Переход от рассмотрения посланий Павла к изучению послания Иакова представляет собой сильную и внезапную для читателя перемену. (Примечание: В английской Библии Соборные послания располагаются после посланий ап. Павла.) Главной целью предлагаемого послания было довершить разрыв со старыми отношениями таких христиан, какими были иудеи в прошлые времена, и решительно вырвать их из земных связей, приведя к небесному общению с Христом.

Совсем иначе обстоит дело тогда, когда мы начинаем изучение данного послания после рассмотрения книги Деяний, как это, по сути, расположено в большом числе авторитетных источников древности и некоторых переводах, следующих им. Эти “общие послания” располагаются не после цикла посланий Павла, но до него. Поэтому разрыв здесь вовсе не подчеркнутый, но, наоборот, естественный и легко объяснимый, ибо фактически учение Иакова согласуется с тем миропорядком, который мы находим в собраниях Иудеи и особенно в собрании святых Иерусалима, которые ревностно соблюдали закон и посещали храм в часы молитвы, то есть, как мы знаем, оставаясь израильтянами вместе со священниками, представляли великое собрание некогда послушных вере. У нас нет оснований полагать, что они оставили жертвоприношения либо непосредственно священнические обряды. Сейчас это может звучать странно, ибо люди всегда судят обо всем по своему собственному сиеминутному состоянию, но послание таким образом понимать не следует. Вы должны брать то, что дает Библия, и пытаться с ее помощью составить справедливое суждение согласно учению Бога.

Из начальной части книги Деяний совершенно ясно следует, что и подтверждается позднейшими указаниями, которые Святой Дух дает нам относительно собрания Иерусалима, что тогда все еще существовала сильная и решительная преданность тому, что тогда было истинно иудейского у ранних христиан. Они использовали Христову веру, скорее, для добросовестного, богобоязненного, тщательного изложения своего иудейского вероучения. И этого отрицать нельзя, что бы ни говорили и ни думали об этом люди. Каким бы им ни казалось их место как христиан, которые никогда не оказывались в таком положении и, значит, не могли быть поставлены в такое, непосредственно охраняемое Святым Духом, несомненно то, что факты, которые представлены в Писании относительно собрания Иерусалима именно таковы, как я попытался их представить.

Итак, послание Иакова было написано не просто собранию Иерусалима, но двенадцати коленам, находящимся в рассеянии. Это обещает нам нечто большее: не только для христиан-иудеев, но и для израильтян, где бы они ни находились не только в обетованной земле, но и вне ее - “в рассеянии”, или, как сказано, “двенадцати коленам, находящимся в рассеянии”. Короче, очевидно, что среди вдохновенных посланий обращение Иакова занимает особое и исключительное место. Когда же это не принималось во внимание, то не удивительно, что возникало неправильное его толкование. Мы знаем, что великий реформатор Лютер воспринял эту часть учения Бога с самым незаслуженным недоверием и даже презрением. Но я убежден, что ни один человек не только не игнорирует послание Иакова, но даже не может недооценить его. Лютеру не повредило бы истинное понимание этого творения Иакова, что сделало бы его учение сильнее. Оно было необходимо ему во многих отношениях, необходимо оно и нам. Поэтому налицо жалкий обман, когда кто-то позволяет себе, руководствуясь своими субъективными представлениями, отвергать ту или иную часть учения Бога; все они занимают важное место, каждое со своей собственной целью. Разве мы требуем многого, желая, чтобы документ оценивали по его конкретному и явному замыслу? Наверняка нам вовсе не следует брать поставленную Павлом цель, чтобы судить о замысле Иакова. Что может быть (не скажу - противоположнее, но) благословеннее тому, что называется вдохновением, нежели подобная мысль для здравого смысла и разумения? И случилось так, что люди споткнулись на этом месте, мало сказать, драгоценном и полезном, но, что самое главное, практически полезном месте учения Бога.

В то же время мы должны его читать в его первозданном виде, то есть так, как Бог начертал иудеям-христианам, находящимся в рассеянии. Таким образом, послание охватывает тех из них, кто был христианами, и оно отводит надлежащее место тем, кто уверовал в Господа Иисуса. Однако ошибочно предполагать, что оно больше никого не имеет в виду. Люди могут обращаться к нему с мыслью, что все послания адресованы христианам, но это просто-напросто неверно. Нет более порочного источника заблуждения, чем этот путь. Если вы будете подходить к Слову Бога с таким предвзятым мнением, то неудивительно, если Слово его оставит вас вне пределов своей божественной и святой сферы. Ибо Он извечно выше и неизмеримо мудрее нас. Наша задача - понять то, чему Он нас учит. Неудивительно, что люди подходят к Писанию с предубеждением, надеясь найти ему подтверждение, вместо того чтобы постичь замысел Бога в отношение того, в чем, может быть, они разочаровываются. Недоразумение, очевидно, кроется в них самих, а не в божественном Слове. Будем же, молясь, избегать подобной ловушки.

Иаков пишет в двойственной манере. Он говорит: “Раб Бога”. Ясно, что здесь перед нами прочные основания, которые даже у иудея вызовут уважение. С другой стороны, наряду с “рабом Бога” он добавляет: “И Господа Иисуса Христа”. С этого момента сразу начнется расхождение во мнениях. Большинство израильтян, конечно, полностью отвергнет подобное рабство, но Иаков пишет и о том, и о другом. Заметьте, что он не говорит о себе как о брате Господа, хотя он был им, и в послании Галатам он именуется братом Господа. По моему мнению, нет нужды объяснять, что Иаков, написавший это послание, не был сыном Зеведея, ибо тот довольно рано пал жертвой репрессий Ирода Агриппы, задолго до того, как было написано это послание. Я не сомневаюсь, что писавший есть тот, кого называли справедливым и братом Господа, но с надлежащей скромностью, над которой нам не мешало бы призадуматься и которой не плохо бы поучиться; здесь же он избегает именовать себя братом Господа. Другие были совершенно вправе так называть его, но он предпочитает называть себя рабом, и не только Бога, но и Господа Иисуса Христа.

Как мы видим, он пишет двенадцати коленам, находящимся в рассеянии, и посылает им приветствие. Это не то приветствие, которое столь знакомо нам по посланиям Павла и других апостолов; по своей форме это в точности то самое приветствие, которое использовалось в известном послании (Д.ап. 15) от апостолов и старейшин в Иерусалиме, которые писали собраниям из язычников, предостерегая их от излишнего подчинения закону. И поскольку он был тем человеком, который вынес приговор, то небезынтересно проследить связь между тем, что было написано в тот день, и тем, что Иаков пишет здесь.

Цель Духа Бога состояла в том, чтобы через него, занимавшего выдающееся место в Иерусалиме, начать окончательный призыв всего Израиля, где бы кто ни находился. Это сразу бросается в глаза. И это даже не чье-либо мнение, но речение Бога. Об этом говорится прямо. Разногласия должны были быть совершенно исключены. Сам апостол Иаков, собственно, и дает нам знать, что такова цель его послания. Послание имеет именно такой настрой. Несомненно, оно необычно, но не более необычно для Нового Завета, чем книга Ионы для Ветхого Завета. В целом мы понимаем, что пророки обращались к народу Израиля. Ионе было предназначено служить в Ниневии, наиболее известном языческом городе тех дней. Как еврейские писания имеют исключение, так и в Новом Завете мы имеем одно исключение. Что могло бы лучше осудить узость мышления человека, который хотел бы, чтобы все точка в точку совпадало с его понятием?! В целом Новый Завет обращается к христианскому собранию, но только не Иаков. Иными словами, как Ветхий Завет лишь в исключительном случае обращается к язычникам, так и Новый Завет лишь в исключительном случае обращается к иудеям. Разве это все не абсолютно правомерно? И совершенно отчетливо видно, при всех самых крайних различиях, что это все то же самое божественное рассуждение, более мощное, нежели человеческая ограниченность. Давайте будем помнить об этом! Это принесет нам пользу во всем, а также и сейчас при чтении Слова.

