Апостол возобновляет свою величайшую тему о том, что Христос назван “Первосвященником по чину Мелхиседека”. В начале нашей главы он ссылается на исторические факты книги Бытие. Мы не должны забывать, что Мелхиседек был человеком, как и любой другой. По моему мнению, нет никаких оснований искать чего то таинственного в фактах, касающихся его личности. В Писании он представлен таким образом, чтобы явить необычайного предшественника Христа, и нет необходимости в том, чтобы рассматривать что-либо иное, кроме того, что Духу Бога, предсказывающему будущее, было угодно скрыть родословие Мелхиседека по линии предков или потомков, если таковые имелись, даты их рождения или смерти. Читатель прежде о нем не слышал и в дальнейшем о нем тоже ничего не услышит. Таким образом, единственный раз, когда он попадает в поле зрения, он выступает в двух качествах, о которых здесь говорится: во-первых, как царь правды (именно так переводится его имя) и, во-вторых, как царь мира (таково значение слова Салим). Мелхиседек благословил Авраама “от Бога Всевышнего, Владыки неба и земли”, когда Авраам возвращался после победы над царями язычников и благословил всевышнего Бога.

Апостол не останавливается на подробном описании священства Мелхиседека касательно цели и существа его проявления. Он не привлекает внимания к свидетельству о том, что было существенное благословение от человека Богу и от Бога человеку. Он не рассуждает об этом, отталкиваясь от того исключительного обстоятельства, что не было ни воскурения, ни тем более жертвы. Он ссылается на несколько фактов и оставляет их без объяснений. Мысль, к которой он подталкивает читателя, состоит в очевидном и превосходном отличии этого случая, а также в единстве священника и священства, и для этого есть очевидные причины.

Время для надлежащего исполнения Мелхиседекова священства Христа еще не наступило. Его увидит тысячелетний день. Битва, в которой сражался Авраам, первая из описанных в Писании, является предшествующей последней битве этого века. Это битва, которая служит прологом к сотворению мира, основанного на правде, когда Бог явится как “Бог Всевышний, Владыка неба и земли”. А это, как известно, особенность тысячелетнего царства. Небо и земля не были соединены и, по сути, не служили благословению человека силой Бога, поскольку грех разъединил землю и то, что под нею, а князь, господствующий в воздухе, извратил все, так что все, что должно было, согласно природе Бога и его предведению, стать источником всякого благословения, дошло до той ступени, с которой виновная совесть человека может лишь ожидать суда, и небеса, по собственному убеждению человека, должны свершить правый суд над землею вследствие греха. Но наступит день, когда Израиль более не будет восставать, и народы не будут более обманываться, и сатана будет свергнут с престола зла, и все идолы исчезнут в мгновение ока, а Бог останется всевышним, неоспоримым и очевидным владыкой неба и земли. Этот день будет днем радости для того, кто есть истинный Мелхиседек, чтобы дать не одни только знамения, но осуществить все, что может быть утешением человеку, и все то, что поддерживает и ободряет, как настоящее доказательство благодетельного могущества Бога, когда “ходящих в непорочности Он не лишает благ”.

Но тем временем, по общему признанию, Дух Бога привлекает внимание не к исполнению, а к чину священника Мелхиседека. Если мы должны ожидать исполнения в будущем, то этот чин столь же истинен и ценен ныне, как в любое другое время. Конечно, этот чин никогда не будет столь очевидным, как в настоящее время; ибо, я думаю, вряд ли какой-либо непредвзятый христианин, рассудительно внимающий ветхозаветным пророчествам, сможет усомниться в том, что еще будет создано земное святилище, и, соответственно, будут существовать земные священники и жертвоприношения за Израиль в их владениях, и что сыны Садока, как уведомляет нас Иезекииль, увековечат этот род во времена, когда Господь будет признан там в лице истинного Давида, их царя , благословляющего свой народ, долго угнетавшийся, но обретший наконец радость на земле. Но это время еще не наступило. Ничто на свете не может отвратить сердца от Христа, великого первосвященника небес. Несомненно, все будет правильно и справедливо в свое время. Тем временем христианство придает величайшее значение любому образу и истине Бога. Безраздельное положение Христа получило более полное свидетельство ныне, когда не существует более других, которые бы занимали мысли или отвлекали сердце от того, кого вера видит в славе на небесах.

Поэтому апостол четко использует теперь данный образ, насколько это касается “чина священства”. Сначала мы слышим о Мелхиседеке (царе правды), затем о царе Салима (или мира) - “без отца, без матери, без родословия”. В отличие от других персонажей книги Бытие нигде не упомянуто ни его происхождение, ни какое-либо потомство. Короче говоря, ни семья, ни предки не упоминаются, так как он “не имеет ни начала дней, ни конца жизни” (ни то, ни другое в Писании не отмечено), “уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда”.

Следующее доказываемое положение состоит в бесспорном превосходстве священства Мелхиседека над священством Аарона, которым столь привычно хвалились евреи. В конце концов, налицо был многозначительный факт, состоявший в том, что кто бы ни написал послание Евреям, книгу Бытие написал не христианин, а Моисей, который свидетельствует о принесении Авраамом доли Мелхиседеку путем выплаты десятины. С другой стороны, священники семейства Аарона из сынов Левия “имеют заповедь - брать по закону десятину с народа, то есть со своих братьев, хотя и сии произошли от чресл Авраамовых”. Таким образом, Мелхиседек, не происходящий ни от Авраама, ни от Левия, подобно Иисусу, “получил десятину от Авраама и благословил имевшего обетования. Без всякого же прекословия меньший благословляется большими”. Вот самый ясный и убедительный довод! Другие потомки Авраама почитали род Аарона как левитских священников, но сам Авраам, а также сам Левий и, конечно, Аарон почитали Мелхиседека. Так, другое и более высокое священство было бесспорно признано отцом верных. “И, так сказать, сам Левий, принимающий десятины, в лице Авраама дал десятину: ибо он был еще в чреслах отца, когда Мелхиседек встретил его”.

Это рассуждение ведет к другому выводу, поскольку перемена священства означает перемену закона. “Итак, если бы совершенство достигалось посредством левитского священства, - ибо с ним сопряжен закон народа, - то какая бы еще нужда была восставать иному священнику по чину Мелхиседека, а не по чину Аарона именоваться?” Эта перемена была явно преподана в книге Псалмов. И не только в начале был такой священник, но этот факт принял форму священного упования, которое Святой Дух приберегает на последний день. Псалом 110, в котором, как признавали все евреи, говорится о Мессии и временах, по крайней мере, на протяжении большей его части, показывает, что сам Сущий клятвой, которая впоследствии объясняется, подтвердил, что восстанет иной священник, нежели по чину Аарона. “Потому что с переменою священства необходимо быть перемене и закона. Ибо Тот, о Котором говорится сие, принадлежал к иному колену, из которого никто не приступал к жертвеннику Ибо известно, что Господь наш воссиял из колена Иудина, о котором Моисей ничего не сказал относительно священства. И это еще яснее видно из того, что по подобию Мелхиседека восстает Священник иной”. Так, Пятикнижие и Псалмы принесли двоякое свидетельство священнику, более высокому, чем Аарон.

И, кроме того, то, что этот священник должен был быть живым существом и каким-то исключительным образом вечным священником, утверждалось безоговорочно, потому что в том псалме сказано: “Ты священник вовек по чину Мелхиседека”. Это также было существенным отличием. Где бы они нашли такого священника, достойного того, чтобы принять это слово “вовек”? Таким был священник, о котором говорил Бог. Апостол говорит: “Отменение же прежде бывшей заповеди бывает по причине ее немощи и беспомощности, ибо закон ничего не довел до совершенства [он очень искусно воспользовался переменой священника, чтобы наряду с этим произвести перемену закона, так как вся левитская система отмерла]; но вводится лучшая надежда”. Таков истинный смысл данного отрывка; а “закон ничего не довел до совершенства” - это добавление. И, в конце концов, посредством этой надежды “мы приближаемся к Богу”.

И снова подробно излагается клятва Сущего с ее суровым предупреждением. “И как сие было не без клятвы, - ибо те были священниками без клятвы [никакие клятвы не предваряют сынов Аарона], а Сей с клятвою, потому что о Нем сказано: клялся Господь, и не раскается: Ты священник вовек по чину Мелхиседека, - то лучшего завета поручителем соделался Иисус”. И, наконец, он подчеркивает превосходство Христа в том, что “тех священников было много, потому что смерть не допускала пребывать одному; а Сей, как пребывающий вечно, имеет и священство непреходящее”. Такой священник был всего один.

Таким образом, с любой точки зрения было продемонстрировано превосходство священства Мелхиседека над священством Аарона. Исполнение чина Мелхиседека свершается в Христе, и сами евреи признают, что псалом 110 должен исполниться в Христе как Мессии. После явления Господа Иисуса ничто, кроме глупых, упрямых предрассудков неверия, не могло предложить какие-либо иные истолкования этого псалма. Прежде, чем Иисус пришел, у них не было никаких сомнений по поводу этого. Это было настолько неоспоримо, что наш Господь мог сослаться на его признанное значение, чтобы показать затруднения, которые его личность произвела на неверие. По их собственному мнению, этот псалом относился к Мессии, и тот самый довод, который Иисус приводил евреям тех дней, состоял в следующем: как Он, если Он был сыном Давида, мог быть и его Господом, как исповедует псалмопевец Давид? Это показывает, что, вне всяких сомнений, евреи того времени понимали псалом 110, таким образом, как относящийся к одному Христу. Но если так, то Он был священником по чину Мелхиседека, а также сидящим одесную Бога, что является основополагающей истиной христианства, значение которой евреи в своем представлении о Мессии не восприняли. Поэтому на протяжении всего послания всемерно подчеркивается, что Он был вознесен на небеса. Однако преткновения подобного рода вовсе не извинительны. Их собственный псалом со всем его великолепным размахом и с учетом закона указал место, на котором ныне Христос сидит на небесах и где ему должно пребывать, чтобы придать христианству его небесную сущность.

Далее следует учение: “Посему и может всегда спасать приходящих чрез Него к Богу”. Под этим он подразумевает не худших грешников, а спасение верующих или, в крайнем случае, проведение их через все испытания, то есть тех, кто приходит “чрез Него к Богу”. Священник всегда связан с народом Бога и никогда - с теми, кто вовне, но имеет некую явную связь с Богом, “будучи всегда жив, чтобы ходатайствовать за них. Таков и должен быть у нас Первосвященник: святой, непричастный злу, непорочный, отделенный от грешников и превознесенный выше небес”. Это утверждение тем более примечательно, поскольку в начале данного послания Павел указал, что угодно Богу. Ему угодно было, чтобы Христос пострадал. А нам надлежит иметь священника “святого, непричастного злу, непорочного... превознесенного выше небес”.

