Толкование на Книгу Левит

Чем внимательнее мы изучаем жертвы, тем более убеждаемся, что ни одна из них не представляет собою всего прообраза Христа. Только их совокупность дает более или менее верное представление о прообразе Христа. Как этого и следовало ожидать, всякая жертва имеет свои отличительные черты. Мирная жертва во многих отношениях отличается от жертвы всесожжения; полное и ясное выяснение несходных особенностей прообразных теней немало содействует пониманию их значения.

Сравнивая, таким образом, жертву мирную с жертвою всесожжения, мы видим, что с первой "кожа не снимается", что "она не рассекается на части" и "внутренности и ноги ее не вымываются водою"; и вполне понятно, что все это отсутствует здесь. В жертве всесожжения, как мы уже видели, мы находим Христа, отдающего Себя в жертву Богу и Богом принятого; ввиду этого и прообраз должен был представлять Христа, отдающего Себя в полное распоряжение Божие, а также и Христа, согласного подвергнуть всю глубину Своей души испытанию действием огня Божественной правды. В мирной жертве преобладающей мыслью служит общение человека со Христом. Христос является в ней не исключительным центром благоволения Божия - Он становится центром общения служителя Божия с Богом. По этой причине и действие ее ослабевает. Ни одна душа, как бы ни велика была ее любовь, не может достичь высоты полной отдачи Христом Себя Богу или принятия Христа Богом. Один лишь Бог мог отметить малейшее движение сердца Иисуса; потому-то и понадобился прообраз, который изобразил бы эту сторону смерти Христовой, т.е. полную и добровольную отдачу Христом Себя Богу. Этот прообраз и дан нам в жертве всесожжения, являющей нам вышеупомянутый тройной способ испытания состава жертвы.

То же можно сказать и относительно характера жертвы. Для жертвы всесожжения требовалось животное "мужского пола без порока", тогда как в мирную жертву могло приноситься животное "как мужского, так и женского пола", однако же и в этом случае "без порока". Питается ли Христом Один Бог, питается ли Им в общении с Богом человек - сущность Христа остается все той же. Он не может измениться. Единственная причина, по которой дозволялось приносить животное "женского пола" в мирную жертву, заключалась в том, что здесь представлялась способность человека в разных ситуациях пребывать в блаженном общении с Благословенным, Который Сам по Себе "вчера, сегодня и вовеки Тот же" (Евр. 13,8).

Кроме того, относительно жертвы всесожжения мы читаем: "Сожжет священник всели жертвеннике"; в мирной же жертве сжигалась только часть приношения, а именно сжигались "тук, почки и сальник, который на печени". Это понятно. На жертвенник Господень возлагалась лучшая часть жертвы. Все внутреннее существо Иисуса, - сокровенные силы Его души, Его нежная привязанность, все это существовало только для Бога, и Один Бог мог полностью оценить их. Аарону и сынам его отдавались грудь потрясения и плечо возношения. ["Грудь" и "плечо" суть эмблемы любви и могущества, силы и благосклонности.] (Прочтите внимательно Лев. 7,28-36). Все члены священнического рода вместе со своим главою имели каждый свою часть в мирной жертве И теперь все истинно верующие, милостью Божией соделанные священниками Бога, (1 Петр. 2,5) могут питаться любовью и силою истинной мирной жертвы, могут жить блаженной уверенностью, что любящее сердце Господа Иисуса и крепкие Его рамена будут вечными источниками утешения и поддержки для них. [Силою и красотою дышит стих 31-й: "Грудь принадлежит Аарону и сынам его " Все истинно верующие обладают преимуществом питаться любовью Христа, неизменною любовью сердца, бьющегося для них любовью неиссякаемой, вечной.] "Вот участок Аарону и участок сынам Его из жертв Господних со дня, когда они предстанут пред Господа для священнодействия, который повелел Господь давать им со дня помазания их от сынов Израилевых. Это вечное постановление в роды их" (гл. 7,35-36).

Все эти особенности составляют существенную разницу между жертвою всесожжения и мирной жертвой. Соединенные вместе, они проливают пред нашими духовными очами яркий свет на оба эти жертвоприношения. В мирной жертве существует нечто большее, чем полное подчинение Христа воле Божией. Приступает к ней и человек, и не только в качестве зрителя, но и чтобы питаться от нее. Это служит отличительным признаком этой жертвы. Смотря на Господа Иисуса в жертве всесожжения, я вижу в Нем только Существо, сердце Которого имеет в виду лишь славу Божию и выполнение воли Отца. Но, взирая на Него в мирной жертве, я обретаю в Нем Друга, в любящем сердце и на могучих раменах Которого находит себе место недостойный погибший грешник. В жертве всесожжения грудь и плечо, ноги и внутренности, голова и тук - все сожигалось на жертвеннике, все становилось приятным благоуханием Господу. Но в мирной жертве мне отдается наиболее нужная часть жертвы. И мне не приходится в полном одиночестве питаться тем, что полностью соответствует моим личным нуждам. Нет, я вкушаю это в общении с Богом и вместе с другими служителями Божиими. Я питаюсь этой трапезой с полной и блаженной уверенностью, что жертва, насыщающая мою душу, уже обрадовала сердце Божие, что трапеза, насыщающая меня, насыщает и всех остальных служителей Божиих. Здесь изображается общение с Богом и общение с освященными Им. При принесении мирной жертвы одиночества не было: Бог имел Свою часть, священнический род - свою.

То же можно сказать и о Господе Иисусе, прообразно изображенном в мирной жертве. Иисус, на Котором покоится все благоволение неба, является в то же время и источником радости, силы и утешения для всякого верующего сердца; и не только для всякого сердца в отдельности, но и для всей Церкви Божией. В великой милости Своей Господь дал Своему народу тот же дар, которым живет и Его сердце (1 Иоан. 1). Конечно, наши мысли об Иисусе никогда не могут достичь возвышенного уровня мыслей Божиих. Наша оценка сущности Господа Иисуса должна будет всегда быть несравненно ниже Божией оценки; вот почему в прообразе никто из семейства Ааронова не мог есть тука. Но хотя мы и не способны по достоинству оценить Личность и жертву Христа, мы заняты Личностью Святого Божия; и вот почему сыны Аароновы получали "грудь потрясения и плечо возношения". Во всем этом для нашего сердца заключается много утешительного и радостного. Господь Иисус Христос, Тот, "Кто был мертв, и се, жив во веки веков" (Откр. 1,18), сосредоточивает один теперь на Себе все взоры, все мысли Божий; и по великой благости Своей Бог даровал и нам часть в том же славном Спасителе. Христос есть и наш удел - радость нашего сердца и предмет прославления наших уст. Примирив нас с Отцом кровью Своего креста, Он восшел на небеса и послал Духа Святого, этого "другого Утешителя", чрез посредство Которого мы можем опираться на "грудь и рамена" нашей Божественной "мирной Жертвы". Он действительно есть "мир наш", и мы имеем радостную уверенность, что Бог имеет Свою часть в Том, Кто есть наш мир, что благоухание нашей жертвы всесожжения радует и Его сердце. Это сообщает особенную привлекательность рассматриваемому нами прообразу. Христос в качестве жертвы всесожжения приводит в умиление наши сердца; Христос как мирная жертва умиротворяет совесть и удовлетворяет великие и многочисленные запросы души. Сынам Аароновым дозволялось стоять пред жертвенником всесожжения; они видели, как фимиам жертвы возносился к престолу Бога Израилева; они видели пепел от сожженной жертвы; при виде всего этого они могли, преклоня голову, поклониться Господу, но для них самих от жертвы не оставалось ничего. Не то случалось при принесении мирной жертвы. В ней они видели не только жертву приятного благоухания Господу; они сами получали от нее существенную часть, питаться которою им было дано всем вместе в духе святости и радости.

Всякий истинный служитель Божий искренне радуется, узнавая (выражаясь прообразным языком), что прежде, чем он получил грудь и плечо, Бог уже получил Свою часть от этой жертвы. Эта мысль придает особенную значительность и силу, благоговение и возвышенность как нашему служению, так и нашему общению друг с другом. Она являет нам непостижимую благость Господа, дарующего нам блаженство и радость из того же Источника, из Которого черпает радость Он Сам. Ничто иное, ничто меньшее не могло удовлетворить Его. Отец желает, чтобы блудный сын разделил Его трапезу; Он не жалеет для него откормленного теленка. Он желает видеть его именно за Своим столом, желает, чтобы он вкушал то, что составляет пищу его Отца. Мирная жертва есть осуществление слов: "Нам надобно радоваться и веселиться". Такова драгоценная милость Божия! Мы не можем, конечно, не радоваться тому, что мы соделались причастниками такой благодати; когда же мы слышим голос Бога, говорящий: "Будем радоваться и веселиться", наши сердца до избытка преисполняются хвалою и славословием Ему. Радость, испытываемая Богом при спасении грешников, и радость, даруемая Им нам в общении друг с другом, достойны вечного проникновенного поклонения Богу людей и ангелов.

Сопоставив теперь мирную жертву с жертвою всесожжения, сравним ее также и с хлебным приношением Главная разница между ними заключается в том, что в мирной жертве проливалась кровь, чего не случается при принесении жертвы хлебного приношения. Но тем не менее обе эти жертвы были жертвами приятного благоухания и тесно связаны между собою, как мы это видим из Лев. 7,12. Сходство и разница, существующие между двумя этими жертвами, исполнены для нас глубокого значения.

Только пребывая в общении с Богом, душа может радоваться, созерцая совершенство человеческого естества Господа Иисуса Христа. Дух святой должен сообщить нам, а затем и управлять чрез посредство Слова Божия нашею способностью вглядываться в личность "Человека Христа Иисуса". Он мог явиться "в подобии плоти греховной"; Он мог жить и трудиться на этой земле; мог сиять среди мрака этого мира всем небесным блеском, присущим Ему; мог, подобно блестящему метеору, быстро пронестись чрез горизонт этого мира и при всем этом остаться, однако, недоступным человеческому взору.

Человек не мог вкусить глубокую радость общения со Христом по той простой причине, что не существовало основания, на котором общение это могло бы держаться. В мирной жертве устанавливается, очевидно и ясно, необходимое для этого основание. "И возложит руку свою на голову жертвы своей, и заколет ее у дверей скинии собрания; сыны же Аароновы, священники, покропят кровью на жертвенник со всех сторон" (гл. 3,2). Здесь мы находим то, чего не было в жертве хлебного приношения, а именно: твердое основание для общения приносящего жертву со Христом во всей его полноте, во всем Его могуществе и Его красоте настолько, насколько человек пользуется силою Духа Святого, дающего ему способность входить в это общение. Стоя на высоте, на которую нас возводит "драгоценная кровь Христа", с сердцем, преисполненным миром Божиим, и с благоговением в душе, мы можем углубляться в чудесные события, связанные с земной жизнью Господа Иисуса Христа. Если бы мы могли видеть Христа только таким, каким нам представляет Его хлебное приношение, мы не имели бы ни права, ни основания углубляться в блаженное созерцание Личности Господа Иисуса. Лишь пролитие крови дарует грешнику и право, и основание для этого. В Лев. 7,12 жертва хлебного приношения представляется нам в связи с жертвою мирною, и из этого мы заключаем, что наши души нашли мир, что мы можем наслаждаться общением с Тем, Кто "принес мир", Кто соделался "нашим миром".

Но необходимо хорошо понять, что хотя в мирной жертве и совершается пролитие крови, кропление кровью, все это не обозначает подъятия Христом греха. Смотря на Христа в мирной жертве, мы не видим Его несущим на Себе бремя наших грехов, как это выражается в жертве за грех и в жертве за преступление; Он является здесь (уже после подъятия греха) основанием нашего блаженного и мирного общения с Богом. Если бы речь шла о самом подъятии греха, не было бы сказано: "Эта жертва, благоухание, приятное Господу" (сравн. 3,5 с 4,10-12). Но хотя здесь и не идет речи о подъятии греха, эта жертва имеет прямое отношение к тому, кто почитает себя грешником; иначе эта жертва не имела бы для него никакого значения. Чтобы иметь общение с Богом, мы должны "быть во свете"; но как мы можем пребывать во свете? Только в силу драгоценной истины: "Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха" (1 Иоан. 1). Чем более мы пребудем во свете, тем более мы осознаем и почувствуем все, что противоположно этому свету, тем более мы также оценим значение этой крови, вводящей нас в присутствие света. Чем ближе мы будем ходить с Богом, тем более мы познаем "неисследимые богатства Христовы".

Очень важно твердо держаться этой истины: мы имеем доступ в присутствие Божие только как участники Божественной жизни и Божественной правды. Отец мог допустить блудного сына к Своей трапезе только в "лучшей одежде" и во всей полноте усыновления, восстановленного Им. Если бы блудный сын оставался одетым в лохмотья и получил бы место наемника в доме, о нем никогда не пришлось бы нам услыхать трогательные слова: "Станем есть и веселиться, ибо этот сын Мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся" (Лук. 15,23-24). То же случается и со всеми истинно верующими душами. Существование их ветхого человека больше не признается Богом. Бог почитает его мертвым; так следует поступать и им самим. Ветхий человек умер для Бога, умер для веры. С ним следует обращаться как с мертвым, отводя ему место, подобающее ему. Не улучшение нашего ветхого человека приводит нас в присутствие Божие - лишь как обладатели обновленного человека мы получаем доступ к Богу. Не исправлением своей ветхой одежды получил блудный сын место за трапезой своего отца; нет, он сел за нее в одежде, дотоле им не виданной и о которой он прежде и не мечтал. Он не принес с собой этой одежды из "дальней стороны"; не приобрел он ее себе также и на пути в отчий дом. Блудный сын не сделал ее сам и даже не помог кому-либо приготовить ее для себя; отец одел его в эту одежду и радовался, видя его так роскошно одетым. А затем уже они вместе сели за стол, чтобы есть "откормленного теленка".

