2 Коринфянам
Наш YouTube - Библия в видеоформате и другие материалы.
Христианская страничка
Лента обновлений сайта
Медиатека Blagovestnik.Org
в Telegram -
t.me/BlagovestnikOrg
Видеобиблия online

Русская Аудиобиблия online
Писание (обзоры)
Хроники последнего времени
Українська Аудіобіблія
Украинская Аудиобиблия
Ukrainian
Audio-Bible
Видео-книги
Музыкальные
видео-альбомы
Книги (А-Г)
Книги (Д-Л)
Книги (М-О)
Книги (П-Р)
Книги (С-С)
Книги (Т-Я)
Новые книги (А-Я)
Фонограммы-аранжировки
(*.mid и *.mp3),
Караоке
(*.kar и *.divx)
Юность Иисусу
Песнь Благовестника
старый раздел
Бесплатно скачать mp3
Нотный архив
Модули
для "Цитаты"
Брошюры для ищущих Бога
Воскресная школа,
материалы
для малышей,
занимательные материалы
Список ресурсов
служения Blagovestnik.Org
Архивы:
Рассылки (1)
Рассылки (2)
Проповеди (1)
Проповеди (2)
Сперджен (1)
Сперджен (2)
Сперджен (3)
Сперджен (4)
Карта сайта:
Чтения
Толкование
Литература
Стихотворения
Скачать mp3
Видео-онлайн
Архивы
Все остальное
Контактная информация
Поддержать сайт
FAQ


Наш основной Telegram-канал.
Наша группа ВК: "Христианская медиатека".
Наши новости в группе в WhatsApp.

2 Коринфянам

Оглавление: гл. 1; гл. 2; гл. 3; гл. 4; гл. 5; гл. 6; гл. 7; гл. 8 - 9; гл. 10 - 11; гл. 12; гл. 13.

2Коринфянам 1

Невозможно даже поверхностно прочесть два послания Коринфянам, не заметив контраста между уязвленным настроем первого послания (сердца, опечаленного еще сильнее, ибо оно любило этих святых) и второго, когда то же самое сердце наполнилось утешением, ниспосланным от Бога, для них. Оно чрезвычайно убедительно, и оно, несомненно, божественно и явлено могучим проявлением благодати Бога.
В человеческих делах ничто в действительности не спасает от тления. Самые мудрые люди пытаются замедлить процесс тления и как можно дольше отбивать слишком частые набеги смерти. Благодарение Богу, в божественном все обстоит иначе. Ничто так не выказывает возможностей Бога, как его превосходство в благодати над злом, ничто так не являет его любящую милость и благость всегда, когда есть истинная вера. И, несмотря на тягостную службу в Коринфе, это была жизнь. Поэтому апостол, хотя и пал духом из-за их состояния, с надеждой уповал на Бога в их отношении даже в первом, столь сильно обличающем, послании, ибо сам Господь поведал ему, что у него было много народа в этом городе. По-видимому, вряд ли было что-либо подобное, когда он писал им самое первое послание. Но Господь был прав, ибо Он всегда прав, и апостол доверился Господу вопреки всему внешнему. Ныне же апостол вкусил радостных плодов своей веры в возобновленной благодати Господа. Поэтому в данном послании мы не встречаем столько свидетельств их внешних беспорядков, как в первом. Апостол не занимается, как ранее, регулированием состояния собрания как такового, но мы являемся свидетелями возрождения душ. Действительно, это результат благотворного воздействия на совершенно различных людей, а также собрания. В такой же степени здесь наличествует благословенное описание жизни во Христе, во всей его выразительности и последствиях.
Так наше послание до некоторой степени напоминает нам послание Филиппийцам, похожее на него, хотя, конечно, не тождественное с ним и ни в коей мере не обладающее столь красноречивым характером. Однако, тем не менее, в нем описывается состояние, совершенно отличное от того наклонного пути, который осудило первое послание. Бог подготовил своего слугу к этому изменению, ибо Он все понимает в своей несравненной щедрости и предвидении. Он понимает не только тех, кому написано послание, но и того, кого Он берет в качестве орудия для написания. Наверняка Он имел с ними дело, но Он имел дело и со своим слугой Павлом. Это были другого рода отношения (не без некоторого уничижения для них), уязвляющие естество без позора, который неизбежно пал на святых в Коринфе, но тем более сподобившие Павла проявить свою любовь к ним. Так как он знал, что благодать Бога совершила в их сердцах, он мог более свободно выразить симпатию, которую испытывал к ним, и, ободренный всем, что было содеяно, он мог взяться за то, что осталось свершить в них. Но неизменная благодать Бога, которая действует перед лицом немощи и перед лицом смерти и которая столь мощно действовала в нем, сделала коринфян очень дорогими ему и позволила ему повлиять на их состояние и расположение духа, дав им самое подобающее утешение, какое только когда-либо мог дать этот благословенный человек сердцам скорбящих.
И вот он изобильно изливает его: “Благословен Бог”. Его сердце, переполненное скорбью, когда писалось первое послание, могло теперь раскрыться. “Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей”, несмотря ни на что, будь то вследствие серьезных проступков, будь то к их собственному глубокому стыду и к его скорби, как уже было однажды. Но теперь утешение далеко превосходит огорчение, и мы можем “утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих”. И здесь, будучи верным сердцем, он упоминает страдания Христа: “Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше. Скорбим ли мы, скорбим для вашего утешения и спасения”.
Отличие этого послания от послания Филиппийцам, на которое я ссылался, весьма примечательно. Суть в том, что они сами трудились для своего спасения, а апостол в определенном смысле был полностью изолирован от них. Будучи в стесненных обстоятельствах, он уведомляет их, что не может общаться с ними так, как прежде. Несомненно, в этом и состоит разница, но она заключается лишь в том, что происходит от их зрелости и благодати. Здесь им необходимо было большее. В обоих посланиях было проявление благодати, но эта разница, главным образом, делала честь его имени у филиппийцев. То, что апостол проникся к ним столь полным доверием, было доказательством их отличного состояния, даже хотя он был абсолютно лишен возможности быть рядом с ними. Он был далеко от них и имел очень мало шансов встретиться с ними вскоре.
С коринфянами он мог говорить по-другому. Он жил сравнительно близко и надеялся прийти к ним в третий раз, как он сообщает нам в последней части послания. Тем не менее он переплетает свои собственные переживания с их переживаниями чудесным и благостным образом, особенно для тех, кто обладает чувствительным сердцем. “Скорбим ли мы, - говорит он, - скорбим для вашего утешения и спасения, которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим... Утешаемся ли, утешаемся для вашего утешения и спасения”. Разве это не было благодатным признанием? Что бы ни постигло их, все было для их утешения. Если были скорби, то Господь обращал их к их благословению. В то же время Павел разделяет с ними горести, которые постигли его самого, и он самым благословенным образом повествует о них. Каким бы ни было могущество Бога, которое поддержало его, когда с их стороны не нашлось ничего, что бы его утешило (но, скорее, усугубило огорчение духа), теперь, когда благодать действовала в их сердцах, он показывает, насколько он чувствовал себя зависимым от их молитв. Благодать воистину прекрасна, и это совсем иное, нежели человеческие обычаи.
