Толкование на Книгу Левит

Еще не приступая к подробному изучению книги Левит, мы находим необходимым прежде всего установить как отношения, существующие между Богом Иеговой и содержанием этой книги вообще, так и порядок, в котором следуют одно за другим жертвоприношения, описание которых составляет вторую половину книги Левит.

"И воззвал Господь к Моисею, и сказал ему из скинии собрания" (ст. 1). Мы слышали Господа, говорящего с горы Синайской; положение, занятое Им на святой горе, сообщало особый отпечаток всем исшедшим оттуда повелениям. С горы, пылавшей огнем, Бог даровал и "закон огненный" [Это выражение вполне соответствует смыслу слов: "огонь закона" в Втор. 33,2.]; но в книге Левит Бог говорит из глубины "скинии собрания", о построении которой мы узнали из последних стихов предыдущей книги. "И поставил двор вокруг скинии и жертвенника, и повесил завесу в воротах двора, и так окончил Моисей дело. И покрыло облако скинию собрания, и слава Господня наполнила скинию... ибо облако Господне стояло над скиниею днем, и огонь был ночью в ней пред глазами всего дома Израилева, во все путешествия их" (Исх. 40,33-38).

По благости Своей Бог сделал скинию Себе жилищем. Иегова мог избрать ее местом Своего обитания, потому что там Он со всех сторон был окружен тем, что служило живым и наглядным прообразом основания Его завета с Его народом. Если бы Он пришел к Израилю в потрясающем великолепии, с которым Он явил Себя на горе Синайской, Он должен был бы тотчас же истребить его, так как это был "народ жестоковыйный". Но Иегова скрылся за завесу святилища, прообраз "плоти Христа" (Евр. 10,20), явился над крышкою ковчега, где Его взор встречал не "непокорность и жестоковыйность" Израиля (Втор. 31,27), а искупительную кровь, удовлетворявшую всем требованиям Его Божеского естества. Эта кровь, вносившаяся во святилище первосвященником, прообразно изображала кровь более драгоценную, очищающую от всякого греха; и хотя Израиль и не давал себе отчета во всем этом, тем не менее эта кровь делала возможным пребывание Иеговы среди Его народа; эта кровь "освящала оскверненных, дабы чисто было тело" (Евр. 9,13).

Таково положение Иеговы, по свидетельству книги Левит; необходимо постоянно иметь это в виду для верного понимания содержащихся в этой книге постановлений. Все эти постановления носят на себе отпечаток непреклонной святости, связанной с благоуханием чистой благодати. Откуда бы Бог ни говорил, Он всегда свят. Он был свят на горе Синайской, был свят и над крышкою ковчега; но в первом случае Его святость была связана с "огнем пожирающим", во втором - соединена с долготерпеливою благостью. Безукоризненная святость и бесконечная благость составляют характерную черту искупления во Христе Иисусе, искупления, многообразно и иносказательно изображенного в книге Левит. Бог должен был быть свят, хотя бы Его святость требовала вечного осуждения нераскаявшихся грешников; но полное проявление Его святости в спасении грешников оглашает небеса песнею хвалы: "Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!" (Лук. 2,14). Это славословие, этот хвалебный гимн не мог огласить небеса, когда был дан "огненный закон"; потому что хотя "слава Богу в вышних", несомненно, была связана с законом горы Синайской, этот закон не приносил с собою ни "мира на землю", ни "благоволения людям": закон показывал, чем должны были быть люди, чтобы заслужить благоволение Божие. Но когда Сын воплотился на земле, в Нем нашли удовлетворение все небесные интересы, потому что личность и дело Сына Божия полностью явили собою как Божественную славу, так и благословение человека Богом.

Теперь нам следует отметить порядок, в котором идут жертвоприношения, описанные в первых главах нашей Книги. На первый план Бог ставит жертву всесожжения, а кончает Он жертвою за грех; Он кончает тем, чем мы начинаем. Этот знаменательный порядок исполнен для нас поучения. Когда меч обличения впервые пронзает душу, совесть припоминает грехи прошлого, обременяющие ее; память переносится в прошлое, останавливая свой взгляд на страницах прожитой жизни и видит, что они испещрены черными пятнами - следами многочисленных прегрешений против Бога и людей. В этом периоде своего развития душа меньше озабочена определением источника, откуда возникли эти прегрешения, чем подавляющим и очевидным сознанием, что тот или иной ее грех был действительно совершен; потому-то она так сильно нуждается в уверенности, что Бог, по Своей великой милости, установил жертвоприношение, ради которого "всякая вина" получала полное прощение (Кол. 2,14); это жертвоприношение представлено нам Господом под видом "жертвы за грех".

Но по мере того, как душа подвигается вперед в Божественной жизни, она проникается сознанием, что грехи, совершенные ею, суть ничто иное, как отпрыски одного общего корня, струи одного и того же источника; ей становится понятно, что грех, живущий во плоти, есть корень или источник всех ее беззаконий. Это открытие влечет за собою еще более глубокое внутреннее сокрушение, исцелить которое может лишь столь же глубокое понимание крестного подвига, потому что на кресте Бог Сам "осудил грех во плоти" (Рим. 8,3). Читатель видит, что в этом месте Послания к римлянам речь идет не о грехах, совершаемых в повседневной жизни, а о корне, от которого они произошли, о "грехе во плоти." Это великая и важная истина. Христос не только "умер за грехи наши по Писанию" (1 Кор. 15,3); Он сделался еще "для нас жертвою за грех" (2 Кор. 5,21). Вот о чем свидетельствует ветхозаветная "жертва за грех".

Когда сознание искупительного дела Христа вносит мир в наше сердце и в нашу совесть, мы делаемся способными питаться Христом, Который есть основание нашего мира и нашей радости в присутствии Божием. До того же времени, пока мы не увидим наших беззаконий прощенными и нашего греха осужденным, мы не можем вкушать ни мира, ни радости. Лишь только предварительно познакомившись с жертвою за преступление и жертвою за грех, мы сможем оценить все значение мирной жертвы или жертвы радости и благодарения. Потому "жертве мирной" отведено среди жертвоприношений место, соответствующее времени, когда мы научаемся духовно питаться Христом.

Также отведено подобающее место и "приношению хлебному". Когда душа вкусила всю сладость духовного общения со Христом, когда она научилась в мире и с благоговейным чувством благодарности питаться Им в присутствии Божием, душа горит жаждою все глубже и глубже познавать совершенство и славу таинственной личности Христа; в Своем милосердии Бог отвечает на это желание, устанавливая хлебное жертвоприношение, прообразно изображающее совершенство человеческого естества Христа.