Я подхожу теперь к рассмотрению "закона о мирной жертве", в котором мы встречаем нечто новое и исполненное великого значения. Приведу целиком весь этот закон: "Вот закон о жертве мирной, которую приносят Господу. Если кто в благодарность приносит ее, то при жертве благодарности он должен принести пресные хлебы, смешанные с елеем, и пресные лепешки, помазанные елеем, и пшеничную муку, напитанную елеем, хлебы, смешанные с елеем. Кроме лепешек пусть он приносит в приношение свое квасной хлеб, при мирной жертве благодарной. Одно что-нибудь из всего приношения своего пусть принесет он в возношение Господу; это принадлежит священнику, кропящему кровью мирной жертвы. Мясо мирной жертвы благодарности должно съесть в день приношения ее; не должно оставлять от него до утра. Если же кто приносит жертву по обету, или от усердия, то жертву его должно есть в день приношения, и на другой день оставшееся от нее есть можно. А оставшееся от жертвенного мяса к третьему дню должно сжечь на огне. Если же будут есть мясо мирной жертвы на третий день, то она не будет благоприятна. Кто ее принесет, тому ни во что не вменится; это осквернение, и кто будет есть ее, тот понесет на себе грех. Мяса сего, если оно прикоснется к чему-либо нечистому, не должно есть, но должно сжечь его на огне, а мясо чистое может есть всякий чистый. Если же какая душа, имея на себе нечистоту, будет есть мясо мирной жертвы Господней, то истребится душа та из народа своего. И если какая душа, прикоснувшись к чему-нибудь нечистому, к нечистоте человеческой, или к нечистому скоту, или к какому-нибудь нечистому гаду, будет есть мясо мирной жертвы Господней, то истребится душа та из народа своего" (Лев. 7,11-21).

Очень важно усвоить себе разницу между грехом во плоти, и грехом на совести. Смешивая два этих понятия, мы лишаемся душевного мира и силы для служения Богу. Внимательное изучение 1 Иоан. 1,8-10 прольет много света на этот вопрос, понять который так необходимо для составления себе ясного представления как о всем учении о мирной жертве, так и о ее особенностях, рассматриваемых нами. Никто так хорошо не осознает живущего в нем греха, как человек, ходящий во свете. "Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас." В предыдущем стихе мы читаем: "Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха" (1 Иоан. 1,7-8). Здесь отмечена и установлена разница между грехом в нас и грехом на нашей совести. Предполагать, что грех еще лежит на верующем в присутствии Божием - значит сомневаться в силе крови Иисуса и отрицать истину Слова Божия. Если кровь Иисуса Христа может полностью очищать от греха, совесть верующего полностью от него очищена. Так нам представлен этот вопрос в Слове Божием, и мы всегда должны помнить, что от Самого Бога нам надлежит познавать, какими глазами Он смотрит на верующую душу. Мы более расположены исповедовать Богу, что мы из себя представляем сами по себе, чем узнавать от Него, чем Он соделал нас во Христе. Мы, другими словами, более заняты собственными мнениями о себе, чем откровением Бога о Себе Самом. Бог основывает Свое откровение на том, что Он есть Сам по Себе и что Он совершил во Христе. Это откровение воспринимается верою и становится для души источником глубокого мира. Откровение Божие - это одно, чувства же мои относительно меня самого - нечто совсем другое.

Но то же Слово, которое говорит нам, что на нас более не лежит грех, с не меньшей силой и ясностью также говорит нам, что грех, однако, живет в нас. "Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас." Каждый человек, имеющий "истину в себе", познает, что он имеет в себе и "грех"; потому что истина открывает все так, как оно есть на самом деле. К чему же мы призваны? В могуществе обновленного естества мы получаем преимущество жить таким образом, чтобы грех, живущий в нас, не проявлялся в виде грехов. Положение верующего - положение победы и свободы. Он не только избавлен от вины греха, но и освобожден от преобладания греха в его жизни. "Зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху. Ибо умерший освободился от греха. Итак да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы вам повиноваться ему в похотях его... Грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, но под благодатью" (Рим. 6,6-14). Грех со всем присущим ему безобразием кроется во плоти, но верующий "умер для греха". Каким образом? Он умер во Христе. По своему природному естеству он был мертв во грехе. Благодатью он умер для греха. Какое право можно иметь на умершего? Никакого. Христос "умер однажды для греха", и верующий умер в Нем. "Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос, воскресши из мертвых, уже не умирает; смерть уже не имеет над Ним власти. Ибо если Он умер, то умер однажды для греха; а что живет, то живет для Бога" (Рим. 6^9-10). К чему же это приводит верующих? "Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем." Таково неизменное положение верующего в очах Божиих. Он получает, таким образом, святое преимущество господствовать над грехом и освобождаться от него, хотя грех еще и живет в нем.

Но что же в таком случае делать, если кто-либо согрешит? На этот вопрос богодухновенный апостол дает самый ясный ответ, ответ несказанно благословенный: "Если (мы) исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды" (1 Иоан. 1,9). Исповедование грехов умиротворяет совесть. Апостол не говорит: "Если мы попросим прощения, Бог достаточно благ и милосерд, чтобы простить нас." Ребенку отрадно, конечно, доверить свои нужды отцу, отрадно исповедовать ему свою немощь, признаться ему в своем безумии, в своих промахах и ошибках. Все это верно, как верно и то, что наш Отец достаточно нежен и милосерден, чтобы венчать милостью всю слабость, все неведение Своих детей; но, хотя все это так, Дух Святой устами апостола говорит нам, что "если мы исповедуем грехи наши, Бог, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши." Итак, Бог желает, чтобы мы исповедовали грехи наши. Христианин, согрешивший в мысли, слове или действии, может молиться в течение многих дней и месяцев, прося Бога простить ему его грехи, и все-таки не иметь уверенности, о которой говорится в 1 Иоан. 1,9, что он прощен; стоит ему, однако, искренне исповедовать свой грех пред Отцом, как он верою получает удостоверение, что он всецело прощен и полностью очищен от своего греха.

Существует великая разница между молитвою о прощении и исповедованием грехов, все равно, рассматриваем ли мы эти вопросы в связи с характером Божиим и с жертвою Христовою, или же в связи с состоянием нашей души. Конечно, иногда молитва верующего заключает в себе если не по форме, то по смыслу исповедование греха, каков бы он ни был; в этом случае молитва равносильна исповедованию грехов. Мы, однако, хорошо поступаем, если во всем, что мы думаем, говорим или делаем, мы точно придерживаемся Священного Писания. Очевидно, что говоря об исповедовании грехов, Дух Святой не подразумевает под этим словом молитвы. Также очевидно, что Ему известно, что исповедование грехов отличается особенными духовными свойствами и приводит к практическим результатам, не присущим молитве. Постоянно приходя к Богу только за прощением грехов, христианин доказывает этим свое непонимание, каким образом Бог явил Себя в лице и деле Христа, в какие условия поставлен верующий жертвою Христовою и каким Божественным путем совесть освободилась от бремени и очистилась от нечистоты греха.

Посредством креста Бог получил полное удовлетворение за все грехи верующей души. На этом кресте совершилось полное искупление всех мельчайших грехов, любой тени греха, живущего в плоти верующего или обременявшего его совесть. Поэтому Бог уже более не требует искупления грехов. Его сердце уже исполнено благоволения ко всякому верующему. Нам не приходится умолять Его оказаться "верным и праведным" после того, как Его верность и праведность с такою славою обнаружились, проявились и нашли удовлетворение в смерти Христа. Наши грехи никогда не могут более прийти на память Богу, потому что Христос понес и снял их; Он встал Сам на их место. Но если мы согрешаем, наша совесть сознает это, она не может не почувствовать этого; да, Дух Божий заставит нас страдать от этого. Он не допустит присутствия в нашем сердце самой незначительной греховной мысли; Он непременно осудит ее.

Что же? Нашел ли доступ в присутствие Божие совершенный нами грех? Предстал ли он пред лицом Божиим в чистом свете Его святилища? Боже сохрани! Ходатай наш там: там "Иисус Христос, Праведник": Он сохранит для нас во всей неприкосновенности положение, дарованное нам Богом. Но, будучи не в силах изменить мыслей Божиих о нас, грех влияет на наши мысли о Боге. [Читатель понимает, что этот вопрос, конечно, нимало не умаляет значения важной и практической истины, изложенной в Иоан 14,21-23, не отрицает, что Отец особенно благоволит к Своим послушным чадам, верные чада Божий в особенности пользуются благословенным общением с Отцом и Сыном Да запечатлеет Дух Святой эту истину во всех сердцах.] Не имея доступа в присутствие Божие, грех тем не менее может оказать на нас самое печальное, самое унизительное действие. Не имея возможности скрыть Ходатая от очей Божиих, он может скрыть Его от наших глаз. Подобно темной и густой туче, грех сгущается на нашем горизонте, так что наши души не могут пребывать в свете лица Отца нашего. Он не может порвать наших отношений с Богом, но может нарушить общение, основанное на этих отношениях. Что же нам остается делать? На это нам отвечает Слово Божие: "Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, просит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды." Исповедование снимает бремя с нашей совести; сладкое сознание нашего усыновления возвращается к нам; темная туча рассеивается; леденящее и иссушающее душу недоверие удалено; наши мысли о Боге восстановлены. Таков Божественный прием восстановления души, и мы поистине можем сказать, что сердце, испытавшее на собственном опыте, что значит придавать значение исповедованию грехов, тем более оценит Божественную силу слов Апостола: "Дети мои! сие пишу вам, чтобы вы не согрешали" (1 Иоан. 2,1). Существует, кроме того, способ молитвы о прощении грехов, показывающий, что при этом упускается из виду непоколебимое основание прощения, положенное жертвою креста. Прощая грехи, Бог должен при этом оставаться "верным и праведным". Но, конечно, и самые искренние, и самые горячие наши молитвы не могут сделаться основанием верности и праведности Божией для прощения нам грехов. Ничто, кроме крестного подвига, не может совершить этого. Именно чрез него обнаружились верность и праведность Божий как в непосредственном отношении к соделанным нами грехам в отдельности, так и по отношению к корню греха в нашей плотской природе. Бог на древе уже осудил наши грехи в Личности Распятого за нас; исповедуя же наши грехи, мы осуждаем самих себя. Исповедание грехов необходимо для получения чувства Божественного прощения и восстановления души. Самый незначительный грех, не исповеданный и не осужденный нашей совестью, тотчас же полностью нарушит наше общение с Богом. Грех, живущий в нас, может и не оказывать на нас этого действия; но если мы допускаем, чтобы грехи тяготели на нас, мы не можем пребывать в общении с Богом. Он так очистил нас от наших грехов, что мы имеем доступ к Нему; и пока мы пребываем в свете лица Его, грех не смущает нас. Но лишь только мы от Него удаляемся, лишь только мы согрешаем, хотя бы мысленно, наше общение с Богом немедленно прекращается, пока исповеданный нами грех снова не снимается Им с нас. Все это, мне почти не приходится об этом напоминать, основано единственно на совершенной жертве и праведном заступничестве за нас Господа Иисуса Христа.

Что касается разницы, существующей между молитвою и исповедованием греха по отношению к состоянию нашего сердца и по отношению к сознанию всей гнусности греха, эта разница не поддается даже оценке с нашей стороны. Несравненно легче просить Бога вообще простить нам наши грехи, чем их исповедовать. Исповедуя свои грехи, мы сам и себя осуждаем; прося у Бога прощения грехов, мы это делаем не всегда. Одного этого уже достаточно для понимания указанной нами разницы. Осуждение самого себя есть одно из драгоценнейших и наиболее спасительных преимуществ христианской жизни; поэтому все, ведущее нас к осуждению самих себя, должно быть особенно дорого всякому искреннему христианину.

Разница между просьбой простить и признанием в своем грехе беспрестанно проявляется в наших отношениях с детьми. Если ребенок сделал что-либо дурное, ему гораздо легче попросить у своего отца прощения, чем открыто и не щадя себя исповедать свой грех. Прося прощения, ребенок может находить много причин, могущих умалить чувство его вины; в душе он может думать, что, в сущности, он не заслуживает особенного порицания, хотя и считает нужным просить прощения у своего отца; при исповедании же греха он имеет в виду только одно - осуждение самого себя. Прося, кроме того, прощения, ребенок, главным образом, руководствуется желанием избавиться от последствий совершенного им зла; рассудительные же родители всегда постараются выяснить всю глубину зла, что возможно лишь при чистосердечном исповедании проступка и исследовании самого себя. Так же Бог поступает и со Своими чадами, впадающими в грех: Ему угодно, чтобы всякий грех был принесен пред Его лицо и всецело осужден нами. Он желает, чтобы мы не только страшились последствий греха, которые действительно очень пагубны; но Он желает, чтобы мы еще и ненавидели сам грех, потому что он ненавистен в очах Божиих. Если бы, совершая грех, мы могли получать прощение, только прося его у Бога, с одной стороны, сознание греха и отвращение к нему не тяготили бы нас в такой мере; с другой стороны, в этом случае мы не могли бы придавать такое высокое значение общению с Богом. Нравственное влияние всего этого как на наше духовное настроение вообще, так и на все наше поведение, и на повседневное наше хождение, должно быть очевидно всякому опытному христианину. [Случай с Симоном волхвом, описанный в Деян 8, может показаться непонятным читателю. Но вполне очевидно, что человек, "исполненный горькой желчи и находившийся в узах неправды", не может служить примером для детей Божиих. Случай этот не имеет ничего общего с 1 Иоан. 1,9. Симон не считал Бога Отцом своим и, следовательно, не был предметом заступничества Христа. Считаю нужным прибавить, что вопрос о молитве Господней нисколько не относится к вышесказанному. Я не желаю выходить из рамок рассматриваемого нами факта. Мы должны избегать склонности налагать на кого-либо бремя. Душа может взывать к Богу во всякое время, прося у Него все потребное ей. Господь всегда готов услышать ее и исполнить ее прошение.]

Весь этот непрерывный ряд размышлений тесно связан и полностью оправдывается двумя принципами, выраженными в "законе о мирной жертве".

В Лев. 7,13 мы читаем: "Пусть он приносит в приношение свое квасной хлеб, при мирной жертве"; однако в 20-м стихе говорится: "Если же какая душа, имея на себе нечистоту, будет есть мясо мирной жертвы Господней, то истребится душа та из народа своего." Здесь мы имеем ясное представление о грехе в нас и искуплении греха за нас. "Закваска" была позволена в знак того, что грех жил в природном естестве приносившего жертву. "Нечистота" не была допускаема, потому что на совести этого человека не должно было быть никакого греха. Если существует грех, не может быть и речи об общении.