“С великою радостью принимайте, братия мои, - говорит он, - когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка”. Таким образом, сразу становится очевидным, что нам даны практические основания проявления богобоязненности как по отношению к человеку, так и по отношению к Богу, и здесь Святой Дух настаивает на этом как на первом предписании данного послания. “С великою радостью принимайте... когда впадаете в различные искушения”. Искушения, испытания (ибо апостол явно ссылается на внешние испытания) ни в коей мере не являются какими-то ужасными страшилищами, которыми их делает неверие. Павел говорит, что так нам суждено. Израильтянам, несомненно, это казалось тяжким, но Дух Бога соблаговолил наставить их. Они не должны были считать испытания бедствием. “С великою радостью принимайте... когда впадаете в различные искушения”. Причина заключается в том, что Бог использует это для нравственных целей, исправляя природу, которая противостоит его воле. “...Зная, что испытание вашей веры производит терпение [или стойкость], терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка”.

И как это должно осуществиться? Здесь раскрывается другое важное положение послания. Вопрос заключается не только в тех испытаниях, которые выпадают верующему здесь на земле. Ясно, что в этом месте он обращается к своим братьям во Христе. Он не просто обращается ко всем двенадцати коленам, но к верующим, как видно в начале следующей главы: “Братия мои! имейте веру в Иисуса Христа нашего Господа славы, не взирая на лица”. И я думаю, что здесь явно имеются в виду люди, способные понимать, что есть духовное. “Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога”.

Это два наиболее важных положения, которые, по сути, развиваются на протяжение всего послания. Одно из них состоит в том, чтобы радоваться не только приятному, но и невзгодам и трудностям, которые Бог посылает для нашего блага. Благословение же заключается не в легкой жизни и почете, но, наоборот, в почитании испытания как радости, когда принимаешь тягостное от Бога, зная, что Он никогда не ошибается и что все расположено им для совершенного благословения его святых. Тогда это и главенствует в нашей жизни и заставляет почувствовать необходимость просить мудрости у Бога для того, чтобы разумно и счастливо извлечь благо из испытания; ибо, как мы знаем, благословение всяческих испытаний суждены тем, кто испытан. Для того, чтобы различать, нам необходима мудрость. Об этом он упоминает: “Если же у кого из вас недостает мудрости...” Таким образом, есть необходимость зависимости от Бога, дух привычного служения ему, поклонения ему, короче говоря, послушания. “Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков”. Мы увидим, благодаря чему и отчего это проистекает, но здесь мы пока имеем просто общее назидание.

“Но да просит с верою, - говорит он, - нимало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих”. Таким образом, он показывает, что вера предполагает доверие к Богу и что двоякие мысли, неуверенность в Боге есть, по сути, не что иное, как неверие. Значит, это отрицание самих отношений с Богом, это постоянные колебания, как если бы ты пытался спрашивать Бога, а в действительности не верил ему. Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа.

Далее апостол также показывает, чем это оборачивается на деле: “Да хвалится брат униженный высотою своею, а богатый - унижением своим [таков промысел Бога], потому что он прейдет, как цвет на траве [ибо это лишь естество]. Восходит солнце, настает зной, и зноем иссушает траву, цвет ее опадает, исчезает красота вида ее; так увядает и богатый в путях своих”.

С другой стороны, всякий может и должен быть благословен. Здесь мы видим резкое противопоставление и объяснение того, для чего это здесь изложено; между этими стихами есть совершенная связь, как бы это ни казалось маловероятным с первого взгляда. “Блажен человек, который переносит искушение [вместо того, чтобы быть во власти неустойчивости неверия, как мы видели, либо полностью зависеть от естественных условий, о чем говорится далее; человек же, который переносит искушение, который принимает его с великой радостью, благословен], потому что, был испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его”.

Это открывает другую сторону испытания во внутреннем, а не во внешнем зле. Существует искушение, которое от дьявола, равно как и испытание от Бога, которое во благо человеку. То есть существуют испытание веры и искушение плоти.

Теперь ясно, что испытание веры так же дорого, как и полезно; и именно об этом до сего момента рассуждал апостол. И он лишь отвлекается в сторону, чтобы отметить то одно, то другое; и тем более важно хорошо это обдумать, поскольку, как мне известно, это единственное место в Писании, где об этом говорится определенно. Искушения повсюду означают испытания, но не внутренние нашептывания зла; они не определяют греховной природы и не связаны с ней, но, наоборот, являются промыслом, которым Господь из своей любви испытывает тех, кому Он доверяет, и готовит еще большее благословение тем, кого Он уже благословил. Здесь, с другой стороны, мы обнаруживаем общее понятие об этом. Увы! Сам факт его распространенности показывает, каковы люди, как мало в них есть от Бога, сколько у них мирского. “В искушении [т.е. в соблазне или желании чего-либо запретного] никто не говори: Бог меня искушает [поскольку далее апостол говорит о другом свойстве]; потому что Бог не искушается злом [следует читать это как примечание] и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью”.

Таким образом, сам Бог не доступен злу, и Он также никогда не искушает на злое. Даже и мысли такой не возникает у Бога. Он царственно пребывает выше зла - это основание для благословения каждого чада Бога, которое апостол явит ныне, когда покончит с рассмотрением зла, что идет от человеческой природы. Зло исходит из самого себя, ибо, как он говорит, “каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть”. Апостол Павел рассматривает этот вопрос иным образом. Дело не в том, что между ними есть хотя бы малейшее противоречие. Они совершенно согласны друг с другом, но здесь возникает другой взгляд на вещи, и причина очевидна, потому что Павел в Рим. 7 (а это тот отрывок Писания, на который я ссылаюсь) рассматривает не человеческое поведение, а естество. Если же вы обратите взоры на естество, то станет ясно, что грех в нем первичен и, вследствие греха, живущего во плоти, рождаются похоти как результат этого. Здесь он говорит о греховном поведении и, соответственно, о внутреннем действии зла, а затем о внешнем греховном поступке. Здесь же видна, как и везде, слепота и невежество тех, кто противопоставляет одну часть Писания другой.

На это, возможно, скажут: “А у вас не бывает сомнений?” Наверняка бывают, но что должен делать всякий, испытывающий затруднения в Слове Бога? Служить Богу. Не пытайтесь сами уладить ваши затруднения, но доверьтесь Богу. Просите мудрости и просите ее у Бога, дающего всем просто и без упреков. Он наверняка прояснит все, что делается во славу его. Нет ни одного человека с испытанной душой, который не согласился бы с истинностью того, что я говорю сейчас. Нет ни одного человека, который, придя к пониманию промысла Бога, не засвидетельствовал бы, что те самые отрывки, которые когда-то ему казались такими трудными, когда они были непонятными ему, стали источником чрезвычайного озарения для его души, когда стали понятны. И поэтому спешить в решении затруднительных вопросов на деле есть оскорбление либо Бога, либо его Слова - да, его Слова, потому, что оно глубже нас самих; оскорбление Бога потому, что Он не дает младенцу знания, которое надлежит дать взрослому. Теперь очевидно, что это всего лишь непонимание. Именно спешка мешает благословению и продвижению вперед. Однако нет ничего более простого и более надежного, чем то, о чем пишет здесь апостол и что он советует нам.