После всех жертвоприношений, наконец, следует жертва "всесожжения", венец всех жертв, прообраз крестного подвига, совершенного на глазах Самого Бога и выражающего собою беззаветную преданность Богу сердца Христа. Впоследствии мы займемся подробным изучением всех этих жертвоприношений; здесь мы только отмечаем порядок их следования, порядок поистине удивительный; с какой бы стороны мы на него ни смотрели, начало и конец его - крест. Если, начиная с порядка, мы прежде всего рассматриваем жертву всесожжения, мы видим в ней Христа, вознесенного на крест, Христа, исполняющего волю Божию, совершающего искупление приношением Себя в жертву во славу Божию. Если же, следуя, напротив, внутреннему порядку, мы восходим от человека к Богу, начиная, таким образом, с жертвы за преступление, в этой жертве мы видим Христа, возносящего на крест наши грехи и истребляющего их ценою Своей искупительной жертвы всюду: в совокупности жертвоприношений, равно как и во всех их подробностях, сказываются совершенство, красота и превосходство Божественного, дивного Спасителя. Все клонится к тому, чтобы вызвать в наших сердцах глубокий интерес к изучению этих драгоценных прообразных теней, сущность которых - Христос. Бог, давший нам книгу Левит, Сам живою силою Духа Святого да дарует нам и разумение при ее изучении, дабы мы славили имя Его за поразительные прообразы, которые открываются нам в этой книге и проливают яркий свет на личность и дело благословенного Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа. Да будет слава ему во веки веков! Аминь.

Книга открывается описанием жертвы всесожжения, прообразно представляющей нам Христа, приносящего Себя, непорочного, в жертву Богу (Евр. 9,14); поэтому Дух Святой ставит ее на первый план. Взяв на себя выполнение славного дела искупления, Господь Иисус ревностно преследовал в этом деле одну высшую цель - прославление Бога. "Я желаю исполнить волю Твою, Боже Мой" (Пс. 39,7-9). Эти слова были постоянным правилом Господа Иисуса, руководившим каждым действием, каждым обстоятельством Его жизни; нигде, однако, они не отразились так определенно, так могущественно, как в крестном подвиге. Какова бы ни была воля Божия, Христос пришел на землю творить эту волю. Благодарение Богу, мы знаем, как "сказалось в нас совершение Христом этой воли"; потому что "по сей-то воле освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа" (Евр. 10,10). Но дело Христово прежде всего относилось к Богу. Христос находил блаженство в совершении на земле воли Божией. Ни один человек до Него не поступал так, как Он. По милости Божией некоторые люди "делали угодное в очах Господа" (3 Цар. 15,5.11; 14,8); но не было на земле человека, который исполнял бы волю Божию всегда, всецело, неизменно, неуклонно. Господь Иисус был Человеком послушным; "Он был послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Фил. 2,8). Сам "Он восхотел идти в Иерусалим" (Лук. 9,51); позднее, по дороге из Гефсиманского сада к кресту Голгофы, Он следующими словами выражал безусловную преданность Своего сердца Отцу: "Неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?" (Иоан. 18,11).

Чудное благоухание издавала эта беззаветная преданность Богу. Небо ликовало при виде Человека, непорочного на земле, даже смертью Своею исполнявшего волю Божию. Кто мог исследовать таинственную глубину преданного сердца, открывшуюся взору Божию на кресте? Никто, кроме Самого Бога; потому что в этом отношении, как и во всем, касающемся Его таинственной, славной личности, действительно "никто не знает Сына, кроме Отца" (Матф. 11,27); и никто не может что-либо узнать о Сыне, если ему этого не откроет Отец. Ум человеческий способен хотя бы в некоторой степени усвоить любую науку, известную под солнцем. Человеческая наука не превышает уровня понимания человека; но Сына человек познает лишь настолько, насколько Его открывает чрез Духа Святого Своим Словом Отец. Дух Святой с радостью открывает Сына, с радостью "берет от Иисуса" и являет это нам; это познание во всей его полноте, во всей его красоте открывается нам в Писании. Мы не имеем нужды в новом откровении, потому что Дух Святой "напоминал все" апостолам и "наставлял их на всякую истину" (Иоан. 14,26; 16,13). Ничего нет больше "всякой истины"; поэтому каждая попытка получить новое откровение, видеть новое развитие истины, т.е. развитие, не описанное в богодухновенных книгах, навсегда останется тщетным усилием человека, желающего прибавить что-либо к тому, что Бог называет "всякой истиной". Дух Святой, конечно, может с новым необыкновенным могуществом развить и применить к делу содержащуюся в Писании истину; но это нимало не похоже на безумное превозношение ума человеческого, который, отвергая полноту Божественного откровения, силится вне этого откровения найти принципы, мысли и догматы, могущие направлять совесть.

Евангелия рисуют пред нами различные стороны характера, личности и дела Христа; и с первого дня появления на земле этих драгоценных повествований чада Божий всех веков любили углубляться в их изучение, насыщаясь содержащимися в них откровениями о Том, Кого любит и Кому доверяет их сердце, Кому они обязаны своим блаженством, как временным, так и вечным. Но сравнительно невелико число людей, когда-либо задававшихся целью изучения самых подробных поучительных прообразов относительно того же славного вопроса. В жертвоприношениях, описанных в книге Левит, многие особенно были склонны видеть устаревшие указания, относящиеся исключительно к еврейским обычаям, лишенные всякого значения для нас и не проливающие никакого духовного света в наши души. Необходимо, однако, признать, что страницы книги Левит, на первый взгляд лишенные всякой привлекательности и изобилующие всевозможными обрядовыми подробностями, занимают наряду с чудными изречениями пророка Исайи важное место среди всего, что "писано было прежде" и что "написано нам в наставление" (Рим. 15,4). Мы должны, конечно, изучать содержание этой книги, как и вообще всего Священного Писания, в духе смирения, отрекаясь от своего собственного "я"; при этом необходимо проникнуться чувством благоговейной зависимости от Говорящего, никогда не упуская из виду великой цели, важного значения и общей гармоничной совокупности всех откровений, обуздывая наше воображение и не давая ему увлечь нас низменными стремлениями. Если милостью Божией с именно таким настроением мы приступим к изучению прообразов этой книги, мы откроем в них богатейшие рудники неисчерпаемых сокровищ Божиих.