Для истребления греха, который Бог видит в нас, Он даровал нам кровь искупления; вот почему о квасном хлебе мирной жертвы говорится следующее: "Одно что-нибудь из всего приношения своего пусть принесет он в возношение Господу; это принадлежит священнику, кропящему кровью мирной жертвы." (ст. 14). Другими словами, "закваска" в природном естестве приносившего жертву уравновешивается "кровью" жертвы. Священник, которому принадлежал "квасной хлеб", должен был кропить кровью жертвы. Бог навеки удалил от нас наши грехи. Хотя грех еще и живет в нас, взоры Божий покоятся не на нем. Бог видит только жертвенную кровь; вот почему Он может долго терпеть нас и вступать в тесное общение с нами. Но если мы дозволяем греху, живущему в нас, принять вид "грехов", тогда необходимыми являются исповедание греха, прощение и очищение, прежде чем мы сможем вкушать мясо мирной жертвы. Истребление приносящего жертву ради оказавшейся на нем нечистоты теперь соответствует отлучению верующего от общения с Богом из-за неисповеданных им грехов. Искать общения с Богом, оставаясь под бременем наших грехов, значило бы иметь кощунственную мысль, что Бог может уживаться с грехом. "Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжем и не поступаем по истине" (1 Иоан. 1,6).

При свете этой истины мы легко поймем, в какое заблуждение мы впадаем, думая, что быть занятым нашими грехами - значит быть особенно духовным. Может ли грех, могут ли грехи когда-либо сделаться основанием или силою нашего общения с Богом? Конечно, нет. Напротив, мы только что видели, что до тех пор, пока грех стоит пред нами, наше общение с Богом нарушено. Общение может существовать лишь при нашем пребывании "во свете"; греха же в свете, несомненно, быть не может. Там ничего не видно, кроме крови, искупившей наши грехи и сблизившей нас с Богом, кроме Ходатая, пребывающего с нами. Грех навеки удален с высоты, на которую мы вознесены, чтобы пребывать в святом общении с Богом. Что было основанием общения отца с блудным сыном? Было ли то жалкое рубище последнего? Или, быть может, рожки из дальней стороны? Нисколько. Ничто из принесенного сыном не имело значения. "Откормленный телец", усмотренный любовью отца, составлял их трапезу. То же относится к Богу и ко всякому истинному христианину. Они вечеряют вместе, питаются святым и возвышенным воспоминанием о Том, Чья драгоценная кровь навеки соединила их вместе, в свете, который никакой грех никогда не может омрачить. Не будем также воображать, что, постоянно вглядываясь и углубляясь в свои грехи, этим мы проявляем или развиваем в себе смирение. Не сообщая нам святости, это только сделало бы наш характер мрачным и меланхоличным; глубокое смирение истекает из иного источника. Когда в блудном сыне проявилось высшее смирение? Тогда ли, когда он "пришел в себя", или же когда он очутился в объятиях своего отца и вошел в его дом? Не очевидно ли, что благодать, возносящая нас на самые большие высоты общения с Богом, одна лишь способна довести нас и до глубочайшего смирения? Это вполне естественно. Смирение, производимое в нас прощением наших грехов, всегда будет глубже смирения, вызываемого в нас сознанием наших грехов. Первое вводит нас в общение с Богом; второе имеет дело с моим личным "я". Чтобы пребывать в истинном смирении, необходимо ходить с Богом с проникновенным сознанием дарованного нам пред Ним сыновнего положения. Он сделал нас Своими детьми; оставаясь в положении Его детей, мы пребудем в смирении.

Прежде чем закончить эту часть нашего изучения, я хочу остановиться на вопросе о трапезе Господней, которая, составляя одно из важнейших действий общения Церкви с Богом, может также быть рассмотрена в связи с мирною жертвою. Истинное вкушение трапезы Господней всегда будет стоять в зависимости от понимания ее благодарственного значения. Это высшее проявление нашего благодарения Богу - благодарения за принесенную на кресте жертву. "Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение тела Христова?" (1 Кор. 10,16). Вот почему душа, обремененная тяжким бременем своих грехов, не может духовным образом приступать к трапезе Господней: ее празднование свидетельствует о полном уничтожении греха смертью Христа. "Смерть Христову возвещает, доколе Он придет" (1 Кор. 11,26). Смерть Христова, по суждению веры, есть конечная точка всего присущего нам ветхого естества; если же эта трапеза "возвещает" эту смерть, она является напоминанием о том славном факта, что бремя греха верующего было понесено Тем, Кто навек снял его. Она возвещает, что узы наших грехов, некогда тяготившие нас, навек порваны смертью Христа и никогда уже не смогут связать нас. С чувством радостной победы мы приступаем к этой трапезе. Мы оборачиваемся назад, останавливая свой взор на кресте, где сражение было дано и выиграно; и в то же время мы взираем вперед на славу, в которую войдем, и на совершенные и вечные последствия Христовой победы.

Правда, в нас самих еще живет закваска, но на нас нет никакой нечистоты. Мы должны не углубляться в созерцание наших грехов, а обращать наш взгляд к Тому, Кто вознес их на крест и Кто навсегда снял их с нас. Мы не должны "обманывать самих себя" ложным предположением, что в нас нет греха; но в то же время мы не должны и отрицать истину Слова Божия и силу крови Христовой, отказываясь от драгоценной истины, что грех более не тяготит нас, потому что "кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха". Прискорбно видеть, как многие, именующие себя христианами, неверно судят о значении трапезы Господней. Как этот, так и многие другие факты доказывают нам, до какой степени искажаются самые простые Евангельские истины. И всякий раз, когда эта трапеза вкушается не на основании уверенности в спасении души, не из сознания прощения грехов и освобождения от них, душа погружается во тьму. Символ совершенного искупления становится средством его достижения. Так неправильно понимаются установления Божий, так погружаются души во мрак, смущение и заблуждение.

Как не похоже на все это свидетельство чудной мирной жертвы! Эта последняя, по своему прообразному значению, показывает нам, что, как только кровь была пролита, Бог и человек, принесший жертву, могли сообща в блаженном и мирном общении питаться этой жертвою. Мир основывался на крови; на этом же основании совершалось и общение. Малейшее сомнение в действительности благоволения Божия для мира наносило смертельный удар общению человека с Богом. Если мы прилагаем излишние усилия к заключению мира с Богом, мы становимся чуждыми общению с Ним и служению Ему. Если пролитие крови мирной жертвы еще не совершилось, мы не можем питаться ни "грудью потрясения", ни "плечом возношения". С другой стороны, если кровь была пролита, мир уже заключен. Бог Сам заключил его; для веры этого достаточно; и, следовательно, верою мы имеем общение с Богом в свете и радости совершившегося искупления. Мы приобщаемся к радости Самого Бога о деле, сотворенном Им. Мы питаемся Христом во всей полноте и во всем блаженстве, связанных с присутствием Божиим.

Этот факт находится в непосредственной связи с знаменательной истиной, выраженной в "законе о мирной жертве" и стоит в зависимости от нее. "Мясо мирной жертвы благодарности должно съесть в день приношения ее; не должно оставлять от него до утра." Это значит, что общение человека с Богом не должно ничем отделяться от жертвы, на которой оно основывается. Пока духовная сила поддерживает нашу связь с жертвой, наше общение, наше поклонение благоугодны и желательны Богу; это непременное условие нашего общения с Богом. Мы должны с памятованием об этой жертве сообразовывать все наши понятия, влечения нашего сердца, весь наш душевный опыт. Это сообщает силу и прочность нашему служению Богу. Ища общения с Богом, сердца наши вначале часто действительно заняты Христом; но вскоре мы начинаем отвлекаться тем, что делаем или говорим, или мы заняты мыслью о людях, слушающих нас; этим путем мы оскверняем нашу жертву. Это торжественное предостережение для нас; оно должно сделать нас осмотрительными. Начиная в духе, мы можем кончить по плоти. Мы должны всегда опасаться удлинить хотя бы на минуту то дело, от которого в данный момент отступила сила Духа Божия; потому что Дух Святой будет всегда направлять наш духовный взор исключительно на одного Христа. Если Дух Святой внушает нам только "пять слов" благоговейной молитвы и благодарности Богу, произнесем эти пять слов и замолчим. Если мы скажем больше этого, мы, говоря прообразным языком, вкушаем мясо жертвы долее определенного для этого времени; наши слова не только не вознесутся к Богу, жертва не только не будет "благоприятна", - это еще будет "осквернением" (гл. 7,15.18). Будем помнить это, будем осторожны. Это не должно, однако, смущать нас. Бог хочет, чтобы мы были ведомы Духом Святым и, следовательно, чтобы наше поклонение Ему было исполнено Христа. Он может принять только Божественное; потому Он и желает, чтобы мы приносили Ему только Божественное.

"Если же кто приносит жертву по обету, или от усердия, то жертву его должно есть в день приношения; и на другой день оставшееся от нее можно есть" (гл. 7,16). Когда душа от избытка усердия возносится к Богу, это благоговейное поклонение Богу производится большею мерою духовной силы, чем когда оно истекает просто из благодарности за какую-либо единичную милость Божию. При получении особенно знаменательного доказательства благоволения Господа душа тотчас же возносит Богу хвалу. В этом случае благодарность вызывается этой милостью, связана именно с этой милостью, какова бы она ни была, и дальше этого не идет. Но когда Дух Святой производит добровольную или особенно глубокую благодарность в сердце, хвала Богу будет продолжительнее; во всяком случае, духовное служение Богу всегда будет тесно связано с драгоценной кровью Христовой.

"А оставшееся от жертвенного мяса к третьему дню должно сжечь на огне. Если же будут есть мясо мирной жертвы на третий день, то она не будет благоприятна. Кто ее принесет, тому ни во что не вменится; это осквернение, и кто будет есть ее, тот понесет на себе грех" (гл. 7,17-18). Только имеющее непосредственную связь со Христом благоугодно Богу. Усердное внешне служение Богу часто бывает лишь возбуждением и выражением душевных чувств. Часто видимая набожность на самом деле является лишь плотским ханжеством. Душа может подпадать под влияние разнообразия богослужения, увлекаться роскошью и великолепием обрядов, пением и обстановкой, богатым облачением, благолепием одежд и различными другими привлекательными сторонами видимого богослужения, и в то же время она может оставаться духовно равнодушной. Часто случается, что, вкусы, возбужденные и находящие себе удовлетворение в пышных обрядах, нашли бы себе еще более подходящую пищу в опере или концерте.

Желающие помнить, что "Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине" (Иоан. 4), должны остерегаться всего этого. Многое из того, что именует себя религией, принимает в наши дни необыкновенно привлекательный вид. Отрекаясь от средневековой грубости, человек прибегает к помощи утонченных современных вкусов, к источникам культуры нашего просвещенного века. Он широко пользуется услугами скульптуры, музыки, живописи, и все это успокоительно действует на многие духовно не пробужденные души; их пробуждение будет ужасно; ужасен будет их страх пред смертью, судом и озером огненным. В такие сети впадает душа, отвращающая свое ухо от голоса Небесной Премудрости.

Остерегайся всего этого, читатель. Твое служение Богу да будет нераздельно связано с Христовым крестным подвигом. Христос да будет основанием и проводником, Дух же Святой - силою твоею. Наблюдай за тем, чтобы внешние действия твоего поклонения Богу полностью сообразовались с горящей в тебе внутренней духовной силой. Только молитвенная бдительность убережет тебя от этого. Особенно трудно проследить и бороться с этими тайными настроениями души. Начиная петь гимн хвалы Богу в полноте духовной силы, по нашей духовной немощи, мы, еще не дойдя до его конца, можем впасть в зло, соответствующее вкушению ветхозаветной мирной жертвы в третий день после ее принесения. Только тесное общение с Господом Иисусом предохранит тебя от этого. Если мы в благодарность за какую-либо полученную милость возносим наши сердца к Богу, будем делать это в силе имени и жертвы Христовой. Если наши души приносят Богу "добровольную жертву хвалы", да совершится это в силе Духа Святого. Этим путем наше служение Богу приобретет свежесть, благоухание, глубину и нравственную высоту, являющиеся последствиями того, что мы имеем Бога Отца нашей целью, Бога Сына - основанием, и Духа Святого - силою нашего служения.

Да будет это так, Господи, для всех, чтущих Тебя, пока мы телом, душою и духом не перенесемся в безопасность Твоего вечного присутствия, где будем защищены от всякого пагубного влияния поврежденной религиозности и всех препятствий, которые мы встречаем на этом пути, живя в греховном и смертном теле.

Примечание. Интересно отметить, что хотя мирная жертва занимает третье место в ряду других жертв, однако закон о ней дан нам после всех других. Это обстоятельство не лишено своего значения. Ни в одной жертве не представлено с такой полнотой общение человека с Богом, как именно в этой жертве. В жертве всесожжения идет речь о Христе, приносящем Самого Себя в жертву Богу. В жертве хлебного приношения мы видели совершенство человеческого естества Христа. В жертве за грех мы видим Христа, всецело уничтожающего грех в корне. В жертве повинности мы находим полное и совершенное удовлетворение за все грехи нашей нынешней жизни. Ни в одной из этих жертв, однако, нет речи об общении с Богом приносящего жертву. Выяснение этого вопроса должно было составить задачу "жертвы мирной", и этим, я полагаю, объясняется место, отведенное закону об этой жертве. Он выражен после всех остальных, доказывая нам этим, что, когда идет речь о питании души Христом, она призвана насыщаться Христом во всей Его полноте, Христом, явленным во всевозможных периодах Его жизни, чертах Его характера, Его личности, Его дела, Его Божественного служения. Доказывает это также и то, что, когда мы навеки покончим с грехом и грехами, мы будем насыщаться Христом и питаться Им во веки веков. Наше изучение жертв было бы, по моему мнению, неполным, если бы мы упустили из виду эту столь важную истину. Если бы "закон о мирной жертве" был дан рядом с описанием самой жертвы, он должен был бы следовать непосредственно после жертвы хлебного приношения; вместо этого мы видим, что прежде даются закон о жертве повинности и закон о жертве за грех, в заключение же дан закон о жертве мирной.