Теперь взглянем на другую сторону вопроса. “Не обманывайтесь, братия мои возлюбленные. Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше”. Мы уже рассмотрели тот источник зла, которым является падшее естество человека, что, без сомнения, есть дело рук сатаны, хотя и не упомянутого здесь. Мы вскоре убедимся в этом, читая 4-ую главу; но здесь он просто рассматривает человеческую природу, а затем обращает свой взор к Богу: “Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены”. Первой мыслью Святого Духа здесь является стремление оправдать Бога любым путем и совершенно отдельно от нас. Как все зло исходит от нас, так и все доброе исходит от Бога; и Бог не только является источником всякого добра, так как “всякое даяние доброе и всякий дар совершенный” исходят от Бога (как способ, так и само дарование), но, кроме того, Бог не знает изменений, а тварь и в наилучшие времена есть сама неустойчивость.

Таким образом, в этом стихе мы видим наиболее полное доказательство духовной славы Бога, противопоставленное человеку с его слабостью, падением и пороками. Но апостол идет еще дальше и утверждает, делая это достойным восхищения образом, истину могущественного действия благодати. Он уже утверждал это в отношение Бога, но теперь мы видим выводы, сделанные относительно нас. И поэтому Бог не только благ, но Он есть податель, не дающий ничего худого, но лишь благое. Безупречный в своей святости и неизменный в своем свете, Бог дает в своей любви; и в результате этой сильной могущественной любви Он благословляет. Благословение полностью лишено того, что мы теперь познали в христианстве, того, о чем рассуждает даже Иаков, судя по его весьма широкому и содержательному посланию. В светлом грядущем дне Бог благословит всякую тварь. В темные же времена, которые люди называют современностью, Бог не только благословляет, Он делает гораздо большее тем, кто верует. Мы сами есть его род. Он передает верующему свою природу. Он делает это, несомненно, незаслуженно для нас. Незаслуженно! Ведь не было ничего, кроме греха, и апостол только что показал все это. Ничего благого от человеческого естества, как создания падшего, не происходит; нет ничего, кроме блага Бога.

Итак, пусть это прозвучит еще раз, мы находим у него не только благо, но обретаем его духовную природу; и это Он творит словом истины. Писание его носитель. И вот тут перед нами предстает его откровение, посредством которого Он воздействует на души не меньше, чем собственной всемогущественной волей, как источник всего. “Восхотев, родил Он нас словом истины, чтобы нам быть некоторым начатком Его созданий”. Со временем Он намеревается даровать полноту благословения. Это случится, насколько это касается государственной власти, в тысячелетнем царстве; но поскольку будет государственная власть, зло останется и его придется обуздывать и подавлять во славу его. Это ни в коей мере не может удовлетворить Бога, и поэтому Писание открывает нам тот час, когда настанет время, при котором все будет происходить по воле Бога. Покой в полном смысле слова наступит тогда, когда все вопросы, связанные с его творением и ответственностью человека будут решены, когда Он, оценив плоды, дарует нам свой покой. Тогда мы будем не просто начатком его творений, но все пребудем в славе и покое в новых небесах и на новой земле.

Между тем, мы, рожденные таким образом, начаток его творений, обладаем чудесным благословением, дарованным нам. И мы не просто предмет этого благословения. Увы! как часто дарованное благословение бывает потеряно, будучи обращенным к бесчестью и развращению людей. Как мы знаем, Бог благословил с самого начала все, что сотворил, однако не было устойчивости в самом благословении. Для обеспечения устойчивости все должно покоиться на том, кто будет обладать природой Бога и человека, даруя нам естество по подобию Бога. Падшим должно быть сообщено божественное естество, и это есть и всегда было во времена старого завета. Но для того, чтобы существовала основа для неизменного благословения и любой степени общения между Богом и его созданием, должно было совершиться дарование божественного естества. Об этом здесь и говорит Иаков. Пока же мы не будем вникать в то, как это связано с учением Петра, Иоанна и Павла. Мы видим, что тот, кто мог бы презирать (однако, презирать не следует, ибо Он сам не презирает никого) подобное послание, ибо таков человек, вызывает боль и жалость по поводу того, что такие мысли могли появиться в душе, рожденной от Бога и к тому же в душе слуги Иисуса Христа.

На основании этого сообщения его собственного естества с его духовными заповедями, мы имеем жизненное наставление: “Итак, братия мои возлюбленные, всякий человек да будет скор на слышание”. Слышание и есть то самое условие зависимости. Итак, тот, кто служит Богу, - тот устремляет взоры к Богу, доверяет Богу и с надеждой ожидает даяний от Бога. Вот место, которое подобает тому, кто принадлежит его роду. “Итак, братия мои возлюбленные, всякий человек да будет скор на слышание, медлен на слова”. Нашей речи свойственно быть выражением сущности нас самих. Будь скор на слышание, медлен на слова. Ясно, что апостол имел в виду Бога и размышлял о его Слове и о том, что сделало бы Слово понятным. Давайте же будем “скоры на слышание, медленны на слова”.

Однако следует учесть еще одно обстоятельство. Сущность человека выражается не только в речи, но и в побуждениях сердца; и увы! в гневе падшего создания. Будем же не только медленны на слова, но и “медленны на гнев”. Вы можете сразу увидеть, что наше наставление основано, если можно так выразиться, на духовной анатомии нашего существа, во-первых, а потом нам сообщается о чудесных свойствах новой жизни, которую мы получили через веру в Иисуса Христа и которая, как мы знаем, будет наша, потому что мы “рождены словом истины”. Тут же апостол объясняет причину: “Ибо гнев человека не творит правды Божией”.

Стоит ли упоминать, что здесь речь идет не о праведности Бога в богословском смысле. Иаков не рассматривает подобные вопросы. Он не углубляется в то, как грешник должен оправдываться. Поэтому, конечно, он ни в коей мере не противоречит Павлу в том, что говорится о вере или оправдании. В самом деле, он вовсе не рассматривает тот же самый вопрос, который Павел поставил до него. Когда двое разрабатывают одну и ту же тему, вынося о ней противоположные суждения, они, несомненно, противоречат друг другу, но если они возьмутся за два совершенно разных вопроса, то, хотя они могут быть даже весьма тесно связаны, противоречия не возникает. Именно так и обстоит дело с Павлом и Иаковом в рассматриваемом нами вопросе, не говоря уже о том, что вдохновение делает это противоречие невозможным. Они оба употребляют слова “вера”, “дела” и “оправдать”, но они решают не один и тот же, а два разных вопроса. Со временем мы обнаружим причину этого, а я с большой охотой сделал по ходу это замечание для того, чтобы помочь тем, у кого возникли затруднения, поскольку это зачастую оказывается ловушкой, особенно для тех, кто слишком полагается на словесные аналогии.

Обратимся же к благодати Господа, чтобы понять Писание. Многие привыкли, находя одно и то же выражение, придавать ему один и тот же смысл. Это неверно ни в повседневном общении, ни в Слове Бога. Здесь, например, перед нами праведность Бога имеет совсем иной смысл, чем тот, который нам так знаком по посланиям Павла. Он говорит о том, что неугодно Богу, потому что противоречит его естеству, и человеческий гнев явно оскорбляет его. Он не творит ничего, угодного его духовному естеству. В отрывке говорится о практике, а не о теории.