Как благословенно видеть действие Бога, который есть абсолютное совершенство, не только в том человеке, который чувствует подобно нам, который обладает такой же природой и таким же состоянием, но и в человеке, в котором это порождает беспрерывную злобу по отношению к Богу! В то же время человек, как слуга Бога, оказывается лишь средством для того, чтобы дополнительно, в иной форме, доказать, что могущество Духа Бога безгранично и может творить величайшие чудеса духа даже в жалком человеческом сердце. Несомненно, мы потеряли бы многое, не имей мы этого во всем совершенстве и полноте в Христе; но как бы много мы утратили, если бы мы не обладали также действием благодати - не там, где сама человеческая природа была прекрасной без единого порока снаружи или пятнышка греха внутри, но где все естественно было одним лишь злом и ничем другим, где, тем не менее, сила Святого Духа действовала в новом человеке, возвышая верующего над плотью. Так было с апостолом.
В то же время в их сердцах был благодатный отклик, хотя, возможно, сравнительно слабый. Очевидно, в них еще много надо было исправить, но они были на правильном пути. Это принесло радость его сердцу, и он сразу ободрил их и дал им понять, сколь мало его сердце охладело к ним и как он любил общаться с ними, вместо того чтобы отстраняться от них: “При содействии и вашей молитвы за нас, чтобы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас. Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности... жили”. Апостол был полон совершенно противоположных чувств. Будучи человеком выдающегося ума и проницательности, он расплачивался за это тем, что все относили на счет этого мира. Иными словами, они приписывали это его способностям и природной проницательности, и истинная сила Духа Бога, таким образом, просто приписывалась плоти.
Выдвигалось также обвинение в непостоянстве, если не в нечестности. Его намерение посетить Коринф было неверно истолковано. С самого начала апостол трактует это в духе самоосуждения, помышляя о славе Христа. Допустим, что их обвинения были справедливы, допустим, что Павел был столь вероломным человеком, как намекали его враги, если бы он сказал, что придет и не пришел бы, то, в конце концов, что тогда? По крайней мере, проповедовал он не это. Слово, проповеданное Павлом, не было “да или нет”. В Христе было “да”, тогда как “нет” не было. Здесь не было отказа или неисполнения обещанного. Здесь есть все, чтобы покорить, утешить и утвердить душу в Христе. Здесь нет отрицания благодати, тем более неуверенности в Господе Христе Иисусе. Здесь все, что может утешить опечаленных, привлечь жестокосердных и ободрить неуверенных. Пусть это будут самые низкие люди, но чего здесь не хватает, что могло бы направить и ввести в высшее место благословения и радости Бога не только в уповании, но и ныне Духом Бога перед лицом всех противников? Таким был Христос, которого он любил проповедовать. Через него проходили благодать и истина. Кому или чему стоило так доверять? И это все изложено самым выразительным образом. “Ибо все обетования Божии в Нем “да” и в Нем “аминь”. И это не одно лишь буквальное свершение обетований. Это утверждение выражает то состояние вещей, которое наступило ныне. Что же касается всех обетований Бога, то не имеет значения, какими они были бы, но “в Нем “да” и в Нем “аминь”, - в славу Божию, через нас”. Эти обетования нашли свое полное подтверждение во Христе.
Было ли обетование вечной жизни? В нем была вечная жизнь в ее высшей форме. Ибо какой будет вечная жизнь в тысячелетний день по сравнению с той, которая была и есть сейчас в Иисусе? Она будет весьма реальна и даже затмит вечную жизнь в эти дни, хотя, тем не менее, верующий имеет ее во Христе, и притом в ее абсолютном совершенстве. Возьмем опять-таки прощение грехов. Будет ли это проявление божественного милосердия, столь необходимого и драгоценного для виновного грешника в тысячелетии, сравнительно с тем, что явил Бог и посылает ныне во Христе? Возьмем, что угодно, скажем, небесную славу - разве нет в ней Христа во всем его совершенстве? Поэтому не имеет значения, на что обратить свой взгляд, “ибо все обетования Божии в Нем “да” и в Нем “аминь”. Об этом не говорится среди нас. Очевидно, имеется много обетований, не исполнившихся в отношении нас. Сатана не утратил, но достиг еще большего господства над миром после распятия Господа Иисуса Христа, однако вера видит в самом этом акте его обретения и его вечное падение. Ныне свершается суд над миром. Судится князь мира, но приговор еще не приведен в исполнение. Вместо того чтобы быть свергнутым с престола Христом, он через него обрел в мире это почетное место и звание. Но, тем не менее, каким бы ни было очевидное предстояние дьявола и какой бы ни была отсрочка, “обетования Божии в Нем “да” и в Нем “аминь”, - в славу Божию, через нас”.
Но в дальнейшем апостол не удовлетворяется одним этим. Он хотел бы, чтобы они знали, описав, таким образом, это слово, которое он проповедовал, что оно было бесконечно дороже ему, чем его собственная личность. И теперь он сообщает нам, что ради того, чтобы пощадить их, он не пришел в Коринф. В этом содержался упрек, который выражен самым деликатным образом. Он предпочел задержаться или свернуть в сторону, нежели посетить коринфян в их тогдашнем состоянии. Если бы он все-таки пришел, то он должен был бы прийти с карающим жезлом, а этого он не мог вынести. Он хотел бы прийти с одним лишь добром, никого не обвиняя и не говоря ни о чем неприятном и унизительном для них (хотя, по сути, более унизительном для него, ибо он любил их). И подобно тому, как устыдился бы родитель позору своего ребенка, будучи способным на более глубокое чувство, нежели ребенок, точно так же и апостол чувствовал по отношению к тем, кого он обрел в благовестии. Он горячо любил коринфян, несмотря на все их проступки, и он скорее снес бы их недостойные обвинения в непостоянстве из-за того, что не посетил их безотлагательно, нежели пришел бы судить их в неправедности и гордыне. Он хотел дать им время исправиться, чтобы он мог прийти к ним с радостью.