Рассмотрев жертвы "приятного благоухания Господу", мы подходим теперь к "жертвам за грех". Было два вида жертв этого рода: жертвы за грех и жертвы повинности. К первым относились три вида жертв: прежде всего жертва за "священника помазанного" и жертва за "все общество". Обе этих жертвы сходны по своему уставу и сопровождавшим их обрядам (сравн. стихи 3-12 со стихами 13-21). За кого бы эта жертва ни приносилась - за представителя общества или за само общество, последствия ее были одни и те же. Как в том, так и в другом случае были обязательны три условия: святилище Божие среди общества, благоговейное поклонение Богу всего общества и сокрушение совести согрешившего. Ввиду того, что все эти три условия были в зависимости от крови, в первой из этих жертв за грех, кровь, мы видим, применялась трояко. Ею семь раз совершалось кропление пред Господом, "пред завесою святилища". Это устанавливало отношения Иеговы с народом и Его жилище среди него. Далее мы читаем: "И возложит священник крови тельца пред Господом на роги жертвенника благовонных курений, который в скинии собрания" (ст. 7). Это делало возможным поклонение Богу всего общества. Возложение крови на "золотой жертвенник" было истинным основанием служения израильтян Богу; дым фимиама и его благоухание теперь могли постоянно возноситься к Богу. Наконец: "А остальную кровь тельца выльет к подножию жертвенника всесожжения, который у входа скинии собрания." Здесь мы видим восполнение нужд совести каждого человека в отдельности, потому что всякий имел доступ к медному жертвеннику. Это было место, на котором Бог встречал грешника.

В двух других видах этой жертвы за какого-либо "начальника" или кого-либо "из народа" речь шла о совести отдельной личности, потому кровь там применялась одним способом. Она вся "выливалась к подножию жертвенника всесожжения" (сравн. ст. 7 со ст. 25,30). Во всем этом сквозит Божественная определенность, требующая всего внимания со стороны читателя, если он желает усвоить чудесные подробности этого прообраза.

[Между жертвою за грех "начальника" и жертвою за кого-либо "из народа" разница заключается в том, что в первом случае в жертву приносилось животное "мужского пола", а во втором - животное "женского пола". Грех одного из начальствующих мог, конечно, иметь более пагубное последствие, чем грех заурядного человека из народа: потому требовалось особенно могущественное применение жертвенной крови. В 5-й гл. в 13-м ст. мы встретим случаи, требовавшие еще более слабого применения жертвы за грех - случаи произнесения проклятия или прикосновения к чему-либо нечистому; тогда в жертву за грех допускалось приносить даже "десятую часть ефы пшеничной муки" (см. гл. 5,11-13). Какая разница в принесении в жертву за грех начальника козла и в жертве горсти муки неимущего человека! И, однако, и в том, и в другом случае сказано одно и то же слово: "И прощено будет ему."

Читатель легко заметит, что гл. 5,1-13 составляет часть 4-й главы. Обе они говорят об одном и том же и заключают в себе учение о жертве за грех во всех ее применениях, начиная с козла и кончая горстью муки. Каждый вид жертв обозначается словами: "И сказал Господь Моисею, говоря." Главы, относящиеся к описанию жертв приятного благоухания (гл. 1-3), начинаются словами: "И воззвал Господь к Моисею." Эти вступительные слова далее не встречаются до гл. 4,1, где они обозначают жертвы за грех. Далее мы находим их в гл. 5,14, где они вводят нас в описание жертв за преступление или ошибку "против посвященного Господу"; еще мы находим их в гл. 6,1, и здесь они вводят нас в описание жертв за преступления, совершенные против ближнего.

Удивительная простота сказывается в этом распределении жертв. Что же касается различных степеней жертв разного порядка, что бы в жертву ни приносилось, - будет ли то "козел", "агнец", "коза", "птица" или "горсть муки" - все это является различными применениями одной и той же великой истины.]

Действие греха отдельной личности сказывалось только на совести этого лица. Грехи одного из "начальников" или "кого-либо из народа" не могут оказать воздействия на "жертвенник благовонного курения", место служения священнослужителя. Не мог он также достичь и "завесы святилища" - священного предела жилища Божия среди народа Господня. Это заслуживает внимательного рассмотрения. Мы никогда не должны поднимать вопрос о грехе или падении отдельных личностей в месте, предназначенном для общественного богослужения. Этот вопрос должен быть разрешен там, где каждому из нас открыт доступ к Богу. Многие погрешают в этом отношении. Они приходят в места священного поклонения Богу с совестью, омраченною грехом; этим они ослабляют и нарушают гармонию духовного общественного служения Богу. Следовало бы тщательно наблюдать за этим и остерегаться этого. Приходится постоянно бодрствовать, чтобы наша душа всегда пребывала во свете. При наших падениях - увы! - часто повторяющихся в нашей жизни, прежде всего будем иметь дело с Богом наедине, втайне, с тем, чтобы не нарушить истинного богослужения, не расстроить духовного настроения молящихся, и чтобы истинное положение собравшихся было ясно явлено всякой душе.

Отметив все три степени жертвы за грех, теперь рассмотрим основные принципы первой из них. Делая это, мы составим себе более или менее ясное представление о принципах и остальных видах этой жертвы. Но прежде чем приступить к этому изучению, мне хочется обратить особое внимание моих читателей на очень важный пункт, изложенный в Лев. 4,2. Там говорится: "Если какая душа согрешит по ошибке"... Это одна из драгоценнейших истин, связанных с искуплением, совершенным Господом Иисусом Христом. Углубляясь в созерцание этого искупления, мы находим в нем нечто гораздо большее, чем простое удовлетворение совести, как бы утонченно чутка эта совесть ни была. Мы имеем еще и преимущество видеть в нем подвиг, полностью удовлетворивший все требования Божественной святости, Божественной правды, Божественного величия. Святость жилища Божия и основание общения Бога с Его народом никогда не могли руководствоваться уровнем человеческой совести, как бы высок этот уровень ни был. Человеческая совесть упустила бы из виду очень многое; многое ускользнуло бы от человеческой прозорливости; человеческое сердце допустило бы многое, чего не потерпел бы Бог; все это встало бы между человеком и Богом, мешало бы подойти человеку к Богу и служить Ему. Вот почему, если бы искупление Христово применялось только к грехам, которые человек может понять и осознать, мы были бы удалены от истинного источника мира. Мы должны понять, что грех был искуплен согласно правосудию Божию, что требования Господня престола получили полное удовлетворение, что грех, рассмотренный в свете непоколебимой святости Божией, был божественно осужден. Вот что дает прочный мир душе. Как за грехи, совершенные по ошибке и по неведению, так и за сознательные грехи верующего Христом внесен полный выкуп. Согласно оценке Божией, жертва Христова становится основанием усыновления и общения верующей души с Богом.

Ясное понимание этого факта имеет для нас большое значение. Только усвоив себе эту сторону искупления, мы сможем иметь непоколебимый мир в сердце; только это даст нам понять всю широту и полноту дела Христова, понять истинный характер связанного с ним отношения к Богу. Бог знал, что необходимо для того, чтобы человек мог устоять в Его присутствии; и все нужное для этого совершилось на кресте. Никогда нельзя было бы создать общение между Богом и человеком, если бы Бог не покончил с грехом путем, избранным Им Самим; потому что, если бы даже человеческая совесть и получила удовлетворение, человек всегда бы, сомневаясь, спрашивал себя: "Удовлетворен ли Бог?" И при каждом отрицательном ответе на этот вопрос общение прекращалось бы. [Мне особенно важно упомянуть здесь, что речь идет все время только об искуплении. Христианин, конечно, знает, что для непрерывного общения с Богом необходимо иметь "Божественное естество". Для приближения к Богу мне необходимо иметь не только право на это, но и обновленную "природу", способную желать этого приближения. Душа, "верующая во имя Единородного Сына Божия", имеет и то, и другое (см. Иоан. 1,12-13; 3,36; 5,24; 20,31; 1 Иоан 5,11-13).] Сердце постоянно ставило бы себе на вид, что в мелочах нашей жизни обнаруживается многое, несовместимое со святостью Божией. Правда, большую часть этих грехов мы совершаем "по ошибке", но это не изменяет отношения к ним Святого Бога, потому что Ему все известно. Отсюда возникли бы сомнения, опасения, постоянный страх. Все это Бог уничтожает сознанием факта, что грех был искуплен не по "неведению нашему, но по всеведению Божию". Эта уверенность дает великий покой душе и совести. Все требования Божий относительно нас были удовлетворены совершенным Им делом. Сам Бог нашел это средство удовлетворения, и потому чем более духовной чуткости производит в совести верующего Дух Святой чрез посредство Слова Божия, чем более обновленный дух человека постигает, что именно приличествует святилищу Божию, чем более он чувствует, что несовместимо с присутствием Божиим, тем более он проникается сознанием ясности, глубины, силы и великого значения этой жертвы за грех; эта жертва не только отвечает всем тончайшим запросам человеческой совести, но и идет навстречу всем требованиям Божественной святости.

Ничто так не убеждает человека в его неспособности иметь верное представление о грехе, как факт существования "грехов неведения". Как он может иметь суждение о том, чего сам не знает? Как он может управлять по своему усмотрению тем, что даже никогда не вмещалось в рамки его совести? Это совершенно невозможно. Неведение человека относительно пребывания в нем греха показывает его полную неспособность освободиться от греха. Если он не знает греха в себе, как он может от него освободиться? Никак не может. Он так же слаб, как и невежественен. И это еще не все. Сам факт существования "греха по незнанию" или "греха неведения" как нельзя более ясно доказывает всю неуверенность, сопровождающую всякую нашу попытку решения вопроса о грехе, который неприложим к пониманию более высокому, чем то, которое может изойти из самой совершенной человеческой совести. Подобное основание не дает прочного мира. Всегда остается тягостное опасение, что, несмотря на все это, зло продолжает существовать. Если сердце не приведено в состояние продолжительного покоя свидетельством Священного Писания, что неизменные права Божественного правосудия получили свое удовлетворение, всегда будет существовать чувство внутреннего беспокойства; всякое же чувство этого рода мешает нашему служению Богу, нашему общению и нашему свидетельству. Если я еще не покончил с вопросом о грехе, я не могу славить Бога, не могу наслаждаться общением с Ним и с народом Его, не могу быть также верным и благословенным свидетелем Христовым. Надо, чтобы сердце было в покое пред Богом; лишь тогда мы можем поклоняться Ему "в духе и истине". Если грех тяготит мою совесть, сердце должно быть исполнено страха; сердце же, исполненное страха, не может пребывать в проникновенном благоволении. Истинно и благоугодно Богу может служить Ему лишь сердце, исполненное тихого и святого покоя, даруемого кровью Христовой. На том же принципе держатся и наше общение с народом Божиим, наше служение и свидетельство среди людей. Все должно покоиться на основании устойчивого мира; мир же этот истекает из полностью очищенной совести, а очищенная совесть дается сознанием полного прощения грехов, как ведомых, так и неведомых.

Сопоставим теперь жертву за грех с жертвою всесожжения; эти жертвы представляют собою две стороны Личности Господа Иисуса Христа, нимало не имеющие между собою сходства. Но несмотря на эту разницу, это все тот же Христос; поэтому как в том, так и в другом случае жертва была "без порока". Это вполне естественно. С какой бы стороны мы ни углублялись в созерцание Господа Иисуса, это все тот же Святой Божий, совершенный, чистый, непорочный. Хотя в неизмеримой благости Своей Он соблаговолил взять на Себя грех народа Своего, Он и тогда был Христом совершенным и непорочным; только нечестие, внушенное самим дьяволом, могло бы воспользоваться глубиной Его уничижения, чтобы затмить личную славу Того, Кто добровольно так унизил Себя. Высшее совершенство, неизменная чистота и Божественная слава нашего Возлюбленного Господа всецело проявляются как в жертве за грех, так и в жертве всесожжения. В каком бы виде Христос нам ни представлялся, каково бы ни было Его служение, какое бы дело Он ни совершал, с какой бы стороны мы Его ни созерцали, мы всюду видим Божественный блеск Его личной славы.

Что Один и тот же Христос изображен как в жертве всесожжения, так и в жертве за грех, видно из того, что не только в этих двух случаях жертва была "без порока", но и в "законе о жертве за грех" мы читаем: "Вот закон о жертве за грех. Жертва за грех должна быть закалаема пред Господом на том месте, где закалывается всесожжение. Это великая святыня" (Лев. 6,25). Обе эти прообразные тени относятся к одной и той же великой Личности, являя, однако, две совершенно разные стороны Ее дела В жертве всесожжения Христос удовлетворяет требования сердца Божия; в жертве за грех Он идет навстречу глубочайшим запросам души человеческой. Одна представляет нам Христа творящим волю Божию; вторая изображает Его нам берущим на Себя грех человека. В первой мы познаем цену жертвы; во второй убеждаемся в гнусности греха. Вот что следует вообще сказать о двух этих жертвах. Подробное их изучение только все более и более подтвердит изложенное нами учение об этих жертвах.

При изучении жертвы всесожжения мы прежде всего видели, что это была добровольная жертва. "Кто из вас хочет принести..." (Лев. 1,2). [Некоторые скажут, быть может, что выражение "хочет" относится не к жертве, а к ее приносителю, но это нисколько не противоречит вышеизложенному нами учению о жертве, основанному на том, что при описании жертвы всесожжения употреблено в Слове Божием слово, выпущенное при обозначении жертвы за грех. Отнесем ли мы это слово к человеку, приносившему эту жертву, отнесем ли его к самой жертве - оно устанавливает разницу между этими двумя жертвами.] В жертве за грех нет речи о добровольном выборе или желании; этого и следовало ожидать. Это полностью соответствует задаче Духа Святого представить жертву всесожжения жертвою добровольною. Пищей и питьем Христа было творение воли Божией, какова бы эта воля ни была. Он даже никогда не подумал, что содержит в себе чаша, которую Ему дал испить Отец. Ему было достаточно знать, что она Ему приготовлена Отцом. Таков был Господь Иисус, представленный в прообразе жертвы всесожжения. В жертве за грех между тем открывается совершенно другая сторона истины. Этот прообраз являет нам не Христа, по Своему собственному желанию исполняющего волю Божию, а Христа, подъявшего на Себе нечто ужасное, именуемое грехом; Христа, переносящего все страшные последствия греха, самым ужасным из которых было сокрытие от Него лица Божия. Выражения: "добровольно", "хочет", не соответствовали бы здесь цели, которой задается Дух Святой в жертве за грех. Они настолько же были бы неуместны здесь, насколько они божественно гармонируют с описанием жертвы всесожжения. Присутствие и отсутствие этих выражений одинаково божественны, и то, и другое свидетельствует о полной и божественной определенности прообразов книги Левит.