Какие безграничные помыслы раскрывает Слово Бога, столь прославляющее его самого и возвышающие наши души! Но кто бы смог заранее предвидеть и то, и другое?! Богу было угодно, чтобы Христос нисшел в преисподнюю; а нам угодно было, чтобы Он был вознесен превыше небес. А почему? Потому что христиане есть небесный народ, и никто, кроме небесного священника, не подойдет им. Богу было угодно предать его смерти, ибо таково было наше состояние вследствие греха, что ничто, кроме искупительной смерти, не могло спасти нас. Однако, спасши нас, Бог соделал нас небесными. Никто, кроме небесного священника, не удовлетворил бы его замыслы. “...Который не имеет нужды, - говорит он поэтому, - ежедневно, как те первосвященники, приносить жертвы сперва за свои грехи, потом за грехи народа”. Он постоянно подкрепляет свидетельство о полной ничтожности еврейского священника, а также о том, что сопутствовало состоянию вещей в христианстве, “ибо Он совершил это однажды, принеся в жертву Себя Самого. Ибо закон поставляет первосвященниками человеков, имеющих немощи; а слово клятвенное, после закона, поставило Сына, на веки совершенного [или усовершившегося]”. В этом и заключалась та самая трудность, на которую ссылались евреи. Но теперь, по сути, здесь подразумевалось содержащееся в псалме о Мессии, так как сам закон засвидетельствовал о священнике, превосходящем любого священника по закону. Затем святое Писание требовало, чтобы некий человек воссел справа от Бога. Это свершилось во Христе, вознесенном, как великий Мелхиседек, на небеса. Если они были сыновьями Авраама и не только его потомками, то они наверняка почитали бы его.

Поэтому в 8-ой главе апостол сначала сделал вывод: “Главное же в том, о чем говорим, есть то: мы имеем такого Первосвященника, Который воссел одесную престола величия на небесах и есть священнодействователь святилища и скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек”. В 1-ой главе послания Евреям написано, что “совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную (престола) величия на высоте”. Суть здесь в личной славе. Такому, как Он, не подобало иного престола. Он воссел там, согласно своим правам и имени, и, тем не менее, явил свидетелям часть своей божественной славы, ибо воистину был необходим Он сам, чтобы пролить кровь в очищение наших грехов. В 8-ой главе Он сидит там на престоле в доказательство совершенства, с которым Он очистил наши грехи самим собой, но как священник; и, соответственно, говорится не просто “на высоте”, но “на небесах”. Это особо подчеркивается. Соответственно, обратите внимание на перемену в выражениях. Было доказано, что Он - божественная личность и подлинный первосвященник, предком которого был не только Аарон, но и Мелхиседек. Поэтому упоминается правая сторона престола, но к тому же и “величие на небесах”. Так что, пусть евреи говорят, что хотят, но обнаружилось лишь то, что соответствовало их собственным писаниям и что доказывало неоспоримое превосходство великого священника, которого предвосхитил Мелхиседек и которым христиане могли теперь справедливо хвалиться. Он есть “священнодействователь святилища и скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек”. Теперь тон послания становится более обличительным по отношению к евреям, ясно свидетельствуя, что они обладали теперь лишь пустой формой, когда-то тенью истинной ценности, но ныне вытесненной истинным преемником на небесах.

Апостол также начинает объяснять, каковы обязанности священника: “Всякий первосвященник поставляется для приношения даров и жертв; а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести. Если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником, потому что здесь такие священники, которые по закону приносят дары, которые служат образу и тени небесного, как сказано было Моисею, когда он приступал к совершению скинии: смотри, сказано, сделай все по образу, показанному тебе на горе. Но Сей Первосвященник получил служение тем превосходнейшее, чем лучшего Он ходатай завета”. Поэтому, прежде чем подробно рассматривать вопрос о жертвоприношениях, он упоминает обетования, и из этого делает вывод, опираясь на известное пророчество из книги Иеремии, где Бог объявил, что наступают дни, когда Он заключит новый завет. Какой же из этого следует вывод? Павел подчеркивает наличие нового принципа, а также установления, основанного на лучших обетованиях для евреев. Ибо если бы первый завет не оказался с недостатками или недействительным, то зачем бы понадобился новый? Какая необходимость была в новом завете, если бы и старый еще годился? Согласно евреям, было совершенно невозможно, чтобы Бог, установив когда-либо завет, впоследствии мог бы его изменить; но апостол отвечает, что их собственный пророк высказался против их же теории. Иеремия решительно утверждает, что Бог заключит новый завет. Он утверждает, что слово “новый” вытесняет предыдущее, давая дорогу лучшему. Новый завет показывает, что прежний, таким образом, устарел и поэтому пришел в упадок и вскоре исчезнет.

Все это постепенно подрывает стены, пока не обрушится все здание. Он старается доказать это и с божественной искусностью завершает свидетельствами их же собственного закона и пророков. Ему больше ничего не надо добавлять о личности или событиях, относящихся к Христу, чем то, что содержится в Ветхом Завете, чтобы обосновать христианство и все его существенные истины, которые он рассматривает в этом послании. Я не имею в виду все его великие истины. Если бы речь шла о тайне Христа как главы и о собрании как его теле, то этого нельзя было бы доказать, пользуясь Ветхим Заветом, в котором этот вопрос не раскрывается вовсе. И это было сокрыто в Боге от веков и поколений. Есть образы, которые соответствуют этой тайне, когда она открылась, но сами они никогда не могли возвестить ее, хотя и служат пояснениями к конкретным частям, когда она уже возвещена. Но, говоря о небесном превосходстве Христа над вселенной, что есть высшая часть тайны, или о собрании, связанным с ним как его тело, состоящем как из евреев, так и из язычников, где не существует больше никаких различий, никакой человеческий ум не вывел и не смог бы вывести это заранее из Ветхого Завета. Поистине, поскольку он не был открыт издревле, согласно утверждению апостола, ошибочно было бы обращаться к Ветхому Завету за этой истиной.

Поэтому в послании Евреям мы не находим упоминания тела Христа как такового. Мы сталкиваемся со словом “собрание” {Прим.ред.: в русской синодальной Библии - “церковь”.}, но даже когда встречается слово “собрание”, то это весьма абстрактно, как в гл. 2, 12, или рассматривается в членах, составляющих его, а вовсе не в своей целостности. Это совокупность определенных личностей, которые его составляют, рассматриваемое либо в качестве братьев, как во второй главе (“посреди собрания* воспою Тебя”), либо как собрание перворожденных, как в главе 12, то есть лишь получающих свое звание от Христа, первосвященного наследника. Здесь мы сталкиваемся с теми, кто составляет собрание по ассоциации с Христом, в противоположность положению Израиля как народа вследствие близости, которой они располагают через благодать Христа, познаваемую на небесах.

Можно также отметить, что Святой Дух очень редко упоминается в этом послании. Не потому, конечно, что мы отрицаем то, что Он имеет надлежащее ему место, ибо все три личности Бога совершенны и т. д., конечно, не с этой целью. По аналогичной причине мы вовсе не находим в этом послании рассмотрения вопросов о жизни или праведности. Здесь речь идет не об оправдании. Мы часто слышим об освящении, но даже то, что говорится в других местах, скорее связано с отделением для Бога и делом Христа, чем с непреходящей силой Святого Духа, за исключением одного конкретного отрывка, насколько я помню: “Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа”. В других случаях в послании Евреям говорится об освящении через призвание Бога и кровью Христа. Я ссылаюсь на этот факт, чтобы, с одной стороны, показать истинное значение послания и того, что, я уверен, будет в нем обнаружено, с другой стороны, чтобы обезопаситься от ошибочного изъятия или добавления чего-либо в него, чего там не содержится.

В 9-ой главе говорится о прежних формах левитского обряда, священства и жертвоприношениях. Прежде, чем подробно описывать последние, апостол упоминает саму скинию, в которой эти жертвы приносились: “Ибо устроена была скиния первая, в которой был светильник, и трапеза, и предложение хлебов, и которая называется “святое”. За второю же завесою была скиния, называемая “Святое-святых”, имевшая золотую кадильницу и... ковчег завета”. Особо отметьте, что это скиния и вовсе не храм, который не упоминается, так как представляет собой тысячелетнюю славу. “Скиния первая” упоминается потому, что она находит надлежащее осуществление в том, что соделалось благом в христианском устройстве ныне. Это предполагает, что народ Бога еще не пришел на самом деле в землю, но все еще представляет собой странников и чужеземцев в земле. В послании Евреям, как мы уже убедились, народ Бога показан как еще не вышедший из пустыни и не приведенный в обетованную землю, хотя он может быть на краю ее - входящий, но еще не вошедший, и поэтому для народа Бога остается еще субботство. Туда они должны прийти, и на этом пути есть то, что побуждает нас идти вперед. Но мы еще не вошли в покой Бога - это еще в будущем. Такова главная мысль не только 4-ой главы, но и всего послания.

Соответственно, сообразуясь со скитальческой тропой христианина, упоминается скиния, а не храм. И это тем более замечательно, потому что язык апостола в основном соответствует действенному состоянию того, что совершалось в храме, но он неизменно называет его скинией. По правде, носитель этого тот же самый, и потому не только вполне законно называть его так, но если бы он не назвал бы его так, то весь замысел был бы разрушен. Это указывает на главную цель Духа Бога в том, чтобы отослать нас к тому образцу, который относится к верующему в нынешнем скитальческом состоянии, а не к Израилю, обосновавшемуся в обетованной земле.