Перейдем же к рассмотрению жертвы всесожжения, представляющей, как мы это уже отметили, Христа, отдающего Себя, непорочного, в жертву Богу. "Если жертва его есть всесожжение из крупного скота, пусть принесет ее мужского пола, без порока" (ст. 3). Невыразимая слава личности Христа составляет основание христианства. Достоинство и славу, присущие Ему, Христос сообщает и всему, что Он делает, и каждому служению, которое Он совершает. Никакое служение не могло прибавить что-либо к славе Того, Кто есть "сущий над всем Бог, благословенный вовеки" (Рим. 9,5), "явившийся во плоти Бог" (1 Тим. 3,16), славный "Эммануил, с нами Бог" (Матф. 1,23; Ис. 7,14), "вечное Слово", "Творец" и "Промыслитель" Вселенной. Служение всякого рода, мы знаем, было связано с человеческим естеством Христа; принимая на Себя образ человека. Он сошел на землю, оставляя славу, которую имел у Отца от создания мира. Он жил среди обстановки, шедшей вразрез со всеми Его взглядами, ища единственно полного прославления имени Божия. Он сошел на землю, чтобы быть здесь "снедаемым" святою и неугасимою ревностью по славе Божией (Пс. 68,10) и чтобы привести в исполнение вечные советы Божий.

Жертва "мужского пола", "без порока", "однолетняя", представляет собою Господа Иисуса, добровольно отдающего Себя в жертву во исполнение воли Божией. В этой жертве не должно было быть ничего, указывающего на слабость или несовершенство. Для всесожжения выбиралось животное "мужского пола, однолетнее" (ср. Исх. 12,5). При рассмотрении других жертв мы увидим, что дозволялось в некоторых случаях закалать в жертву и животных женского пола; это не значило, что Бог мог благоволить к несовершенной жертве, потому что везде и всегда жертва должна была быть "без порока"; в некоторых случаях Бог допускал отступления, свидетельствовавшие о несовершенстве человека, приносившего за себя жертву. Всесожжение было наивысшей жертвой, потому что оно представляло собою Христа, отдающего Самого Себя в жертву Богу, Христа во всей полноте, всецело посвященного исключительно Богу: на Нем покоились взор и благоволение сердца Божия. Необходимо принять это в соображение. Один лишь Бог знал истинную цену искупительного дела Христова; Один лишь Он мог полностью оценить значение креста и беззаветную преданность Сына, олицетворяемую им. Крест, представленный жертвою всесожжения, заключал в себе нечто, осязаемое лишь для взора Божия; значение креста полно глубины, недоступной ни для смертных, ни для ангелов; исходивший от креста голос достигал лишь слуха Отца, предназначался именно и исключительно для Него. Между крестом Голгофы и престолом Божиим существовали отношения, неуловимые и непонятные для разумения творения Божия.

"Пусть приведет ее к дверям скинии собрания, чтобы приобресть ему благоволение пред Господом" (ст. 3. ср. Лев. 22,18-19). Характер жертвы всесожжения, изображенный здесь, являет нам мало понятую нами сторону крестного подвига. Мы слишком склонны видеть в кресте лишь место, где был произведен суд и была навеки решена дилемма между вечным правосудием и жертвой без порока, лишь место искупления нашего греха, место славной победы над сатаною. Крест действительно является всем этим; но этим не ограничивается его значение: крест еще и место, где была явлена любовь Христа к Отцу, где эта любовь нашла выражение, понятное лишь Одному Отцу; именно эту сторону креста и представляет собою прообразно жертва всесожжения, по своей сути добровольная жертва. Если бы речь шла лишь об искуплении греха и претерпении гнева Божия за грех, эта жертва не могла бы зависеть от личной воли приносившего ее; в этом случае она непременно была бы обязательной, безусловно необходимой. Господь Иисус не мог желать уподобиться "жертве за грех" (2 Кор. 5,21). Желать вынести на Себе гнев Божий и лишить Себя лицезрения Божия: уже один этот факт очевидно показывает нам, что жертва всесожжения представляет собою не Христа, несущего на кресте грех мира, но Христа, исполняющего на кресте волю Божию.

Слова Самого Христа свидетельствуют о том, что Сам Он созерцал эти различные стороны креста. Видя в кресте место искупления греха, заранее предчувствуя связанные с ним в этом отношении страдания, Он восклицал: "Отче! О, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня! Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет" (Лук. 22,42). Он с ужасом сознавал, что влекло за собою взятое Им на Себя дело. Святая, чистая Его душа содрогалась при мысли, что Ему предстоит отождествиться с жертвою за грех; Его любящее сердце несказанно скорбело от сознания необходимости лишиться присутствия Божия.

Но крест представлялся Христу еще и с другой стороны. Крест в Его глазах был местом, на котором должны были обнаружиться глубокие тайники Его любви к Отцу; местом, на котором по "Своему желанию", Он "добровольно" мог выпить чашу, которую Ему дал пить Отец, и испить ее до дна. Вся жизнь Христа представляла собой фимиам благовонного курения, непрестанно возносившийся к престолу Отца: Он всегда творил угодное в очах Отца, всегда творил волю Божию; но жертва всесожжения представляет собою не жизнь Христа, каким бы благословенным ни было любое действие этой жизни; она изображает Христа в Его смертный час; и изображает не Христа, в смерти Своей "сделавшегося за нас клятвою" (Гал. 3,13), а Христа, служившего приятным благоуханием для сердца Отца.

Эта истина придает особую привлекательность кресту в глазах каждого духовного человека, придает особую цену страданиям нашего возлюбленного Господа. На кресте погибший грешник находит ответ Бога на все важнейшие стремления, на все насущнейшие запросы своего сердца и своей совести. Истинно верующий обретает на кресте все, что пленит его сердце, что глубоко потрясает его нравственное существо. На кресте ангелы находят предмет, достойный их вечного созерцания, тайну, в которую "они желают проникнуть" (ср. 1 Петр 1,11-12). Все это так; но есть в кресте нечто, превосходящее высшую прозорливость святых или ангелов Божиих - это глубокая преданность сердца Сына, принесенная в жертву Отцу и оцененная Им: именно эта-то сторона крестного подвига и находит себе столь яркое прообразное выражение в жертве всесожжения.

Замечу здесь, что допуская, как это делают некоторые, мысль, что Христос всю Свою жизнь нес на Себе грех, мы нарушили бы этим особенную красоту, отличающую собою жертву всесожжения. Исчез бы "добровольный" характер жертвы, потому что возможно ли говорить о свободном выборе в вопросе об отдаче себя на смерть, если принесение в жертву жизни является непременным следствием положения, в которое поставлено это лицо? Если бы Христос нес на Себе грех всю жизнь, смерть Его сделалась бы действием необходимым, а не добровольным, как теперь. Можно с достоверностью утверждать, что ложное и гибельное учение о Христе, несущем во время Своей жизни грех на Себе, посягает на полноту и красоту всех прообразов жертв. Жертва всесожжения, мы это повторяем и обращаем особенное внимание читателя на этот важный факт, представляет нам не Христа, несущего на Себе грех и навлекающего на Себя гнев Божий, а Христа, смертью Своею на кресте являющего Свою добровольную преданность Богу. Силою Духа Святого Сын исполнил волю Отца; и Он это делает "по Своему собственному желанию", о чем свидетельствуют Его слова: "Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее" (Иоан. 10,17-18). Но пророк Исайя, усматривая во Христе жертву за грех, говорит: "Вземлется от земли жизнь Его" (Деян. 8,33 - по переводу "Семидесяти толковников" - изречение Ис. 53,8). Христос не говорил, что грех был на Нем и что за грехом следовало искупление греха, утверждая, что "никто не отнимает жизни у Него, но Он Сам отдает ее". Никто ее не отнимает: ни человек, ни ангел, ни сатана, ни кто-либо другой. Отдача жизни была с Его стороны добровольным действием: Он отдавал ее, чтобы снова ее принять. "Я желаю исполнить волю Твою, Боже Мой" (Пс. 39,9). Вот слова Того, Кто, прообразно изображенный в жертве всесожжения, силою вечного Духа с радостью отдавал Себя, непорочного, в жертву Богу!