Только что рассмотренная нами разница объясняет или, скорее, примиряет между собою разногласие двух изречений нашего Господа. В первом случае Он говорит: "Неужели мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?" Во втором же: "Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!" (Иоан. 18,11. - Лук. 22,42). Первое из этих изречений было полным осуществлением слов, с которыми Он выступил на Свое служение: "Се, иду исполнить волю твою, Боже Мой!" Оно также представляет нам Христа жертвою всесожжения. Второй возглас Христа относится ко времени, когда Он видел в Себе жертву за грех. Дальше мы увидим, какое это было положение, и что Его ожидало при этом; но для нас интересно и важно видеть учение об этих двух жертвах как бы заключенным в факте, отмеченном одним словом в одной жертве и пропущенном при описании другой жертвы. Если в жертве всесожжения мы видим полную готовность сердца, с которой Христос отдал Свою жизнь на выполнение воли Божией, в жертве за грех мы видим, с какой полной покорностью Он взял на Себя все последствия греха человека. Он с радостью творил волю Божию; Он боялся хотя бы на минуту лишиться присутствия благословенного света лица Божия. Ни одна жертва в отдельности не могла представить эти две стороны Христа. Мы имели нужду в прообразе, являющем нам Того, Кто радостно творил волю Божию; и мы имели нужду в прообразе, изображающем нам Того, святое естество Которого содрогалось пред последствиями вмененного Ему греха. Благодарение Богу, оба этих прообраза мы имеем в двух этих жертвах. Вот почему чем более мы познаем всю глубину преданности сердца Христова Богу, тем лучше мы поймем весь ужас греха, и наоборот. Каждый из этих прообразов содействует большему освещению другого прообраза, и употребление слов "хочет" и "добровольно" при описании только одного из них определяет главную характерную черту каждого из них в отдельности.

Но, быть может, мне возразят: "Не была ли воля Божия на то, чтобы Христос принес Себя в жертву за грех? И, если это так, как мог Он испытывать хотя бы малейшее содрогание при выполнении этой воли?" Конечно, Христос пострадал по вечному предопределению Божию; конечно, Христос с радостью творил волю Отца. Но как следует понимать возглас: "Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!" И не существует ли прообразной тени, изображающей Того, из уст Которого этот возглас вырвался? Подобная прообразная тень, конечно, существует. Если бы между прообразами Моисеевых книг не нашлось прообраза, представляющего Господа Иисуса в нравственном состоянии, охарактеризованном этим возгласом, нам пришлось бы признать это важным пробелом. Мы не находим этого, однако, в жертве всесожжения. Ни одно из обстоятельств, сопровождавших принесение этой жертвы, не могло побудить Господа Иисуса испустить этот возглас. Только жертва за грех представляет нам прообраз Христа, из уст Которого исходит раздирающий душу крик смертельной агонии, потому что одна эта жертва воспроизводит обстоятельства, вызвавшие крик ужаса из глубины Его непорочной души.

Страшная тень креста, бесчестие, проклятие, исчезновение света лица Божия, сопровождающие ее - все это проносилось пред Его духовным взором, и Он не мог вглядываться в эту тень, не испуская возгласа: "О, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня!" Но лишь только Он успел это произнести, и тотчас же Его глубокое повиновение Богу сказалось далее в словах: "Но не Моя воля, но Твоя да будет!" Как горька должна была быть чаша, которая могла вырвать из исполненного беззаветной покорности сердца возглас: "Если бы Ты благоволил пронести ее мимо Меня!" Какая полная покорность, когда сердце, видя чашу столь горькую, могло воскликнуть: "Да будет воля Твоя!"

Рассмотрим теперь прообразное действие "возложения рук". Оно было присуще как приношению жертвы всесожжения, так и приношению жертвы за грех; но в первом случае оно отождествляло человека, приносившего жертву, с жертвою без порока; во втором жертвоприношении это действие обозначало перемещение греха лица, приносившего жертву, на голову приносимой им жертвы. Так это совершалось в прообразе; углубляясь же в созерцание Самого Христа, мы познаем одну из знаменательнейших и наиболее утешительных истин; истину, лучше понимая и осуществляя которую мы исполнились бы миром более устойчивым, чем обыкновенно обретаемый нами мир.

Чему же научает нас действие "возложения рук"? Это выражение в словах: Бог сделал Христа "для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом" (2 Кор. 5,21). Он занял наше положение со всеми свойственными ему последствиями, дабы мы могли обрести Его положение со всеми последствиями, связанными с ним. Бог видел в Нем на кресте жертву за грех, дабы мы могли оказаться праведными пред лицом безграничной святости. Он был исключен из присутствия Божия, потому что чрез возложение рук Он взял на Себя бремя греха; мы могли войти в дом Отчий и в недра Отчий, потому что чрез возложение рук мы обрели праведность. Свет лица Божия должен был скрыться от Него, дабы мы могли пребывать в свете этого Лица. Ему пришлось пережить три часа беспросветного мрака, дабы мы могли пребыть в вечном свете. Он был временно оставлен Богом, дабы мы могли вечно наслаждаться Его присутствием. Все, что мы заслужили в качестве погибших грешников, было возложено на Него, дабы все, заслуженное Им выполнением дела искупления, могло сделаться нашим уделом. Все было против Него, когда Он был вознесен на проклятое древо (Гал. 3,13). дабы ничто не могло быть против нас. Он в случае смерти и осуждения уподобился нам, дабы мы Его жизнью и праведностью вознеслись до Него. Он испил чашу гнева, чашу ужаса, дабы мы могли пить чашу спасения, чашу бесконечной благодати. С Ним поступили по нашим заслугам, дабы нам были вменены Его заслуги.

Такова чудная истина, явленная ветхозаветным обрядом возложения рук. Когда приносивший жертву всесожжения человек возлагал на нее руку, не было больше и речи о том, чем он сам по себе был и чего он заслуживал; что из себя представляла жертва в глазах Божиих - вот что только было важно. Если жертва была без порока, человек, ее приносивший, также был чист пред Богом. Между ними существовало полное тождество. Возложение рук соединяло их в глазах Божиих воедино. Бог смотрел на человека через жертву. То же было и с жертвою всесожжения. Но в жертве за грех, когда человек возлагал руки на голову жертвы, следовало определить, что представлял из себя этот человек в глазах Божиих и чего он заслуживал. Свойства жертвы зависели от человека, приносившего ее. Они представляли из себя одно и то же. Возложение рук на жертву соединяло их воедино. В жертве за грех речь шла о грехе человека, возносившего ее Богу; в жертве всесожжения приносивший ее был принят Богом. В этом заключалась великая разница. Поэтому хотя возложение рук совершалось в обоих случаях, и хотя оно в обоих прообразах указывало на отождествление жертвы с ее приносителем, последствия принесения двух этих жертв были как нельзя более противоположны: Праведный занимал место нечестивого; нечестивый принят Богом в лице Праведного. "Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, Праведник за неправедных" (1 Петр. 3,18). Вот Божественное учение. Нашими грехами Христос был доведен до креста; Христос же приводит нас к Богу. Принятый Богом, воскресший из мертвых, очистивший нас от наших грехов полнотою совершенного Им искупления, Христос силен привести нас к Богу. Он удалил наши грехи из святилища Божия, дабы нас приблизить к нему, даже ввести нас в его святое-святых, утвердив наши сердца, омыв совесть от всякой нечистоты Своею драгоценною кровью.

И чем больше мы сравниваем все подробности жертвы всесожжения и жертвы за грех, тем лучше понимаем истину, относящуюся к возложению на жертву рук и к последствиям этого возложения в том и в другом случае.

В первой главе этой книги мы отметили, что "сыны Аарона" принимали участие в принесении жертвы всесожжения, чего мы не видим при принесении жертвы за грех. Как священники, они имели преимущество окружать жертвенник и созерцать пламя благоугодной Богу жертвы, возносящееся к престолу Всевышнего. Но в жертве за грех прежде всего речь шла о торжественном осуждении греха, служение же и молитвенное созерцание священников отходили на последний план; потому сыны Аароновы там вовсе и не появляются. Пред Христом, прообразно представленным жертвою за грех, мы являемся грешниками, обличенными в наших грехах. Созерцать же Христа, иносказательно представленного в жертве всесожжения, мы можем как священники, служащие Ему и облеченные в ризы Его спасения.

Кроме того, читатели заметят, что с жертвы всесожжения "снималась кожа", чего не делали с жертвою за грех. Жертва всесожжения "разрезалась на части", жертва же за грех на части не разрезалась. "Внутренности и ноги" жертвы всесожжения "омывались водою", что совершенно отсутствовало при принесении жертвы за грех. В заключение всего жертва всесожжения сжигалась на жертвеннике, жертва же за грех сжигалась вне стана. Вот главные отличительные черты этих жертв, прямо вытекающие из характера самих жертв. Мы знаем, что в Слове Божием все имеет свое особенное значение; и всякий рассудительный и внимательный исследователь Писаний непременно заметит их несходные между собою черты и, заметив их, конечно, постарается понять их истинное значение. Это значение нам, может быть, неизвестно, но мы не можем относиться к нему равнодушно. Небрежно отнестись хотя бы к одному вопросу, изложенному на вдохновенных страницах вообще, особенно на страницах, которые мы изучаем теперь и которые так богаты поучениями всякого рода, значило бы не воздавать должной славы их Божественному Вдохновителю и лишать наши собственные души великого духовного блага.

Нам надлежало бы останавливаться на малейших подробностях, то преклоняясь пред наполняющею их мудростью Божией, то исповедуя Богу наше непонимание и смиренно сокрушаясь об этом. Равнодушно пренебрегать ими - значит неизбежно утверждать, что Дух Святой потрудился записать то, чего мы не даем себе даже труда и понять. Ни один искренний христианин не может так думать. Если, давая нам закон о жертве за грех, Дух Божий упустил описание некоторых обрядов, занимающих важное место при изложении закона о всесожжении, для всего этого, несомненно, существовали важная причина и основание. Мы должны постараться это понять; и, конечно, эти различия объясняются той особенной задачей, которой задавалась мысль Божия в описании каждой из этих жертв. Жертва за грех являет ту сторону искупительного дела Христова, где мы видим Христа занимающим фактически пред лицом суда Божия место, нравственно принадлежащее нам. По этой самой причине мы не могли ожидать найти в этой жертве выразительнейшее представление того, чем был Христос по всем тайным стремлениям, руководившим всеми Его действиями, символом которых и явилось снятие кожи с жертвы. Не было там также полного обнаружения не только всего Его существа, но и всех мельчайших черт Его характера, выразившегося в "разрезании жертвы на части" Не было, наконец, и не могло быть также проявления Его личности, со всеми присущими Ей и проявившимися в жизни свойствами, прообразно представленными в знаменательном "омовении водою внутренностей и ног" жертвы.

Все это составляет неотъемлемую часть того периода жизни нашего Возлюбленного Спасителя, в котором Он является жертвою всесожжения, и относится это исключительно к Нему, потому что здесь мы видим Его, посвящающим Себя взору, сердцу и жертвеннику Иеговы, тогда как здесь нет и речи о вменении греха, о гневе и суде. В жертве за грех, напротив, вместо того, чтобы главным образом видеть, что есть Христос, мы видим, что такое грех. Вместо достоинств Господа Иисуса мы видим пред собою весь ужас греха. В жертве всесожжения, ввиду того, что Христос Сам отдает Себя в жертву Богу и принят Богом, нам изображается все то, что следовало сделать, дабы всесторонне представить Христа. В жертве за грех, изображающей грех, осужденный Богом, мы находим как раз противоположное первому. Все это так просто, что сразу понимается: оно вполне естественно вытекает из отличительного характера прообраза.

Однако, хотя жертва за грех предназначена, главным образом, показать, чем Христос соделался для нас, а не то, что Он Сам из Себя представлял, при ее принесении исполнялся обряд, очевидно доказывавший, как приятна была эта жертва лично для Бога. Этот обряд выражен словами: "И вынет из тельца за грех весь тук его, тук, покрывающий внутренности, и весь тук, который на внутренностях, и обе почки и тук, который на них, который на стегнах, и сальник на печени; с почками отделит он это. Как отделяется из тельца жертвы мирной; и сожжет их священник на жертвеннике всесожжения" (гл. 4,8-10). Так даже и в жертве за грех отмечено внутреннее превосходство Христа. Тук, сжигаемый на жертвеннике, является лучшим выражением Божественной оценки достоинств Христовых, какое бы, по великой благости Своей, место ради нас или за нас Христос ни занимал; Он соделался для нас жертвою за грех, прообразно представленной, установленной Богом жертвою за грех. Господь Иисус Христос, непорочный Избранник Божий, Предвечный Сын Божий, соделался жертвою за грех; поэтому тук жертвы сжигался на жертвеннике, представляя собою пищу, достойную пламени, столь верно олицетворявшего святость Божию.

Но также и в этом отношении сказывалась великая разница, разделяющая жертву за грех от всесожжения. В последнем заключался не только тук, но и вся жертва целиком, и все это сжигалось на жертвеннике; это был прообраз Христа; здесь и речи не было о подъятии Им греха. В первой жертве должен был сожигаться на жертвеннике только тук, потому что грех должен был быть подъят, хотя Сам Христос взял на Себя его бремя. Божественная слава Личности Христа блистала даже и среди самых мрачных теней проклятого древа, к которому Он согласился быть пригвожденным, приняв на Себя проклятие вместо нас. Даже соприкосновение с гнусностью греха, которому в полноте Своей Божественной любви подверг Себя на кресте наш Благословенный Господь, не могло помешать благоуханию Его заслуг возноситься к престолу Божию. Так пред нами открывается глубокая тайна сокрытия света лица Божия от Христа, жертвы за грех, и причина сердечного благоволения Божия ко Христу, каким Он был Сам по Себе. Вот что сообщает особую привлекательность жертве за грех. Яркие лучи личной славы Христа, прорывающие зловещий мрак Голгофы, личное превосходство Христа, исходящее из самой глубины Его уничижения, благоволение Божие к Тому, от Которого, по Своему неподкупному правосудию и по святости Своей, Бог должен был скрыть лицо Свое - все это выражалось сожиганием тука жертвы за грех на жертвеннике.