Почему же тогда есть ссылка на святилище? Для того, чтобы отметить, что завеса все еще оставалась неразорванной. “А во вторую - [входит] однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за себя и за грехи неведения народа. Сим Дух Святой показывает, что еще не открыт путь во святилище, доколе стоит прежняя скиния. Она есть образ настоящего времени, в которое приносятся дары и жертвы, не могущие сделать в совести совершенным приносящего, и которые с яствами и питиями, и различными омовениями и обрядами, относящимися до плоти, установлены были только до времени исправления”. Всему этому противопоставляется христианство. “Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, то есть не такового устроения, и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею кровью, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление”. В этом и заключается значение жертвы Христа по мысли Бога и в связи с его предвидением. Такова истина. Христос вошел во святилище Бога и “приобрел вечное искупление”. А для кого - это совершенно другой вопрос, о котором еще будет сказано дальше. Тем временем нам говорится, что Он “приобрел [не временное, но] вечное искупление”. Именно это безгранично превосходит избавление от Египта или любое ритуальное искупление, совершенное когда-либо любым из первосвященников для Израиля. Христос достиг искупления, и это засвидетельствовано символом завесы, разорванной сверху донизу. Неразорванная завеса свидетельствовала своей внешней частью, что человек еще не мог приблизиться к святому-святых и что он не мог войти во святилище Бога. Это чрезвычайно важно. И не имело значения, был ли это священник или израильтянин. Священник, как таковой, не мог приблизиться к Богу в святое-святых. Этим замечательно христианство, так как посредством крови Христа для каждого верующего раз и навсегда открылся вход в святое-святых. Завеса разорвана: верующий может приблизиться, как показано в следующей главе, но пока просто указано, что завесы больше нет, так как приобретено вечное искупление.

Вот как апостол рассуждает о нем: “Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает оскверненных, чтобы чисто было тело [и что евреи не могли оспаривать], то кольми паче кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному! И потому Он есть ходатай нового завета, чтобы вследствие смерти Его, бывшей для искупления от преступлений, сделанных в первом завете, призванные к вечному наследию получили обетованное”. Таким образом, сила свершенного Христом теперь проявила себя для выполнения будущих целей. Это рассматривается не только в ретроспективе, но прежде всего в связи с действенностью этого в настоящее время, пока евреи отвергают Христа.

Ссылка на вечное наследство в придаточном предложении (ибо в послании Евреям все вечно, что находится в решительном противоречии с еврейскими реалиями насущного, которые были всего лишь преходящими) заставляет Святого Духа обратиться ко второму значению того же слова, которое совершенно правильно было переведено до рассматриваемого места (Евр. 9, 16.17) как “завет”. С первого взгляда всякий мог бы удивиться, особенно читавший Новый Завет на том языке, на котором Бог писал его, двоякому значению слова, переводимого до сих пор как “завет”. Слово “diatheke” означает “завет”, но также и “завещание”. Английские переводчики, по сути, не знали, в чем здесь дело, так как они иногда дают либо тот, либо другой вариант без всякой на то причины, ради, разве что, разнообразия выражения. По моему суждению, правильными будут оба перевода, но ни в коем случае не произвольно, а в соответствии с контекстом. В этом словоупотреблении нет ничего причудливого. Имеются определенные обстоятельства, которые указывают опытному глазу, когда правильно слово “завет”, а когда лучше “завещание”.

В целом можно вкратце сказать, что, если я не ошибаюсь, это следует всегда переводить как “завет” во всех частях Нового Завета, за исключением этих двух стихов - стихов 16 и 17.

Поэтому, если где-нибудь еще в авторизованном переводе вы найдете слово “завещание”, замените его на “завет” и, по-моему, вы не ошибетесь. Если же, судя об этих двух стихах, мы будем помнить, что оно означает на самом деле “завещание”, выходящее к предшествовавшему упоминанию “наследства”, то я уверен, мы лучше поймем данные рассуждения. Короче говоря, само слово может означать и то, и другое, но это не означает, что его можно без различия или без достаточного повода переводить и так, и этак. Дело в том, что стремление к единообразию может сбить кого-то с толку, как любовь к разнообразию так часто сбивала с толку наших английских переводчиков. Трудно избегнуть и того, и другого. Всем понятно, что если мы уже однажды обнаружили, что слово почти всегда означает “завет”, насколько велик соблазн перевести это слово именно так во всех случаях, и даже в тех двух, особенно поскольку в одном и том же отрывке до и после оно означает “завет”. Но почему только в этих двух стихах оно должно означать “завещание”, а “завет” во всех других местах? Ответ заключается в том, что в этих двух стихах язык своеобразный и точный, поэтому слово “завещание” здесь более предпочтительно, чем “завет”. Вот в чем причина.

Во-первых, как уже подразумевалось, место, предполагающее “завещание”, находится в конце 15-го стиха - “призванные к вечному наследию получили обетованное”. Каким образом кто-либо в обычном порядке получает наследство? Как всем известно - по завещанию. Таков обычный порядок во всех цивилизованных странах и во все века. Поэтому не могло быть ничего естественнее, что в случае, когда Бог вознамерился призвать определенных лиц к получению наследия, должно было появиться завещание. Соответственно, пришлось воспользоваться неоспоримым значением этого слова для такого дополнительного объяснения, которое основано на смерти Христа. “Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя”. То, что слово “diathemeuos” в связи с этим означает “завещатель” для меня несомненно. Я не уверен, что оно используется или могло когда-либо использоваться в таком смысле, как “жертва завета”, что некоторые оспаривают. Оно часто обозначает сделку или что-либо другое, вроде соглашения или завета.

Давайте далее применим слово “завет”, и вы убедитесь в том, что погрузились в пучину непреодолимых трудностей. Например,“ибо, где завет, там необходимо, чтобы последовала смерть заключавшего завет лица”. Но разве это аксиома, что заключавший завет должен был умереть, чтобы завет вошел в силу? Совершенно очевидно, что, наоборот, это не только вовсе не общепризнанная и повсюду утверждающаяся истина, но это совершенно противоречит Библии, учениям и всему житейскому опыту. Во всех заветах Писания ни один заключавшийся завет не отменяется по подобной причине. Конечно, оба должны когда-то умереть, поэтому его составляют две стороны, которые, таким образом, связаны между собой, и поэтому, будь утверждение верным, оба должны были бы умереть; а это уже явная нелепость.

В результате многие пытались (и я сам, помню, предпринимал попытки подобного рода, пока не убедился, что это безуспешно) придать слову “diathemenos”, правильно переведенному в английской Библии как “завещатель”, значение “жертва завета”. Но ответ заключается в том, что никто из писавших на этом языке - не только библейском, но и просторечном -- не употребляет его в этом смысле. Поэтому те, кто так переводит эти стихи, придумали свое значение для данной фразы вместо того, чтобы принять ее законный смысл в том виде, в каком это засвидетельствовано многими греческими памятниками, тогда как в тот момент, когда мы признаем значение, правильно приписываемое лучшими переводчиками, то есть значение “завещатель” и “завещание”, все с поразительной легкостью встает на свои места.

Павел показывает нам действенность смерти Христа. Он разъясняет ее священническую сущность и ценность по сравнению со всеми жертвоприношениями, столь известными тогда всем, и в частности евреям, в связи с заветом, требовавшим их приношения. Затем его быстрый ум охватывает под руководством Святого Духа другое, хорошо известное значение слова, а именно относящееся к завещательной стороне, и он показывает необходимость смерти Христа для того, чтобы завещание вошло в силу. Верно, что иногда при заключении завета убивали животных, но сначала это было не главным, и важно, что заключавший при этом завет или соглашавшаяся сторона вовсе не должна была умирать, чтобы соглашение вошло в силу. С другой стороны, известной истиной является то, что завещание ни в коем случае не может подлежать исполнению, если завещатель не умер, - условие, которое очевидно для всякого человека. Тот, кто распорядился своим имуществом так-то и так-то, должен умереть, чтобы его наследник смог получить его по завещанию. Какое из этих двух более всего рекомендуется выбрать как естественный смысл данного отрывка - пусть судит читатель! И обратите внимание, что это представляется такой общей и очевидной истиной, что ее невозможно подвергнуть сомнению. “Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя”. Добавление этой последней фразы в качестве необходимого условия подтверждает принятое значение. Если бы оно просто относилось к завету (то есть в значении слова, которое употреблялось раньше), то с какой целью было бы сказано “необходимо, чтобы”? Именно об этом он и говорил все время, если здесь все еще подразумевается завещание. Примените его к смерти Христа как завещателя, и не будет ничего более ясного и убедительного. Смерть Христа как в смысле принесенной жертвы, так и завещателя - это двойственный образ, но очевидный для всех, который направлен к той же самой цели. “Потому что завещание действительно после умерших [или в случае с умершими], оно не имеет силы, когда завещатель жив”.

Но теперь вернемся от этого к возобновленному привычному ходу рассуждений апостола. “Почему и первый завет был утвержден не без крови. Ибо Моисей, произнеся все заповеди по закону перед всем народом, взял кровь тельцов и козлов с водою и шерстью червленою и иссопом, и окропил как самую книгу, так и весь народ, говоря: это кровь завета, который заповедал вам Бог. Также окропил кровью и скинию и все сосуды Богослужебные. Да и все почти по закону очищается кровью и без пролития крови не бывает прощения. Итак образы небесного должны были очищаться сими, самое же небесное лучшими сих жертвами. Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие”.

Вот мы уже отчетливо сформулировали общее учение главы: Христос пострадал лишь однажды и был принесен в жертву лишь однажды; а жертвоприношение неотделимо от страдания. Если его необходимо приносить в жертву часто, то Он также должен часто страдать. Истина же, напротив, состоит в том, что существовало лишь одно приношение и одно страдание Христа - однажды и навеки, во свидетельство совершенства, в котором Он предстал в святилище Бога, чтобы предстать за нас. Итак, мы видим, что в конце всех духовных испытаний первого человека (проявляющихся в Израиле) мы приходим к весьма важному положению как относительно промысла Бога, так и в рассуждениях апостола. До этого момента человек был объектом этого промысла; разумеется, это было простое и, конечно, правильное испытание. Время от времени человек испытывался всеми способами. Бог прекрасно знал и даже возвещал от начала, что будет в конце. Он доводил до всякого сознания то, что все, порученное им в его различных сношениях с человеком, был грех. Затем произошла совершенная перемена. Бог взялся за дело сам, действуя ввиду грехов человека; но в Иисусе, в том самом Мессии, которого евреи ожидали, Он уничтожил грех, принеся себя в жертву, и совершил это великое деяние, как весьма подобает благости Бога, ибо она одна снисходит достаточно низко, чтобы достичь самого порочного из людей и все же наделить его спасением, которое лишь еще более смиряет человека и возвеличивает Бога. Ибо теперь Бог выступил, так сказать, облеченный своей властью и благодатью и в лице Христа на кресте уничтожил грех - уничтожил его перед своим лицом, полностью освободив от него верующих в отношении судного дня.

