными высказываниями относительно этого оборота. Я допускаю, что слова “ немного не” вряд ли выражают истинную глубину смысла. “Ты немного не убеждаешь...” С каким чувством это было сказано? Мне кажется, это было чувство, вызванное его удивлением, и в этом смысле оно было исторгнуто из него. Он не мог отрицать истины, утверждаемой апостолом. Он не мог отречься от своих собственных пророков. По сути, он был загнан в угол, насколько это касалось фактов и пророчеств, которые говорили о них заранее. Таким образом, хотя он и был хладнокровным светским человеком, меткий и неожиданный вопрос апостола заставил его признаться, что в некоторой степени Павел убедил его стать христианином. Это не означает, конечно, что он действительно уверовал в Господа Иисуса, но из доводов апостола следовало заключение о том, что иудейские пророки указывали на Иисуса Христа так, что Агриппа не мог не признаться в том, что это произвело на него определенное впечатление.
Однако Павел ответил ему поистине достойным восхищения образом, и ответил не только мудро, но и с благожелательной любовью. Была в этом и другая, чрезвычайно прекрасная черта, свидетельствовавшая о душевном состоянии апостола в тот момент и о глубоком наслаждении его души в общении с Господом и его благодатью. “Молил бы я Бога, чтобы мало ли, много ли, не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались такими, как я, кроме этих уз”. Я не слышал из человеческих уст ничего подобного. Мы знаем много чудесных слов других апостолов, в том числе и самого Павла, но, по-моему, даже в пределах этой благословенной книги трудно было бы найти выражение благодати, истины и состояния блаженства, которою удостаивает Дух, более великолепно соответствующее обстоятельствам всех упомянутых здесь лиц и более совершенно отражающее то, что Бог дает через Христа Иисуса, нашего Господа.
Павел не желал своих уз никому, как бы ни радовался им сам. Он похвалялся, что является пленником Иисуса Христа, но он не желал подобной платы, по крайней мере для тех, которых он желал привести к Господу. Несомненно, могло наступить время, когда те, которые оказались хорошими бойцами в этой войне, могли бы возликовать, как ликовал он в своих страданиях ради Христа и ради его собственного тела, а также ради евангелия. Но он всем сердцем пожелал, чтобы они не в некоторой степени (не хотя бы чуть-чуть), но в значительной степени уподобились ему. Не для того, чтобы они просто стали христианами, и тем более не для того, чтобы они обратились, но чтобы стали “такими, как я”.
Это пожелание охватывает как внешнее поведение, так и внутреннее состояние христианина, и такую радость, как та, что наполняла сердце Павла в тот самый момент, когда он стоял в узах перед этими блестящими судьями. Разве не видел Павел темных туч, нависавших над Агриппой и Вереникой, не говоря уже о других? Благодать преодолевает всякое зло, побуждая и прощая самых злых врагов. Она не допускает ни одной горькой мысли, ни одного осуждающего слова. Благодать желает самого лучшего даже для тех, кто проводит время в греховных наслаждениях. Мы знаем, что суд безошибочен и справедлив, но благодать может подняться до более высокой степени справедливости - не земной и человеческой, но справедливости Бога, который праведен и оправдывает верующего. “Праведности Божией верою в Иисуса Христа” - вот, что наполняло сердце апостола. Это была совершенно безграничная сила благодати Бога, принесшая плоды и явленная во Христе, которая теперь свершала свое дело в его душе. Она была вызвана его радостью и торжеством во Христе, во имя которого он свидетельствовал и перед чьей славой бледнело все, чем мог похвастать иудейский царь или римский правитель. Это было не удивление, но восторг того, кто заглянул прямо в вечность, кто еще раз вспомнил свет небесной славы, в которой он лицезрел самого Христа, который есть источник, сила и совершенство всего и податель всего для верующих. Вот что наполняло его тогда и дало ему силы выразить такую божественную любовь.
Суд был прерван; Агриппа сам признал, что Павла можно было бы освободить, если бы он не потребовал суда у кесаря. Это следует взять на заметку.

Деяния 27

В следующей (27) главе описывается весьма поучительное путешествие апостола, когда он, вместо того чтобы выглядеть узником, кажется капитаном корабля. Действительно, если бы к его словам вовремя прислушались, они были бы в целости и сохранности. Какая чудесная сила - вера! Как благословенна преданность, проистекающая от веры! Насколько всецела эта сила Бога, в каком бы положении человек ни очутился!