Отметив, таким образом, прежде всего, что делалось с кровью, а затем и с туком, мы рассмотрим теперь, как поступали с мясом жертвы. "А кожу тельца и все мясо его с головою и с ногами его, и внутренности его, и нечистоту его, всего тельца пусть вынесет из стана на чистое место, где высыпается пепел, и сожжет его огнем на дровах; где высыпается пепел, там пусть сожжен будет" (ст. 11-12). Здесь мы видим особенность жертвы за грех, отличающую ее как от жертвы всесожжения, так и от мирной жертвы. Мясо ее не сжигалось на жертвеннике, как это делалось с жертвою всесожжения, не съедалось священнослужителем или приносителем, как это случалось с мирною жертвою. Она вся сжигалась вне стана. [Здесь идет речь только о таких жертвах за грех, кровь которых вносилась во святилище Существовали еще и жертвы за грех, часть которых шла в пищу Аарону и его сыном (см Лев 6,26, 29, Числ 18,9-10).] "Всякая жертва за грех, от которой кровь вносится в скинию собрания для очищения во святилище, не должна быть съедаема: ее должно сожигать на огне" (Лев. 6,30). "Так как тела животных, которых кровь для очищения греха вносится первосвященником во святилище, сжигаются вне стана, то и Иисус, дабы освятить людей Кровью Своею, пострадал вне врат" (Евр. 13,11-12).

Сравнивая то, что происходило с кровью, и как поступали с мясом или телом жертвы, мы встречаемся с двумя категориями истин, относящихся к служению и положению последователя Христова. Кровь, вносимая во святилище, есть основание первого. Второе обусловливается сожиганием тела вне стана. Прежде чем мы можем с мирною совестью и свободным сердцем служить Богу, необходимо, чтобы авторитет Слова Божия и могущество Духа Святого убедили нас, что весь вопрос о грехе был раз и навсегда уничтожен кровью Божественной жертвы за грех; что святая кровь пролилась пред лицом Божиим, что все требования Божий и все наши нужды, нужды погибших и преступных грешников, получили полное удовлетворение. Это дает полный мир; и в радости этого мира мы служим Богу Когда израильтянин древних времен приносил жертву за грех, его совесть успокаивалась, насколько жертва была способна ее успокоить. Плод жертвы, установленный временно, этот мир не был вечным миром. Но какой бы вид мира жертва ни доставляла, приносивший ее мог, очевидно, им пользоваться. Ввиду того, что наша жертва Божественна и вечна, Божественен и вечен и наш мир. Какова жертва, таков же и мир, на ней основанный. Израильтянин никогда не имел совести, навсегда очищенной, потому что в его распоряжении не было жертвы, действие которой никогда не утрачивалось бы. Он мог до некоторой степени очистить свою совесть на один день, на один месяц или на год, но навек очищенной совести он иметь не мог. "Но Христос, Первосвященник будущих благ, пришел с большею и совершеннейшею скиниею нерукотворною, то есть, не такового устроения, и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровью, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление. Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы чрез окропление освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному" (Евр. 9,11-14).

Здесь мы находим полное и ясное истолкование учения. Кровь тельцов и козлов давала временное очищение; кровь Христа дарует вечное искупление. Первая давала наружное, вторая - внутреннее очищение. Та очищала тело временно, эта омывала совесть навсегда. Весь вопрос заключался не в характере и не в положении человека, приносившего жертву, а в достоинстве самой жертвы. Важно не решение вопроса, больше ли достоинств в христианине, чем в израильтянине; вопрос в том, превосходнее ли кровь Христа крови тельцов. Несомненно, кровь Христа выше, несравненно выше. Сын Божий передает все совершенство Своей Божественной Личности жертве, принесенной Им; и если кровь тельца очищала на целый год, не очистит ли тем более кровь Сына Божия нашу совесть навеки? Если первая кровь уничтожала некоторые грехи, не уничтожит ли тем более кровь Христова все грехи?

Посмотрим теперь, почему душа израильтянина получала на некоторое время мир после принесения им жертвы за его грех. Почему он мог знать, что известный ему грех, за который он понес свою жертву, был ему прощен? Да потому что Бог сказал: "Прощено будет ему." Мир души по отношению к этому осознанному им греху, основывался на свидетельстве Бога Израилева и на крови жертвы. Так и теперь мир верующего по отношению ко всякому греху покоится на авторитете Слова Божия и на "драгоценной крови Христа". Если, совершив грех, израильтянин не поспешил бы принести свою жертву за грех, он был бы "истреблен из народа своего"; когда же он занимал место, подобающее грешнику, когда он возлагал руку на голову жертвы за грех, тогда жертва "истреблялась" вместо него; он же получал освобождение, соответствовавшее достоинству жертвы. С жертвою поступали так, как следовало бы поступить с ее приносителем; и поэтому, если бы последний не верил, что грех его прощен ему, он сделал бы Бога лживым и ни во что поставил бы кровь установленной Богом жертвы.

И если это верно по отношению к тому, кто мог покоиться только на крови козла, не оправдывается ли это тем более в отношении того, кто покоится на драгоценной крови Христа? Верующий видит во Христе Того, Кто был осужден за все наши грехи; Кто, будучи вознесен на крест, сложил там бремя всех его грехов; Кто, взяв на Себя ответственность за все эти грехи, не мог бы пребывать там, где Он теперь пребывает, если бы вопрос о грехе не был решен Им согласно требованиям бесконечного правосудия. Христос так полно занял на кресте место верующего, верующий так полно был отождествлен с Ним, все грехи верующего были так полно вменены Ему, что навеки исчез вопрос о виновности верующего, навсегда уничтожена мысль о суде и о гневе, ожидавших его. [В 2 Кор 5,21 мы находим чудный пример точности Священного Писания- "Незнавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех (amartian epoihsen), чтобы мы в Нем сделались (ginwmeqa) праведными пред Богом".] Все было решено на проклятом древе (Гал. 3,13) между Божественным Правосудием и Жертвою "без порока". Теперь верующий отождествлен со Христом на престоле точно так же, как Христос был отождествлен с ним на кресте. Правосудие уже не может более предъявить какое-либо требование верующему, потому что ему ничего больше не приходится требовать от Христа. Так это и будет вечно. Поднимать вопрос о вине верующего значило бы сомневаться в подлинности отождествления Христа на кресте с ним, сомневаться в совершенстве дела Христова ради него. Если бы по возвращении домой ветхозаветный израильтянин, только что принесший свою жертву за грех, был кем-либо обличен в грехе, именно за который жертва была заклана, как отвечал бы он на это обвинение? Он просто сказал бы: "Грех мой был снят с меня кровью жертвы; Сам Бог-Иегова произнес слова: "Прощено будет ему". Жертва потеряла жизнь вместо него, и теперь он жил вместо жертвы.

Таков прообраз. Что же касается Христа, взор, покоящийся на Нем как на жертве за грех, видит в Нем Того, Кто, приняв на Себя нынешнюю человеческую жизнь, отдал на кресте эту жизнь, потому что именно там в эту минуту Ему был вменен грех мира. Но взор веры видит в Нем также и Того, Кто, обладая могуществом жизни, вечной и Божественной, исшел из гроба и Кто в настоящее время дарует Свою жизнь воскресения, Свою Божественную и вечную жизнь всем, верующим во имя Его. Грех уничтожен, потому что была уничтожена жизнь, им обремененная. И теперь вместо жизни, связанной с грехом, все истинно верующие имеют жизнь, связанную с праведностью. Вопрос о грехе несовместим с жизнью воскресения и победы Христовой, и эта жизнь дарована верующим. Другой жизни не существует. Вне ее все - смерть, потому что вне ее все находится во власти греха. "Имеющий Сына имеет жизнь", а имеющий Его жизнь имеет и праведность. Обе эти вещи неразделимы, потому что Христос есть и то, и другое. Если суд над Христом и Его крестная смерть - непреложные факты, такими же фактами являются и жизнь, и праведность верующего. Если вменение греха было для Христа действительностью, вменение праведности также будет для верующего действительностью. И то, и другое одинаково действительны, потому что, не будь это так, Христос умер бы напрасно. Истинное и непоколебимое основание мира таково: требования, предъявленные Богом греху, получили полное удовлетворение. Смерть Иисуса полностью удовлетворила их всех раз и навсегда. Но где же мы находим веское доказательство этому, успокаивающее пробужденную совесть? Доказывает это великий факт воскресения. Воскресший Христос возвещает полное освобождение верующего, его полное избавление от всякого рода бремени. Он "предан за грехи наши и воскрес для оправдания нашего" (Рим. 4,25). Христианин, не знающий, что его грех снят с него и снят навсегда, придает слишком мало значения своей Божественной жертве за грех. Он отрицает или забывает, что кровь семикратным кроплением внесена в присутствие Божие.

И теперь, прежде чем мы покончим с основным вопросом, только что нами рассмотренным, я хотел бы серьезно обратиться к сердцу и совести моего читателя. Я обращаюсь к тебе, дорогой друг, с вопросом, научился ли ты покоиться на этом святом и блаженном основании? Знаешь ли ты, что вопрос о твоем грехе, о твоих грехах решен навсегда? Возложил ли ты верою твою руку на голову жертвы за грех? Омыла ли искупительная кровь Иисуса Христа всю твою вину, повергла ли она ее в глубокие воды забвения Божия? Имеет ли еще что-либо против тебя Божественное правосудие? Освобожден ли ты от невыразимых страданий виновной совести? Не давай себе, прошу тебя, отдыха, пока ты не будешь в состоянии дать радостный ответ на все это. Будь уверен, что самому слабому чаду во Христе принадлежит блаженное преимущество радоваться полному и вечному прощению своих грехов ради полного искупления Христова; учащий иному низводит, следовательно, жертву Христову до уровня жертвы "тельцов и козлов". Если мы не можем сказать, что наши грехи прощены нам, где же благая весть Евангельская? Неужели же христианин не получает более израильтянина древних времен от своей жертвы за грех? Последний имел преимущество знать, что кровью однажды в год приносимой жертвы он получал прощение грехов, сделанных в течение этого года. Неужели же христианину не дано постоянно пребывать в благословенной известности? Конечно, это ему дано. Если же уверенность в прощении грехов ему дана, она должна быть вечной, потому что она покоится на вечном жертвоприношении.

Это, и только это, является основанием нашего служения. Полная уверенность в прощении грехов выражается не духом самоуверенности, а духом хвалы, прославления Бога и благоговейного благодарения Ему. Она производит в нас чувство не личного удовлетворения, а удовлетворения во Христе, и таково - благодарение Богу - будет присущее искупленным Божиим настроение во всей вечности. Дух научает нас не тому, чтобы не придавать значение греху; Он учит нас придавать как можно больше значения благодати, всецело изгладившей его, и крови, всецело уничтожившей его. Невозможно созерцать крест, видеть место, которое занимал на нем Христос, проникаться сознанием страданий, которые Он претерпел там, вспоминать о трех страшных часах мрака, и в то же время смотреть на грех как на нечто неважное. Когда силою Духа Святого мы хорошо все это усвоим, явятся два последствия этого познания, а именно: ненависть ко греху во всех его проявлениях, и искренняя любовь ко Христу, к Его народу и Его делу.

Рассмотрим теперь, что делалось с мясом или телом жертвы, что, как мы уже упомянули выше, служит истинным основанием для определения положения в мире ученика Христова. "Всего тельца пусть вынесет вне стана на чистое место, где высыпается пепел, и сожжет его огнем на дровах" (гл. 4,12). Этот факт следует рассматривать с двух сторон: прежде всего как обозначение места, которое при подъятии грехов мира Господь Иисус занял ради нас; во-вторых как обозначение места, куда Его изгнал отвергший Его мир. На это последнее обстоятельство я хочу обратить особенное внимание моего читателя.

Назидание, выводимое апостолом из Евр. 13, где говорится, что Христос "пострадал вне врат", имеет для нас важное практическое значение. "Выйдем к Нему за стан, нося Его поругание." Если страдания Христовы стяжали нам право на вход в небеса, место, где Он пострадал, выражает отвержение нас миром. Смерть Христа обрела для нас город небесный; место, где Он умер, лишает нас земного города. [Послание к ефесянам открывает нам высоту положения Церкви на небе, и не только по отношению к ее праву, но и по отношению к способу, доведшему ее до этого положения. Право ее зиждется на крови; образ же действий Божиих по отношению к ней описывается в Еф. 2,4-6. "Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, - благодатью мы спасены, - и воскресил с Ним и посадил на небесах во Христе Иисусе".] Он пострадал "вне врат", и этим Он миновал Иерусалим, бывший центром Божественных действий. Теперь более не осталось священных мест на земле. Сделавшись жертвою, Христос переступил границы религии мира сего, его политики и всех его преимуществ. Мир возненавидел и отверг Его. Потому сказано: "Выходите." Это девиз, относящийся ко всему, что люди создают здесь на земле, в смысле "лагеря" или "стана", каков бы этот стан ни был. Если люди создают "святой город", вы должны "вне врат" его искать отверженного Христа. Слепое рвение может исследовать развалины Иерусалима, отыскивая там Христа. Оно делало это и будет продолжать. Оно будет утверждать, что открыло и воздало честь месту, где находился Его крест и помещался Его гроб. Пользуясь естественным суеверием, человеческая алчность в течение многих лет выгодно торговала святынями под лукавым предлогом воздавать почитание священным местам древности. Но одного луча Божественного откровения достаточно, чтобы убедить вас, что следует "выйти" из всего этого, дабы найти отверженного Христа и насыщаться общением с Ним.

Но мой читатель должен помнить, что настоятельное увещание "Выходите" означает гораздо больше, чем простое удаление от грубых несообразностей невежественного суеверия или происков ловкой алчности. Многие с видимым убеждением и красноречием восстают против всего этого, но между тем далеко не расположены следовать увещанию апостола. Когда люди устраивают общество вокруг знамени во имя какого-либо важного догмата истины, или собираются вокруг почтенного учреждения, основанного во имя какой-либо истины или либеральной и просвещенной задачи вероучения в связи с великолепной обрядностью, могущей удовлетворить самое высшее стремление человека к благочестию, когда существует наличие всех этих условий или одного из них, тогда требуется много духовного разумения, чтобы распознать все могущество и правильное применение слова: "Выйдите"; и надо иметь много духовной силы и решительности для действия согласно этому слову. И, однако, постигать это слово и сообразовываться с ним необходимо, потому что несомненно то, что атмосфера "лагеря" (каковы бы ни были его основания и знания), чужда личному общению с Христом отверженным; никакая кажущаяся религиозная выгода не вознаградит потерю этого общения. Наше сердце склонно впадать в холодные, безжизненные формальности. Это свойственно всем религиозным системам. Вначале эти формы дышали силою. Они были основаны по явным указаниям Духа Святого. Опасность заключается в нашей склонности довольствоваться внешними формами, когда дух и жизнь из них уже исчезли. Вот что, в сущности, значит "создавать лагерь". Еврейское вероучение могло гордиться своим Божественным происхождением. Иудей мог с гордостью указывать на храм с его пышною системою богослужения, с его священством, жертвами, со всеми его украшениями и сосудами; мог доказывать, что все это заповедано Израилю Богом; он мог, очевидно, назвать главу и стих Священного Писания, подтверждавшие справедливость религиозного учения, им исповедуемого. Какая религиозная система древности, средних веков или новейших времен могла выдвинуть в свою защиту столь возвышенные и могущественные доводы, так властно обращаться к сердцу? И, однако, и из этой среды было приказано "выйти".