Необыкновенно важно хорошо усвоить, что главным образом ставил Своею целью Христос в деле искупления; это лишь увеличивает спокойствие верующей души. Исполнить волю Божию, осуществить намерения Божий, явить славу Божию - такова была глубокая и первая задача исполненного преданности к Богу сердца Спасителя, Который взирал на все и производил оценку всего только с Божией точки зрения; Христос не задавался мыслью, как то или иное действие или обстоятельство отразится на Нем Самом. "Он уничижил Себя Самого... смирил Себя" (Фил. 2,7-8). Он отказался от всего. Вот почему, по окончании Своего земного поприща, Он мог, воздев глаза к небу, сказать: "Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить" (Иоан. 17,4). Нельзя созерцать эту сторону дела Христова и не испытывать всей привлекательности личности Христа, не преисполняться чувством глубокого благоговения к ней. Понять, что Бог был на первом плане для Христа в Его крестном подвиге - не значит усмотреть в этом уменьшение Его любви к нам, напротив! Эта любовь и наше спасение в Нем основываются только на славе Божией, явленной Его смертью. Слава Божия должна составлять незыблемое основание всего. "Жив Я, и славы Господней полна вся земля" (Числ. 14,21). Но мы знаем, что эта вечная слава Божия и вечное блаженство создания Божия неразделимо связаны друг с другом в предначертаниях Божиих, так что если первое осуществится, блаженство твари также наступит.

"И возложит руку свою на голову жертвы всесожжения, и приобретет он благоволение, во очищение грехов его" (ст. 4). Возложение рук на голову выражает собою полное отождествление. Чрез это знаменательное действие жертва и приносивший ее составляли одно; это единство в жертве всесожжения делало угодным Богу и ее приносителя благодаря великому значению и благоволению, которая эта жертва имела в очах Божиих. Применение этого факта ко Христу и верующей душе выдвигает вперед одну из драгоценнейших истин, всесторонне освещенных в Писаниях Нового Завета, а именно - вечное отождествление верующей души со Христом и ее принятие Им. "Поступаем в мире сем, как Он" (1 Иоан. 4,17; 5,20). Только это делает нас блаженными. Тот, кто не во Христе, живет еще в своих грехах. Середины в этом случае нет: или вы во Христе, или вы вне Его, в ваших грехах. Нельзя пребывать во Христе отчасти. Достаточно, чтобы вас отделял от Христа хотя бы один волос, и вы уже вполне заслуживаете осуждения и гнева. Напротив, если вы в Нем, вы ходите пред Богом, "как Он", и получаете полный доступ к бесконечно святому Богу. "Вы имеете полноту в Нем" (Кол. 2,10), вы "облагодатствованы в Возлюбленном" (Еф. 1,6), "члены Тела Его, от плоти Его и от костей Его" (Еф. 5,30). "Соединяющийся с Господом есть один дух с Господом" (1 Кор. 6,17). Таково простое и ясное учение Слова Божия. Глава и члены должны пользоваться одинаковым благоволением. Глава и члены составляют одно целое. Бог видит их соединенными воедино; следовательно, они и составляют одно целое. Истина эта есть одновременно и основание самого беззаветного доверия к Богу и глубочайшего смирения души: именно она и дает "дерзновение в день суда" (1 Иоан. 4,17) ввиду того, что никаким образом нельзя что-либо прибавить к делу Того, с Которым мы находимся в единении; она же исполняет нас сознанием нашего ничтожества, потому что наше единство со Христом основано на смерти душевного человека и на полном его отречении от всех его прав и притязаний.

"Раз Глава и члены вместе введены в присутствие Божие и пользуются одинаковым благоволением Господа, очевидно, что все члены причастны одному и тому же спасению, одной и той же жизни, одной и той же праведности, одному и тому же благоволению. Не существует различных степеней оправдания и усыновления. Малое дитя во Христе имеет такое же оправдание, как и богатый духовным опытом святой. И тот, и другой - во Христе; и так как в этом только и заключается основание, на котором держится жизнь, на этом же единственном основании зиждется и оправдание. Нет ни двух видов жизни, ни двух видов оправдания, хоть, конечно, существуют различные степени умения пользоваться этим оправданием, различные степени познания его полноты и обширности, различные степени способности проявить его могущественное действие в жизни и сердце. Часто смешивают применение и понимание оправдания с самим оправданием, которое, будучи Божественным, также и вечно, неизменно и не подвержено влиянию человеческих чувств и человеческого опыта.

В деле оправдания невозможно, что называется, преуспевать. Верующая душа сегодня не заслуживает оправдания более, чем вчера, и завтра не заслужит его более, чем сегодня. Во "Христе Иисусе" душа уже здесь, на земле, получает полное оправдание, которое она имеет пред престолом Божиим: она "совершенна во Христе", соединена со Христом воедино; она, по свидетельству Самого Христа, "чиста вся" (Иоан. 13,10). Чего ей еще недостает до ее вступления в славу? Живя по духу, она может и будет преуспевать в познании и применении к жизни этой славной действительности; что же касается самого вопроса оправдания, если кто-либо силою Духа Святого уверовал в Евангелие, от положения очевидной виновности и осуждения он вступает в положение безусловной праведности и оправдания, основанного на Божественном совершенстве искупительного дела Христа; так в жертве всесожжения принятие Богом грешника основано на достоинстве приносимой им жертвы. Дело было не в том, что представлял из себя лично он сам, а в том, чем была в глазах Божиих его жертва. "И приобретет он благоволение, во очищение грехов его."

