Во втором послании Петра (и здесь я должен быть краток), как и в послании Иуды мы сталкиваемся с утверждением все того же существенного факта праведного предведения Бога. Но апостол здесь дополняет свое первое послание, описывая мир в будущем и особенно осуждение христианского мира или растленного христианства. Написанное для наставления святых, послание вполне может служить предостережением для грешников в падшем мире или для тех, кто оскорбляет праведность и истину.

В 1-ой главе есть выражение, на которое я прошу вас обратить особое внимание: “Как от Божественной силы Его даровано нам все потребное для жизни и благочестия, через познание Призвавшего нас славою и благостию”. На самом деле не “славою и благостию”, но “его славою и благодатью”. Мне кажется, что это важно для понимания утверждения Святого Духа. Вот что служит объявлением этого: Адам не был призван, когда был в Едеме. Будучи невинным, он не был призван славой и благодатью Бога. Все, что Адам был обязан сделать, это оставаться таким, каким он был, то есть он был обязан исполнять волю Бога, или, вернее, не делать того, что Бог запретил ему. Это было простое испытание послушания. Адам, поистине, ни в чем не нуждался ни в малейшей степени. У него было в избытке все, чего бы он ни желал, ибо Бог явил себя милостивым, изобильно благословляя, когда Он поместил человека в Едеме. Уделом человека было сохранить свое первоначальное состояние. Он должен был просто пребывать в этом положении. Когда он послушал дьявола, то это было не призывом славой и благодатью Бога, а призывом исполнить волю дьявола. Это было стремление к своей собственной независимости через непослушание ясному запрету Бога. Мы же призваны собственной славой и благодатью Бога.

В этом состоит сам принцип христианства. Он выводит христианина из того состояния, в котором тот пребывает по своей природе - и увы! - в грехе; и поэтому о нем говорится как о призвании. Христианское призвание предполагает, что евангелие, когда его принимают, исполняет душу силой Духа Бога, и получивший его призван выйти из того состояния, в которое человек ныне низвергнут грехом; не возвратиться в состояние Адама, но прийти в совершенно иное состояние. Речь уже идет не о человеке на земле, а о том, кто призван славой и благодатью Бога. Именно славой и благодатью Бога, потому что, если Бог спасает, Он призывает пребывать в славе, и ни в чем ином. Признанным результатом греха является сказанное в Рим. 3, что все “лишены славы Божией”. Этим они сейчас поверяются. Достойны ли они предстать перед лицом славы Бога? Слава Бога теперь является мерой суда для грешника; и это не вопрос возвращения утраченного рая, даже если бы это было возможно, или исполнения закона. Благословенность евангелия состоит в том, что оно призывает человека не для того, чтобы поставить его на место человека, не совершившего грехопадения, или иудея на земле, но оно призывает славой Бога и его благодатью. Благочестивое воздержание становится уздой попущениям плоти в любом отношении. Оно ставит первым великим условием не благодать, но славу Бога, а затем уж благодать.

“...Которыми дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы через них соделались причастниками Божеского естества [такова действенность звания благодати; даруется новая природа, которая, возлюбя волю Бога, гнушается зла, которым сатана переполнил мир], удалившись от господствующего в мире растления похотью”. Далее Петр показывает, что времени на ожидание или благодушие нет: “То вы, прилагая к сему все старание, покажите в вере вашей добродетель [или духовное мужество], в добродетели рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие, в благочестии братолюбие, в братолюбии любовь”. Эти два последних качества не одно и то же. Любовь гораздо больше и глубже, нежели братолюбие. Последнее преимущественно направлено на брата; первая поверяет все Богом, его волей и славой. Поэтому можно обнаружить христианина, переполненного братолюбием, но жестоко заблуждающегося, когда наступает испытание любви, которая чувствует и настаивает на том, что величайший долг состоит в том, чтобы Бог свершил свой промысел. “Что мы любим,- сказал Иоанн (и кому, как не ему, лучше знать об этом), - детей Божиих, узнаём из того, когда любим Бога и соблюдаем заповеди Его”.

В остальной части главы говорится о царстве, которое в сущности является главным предметом свидетельства Петра в первом послании, равно как и во втором. Сам собираясь вот-вот отойти, он открывает благословенное будущее заступничество Господа, чтобы уничтожить зло в этом мире и явить силу и благодать на земле. Таково царство, которое наступит с пришествием нашего Господа Иисуса Христа. Его пришествие, то есть присутствие, включает царство в свою всеобъемлющую сферу.