Это вопрос великой важности. Он касается каждого из нас, потому что из общения с живым Христом мы склонны перейти в мертвый формализм. Это являет всю силу слов: "Выйдем к Нему." Это не значит: бросим одну систему, чтобы связать себя другою; отречемся от известных понятий, заменив их другими; откажемся от этого общества, чтобы присоединиться к другому. Нет, но из всего, что может быть названо лагерем, выйдем к Нему, "пострадавшему вне врат". Господь Иисус и теперь пребывает вне врат так же, как когда Он пострадал девятнадцать веков тому назад. Кто вывел Его за стан? Тогдашний религиозный мир, по духу и принципу сходный и с нынешним номинально религиозным миром. Мир всегда был миром. "Ничего нет нового под солнцем" (Еккл. 1.9). Христос и мир - не одно и то же. Мир облекся в мантию христианства, но он сделал это с целью развития тем более опасной ненависти ко Христу. Мы обманываем самих себя. Если мы хотим ходить с отверженным Христом, мы должны быть отверженным народом. Если наш Господь "пострадал вне врат", мы не можем надеяться царствовать в стенах города. Если мы идем по Его стопам, куда они поведут христианина? Конечно, не к почестям мира, живущего без Бога и Христа.

"Мирских он радостей лишен; Страдать с Христом лишь жаждет он."

Он есть Христос презираемый, Христос отверженный, Христос, пребывающий вне стана. Читатели, выйдем же к Нему, нося Его поругание! Мы не стремимся заслужить лучей благоволения мирского, потому что мир распял и непримиримою ненавистью ненавидит нашего Возлюбленного Господа, Которому мы обязаны всеми земными и всеми вечными благами и Который любит нас любовью, потушить которую "не может множество вод". Не будем прямо или косвенно поддерживать то, что прикрывается Его священным именем, на самом же деле ненавидит Его и пути Его, ненавидит правду, ненавидит всякое напоминание о Его пришествии. Будем верны отсутствующему Господу. Будем жить для Умершего за нас. Умиротворив нашу совесть Его кровью, сосредоточим на Нем стремления душ наших, дабы наше отделение от "лукавого века сего" было не делом холодного размышления, а потребностью нашего сердца, потому что Тот, Которого жаждет наша душа, чужд этому веку. Да охранит нас Господь от влияния столь распространенных в настоящее время в мире эгоизма и себялюбия, которые не хотят обходиться без всякой религии и в то же время суть враги креста Христова. Для успешного сопротивления этой ужасной форме зла нам не помогут ни наше личное мнение, ни строгие правила, ни замысловатые теории, ни холодное благочестие, истекающее из разума. Нам нужны для этого лишь глубокая преданность нашего сердца Сыну Божию, полное и искреннее посвящение себя, своего тела, души и духа служению Ему, нужно горячее ожидание Его славного пришествия. Таковы, дорогие читатели, насущные нужды времени, в которое мы живем. Не присоединитесь ли и вы к возгласу, вырывающемуся из глубины нашего сердца: "О, Господи, оживотвори дело Твое! Восполни число избранных Твоих! Ускори пришествие Царствия Твоего! Гряди, Господи Иисусе!"

Эти стихи заключают в себе учение о жертвах повинности, разделявшихся на две отдельные категории - жертвы за грехи против Бога и жертвы за грехи против человека. "Если кто сделает преступление, и по ошибке согрешит против посвященного Господу, пусть за вину свою принесет Господу из стада овец овна без порока, по твоей оценке, серебряными сиклями по сиклю священному, в жертву повинности" (гл. 5,15). Здесь мы имеем случай совершения явного преступления по отношению к святыням, принадлежащим Господу; и хотя бы оно совершилось "по ошибке", оно не могло пройти незамеченным. Бог может простить оскорбления всякого рода, но Он не может оставить не наказанным нарушение хотя бы одной мелочи, одной черты закона. Его благость безмерна, и потому Он может все простить. Святость Его непреложна, и потому Он вместе с тем ничего не может оставить незамеченным. Он не может терпеть беззакония, но может изгладить его по совершенству благодати Своей и согласно всем требованиям святости. Думать, что стоит человеку только следовать указаниям совести - и можно утверждать, что он идет по верному пути, что он в безопасности - великое заблуждение. Мир, покоящийся на подобном основании, будет нарушаться всякий раз, когда свет правосудия Божия будет освещать совесть. Бог не может низвести на столь низкий уровень Свои права. Весы святилища устанавливаются по масштабу, сильно отличающемуся от масштаба, руководящего самой чуткой совестью. Мы уже имели случай подчеркивать эту мысль, говоря о жертве за грех. Но нелишне будет и еще раз на ней остановиться. С нею связаны два факта: прежде всего верное представление о том, что, в сущности, представляет собой святость Божия; затем - ясное понятие об основании мира верующего в Божием присутствии.

Идет ли речь о моем положении или о моем поведении, о моем характере или моих поступках, Один Бог может судить, насколько все это благоугодно Ему и совместимо с Его присутствием. Можем ли мы извинять себя нашим человеческим непониманием, когда речь идет о требованиях Божиих? Да сохранит нас от этого Господь! "Против посвященного Господу совершено преступление", но человек не дал себе в этом отчета. Что же? Можно ли все это предать забвению? Позволено ли так произвольно распоряжаться собственностью Божией? Конечно, нет. Это нанесло бы ущерб нашему общению с Богом. Праведные призываются "славить память святыни Божией" (Пс. 96,12); почему они могут совершать это? Потому что мир их зиждется на основании полного оправдания и утверждения этой святости. Чем возвышеннее поэтому будут их мысли об этой святыне, тем глубже, тем невозмутимее должен сделаться их мир. Это одна из драгоценнейших истин. Невозрожденный человек никогда не мог бы радоваться святости Божией; если бы он не мог вовсе с нею не считаться, он всегда желал бы, насколько возможно, понизить ее уровень. Такой человек найдет утешение в мысли, что Бог благ, что Бог милосерд, что Бог долготерпелив; но вы никогда не увидите, чтобы мысль о том, что Бог свят, радовала его сердце. Все эти ссылки на благость, милосердие и благодать Божию свойственны человеческому сердцу. В этих Божиих свойствах человек хотел бы найти себе извинение, чтобы продолжать жить во грехе.

Возрожденный человек, напротив, ликует от радости, помышляя о святости Божией. Он видит ее полное выражение в кресте Господа Иисуса Христа. Эта-то святость и соделалась основанием мира его души; и это еще не все: он сделался причастным этой святости, он насыщается ею, полною ненавистью ненавидя грех. Инстинкты Божеского естества восстают против греха и жаждут святости. Невозможно было бы обрести истинную свободу сердца и истинный мир души, если бы мы не были уверены, что все требования, присущие "посвященному Господу", получили полное удовлетворение ради нашей Божественной жертвы повинности. В сердце всегда возникало бы тягостное чувство, что эти требования не почтены и оскорблены великим множеством наших немощей и прегрешений. Лучшие проявления нашего служения Богу, наши самые светлые минуты, наши самые священные занятия могут погрешать "против посвященного Господу", могут носить на себе следы того, что неугодно в очах Божиих. Как часто часы нашего общественного служения Богу и нашего частного общения с Ним страдают от нашей сухости и рассеянности! Вот почему мы нуждаемся в уверенности, что наши погрешности были божественно омыты драгоценною кровью Христа. Таким путем мы обретаем в Господе Иисусе Того, Кто снизошел до Мельчайших наших нужд, нужд, присущих нам как прирожденным и на деле виновным пред Богом грешникам. В Нем находят удовлетворение все стремления виноватой совести так же, как и требования бесконечной святости по отношению ко всем нашим грехам, ко всем нашим промахам; поэтому верующий с спокойным сердцем и с облегченною совестью может устоять пред светом святости, слишком чистой, чтобы терпеть беззаконие и смотреть на грех.

"За ту святыню, против которой он согрешил, пусть воздаст и прибавит к тому пятую долю, и отдаст сие священнику и священник очистит его овном жертвы повинности, и прощено будет ему" (гл. 5,16). Кроме "пятой части", о которой здесь упоминается, мы видим пред собою настоящую жертву повинности, слишком, опасаюсь, мало ценимую нами. Когда мы думаем о всех наших прегрешениях и о всех оскорблениях, нанесенных нами святости Божией, когда мы вспоминаем, как безбожный мир попирает права Господни, с каким благоговением обращаем мы тогда наш духовный взгляд на искупительный крестный подвиг, которым Бог не только возвратил потерянное, но и возвратил его с избытком. Он больше приобрел искуплением, чем потерял падением человека.

Он пожинает более обильную жатву славы, чести и хвалы на пажитях искупления, чем мог бы получить от посевов создания мира. "Сыны Божий" могли вознести Богу несравненно более возвышенную песнь хвалы у пустого гроба Иисуса, чем ту, которою они прославляли конец дела созидания Творца. Не только грех был полностью искуплен; крестный подвиг давал душе еще и вечное преимущество. Это чудная истина. Бог получает богатую добычу от дела, совершившегося на Голгофе. Как можно было предвидеть это? Когда мы видим человека и творение, главою которого он был, поверженными в прах у ног врага, как можем мы представить себе, что из среды этого разрушения Бог соберет богатейшую и благороднейшую жатву, какой никогда бы не мог дать мир раньше грехопадения? Да будет благословенно за это имя Господа Иисуса! Всем этим мы обязаны Ему. Его драгоценным крестом была возвещена истина, столь дивная. В этом кресте, несомненно, заключается таинственная мудрость, "которой никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы" (1 Кор. 2,8). Неудивительно, что все взгляды патриархов, пророков, апостолов, мучеников и святых направлялись к этому кресту и к Тому, Кто был ко кресту пригвожден. Неудивительно, что и Дух Святой произнес строгое, но справедливое слово: "Кто не любит Господа Иисуса Христа, анафема, маран-афа" (1 Кор. 16,22). Небо и земля громким и вечным возгласом "аминь" будут вторить этой анафеме. Неудивительно, что Бог бесповоротно решил, что "пред именем Иисуса преклонится всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык будет исповедовать, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца" (Фил. 2,10-11).

Тот же закон о прибавлении "пятой части" применялся также при приношении жертвы за прегрешение против ближнего, потому что мы читаем: "Если кто согрешит и сделает преступление пред Господом, и запрется пред ближним своим в том, что ему поручено, или у него положено, или им похищено, или обманет ближнего своего, или найдет потерянное, и запрется в том, и поклянется ложно в чем-нибудь, что люди делают и тем грешат: то, согрешив и сделавшись виновным, он должен возвратить похищенное, что похитил, или отнятое, что отнял, или порученное, что ему поручено, или потерянное, что он нашел. Или, если он в чем поклялся ложно, то должен отдать сполна, и приложить к тому пятую долю, и отдать тому, кому принадлежит, в день приношения жертвы повинности" (гл. 6,2-5).

Человек наравне с Богом получает значительную пользу от креста. Созерцая этот крест, верующий может сказать: "Несмотря на все зло, причиненное мне врагом, несмотря на все грехи, соделанные против меня, хотя я был обольщен и пострадал от этого, я многое приобрел чрез посредство креста. Я не только вновь приобрел все, некогда утраченное, но и получил гораздо больше этого".

Итак, имеем ли мы в виду лицо обиженное, или же обидчика, в каждом из этих случаев нас одинаково поражает славное торжество искупления; несказанно великие практические последствия истекают из этого "евангелия", исполняющего душу блаженной уверенностью, что "все обиды прощены", что корень, вырастивший эти обиды, был осужден. Только "Евангелие славы благословенного Бога" может дать человеку силу идти к людям, бывшим свидетелями его грехов, его оскорблений, его несправедливостей, может послать его к тем, которые от него пострадали тем или иным способом, послать его к ним не только исполненным любви, не только, чтобы загладить свою вину, но и чтобы залить все свои действия потоком деятельного милосердия, чтобы любить своих врагов, благотворить ненавидящим его и молиться за обижающих и гонящих его. Таково действие драгоценной благости Божией, связанной с нашей великою жертвой повинности; таковы его богатые, редкие, освежающие душу плоды!

Какой чудный ответ дает все это софисту (лжемудрецу), склонному вопрошать: "Не делать ли нам зло, чтобы вышло добро?" - "Не жить ли нам во грехе, чтобы преизобиловала благодать?" Благодать не только отрезает все корни греха: она преображает грешника; из проклятия она делает его благословением; из нравственной заразы превращает его в проводник Божественного милосердия; из соглядатая сатаны делает его посланником Божиим; из чада мрака - сыном света; из эгоистичного любителя удовольствий - человеком, отрекающимся от самого себя и любящим Бога; из раба своих природных наклонностей - ревностным служителем Христовым; из холодного скупца - щедрым восполнителем нужд его ближних. Не будем же огорчаться наивными и избитыми фразами: "Неужели же нам ничего больше не надо делать? Вот действительно удобный и легкий способ спасения! Согласно этому учению мы можем жить, как нам вздумается " Все, говорящие подобные слова, пусть посмотрят на бывшего вора, щедро теперь раздающего свое добро другим; и пусть это заставит их замолчать (см. Еф. 4,28). Они не знают, что значит "благодать" Они никогда не ощущали на себе ее возвышенного освященного действия. Они забывают, что когда кровь жертвы за обиду очищает совесть, закон жертвы посылает обидчика к человеку, пострадавшему от него, чтобы возместить ему все, отнятое у него, и прибавить к этому еще "пятую долю" сверх должного. Благородное свидетельство, присущее благости и правосудию Бога Израилева! Чудная эмблема последствий славного плана искупления, согласно которому виновный получает прощение, а оскорбленный получает прибыль! Если кровью креста совесть обрела мир по отношению к правам Божиим, надо, чтобы святость креста управляла и нашими поступками по отношению к правам праведности жизни Это вещи неразделимые. Бог соединил их; да не разделяет их и человек. Руководимое чисто евангельскою нравственностью сердце никогда не решится порвать эту святую связь. Увы! Легко исповедовать принципы благодати, полностью, однако, отрекаясь от их жизненности и силы. Легко говорить устами, что мы покоимся на жертве повинности, не возмещая ближнему присвоенного от него нами, ни "пятой его доли". Это бесполезно, и более, чем бесполезно для нашей души. "Не делающий правды не есть от Бога" (1 Иоан. 3,10).