2Коринфянам 2

Во второй главе это раскрывается немного подробнее, и здесь показана глубокая забота его сердца о них. Мы можем легко догадаться, какая это была широкая возможность для благовествования тем, кто был великим проповедником благой вести и учителем язычников. Хотя такая возможность теперь представилась и была, без сомнения, сильной побудительной причиной для работы среди них, все же его душа была неспокойна. Его сердце тревожилось о состоянии коринфян и о том происшествии среди них, которое вызвало в нем наибольшее беспокойство. Казалось, он больше не переживал, как будто у него не было достаточно сильного стремления сделать что-то и в другом месте. Он мог обратиться до этого скорого и живительного вознаграждения к любому труженику в этом мире. Какой бы ни была бесценность раскрытия Христа перед теми, кто не познал его, увидеть явление славы Христа в тех, кто познал его, увидеть ее возрожденной там, где она помрачилась, было еще приятнее его сердцу. Вне сомнений, это было бы великой радостью для несчастных и послужило бы славе Господа в других краях. Когда же здесь слава Господа потускнела в тех, кто носил это имя перед людьми, то как же мог Павел легко отнестись к тому, что так неотступно давило на него? Поэтому ни привлекательность благовествования, ни обращение поработать, причем искреннее, которое призывало его в иные места, не могли помешать ему. Он испытывал глубочайшую скорбь из-за этих святых, как он здесь сказал, и не мог успокоиться духом, потому что не нашел Тита, своего брата, приходившего увидеться с ним.
И опять-таки среди конкретных обстоятельств, которые столь сильно подействовали на него, была его чрезвычайная забота о том человеке, которого он повелел им изгнать. На это у него была власть от Бога, и стоит ли упоминать, что обязанность повиноваться ей во всей полноте ложится и на нас. Мы совершенно в той же степени подчиняемся той власти, как подчинялись они. Но какое утешение для его сердца, что теперь он совершил перемену в том человеке, который был главным и самым вопиющим свидетельством власти сатаны в собрании! Этот грех, который был неизвестен даже среди язычников, и тем более постыдный, так как случился там, где исповедовалось имя Господа Иисуса и обитал Дух, стал поводом для самого благотворного наставления для их душ, ибо они узнали, что постигает собрание Бога при столь позорных обстоятельствах. И они откликнулись на строгий призыв, обращенный к ним во имя Господа, и исторгли злую закваску от трапезы Господа. Только теперь им угрожала опасность со стороны наказания. Они были расположены к чрезмерной строгости, равно как до этого были распущенными и несмиренными. Павел стремился вселить в них тот же дух милосердия к раскаявшемуся преступнику, которым был переполнен сам. Наконец-то они осознали бесчестие, которое было нанесено славе Господа, и возмутились против самих себя, как причастников имени его, не говоря уже о них самих, и против таких скандалов. Таким образом, они медлили прощать человека, совершившего подобное зло, а сатана прилагал усилия противоположного свойства, чтобы разделить их в сердцах с благословенным апостолом, который пробудил в них праведные чувства после их слишком долгого сна. Как Павел сначала ужаснулся их безразличию ко греху, так теперь невозможно было, чтобы он не побеспокоился, чтобы не случилось недостатка в милосердии, как чуть раньше недоставало справедливости. Но нет ничего, что сравнилось бы с милосердием, чтобы вызвать милосердие; и он уведомляет их о своих собственных чувствах, и не просто о преступнике, но и о них самих. “А кого вы в чем прощаете, того и я; ибо и я, если в чем простил кого, простил для вас от лица Христова, чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы”. Таково его отношение. Это уже больше не повеление, но доверие, оказанное этим святым; и когда мы размышляем о том, что впоследствии появится в этом послании, это, несомненно, самое благословенное и прекрасное доказательство реальности благодати и ее последствий, которые могут, как это и было, порождаться этим в сердце святого здесь на земле. Чем только мы ни обязаны Иисусу!
Рассудив это дело в настоящий момент (ибо он возвращается к нему впоследствии), он заводит речь о том, каким образом он прошел с помощью Бога через испытание, неважно какого свойства. Пусть речь шла о человеке, который впал в столь глубокое заблуждение, но теперь вернулся в лоно Господа и по отношению к которому он хотел, чтобы его братья всенародно подтвердили свою любовь; или пусть речь шла о том, что он отошел от благовествования вследствие своей озабоченности на их счет, - теперь он рассказывает им о торжестве, которое Господь даровал ему распространять во всяком месте.
Это приводит к раскрытию праведности во Христе, но его стиль значительно отличается от того, который мы находим в послании Римлянам. Там нашему взору открываются широкие и глубокие основы, а также сила Духа и свободы, зависящая от подчинения человека делу Христа. Там утверждалось, что Бог праведен, но и оправдывает не только кровью, но и той силой воскресения, с которой Христос воскрес из мертвых. И мы оправданы, по крайней мере, посредством дела Спасителя.
Но в данной главе Дух поднимается еще выше. Он соединяет праведность с небесной славой, и в то же время показано, что праведность и слава находятся в совершенстве благодати в отношении к нам. Эта благодать ни в коей мере не лишена любви (как иногда некоторые люди представляют себе славу как нечто холодное); и если человек блекнет перед ней (плотское естество, конечно), то лишь с целью получить большую силу посредством силы Христа, нисходящей на нас в нашей очевидной и ощутимой слабости.