Здесь мы видим, как апостол возвращается к язычникам. Теперь все прояснилось. Он теперь далеко от того, что было для него заколдованным кругом, где его колени были некрепкими, но теперь, как перед Фестом и Агриппой, он обрел свою прежнюю силу. Все встает на свои места, и не нужно доказательств там, где каждое событие подтверждает это.

Деяния 28

В последней (28) главе показано не только путешествие в Рим, но и прибытие туда апостола. Здесь мы тоже видим, сколь истинно сила Бога была с ним. Его приняли со всем радушием обитатели острова Мелит. Случившееся с Павлом свидетельствует о том, насколько оправдывается любое слово Господа. Это поразило воображение язычников, так что впоследствии мы видим встречу отца начальника острова с Павлом, который, помолившись, возложил на него руки и исцелил его. “После сего события и прочие на острове, имевшие болезни, приходили и были исцеляемы, и оказывали нам много почести и при отъезде снабдили нужным”.
Прибыв в Италию, они вкусили утешение братской любви, “где нашли братьев, и были упрошены пробыть у них семь дней, а потом пошли в Рим”. “Тамошние братья, услышав о нас, вышли нам навстречу до Аппиевой площади и трех гостиниц. Увидев их, Павел возблагодарил Бога и ободрился”. Какая радость для смиренного брата - стать источником нового ободрения для апостола Павла на пути Христа, и как мы обманываем себя и своих братьев якобы столь большим благословением нашей малой верой и скудной любовью, сравниваясь с самыми отверженными и страдающими за имя Господа! К такому ли делу мы призваны? Какое чудесное предназначение заключается в том, что Господь дарует самой бесхитростной душе, призывающей имя Иисуса! Да пробудит Он нас, чтобы мы почувствовали, как мы благословенны и каким источником благословения Он для нас является. Сказано, что у того “из чрева потекут реки воды живой”. Здесь, заметьте, это был сам апостол, и хотя некоторым это может показаться странным, но даже он ощутил сладостную силу служения любви.
Павел пришел в Рим и жил там особо с воином, стерегшим его. В свое время он повстречался с иудеями и проповедовал им евангелие во всех подробностях. Увы! это была та же самая история, ибо люди повсюду одинаковы, но и Бог тоже. “Одни убеждались словами его, а другие не верили. Будучи же не согласны между собою, они уходили, когда Павел сказал следующие слова: хорошо Дух Святый сказал отцам нашим через пророка Исаию: пойди к народу сему и скажи: слухом услышите, и не уразумеете, и очами смотреть будете, и не увидите”.
Приговор, долго откладываемый, ужесточающий кару, вот-вот должен был быть вынесен во всей своей испепеляющей силе. Он довлел над народом еще со дней пророка Исаии, ибо был высказан тогда небезосновательно. И все же было долготерпение Бога, пока не пришел Иисус и не был отвергнут, когда тучи начали сгущаться быстрее. Теперь Святой Дух не только был явлен, но и возвестил о воскресении и восславленном человеке от Иерусалима до Рима. Но когда он свидетельствовал, иудеи, вместо того, чтобы быть первыми в получении свидетельства Бога, по сути, были теми первыми, которые оказались самыми деятельными и упрямыми поборниками неверия и власти сатаны, не только не вошедшими в царство, но и запрещавшими это тем, кто хотел. Именно тогда из-за неверия, в котором они пребывают до сих дней, вполне справедливо пал покров, скрывавший приговор. Однако евангелие пришло к язычникам, и, несмотря на все, что они могли совершить до той поры и могли бы сделать после того, им было дано услышать, и они услышали, и мы сами, благодарение Богу, свидетели этого.

Приложение

Многим читателям будет интересно прочесть следующую статью господина Эдуарда А. Литтона о “Идее, атрибутах и служении церкви Христа, с подробными ссылками на спор между католиками и протестантами”. В ней, конечно, имеются неточные выражения ввиду того, что истина сама по себе постигается лишь частично; но вас порадуют взгляды, столь решительно опережающие обычный евангелизм и еще более решительно направленные против клерикализма.
“В первых главах Деяний апостолов мы явно видим христианское служение; ибо все стороны, вероятно, согласятся с тем, что именно с нисхождения Святого Духа в день пятидесятницы и началось это служение. Более того, в этих главах впервые говорится о церкви Христа как о реально существующей. То, что в обещаниях нашего Господа есть предвосхищение или пророчество, здесь предстает как свершившийся факт. Сперва еще не вполне осознав ту великую перемену, которая произошла в их религиозном положении и еще меньше ощущая ее последствия, первые верующие сразу образовали отдельную общину в ложе иудейской теократии, общину, отличительными чертами которой были подчинение двенадцати апостолам, крещение во имя Христа и празднование вечери Господа. {Сколь прискорбно обнаружить в этом вдумчивом творении автора, стоящего гораздо выше людских традиций и сектантских предубеждений, забвение величайшей и самой важной отличительной черты собрания, а именно присутствия Святого Духа, ниспосланного с небес! Это неверие, увы, характерно для всего христианского мира} С тех пор церковь вошла в историю; и ее история представляет собой цепь превратностей от процветания к упадку, через которые в течение веков прошло царство Бога на земле.
