По некоторым своим соображениям я буду сравнительно краток, останавливаясь на послании апостола Павла Филимону. Оно по своему характеру совершенно отличается от тех посланий апостола, которые мы с вами уже рассматривали. Здесь Святой Дух через того же апостола рассматривает дело внутреннего характера и на его примере показывает прекраснейшее проявление благодати Бога.

Из своего заточения апостол Павел пишет тому, кто, очевидно, стал его другом еще с давних времен и навсегда, кто был глубоко обязан ему, поскольку через апостола был приведен к познанию Христа. Теперь Павел сообщает Филимону о другом человеке, не меньше обязанном апостолу (чем Филимон) в благодати Христа, и речь идет не о ком ином, как об Онисиме, рабе Филимона. Прекрасны пути Бога! Онисим покинул и, возможно, как-то обманул своего замечательного господина (ст. 18) - поступок, за который даже самый никудышный господин непременно и очень строго наказал бы своего раба. Онисим покинул Филимона (можно быть уверенным в этом) без всякого оправдания и, таким образом, проявил себя подлым человеком, не способным оценить доброту. Что может быть еще обиднее для Господа? Но Он привел Онисима к Павлу, обратил его в веру и направил его душу и стопы назад к его господину.

Данное обстоятельство и побудило Павла написать это вдохновленное послание. Собрание Бога в течение всех веков извлекало из него пользу и благодать Христа, открытую в нем через апостола Павла! О, каков наш Бог! И каково его Слово, освобождающее от всего мирского и от плотских мыслей и чувств! Но долго ли мы черпали благословение через него? Разве это привлекало наши души? Разве только это вызывало у нас восхищение и благодарность в наших душах?

“Павел, узник Иисуса Христа...”- такими словами апостол начинает свое послание. Он не хотел бы обращаться со своей просьбой на основании своего апостольства, чтобы не выпячивать свой авторитет или власть там, где все, отвечающее Христу и отражающее его, в данном деле должно зависеть от состояния и добровольного ответа души того, к кому апостол Павел взывал в благодати. “Павел, узник Иисуса Христа, и Тимофей брат [ибо желал этого не только Павел, но и Тимофей, с радостью присоединившийся к такому чрезвычайно трогательному посланию Павла], Филимону возлюбленному”. По поводу правильного и неправильного сомнений не было: Онисиму не было прощения, но любовь способна вынести все и никогда не отступает. Любить и рассчитывать на любовь присуще верующему, и любовь побеждает. Но Филимон был не только предметом нежной привязанности, он был к тому же их сотрудником, и сама сущность данного случая располагала к тому, чтобы говорить и о домашнем, тогда как в других посланиях упоминать о домашних делах апостолу было бы неудобно.

И опять-таки обратите внимание на то, что в послании упоминается о жене Филимона. Таким образом, она могла бы почувствовать, что и о ней не забыли, любезно обращаясь в благодати, вспомнили как об обиде, так и о милости, к которой призывал их апостол. “И Апфии, (сестре) возлюбленной”. Госпожа, возможно, имела особую причину чувствовать неверное поведение раба. Но какой бы особой ни была причина, к ней, по крайней мере, обратились и в этом уравняли ее с мужем. На этом новом этапе к ней проявили непосредственный интерес, и то был интерес благодати.

Апостол упоминает также и Архиппа, отмечая его званием “сподвижник наш”. Речь идет о том самом Архиппе, которому Павел в конце своего послания Колоссянам наказывал исполнить служение, которое тот принял в Господе. Дай-то Бог и ему не забыть внести свою посильную лепту в это благодатное дело. Малое или великое, пусть ради Господа будет сделано все возможное. Наконец, Павел упоминает и о домашнем собрании Филимона. Были и другие в Господе - либо из домашних Филимона, либо из тех, кто имел обыкновение встречаться там.

Как благословенна благодать Бога, и как она велика! И все это переживания души о беглом рабе! И все это не выходит за рамки дозволенного. В обращении апостола Павла упоминается не все собрание, а только прихожане домашнего собрания Филимона. Святые, находившиеся в Колоссах, не упомянуты здесь. Почему - мы все можем понять. Заметьте, как все это мудро. В любом другом случае собрание было бы упомянуто в первую очередь, но здесь мы видим прекрасные пути Бога, который в данный момент преследует совсем другую цель. В конце концов этот раб принадлежал Филимону, который и упоминается первым. Никогда и ничего не меняется в Слове Бога, даже его порядок, но только то, что определяется соответствующим божественным мотивом и красотой благодати и истины. Ничего не вставляется и не пропускается случайно: все проистекает от мудрой цели, которая была бы искажена (хотя мы не все могли бы заметить это из-за недостаточности нашего духовного развития), если бы хоть единственный признак ее был либо упущен, либо оказался лишним. Все это составляет живой организм - каждый член живого тела истины необходим для его собственной славы.