“Посему, отложив всякую нечистоту и остаток злобы, в кротости примите насаждаемое слово, могущее спасти ваши души”. Следует заметить, что это не похоже на навязываемый закон. Особые усилия прилагаются для того, чтобы предостеречь от этой преобладающей мысли. Иудей был бы склонен рассуждать таким образом, ибо для него естественным было обращаться к закону как к единому и единственному образцу. Но, с другой стороны, Иаков далек от того, чтобы отказываться от использования закона: мы обнаружим это в этом же самом послании. Все-таки в данном отрывке апостол стремится показать, что слово воздействует на человека изнутри, что это “насаждаемое слово”, как он называет его, которое способно спасти души, а не внешний закон. Слово возвещается верой, или, как выразился апостол в послании Евреям, “растворяется верою слышавших”. “Будьте же исполнители слова, а не слышатели только, обманывающие самих себя”. Ясно, что в жизненных проявлениях мы все время участвуем практически. Это есть главная идея и цель послания.

“Ибо, кто слушает слово и не исполняет, тот подобен человеку, рассматривающему природные черты лица своего в зеркале [он может прекрасно видеть себя, он четко видит себя, каков он на мгновение, но скоро это забудет]: он посмотрел на себя, отошел [отражение потускнело и исчезло] и тотчас забыл, каков он”. Как это верно и точно списано с жизни! Это та искра убеждения посредством истины, которая является людям, когда они побуждаются различить, в чем источник их мыслей, каковы их чувства, когда свет Бога озарит человека, проницая насквозь; но как быстро он гаснет, вместо того, чтобы войти и поселиться в душе! Лишь сила Духа Бога может запечатлеть все это в сердце. Но здесь апостол обличает отсутствие внутренней работы, когда разум оторван от совести, и это он поясняет, как мы видели, на примере человека, взглянувшего на себя в зеркало, а потом повернувшегося спиной и забывшего все. Тогда как сила и постоянство пребудут с тем, кто вникает в “совершенный закон свободы”.

И здесь уместно заметить, что Иаков, не будучи законопослушным в дурном смысле слова, здесь - вдохновенный муж, как, впрочем, и любой другой, который этим самым выражением убивает законопослушание. Во всем Новом Завете нет более могучего слова и более сокровенной мысли, высказанной с такой целью. В ее собственной области нет ничего лучше, яснее и поразительнее. Причина того, что люди зачастую находят законопослушание у Иакова, состоит в том, что они сами привносят его. В душе они находятся под его влиянием и, естественно, пытаются замутить свет Иакова с помощью того, что предназначено для сокрытия виновных во тьме.

Что же такое закон свободы? Это Слово Бога, которое направляет человека, рожденного словом истины, побуждая, ободряя и укрепляя его во всем том, в чем находит отраду новая жизнь. Соответственно, его воздействие прямо противоположно воздействию закона Моисея на израильтян. Это очевидно хотя бы из выражений “не делай” того-то и “не делай” этого. {Если память не подводит меня, то одна знаменитость своего века написала эссе о свободе, в котором заметила, что христиане представлены закону Моисея из-за недостатка положительной морали в Новом Завете. Можно ли вообразить что-либо более поверхностное, нежели это замечание? или более очевидный признак слепоты неверия в том, кто сделал его? Но так и должно быть там, где не знают Христа. Разве это не очевидно, как и доказательство того, что суеверие в своей глубине также безбожно, как и свободомыслие. В этом теолог и скептик приходят к одному и тому же заключению и из одной и той же предпосылки недостатка видения и веры во Христа. Жизнь во Христе позитивна, закон же по сути своей негативен. Слово Бога выражает жизнь, а Дух придает ей силу, однако последняя нуждается в вере, которой ни у кого нет.} Почему? Потому что они хотели делать то, что Бог воспрещал. Так как человеческие вожделения ведут к злу, то закон воспретил потворствовать своеволию. Он был, по сути, запрещающим и отнюдь не разрешающим по своему характеру. Закон запрещал те самые поступки, которые человеку подсказывали все его помыслы и желания, и являлся важным средством обличения мятежной и бунтующей падшей природы. Однако это ни в коей мере не закон свободы, но закон рабства, осуждения и смерти.

Закон свободы привносит положительное для возлюбивших Его, не просто отрицание того, что желает своеволие и человеческая похоть, но осуждение в новой жизни всего того, что не соответствует ее собственной природе. Так, закон свободы очень часто и очень хорошо изображали в виде любящего родителя, говорящего ребенку, что тот должен пойти туда или сюда, то есть в те самые места, которые, как он прекрасно знает, ребенок будет очень рад посетить. Закон свободы таков, как если бы кто-то сказал ребенку: “Теперь, дитя мое, ты должен идти туда-то и делать то-то и то-то”, зная все это время, что он не может оказать ребенку большей услуги. Все это не выглядит так, будто воле ребенка противятся; напротив, его волю направляют на то, что наиболее полезно для него. Родитель смотрит на ребенка и руководит им с любовью, зная желания ребенка, желания, которые возникли в силу новой природы, насажденной в ребенке самим Богом. Он даровал ему жизнь, которая возлюбила промысел и Слово, которая ненавидит и восстает против зла и испытывает самые сильные муки, когда по неопределенности впадает в грех, пусть даже самый небольшой. Закон свободы, следовательно, состоит не столько в ограничении потворствованию ветхому человеку, сколько в направлении и предостережении нового, ибо сердечная радость обретается в том, что есть благо, свято и истинно. Слово нашего Бога, с одной стороны, приучает нас держаться того, что радостно для христианского сердца, и укрепляет нас в нашем презрении ко всему, что, по нашим понятиям, противно Господу.

Таков закон свободы. Соответственно, “кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своем действии”. Необходимо, однако, вникнуть и в другую сторону этой картины - “если кто из вас думает, что он благочестив, и не обуздывает своего языка, но обольщает свое сердце, у того пустое благочестие”.

И в конце главы нам дается образец чистого и неиспорченного благочестия и, главным образом, то, как мы соблюдаем его в повседневной жизни, - основная цель никогда не упускается из виду. Во-первых, здесь говорится о том, “чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях”, то есть тех людей, от которых нельзя получить ничего такого, что льстило бы плоти, ни того, что каким-либо образом было бы рассчитано на услужение самому себе. С другой стороны, говорится о том, чтобы “хранить себя неоскверненным от мира”. Как часто можно слышать тех, кто привычно цитирует этот, обращая внимание только на первую часть и совершенно игнорируя последнюю! Почему же получается так, что они забывают о последней части фразы? Разве те, кто цитирует, не обнаруживают, что труднее всего доказать именно то, что они так не ценят? Обратим же во благо себе это предупреждение, а более всего, драгоценный урок Слова Бога.

Из всего, что мы рассмотрели, естественным образом возникает вопрос: в чем же особенность этих назиданий и почему они обращены к двенадцати коленам? Несомненно, мы можем задать такой вопрос, ибо тем, кто дорожит Словом Бога, не воспрещается спрашивать о его цели. Скорее всего, мы испытываем побуждение спросить, почему Богу было угодно, чтобы подобные слова были обращены к Израилю и, в частности, к тем из двенадцати колен Израиля, кто уверовал в Господа Иисуса Христа. В следующей (2) главе Иаков именно с этого и начинает.