"И заколет тельца пред Господом; сыны же Аароновы, священники, принесут кровь, и покропят кровью со всех сторон на жертвенник, который у входа скинии собрания" (ст. 5). Изучая значение жертвы всесожжения, следует постоянно иметь в виду, что великая истина, олицетворенная в этой жертве, не относится к искуплению, совершенному Христом для удовлетворения запросов совести грешника; она указывает на жертву, несравненно более благоугодную Богу, - на добровольную жертву Христа, вызывавшую новый поток любви со стороны Отца (Иоан. 10,17). Смерть Христа, иносказательно представленная в жертве всесожжения, не обнаруживает ненавистной стороны греха, но является выражением неиссякаемой и непоколебимой преданности Христа Отцу. Христос не представляется в ней несущим на Себе грех под бременем гнева Божия; Он является здесь предметом полного удовлетворения, испытываемого Отцом при виде добровольной жертвы и связанного с нею приятного благоухания отдающего Себя на смерть Сына. "Очищение грехов", приобретаемое жертвою всесожжения, соответствует не только требованиям совести человека, но и горячему желанию сердца Самого Христа, ценою Своей жизни желавшего исполнить волю Божию и содействовать осуществлению Божественных намерений.

Никакая сила - ни человеческая, ни бесовская - не могла отговорить Христа от Его намерения выполнить это желание. Когда апостол Петр, по неведению, словами ложного участия старается удержать Его от позора и посрамления, связанного с крестной смертью: "Отойди от Меня, сатана, - говорит Он, - ты Мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое" (Матф. 16,22.23). В другой раз Он сказал Своим ученикам: "Уже немного Мне говорить с вами, ибо идет князь мера сего; и во Мне не имеет ничего. Но чтобы мир знал, что Я люблю Отца, и как заповедал Мне Отец, так и творю" (Иоан. 14,30-31).

Место и обязанности, предписанные сынам Аароновым при принесении жертвы всесожжения, полностью соответствуют особенному значению, присущему жертве всесожжения. Они "кропят кровью" жертвенник, кладут "на жертвенник огонь", раскладывают "на огне дрова", "раскладывают части, голову и тук на дровах, которые на огне, на жертвеннике". Все эти действия связаны исключительно с жертвою всесожжения и составляют ее выдающуюся черту, отличающую ее от жертвы за грех, при принесении которой имена сынов Аароновых даже вовсе и не упоминаются. Сыны Аароновы представляют собою Церковь не "как тело", а как духовное жилище или семейство священников. Это совершенно ясно, потому что если Аарон есть прообраз Христа, дом Ааронов, несомненно, является прообразом дома Христова. Так, в Евр. 3,6 мы читаем: "Христос, как Сын, в доме Его; дом же Его - мы". И еще: "Вот, Я и дети, которых дал Мне Бог" (Евр. 2,13; Ис. 8,18). Руководимой и научаемой Духом Святым Церкви дано отрадное преимущество созерцать эту сторону Личности Христа, представленную нам в первом прообразе книги Левит. "Наше общение - с Отцом" (1 Иоан. 1,3), Который, по милосердию Своему, вводит нас в Свои мысли о Христе. Мы, правда, никогда не сможем полностью постигнуть всю высоту Его мыслей, но мы можем силою живущего в нас Духа Святого хотя бы отчасти проникаться ими.

"Сыны же Аароновы, священники, принесут кровь и покропят кровью со всех сторон на жертвенник, который у входа скинии собрания" (ст. 5). Здесь снова мы встречаем прообраз Церкви, представляемой в виде общества священников, входящих с вещественным доказательством принесенной жертвы туда, куда открыт был доступ всякому жертвоприносителю. Но кровь, приносящаяся сюда священниками, не следует этого забывать, есть кровь жертвы всесожжения, а не жертвы за грех. Это прообраз Церкви, силою Духа Святого проникающейся мыслью глубокой и беззаветной преданности, проявленной Христом по отношению к Богу; это не образ грешника, вникающего в значение крови Подъявшего на Себе грех мира. Почти излишне напоминать, что Церковь составлена из грешников, и грешников, проникнутых сознанием греха, но "сыны Аароновы" не представляют собою сознающих свою греховность грешников; они представляют собою благоговейно поклоняющихся Богу Его святых: они "священники", приносящие жертву всесожжения.

Многие заблуждаются в этом отношении: они думают, что если, милостью Божией и Духом Святым, человек получает право поклоняться и служить Богу, он уже отказывается признавать себя жалким и недостойным грешником. Это большое заблуждение. Сам по себе верующий есть "ничто"; во Христе же он становится освященным Им поклонником. Он имеет доступ во святилище не как виновный грешник, а как священник, служащий Богу и облеченный в "служебные священные одежды". Заниматься в присутствии Божием вопросом о моей виновности - не значит доказывать этим свое христианское смирение по отношению к самому себе: это только свидетельствует о моем неверии относительно ценности приносимой жертвы.

Как бы то ни было, читатель имел возможность убедиться, что вменение греха не входит в значение жертвы всесожжения и что в этой жертве Христос не является несущим на Себе грех под бременем гнева Божия. Написано: "Приобретет он благоволение, во очищение грехов его", - это так. Искупление сопоставлено здесь, снова и снова повторяем мы, не с глубиною, не с чудовищностью виновности грешника, а измеряется совершенством жертвы принесенной Христом Богу, и полнотою бесконечного благоволения Божия к Тому, Кто всецело пожертвовал Собою. Это дает нам самое высокое представление об искупительном подвиге Христа. Видя в Христе жертву за грех, я встречаю искупление, удовлетворившее правосудие Божие по отношению к греху; но, созерцая жертву всесожжения, я вижу дело искупления облеченным во все совершенство полной готовности и способности Христа исполнить волю Божию; и в то же время мне открывается вся полнота благоволения Божия ко Христу и Его делу. Каким высоким совершенством дышит искупление, являющееся плодом преданности Христа Богу! Есть ли на свете что-либо, превосходящее и эту преданность Сына, и это благоволение Отца? Конечно, нет; этот вопрос составит предмет вечного созерцания священников Божиих, пребывающих во дворах Господних.

"И снимет кожу с жертвы всесожжения, и рассечет ее на части" (ст. 6). Обычай "снимать кожу" особенно выразителен: он заключался в снятии наружной части жертвы, что давало возможность увидеть ее внутреннее содержание. Недостаточно было иметь жертву "без порока"; кроме наружного совершенства, требовалось внутреннее совершенство: все связи и суставы должны были свидетельствовать о непорочности жертвы. Это требование предъявлялось только для жертвы всесожжения: этот факт вполне согласуется с характером прообраза, особенно подчеркивая безграничную преданность Христа Богу. Его дело истекало из глубоких тайников Его существа; и чем более исследовались эти тайники, тем более обнаруживалась Его таинственная внутренняя жизнь; тем более становилось очевидным, что полное подчинение воле Отца и искреннее искание Его славы руководили всеми действиями Христа, олицетворенного жертвою всесожжения. Он был истинной жертвой всесожжения.