Худший грех человека имел свое высшее выражение в смерти Христа, не знавшего греха; но той самой смертью Он уничтожил грех. Поэтому Христос вошел в небо и придет снова не для очищения грехов. Он будет судить людей, отвергших его и согрешивших, когда явится для спасения своего народа. “И как человекам положено однажды умереть, а потом суд, так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение”.

Совершенно истинно то, что если мы размышляем о Христе, который был на земле абсолютно безгрешен, то понимаем, что тот, кто сам не совершил никакого греха за всю свою жизнь, должен был пострадать за грех на кресте, когда Бог сделал его жертвой за грех ради нас. По крайней мере, искупление было столь же реальным, как и наш грех; и здесь действовал сам Бог, возложив на Христа грех и превратив его, великого заступника, в жертву за грех пред собой, чтобы Он мог быть одним ударом уничтожен перед его лицом. Он сделал это и покончил с этим. Соответственно, теперь, благодаря его смерти, разорвавшей завесу, Бог и человек стоят лицом к лицу. Каково же тогда действительное состояние человека? “И как человекам положено однажды умереть [плата за грех, хотя это и не все], а потом суд [или полная расплата за грех], так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих [Он уже совершил это], во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение”. Ему больше не придется иметь дело с грехом. Он столь совершенно уничтожил его для верующих в него, что когда Он придет во второй раз, то речь пойдет не о суде, насколько это касается их; даже телесно они очистятся от последних остатков или последствий греха. Воистину, здесь говорится лишь о теле. Что касается души, то Христос не мог вознестись на небеса, пока грех не был уничтожен пред Богом. Там Христос ничего не делает, чтобы снять грехи; и когда Он придет во второй раз, но не коснется греха, потому что это уже совершенное дело. Сам Христос ничего не мог бы добавить к совершенству жертвы, которой Он уничтожил грех. Соответственно, когда Он во второй раз придет к ожидающим его, то лишь для того, чтобы даровать всем им вечные плоды этого великого спасения.

В 10-ой главе апостол применил этот вопрос к настоящему состоянию верующего. Он показал дело Христа и его второе пришествие во славе. Что возникло в промежутке между этими двумя событиями? Христианство. И тут мы узнаем о непосредственном значении этого. Христианин стоит между крестом и славой Господа Иисуса. Он с верой уповает на крест, эту единственную духовную опору пред Богом, и в то же время он ожидает славы, которая должна открыться. “Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей, одними и теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приходящих с ними. Иначе перестали бы приносить их, потому что приносящие жертву, быв очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов”. Ни один еврей не мог и не должен был претендовать на подобное очищение как результат этого.

Я хотел бы осведомиться о том, воспринимают ли (и насколько искренне) верующие это как свое собственное положение. Вы, как христиане, должны иметь спокойное и прочное осознание того, что Бог, взирающий на вас, не различает ни одного пятнышка или порока, но лишь кровь Иисуса Христа, своего Сына, которая очищает от всех грехов. Вы должны сознавать, что для вас не существует суда Бога в скором времени, как бы верно ни судил Он вас, как Отец на земле ныне. Почему подобное осознание может быть уделом христианина? Потому что Святой Дух приносит свидетельство, по меньшей мере, совершенства Христа. И если Слово Бога истинно, а Дух утверждает именно это, то кровь Христа, таким образом, совершенно омыла грехи верующего. Я имею в виду его нынешние грехи, а не грех вообще, но на деле, хотя бы и только для веры. “Приносящие жертву, быв очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов”. Подразумевается не то, что они не будут грешить или что они не осознают своего падения, прошлого или будущего. Сознание грехов означает страх осуждения Богом вследствие грехов человека. Ибо они не ожидают этого, зная его милость в деле Христа, совершенном для них; наоборот, они упокоились, убедившись в совершенстве, с которым их грехи уничтожены драгоценной кровью Христа.

Данное послание доказывает, что кровь Христа заставила все вращаться вокруг этого действенного дела, свершенного для нас. В древности, когда израильтянин приносил в жертву своего козла или тельца, все было иначе. “Но жертвами [ ссылка на закон, к которому некоторые евреи-христиане готовы были вернуться] каждогодно напоминается о грехах, ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи”. Поэтому все такие повторные жертвоприношения служат лишь напоминанием о грехе; но кровь Христа столь совершенно уничтожила их, что сам Бог сказал: “и грехов их и беззаконий их не воспомяну более”.

Соответственно, апостол теперь начинает выявлять противоположность между слабостью и бесполезностью иудейских жертвоприношений, которые, по сути, всегда лишь снова и снова приводили к грехам вместо того, чтобы уничтожить их, подобно приношению Христа. В самой восхитительной манере выражаться Павел доказывает, что именно этого всегда и ожидал Бог. Во-первых, “жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне. Всесожжения и жертвы за грех неугодны Тебе. Тогда Я сказал: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже”. Здесь мы находим эти два факта. Во-вторых, в предведении Бога всегда усматривалось, что пред ним предстанет тот, кто больше человека, будучи человеком, чтобы сотворить величайшее из всех дел. И был лишь Он один, могущий исполнить волю Бога в том, что касалось величайших нужд человека. Кто был этот единственный? Лишь Иисус. Что касается первого Адама и всего его рода, их уделом были лишь смерть и суд, потому что он был грешником. Но вот один, возвестивший, что придет, и пришедший. “Как в начале книги написано о Мне” - книги, которую никто и никогда не видел, кроме Бога и его Сына. Там было написано: “Вот, иду исполнить волю Твою, Боже”. Искупление было первой мыслью Бога - это был предвечный план в отношениях с человеком, который сделал насущной необходимостью искупление. Бог вознамерился добиться исполнения своей воли и через это обрести для себя народ, способный наслаждаться его природой, где никогда не зайдет речь о грехе или падении.

В-третьих, Он создал мир, куда грех вошел сразу. Так как у его народа не лежало сердце к его обетованиям, то Он вменил им уставы закона, но и это было проигнорировано ими, что лишь спровоцировало грех и сделало его еще более явным и ужасным. Затем следует описание чудесного решения, принятого как до греха человека, или обетований отцам, так и до закона, который подверг человека испытанию. И эта благословенная личность в одиночку, но по воле Бога, исполняет эту волю, вознеся себя на крест.

Здесь об этом сказано так: “Вот, иду исполнить волю Твою, Боже”. И далее: “Отменяет первое [то есть закон], чтобы постановить второе”, то есть волю Бога, которую люди по невежеству часто смешивают с законом, который здесь дан в самом явном противопоставлении ей. Затем апостол с возрастающем дерзновением, опираясь на Ветхий Завет, заявляет, что учреждение закона в целом должно быть уничтожено. “Отменяет первое”. Было ли это учением Павла? Это было написано в книге Псалмов. Евреи не могли отрицать того, что это написано в Пс. 40. “Жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне. Всесожжения и жертвы за грех неугодны Тебе. Тогда Я сказал: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже”. Апостол лишь поясняет эту волю и применяет ее к совершенному на кресте. “По сей-то воле [не человеческой грешной, но Божьей] освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа”.

Это становится основой для еще большего противопоставления действиям священника чина Аарона. “И всякий священник ежедневно стоит в служении, и многократно приносит одни и те же жертвы, которые никогда не могут истребить грехов. Он же, принеся одну жертву за грехи, навсегда воссел одесную Бога”. Иисус сидит в вечности. Таково значение этой фразы, а не то, что Он будет восседать там на протяжение всей вечности. “Eis to dienekes” не обозначает вечности (что было бы передано как “eis ton aiona” и в каких-либо других словах), но “беспрестанно”. Он восседает там постоянно в противовес еврейскому священнику, который всегда восходил для того, чтобы исполнить новое дело, потому что был все новый грех, ибо их жертвы не могли полностью уничтожить грех. Этот факт был очевиден, так что священник все время делал и делал это, и дело его не завершалось никогда. Тогда как ныне, в славных делах христианства, явился священник, воссевший справа от Бога, священник, который занял свое место там, потому что наши грехи уничтожены его жертвой. Если и было какое-либо место для священника, где он мог бы предположительно вполне исполнять свое назначение, так это, скорее, во святилище Бога, пока грехи полностью не исчезнут. Но они полностью исчезли, и поэтому справа от Бога восседает тот, кто есть свидетель этого.

Как это смогли оспаривать те, кто искренне верил Пс. 110? Ибо там содержится доказательство не только того, что Мессия есть тот, кого Бог клятвой объявил “священником навек по чину Мелхиседека”, но и того, что славное место, которое Он занял справа от Бога, теперь означает это величественное заступничество. Христианство осуществляет все. Евреи никогда не понимали своего закона, пока свет Христа на кресте и в славе не просиял на него. Так и здесь. Псалмы приобретают значение самоочевидной истинности в тот момент, когда появляется Христос, который есть не что иное, как третье значение места, занятого им. В первой главе мы видели положение личной славы, связанной с искуплением; в восьмой главе - свидетельство священства и где ему надлежит быть. Здесь - доказательство вечной действенности жертвы Христа. Мы обнаружим и другое значение, прежде чем закончим рассмотрение, которое я надеюсь отметить в надлежащем месте.

Но не забыто свидетельство Святого Духа. Поскольку это была воля Бога и дело Христа, то Святой Дух и есть тот, кто свидетельствует о его совершенстве. Это также основывается на предсказании одного из их собственных пророков. “Вот завет, - читаем мы, - который завещаю им после тех дней, говорит Господь: вложу законы Мои в сердца их, и в мыслях их напишу их, и грехов их и беззаконий их не воспомяну более. А где прощение грехов, там не нужно приношение за них”.

Затем мы слышим о практическом использовании всего. “Итак, братия, имея дерзновение входить во святилище посредством крови Иисуса Христа, путем новым и живым, который Он вновь открыл нам через завесу, то есть плоть Свою, и имея великого Священника над домом Божиим, да приступаем с искренним сердцем, с полною верою, кроплением очистив сердца от порочной совести, и омыв тело водою чистою, будем держаться исповедания упования [ибо так надлежит] неуклонно, ибо верен Обещавший. Будем внимательны друг ко другу... Не будем оставлять собрания своего, как есть у некоторых обычай; но будем увещевать друг друга, и тем более, чем более усматриваете приближение для оного”. Но чем выше привилегия, тем больше риска, что ее либо отвергнут, либо извратят.