2Коринфянам 3

Третья глава открывается ссылкой на обычай, столь привычный для собрания Бога: посылать и спрашивать рекомендательные письма: “Неужели нам снова знакомиться с вами? Неужели нужны для нас, как для некоторых, одобрительные письма к вам или от вас?” Вовсе нет. В чем же тогда заключается его одобрительное письмо? В них самих. Какой же верой в благодатную силу Бога должен был он обладать, что его одобрительным письмом могли быть коринфские святые! Он не смотрит вокруг, чтобы выбрать самые поразительные случаи обращения из свершенных, или он не указывает на самую, возможно, унизительную сцену из когда-либо пережитых им, но он указывает на этих святых как на одобрительное письмо. Но почему? Потому что он познал силу жизни во Христе. Он был уверен в этом. В самые трудные дни, когда любое другое сердце было бы совершенно сражено, он уповал на Бога с верой в это. Теперь же, когда свет забрезжил перед ними, забрезжил, так сказать, вновь, он смог смело сказать, что они были не только его, но и Христовым письмом. Очевидно, что он становится все смелее и смелее, когда думает об имени Господа и о той радости, которую обрел вновь среди всех своих горестей. Поэтому он говорит: “Вы - наше письмо, написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками; вы показываете собою, что вы - письмо Христово, через служение наше написанное не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца”. Не было недостатка в тех, кто пытался навязать коринфянам принципы закона, и дело не в том, что в этом заключались самые злобные и коварные происки врага. Среди них больше исповедовалось саддукейство, чем фарисейство, но, тем не менее, нередко сатана находит применение для обоих или связь между ними обоими. Служение апостола явно не было тем, которое нашло бы свой образец в какой-либо форме закона, или написанного на каменных скрижалях, но, скорее, написанного Духом живого Бога на плотяных скрижалях сердца. Таким образом, это служит источником для самого сильного противопоставления буквы, которая убивает, и животворящего духа. Как сказано здесь: “Не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя, но способность наша от Бога. Он дал нам способность быть служителями Нового Завета”. Затем, чтобы кто-либо не подумал, что таковым было завершение прежнего завета, он уведомляет нас, что в нем нет ни духа, ни буквы этого завета. Сам завет, в его непосредственном выражении, ожидает оба дома Израиля в день, который еще на настал; но пока Христос в славе предвосхищает для нас этот день, и это, конечно, завет не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит.
Затем мы видим длинное отступление, ибо истинное продолжение конца 6-го стиха мы имеем в 17-ом стихе, а все, что находится между ними, образует, собственно говоря, отступление. Я прочту слова, лежащие вне данного отступления, чтобы это стало очевидным. Он сказал, что “дух животворит”. “Господь же, - добавляет он, - есть [тот] Дух”. Последнее слово должно быть напечатано со строчной, а не с заглавной буквы. В некоторых Библиях это дано, осмелюсь сказать, в правильном виде, но в других с ошибкой. “Тот дух” не означает Святого Духа, хотя именно Он один мог дать человеку возможность постичь дух, таящийся в букве. Но апостол, я считаю, подразумевает, что Господь Иисус есть дух иного рода, нежели тот, который обнаруживается в законе. И, таким образом, он отвлекается от темы в своей характерной и достопримечательной манере; и по мере того, как он раскрывает ее, в неком смысле он является служителем нового завета (то есть не просто в буквальной форме, но руководствуясь его духом), почему он последовательно и соединяет этот дух с формами закона. Существует ясное божественное предназначение или идея, скрытая под одеяниями закона; это их дух, и он сообщает нам, что это воистину и есть Христос, Господь. Господь есть тот дух. Вот что сквозной нитью проходило через всю систему закона во всех его разнообразных образах и отражениях.
Затем он упоминает Святого Духа: “А где [не просто “тот дух”, но] Дух Господень, там свобода”. Между двумя этими выражениями существует заметная разница. “Дух Господень” есть Святой Дух, который присущ христианству, но в букве иудейского воззрения вера постигла “тот дух”, который относится к Христу. Существовали внешний обряд и заповедь, которой довольствовалась плоть, но вера всегда уповала на Господа, и пусть смутно, но прозревала его буквой, которую неизгладимо начертал Бог и теперь подтверждает все новыми доказательствами то, что Он с самого начала указал на того, кто грядет. В этом было нечто большее, чем когда-то проявилось в Моисее и Аароне, Давиде и Соломоне, во всем, что говорилось и делалось, в знамениях и знаках: все указывало на того, кто был обетован - на Христа.
И ныне “где Дух Господень, там свобода”. Об этом раньше не знали: истина была скрыта покрывалом, но теперь она открылась. Святой Дух дает нам ныне силу и блаженство этого. Где Он - там свобода.
Однако, вернувшись на миг к вводной фразе, мы видим, что непосредственный результат действия закона (какой бы ни была милость Бога, поддерживающего его, и несмотря на проклятие) сам по себе есть служение смерти. Закон может лишь осуждать - он может от лица Бога навязывать лишь смерть. У Бога никогда и ни в какой мере не было намерения через закон воплотить праведность или жизнь. Более того, Он дает ныне Духа через Христа. “Если же служение смертоносным буквам, начертанное на камнях, было так славно, что сыны Израилевы не могли смотреть на лице Моисеево по причине славы лица его преходящей [это не было чем-то постоянным, но лишь временным по своей собственной сути], - то не гораздо ли более должно быть славно служение духа? Ибо если служение осуждения [следующий пункт после служения смерти] славно, то тем паче изобилует славою служение оправдания”. Обратите внимание: это не просто милость Бога, но служение оправдания. Когда Господь обитал здесь на земле, то каким была сущность его служения? Оно заключалось в благодати, но еще не в служении оправдания. Конечно, очевидно, что Он был праведным, и все, что Он совершал, полностью соответствовало природе праведника. Во всем, что Он говорил, не было ни малейшего отклонения от праведности. Благодать и истина ниспосланы Иисусом Христом. Но когда Он вознесся на небеса вследствие искупления своей кровью, то Он уничтожил грех своей жертвой : это было не только служение благодати, но и оправдания. Короче говоря, оправдание без искупления уничтожает, но не спасает; благодать прежде искупления не могла спасти, но, скорее, удержать от суда, хотя оправдание в силу искупления является самой устойчивой опорой для верующего.
Какой бы ни была благодать, открытая нам ныне, она совершенно праведна в Боге, являющем ее. Его действия оправданы во всем. Спасение не содержит в себе превышения его полномочий. Он не рассуждает так: “Человек виновен, но Я отпущу его и не исполню приговора, вынесенного ему”. Ныне христианин допущен перед лицо Бога по благоугодности самого Христа. Поскольку это всецело явилось чрез Христа, то это лишь прославляет Бога, так как умерший Христос был Сыном Бога, дарованным его любовью во искупление этого самого замысла, и нам (среди всяческой несправедливости, всех преступлений на земле, когда зло все еще остается не уничтоженным, когда свирепствует смерть и сатана захватил повсеместно всю возможную власть, как идол и князь этого мира) дано это глубочайшее явление славы Бога, выводящей людей не только перед лицо Бога, но и к осознанию своего духа и участию в нем, и притом в оправдание через искупление Христа. Вот в чем здесь торжествует апостол. Поэтому он, конечно, не называет это служением жизни, ибо через благодать Бога всегда происходило новое рождение или новое естество, но ныне он приводит гораздо более полное наименование благословения, благословение Духом, поскольку служение Духа над жизнью превыше ее. Оно предполагает жизнь, но также и дар и присутствие Святого Духа. Серьезная ошибка, однако, допускается тогда, когда святые цепляются за старое, блуждая среди развалин смерти, тогда как Бог даровал им звание, проистекающее от благодати, но и преизобилующее праведностью, а также служение не только жизни, но и Духа.
Поэтому он продолжает, высказываясь так: “То прославленное даже не оказывается славным с сей стороны, по причине преимущественной славы последующего. Ибо, если преходящее славно, тем более славно пребывающее”. Здесь опять-таки он говорит о другой особенности. Мы приходим к тому, что пребывает вечно, к тому, что не поколеблется вовеки, как это выражено позднее в послании Евреям. К этой вечности благословения мы пришли во Христе, что бы еще ни случилось. Для нас может наступить смертный час, а для мира, несомненно, будет суд - по крайней мере, для людей. Близка полная гибель этого творения. Но мы уже обрели пребывающее вовеки, и никакое уничтожение земли не повлияет на его незыблемость, и вознесение на небеса не кончится ничем иным, кроме выражения его величия и непреходящего характера. Поэтому апостол говорит: “Имея такую надежду, мы действуем с великим дерзновением, а не так, как Моисей, который полагал покрывало на лице свое”.
Это было характерно для действий закона, где никогда Бог и человек не оказывались, так сказать, лицом к лицу. Такая встреча еще не могла произойти. Но теперь она произошла. И Бог не только встретил человека лицом к лицу, но человеку было позволено заглянуть туда, где Бог восседает в своей славе и без покрывала между ними. Однако это не снисхождение Слова, ставшего плотью, пришедшего, чтобы обитать среди людей, но торжество свершившегося оправдания и славы, потому что Дух нисходит от небесного Христа. Это служение Духа, исходящего от человека, вознесенного в славе, и оно дало нам уверенность, что это и есть наш удел - ныне заглянуть туда, чтобы скоро быть вместе с ним. Поэтому он говорит: “Не так, как Моисей, Который полагал покрывало на лице свое, чтобы сыны Израилевы не взирали на конец преходящего. Но умы их ослеплены: ибо то же самое покрывало доныне остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом [то есть Христом, уже познанным нами]. Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их; но когда обращаются к Господу, тогда это покрывало снимается”. Однако мы не ждем здесь, когда они обратятся к Господу, что станет со временем их уделом. Между тем Господь обратился к нам, обратив нас к себе в своей великой благодати, и привел нас к оправданию, миру, а также к славе в уповании - в настоящем общении через искупление. В результате для нас не существует зла, и нам обеспечено всяческое благословение, познанное во Христе, и, как говорит апостол, “где Дух Господень, там свобода”. Далее он добавляет: “Мы же все открытым [без покрывала] лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа”. Следовательно, результат торжества нашего Господа Иисуса и свидетельства Святого Духа состоит в том, чтобы нам соединиться со славой Господа как целью наших духовных устремлений, и именно это преображает нас по ее небесному образу.

2Коринфянам 4

В 4-ой главе апостол обращается к сосуду, содержащему это небесное сокровище. Он показывает, что мы, “имея... такое служение”, по крайней мере, “по милости Божией... не унываем; но, отвергнув скрытные постыдные дела, не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия, а открывая истину, представляем себя совести всякого человека пред Богом. Если же и закрыто благовествование наше, то закрыто для погибающих [таков суровый вывод], для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы, чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога невидимого. Ибо мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса, Господа; а мы - рабы ваши для Иисуса, потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, чтобы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа”.
Таково благовествование славы Христа. Дело не в том, что мы имеем небесное звание. Самое важное для нас здесь то, что мы названы небесными и нам суждено вскоре преобразиться в образ небесного Христа. Второе послание между двумя вопросами о звании и предназначении рассматривает преображающее влияние созерцания Христа в его славе на небесах. Таким образом, в промежутке между нашим призванием и нашим восславлением остается время для деятельности и усовершенствования. Но этот промежуточный путь ни в коей мере не щадит естество, ибо, как здесь показывает Павел, “сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам”. Бог заставляет нас почувствовать это и помогает в конкретном преображении, но какими средствами? - Вводя нас во всевозможные притеснения и горести, чтобы умертвить плоть. Ибо именно эта допущенная жизненность плоти препятствует проявлению сокровища, тогда как ее осуждение дает возможность воссиять свету. Следовательно, именно это и совершает Бог. Это многое объясняет в жизни апостола, что они были не в состоянии понять; и это дало свои плоды, будучи принятым и использованным в духе, способствуя достижению божественных целей относительно их. “Так что смерть действует в нас, а жизнь в вас”. Какая благодать и сколь благословенна эта истина! Но обратите внимание на то, каким образом продолжается этот процесс: “Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем. Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем. Ибо мы живые непрестанно предаемся на смерть”. Он имеет в виду то, что все способствует великой цели: даже такие обстоятельства, которые кажутся самыми катастрофическими из всех возможных. Бог подверг своего слугу смерти. Это было лишь более ярким проявлением разрушения, которое всегда продолжается. “Так что смерть действует в нас, а жизнь в вас. Но, имея тот же дух веры, как написано: я веровал и потому говорил, и мы веруем, потому и говорим, зная что Воскресивший Господа Иисуса воскресит через Иисуса и нас и поставит перед Собою с вами. Ибо всё для вас”. И если страдания были длительны, он обрел их сердца, называя их так, как ощущал, “легкими страданиями”. Он хорошо знал, что такое испытания. “Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно”.