“Братия мои! имейте веру в Иисуса Христа нашего Господа славы, не взирая на лица. Ибо, если в собрание ваше войдет человек с золотым перстнем, в богатой одежде, войдет же и бедный в скудной одежде, и вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему: тебе хорошо сесть здесь, а бедному скажете: ты стань там, или садись здесь, у ног моих, - то не пересуживаете ли вы в себе и не становитесь ли судьями с худыми мыслями? Послушайте, братия мои возлюбленные: не бедных ли мира избрал Бог быть богатыми верою и наследниками Царствия, которое Он обещал любящим Его? А вы презрели бедного”. Здесь, как казалось бы, мы начали более ясно понимать причину. Мы видим необходимость, ценность и мудрость того, что было сказано, но мы обнаруживаем и причину всего этого: для Израиля существовала особая опасность принятия христианства как системы. Как народ, который обладал исключительно религиозными убеждениями, он был еще более подвержен этому, нежели язычники. Иудейское мышление со своей стороны было так же склонно превратить христианство в закон, как язычники пытались соединить его с философией. Греческое мышление могло бы рассуждать и теоретизировать о нем, а иудеи на свой лад сделали бы из него талмуд талмудов. Они постарались бы свести его к ряду положений и, таким образом, превратить во внешнюю систему.

На это и нацелено послание, а именно на отделение веры от обрядов. В остальной части главы предостерегающие и глубокие слова произносит Святой Дух. Это вводит упоминание о законе. “Если вы исполняете закон царский, по Писанию: возлюби ближнего твоего, как себя самого, - хорошо делаете Но если поступаете с лицеприятием, то грех делаете, и перед законом оказываетесь преступниками”. Далее следует серьезное и глубокое замечание для тех, кто говорит о законе: “Кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновным во всем. Ибо Тот же, Кто сказал: не прелюбодействуй, сказал и: не убей; посему, если ты не прелюбодействуешь, но убьешь, то ты также преступник закона”. От рассуждения об этих двух моментах, то есть о царственном законе, об отношениях к ближнему и законе в общем, апостол переходит к закону свободы, о котором речь шла до этого: “Ибо суд без милости не оказавшему милости; милость превозносится над судом”.

Это предворяет знаменитый отрывок, смутивший такое множество умов: “Что пользы, братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? может ли эта вера спасти его?” Очевидно, что не может. Вера без плодов не имеет живой связи с Богом. Что толку от веры, которая состоит в простом согласии с множеством догм и этим обнаруживает свое человеческое происхождение? Спасает вера, данная Богом, а не та, которая есть плод человеческого разумения. Мы в этом уже убедились, и поэтому великий принцип, изложенный в первой главе, самым простым путем осуществляется во второй. Здесь все разъясняется на простых и выразительных примерах: “Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, а кто-нибудь из вас скажет им: “идите с миром, грейтесь и питайтесь”, но не даст им потребного для тела: что пользы [таковой явно нет]? Так и вера, если не имеет дел, мертва сама по себе. Но скажет кто-нибудь: “ты имеешь веру, а я имею дела”: покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих. Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют, и трепещут”. И если есть какая-либо разница, то преимущество на стороне лжеучителей бедных падших людей. Они по крайней мере чувствуют это, и посему на них это производит большее впечатление, нежели на рассуждающих иудеев. “Но хочешь ли знать, неосновательный человек..?” - вопрошает он. Дело не в том, что коринфяне рассуждали неосновательно, но ведь и иудеи не в меньшей степени говорили и поступали так. “Но хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва?”

Однако отличительная черта, которую нам также следует здесь оценить, состоит в том, что когда представлены дела, то внимание привлекается к тому, что все было бы совершенно незначительно, не будь это результатом веры, и даже хуже, чем незначительно, совершенно преступно и чревато самым суровым наказанием. Ибо если мы просто обратим внимание на Авраама или Раав, независимо от Бога и от веры, если мы рассмотрим их поступки, приведенные здесь как пример праведных человеческих поступков, то кто в миру так охарактеризует сделанное Авраамом или Раав? Совершенно ясно, что, по человеческому разумению, Аврааму суждено было расстаться со свободой, если не с жизнью, из-за его намерения убить Исаака; и, несомненно, если судить по законам страны Раав, то ее поведение должно было навлечь на нее самое строгое наказание за тягчайшее из политических преступлений. Но это означало бы судить ее действия в отрыве от Бога, чьей волей они совершались, и в отрыве от веры, которая одна придавала этим делам жизнь и смысл. Иначе в человеческих глазах Авраам был бы отцом, готовым убить своего собственного сына; а что может быть хуже этого? Короче говоря, если мы рассмотрим его случай в отрыве от веры, он может показаться самым черным злом, которое только мыслимо. А чем было поведение Раав, если не изменой своему отечеству и государю? Разве не хотела она, так сказать, предать город, в котором родилась и воспитывалась, тем, кто собирался сравнять его с землей?

Как только мы вспоминаем Бога и его волю и цели, то стоит ли говорить, что эти два достопамятных деяния сияют небесным светом? Первое было достойным восхищения актом повиновения Богу с безоговорочной верой в него даже тогда, когда не видишь, в чем должно было выразиться непреложное обетование, зная лишь, что это произойдет. Авраам был мужем, воззревшим на Бога, скорым на слышание и медленным на слова, мужем, в котором совсем был заглушен громкий зов естества так, что воля и слово Бога могли всецело царить в его душе. Посему, хотя это и был его единственный сын, рожденный Саррой, особенно дорогой его сердцу, ибо он был так необычайно дарован ему как знак милости Бога, он все же отказался бы от него и был готов собственной рукой совершить ужасное дело. О, если от начала мира и существовало дело веры, то это было дело, к которому готовился Авраам, к которому он приложил руку. Также нет необходимости долго распространяться об истории Раав, разве для того, чтобы показать, насколько явно ссылка, сделанная Иаковом, была вдохновлена божественной мудростью. Как истинно то, что она отмечена печатью вдохновения, тем более, что мы знаем, что апостол Павел ссылался на Авраама с абсолютно иной целью! Но Павел, конечно, был не более вдохновлен представить веру Авраама и поступок Авраама в заключительных обстоятельствах его жизни (мы могли бы сказать - в великом и окончательном испытании его веры), и, безусловно, Павел был не более озарен свыше в своем указании, чем Иаков в своем, и мы только что рассмотрели это.

Великий смысл всего этого, по-видимому, заключается в том, что из дел веры Иаков выбирает те, в которых вера составляет их отличительную особенность и одна может быть их оправданием. Разве это позволяет ценить дела, совершенные без веры? Как раз наоборот. Он призывает к делам, но не удовлетворяется просто верой. Дела, которые он приводит, являются делами, ценимыми всецело за веру.

Поэтому неразрывная связь между верой и делами никогда так благословенно не подтверждалась, как в тех самых обстоятельствах, которые Иаков приводит для нас. Так далек он от того, чтобы поколебать веру, которую он предполагает, и дела, которые он хвалит, отмечены самым решительным и поразительным образом.

Далее (гл. 3) мы переходим к некоторым новым практическим назиданиям. Как обнаруживается, он особенно предостерегает против языка как выразителя сварливости и злобы. “Ибо от избытка сердца говорят уста”. Эта цитата вводит нас в другую и, если это возможно, еще более важную область, то есть к вопросу о назидании в поучение многим. Мы должны помнить, что опасность заключена не только в том, что мы можем сказать кому-то с глазу на глаз, но он говорит: “Не многие делайтесь учителями [то есть наставниками], зная, что мы подвергнемся большему осуждению”. Несомненно, произносимое человеком во всеуслышание будет использовано для оценки его самого, и, очевидно, следует приготовиться к этому. Если мы должны быть медленны на слова, то и тогда, когда мы беремся учить других, не следует делать исключения , ибо таким образом мы навлечем на себя еще более суровое осуждение. Это есть назидание, которое, с одной стороны, показывает зло и опасность чрезмерной готовности проявить себя, желая покрасоваться. С другой стороны, оно предполагает абсолютную свободу, которая царила среди верующих. Невозможно, чтобы подобное назидание могло применяться там, где существует режим исключительного служения.