Далее следует фраза, подводящая данное послание к самому собранию: “Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа”. Далее Павел обращается лично к Филимону: “Благодарю Бога моего, всегда вспоминая о тебе в молитвах моих, слыша о твоей любви и вере, которую имеешь к Господу Иисусу и ко всем святым [он собирался пройти испытания и доказать, действительно ли он питает истинную любовь ко всем святым], дабы общение веры твоей оказалось деятельным в познании всякого у нас добра [не “у вас”, что не содержит никакого смысла, но “у нас”, согласно лучшим и самым древним переводам {Прим. ред.: ср. русскую синодальную Библию (ст. 6).}] во Христе Иисусе”.

Таким образом, Павел признает милосердие и веру, которые вообще-то были свойственны Филимону, но оставалось под вопросом, ответит ли Филимон на то, что творилось в душе Павла, когда он писал об Онисиме. Его причастность к вере была всеми признана, но подействует ли она теперь в их общении между собой? Павел не желал прибегать к своему авторитету в данном случае: это приличествовало бы директору, но никак не апостолу Христа. Все здесь должно было исходить от благодати, и поэтому он продолжает: “Ибо мы [или я] имеем [лучший вариант текста] великую радость и утешение в любви твоей, потому что тобою, брат, успокоены сердца святых”. По-видимому, Филимон был человеком, как правило, побуждаемым любовью и поэтому являющимся неиссякаемым источником успокоения благодатью в среде детей Бога. Но даже самые прекрасные люди могут случайно споткнуться на мелочах, способных соблазнить или спровоцировать эгоизм.

И вот теперь Павел просил Филимона о том, что могло бы задеть его за живое, ведь, возможно, Филимон, был очень обижен на Онисима за то зло, которое тот причинил ему как своему господину-христианину. Как часто люди, сами по себе добродушные и любезные во всех отношениях, с которыми нам приходилось сталкиваться, оказываются совершенно неподготовленными к чему-то такому, что задевает их чувства самым непредвиденным образом! Единственно, чего апостол Павел желал себе и другим, так это пребывание во Христе при всех обстоятельствах. Поэтому он говорит: “По любви лучше прошу, не иной кто, как я, Павел [не просто “узник”, ибо от имени узника он уже взывал, указывая на свое действительное положение, и вскоре вновь будет так выразительно взывать, но теперь он указывает на другую причину] старец”. Мог ли Павел “узник” и “старец” хотя бы немного повлиять на душу Филимона? В любом случае не как Павел-апостол; и все же он ни на йоту не отставал от главного. Действительно, он доказывает, как хорошо ему известна - и что он теперь этого не забыл - особая ценность его апостольства, и он держит это в тайне там, где уверенность в апостольстве могла бы (не говоря уже, что должна была) повредить свободному проявлению благодати. Соответственно этому сказано: “Не иной кто, как я, Павел старец, а теперь и узник Иисуса Христа; прошу тебя о сыне моем Онисиме, которого родил я в узах моих”. Это сделало бы Онисима предметом особого интереса и любви к нему того, кто благоговел перед апостолом и восторгался им. Если Филимон возлюбил Павла, то должен был возлюбить и его сына, а Онисим являлся таким сыном, как сказал сам апостол. Павел признает Онисима таким же сыном, как Тита или Тимофея, но, более того, ни Тимофей, ни Тит не были для апостола подобно Онисиму, рожденным в его узах - узах, уготовленных в благодати Бога для более плодотворного наставления святых, нежели то, которое обеспечивает самое свободное служение и самое обширное благовествование, ибо Павел еще никогда не был так прославлен на поприще служения Богу за руководство собранием Бога, чем когда он стал узником римской тюрьмы.

Именно в это время и при таких обстоятельствах Онисим был рожден в вере. Правда и то, что Онисим “был некогда негоден для тебя, а теперь годен тебе и мне” - намек на его имя, как нам известно, который становится еще более очевиден в 20-ом стихе. Онисим не был полезным прежде, но теперь апостол Павел убедился сам, что благодать оказала на него благотворное влияние. “Я возвращаю его; ты же прими его, как мое сердце. Я хотел при себе удержать его, чтобы он вместо тебя послужил мне в узах за благовествование; но без твоего согласия ничего не хотел сделать”. Апостол Павел желал, чтобы Филимон делал доброе дело не вынужденно, а добровольно. Та деликатность чувств и то ощущение пристойности, которые рождает благодать, поистине совершенны. Нет ничего, что так утверждает справедливость, как благодать. В то же самое время она отказывается от причитающегося ей по праву, она защищает права других! Нам очень важно обратить на это внимание. Но увы! Обычно получается обратное. Человек обвиняет благодать в унижении других; цель же благодати - обуздать эгоизм человека, чтобы проявить благочестивое почтение ко всем другим на нашем месте. Я не отрицаю, что есть нечто, что приличествует другим в их положении: ни один святой, конечно, не огражден от действия благодати. Но наряду с этим я ничего не могу делать методом приказа. Я обязан правильно использовать благодать, которая достигла моей собственной души; и это всегда предоставляет право другим делать то, что от них требуется, или даже нечто большее. Ничто так не спасает душу от эгоизма, как могущественная благодать Бога.