2Коринфянам 5

Так вводится оценка христианином смерти и суда, измеренных Христом. Он уже твердо смотрит на все, что вполне может ужаснуть плотского человека. Христианин может пройти через смерть. Суда же для христианина никогда не будет. Тем не менее его понимание суда, ибо он действительно будет, хотя и не для него самого, может очень сильно повлиять и на других. Через то, что нас совершенно не касается, может осуществиться сильное воздействие на душу, проявиться глубокий источник веры и мощная побудительная сила в служении. Понимание ее сущности может быть более ощутимым, потому что мы избавлены от ее тяжести, и, таким образом, мы можем более пристально и более спокойно размышлять о ней в свете Бога, видя ее неизбежное приближение и всепобеждающую силу для имеющих Христа. Поэтому апостол говорит: “Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище”(гл. 5,1.2).
Но будем помнить, что он сурово добавил (ибо в своем сердце не почувствовал облегчения касательно каждого из коринфян): “Только бы нам и одетым не оказаться нагими”. Он был не совсем уверен, что некоторые из них не окажутся нагими, так как не имеют Спасителя. Некоторые истолковывают это место совсем по-другому, находя в этом стихе утешение вместо предостережения, хотя такая точка зрения лишает нас истинного значения этой фразы. Общепринятый перевод и его естественное истолкование кажется мне совершенно правильным. Он не означает следующее: “Поскольку, будучи одетыми, не окажемся нагими”. Это не содержит достойного наставления, предназначенного чьей-либо душе. Есть различные варианты перевода, но я считаю правильным тот, который совпадает с общепринятым. Апостол хотел предупредить каждого человека, что хотя каждый будет облачен в грядущий день (а именно в день воскресения тела, когда душа не будет более бестелесной, но облечется), тем не менее некоторые, несмотря на это облачение, окажутся нагими. Злые же должны быть одеты так же, как и святые, которые уже воскреснут из мертвых как тела праведных; но когда праведные предстанут в воскресении перед великим белым престолом, насколько нагими они окажутся? Что это будет означать в тот день, если у нас не будет Христа, чтобы облечь нас?
После столь целительного предостережения людям, которые превознесли знание в ущерб совести, апостол возвращается к той полноте утешения, которым он наделял святых: “Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем”. Он не намерен отрицать горе и слабость. Он узнал, что значит страдать и скорбеть, гораздо в большей мере, чем любой из них. “Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем, потому что не хотим совлечься”. Таким образом, здесь представлено не просто желание избавиться от этой жизни с ее горестями и испытаниями: человеку никогда не дозволено быть нетерпеливым. Желать быть с Христом - достойно, но воспринимать спокойно то, что связывает нас с позором и мукой, - не от Христа, “потому что не хотим совлечься, но облечься”. То было его страстным желанием - “облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью”. И речь идет не о том, что он мог умереть, но о совершенно обратном: чтобы смертное, уже действующее в нем, могло быть поглощено тем, который есть наша жизнь, и жизнь вечная.
“На сие самое и создал нас Бог”. И здесь сказано, что не создал что-то для нас, но “создал нас”. Это - замечательное выражение благодати Бога в связи с неизменным замыслом во Христе. “На сие самое и создал нас Бог и дал нам залог Духа”, и потому дал нам уже сейчас почувствовать благословенность и славу того, что предстоит нам. “Итак мы всегда благодушествуем”. Подумайте, каков язык! Подумайте об этом, как о словах апостола, описывающих наш удел в полном предвидении как смерти, так и суда! “Мы всегда благодушествуем”. Мы можем легко понять того, кто взирал на Христа и его любовь, говоря: “Мы благодушествуем”, хотя и оборачиваясь на то, что могло быть не под силу и самому бестрепетному сердцу. Конечно, было бы безумием не преклоняться перед этим, когда бы не было такого служения Духа, плодами которого наслаждался в своей душе апостол. Но он глубоко радовался им, и, кроме того, он говорит об этом как об общей радости для всех христиан. Это не только предмет его собственных переживаний, но и того, что Бог сподобил его разделить со всеми святыми как таковыми. “Итак мы всегда благодушествуем; и как знаем, что, водворяясь в теле, мы устранены от Господа, - ибо мы ходим верою, а не видением, - то мы благодушествуем и желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа. И потому ревностно стараемся, водворяясь ли, выходя ли, быть Ему угодными; ибо всем нам должно явиться пред судилище Христово”.
Это опять-таки в своем роде очень важная истина, и действие ее чрезвычайно поразительно, а именно: здесь выражена глубокая тревога о погибших и осознание нынешнего нашего появления пред Богом. Под этим я не подразумеваю, что мы вскоре явимся, ибо мы явимся совершенным образом. Но если мы по совести предстанем пред Богом ныне, то нет ничего, что могло бы вызвать даже самое легкое беспокойство, когда мы явимся перед судом Христа. Суть в том, что предстательство перед нашим Господом столь мало служит источником тревоги для святого (хотя оно могло бы привести душу в трепет), так что я уверен, что душа существенным образом утратила бы благовествование, если бы она могла как-то избежать появления там. И даже не имеет значения, насколько мы осознаем это появление, хотя, тем не менее, до тех пор она не сможет стать совершенной. Бог дарует нам в этом совершенство, как и во всем прочем. Ныне этому препятствуют всевозможные обстоятельства, насколько это касается нас. В сердцах святых действует себялюбие, и может случиться так, что пелена, затмевающая наши души, покроет очи. Увы! Мы это слишком хорошо знаем.
Результатом нашего явления перед судом Христа будет то, что мы познаем, как мы познаны, иными словами, это будет абсолютно совершенное выражение того, что мы сейчас знаем в меру нашей духовности. Каков же результат того, что человек получит лучшее представление о себе и более глубокое понимание места христианина во Христе? Это непременно будет подлинное благословение и возможность большего участия во Христе. Разве это уже не много - иметь более смиренное чувство в отношении себя самого? ценить себя самого? ценить других выше себя? И так ежедневно возрастать в благодати Господа Иисуса. И разве все это не будет результатом? и разве совершенное познание себя будет потерей, а не приобретением?
В то же время, несомненно, важным будет то, чтобы любая тайна между Господом и нами стала известной. Для нас всех важно оказаться в свете, в котором мы теперь могли обмануться и который мог причинить испытания и горе другим, бросив упрек имени Господа, что само по себе есть явление оскорбительное и прискорбное. Нам ни в коем случае нельзя поддаваться обману сатаны. Он может обвинить святых, но они ни в коем случае не должны поддаваться его обману. Он обманывает мир и обвиняет братьев. Увы! мы знаем, что из-за неосмотрительности мы попадаем в его сети. Однако это не уменьшает нашего уничижения и временного торжества сатаны, когда мы попадаем в его ловушку. Нам небезызвестны его уловки, но это бывает не всегда и в любом случае само по себе не предохраняет нас. Случаются и поражения. На судилище Христа обнаружится все - там все тайное станет явным и ничто не устоит вовеки, кроме плодов Духа.
Однако вид этого судилища заставляет Павла вспомнить не святых, а гибнущий мир; и столь совершенен покой его собственного духа, столь изобильно и несомненно спасение, свершенное Христом ради всех святых, что в результате его сердце возгорелось сочувствием к тем, кто бросил вызов вечной погибели, - к тем, для кого судилище не могло принести ничего, кроме безнадежного отлучения от Бога и его славы.
Мы говорим, между прочим, что мы все должны предстать, святые и грешники. В этой фразе есть особенность, которая, по моему мнению, решительно подразумевает не одних только святых. Что же касается противоположного мнения, основанного на слове “мы”, то оно совсем не имеет силы. “Мы”, несомненно, зачастую используется в апостольских посланиях святым, но не только исключительно Павлом. Все решает контекст. Не сомневайтесь, что все эти правила совершенно ошибочны. Какой разумный христианин мог когда-либо понять по Писанию все критические каноны в мире? Им нельзя поверить ни на миг. Зачем доверять чему-либо вроде этого? Традиционные образцы человеческой терминологии не годятся для удостоверения Слова Бога.
Как только люди начинают ссылаться на общие законы, истолковывая Писание, они, признаюсь, кажутся мне стоящими на грани ошибки или обреченными; если мы действительно хотим учиться, то должны читать и слушать все так, как это начертал Бог. Мы поступим правильно и мудро, если будем избегать всех кратчайших путей и людских способов истолкования смысла, открытого Богом. И этому соблазну подвержены не только студенты богословского факультета или современной философии. Никто из нас не может обойтись без того, чтобы оберегать себя и искренне уповать на Господа.