"И рассечет ее на части." Это действие представляет собою истину, уже олицетворенную в "благовонном мелкоистолченном курении" (Исх. 30,34-38; Лев. 16,12). Дух Святой с особенным благоволением останавливается на составных частях благовонного курения и благоухания жертвы Христовой, вникая в мельчайшие подробности этой жертвы: жертва всесожжения не имеет ни пятна, ни порока, как в составных своих частях, так и во всей их совокупности, и таков был Христос!

"Сыны же Аароновы, священники, положат на жертвенник огонь, и на огне разложат дрова. И разложат сыны Аароновы, священники, части, голову и тук на дровах, которые на огне, на жертвеннике" (ст. 7-8). Это составляло великое преимущество священнической семьи. Жертва всесожжения приносилась Господу вся целиком; она вся сжигалась [Нелишне будет здесь сообщить читателю, что еврейское слово, выражающее приложенное к жертве всесожжения понятие "сожигать", совершенно иное, чем слово, употребленное для обозначения "сожигания" при установлении жертвы за грех. Это очень важный вопрос; поэтому я приведу несколько мест, в которых употреблено то же слово. Еврейское слово, употребленное при описании жертвы всесожжения, обозначает "фимиам" или "воскурять фимиам" и в этом смысле встречается в следующих местах Писания: Лев. 6,15: "возьмет... весь Ливан... и сожжет на жертвеннике: это приятное благоухание." Втор. 33,10: "Возлагают курение пред лицо Твое и всесожжения на жертвенник Твой." Исх. 30,1: "Сделай жертвенник для приношения курений." Пс. 65,15: "С воскурением тука овнов." Иер. 44,21: "Каждение, которое совершали вы в городах Иудейских." П Песн. 3,6: "Окуриваемая миррою и фимиамом" Вышеприведенных изречений вполне достаточно, чтобы выяснить значение разбираемого нами слова в описании жертвы всесожжения.

Еврейское слово, переведенное словом "сожигать" при описании жертвы за грех, обозначает общее понятие "жечь" и встречается "обожжем огнем" Лев. 10,16. "И козла жертвы за грех искал Моисей, и вот, он сожжен."2 Пар. 16,14. "И сожгли их для него великое множество." Именно от этого глагола в еврейском языке происходит слово "серафимы", т.е. "пламенеющие" (Ис. 6). Т6 же слово употреблено для обозначения ядовитых змей (Числ. 21).

Таким образом, жертва за грех не только сжигалась на другом жертвеннике, чем жертва всесожжения; Дух Святой употребляет еще и совершенно другое слово, чтобы показать, как она сжигалась. Все это имеет свое значение, и я уверен, что в употреблении двух разбираемых нами слов сказалась мудрость Духа Святого, которая всюду проводит существенную разницу между двумя этими жертвами. Духовный читатель должен придавать большое значение этой разнице.] на жертвеннике; человек не получал от нее ничего; но сыны Аарона, первосвященника, сами будучи священниками, стоят вокруг жертвенника Божия, благоговейно созерцая пламя благоугодной Богу жертвы, возносящееся к Нему в фимиаме благовонного курения. Славное положение, славное общение, это славное священническое служение были поразительным образом всех благ, дарованных Богом Церкви, пребывающей в общении с Ним по отношению к осуществлению Его воли чрез смерть Христа. Подходя к кресту Господа Иисуса как сознающие свою греховность грешники, мы находим на кресте то, что удовлетворяет все наши духовные нужды: в этом отношении крест дает нашей совести полный мир. Но как священники, как освященные Богом поклонники, мы можем смотреть на крест и с другой стороны - со стороны приведения на нем в исполнение святого решения Христа всецело подчиниться воле Отца. Как сознающие свой грех грешники, мы подходим к медному жертвеннику и обретаем мир чрез искупительную кровь, пролитую на этом жертвеннике; как священникам же нам дано созерцать совершенство жертвы всесожжения и проникаться сознанием полной отдачи Христом, Человеком без пятна и порока, Себя в жертву Богу.

Если бы мы видели в кресте лишь то, что удовлетворяет нужды человека, как грешника, наше представление о таинственном значении креста было бы весьма неполно. Смерть Христа исполнена глубокого значения, не поддающегося разумению человеческому и открывающегося только Одному Богу. Важно ввиду этого заметить, что, давая нам прообразные изображения креста, Дух Святой представляет нам его прежде всего со стороны его отношения к Богу. Человеку дано приближаться к этому источнику небесной услады; ему дано проникновенно созерцать этот источник, утоляя из него свою жажду; в нем он найдет удовлетворение всех высших стремлений своей души, всех возвышенных способностей своей обновленной природы; но есть, однако, в кресте и нечто такое, что может постичь и оценить только Один Бог. Вот почему жертве всесожжения отведено первое место среди всех жертвоприношений. Сам факт, что Бог установил прообраз смерти Христовой, показывающий, чем эта смерть являлась в глазах Божиих, полон поучения для духовно настроенного человека.

Ни человеку, ни ангелам не дано полностью исследовать тайну смерти Христовой; но мы можем открыть в ней некоторые особенности, которые делают ее несказанно драгоценной для сердца Божия. Ничто так не содействует проявлению славы Божией, как крест. Ничто не содействует в такой мере Его прославлению, как смерть Христа. Добровольная отдача Христом Себя в жертву Богу исполнена несравненного блеска Божественной славы; в этой же отдаче Христом Себя на смерть заложено непоколебимое основание Божественных предначертаний: земля не могла этого совершить. Крест также становится и непосредственным проводником Божественной любви; благодаря ему сатана посрамлен навеки, "начальства и власти подвергнуты позору": крестным Своим подвигом Иисус "восторжествовал над ними" (Кол. 2,15). Таковы славные последствия крестного подвига; вникая в них, мы понимаем необходимость существования прообраза креста, представляющего, чем был крест исключительно для Одного Бога; также становится понятным, что этот прообраз занимает первое место во главе всех других прообразных теней этой Книги.

"А внутренности жертвы и ноги ее вымоет он водою, и сожжет священник все на жертвеннике: это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу" (ст. 9). Установленное здесь омытие жертвы прообразно делало ее такою, каким был Христос по Своей сути: делало жертву чистой внутренне и наружно. Полнейшая гармония существовала всегда между внутренними побуждениями Христа и Его внешним поведением: последнее всегда выражало Его внутренние побуждения. Все в Нем преследовало одну цель - славу Божию. Члены Его тела всецело повиновались Его преданному Богу сердцу и всецело исполняли намерения этого сердца, жившего только для Бога и Его славы в спасении грешников. Поэтому священник мог "сжечь все на жертвеннике". Все было прообразно чистым и было достойным быть вознесенным на жертвенник Божий. Были жертвы, часть которых отдавалась священникам; были и такие, часть которых отдавалась приносившему их; но жертва всесожжения вся сжигалась на жертвеннике. Она существовала исключительно для Одного Бога. Священникам было дано право класть на жертвенник дрова и огонь, затем наблюдать над восходящим на небеса дымом фимиама; то было их великое и святое преимущество; но священники не вкушали этой жертвы. Эта тень смерти Христа предназначалась исключительно для Бога, и именно так мы должны смотреть на жертву всесожжения. С той самой минуты, как животное мужского пола без порока приводилось ко входу скинии собрания, и до той минуты, как оно пламенем огня обращалось в пепел, мы все время видим пред собой образ Христа, святого и непорочного, приносящего Себя в жертву Богу. Совершенное Христом искупительное дело было источником радости Бога, личной радости, превосходящей всякое разумение сотворенной Богом твари. Это находит себе подтверждение в "законе всесожжения", который нам остается рассмотреть.