В шестой главе мы видели, что Дух Бога приводит самое серьезное предостережение тем, кто отвращается от силы и присутствия Святого Духа, приносящего свидетельство о христианстве. Здесь апостол предостерегает тех, кто отвращается от единой жертвы Христа. Очевидно, что в этом мы имеем две главные составные части христианства. Основанием является жертва, а сила исходит от Святого Духа. Дело в том, что Святой Дух снизошел с целью принести свидетельство, и тот, кто оставит его ради иудаизма или чего-то еще, - тот отступник и погибший человек. А разве лучше и безопаснее недооценивать приношение Сына Бога и возвращаться к земным жертвоприношениям или похотям плоти, давая полную волю греху, именно тому, ради уничтожения чего Сын Бога пролил свою кровь? Кто утверждал, что ценит благословение Бога и оставляет его, добровольно и сознательно предаваясь грехам плоти здесь на земле, тот, очевидно, вовсе не христианин. Соответственно показано, что подобный человек становится противником Господа, и Бог с ним обойдется как с таковым. Как в 6-ой главе апостол надеялся, что они в лучшем состоянии и не оставят Святого Духа, так и здесь он надеется, что они в лучшем состоянии и не обесчестят приношения Христа. В этом случае апостол говорит, что Бог праведен, не забывая их любовь и добрые дела; он сообщает им, что не забыто, как они пострадали за Христа. Там это было, скорее, действие веры, а здесь - страдание веры.

Это приводит к жизни веры, которая стала великим камнем преткновения для некоторых евреев-христиан. Им было невдомек, как это они вверглись в еще большую скорбь, чем прежде. Они никогда не знали столь великого, постоянного и бесправного испытания. Казалось, все обернулось против них. Они везде искали возвышения, мира и процветания, но, наоборот, познали поношение и срам, отчасти лично сами и отчасти сделавшись сотоварищами страдавших. Но апостол сразу преодолевает это затруднение, говоря им, что все их страдания случились потому, что это путь верующего. Два предмета - крест на земле и слава на небесах - связаны между собой. Поскольку это едино, то осуществляющий хождение с Богом испытывает, с одной стороны, веру, с другой - страдания. Павел утверждает, что это всегда было так и проповедуемое им не ново. Поэтому послание Евреям, хотя и связывает верующего с Христом, тем не менее не отъединяет от всего благого, что было во святых Бога и во все века. Апостол старается сохранять подлинную связь с Божьими свидетелями прошлого в вере и страданиях, а не в заветах.

В начале 11-ой главы мы узнаем, что такое вера. Это “осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом”. Это не определение того, во что надо верить, а описание качества веры. “В ней свидетельствованы древние”. Как мог кто-либо из верующих оскорбить ее? “Верою познаем, что веки устроены словом Божиим” - простая, но самая высокая истина, такая истина, которую человек никогда по-настоящему не постиг и согласно которой мы, в конце концов, полностью зависим от веры. Современные мудрецы отказываются от истины творения. Они не верят, что Бог сотворил все сущее. Большинство из них могут употребить слово “творение”, но не считайте, что они говорят это всерьез. Мудро и своевременно будет внимательно рассмотреть то, что они имеют в виду. Никогда еще не было такого времени, когда люди использовали слова с более двусмысленной целью, чем в настоящее время. Поэтому они принимают некоторые выражения, относящиеся к делу рук Бога в природе, подобно тому, как они применяют их к делу его благодати. Излюбленная мысль здесь заключается в “развитии”, и поэтому они утверждают о развитии или бытии материи, а не творения; материя в различных формах постоянно развивалась, пока, наконец, не развилась в этих современных мудрецов. Вот именно то, к чему сводятся современные исследования. Это отрицание Бога и возвеличение человека, это прелюдия грядущего отступничества, которое снова кончится тем, что человек займет место Бога и станет объектом поклонения вместо истинного Создателя. И дело не в том, что отрицается только искупление, но также и творение, и поэтому очень важно отстаивать права и истину Бога в творении.

Поэтому лучше отрешиться от всех человеческих помыслов и мыслей, возвышающихся во все большем и большем тщеславии, потому что они в основном представляют собой того или иного рода оскорбление для Слова Бога. Ясное слово Писания разрешает тысячу вопросов. То, о чем никогда не знали мудрецы античности, Платон и Аристотель, то, в чем запутались современные умники, без всякой на то причины, в конце концов, через Слово Бога сделалось достоянием каждого дитяти его. “В начале сотворил Бог небо и землю”.

Это не потворство человеческому любопытству. Мы не узнаем отдельных этапов его дела, пока мы не добираемся до приготовления обители для человека. Нет ничего более восхитительного, чем этот замысел Бога. Там не говорится о подробностях того, что предшествовало великому делу, когда Бог сотворил мужчину и женщину. Сейчас я не собираюсь ничего утверждать по этому поводу, но нет на свете другой истины, по своему более важной, чем та, с которой апостол начинает эту главу, а именно, что “верою познаем, что веки устроены словом Божиим”. И мы не только верим в это, но мы, таким образом, и понимаем это. Нет ничего более простого; и в то же время это лишь один из тех вопросов, на которые Бог дал ответ, притом так, чтобы совершенно успокоить ум и наполнить сердце хвалой. Человек никогда не решил и не смог бы решить этот вопрос без Слова Бога. Здесь на земле нет ничего более трудного для природного ума, и по той простой причине, что человек не может подняться над тем, что обусловлено какой-либо причиной. Объяснение очевидно - потому что они сами обусловлены причиной. Поэтому люди столь естественно поддаются вторичным причинам или опираются на них. Человек всего лишь один из ряда существующих объектов и, соответственно, не может подняться выше этого в своей собственной природе. Он может сделать умозаключение, что так должно быть, но он никогда не скажет, что так есть. Разум вечно делает выводы; Бог же есть и открывает то, что есть. Конечно, я могу видеть то, что у меня перед глазами, и поэтому иметь достоверные сведения о том, что существует сейчас, но только один Бог может сказать мне, что Он был в начале причиной всему, что существует сейчас. Один Бог, по слову которого все это возникло, может судить об этом. Вот что получает верующий, чем он питается и, соответственно, живет.

“Верою познаем, что веки устроены словом Божиим”. Возможно, что слово “веки”, которое является еврейским выражением, может включать понятие домостроительства, но несомненно то, что материальный мир включен в него. Оно может обозначать миры, управляющиеся провидением, но все-таки то, что эта идея включает в себя всю вселенную, не может оспариваться сведущими людьми. “Веки устроены словом Божиим, так что из невидимого [что было бы не так, если бы это было только домостроительство] произошло видимое”.

Когда это изложено как первое обоснование веры, возникает следующий вопрос: когда человек пал, то как ему надлежало приблизиться к Богу? И вот ответ - жертвой. Значит об этом и говорится нам: “Верою Авель принес Богу жертву лучшую, нежели Каин”.

Третий пункт о том, как ходить пред Богом, причем снова верой. Так, в каждом случае это вера. Она признает творение, она признает жертву как единственное праведное средство предстать пред Богом, как единственное средство приблизиться к нему. Вера, опять-таки, - единственное средство осознания суда Бога, предлагаемое всем, кто вокруг нас.

Ясно, что здесь перед нами основные очертания явления истины. Иными словами, Бог признается в своей славе, как Создатель всего сущего посредством своего слова. Затем, в зависимости от грехопадения, следуют основания принятия верующего; после - хождение пред Богом и избавление от его суда над всем мирозданием, посреди которого мы, по сути, находимся. Вера привносит Бога во все.

Но далее следуют еще более определенные указания и, начиная с Авраама, подобное описание жизни по вере. Праотец верующих был первым, призванным через обетования. Сначала это было обетование земли. Но когда в этой земле он получил обетование лучшей земли, то есть небесной, которое возвело его очи к небесному граду, то это было явно противоположно земной стране. Когда он обитал в Месопотамии, он получил обетование, что придет в Ханаан, и когда пришел туда, то получил более высокое обетование, возводящее душу к горнему. В конце своего пути над ним нависло еще более тяжелое испытание. Откажется ли он от того, кто был образом истинного семени, источником и носителем обетованного благословения, - от благословляющего? Он знал, что в Исааке наречется ему семя. Отказаться ли ему от Исаака? Это самый проникновенный и насущный вопрос, та самая невидимая ось в самом Боге, вокруг которой вращается не только христианство, но и все благословения, для неба и земли, по крайней мере, насколько это касается падшего творения. На что же евреи уповали с надеждой? На Христа, от которого зависят обетования. А о чем говорит христианство? О Христе, который был предан смерти, который воскрес и вознесся на небеса, в котором мы находим все обетованное благословение, причем самого лучшего свойства. Итак, очевидно, что последнее испытание Авраама имело величайшее значение для всех, кто считался одним из сынов Авраама. Суровейшее и окончательное испытание веры Авраама состояло в отказе от сына, в котором заключены были все обетования, чтобы получить его обратно, как бы воскрешенного, в предзнаменование. Это был образ того, что свершилось с самим Христом. Евреям Он был не нужен - живой. Христиане обрели его гораздо более превосходным образом по образу воскресения, как и Авраам в конце получил Исаака как бы из мертвых.

Далее перед нами проходят другие патриархи, однако, главным образом, в связи с земными упованиями, хотя и не в отрыве от воскресения и его связи с народом Бога здесь на земле. На этих подробностях мне не стоит останавливаться далее, разве что охарактеризовать всех, включая Авраама, как претерпевших за веру.

Затем, покончив с этой частью темы, Павел обращается к другой особенности в верующих - могучей силе веры, которая знает, как полагаться на Бога, и преодолевает все трудности. И дело не просто в том, что кто-то спокойно ждет осуществления обетований Бога. Это было очень важно установить сначала, по той простой причине, что при этом человеческому самомнению не остается места. Если бы на первом месте была бы энергичная деятельность веры, то она придавала бы больше значения спокойному терпению и смиренному упованию на Бога, когда человек может облечься силой духа. И то, и другое истинно; и Моисей представляет собой образец последнего, а Авраам - первого. Соответственно, мы находим необычайным все, что касается Моисея, а также все, сделанное им. Удивительным было его спасение и еще более удивительным - его решение и результаты этого. Он отрекается сознательно и по своей воле, как раз в том возрасте, когда человек наиболее ценит масштабы сферы влияния, а также наиболее восприимчив к проявлению своих сил, которые он мог бы обычным образом направить на благо своего народа. Моисей был не таков. Он шел путем веры, а не политики. Он отрекся от себя, потому что знал, что они были народом Бога. Он выбрал “лучше страдать с народом Божиим, нежели иметь временное греховное наслаждение, и поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели Египетские сокровища; ибо он взирал на воздаяние”. И что же потом? “Верою оставил он Египет, не убоявшись гнева царского”. Такими были по предведению Бога необходимые духовные последствия его самоотречения.