Здесь, поистине, доводы апостола и красота его слога представляют в данном отрывке наглядное свидетельство (то есть по духу и букве) того, что мы все, будь то святые или грешники, должны предстать пред Христом - не в одно и то же время и не с одной и той же целью, но все однажды предстанут перед его судилище. Если бы было сказано “нас должны судить”, то “мы” ограничивалось бы необращенными. И хотя только они и подлежали суду, верующие и неверующие одинаково должны были предстать перед ним. Результатом предстательства для верующего будет полнота упокоения и радости в промысле Бога. Результатом предстательства для неверующего будет полное отрицание всех отговорок и предлогов, которые обманывали его здесь на земле. Никакая плоть не будет хвалиться пред Богом, и человек должен предстать в самоосуждении пред судьей всего. Таким образом, выбор слов, как обычно в Писании, абсолютно совершенен и, по моему мнению, решительно доказывает, что явление будет всеобщим. Это воздействует на слугу Христа, знающего, что такое страх Господа, и заставляет его “вразумлять людей”. Что под этим подразумевается? На деле это проповедь евангелия всем людям вообще.
В то же время апостол добавляет: “Не снова представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами”. Так он выразил свое доверие тому, чтобы открыться их совести, а также указать, как полно мы откроемся для Бога. “Если мы выходим из себя, то для Бога; если же скромны, то для вас”. Затем он говорит о всеобъемлющей силе любви Христа. Но почему? Потому что, глядя вокруг, он не видел ничего, кроме смерти, начертанной на человеке и всем, что к нему относится здесь на земле. Вся земля была одной большой могилой. Конечно, он не думал о святых, но, наоборот, посреди всеобщей смерти он рад видеть кого-то живым. Поэтому я понимаю, что когда он говорит: “Если один умер за всех, то все умерли”, то он подразумевает тех, кто действительно умер через грех, и по контрасту мне становится ясно, что Он “за всех умер, чтобы живущие [это святые, предмет благосклонности Бога] уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего”. В чем проявились последствия этого? В том, что теперь перед его мысленным взором была не просто всеобщая смерть, но отдельные люди, которые были живы по благодати через смерть и воскресение Христа, которое он теперь описывает, а не противоположность нового творения всему, что предшествовало, - противоположность мессианских надежд, как таковых, той высшей славе, которую он теперь утверждал. Даже живой Мессия не мог стать выше того, что Он познал как соответствующее славе Бога. Одно дело ценить то, что Бог совершит для мира со временем, и совсем другое - не суметь оценить того, что Бог ныне создал и открыл в воскресшем небесном Христе, однажды отверженном и умершем за нас. Потому это одна сторона славы, которая явит обетования и предвидение Бога, торжествующее над человеком и сатаной; и другая, превосходящая, которую являет тот, кто является Мессией, но и в большей степени небесным человеком. Его смерть является осуждением наших грехов в благодати Бога и наконец всего земного существования для нас, и отсюда совершенное избавление от человека и от настоящего, вплоть до лучших надежд для земли.
Что может быть лучше, чем пришествие Мессии для того, чтобы благословить человека в этом мире? Но христианина вовсе не занимает это. Согласно Ветхому Завету, он принимал это во внимание, но теперь, когда увидели, что Мессия умер и воскрес, теперь, когда Он приобрел через смерть славу небес, эти слова предназначены для христианина. “Потому отныне мы никого не знаем по плоти” - это стало общим знанием для святых. “Потому отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем”. Что касается живого Мессии и всех ожиданий, которые были связаны с ним и его пришествием на эту землю, то все это отошло для христианина. Дело не в том, что Мессия не вернется как таковой, но когда речь идет о сфере и особенностях наших собственных отношений, то они основаны на смерти и воскресении и видятся на небесах. Так апостол истолковывает это. Он взирает на Христа в его общении с нами как на того, кто вознесся над этой землей и низшей тварью в небесные сферы. Именно там и в связи с этим мы знаем его. Под знанием его он подразумевает особую форму истины, которая нас затрагивает, и способ, которым мы поставлены в положительное, живое единение с ним. То, что мы знаем как центр нашего единения, как предмет нашей души, есть воскресший и восславленный Христос. С любой другой точки зрения, пусть светлой и славной, “ныне уже не знаем. Итак, кто во Христе, тот...”
Дело не просто в том, что любой человек уповает на Христа. Ветхозаветные святые радостно предвкушали, что увидят день его пришествия, но это совершенно отличается от пребывания во Христе. Существует много людей, которые воспринимают Писание столь грубо и туманно, что в их глазах это одно и то же. Несомненно, пребывать в Христе, как мы пребываем сейчас, можно уповая на него. Но это не всегда было так. Возьмите учеников в те дни, когда Христос ходил по этой земле; были ли они тогда в Христе? Конечно, нет. В них было действие божественной веры. Они бесспорно “родились заново”, но разве это равносильно пребыванию в Христе? Пребывание в Христе означает то, что по свершении искупления Святой Дух может дать нам и дает осознание нашего пребывания в воскресшем Христе. Пребывание в Христе относится не к ветхозаветным верующим, а к верующим нынешних времен.
“Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое. Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения, потому что Бог во Христе примирил с Собою мир”. Итак, существует благословенное и подобающее служение. Закон удерживал народ на расстоянии от Бога. Он предполагал подобные условия и управлял в соответствии с ними. Даже если несчастное создание касалось священной горы, его следовало забросать камнями. Наконец, Бог снизошел в благодати к человеку, каков он есть; а человек отверг Бога, явленного во плоти. Таким образом, свершилось искупление, человек предстал пред Богом безгрешным. Христос - это личность, свершившая оба блага. Он привел Бога к человеку, и Он вознес в себе человека к Богу. Таково положение, в котором мы находимся. Уже не просто Бог снизошел к человеку во Христе. Это уже не образ и не мера, в которой Он открывается ныне. Господь Иисус Христос восшел на небеса, и сделал это не как отдельная личность, а как глава семьи. Он не хотел занимать главенствующего места, пока все зло не исчезнет полностью. Он даровал нам свое собственное принятие пред Богом. Он занял свое место после того, как утвердил духовную славу Бога, понеся наши грехи; однако как Он нисшел, так Он и взошел к Богу, святой и безгрешный. Своей кровью Он уничтожил грехи других, уверовавших в него. Это был не только рожденный Мессия, глава Израиля, но “Бог во Христе”. Обратите внимание на то, что “Бог был” {Прим. ред.: в английской авторизованной Библии часть стиха 19 звучит так: “...Бог был во Христе, примиряя...”}, а не есть во Христе. Это описание того, что открылось, когда Господь был здесь на земле. Но если ошибочно читать “Бог есть”, то еще большая ошибка, хотя и слишком распространенная в книгах, безразлично в старых или новых, что Бог примирил мир. Значение этого рассуждения заключается не в этом. Английский перевод совершенно правилен; критика, пытающаяся поправить его, в корне ошибочна. И здесь вовсе не говорится, что мир примирился с Богом. Христос был благословенным и надлежащим образом Бога; а Бог был в нем, являлся в превосходстве его благодати здесь на земле. Без сомнения, его закон находился на подобающем ему месте, но Бог в благодати неизбежно выше закона. Как человек, по крайней мере как израильтянин, Иисус родился под законом, но это ни в коей мере не было отказом от прав Бога и еще менее того - отказом от его благодати. Бог с любовью приблизился к людям в самом привлекательном образе, жил среди них, брал на руки детей, заходил в дома, когда его приглашали, разговаривал по пути, ходил и творил добро, исцеляя всех, кто был одержим дьяволом; ибо Бог был с ним. И это делалось не просто в поисках заблудших овец Израиля. Как могла такая благодать ограничиться одними иудеями? У Бога были более весомые помыслы и чувства, чем только это. Поэтому пусть приходит язычник-сотник или женщина-самарянка, или еще кто-нибудь - разве не все желанны? Ибо “Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их”.
Исполненный благодати и истины, Он даже не заводит речи о том или ином преступлении. Сомнений в виновности человека не было, но не это было божественным путем Христа. Другие, более действенные цели, были в распоряжении Бога всяческой благодати. Он спасал и в то же время, как никогда, испытывал совесть. Ибо потеря для пробудившегося грешника была бы огромной, если бы он отказался встать на сторону Бога против себя самого. Это истинный путь и результат душевного раскаяния. Но Бог был во Христе, примиряя мир для этого и вследствие этого. И речь шла не о том, чтобы воздать им за их преступления. Что же сейчас, когда Он ушел? “Бог... дал нам слово примирения”. Он ушел, но осталось дело милосердия, ради которого Он приходил. Мессия, как таковой, на время исчезает, но остается плод благословенного явления Бога во Христе в мире зла. “Итак мы - посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает через нас; от имени Христова просим: примиритесь с Богом”. Но как это осуществить? На каком основании мы можем справиться с такой задачей? Не потому, что Дух Бога в нас, как бы истинно это ни было, но вследствие искупления. Причина - в искуплении кровью Христа. “Ибо не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом”.