Уже было отмечено, что, не ограничиваясь невидимым присутствием Духа, наш Господь рассматривал нашу церковь как реально существующую, а последователей - объединенными в общество (причем это общество называется церковью, или сонмом святых). С этой целью Он сам учредил использование, по мере необходимости, определенных различий христианского служения и принял меры, чтобы собрать небольшой, но избранный кружок верующих, поддерживая с ними свою личную постоянную связь в течение своего земного служения, а покинув мир, Он облек их чудодейной силой управлять всеми делами и руководить созданием христианских обществ. С самого начала мы находим в жизни церкви существенные условия существования любого обычного общества: каждый апостол был уполномоченным, а его члены допускались, пройдя крещение; и они свидетельствовали о своем пребывании там, участвуя в таинстве крови и тела Христа. В ходе божественной истории мы обнаруживаем дополнения, сделанные к этим простым элементам социального общения, организация христианских обществ становится более сложной и упорядоченной, вопросы государственного устройства и закона занимают немалое место в апостольских посланиях, и у нас есть все причины полагать, если не на основании одного писания, то исходя из единодумных свидетельств достоверных фактов истории, что к концу апостольского века христианство почти повсюду откристаллизовалось в определенные и хорошо известные формы церковной организации” (стр. 192, 193).
“Апостол Павел в гл. 14 первого послания Коринфянам кратко описывает, каким образом христиане первого века существования церкви совершали общественное богослужение. Таинство вечери Господа представляло собой внешний символ их служения и залог их единения с Христом и друг с другом, но главной службой {Следует избегать того образа, который клерикализм использовал для собственного возвеличивания и к бесчестию Господа. Собрание не проповедует и не учит, но Христос посылает тех, кто благовествует евангелие миру и учит собрание} было благовествование слова, независимо от того, какие внешние формы это принимало - “языки”, или “откровения”, или “пророчества”, или “истолкования языков”, или свод инструкций рукоположенных пастырей и духовников. Среди различных духовных даров, бывших тогда обычными для церкви, главное место отводится пророчеству, ибо пророчествующий изъясняет людям “или откровением, или познанием, или пророчеством, или учением”. Павел не упоминает никаких специфических или жертвенных элементов: вся служба, за исключением вечери Господа была явно назидательной, то есть словесной. То, что упомянутые в этой главе дары были по большей части сверхъестественными и со временем они должны были быть утрачены, не имеет значения для данного утверждения; ибо сейчас мы рассматриваем существенную особенность христианского служения, а не конкретное средство его выражения” (стр. 256, 257).
“Церковь Христа до дня пятидесятницы еще не существовала как таковая, тем более не пыталась она и выполнять свою миссию евангелизации мира. Действительно, группа людей была избрана Христом из иудейского народа, на которых должен был излиться Дух в день пятидесятницы, но до этого события эту группу людей явно нельзя было назвать его церковью. Следовательно, остается тот факт, что тайная церковь или то, что в церкви является тайным, предшествует явному. Духовная сила, которая произвела в апостолах такую чудесную перемену, должна была сперва снизойти с небес и придать церкви ее внутреннюю форму, ее духовную особенность; после этого апостолы проповедуют и организуют прежде всего святых, то есть людей, в которых жил Христос незримым действием Духа. Однако откуда Он берется, не известно, и затем эти святые приступают к выполнению предназначенной им миссии” (стр. 272).
“Если бы человека заурядного ума, не посвященного в суть спора, поднятого по этому вопросу, спросили: “Что такое христианская церковь согласно посланиям апостолов и какое ей дать определение?” - он, вероятно, не колеблясь и не затрудняясь, ответил бы, что христианская церковь, как это видно, например, в посланиях Павла, является собранием или обществом преданных Богу или верующих, чья тайная вера в Христа внешне проявляется в исповедовании определенных основополагающих учений, в отправлении и принятии таинств и умерщвлении плоти. Он привлек бы внимание к тому факту, что обычным обращением Павла в начале каждого послания было “святым и верным братьям”, являвшимся членами церкви в какой-либо местности, сонаследникам его в вечной жизни, и к тому, что на всем протяжении этих посланий утверждается, что члены церкви находятся в живом единении с Христом, причем к ним обращены назидания и поучения, сила которых, несомненно, доступна лишь тем, кто исполнен Духа Бога, короче говоря, члены церквей в Коринфе и Ефесе именуются христианами, и христианин - это тот, кто находится в спасительном союзе с Христом” (стр. 276).