“Верою совершил он Пасху и пролитие крови, дабы истребитель первенцев не коснулся их. Верою перешли они Чермное море, как по суше, - на что покусившись, Египтяне потонули”. Эти два стиха содержат свидетельство благодати Бога в искуплении. В крови агнца, окропившей двери Израиля, мы видим прообраз суда Бога над нашими грехами, а в переходе через Красное море - проявление его силы, которая самым явственным образом спасла их и навсегда уничтожила их врагов. Но то и другое свершилось верой.

Однако заметьте другую поразительную и поучительную особенность этой главы. Здесь не уделяется никакого внимания ни блужданиям в пустыне, ни обитанию в земле, ни тем более царству. Упомянут лишь сам факт их перехода через Красное море, и не более; так же просто упоминается падение Иерихона. Здесь цель состояла не в том, чтобы останавливаться на сцене, в которой их ожидание подвергалось испытанию в пустыне, или еще на чем-то таком, что могло подчеркнуть оседлое положение Израиля в той земле. Что касается странствований в пустыне, то об этом говорилось в главе 4. Мы уже слышали объяснения того, почему Ханаан не может последовательно фигурировать на первом плане в этом послании как наличие, но лишь как упование.

Эта чрезвычайно интересная глава заканчивается объяснением того, почему те, кто не только жил, но и умер в вере, не получили обетованного: “Потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства”. Что было это “лучшее”? Можно ли сомневаться в том, что речь идет о христианстве, - этом лучшем уделе, который не будет отнят у примкнувших к распятому Христу, который ныне вознесен на небеса? Легко можно понять, что апостол оставляет своим читателям догадываться о том, что это должно быть. Бог же предусмотрел о нас нечто лучшее. Он даровал искупление в настоящие времена, и в то же время Он дал простор лучшему упованию, основанному на великом деянии на кресте, измеренному славой Христа в ее настоящем выражении справа от Бога. Поэтому Он увенчивает благородный сонм свидетелей самим Христом.

“Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры, Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия” (гл. 12,1.2).

Это другой взгляд на его восседание там. Во всех других местах данного послания смысл заключается в том, что Он восседает или просто воссел там. Факт состоит в том, что Он сидит, но в этом месте следует отметить, что его восседание там есть воздаяние за жизнь веры. Вследствие крестных мук, презрение к унижению слова, обозначающего восседание, имеет здесь удивительно прекрасный оттенок значения, отличающийся от того, что дано во всех других случаях. Его сила подразумевает, что Он не просто сделал это однажды, но что Он восседает там до сих пор. Внимание привлекается к вечности его места справа от Бога. Конечно, верно, что Иисус воссел там, но еще больший смысл передан здесь в правильном варианте текста (kekathiken).

Это, однако, сказано между прочим. Несомненно, Господь рассматривается как венец всей жизни веры в ее глубочайшем и духовном отношении. В противоположность тому, как одно лицо служит примером одного, другое лицо - другого, Господь Иисус сосредоточил в себе совершенство великого испытания в своей стезе не только Спасителя, но и с точки зрения свидетельствования в промысле для Бога здесь на земле. Кто еще ходил верой так, как Он?

Из этого можно сделать практические выводы огромной ценности. “Помыслите о Претерпевшем такое над Собою поругание от грешников, чтобы вам не изнемочь и не ослабеть душами вашими. Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, и забыли утешение, которое предлагается вам, как сынам”. Так, первая часть этой главы показывает, что Бог предлагает новому человеку, но послание Евреям всегда рассматривает христианина не просто как нового человека, но, скорее, как конкретную личность. С начала и до конца христианин рассматривается в послании Евреям не в отрыве от ветхого естества, как он рассматривается в обычных посланиях Павла, где ветхий и новый человек весьма тщательно разделяются. Не так обстоит дело и в посланиях Иакова и Петра, с которыми послание Евреям до сих пор находилось в согласии. Я считаю, что причина заключается в том, что апостол полностью удовлетворяет требования верующего еврея, отдавая должное тому, что действительно было истинным в ветхозаветных святых, а также в еврейском мышлении. Теперь очевидно, что в Ветхом Завете плоть и дух не разграничивались так, как мы представляли это в общем учении христианства.

Апостол описывает святых во всем, что касается их жизни; и поскольку он уже показал, как Христос один очистил грехи верующего и как Он воссел на небесах как священник во святилище Бога, чтобы заступаться за них, то теперь, когда он дошел до вопроса о жизни веры, Христос является вождем этой жизни. Соответственно, это обращение к сердцам, которые льнут ко Христу, отверженному царю- мученику, который ныне во славе на небесах. Он непременно завершает все как образец для христианина. Но, значит, существуют еще препятствия, а также грехи, посредством чего враг старается отвратить нас от предлежащего нам поприща, хотя Бог наказывает нас ради нашего же блага. И апостол показывает, что нам нужен не только совершенный образец в жизни веры, но, между прочим, и наказания. Они, говорит Павел, должны исходить от Отца, который любит своих преданных и отступающих детей: другим не выпадает такая забота. Во-первых, именно любовь призвала нас на путь, которым шел Христос, во-вторых, именно любовь и наказывает нас. Христос никогда не нуждался в этом, но мы нуждаемся. Апостол рассуждает так: если наши родители наказывают нас по возможности наилучшим образом (ибо, в конце концов, их суждения могут быть несовершенными), то Отец духов никогда не ошибается. Он имеет лишь одно благое намерение в отношении нас, Он надзирает за нами и судит нас для нашего блага, и только для блага. Он вознамерился превратить нас в образец святости. И это Он осуществляет сейчас. Он полностью допускает, что наказание скорее кажется грустью, чем радостью. Мы начинаем с его любви и навеки завершим ею. Он лишь устраняет препятствия и поддерживает наше общение с ним самим; наверняка это должно решить все вопросы для верующего. Если мы знаем его совершенную любовь и ее мудрость, то лучшим ответом для нас было бы усмирить все ропотные помыслы или желания сердца.

Нет большей ошибки, чем противопоставить благодать святости. Апостол нигде не дает ни малейшего повода для подобной мысли. Поэтому здесь он советует “стараться иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа. Наблюдайте, чтобы кто не лишился благодати Божией”. Здесь речь идет не о законе, который еврей, естественно, считает образом воли Бога ныне, как в прежние времена для Израиля. Как легко мы забываем, что мы вовсе даже не евреи, а христиане! Разум может оценить закон, но не благодать, и поэтому, когда что-то нарушается, люди склонны прибегать к закону. Несомненно, если еврейские сыны чтили своих матерей и отцов на основании закона, то христианские сыны должны гораздо больше чтить их на основании благодати.

Другим великим призывом было опасаться, “чтобы какой горький корень, возникнув, не причинил вреда, и чтобы им не осквернились многие; чтобы не было между вами какого блудника, или нечестивца, который бы, как Исав, за одну снедь отказался от своего первородства”. Вы видите, что как развращенность, с одной стороны, так и нечестие, с другой, беспощадно осуждаются благодатью Бога.

Это заставляет Павла, прервав разговор об Исаве, добавить в качестве известного факта, что после он, когда (желая наследовать благословение) был отвержен, не мог переменить мыслей отца, хотя и просил об этом со слезами. То есть он просил со слезами благословения, данного Иакову, но раскаянию здесь не было места просто в смысле перемены мыслей, ибо, я полагаю, это слово имеет тот смысл, который, несомненно, оно иногда приобретает. В его обычном употреблении оно имеет гораздо большую силу. Каждая перемена мыслей далека от того, чтобы быть раскаянием, которое традиционно обозначает тот особый и глубокий переворот в душе, когда мы становимся на сторону Бога против себя, осуждая свою прошлую жизнь и то, чем мы являемся пред его очами. Этого Исав никогда не желал; не было ни одного человека, который бы стремился, но не нашел его. Исаву пришлось бы по праву получить или восстановить благословение, но оно дается не иначе, как Богом. А сам он потерял на него право. Поскольку все это было предусмотрено заранее, то ни пристрастность Исаака, ни обман Иакова не могли склонить этот поток. Его замысел обеспечить благословение беспутному, но любимому сыну совершенно не удался. Он увидел, наконец, свою ошибку и подчинился первоначальному распоряжению Бога.

И здесь перед нами предстает великолепная картина христианства, противопоставленного иудаизму. Мы приступаем не к горе Синай, горе, пылающей огнем, не ко тьме, мраку и буре, не к гласу, более ужасному, чем вой стихий. К чему же мы тогда приступаем? К горе Сион. И какова же ее отличительная особенность, как здесь показано? Если мы рассмотрим исторические факты, изложенные в Ветхом Завете, то что открывается нашим взорам в отношении горы Сион? Когда она впервые была упомянута? После того, как народ подвергся испытаниям и познал нужду, после того, как царь, избранный Израилем, довел их до нижайшей степени падения. Посему это был кризис после чрезвычайно прискорбного накопления зла, отягчившего сердце Израиля. Но если народ, священник и царь оказались, таким образом, бессильными, то Бог был с ними и его благодать была неизменна. Их крайнее разорение поставило их как раз в такие условия, которые были угодны Богу всякой благодати. В тот момент, следовательно, ветер подул в другую сторону. Бог являет своего избранника Давида, когда бесславный конец Саула и Ионафана подтвердил победу филистимлян и уныние Израиля, какого не было прежде. Гора до тех пор была постоянной угрозой, врагом народу Бога, но в свое время, когда царствовал Давид, она была отвоевана у иевусеев и стала крепостью Иерусалима, царской столицы. С тех пор так она и упоминается в псалмах и у пророков! Таков памятник всем подобным нам. Пусть ослепленные евреи возводят незрячие глаза к горе Синай. Пусть люди, которые могут лишь видеть, смотрят на нее; и что они увидят? Осуждение, тьму, смерть. А что у Сиона? - Могучее поручительство Бога в благодати, более того, прощение, спасение, победу, славу для народа Бога.