Но при утверждении этого принимаются все усилия, чтобы показать, что есть нечто лучшее, чем это грядущее царство, каким бы славным оно ни было; и весьма важно четко понять это. Так, 19-й стих открывает вопрос, который я могу более четко сформулировать, чем он выражен в английском переводе Библии: “И притом мы имеем вернейшее пророческое слово; и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему”. Они были совершенно правы в том, что твердо придерживались древних пророческих писаний; как иудеи, они знали эти части Слова Бога, и апостол ни в коей мере не порицает их за то, что они твердо придерживались их. До сих пор это было совершенно правильно. “И вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему”. Не было нужды в более горячем участии, тем не менее он хвалит то внимание, с которым они отнеслись к пророческим словам Ветхого Завета. И все-таки, читая об этом в Новом или в Ветхом Завете, нельзя не ужасаться, когда пророчество затмевает все остальное. Оно не должно глубоко затрагивать чувства. Оно может занимать разум, но исключая то, что выше его. Его природа воспрещает ему полностью занимать сердце, очищенное верой; и апостол вовсе не имеет в виду, что оно когда-либо должно занять подобное место. Когда он говорит: “И вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему”, то добавляет поучительное сравнение: “Как к светильнику, сияющему в темном месте”. Вот что напоминает пророчество. И Петр на этом не останавливается, но указывает затем на другой, еще более яркий свет: “Доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших”. Он имеет в виду то, что пророчество есть богоданный светильник, который сияет в этом темном мире. Никто не может безнаказанно презирать свет, который изливается на эту темную сцену - на мир, который подлежит суду. Он показывает нам страшный конец и, таким образом, предостерегает на всем нашем пути.

Поэтому пророчество превосходно, подобно светильнику в темноте. Оно дается Богом с той же целью, и ни один христианин не может себе позволить пренебрегать им или относиться к нему свысока как к какому-то бесполезному делу, которое не может вознаградить его трудов, в последнем случае они были бы совершенно правы. Но пусть они позаботятся о том, чтобы сердце обрело гораздо большее сокровище. И что бы это могло быть? Конечно, не христианство в целом, но христианская надежда. Пришествие Господа и все, что связано с ним на небесах, будучи надеждой христианина и собрания, не должно принижаться до простого примера пророчества. Пророчество имеет дело с землей, с иудеями, с язычниками, со злом на земле. Пророчество провозглашает, что люди настолько порочны, что Господь должен прийти и судить их, а затем явить свое царство - уже не в духовной сфере и не в свидетельстве, но в силе и славе. Но разве это все, что есть Христос для нас? Разве можно смешивать христианскую надежду с вавилонским судом, с ниспровержением язычников или с воссоединением Израиля? Христианин верует в то, что принципиально все зло было давным-давно осуждено на кресте, что суд над ним свершился, абсолютный и окончательный, выходящий за пределы всего, что может быть в творении. Поэтому его надежда стоит намного выше той явленной силы праведности, а также благодати, которая должна уничтожить зло, а потом благословить этот многогрешный и несчастный мир покоем, радостью и всякой благодатью для твари. Христианская надежда сулит полное отделение христианина от мира, чтобы пребывать во славе с Христом, дорогим его сердцу. Поэтому Петр говорит: “Доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших”. Какое время он подразумевает под этими словами? Когда христианином овладевает эта надежда, то пророчество не просто предостерегает его, но завладевает его сердцем и наполняет его небесной надеждой, светом лучших дней, когда источником и средоточием всего этого будет сам Христос.

Соответственно, “доколе не начнет рассветать” не означает прихода того дня, пока не взойдет солнце праведности, исцеляя, а нечестивые не будут растоптаны, словно пепел под ногами. Смысл фразы вовсе не таков. Это рассвет в сердце, надежда, которая должна осуществиться сейчас, потому что мы дети дня. Вследствие этого мы должны иметь в настоящем этот дневной рассвет, эту утреннюю звезду, встающую в наших сердцах. Человек, рожденный от Бога, может поверить всему, что есть в пророчествах; и хорошо, когда обращаются ко всему этому, но этого недостаточно. Ни падение, ни суд над великой блудницей, ни победа над зверем не составляют христианской надежды. Наша надежда состоит в том, что мы и все прочие христиане должны быть отделены от мира и перейти в славу небес. Поэтому света светильника будет недостаточно, - нам необходим также и дневной свет. Как бы ни был хорош светильник, в темном мире он действует лишь, “доколе не начнет рассветать”, не до тех пор, пока мы не получим больше его собственного света, но пока не возгорится свет, дневной свет, т.е. рассвет. И Петр имеет в виду не реальный приход дня, но свет дня, пока он ни прольется сам: “Доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших”. Христос познается христианином в этом небесном свете. И это не Христос, судящий мир и народы, а образ, воссоздающий Христа в пророчестве. Но не таким образом Христос утверждается перед христианином.