Ничто так не бесславит чистоты евангельского учения, как предположение, что человек может принадлежать Богу без того, чтобы его поведение и характер носили на себе следы повседневной святости. Несомненно, что "ведомы Богу все дела Его"; но в Слове Своем Он дает нам признаки, по которым мы можем узнавать людей, принадлежащих Ему. "Твердое основание Божие стоит, имея печать сию: познал Господь Своих; и: да отступит от неправды всякий, исповедующий имя Господа" (2 Тим. 2,19). Мы не имеем права предполагать, что беззаконник принадлежит Богу. Святые побуждения Божеского естества возмущаются против подобного предположения. Иногда трудно бывает объяснить себе те или другие дурные поступки со стороны тех, которых, однако, нельзя не считать христианами. Слово Божие решает этот вопрос так ясно и так бесповоротно, что всякое сомнение в этом отношении исчезает. "Дети Божий и дети дьявола узнаются так: всякий, не делающий правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего" (1 Иоан. 3,10). В нашем веке распущенности и лицеприятной снисходительности хорошо помышлять об этом слове. Существует поверхностное, безразличное отношение к духовным вопросам; твердо противостоять этому и строго свидетельствовать против этого является призванием истинного христианина; это свидетельство последствие непрестанного проявления "плодов праведности Иисусом Христом, в славу и похвалу Божию" (Фил. 1,11). Прискорбно видеть, что великое множество людей следует по однажды проложенному избитому пути, широкому и удобному пути светской религиозности, не проявляя никаких следов любви, святости в своем поведении. Читатель-христианин, будем верны Господу. Жизнью самоотречения, жизнью искренней любви ответим на эгоизм и на преступное бездействие вероучения, основанного на евангельских истинах, и в то же время вероучения светского. Да даст Господь всему Своему истинному народу обилие благодати в этом отношении!

Сравним теперь два рода жертв за преступление, а именно: за преступление против посвященного Господу и за преступление, совершенное против ближнего в повседневных делах и отношениях. При сравнении их мы встречаемся с одним или двумя фактами, привлекающими наше особенное внимание.

Прежде всего мы находим, что выражение "если кто сделает преступление по ошибке", встречающееся при приношении первой из этих жертв, упускается во второй. Причина этого очевидна. Права, связанные со святынями Господними, не поддаются осознанию самой тонкой духовной чуткости человека. Эти права зачастую могут оказаться попранными, зачастую оскорбленными без того, чтобы преступающий их отдавал себе в этом отчет. Человеческое убеждение никогда не может иметь голос в святилище Божием. Это - неизреченная милость Божия. Когда возникает вопрос о правах Божиих, лишь одна святость Божия должна определить их границу.

С другой стороны, совесть человеческая может легко понять всю суть человеческих требований и легко признать всю справедливость этих требований. Как часто мы оскорбляли святыню Божию, а между тем это оставалось не занесенным в памятную книжку нашей совести - да, мы были даже неспособны понять это! (См. Мал. 3,8). Не так, однако, обстоит дело, когда речь идет о правах человеческих. Человеческая совесть может распознать зло, открытое глазу, ощущаемое человеческим сердцем. По неведению законов, управлявших древним святилищем, человек мог нарушить эти законы и совершенно не заметить этого до тех пор, пока великий свет не озарял его совести. Но человек не мог по ошибке сказать неправду, произнести ложную клятву, совершить насилие, обмануть ближнего или найти чужую вещь и не признаться в этом. Все это были факты очевидные и осязаемые, факты, не ускользавшие от понимания более или менее чуткой совести. Вот почему выражение "по ошибке" употреблено при описании преступлений против "посвященного Господу" и упущено при обозначении дел человеческих. Какое благословение знать, что драгоценная кровь Христова разрешила все эти вопросы как по отношению к Богу, так и по отношению к людям; как относительно грехов неведения, так и грехов, нами сознаваемых! В этом заключается глубокое и непоколебимое основание мира верующего: крест божественно умиротворил все.

Кроме этого, при рассмотрении вопроса о преступлении "против посвященного Господу" прежде всего говорится о жертве без порока; затем упоминается о возмещении убытка "сполна" и о внесении "пятой доли" утраченного. При обозначении нарушения обычных человеческих прав все это названо в обратном порядке (ср. гл. 5,15-16 с 6,4-7). Причина этого опять-таки очевидна. Когда нарушалось право Божие, искупительная кровь имела первенствующее значение; когда же не признавались права человеческие, прежде всего было естественно позаботиться о возмещении неправедно присвоенного. Но ввиду того, что во втором, как и в первом случае, страдали права Божий, к нему также применялась жертва, хотя ей и отводилось последнее место. Если я наношу зло моему ближнему, зло это нарушит мое общение с Богом, и это общение может быть восстановлено лишь во имя пролития искупительной крови. Одного возмещения потерянного было недостаточно. Оно могло удовлетворить обиженного; но оно не могло сделаться основанием восстановленного общения с Богом. Я могу отдать все сполна и прибавить к этому десять тысяч раз пятую долю, и тем не менее не быть освобожденным от своего греха, потому что "без пролития крови не бывает прощения грехов" (Евр. 9,22). Но все-таки, когда идет речь о вреде, нанесенном моему ближнему, возмещение отнятого должно предшествовать жертве "Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой" (Матф. 5,23-24).

Божественный устав, связанный с приношением жертвы за грех, исполнен гораздо большего значения, чем это кажется нам с первого взгляда. Обязанности, вытекающие из наших отношений с людьми, не должны быть пренебрегаемы. Они должны занимать в сердце место, им подобающее. Об этом ясно свидетельствует жертва за преступление. Если каким-либо несправедливым поступком израильтянин нарушал свое общение с Иеговой, ему следовало принести жертву, за которою следовало восстановление общения. Если же своим незаконным поступком он нарушил свое общение с ближним, ему предписывалось прежде всего восстановить права ближнего, а затем уже принести жертву. Решится ли кто-либо отрицать всю существенность указываемой разницы? Не кроется ли в этом нарушении порядка Божественный, а следовательно, знаменательный урок? Конечно, да. Все подробности имеют свое значение, если только мы внимаем поясняющему их Духу Божию и не тщимся проникнуть в их смысл с помощью нашего жалкого воображения. Всякое жертвоприношение представляет собою особенный и характерный прообраз Господа Иисуса и Его дела, и каждый из этих прообразов занимает характерное для него, присущее ему место; и мы с уверенностью можем сказать, что усвоить то и другое составляет задачу и радость духовно настроенного сердца Человек, не придающий никакого значения особенному порядку каждой жертвы, отказывается также и от мысли видеть в каждой из них олицетворение особой стороны личности Христа.

Значит, Он отрицает существование какой-либо разницы между жертвою всесожжения и жертвою за грех, между жертвою за грех и жертвою за обиду или между одной из всех этих жертв и мирной жертвою. Но в таком случае все семь первых глав книги Левит оказались бы бесполезным многословием, потому что все эти главы одна за другой касаются одного и того же вопроса. Кто мог бы допустить наличие столь чудовищного факта? Какой христианский дух допустил бы такое нарекание на священные страницы? Мысли столь легкомысленные и ужасные могли бы возникнуть в уме немецкого рационалиста или неолога, но души, наученные Богом верить, что "все Писание богодухновенно" (2 Тим. 3,16), в различных прообразах и в особенном порядке их расположения вынуждены видеть мнегообразные виды сокровищниц, в которых Дух Святой тщательно сохраняет для народа Божия "неисследимые богатства Христовы". Здесь нет и тени скучного повторения, нет ни одного лишнего штриха. Здесь всюду разнообразие - богатое, Божественное, небесное; но мы непременно должны - каждый для себя лично - познать Спасителя, чтобы понять красоту и уловить тонкие оттенки каждого из прообразов. Лишь только наше сердце узрит Христа в каждом из прообразов, оно сможет духовно питаться самыми мельчайшими подробностями прообразных теней. Ему открывается их смысл и красота - в каждой из них оно видит Христа. Как в царстве природы телескоп и микроскоп открывают глазу чудеса мироздания, то же производит и Слово Божие. Рассматриваем ли мы всю совокупность Божественных книг, или останавливаемся на каждой отдельной части Писания - все вызывает непрестанную хвалу и благодарность нашего сердца.

Читатель-христианин, да соделается имя Господа Иисуса особенно драгоценным для нашего сердца! Тогда нам будет особенно дорого все, говорящее о Нем, все, являющее Его, все, проливающее новый свет на Его неподражаемое совершенство и несравненную красоту.

Примечание. Конец 6-й и вся 7-я глава заключают в себе закон о различных жертвах, уже рассмотренных нами. Закон о жертве за грех и за преступление представляет, однако, некоторые особенности, заслуживающие нашего внимания; мы остановимся на них, прежде чем расстанемся с этой важной частью нашей книги.

Ни в одной из жертв не представлена святость Христа столь живо, как в жертве за грех "Скажи Аарону и сынам его: вот закон о жертве за грех. Жертва за грех должны быть закалаема пред Господом на том месте, где закалается всесожжение. Это великая святыня.. Все, что прикоснется к мясу ее, освятится... Весь мужской пол священнического рода может есть ее: это великая святыня" (гл. 6,25-29). Так же говорится о хлебном приношении: "Это великая святыня, подобно как жертва за грех и жертва повинности" (гл. 6,17). Это очень знаменательно. В жертве всесожжения Духу Святому не приходилось так ревниво охранять святость Христа; многократное повторение слов: "Это великая святыня" должна постоянно твердить нам об этой святости; Дух Святой как бы опасается, чтобы, созерцая место, занятое Христом в жертве за грех, наша душа не упустила из виду Его святости. Лучезарное сияние божественной и существенной святости Христа среди глубокого и страшного мрака Голгофы укрепляет и животворит душу. Подобную же мысль вызывает и "закон о жертве повинности" (гл. 7,1.6). Господь Иисус когда более осязательно не был явлен "Святым Божиим", как в тот час, когда Он соде-лался вознесенной на "проклятое древо" жертвой за грех. Гнусность и низость того, с чем Он был отождествлен на кресте, тем яснее доказали, что Он был "Святой Божий". Подъяв грех мира, Он, однако, был без греха. Неся на Себе гнев Бога, Он был в то же время радостью Отца. Хотя и лишенный света лица Божия, Он пребывал в недрах Отчих. Драгоценная тайна! Кто проследит неизреченную ее глубину? И как отрадно иметь ее чудное изображение в "законе о жертве за грех!"

Мои читатели, кроме того, должны постараться вникнуть в смысл выражения: "Весь мужеский пол священнического рода может есть ее." Обряд вкушения жертвы за грехи или жертвы повинности обозначал полное отождествление с нею. Но, чтобы иметь право есть жертву за грех или жертву повинности, надо было обладать высшей священнической силой, что выражается словами "весь мужеский пол священнического рода". "И сказал Господь Аарону: вот, Я поручаю тебе наблюдать за возношениями Мне; от всего, посвящаемого сынами Израилевыми, Я дал тебе и сынам твоим, ради священства вашего, уставом вечным. Вот, что принадлежит тебе из святынь великих, от сожигаемого: всякое приношение их хлебное, и всякая жертва их за грех, и всякая жертва их повинности, что они принесут Мне. Это великая святыня тебе и сынам твоим. На святейшем месте ешьте это; все мужеского пола могут есть. Это святынею да будет для тебя. И вот, что тебе из возношений даров их: все возношения сынов Израилевых Я дал тебе, и сынам твоим, и дочерям твоим с тобою, уставом вечным. Всякий чистый в доме твоем может есть это" (Числ. 18,8-11).

Требовалась большая мера священнической мощи, чтобы вкушать жертву за грехи или жертву повинности, чем для вкушения возносимых и потрясаемых пред Господом даров израильтян Богу. Дочери Аароновы могли питаться этими последними. Остальные же жертвы принадлежали только сынам. Слова "мужеский пол" в Писании вообще выражают нечто, связанное с понятием "Божественный", слова "женский пол" относятся к понятию о человеческом развитии. Первое выражение дает представление о наивысшей силе; второе обозначает несовершенство. Лишь немногие из нас обладают достаточной мерой священнической силы, делающей их способными брать на себя грехи и погрешности других. Господь Иисус сделал это. Он взял на Себя грехи Своего народа и претерпел за них крестные муки. Он так отождествился с нами, что мы имеем полную и блаженную уверенность, что любой вопрос о грехе и преступлении был навеки божественно разрешен Им. Если отожествление Христа с грешником было полным, совершенно было и решение вопроса; о полноте же отождествления свидетельствует картина Голгофы. Все свершилось. Навеки резрешен вопрос о грехе, о преступлениях, о Божиих требованиях, о человеческих требованиях; и теперь полный мир сделался достоянием того, кто силою благодати счел свидетельство Божие истинным. Это свидетельство несказанно просто: именно таковым соделал его Господь, и душа, верящая этому свидетельству, становится счастливою. Мир и блаженство верующего находятся в полной зависимости от совершенства жертвы Христовой. Здесь неважно знать, как он ее принимает, что он о ней думает и что чувствует по этому поводу. Важно лишь то, чтоб он верою принял свидетельство Божие о великом значении жертвы. Благодарение Господу за путь мира, столь простой, столь совершенный! Да будет дано многим смущенным душам силою Духа Святого понять это!

Здесь мы закончим наши размышления об одной из наиболее содержательных частей Священного Писания. Мы смогли подобрать только несколько колосьев от этой богатой жатвы. Мы лишь немного заглянули в рудник неисчерпаемых сокровищ. Но все-таки, если благодаря этому читатель в первый раз в своей жизни научился смотреть на жертвы, как на различные прообразы великой Жертвы, если он был вынужден в благоговении склониться к ногам великого Учителя, чтобы больше проникнуться этими живыми и глубокими истинами, цель наша достигнута, и мы горячо благодарим за это Господа.