Таким образом, очевидно, что учение Иакова не только проясняет благословенную истину новой природы, как мы уже видели, но и его назидание у христиан в применении дара служения, подобного тому, который был обнаружен в 1 Кор. 14 и в деятельности всего собрания Бога. Хотя в послании Иакова не содержится никаких противоречий по отношению к другим и хотя оно довольно необычно по форме обращения (к двенадцати коленам), а также по широте охвата и по подробности, суждение Бога едино. Вдохновляющий Дух, даже в самых своеобразных писаниях Нового Завета, дарует нам то, что гармонирует со всеми остальными частями и скрепляет все здание божественной истины.

Имеется и дополнительная причина нравственного характера - “ибо все мы много согрешаем. Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело”. На мой взгляд, он не ограничивается, говоря о публичных высказываниях, только этой областью, хотя и начинает, как мы видели, с этого. “Вот, мы влагаем удила в рот коням”. Он подразумевает, что это может показаться человеку мелочью, но мы не должны прощать того, что неправедно только потому, что может показаться, что источник этого мал. Он доказывает, что мельчайшее зачастую управляет неравномерно большим: “Вот, и корабли, как ни велики они и как ни сильными ветрами носятся, небольшим рулем направляются”. Это относится к рассматриваемому предмету. “Так и язык - небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества [или леса] зажигает! И язык - огонь, прикраса неправды; язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны”. Во всей Библии мы не встретим более яркой и точной картины зла, которому подвержены люди из-за этого небольшого, но много делающего члена. “Ибо всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим, а язык укротить никто из людей не может”. Утешение заключено в том, что Бог может справиться с ним, Бог, дающий верующему свою природу и знающий, как совлечь ветхого человека так, чтобы появилась возможность для проявления нового.

Не щадит Иаков и так часто встречающуюся человеческую непоследовательность: “Им благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков, сотворенных по подобию Божию. Из тех же уст исходит благословение и проклятие: не должно, братия мои, сему так быть”. Эта мысль подкрепляется различными примерами, а за ней следует описание мудрого человека, который считается таковым не из-за превосходства знаний, но по своим делам. И всегда Иаков подразумевает практическое осуществление того, о чем он говорит. И это всегда уместно, как и то, что как раз это и было необходимо в то время. Если бы в своем послании он пустился в пространные рассуждения об истине, то дал бы толчок к нагромождению большого количества догм. Такой путь привел бы к усугублению зла вместо того, чтобы вырвать его с корнем. Поскольку он сам в повседневной жизни был мудрым человеком, то божественная мудрость была дарована ему Святым Духом в столь непосредственном выявлении ловушек, угрожающих двенадцати коленам Израиля, в том числе той части из них, которая исповедовала веру в Господа Иисуса Христа.

Итак, если человек обладает мудростью, то возникает вопрос: из чего это следует? Вероятно, не из многоречивости, которая обычно приводит к злоречию. “Мудр ли и разумен кто из вас, докажи это на самом деле добрым поведением с мудрою кротостью”. Если бы, напротив, в их сердцах были черная зависть и сварливость, как бы они не согрешали, похваляясь против истины, и не оболгали бы ее? Как это беспощадно сурово, и это лишь вследствие того, что вещи были представлены в истинном свете! И все-таки какое обличение! Подумайте о людях, похваляющихся своим позором! “И не лгите на истину”. Это была практическая непоследовательность и противоречие замыслам Бога.

Затем перед нами предстают два рода мудрости: одна, благословенная Богом и прославляющая человека, который проявляет терпение, а другая - постыдная, потому что исходит от падшего естества. “Это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская, ибо где зависть и сварливость, там неустройство и все худое”. Ее дела обличают ее природу и ее источник. Во всем худом есть неустройство. “Но мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна”. Никогда не переставляйте эти слова: эта мудрость не просто чиста и мирна, но она, во-первых, чиста, потом мирна. Она сначала утверждает славу Бога, а потом ищет мирных плодов среди людей. Но это еще не все. Она “скромна, послушлива”. Вместо того, чтобы бросаться в бой за свои истинные или предполагаемые права, она обладает ясным послушанием благодати. Она не имеет ничего общего с упрямством самоутверждения или самоуверенностью. Это, наоборот, признак душевной, стремящейся возвыситься, земной мудрости; но то, что нисходит свыше, кротко, послушно, исполнено благодати и добрых плодов, беспристрастно и нелицемерно. Когда человек осознает, что его мудрость сомнительного свойства, можно понять, что он не захочет, чтобы его волеизъявление или мнение обсуждались; но суть в том, что ничто так не отличает превосходство благодати, истины и мудрости, даруемых Богом, как терпение и отсутствие стремления навязать то, что считается правильным и истинным. Верными и неотъемлемыми признаками некой слабости является то, когда человек постоянно настаивает на своих словах и навязывает свои привычки, или привычно придирается к другим. Но “мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна”. Она отличается самоосуждением, которое находит отраду в промысле Бога и выражает промысел Бога. “Плод же правды в мире сеется у тех, которые хранят мир”. Так, если путь мирен, праведность подобна семени и плоду. “Плод же правды в мире сеется у тех, которые хранят мир”. Какая честь быть сынами мира на земле, вечно воюющей с Богом и его святыми!

Увы! мы находим в 4-ой главе нечто обратное этому: “Откуда у вас вражды и распри [явно не от новой природы, благословенным источником которой есть Бог, а от ветхого человека]? не отсюда ли, от вожделений ваших, воюющих в членах ваших? Желаете - и не имеете; убиваете и завидуете - и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете - и не имеете, потому что не просите. Просите, и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений. Прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога?” Я надеюсь, никто не будет утверждать, что это все - род Бога. Мне кажется, что сказанное в начале данного рассуждения является важным ключом к толкованию использованных здесь выражений. С другой стороны, забвение того, к кому обращены эти слова, и утверждение, что послание имеет в виду лишь род Бога и никого иного, приводит к тому, что нам приходится оправдывать силу божественного слова. Внемлите этому обращению в искренней вере, и всякое слово Бога дойдет до разума. Не требуется приглушать значение даже одной фразы. Иаков имеет в виду христиан, но не только одних христиан. Он пишет, по его словам, всему роду израильтян, а не только тем из них, которые веруют. Он ясно обращается к двенадцати израильским коленам. Веруют ли они все или нет, послание обращено к ним всем. Соответственно, это слово и для тех из них, кто не принадлежал роду Бога, как и для тех, кто относился к нему.

С такими мыслями я прочел следующее: “Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу. Или вы думаете, что напрасно говорит Писание: “до ревности любит дух, живущий в нас”? Но тем большую...” Стоит ли мне говорить вам, что этот стих поставил в затруднительное положение многие умы? Хотя я вовсе не готов к истолкованию догматов о его силе, мне кажется, слишком резким предположение о том, что дух, о котором здесь идет речь, всего лишь человеческий дух. Я не пониманию, как можно утверждать, будто человеческий дух обитает в человеке. Можно понять “дух человеческий живущий в нем”, как выразился апостол Павел в 1 Кор. 2, говоря о духе человека, но едва ли можно понять утверждение о духе, обитающем в человеке. Но если здесь не человеческий дух, то единственный дух, о котором говорится, что он живет в человеке (то есть в верующем), есть Дух Бога. Как раз в этом и кроется причина затруднения. Если это Дух Бога, то как Он может появиться здесь в такой связи? Должны ли мы соблюдать смысл и пунктуацию общераспространенного греческого издания Нового Завета и английской Библии?