Короче говоря, апостол считает, что неплохо, если крепко держишь светильник пророчества, который он никоим образом не хотел умалить, при условии, что он будет содержаться в надлежащем месте. Он предсказывает суд над миром и отделяет верующего, если тот верит ему, от мира. Но все это лишь негативная сторона. А мы разве не принадлежим другому миру? Это все равно, что повернуться спиной к миру, отчужденному светильником пророчества. Но при этом поворачиваемся ли мы лицом к свету, изливающемуся с небес? Ныне очень много христиан, которые, по-видимому, озабочены огромными переменами в ходе событий или предвидением их на земле. При этом они растрачивают по мелочам свои силы и время, не имея достаточного, положительного, освещающего предмета своих чувств. Как может кто-либо испытывать любовь к суду над Вавилоном и ехидной? Я не испытываю ничего подобного. Светильник явил мне это, и я рад, что меня предостерегли, и я обязан предостеречь других. Но разве я не призван к тому, чтобы мое сердце наполнил единственный достойный предмет? Это сам Христос, и не исполняющий суд, а в совершенстве благодати готовый взять нас с земли на небеса, и не просто для того, чтобы мы были судьями вместе с ним, когда Он будет судить мир, явясь во славе.

Поэтому я весьма настойчиво борюсь с тщетными попытками, предпринимаемыми для того, чтобы отсечь выражение “в сердцах ваших” от этого стиха. Прискорбно видеть и знать, что любой христианин может попасть под подобного рода влияние. Сегодня я просматривал книгу, где была очень обманчивая вставка, смысл которой примерно такой: “Вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему в сердцах ваших”, устраняя, таким образом, связь выражения “в сердцах ваших” со словами “доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда”. Разве можно не назвать это чудовищным?

Есть еще другой способ, которым, как я знаю, пытались уничтожить истину, соединяя слова “в сердцах ваших” и “зная прежде всего” в противовес всем сравнениям с посланием Петра или еще кого-либо, и, по сути, без малейшей на то причины, но с очевидной целью уничтожить в сердцах драгоценную небесную надежду. Такое манипулирование текстом я не могу охарактеризовать только как ошибку - это еще и недопустимое вмешательство в Писание. Нет ни малейшего основания ни для первой расстановки знаков препинания, ни для второй. По крайней мере в этом английский перевод Библии совершенно правилен.

И, возможно, это пойдет на благо любознательным, если я покажу, что Петр в других местах тщательно подтверждает это, как бы обращаясь к среднему читателю-англичанину. В первом послании написано: “Господа Бога святите в сердцах ваших”. Ясно, что выражение “в сердцах ваших” - немаловажная фраза в посланиях Петра. Если мы не будем “святить Господа Бога в сердцах”, то мы не получим пользы ни от пророчества, ни от небесной надежды. Но если мы будем это делать, то для нас весьма важно, чтобы Христос был утренней звездой, восходящей в наших сердцах, и нас не должно удовлетворять такое же знание пророчества, которым мог бы когда-то обладать благочестивый иудей. Сравните также “прежде всего знайте” в 2 Петр. 3, 3. Там так же, как и здесь, нет связи с выражением “в сердцах ваших”.

Трудно спокойно говорить о небрежном обращении со Словом Бога. Я считаю серьезным прегрешением - искажать Писание, извращая цель, с которой Бог писал его. Даже если бы сказали, что эти нововведения были сделаны с добрыми намерениями, вопрос заключается в том, имеет ли право кто-либо без достаточных оснований изменять форму текста и особенно делать это без предупреждения об этом читателя. Хотя бы в этом самом месте, например, в книге, которая претендует на то, чтобы быть каноническим текстом Библии; вы, ничего не подозревая, берете эту книгу, не зная ни о каких изменениях в пунктуации, и ваша надежда уничтожается прежде, чем вы осознаете почему, если, конечно, принять форму изложения в этой книге, на что и надеялись составители.

Далее есть еще одна фраза, по поводу которой тоже стоит сказать несколько слов. “Никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою”. Многие люди спрашивают, что же здесь подразумевается? Конечно, заблуждения католицизма отпадают: не давать пророчеству частного истолкования ни в коей мере не входит в богословскую традицию. Я обращаюсь сейчас к людям, не находящимся под влиянием подобных мыслей, и мне не нужно обличать их нелепость и абсурдность. Но опять-таки есть многие протестанты, вроде епископа Хорсли, считающие, что это означает способ предупредить частное истолкование пророчеств истории для истолкования пророчества. Признаюсь, я не вижу в этом изменений к лучшему. Заставляете ли вы собрание истолковывать пророчество или ищете в мирских событиях его истолкования, это весьма скудный выбор, и он весьма и весьма далек от истины в том и другом случае. Суть же в том, что ни одно пророчество в Писании не имеет своего обособленного истолкования. Ограничьте пророчество каким-либо конкретным событием, на которое предположительно сделан намек в Писании, и вы уже сужаете смысл пророчества.