"И сказал Господь Моисею, говоря: Заповедай Аарону и сынам его: вот закон всесожжения: всесожжение пусть остается на месте сожигания на жертвеннике всю ночь до утра, и огонь жертвенника пусть горит на нем. И пусть священник оденется в льняную одежду свою, и наденет на тело свое льняное нижнее платье, и снимет пепел от всесожжения, которое сжег огонь на жертвеннике, и положит его подле жертвенника. И пусть снимет с себя одежды свои, и наденет другие одежды, и вынесет пепел вне стана на чистое место. А огонь на жертвеннике пусть горит, не угасает; и пусть священник зажигает на нем дрова каждое утро, и раскладывает на нем всесожжение, и сожигает на нем тук мирной жертвы. Огонь непрестанно пусть горит на жертвеннике и не угасает" (Лев. 6,8-13). Огонь жертвенника сжигал жертву всесожжения и тук мирной жертвы. Это было истинным выражением Божественной святости, насыщавшейся Христом и Его жертвой. Огонь никогда не должен был угасать, что указывало на неизменную Божественную святость суда Божия. В темные и молчаливые часы ночи священный огонь сверкал на жертвеннике Божием.

"И пусть священник оденется в льняную одежду свою, и наденет..." Здесь священник прообразно становится на место Христа, праведность Которого представлена белой льняной одеждой. Предавая Себя на крестную смерть, Христос восшел на небеса, облеченный в Свою вечную праведность, представляя на небо доказательство совершенного Им на земле дела. Пепел свидетельствовал о том, что жертва была сожжена и принята Богом: пепел полагался около жертвенника, показывая, что огонь уничтожил жертву и что последняя была не только уничтожена, но и принята Богом. Пепел жертвы всесожжения возвещал принятие жертвы; пепел жертвы за грех показывал осуждение греха.

Многие из затронутых нами вопросов еще раз встретятся нам при дальнейшем изучении этой книги и, таким образом, сделаются для нас более очевидными и более существенными, приобретут более значения в наших глазах. Сопоставление различных жертв содействует обнаружению их индивидуальных особенностей. Взятые все вместе, они дают нам полное представление о Христе. Их можно уподобить зеркалам, расположенным каждое под особым углом и дающим в различных видах изображение все одной и той же истинной Жертвы. Ни один прообраз не мог представить ее во всей полноте. Нам надо было увидеть Христа в жизни и смерти, как Человека и как жертву; увидеть отношения этого прообраза к Богу, и к нам; все это и изображают нам прообразные жертвы Книги "Левит". Этим путем Бог, по великой благости Своей, удовлетворил все нужды нашей души; да просветит же Он и наше разумение, дабы мы постигли, что Он для нас уготовал, и могли насыщаться благами Его.

Теперь нам предстоит рассмотреть "приношение хлебное", дающее нам точное изображение Человека Христа Иисуса. Жертва всесожжения представляла Христа в Его смерти; хлебное приношение представляет Его в Его жизни. Ни в той, ни в другой не идет речь о подъятии греха. В жертве всесожжения мы видим умилостивление, а никак не возложение на Себя греха, не вменение Христу греха, не падение на Христа гнева Божия за грех мира.

Это доказывалось тем, что вся жертва целиком сжигалась на жертвеннике. Если бы речь шла об искуплении малейшего греха, жертва должна была бы сжигаться вне стана (ср. Лев. 4,11-12 с Евр. 13,11)

При описании "приношения хлебного" даже и не упоминается о крови кропления. В нем мы открываем только чудный образ Христа, живущего, ходящего и пребывающего в служении Богу здесь, на земле. Одного этого факта достаточно, чтобы воодушевить духовно настроенного христианина с серьезным вниманием и в духе молитвы приступить к изучению этого прообраза. Христианину предоставляется возможность углубиться в рассмотрение чистой и совершенной человеческой природы нашего Господа. Приходится опасаться, что эта святая тайна недостаточно окружена подобающим ей благоговением. Выражения, которые часто употребляются в разговорах и в книгах, уже доказывают, что основное учение о воплощении Господа Иисуса остается непонятым и представляется в искаженном, несогласном с Словом Божиим виде. Подобные выражения объясняются превратным пониманием истинного характера как самой Личности Христа, так и Его страданий; но каково бы ни было их происхождение, при свете Священного Писания их приходится осудить и, следовательно, отречься от них. Многое происходит единственно от недостатка вдумчивого отношения к употребляемым выражениям. Поэтому остережемся обвинять того или иного христианина в неверном понимании основной истины.

Существует, однако, необыкновенно веский факт, и он должен быть признан руководящим началом при составлении нравственной оценки всякого верующего; я говорю о существенной истине учения о человеческом естестве Христа: она лежит в самой основе христианства, и вот почему сатана испокон веков прилагал столько усилий к тому, чтобы ввести людей в заблуждение в этом отношении. Все основные ереси, проникшие в Церковь, обнаруживают намерение сатаны подорвать истину, свидетельствующую о личности Христа. Многие благочестивые люди, вставшие на защиту этих заблуждений, сами не раз впадали в заблуждения противоположного характера. Это доказывает нам, как необходимо близко придерживаться выражений, которые Духу Святому угодно было употребить при изложении столь священной и глубокой тайны. Я уверен, что подчинение авторитетности Священного Писания и сила Божественной жизни в душе лучше всего предохранят от всякого рода заблуждения. Чтобы оградить себя от заблуждения относительно учения Христова, душа не должна обладать какими-либо теологическими (богословскими) познаниями; если только Слово Божие обильно вселяется в нее, если Дух Святой могущественно действует в ней, сатане не удастся вкрасться в душу, не удастся возбудить в ней мрачных и страшных сомнений. Если сердце насыщается Христом, являемым нам в Писаниях, оно, конечно, отвергнет все ложные представления о Христе, которые сатана силится ему внушить. Питаясь истиною Божией, мы без малейшего колебания откажемся от потакания сатане. Это вернейший путь для избавления от уловок духа заблуждения, в каком бы виде они ни возникали. "Овцы слушаются голоса Его и ... за Ним идут, потому что знают голос Его; за чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса" (Иоан. 10,3-5.27). Нет надобности знать чужие голоса, чтобы отвратиться от них; для этого достаточно только знать голос "доброго Пастыря". Одно это уже предохранит нас от искушения подчиниться какому бы то ни было чужому голосу. Вот почему, полностью сознавая, что я призван предостеречь моих читателей от подчинения себя какому-либо чужому голосу относительно Божественной тайны человеческого естества Христа, я не нахожу нужным опровергать многие смелые и ложные предположения; я предпочитаю с помощью Божией вложить в руки моих братьев орудия против них, развивая содержащееся в Священном Писании учение об этом вопросе.