“Чем очевидна простота этого вопроса, тем больше этот человек удивится, когда услышит, что он ошибся и что, именуя христианское общество собранием христиан, Павел рассматривает его просто как общество людей, исповедующих одну и ту же веру и внешне участвующих в одних и тех же таинствах (что несущественно для утверждения, обладают ли они спасительной верой или нет); общество, облеченное духовными привилегиями, не обязательно осуществляет эти привилегии, и вследствие этого мы должны ограничить значение слов “святые” и “верные Христу Иисусу” обозначением внешне преданных Богу и исповедующих учение христианства... То, что упомянутая манера интерпретации связана с отклонением от очевидного значения выражений Нового Завета, не является достаточной причиной для того, чтобы тотчас отвергнуть ее, но и нет никакой гарантии, что существует четкое выражение необходимости в подобном отклонении, чтобы мы могли ее потребовать. В данном случае это требование становится более понятным, если исходить из того обстоятельства, что апостолы единодушно отождествляют себя в отношении своих христианских взглядов и надежд с теми, кому они пишут. “Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословивший нас во Христе всяким духовным благословением”, что означает утешиться общей верой. Когда Павел писал это, считал ли он себя лишь условно заинтересованным в благословении искупления? Была ли его вера всего лишь исповеданием христианского учения? Если он имел в виду нечто большее, чем это, если его собственная вера и собственная святость были живыми и подлинными плодами действия Святого Духа, тогда, поскольку в этом вопросе он не делает различия между собой и теми, к кому обращается, мы должны полагать, что он рассматривал их как истинных святых и верующих. Слог вдохновения авторов Нового Завета является выражением того христианского опыта, или осознанного участия в благословении, дарованного чрез Христа, который Святой Дух излил в их сердца, и поэтому их представление о святом или верующем, выведенное по опыту их собственного духовного сознания, должно было быть настолько высоким, что нельзя даже описать словами. Но в том смысле, в котором они считали себя христианами, они, по всей видимости, называли этим именем тех, к кому они писали” (стр. 280-283).
На аргумент об использовании сходных выражений в законе Моисея в чисто национальном и внешнем смысле, чтобы доказать, что они подразумевают то же самое и больше ничего в евангелии, наш автор отвечает: “В этом и кроется истинный источник ошибки: хотя и признают образный характер закона Моисея вообще, однако недостаточно учитывают то, что иудейская нация сама по себе в ее внешнем или политическом аспекте была не более чем прообразом христианского Израиля... Мы должны лишь приложить этот несомненный принцип интерпретации к самому иудейскому народу с его национальными, то есть связанными с законом особенностями, чтобы понять, что выражения, в которых в Ветхом Завете изложены его привилегии, приобретают при использовании их по отношению к христианам иное значение, вернее, обозначают те духовные реалии, прообразами которых были первые” (стр. 286, 287).
“На все это, однако, можно ответить, что природа внешней церкви, которая, как мы знаем, должна быть явлением смешанного характера, а также действительное состояние нескольких церквей, которым Павел адресовал свои послания, не оправдывают предположение о том, что, именуя их общинами святых и верующих, он мог употребить эти слова в их высшем значении. Здесь имеется вторая трудность, которая заключается в буквальном толковании слов апостола с нашей стороны. Но непродолжительное размышление показывает, что это нижняя трудность. Мы должны вспомнить, что в апостольской церкви существовало суровое умерщвление плоти, само представление о котором мы, по-видимому, уже утратили. Вследствие этого умерщвления плоти они были отделены от общества, явные дела которого противоречили их христианскому исповеданию, а так как апостол не был наделен божественной привилегией, позволившей бы ему читать в сердцах, он был вынужден принимать других такими, какими они хотели казаться, и обращаться с ними как с истинными христианами до тех пор, пока не появлялись видимые, осязаемые доказательства противного... Не рассуждая о состоянии каждого отдельного человека перед лицом Бога, апостол предполагал, что вся церковь была тем, на что они претендовали, - церковью истинных христиан. Ибо следует помнить, что, как бы далеким от истинного ни было его исповедание, каждый исповедующий христианство претендует на то, чтобы быть истинным христианином, а не просто называться им. Если бы не это предположение, апостол не смог бы далее требовать исполнения христианских обязанностей, исходя из христианских побуждений” (стр. 298, 299).