Например, если вы подобным образом рассматриваете пророчество о падении Вавилона в Ис. 13, 14, то вы даете ему частное толкование. Каким образом? Потому что вы подгоняете событие под пророчество и истолковываете пророчество, исходя из самого события. Но это как раз то, чем пророчество не должно быть, и апостол пишет здесь об этом для того, чтобы предотвратить такую ошибку. Истина же, наоборот, состоит в том, что все пророчества ставят своей целью утверждение царства Христа; и если вы отделите нити пророчества от этого великого главного смысла, на котором они все сходятся, вы разрушите сокровенные связи этих пророческих строк с центром. Это все равно, что отсечь ветви от дерева, к которому они принадлежат, или члены тела от тела, которое они составляют.

Так же обстоит дело и с пророчеством. Все пророчества обращены к царству Христа, ибо это исходит от Святого Духа. Если бы это были предсказания людей, то кто-то мог бы применить их к конкретному событию, и этим бы все кончилось. Это может быть проницательным или недалеким предположением. Но если предположить, что оно все же правильно, то в конце концов оно не выходит за пределы человеческого разумения. С пророчествами же Писания дело обстоит иначе. Дух Бога не ставит никаких целей, не направленных к царству Христа, и поэтому пророчество в целом устремлено к этой сияющей цели. Оно могло иметь частичное исполнение и надлежащее применение на пути к завершению, но оно никогда не теряет из виду его пришествия - дня Господа. По той же причине, когда Петр попытался было провести малейшее сравнение между Моисеем и Илией и Господом Иисусом в нагорной проповеди, Отец отстранил Моисея и Илию со словами: “Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте”. Предмет его внимания не Моисей и не Илия, но Христос, возлюбленный Сын Бога. Так и Святой Дух в пророчестве творит то же самое. У него была та же цель, что и у Отца - слава Господа Иисуса. Как Отец провозглашал славу Сына как такового, так и Святой Дух в пророчестве предвидит царство, которым будет властвовать Господь Иисус, ибо “никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым”. Поэтому у них не могло быть иного предмета, нежели тот, которым Святой Дух вдохновил их; и потому пророчество следует истолковывать не изолированно, но как часть свидетельства Духа о промысле Бога в прославлении Христа.

Вторая глава указывает на противную сторону - козни сатаны с целью обесчестить Христа и совратить души, - лжеучителей в христианском мире, таких же, какими были лжепророки среди людей в давние времена. Какие ужасные черты приданы им, подтверждающие справедливость суда, грядущего для них!

В последней (3) главе перед нами не просто лжеучители, живущие нечестиво и проповедующие пагубу, но безбожники, высмеивающие пришествие Христа. Что ответит Святой Дух на это? Они основывались на мнимой неизбежности мира. О, какова глупость человека, когда он восстает против Бога! Какое это подтверждение тому, что в настоящее время философия именно к этому и призывает! Христианский мир с огромной скоростью откатывается к языческим убеждениям. Не имеет значение, возьмем ли мы известных физиологов, геологов, натуралистов, астрономов, экономистов, метафизиков, историков или кого угодно другого - все они в общей массе стремятся к этому уничижительному концу, то есть к отрицанию ясных положений Писания и к исключению Бога из его же собственного мира. Их идея заключается в том, что в природе господствует некий цикл, который вновь и вновь повторяется. По сути, это то же самое, что Петр порицает здесь: понятие о том, что в состоянии вещей вокруг нас есть некая низменность.

Вследствие этого те, кто верит в природу, непременно будут наслаждаться утверждением о пришествии Господа с целью изменить все сущее. Апостол увещевает их оставить это заблуждение, ибо всегда в конце концов Бог вмешивался в ход событий. Бог, который навел на мир потоп и уничтожил мир, уже существовавший однажды, может снова истребить мир. И именно это Господь собирался сделать. Поэтому если вы, издеваясь, говорите: “Где обетование пришествия Его?” - я отвечаю вам, что не Он придет к вам, но день Господа наступит для мира. Какое отношение богохульники имеют к пришествию Господа, к его народу? Но мы можем со всей убежденностью ответить, что день Господа грядет, как вор в ночи: внезапно, неожиданно и нежеланно; он грядет для суда и истребления твари, что станет для таких людей забвением и гибелью. Когда все исчезнет, все, чему надлежит сотрястись, рухнет, возникнут новое небо и новая земля, на которых обитает правда и где не будет ни одного насмешника.

Верующие же перед лицом всего этого назидаются быть непорочными в речах и благочестивыми: “Итак вы, возлюбленные, будучи предварены о сем, берегитесь, чтобы вам не увлечься заблуждением беззаконников и не отпасть от своего утверждения [ибо существует опасность заражения христианина мирским духом; как же сохраниться?], но возрастайте в благодати и познании Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа. Ему слава и ныне и в день вечный. Аминь”.