Поэтому многие придерживаются мнения (и я склонен его разделить, хотя на большее не решился бы) о том, что стих должен подразделяться следующим образом: “Или вы думаете, что напрасно говорит Писание? разве до ревности любит Дух, обитающий в нас?” Ясно, что как Слово осуждает, так и Святой Дух ведет в совершенно противоположную сторону. Плотский дух человека действительно возбуждает к ревности, но Дух, живущий в нас, противится плоти во всем, как нам известно из Писания.

И это связано, как мне кажется, с тем, что следует далее: “Но тем большую дает благодать”. То есть, не любя до ревности, Бог поступает, исходя из своей благости. Одна лишь благодать укрепляет новую природу через дар Святого Духа, живущего в нас; и даже более того: “Но тем большую дает благодать; посему и сказано: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать”. Тот, кто вместе с Богом осознает, каков этот мир и какова человеческая природа, смирен пред ним, и именно таким дается большая благодать. Осознание всего, что вокруг него и внутри него, приводит человека к самоосуждению перед очами Бога.

Таким образом, как я полагаю, но не рискую утверждать с большей решительностью, это и есть конкретный результат. “Итак покоритесь Богу; противостаньте диаволу, и убежит от вас”. Как много заключено в этих двух назиданиях! Одно из них есть источник всего благого, а другое предостерегает против всего злого. “Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам; очистите руки, грешники”. Кто станет утверждать, что грешники означали святых? Они совершенно другие. Среди слишком многих проповедников евангелия преобладает порочная привычка говорить о “спасенных грешниках”. По моему мнению, это не только неточно, но и является опасным заблуждением. Мы можем с полным правом радоваться “грешнику спасенному”, если мы познали благодать этого действия в наших душах; но если мы узаконим выражение “спасенный грешник”, то его нравственным следствием будет то, что, хотя он спасен и является спасенным, он может грешить. Ни один человек, познавший истину, не будет отрицать, что спасенная душа еще обременена плотью и, если не остерегается, бывает подвержена греху. И все-таки тот, кто спасен, получил новую жизнь и Святого Духа, и грешить для него противоестественно; он должен ходить в Духе, который живет в нем. Очевидно, что, если он согрешит, ему придется поступить вопреки его новой природе, положению и благословенному спасению, которое Бог даровал ему во Христе.

Итак, очень большую роль играет даже то, каким образом утверждается истина. Манера изложения истины, даже используемая самыми лучшими побуждениями, может послужить камнем преткновения для людей из-за нашего собственного недостатка подчинения драгоценной истине и чудесной мудрости Бога, изложенной в его Слове. Вместо того чтобы способствовать святости, можно, наоборот, каким-либо неосторожным словом в чем-то дать волю ветхой природе. Этого нет ни в одной части Писания. Совершенно истинно то, что, когда Бог обращается к человеку, Он относится к нему как к грешнику; но Он никогда не ограничивается этим. Я не помню ни одной страницы Слова Бога, на которой верующий, разве что в переходном состоянии, был грешником. Несомненно, что тот, кто был впереди всех святых и служителей Бога, когда смотрел на то, чем был сам, похваляющийся законом и происхождением по плоти, мог сказать о себе и говорил, что он глава грешников, особенно когда он думал о безмерных сокровищах благодати Бога, которую был избран нести людям. В этом мы должны соединиться по мере наших возможностей. В то же время очевидно, что быть святым и грешником одновременно - это очевидное противоречие.

Короче говоря, святое Писание не одобряет такого сочетания, и чем раньше мы освободимся от выражений, которые иначе чем религиозно-ханжескими не назовешь, тем лучше для всех сторон. Говорить о подобном сейчас было бы пустой тратой времени, если бы это не имело практического значения; а я убежден, что это так и что это и другие стереотипные высказывания, употребляемые в религиозных кругах, требуют проверки в свете Писания и не выдерживают ее. Традиции протестантов ничем не лучше традиций Римской католической церкви и не лучше традиций иудеев, которые существовали прежде всех их. Самый разумный путь - отбрасывать все неевангельские выражения, хотя и распространенные и оказывающие влияние.

Я же настаиваю на том, что слово “грешники” здесь явно показывает, что Дух Бога в этом послании подразумевает более широкий круг людей, нежели полагает большинство. Здесь содержится также немаловажное подтверждение того, о чем уже начал говорить Иаков: “Очистите руки, грешники, исправьте сердца, двоедушные. Сокрушайтесь, плачьте и рыдайте; смех ваш да обратится в плач, и радость - в печаль. Смиритесь пред Господом, и вознесет вас. Не злословьте друг друга, братия: кто злословит брата... тот злословит закон [Бога] ”.

Но в конце нашей главы апостол также подчеркивает необходимость другого рода зависимости от Бога. Иными словами, он предостерегает нас против того, чтобы строить свои планы, решать заранее предстоящие нам дела и тому подобное. Это тоже предмет, имеющий практическое значение. Мы все должны понимать, насколько нам необходимо остерегаться такого пренебрежения по отношению к Господу. Как здесь сказано: “Теперь послушайте вы, говорящие: “сегодня или завтра отправимся в такой-то город, и проживем там один год, и будем торговать и получать прибыль”; вы, которые не знаете, что случится завтра [просто завтра]: ибо что такое жизнь ваша? пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий. Вместо того, чтобы вам говорить: “если угодно будет Господу и живы будем, то сделаем то или другое”, - вы, по своей надменности, тщеславитесь: всякое такое тщеславие есть зло”. Однако он не делает выводов, не воззвав к совести еще раз. “Итак, кто разумеет делать добро и не делает, тому грех”. Это закон свободы и безграничной чистоты и силы. Следовательно, грех состоит не только в том, чтобы творить зло, но и в том, чтобы не делать добро, которое мы понимаем. Давайте никогда не будем забывать то, что любит и считает истинным и святым в Христе новый человек.

Далее, в 5-ой главе, мы видим торжественный призыв к богатым, чтобы они плакали и рыдали о бедствиях, которые найдут на них. Будет ли кто-нибудь все еще спорить, что тут не подразумеваются его святые? Разве они есть те люди, которых призывают рыдать и плакать о бедствиях, находящих на них? Разве им велят рыдать и плакать? “Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище на [не совсем точно] последние дни”. Это вряд ли имеет какой-либо смысл. То, что, несомненно, имел в виду Святой Дух, означало: “Вы собрали себе сокровище в последние дни”. Это усугубляло своеволие их путей и их безразличие к другим. Собирать сокровища дурно в любое время, но собирать их в последние дни значит в глазах Господа немало способствовать злу. “Время ли, - сказал когда-то возмущенный пророк своему алчному и лживому прислужнику, - брать серебро и брать одежды, или масличные деревья и виноградники, и мелкий или крупный скот, и рабов или рабынь?” Время ли было делать это, когда Бог обратился с необычайной силой и благодатью даже к язычникам? Время ли было для израильтян лгать ради выгоды и получать прибыль таким путем? Так и здесь, когда Слово Бога торжественно провозгласило о последних днях, собрание сокровищ в дни, подобные этим, было самым большим оскорблением для Него.