2Коринфянам 6

Затем, в последующей (6) главе, показаны истинные духовные качества христианского служения и ценность, которую оно представляло в его глазах. Что ни сделаешь и ни вынесешь ради достойного исполнения этого служения Христу здесь на земле! Каким должно быть конкретное свидетельство праведности, не приобретенной нами, но свободно дарованной Богом! Такова ее особенность благодаря делу Христа пред Богом и его искуплению, что мы “никому ни в чем не полагаем претыкания, чтобы не было порицаемо служение, но во всем являем себя, как служители Божии, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах”. Апостол осуществлял свое предназначение среди всевозможных тягот. Разве позор Христа состоит в том, чтобы нести апостольское служение? Разве не вынуждены его слуги до сих пор разделять это? Разве это не правда от начала и до конца?
Опять же, в служении Господу есть два особых пути, на которых мы склонны впадать в заблуждение. Некоторые согрешают неподобающей ограниченностью, другие - опасной распущенностью. По сути, всегда неверно быть ограниченным и никогда не будет правильным предаваться распущенности. Во Христе обоим крайностям нет оправдания. Но коринфяне, подобно остальным, подвергались опасности и с той, и с другой стороны, когда каждый смущает другого. Отсюда и призыв: “Уста наши отверсты к вам, Коринфяне, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас; но в сердцах ваших тесно”. Это было предупреждением против скупости сердца, а теперь он предостерегает против распущенного поведения: “Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместимость храма Божия с идолами?” Таким образом, охватывается индивидуальная ответственность наряду с коллективной. “Ибо вы храм Бога живаго, как сказал Бог: вселюсь в них”.

2Коринфянам 7

Так, в осуществлении служения, согласно Христу, не было ничего, чего нельзя было бы невынести. Не было такого унижения, испытания, такой боли или стыда, которых бы сам апостол не счел пустяком, так как следовало только служить Христу и нести свидетельство его имени в этом мире по благодати. Поэтому сейчас он внушает святым то, что им надлежит делать как письму Христа, чтобы стать ему хорошими свидетелями в этом мире, четко уклоняясь от всего холодного и ограниченного, что совершенно чуждо благодати Бога, а также и от распущенности, которая еще более оскорбительна для его слуги. В первом стихе 7-ой главы под этим вопросом подводится черта: “Итак, возлюбленные, имея такие обетования, очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием”. Второй стих, очевидно, относится к последующей теме. В остальной части седьмой главы он возобновляет (и, я думаю, объединяет с этими словами о служении и ответственности святых) то, на что он уже ссылался, обращаясь к ним. С тем тонким тактом, столь характерным для него, он заговаривает об их раскаянии. Он всячески пытается ободрить их сердца и теперь дерзает пойти еще дальше по благодати Христа.
Поэтому сообщаются и его собственные чувства - насколько он пал духом и всемерно подавлен, так что не может успокоиться: “Отвне - нападения, внутри - страхи”. Действительно, страх был настолько глубок, что он, по сути, терзался из-за богодухновенного послания, которое написал. Апостол в душе сомневался в своем собственном богодухновенном послании! Хотя какое писание было бы более очевидно от Бога? “Потому, если я опечалил вас посланием, не жалею, хотя и пожалел было”. Как ясно мы видим, что каким бы ни было действие Бога в человеке, в конце концов вдохновение сосуда гораздо выше его собственной воли и плодов действия Святого Духа! Как мы обнаруживаем, несвятой человек может быть вдохновлен Богом, чтобы передать новую весть - например, Валаам или Каиафа, а святые Бога - тем более. Но замечательным является способ, с помощью которого поставлен вопрос о послании, которое Бог сохранил в своей книге и которое, без сомнения, божественно вдохновлено. Но он также упоминает, как он радовался, послав это послание, что опечалил их: “Ибо вижу, что послание то опечалило вас, впрочем на время. Теперь я радуюсь не потому, что вы опечалились, но что вы опечалились к покаянию; ибо опечалились ради Бога, так что нисколько не понесли от нас вреда”. Как велика эта благодать! “Ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть. Ибо то самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какие извинения, какое негодование на виновного, какой страх, какое желание, какую ревность, какое взыскание! По всему вы показали себя чистыми в этом деле”. Какое утешение для сердца, столь глубоко тронутого их состоянием!

2Коринфянам 8 - 9

В главах 8 и 9 возобновляется вопрос о пожертвованиях для святых, хотя гораздо полнее, чем в 1Кор.16, - с новой ноткой радости, окрасившей его настроение. Какое свидетельство его трудов в этой области дано здесь! Оказалось, что апостол доверительно говорил о коринфских святых. Впоследствии произошло много такого, что ранило и ослабило это доверие, но теперь он возвращается к этой теме, уверенно утверждая, что Бог, действовавший в щекотливом деле, и не только в случае с виновным человеком, но и во всех них в связи с ним, своей благодатью дарует ему возможность для радости от пробуждения великодушной любви к униженным в других местах. Он хвалился радушием коринфян, которое разжигало рвение других. С одной стороны, он желал бы удостовериться в своей надежде на них, с другой - он не хотел отягощать никого, но желал даров Всевышнему как в дающих, так и в берущих. Сколь Он щедр и как обогащает своей благодатью! Да будет благословен Бог за неизреченный свой дар!