Давид не просто получил от Бога этот престол; никогда еще народ Бога не был поднят из такой пучины горя и отчаяния и вознесен на такую высоту прочного и неизменного торжества, как во время царствования одного этого человека. Он более всех обычных людей в Израиле познал горе и отверженность, однако сам он не только взошел на престол, но возвысил народ до такой мощи и процветания, какого они никогда уже больше не достигали. Хотя внешне процветание и продолжалось во времена Соломона, это были, главным образом, плоды усилий Давида, мощи и его славы. Бог почтил сына ради отца. Это продлилось в течение краткого времени, но даже и тогда вскоре появились трещины, достигавшие основания, что слишком быстро отразилось на сыне Соломона. С Сиона же по праву и начинает апостол. Где же эта гора, которая так хорошо смогла бы устоять против Синая? Какая гора в Ветхом Завете столь много говорит о благодати, о попечении Бога о своем народе, когда все погибло?

Итак, мы по справедливости начинаем с Сиона, и с него можем проследить путь славы до самого Бога вверху, внизу - до царства здесь на земле. Невозможно подняться выше, чем Всевышний, откуда апостол, соответственно, нисходит к последствиям. Воистину, мы можем сказать, что все послание Евреям сводится к этому: мы начинаем с основания благодати, восходя к самому Богу на небесах, и отсюда исходит уверенность, что поток благодати не иссяк и что, без сомнения, он со временем будет струиться бесконечным благословением для земли, и прежде всего для народа Израиля в день Бога.

Соответственно, здесь для нашего назидания раскроется замечательная сторона благословения. “Но вы приступили к горе Сиону”, которая была величайшей ветхозаветной вершиной благодати на земле. Несомненно, другие могли говорить о своем Арарате, своем Олимпе, своей Этне, но кто мог похвалиться истинным Богом, который возлюбил свой народ так, как мы Сион? Неужели евреи сделают вывод, что апостол говорит лишь о столице Давида? Пусть узнают свою ошибку. “И ко граду Бога живаго [а не умирающего Давида], к небесному Иерусалиму [а не к земной столице Палестины]”. Я считаю это общим описанием славы, на что уповал Авраам. Он не мог ничего знать ни о тайне собрания , теле Христа, ни о ее надеждах как невесты, но он действительно ожидал того, что здесь названо “небесным Иерусалимом”, “которого художник и строитель Бог”. В этой фразе нет никакой ссылки на собрание; нет нигде в послании Евреям никакого упоминания о ее определенном уделе в союзе с его главой. Когда в нем говорится, что Авраам ожидал града, это означает благословенное и устроенное место славы на небесах, которое затмило в его глазах священную землю. Это, однако, не означает собрание, но, скорее, будущее место общего небесного блаженства для восславленных святых.

Затем он добавляет: “И тьмам ангелов, к торжествующему собору [ибо так правильнее разделить стих] и церкви первенцев”. Это доказывает, что небесный град Иерусалим не означает собрание (церковь), потому что здесь они, несомненно, отличаются друг от друга, что полностью разрешает все споры, которые часто основываются на упованиях Авраама на небесный град. Я повторяю: это не было собрание, но то, что Бог уготовил на небесах любящим его. Правда, апостол Иоанн использует этот самый град как образ невесты. Но эта существенная разница лежит между градом, на который уповал Авраам, и невестой, символически обозначенной тем же способом в Откровении. Когда апостол Павел говорит о “граде Бога живаго, небесном Иерусалиме”, он имеет в виду царство будущего небесного благословения, в то время как Иоанн, говоря о новом Иерусалиме, нисходящем с небес от Бога, имеет в виду не то место, где мы будем, а то, чем мы будем. Разница очень большая. Послание показывает нам место славы, уготовленное на небесах, а Откровение говорит о невесте, представленной в виде славного златого града со сверхъестественными образами. Первое представляет собой то, что можно назвать объективной славой, а второе - субъективное состояние тех, кто составляет жену, невесту Агнца.

Показав нам “церковь первенцев, написанных на небесах”, апостол далее говорит лишь о “Судии всех, Боге”. Таким образом, он предъявляет его в качестве судьи. Видимо, причина заключается в том, что он собирается рассказать нам о ветхозаветных святых. Они познали Бога в его провидении и его деяниях на земле, хотя и ожидали Мессию и его дня. Поэтому Павел и знакомит нас с “духами праведников, достигших совершенства”. Последние, очевидно, являются старейшинами прежних времен. Никто, кроме ветхозаветных святых, не может быть в отдельности: ни собрание, ни святые нового завета (ибо мы не все умрем), ни тысячелетние святые (ибо никто из них не умрет). Поэтому ссылка здесь ясна и очевидна.

Затем мы узнаем о “Ходатае нового завета Иисусе”, залоге полного и низменного благословения Израиля. В конце он указывает на “Кровь кропления, говорящей лучше, нежели Авелева” , гарантию того, что земля будет избавлена от ее долголетнего бедствия и рабства.

Итак, цепь благословений завершилась. Павел показал нам в Сионе символическую гору благодати, противопоставленную Синаю, горе закона. Если одна из них являла собой навязанную меру ответственности человека, которая может лишь со всей справедливостью осудить его, то в другой мы видим гору благодати Бога, после того как все погибло. Затем следует упоминание славы небес, к которой, естественно, ведет благодать, затем - природных обитателей небесной земли, а именно ангелов. Он показывает нам других, более высоких, по небесному призванию: “И церкви первенцев, написанных на небесах”. Они не принадлежали небесам, подобно ангелам, но у Бога был предвечный замысел, который привел их туда милостью. И в центре всего мы имеем самого Бога. Но, бросив взор на того, кто превыше всех, он говорит о высшей общине после Бога как судьи, а именно о ветхозаветных святых. Затем он переходит к новому или новейшему завету (не “kaines”, как в других местах, а “neas”), недавно заключенному завету для двух домов древнего народа. Хотя кровь, на которой основан этот завет, пролит уже давно, но этот завет выйдет для них свежей, как в тот день, когда усопла бесценная жертва и пролилась ее кровь. Эту ссылку я не могу не отнести исключительно на счет двух домов Израиля. И поскольку таким образом показан народ, нерушимо благословенный (ибо этому завету не понадобится соль) в грядущем век, то мы, наконец, слышим о самой земле, радующейся тому, что проклятие уничтожено навеки. Это “кровь... говорящая лучше, нежели Авелева”. Ибо земля вопияла к Богу об отмщении крови замученного святого, но кровь Христа возвещает милость от Бога, и тысячелетний день будет славным свидетелем его глубины, широты и устойчивости перед вселенной.

Остальная часть главы, соответственно, описывает, когда Господь придет поколебать все и утвердить этот благословенный день. Хотя поколеблется все (не только земля, но и небо), однако удивительно, сколько сердечную уверенность дает благодать, что это заявление, в котором можно усмотреть самую ужасную угрозу, превращается в благословенное обещание. Только представьте себе, что поколебленные небо и земля составляют обетование! Ничто, кроме абсолютно утвердившейся в благодати Бога души, не смогло бы взирать на разрушенную вселенную и все же называть это обещанием. Но это тот язык, которым мы должны научиться говорить, ибо мы призваны полагаться на Бога, а не на тварь.

Последняя (13) глава завершает все это некоторыми конкретными назиданиями касательно пребывания в братолюбии; затем говорится о страннолюбии и гостеприимстве и, наконец, о жалости к узникам. “Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих”. И снова Павел настаивает на честности и непорочности брачного союза, на том, что Бог гнушается теми, кто пренебрегает или разрушает его, и говорит о неотвратимом осуждении, которое постигнет их. Он ведет разговор, не скупясь на слова и с чувством удовлетворения, основанного на нашей вере в любовь Господа.

В то же время он увещевает верующих в отношении их наставников, руководящих ими духовно. Вероятно, верующие евреи были довольно непокорными, и свое отношение к своим вождям он излагает в различных формах. Во-первых, они должны не забывать тех, кто когда-либо правил. Уже сошли с арены своих испытаний и трудов те, взирая на чью кончину, следовало подражать их вере.

Это естественным образом приводит апостола к тому, чтобы показать того, кто никогда не прейдет: “Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же”. Почему святые должны занимать себя вопросами о еде и питье? Он все тот же неизменно и вечно, каким и был. Взгляните, насколько это слово, эта мысль всегда добавляют в этом послании. Зачем отворачиваться от “яств, от которых не получили пользы занимающиеся ими”?

Разве их уязвили тем, что у них не было жертвенника, что они не имели ничего столь святого и столь славного, связанного с ним? Это произошло лишь вследствие слепоты Израиля. Ибо, как говорит апостол, “мы имеем жертвенник”, более того, такой жертвенник, “от которого не имеют права питаться служащие скинии”. Вы, поклоняющиеся в скинии (как постоянно называет ее Павел, хотя теперь это храм), не имеете права на наш жертвенник с его неистощимыми запасами. Для нас Христос - всё.

Но это становится поводом для замечательной иллюзии, на которой я должен ненадолго остановиться. Он привлекает внимание к известному обряду для искупления если не этого дня, то того момента, когда вне стана приносилось животное, тело которого сжигалось, а кровь вносилась за завесу. Разве вы не видите в этом поразительном сочетании отличительных особенностей христианства? Увы! Здесь выразилась не только бессмысленность еврейских предрассудков, но именно то, что отрицается любой истиной, которой люди похваляются в христианском мире. Именно за эти самые особенности иудаизм презирал евангелие. Но пусть не возвышают голоса против истины христианства язычники, неверующие и дерзкие. Христианство занимает среднее положение между двумя этими крайностями - иудаизмом и язычеством. “Среднее” благовидно и благозвучно, но совершенно неискренне для христианства. Обе крайности, оскорбительные для каждого поклонника, должны сочетаться в христианстве и христианине, если он намеревается сохранить его чистым и нетронутым. Первая состоит в том, что христианин входит посредством искупления, чистым и непорочным, в святилище Бога. Если вы вообще веруете в Христа, то таков ваш удел, не меньше. Если мне известно, что искупление Христа совершено для верующих, то я должен знать, что Бог даровал мне это. Он чтит Христа по оценке его действенности, ибо это произошло лишь по его предведению о нас ради славы Христа. Об этом мы кое-что почерпнули из главы 10. И каков результат этого? Как христианин, я сейчас свободен по воле Бога войти в мире и с дерзновением его любви в святое-святых. Я говорю, конечно, о нашем вхождении туда исключительно в духе.