“Легковесно также возражение относительно того, что они были весьма ущербны в учении, или на практике, или и в том, и в другом и что Павел на основании разногласий в их сердце говорит о них как о живущих “по плотскому разуму”, не “по мудрости духовной”, но как “младенцы во Христе” и сурово бранит их за распущенность нравов в случае с кровосмешением и отсутствие благочинности во время празднования вечери Господа. Ибо не утверждается, что первые христиане могли быть или были идеальными, не более чем современные. И из всего, что Павел говорит о коринфянах, можно заключить, что они были несовершенными и непоследовательными. На основе замечаний, сделанных когда-либо по этому поводу, казалось бы, можно предположить, что не существует утверждения, промежуточного между нашим утверждением о том, что тот или иной человек является христианином, и утверждением, что он вовсе не христианин, тогда как фактически не существует такого христианина, каким бы святым он ни был, кто бы соответствовал христианскому идеалу... Возвращаясь к примеру с коринфянами, давайте спросим на каком основании Павел упрекал их за прегрешения. Обращался ли он с ними как с совершенно лишенными главного источника благодати или как с обладающими ею, но нуждавшимся в назидании, чтобы пристойно ходить в ней? Последнее несомненно и является той позицией, которую он избирает” (стр. 302, 303).
“Христианство, как выясняется в Новом Завете, ничего не знает об атомистической теории современных сторонников независимости. Не подлежит сомнению то, что даже в апостольский век церковь любого большого города, вроде Рима или Ефеса, состояла не из одного собрания верующих, но из нескольких, которые вкупе именовались церковью в этом городе; несомненно, что к концу первого века так оно и было. Иначе быть не могло. Могучий рост христианства побуждал его прорываться вширь во все стороны; и первоначальное собрание или говоря, на современном языке, материнская церковь быстро порождала другие общества христиан в том регионе... Ни одно понятие так не противоречит духу апостольского христианства, чем понятие об обществах христиан, существующих в той же местности, но не общающихся друг с другом и не подчиняющихся одним и тем же властям” (стр. 449, 450).
“Утверждать с целью достижения творческой согласованности, что видимые плоды Духа не обладают достаточным отличительным свойством, чтобы позволить нам судить о том, есть они или их нет, - опасный для рассудка путь, могущий привести к всеобъемлющему скептицизму, не говоря уже о том, что наш Господь предупреждал о грехе отрицания очевидного действия Святого Духа словами, слишком страшными, чтобы не заставить нас трепетать при мысли о приближении к нему. Плоды Духа, независимо от того, получены ли они в нашей собственной ограде или за пределами ее, всегда одинаковы, и их всегда можно узнать, иначе наш Господь никогда не дал бы нам простого средства отличить ложного пророка от истинных. “По плодам их узнаете их”. Если люди утверждают, что не могут сделать этого, они просто признаются в том, что у них нет ни совести, ни нравственного чувства” (стр. 470).
“Итак, единственным видимым проявлением святости церкви является святой путь и обращение отдельных христиан; но есть еще другой и более конкретный способ, с помощью которого она утверждается в святости, а именно путем умерщвления плоти. Личная святость христианина является качеством индивидуума, а не общества как такового; следовательно, общество, исповедующее христианство, как бы много святых людей оно ни содержало, не может утверждать, что оно является частью святой церкви Христа, пока она не подкрепит это утверждение каким-либо конкретным, явным действием. Умерщвление плоти есть истинное и законное выражение святости внешней церкви, рассматриваемой как общество. Отсюда проистекает большое значение умерщвления плоти. Не то что его отсутствие пагубно действовало на уровень и идеал набожности в церкви, оно влияет на притязание общества как такового быть законным членом вселенской церкви. Христианское общество, которое бы открыто исповедовало введение умерщвления плоти и принципиально терпело бы явно и заведомых грешников (или еретиков, антихристов или их соучастников) в своем ложе, отреклось бы от права на один из самых существенных атрибутов церкви; оно бы порвало все явные связи между собой и истинной церковью (то есть Христом и его жертвой; см. 1 Кор. 5), подъемлемым свойством которой является святость; короче говоря, оно бы претерпело обмирщение. Ибо каждая конкретная церковь называется так на основе того предположения, что она является более или менее истинным проявлением единой святой церкви - тела Христа... Насколько существенно умерщвление плоти по отношению к представлению о церкви, видно из разительных противоречий между теорией и практикой, которые постоянно возникают вследствие фактического его отсутствия в английской церкви” (стр. 515-517).