2Коринфянам 10 - 11

В главах 10 и 11 Павел переходит к другой теме - теме своего собственного служения, - по поводу которой достаточно сказать несколько слов. Он уже дал достаточно разъяснений, чтобы открылось сердце, и здесь он мог сказать обо всем подробнее. Именно его доверие к ним заставило его писать. Когда его дух был стеснен, потому что было столько причин для стыда и боли, он не мог быть свободным, а теперь он свободен. Поэтому перед нами благословенное изложение того, что этот слуга Бога ощущал в том, что причиняло такую боль его душе. Ибо что могло быть более унизительным, нежели то, что коринфские святые, плод его собственного служения, поверили наветам против него, усомнившись в подлинности его апостольства, поверили всему, что так обескураживает! Что еще, хотя и в других, но в основном схожих формах, мы слишком часто можем наблюдать и что прямо противоположно значительности и духовной ценности доверия, возлагаемого Богом на кого-либо на этом свете? Апостол познал горе так, как никто другой не познал его. Даже двенадцать апостолов не вкусили горечи так, как он, вследствие его духовности и в связи с обстоятельствами. Его слог, которым он описывает это, достоинство и в то же время смирение, вера, уповающая непосредственно на Господа, и в то же время теплота любви, сердечная печаль, смешанная с радостью, составляют такую живую картину, которая редкостна даже для Слова Бога. Нигде больше нет такого анализа душевных движений человека, служащего этим святым среди величайших оскорблений для его любви, если судить по этому посланию. Он смиряется с обвинением в грубости выражений, но они обратили выразительность его посланий против него самого. Однако он предупреждает о том, что они могут узнать, что каков он заочно, таков и при личном общении. Другие могут возвыситься его трудами; он же надеялся проповедовать евангелие в других краях, когда их вера возрастет. Они же побуждали других апостолов хулить его. Они обвиняли его даже в себялюбии. Может и правда, думали они, что он сам не получил от них материальной выгоды, но, может, от других, его друзей? Как все было рассчитано на то, чтобы ранить это щедрое сердце и, что было для него больнее, повредить его служению! Но среди подобных огорчений, исходящих из подобных источников, Бог следил за всем внимательным оком. Его слуга был необычайно окружен препятствиями, хотя, говоря сам о себе, он называет это своим неразумением (гл. 11). Но никакие человеческие силы или разум не могут защитить человека Бога от злоречия - никто не отвратит грозовых ударов зла. Напрасно искать защиты у плоти и крови: если бы это было возможно, сколь бы проиграло это послание для нас! Если бы его завистники были иудеями из Иерусалима, то ни испытания, ни благословение не были бы столь глубокими, как здесь; но тот факт, что они исходили от его собственных детей из Ахаии, был достаточен, чтобы причинить ему глубокую боль и стать для него суровым испытанием.
Однако Бог иногда возвышает нас, дозволяя нам взглянуть на славу, когда Он нисходит в гущу наших горестей с милосердием и сожалением. Все это вместе со всеми сердечными рассуждениями об этом апостол с любовью излагает перед нами, хотя, по моим меркам, невозможно хотя бы вкратце коснуться всего. Он описывает перед нами свои горести, опасности и преследования. Это было служение, которым он хвалился. Его часто бичевали и побивали камнями, он страдал от усталости, жажды, голода на море и на суше; это была полученная им награда и это были почести, которые мир воздал ему. Насколько все это должно было тронуть их сердца, если они вообще имели хоть какие-то чувства, а они и в самом деле имели их! Для них было благом ощущать это, ибо они успокоились. Он завершил список, рассказав им напоследок, как он был спущен по городской стене в корзине - не очень достойное положение для апостола! Такое бегство от врагов было чем угодно, только не героизмом.

2Коринфянам 12

Но тот же самый человек, бежавший подобным образом, тут же говорит о том, как был восхищен на небо (гл.12). Тут же проявляется именно это сочетание самого подлинного и самого подобающего достоинства, которое когда-либо человек имел в этом мире, ибо как мало человеческих сынов, которых можно было поставить рядом с Павлом в этом отношении, если говорить о христианах! Так, с другой стороны, сколь немногие познали достоинство того, чтобы страдать и быть ничем, видеть, подобно Павлу, как всякая естественная мысль и чувство жестоко растаптываются как внутри, так и вовне! Тем более что он был одним из тех, кто все переживал остро, ибо он обладал одинаково восприимчивым умом и сердцем. Таков был тот, кому пришлось пройти такие испытания как рабу Христа. Но когда он доходит до особенных чудес, то не говорит о себе; а когда говорит о корзине, то открывается. Итак, здесь он говорит обиняками. “Знаю человека” - вот его метод сообщения новых сведений. Не я, Павел, а “человек во Христе” восхищен, видел то, что нельзя ни пересказать словами, ни сравнить с теперешним состоянием человека. Потому это остается совершенно туманным. Сам апостол говорит, что не знает, было ли это в теле или вне тела, настолько это было далеким от обычного опыта и круга знаний людей. Но он добавляет то, что сразу бросается в глаза: “И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть”. Так ему выпало еще более глубокое унижение, чем он когда-либо знал. “Жало в плоть, ангел сатаны”, допущенный в противовес таким необычайным познаниям. Таков был Павел. Тайну нельзя было скрыть. Но от начала и до конца Христос, как всегда, остается темой апостола. Это было сокровище в глиняном сосуде; и для того, чтобы произвести соответствующее благо, Бог действует внешними средствами, а также внутренней благодатью с тем, чтобы довершить дело во все большем и неуклонном утверждении всего, что есть во Христе и уничижении человеческом.
Конец главы с горькой правдивостью, но любовно рисует вспышки этой природы, подавленной в нем и изнеженной в них. Ибо он боялся, что Бог смирит его среди них из-за их порочных поступков. О какой любви говорят эти слова!

2Коринфянам 13

Последняя (13) глава содержит ответ на вызов, который он приберег напоследок, ибо именно коринфянам это нисколько не подобало. Как тягостно ему было вообще говорить об этом! Они, по сути, осмелились просить доказательства, что Христос говорил с ними через него. Разве они забыли, что обязаны своей жизнью и спасением во Христе его проповедям? Так как он на первое место ставит терпение как знак своего апостольского сана, которое в нем, несомненно, проявлялось сверх всякой меры, то сейчас он делает на этом упор как на великой печати своего апостольского сана, по крайней мере, для них. Что может быть трогательнее этого? Речь идет не о том, что Иисус сказал через него. “Вы ищете доказательства на то, Христос ли говорит во мне: Он не бессилен для вас, но силен в вас... Испытывайте самих себя, в вере ли вы; самих себя исследывайте”. Они сами являлись живым доказательством для самих себя, что он был для них апостолом Христа. В этом призыве сомнение не допускается: скорее, с их стороны ожидалось совершенно обратное, что апостол превосходно обращает к посрамлению их неприглядные и беспочвенные сомнения в нем самом. “Для того я и пишу сие в отсутствии, чтобы в присутствии не употребить строгости по власти, данной мне Господом к созиданию, а не к разорению”. Далее следуют краткие, но красноречивые приветствия с пожеланием благодати нашего Господа Иисуса Христа, любви Бога Отца и общения Святого Духа.