Что же касается внешнего человека, то мы должны познать, к чему мы ныне призваны. Апостол утверждает, что подобно тому, как кровь животного вносилась в святое-святых в то время, как тело этого же животного выносилось за стан и сжигалось, так и это тоже должно благотворно повлиять на наш удел. Если я имею неоспоримое право входить в святое-святых, то я не должен чураться пепелища вне стана. Тот, кто обладает первым, не должен сторониться второго. В этом состоит наша нынешняя двойственная связь с верой, пока мы на земле. Апостол искренне отстаивает и то, и другое. Мы принадлежим святому-святых, и мы поступаем соответственно этому, если поступаем правильно, поклоняясь Богу и приближаясь к Богу в молитве во всякое время. Приближаясь к Богу кровью Иисуса, мы получаем совершенный доступ, так что между Богом и нами не стоит ничего, ибо Христос пострадал однажды, чтобы привести нас к Богу, когда Он ходатайствовал, чтобы мы имели общение с ним в непосредственной близости от него. Наша близость к Богу предполагает и основывается на том факте, что наши грехи совершенно уничтожены его единым приношением; в противном случае предаваться подобным мыслям было бы большим безумием. Если это неправда, то подобное утверждение было бы поистине вершиной самонадеянности. Но ничего подобного, это всего лишь простой факт из евангелия. “[Он] однажды пострадал за грехи наши, праведник за неправедных, - говорит другой апостол, - чтобы привести нас [не к прощению, не к миру, не на небеса, а] к Богу”. Сравните это также с Еф. 2. Значит, нас привели, омытых от наших грехов, к Богу и, согласно этому посланию, в святое- святых, где является Он. Поэтому настоящей самоуверенностью было бы строить из себя христианина и все же сомневаться в основополагающей истине относительно данного вопроса.

Но тела этих животных сжигались вне стана; это мое место пока что касается меня в моей телесной оболочке, и я несу поругание и страдание в этом мире.

Верно ли все это в отношении вас? Если у вас есть одно и вы цените только одно, то вы постигли половину основ христианства. Если оба этих утверждения истинны для вас, тогда вы можете благословлять Бога, что Он так благословил вас и дал вам узнать, таким образом, то, что сильно мешало вам иметь совершенную радость и быть достойным свидетелем как не связанному с миром и простодушному рабу Христа здесь на земле. Верно, что Он не всегда сразу призывает нас в место поругания и страдания. Сначала Он приводит нас в радость и близость своего присутствия. Он утешает нас совершенством, с которым Христос омыл нас от грехов своей кровью и сделал нас царями и священниками Бога и Отца. Но, сделав это, Он указывает нам место Христа вне стана. “Итак выйдем к Нему за стан, нося Его поругание”. Именно от этого и шарахались эти христиане - евреи, если не бунтовали против этого. Они не решились принять страдания: быть презренными казалось гнусным в их глазах. И это неприятно для плоти. Но апостол уведомляет их, что если они понимали свое истинное благословение, то это была та самая его часть, которая неразрывно связана с их настоящей близостью к Богу, столь традиционно подчеркиваемой центральным и наиболее важным обрядом иудаизма.

Будем же стараться сочетать две вещи: совершенную близость к Богу и место глубочайшего унижения в присутствии человека. Христианский мир предпочитает средний путь, он не приемлет ни осознанной близости к Богу, ни места поругания Христа среди людей. Все усилия христианского мира сводятся сначала к отрицанию первого, а потом - к бегству от второго. Я спрашиваю у братьев, уповают ли они на Бога искренне и усердно, ради самих себя или ради своих детей, чтобы не попускать, а противостоять своему врагу, что стремится ослабить любую из этих истин, которые являются нашей высочайшей привилегией и самой истинной нашей славой как христиан здесь на земле. Какая неожиданность для верующих евреев - найти истины, подобные этим, столь поразительно подчеркнутые их прообразами в самих иудейских учениях!

Но апостол идет еще дальше, что действительно соответствовало истине. Он доказывает, что эти качества действительно можно найти у самого Христа. Он действительно вошел в святое-святых собственной персоной. Но как? Что непосредственно предшествовало этому? - Крест. Итак, крест и небесная слава должны быть связаны между собой. Господь дает и предопределяет так, чтобы мы могли занять его собственное место как на небесах, так и здесь. “Итак выйдем к Нему за стан, нося Его поругание”. Это заключительное и практическое наставление послания Евреям. Бог собирался открыто уничтожить иудаизм, ибо он уже был духовно осужден крестом Христа. Когда Мессия был распят, иудаизм, по сути, стал мертвым; если он и поддерживался в каком-то смысле, то это существовало не больше, чем на приличествующий срок перед его погребением. Но теперь Бог посылает свой последний призыв на основании их собственного обряда народу, который жаждал мертвого, вместо того чтобы созерцать живого Бога на небесах. Римляне отдадут последний скорбный долг. Вы же, верующие в Иисуса, не ждите римлян; пусть иудаизм будет всего лишь трупом, до которого вам нет дела. “Итак выйдем к Нему за стан, нося Его поругание ”.

Это был последний призыв, и какой благодатный! Если бы Бог приберегал это послание Евреям до того момента, пока Он не послал свое воинство и не спалил их столицу, до основания уничтожив их государство, то можно было бы возразить, что христиане ценили иудейский обряд до тех пор, пока он был доступен, и отказались от него только тогда, когда исчезли земной храм, жертвы и священники. Но Бог позаботился призвать своих сынов оставить все это воззрение прежде, чем оно будет уничтожено. Они должны были предоставить мертвым хоронить их мертвых, и они так и поступали. Но христианский мир совершенно не сумел извлечь пользу из этого призыва и обречен погибнуть от суда еще более сурового и всеобъемлющего, нежели тот, который уничтожил древний храм.

Далее следует новое положение, связанное с уже рассмотренным нами и требующее нашего внимания. Вместо того, чтобы сожалеть о том, что вот-вот должно быть уничтожено, или роптать на призыв выйти на место Христа, христианство, вытесняющее иудаизм ныне, может весьма вероятно заставить нас приносить Богу жертву хвалы. Существует два вида жертвы, приносить которые мы призваны. “Итак будем через Него непрестанно приносить Богу жертву хвалы, то есть плод уст, прославляющих имя Его. Не забывайте также благотворения и общительности, ибо таковые жертвы благоугодны Богу”. То может иметь высшее свойство, это - низшее, но даже высшему никогда не вытеснить или не заставить нас забыть о низшем.

Затем следует второе назидание относительно их наставников или главенствующих над братьями:“Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет”. Конечно, здесь вовсе не поощряется эта грубая и ужасная ошибка, когда пастырь дает отчет об овцах своего стада. Эта идея, порожденная суеверием, рассчитана на незаконное возвышение духовного сословия. Смысл состоит в том, что духовные наставники дадут отчет в собственных действиях по надзору над другими людьми; ибо это есть работа, которая требует большой придирчивости к себе, терпения к другим, усердного труда, смирения ума и той сердечной любви, которая может вынести все, все претерпеть, всему верить. Есть еще строгое предостережение об отчете, который со временем предстоит дать. Ныне настало время самоотверженного труда и стойкости в благодати; со временем надо будет дать отчет Господу, назначившему срок. И апостол считает, что это их дело надзора должно исполняться с радостью и без жалоб, ибо это не принесло бы пользы святым.

Но даже апостол чувствовал, что ему самому необходимы молитвы преданных, не потому, что он поступал неверно, но потому, что он не чувствовал никаких препятствий своему делу со стороны нечистой совести. “Молитесь о нас; ибо мы уверены, что имеем добрую совесть, потому что во всем желаем вести себя честно. Особенно же прошу делать это, дабы я скорее возвращен был вам”.

Затем он говорит: “Бог же мира, воздвигший из мертвых Пастыря овец великого кровию завета вечного, Господа нашего Иисуса (Христа), да усовершит вас во всяком добром деле, к исполнению воли Его, производя в вас благоугодное Ему через Иисуса Христа. Ему слава во веки веков!”

В конце он умоляет братьев принять слово увещевания. Таков, преимущественно, смысл этого послания для тех, кто не имел столь частой возможности воспользоваться его наставлениями, подобно собраниям из язычников. Мы можем поэтому понять и деликатность просьбы, обращенной к ним, и значение добавленных слов: “Я же не много и написал вам”. Естественно, что такой человек, как великий апостол, сообщает им и о своем сыне и сотоварище: “Знайте, что брат наш Тимофей освобожден, и я вместе с ним, если он скоро придет, увижу вас. Приветствуйте всех наставников ваших и всех святых. Приветствуют вас Италийские. Благодать со всеми вами. Аминь”.

Так заканчивает апостол свое самое поразительное и драгоценное послание, до краев наполненное всем, что особенно и очень сильно волновало евреев, но, тем не менее, несомненно было нужно и нам, столь поучительное для нас в эти дни, как и для живших в прошлые времена. Итак, позвольте мне высказать это как прощальное слово, и я говорю это намеренно вследствие возникновения таких обстоятельств, с которыми мы можем столкнуться: никакое спасение, ни положение смерти перед законом, миром или грехом, ни привилегия единения с Христом не позволяют человеку обойтись без истин, содержащихся в послании Евреям. Мы все еще живем здесь на земле, поэтому мы находимся в том месте, где сказывается наша немощность, где повсюду есть соблазны сатаны и где мы можем оступиться по неосмотрительности. Лучшие чувства христианина, вызванные всей этой юдолью греха и скорби, через которую мы проходим, восходя на небеса, обращены к Спасителю. Если мы воспитали свой христианский характер только на посланиях, подобных посланиям Ефесянам и Колоссянам, то можете быть уверены, что он не будет скован жесткими рамками закона, но мы все же будем весьма далеки от пылких чувств, которые подобают тому, кто чувствует благодать Христа. Не сомневайтесь в том, что это имеет глубочайшее значение для того, чтобы лелеять ростки нынешней любви и заботы Христа о нас, начатки того священства, которое и является предметом данного послания. Твердо уверясь в незыблемости уничтожения нашего греха, мы, кроме того, еще признаем необходимость такого ходатая, как Христос, чтобы воздать благодатью за все наши немощи и прегрешения. Боже упаси, чтобы что-либо ослабило наше понимание ценности необходимости этой каждодневной благодати. Возможно, есть что-то такое, что вызывает краску стыда у нас на лицах, но ведь есть еще неиссякаемый источник благодарения и хвалы, как бы сильно нам ни приходилось смиряться перед лицом Бога.