“Вот, плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваофа. Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания. Вы осудили, убили Праведника”. Какая неожиданная духовная параллель! Апостол показывает, что дух накопления сокровищ в последние дни - это тот же дух, который при других обстоятельствах убил Иисуса Христа, праведника. Мы не могли бы ожидать такого поворота, но это как раз то, что распознал Святой Дух, всегда восприимчивый к славе Господа. Так оно и есть, как мы это можем ощутить при некотором размышлении. Именно своеволие пришло в прямое столкновение с Господом славы, который “ будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою”. Мы понимаем, что те, чьей единственной целью было лишь собственное преуспевание, слава и приятная жизнь в этом мире, не могли понять, что такой человек был их живым укором, осуждал их за легкомысленное противление благодати Бога и учил словом и делом, что отдавать благословеннее, чем брать. К этому учению и делам фарисеи совершенно не были готовы. Поэтому их ненависть возрастала, пока не привела к кресту Господа; и это стало одной из причин, хотя, конечно, не единственной, которая навлекла суд Бога. Дух Бога объясняет это так: “Вы... убили Праведника”. Имеется в виду Господа, а не просто некоего праведника. Именно Христос праведный, и “Он не противился вам”.

“Итак, братия, будьте долготерпеливы до пришествия Господня. Вот, земледелец ждет драгоценного плода от земли и для него терпит долго, пока получит дождь ранний и поздний. Долготерпите и вы, укрепите сердца ваши, потому что пришествие Господне приближается”.

Затем апостол снова и снова призывает их не сетовать друг на друга, потому что судья стоит у дверей. Он учит их долготерпению и стойкости. Это повторяется как окончательный призыв. Мы видели его в начале главы и встречаем сейчас, чтобы непременно запомнить его. “В пример злострадания и долготерпения возьмите, братия мои, пророков, которые говорили именем Господним. Вот, мы ублажаем тех, которые терпели. Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от Господа, ибо Господь весьма милосерд и сострадателен”.

С этим связаны ловушки, которых следует избегать. “Прежде же всего, братия мои, не клянитесь ни небом, ни землею, и никакою другою клятвою, но да будет у вас “да, да” и “нет, нет”, дабы вам не подпасть осуждению”. Что здесь имеет в виду апостол? Клятву, данную в суде? Писание ни в коем случае не отрицает этого важного обязательства. Сам Господь признавал клятву первосвященника; и мы нигде в нагорной проповеди либо в другой какой-то части Библии не увидим уничижительного отношения к беспристрастной клятве в том, что здесь говорит Иаков. Наоборот. Господь обращался к ученикам из иудеев, и Иаков пишет двенадцати коленам Израиля, находящимся в рассеянии. То, против чего они оба всегда восставали, так это против привычки приносить клятвенные заверения со стороны проповедующих с целью подтверждения их малозначащих слов, и вдобавок против упоминания имени Господа всуе при решении повседневных вопросов. Вместо того чтобы подкреплять сказанное, это, по сути, ослабляет его, ибо очевидно, что все неуместное здесь не делает утверждения убедительным, но чаще всего является плодом слабости и явным доказательством ее. Там, где содержится простая правда, не нужно ничего, кроме спокойной констатации факта.

Не было еще таких людей, столь склонных к обычной борьбе, как иудеи. Поэтому я нимало не сомневаюсь, что воспрещаемое нашим Господом и его служителями было употребление клятв в повседневной речи; и ясно, что это не относится к клятве, требуемой судьей в суде. Действительно, мне кажется, само по себе грешным для человека отказать в клятве (при условии, что ее форма никоим образом не вызывает возражений), если этого требует от него власть. Мне это кажется фактическим отрицанием промысла Бога в делах гражданской власти здесь на земле. Поэтому я верю, что долг каждого человека, с которого берут клятву, давать ее в страхе Господа. Я допускаю, что это должны делать представители власти. Поэтому мы не должны предполагать, что отрывок из Матф. 5 или данный отрывок имеет хотя бы малейшее отношение к судебной присяге. Как можно подумать, что те, кто предается подобным мыслям, обнаруживают хоть какое-то реальное знание Слова Бога? Они, несомненно, проявляют определенное стремление к добросовестности, и это ни в коей мере не отрицается. Но мы должны следить, чтобы в этом мы оберегались Господом, что очень важно в наши дни, когда мы знаем, что этот развращенный век стремится изгнать Бога из всего, что связано на земле с человеком. Господь безмолвствовал, пока не был приведен к присяге первосвященником. Разве его поведение не соответствовало в полной мере его собственному учению? Поэтому от клятвы не следует отказываться, когда ее требует судья. Я думаю, что в словах клятвы нет ничего, что могло бы быть связано с лжеучением или отражать суеверие. Например, в католических странах могут встретиться упоминания святой девы, ангелов или святых. Я не думаю, что христианин может свободно клясться ими. Но я думаю, что от человека требуется во имя Бога объявить о том, что он считает истиной в деле, по которому проходит свидетелем, сказать правду, всю правду и ничего, кроме правды. Мне кажется, что он далеко не свободен в том, чтобы отказаться от подобного, и, напротив, повинен через свое невежество в немалом грехе лжесвидетельства.

Остаток главы посвящен другой теме: послушанию Богу. Оно превыше всего. “Злостраждет ли кто из вас, пусть молится. Весел ли кто, пусть поет псалмы”. Это означает не только боговдохновенные псалмы. Люди склонны обращаться к псалмам Давида каждый раз, когда речь заходит о Слове. Несомненно, к этому ведут старые привычки и ассоциации, но Библия не дает для этого основания. Ничего другого здесь не подразумевается, кроме того, что, радуясь, человек должен выразить свою радость, воспевая хвалу Господу. И не более того. “Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне”. Это, как мы знаем, было странным обычаем. Им пользовались даже те, кто был наделен чудодейственной силой. Когда апостолы были посланы перед лицом Господа, Он велел им мазать больных елеем. И здесь пресвитеры должны были действовать подобным же чудесным образом. Я не отрицаю, что бывают необычайные молитвы, не остающиеся без ответа. Я не причисляю эти ответы к чудодейственным силам, потому что истинная сила подобного рода это та, которая применяется человеком, восставленным Господом с этой целью, знающим, что он может рассчитывать на нее в том случае, когда ему угодно будет ее явить. Вместе с этим при ответе на молитву всегда происходит испытание веры, как это было с теми, кто молился за Петра, когда он находился в темнице. В случае с ними чуда не произошло, насколько это касалось их самих. Там было удивительно непосредственное вмешательство Бога, но оно никоим образом не было связано с даром творить чудеса, сообщаемым молящимся. “И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь”. Человек наказывается болезнью за какое-либо зло; теперь оно осуждается; благодать нисходит, и Бог исцеляет.

Затем говорится об общем духе исповеди: “Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться”. Лишь истинная любовь проявляет внимание не только к тому, что есть благо, но и к тому, что - увы! - есть плод неосужденного зла. Но следует тщательно воздерживаться от требования исповедаться пресвитерам. Я не могу сомневаться в дальновидной мудрости Бога, любящего людей и ненавидящего суеверие. “Много может усиленная молитва праведного”. В подтверждение приводится пример с Илией. И, наконец, мы читаем: “Братия! если кто из вас уклонится от истины, и обратит кто его, пусть тот знает, что обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов”. Несомненно, все это изложено в самой обобщенной форме. В то же время, как мне кажется, это лишь подтверждает то, что составляет всеобъемлющий смысл послания, что и было здесь показано.

В следующей лекции, если Богу будет угодно, мы приступим к тому, что более соответствует обычному ходу мыслей в нашем христианском мышлении.