Апостол Павел пишет об этом своему другу и брату: “Ибо, может быть, он для того на время отлучился, чтобы тебе принять его навсегда, не как уже раба, но выше раба, брата возлюбленного, особенно мне, а тем больше тебе, и по плоти и в Господе”. Возможно, нельзя было до конца простить того, чье возвращение могло бы напомнить об уже забытой обиде и кто фактически был так повинен в нарушении закона, что его хозяину не возбранялось наказать его самым жестоким образом. Но благодать во Христе, обличая зло, меняет все, потому что она рождает ту любовь, которая удовлетворяет наши еще более насущные нужды и прощает нам куда более тяжкие грехи, и то милосердие, которое не оставляет места для проклятия, хотя мы и недооцениваем его и не радуемся ему. Онисим пренебрег своей самой первой обязанностью раба, фактически он отрекся от своей связи со своим господином. Но теперь апостол Павел искренне и безоговорочно становится на позиции благодати и взывает к душе Филимона перед лицом всего содеянного для него Христом, применяя то же самое средство, которое он использовал для исправления его раба. Ибо апостол знал, что оно способно рассеять даже малейшую тень подозрения, которая иначе могла бы нависнуть над Онисимом по его возвращении к своему господину. И он говорит здесь: “Итак, если ты имеешь общение со мною, то прими его, как меня. Если же он чем обидел тебя, или должен, считай это на мне. Я, Павел, написал моею рукою: я заплачу; не говорю тебе о том, что ты и самим собою мне должен”.

Весьма полезный урок, возлюбленные мои, должны мы все почерпнуть из этого, ибо речь здесь идет не просто о том, чтобы делать благородное дело, но и о том, как надо его делать. Как часто многие думают, что достаточно одной благородной цели. Но это не так - Христос не только цель, но и путь. Если не сверять свои действия с Христом на каждом шагу своего пути, то даже лучшие намерения часто оборачиваются самыми серьезными ошибками; и это по той простой причине, что мы сами несведущи во многом, и только один Христос может указать нам верный путь.

Именно этому и учит нас данное послание апостола Павла. Кто, как не Бог, думал об участии Христа во всем, что касалось Онисима? Но теперь, когда Он сказал так, это становится именно привилегией христиан. Христос вводится не просто ради наставления старцев и молодых людей, вдов, господ и прочих. Это не просто предписание внешнего порядка через применение того же имени: это дело Тита. Но послание апостола Филимону вводит нас в иную атмосферу, ибо оно представляет нам Христа, более того, имя Христа и благодать Христа, связанную со всеми семейными отношениями, с теми делами, которые, как может показаться, единственно относятся к области человеческих благодеяний или грехов, поскольку речь шла о щедрости господина, которому должно было простить своего раба. Здесь также и мы научаемся жизни во Христе.

Я знаю, что некоторые люди, увлекшиеся разными теориями и питающие интерес больше к человеческому, нежели к Богу, могут подумать о том, как ужасно обсуждать это или касаться отношений хозяина и раба. Почему не осудить весь принцип, его корень и ветвь? Но это не отвечало бы Христу. Дух Бога не утверждает лишь нормы поведения людей; христианство не является лишь системой земной добродетели, оно открывает благодать Христа и небесные упования. Это приведение человеческих душ к Богу, который через крест освобождает их от всех несправедливостей, кроме их вины и его самого справедливого суда. Это ставит их выше всех добродетелей, но не в гордыне сердца, а в преклонении перед щедрым милосердием Господа. Ничто так не защищает права других, но в то же время речь идет не о том, чтобы оставаться верным своим собственным принципам. Речь идет об использовании благодати Христа и, следовательно, о прославлении Бога. “Так, брат, дай мне воспользоваться от тебя в Господе; успокой мое сердце в Господе. Надеясь на послушание твое, я написал к тебе, зная, что ты сделаешь и более, нежели говорю. А вместе приготовь для меня и помещение; ибо надеюсь, что по молитвам вашим я буду дарован вам”. Далее, в стихах 23-24, следуют приветствия.

На протяжении всего послания Дух говорит о возрожденных привязанностях. О влиянии данного послания, возможно, не нам судить, ибо мы не сведущи в этом. Однако мне совершенно ясно одно: душа Филимона далека от того, чтобы противиться призывам благодати. Но разве этот призыв апостола не касается нас с вами, не является для нас необходимым, если мы ничего так не ценим, как Христа? Сами, и это несомненно, обстоятельства сейчас изменились, так зачем написано это послание? Зачем такое послание вдохновил Святой Дух? Почему оно не осталось в личной переписке? Оно также необходимо на своем месте, как и любое другое из рассмотренных нами посланий; я не хочу сказать, что оно необходимо в той же степени, как и другие, но оно необходимо, если верно, что наша цель - прославить нашего Господа Иисуса.