Самую слабую и несовершенную сторону нашего христианства составляет недостаток нашего тесного общения с истинным Человеком, Господом Иисусом Христом. Отсюда возникают всевозможные недочеты в нашей духовной жизни, отсюда проистекают все наши заблуждения, волнения, вся наша духовная сухость. О, если бы мы пребывали в простоте веры, проникаясь сознанием, что истинный Человек пребывает одесную престола Величия на небесах, - Человек, исполненный нежного сострадания, непостижимой любви; Его могущество безгранично, мудрость - бесконечна, помощь всегда действенна; Его богатства неисследимы; Его ухо открыто для наших воздыханий; Его рука восполняет все наши нужды; Его сердце горит нежною любовью к нам. Это сознание сделало бы нас более счастливыми, вознесло бы нас над видимым миром, освободило бы нас от всякой зависимости, от всякого влияния человеческого, от кого бы оно ни исходило. Все, чего ни желает наше сердце, даровано нам в Господе Иисусе. Жаждет ли оно искреннего участия? Где оно найдет его, как не в Том, Кто плакал с огорченными сестрами в Вифании? Ищет ли оно истинной любви? Ни в чьем сердце нет столько любви, как в сердце молившегося до кровавого пота в Гефсимании Сына Человеческого. Нуждается ли оно в мощной поддержке? Для этого ему достаточно лишь взглянуть на Творца миров. Необходима ли Ему непогрешимая мудрость, могущая направить Его на любую истину? Пусть оно приблизится к Тому, Кто есть олицетворенная мудрость. "Кто сделался для нас мудростью" от Бога. Одним словом, во Христе мы имеем все. Божественная мысль и Божественные стремления нашли полное удовлетворение в "Человеке Христе Иисусе" (1 Тим. 2,5); если в Личности Христа нашлось все необходимое для полного удовлетворения Бога, есть в ней, несомненно, и все, могущее удовлетворить нас; это удовлетворение мы и получаем по мере того, что силою Духа Святого ходим в общении с Богом.

Кроме Господа Иисуса Христа, не было ни одного совершенного человека на земле. Его совершенство сказывалось во всем: в мыслях, в словах, в делах. Все нравственные качества проявлялись в Нем в гармоничной соразмерности. Ни одна черта Его характера не преобладала в Нем в ущерб остальным. В Нем чудесным образом проявлялось внушавшее благоговение величие наряду со смирением, сообщавшим в Его присутствии мужество сердцу. Книжники и фарисеи должны были выслушать из Его уст нелицеприятные упреки, тогда как бедная самаритянка и женщина, "которая была грешница", не отдавая себе в этом отчета, были привлечены к Нему. Да, чудная гармония наполняла все Его существо. Это сказывалось во всех обстоятельствах Его земной жизни. В присутствии пяти тысяч голодных Он мог, например, сказать Своим ученикам: "Вы дайте им есть"; затем, по насыщении их: "Соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало" (Иоан. 6,12). Здесь проявились благость и бережливость, не наносящие вреда одна другой; каждая из них царит в сфере, присущей ей. Он не мог отпустить голодными множество народа, следовавшего за Ним, но в то же время не мог и допустить, чтобы пропало что бы то ни было из сотворенного Богом (1 Тим. 4,4). Руке, щедро отверзтой для восполнения всех человеческих нужд, была чужда расточительность.

В этом для нас заключается урок: как часто наша доброта переходит в непростительную расточительность! А с другой стороны, как часто наша бережливость оказывается скупостью. Также часто наша мелочность мешает нам идти навстречу истинно нуждающимся, поставленным на нашем пути; в иных же случаях из тщеславия или по неразумию нашему мы без толку тратим деньги, могущие оказать существенную поддержку нашим нуждающимся ближним.

Дорогой читатель, будем тщательно изучать Божественное изображение жизни Человека Христа Иисуса. Да будут наши сердца заняты Тем, Чьи пути были совершенны, Тем, Которому принадлежит первенство во всем, это вливает бодрость в нашу душу, содействует укреплению "внутреннего человека".

Вот Он пред нами в Гефсиманском саду. В глубоком смирении, свойственном лишь Одному Ему, повергается Он ниц; но появление изменника и окружающей его толпы Он встречает со спокойствием и величием, заставляющими всех отступить и пасть на землю; пред Богом - повержение ниц пред Его судьями, пред Его обвинителями - непоколебимое достоинство. Здесь все совершенно, все Божественно.

То же совершенство сказывается и в удивительном согласовании в Нем Его отношения к Богу и людям; Он мог сказать: "Зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?" И в то же время Он мог "идти в Назарет" и подавать там пример полного подчинения авторитету Своих родителей (см. Лук. 2,49-51). Он мог сказать Своей Матери: "Что Мне и Тебе, Жено?" А между тем среди невыразимых страданий предсмертной агонии Он на кресте доказал Свою нежную любовь к матери, поручая ее заботам Своего любимого ученика. В первом случае Христос, как истый назорей, отрекался от всего, чтобы исполнить волю Своего Отца; во втором - Он проявлял глубокую любовь совершенного человеческого сердца. В Нем было совершенно все: преданность назорея Богу, равно как и любовь человеческая; одно чувство не могло подорвать другое; оба они ярко светились, каждое в подобающей ему сфере.

Тень этого совершенного Человека представляется нам в прообразе чистой "пшеничной муки", служившей основанием хлебного приношения. В ней не было ничего неровного, шероховатого, неприятного для осязания. Какому бы наружному давлению мука ни подвергалась, поверхность ее оставалась ровною. Так никакие обстоятельства не приводили Христа в смущение; никогда мы не видим Его нерешительным, колеблющимся, взволнованным; никогда Он не выказывал нетерпения в ожидании. Что бы ни случалось, Он ко всему относился со спокойствием, так верно представленным мягкой "пшеничной мукой".

Во всем этом Христос, несомненно, представляет Собою полный контраст (противоположность) самым выдающимся, самым верным служителям Божиим. Моисей, например, "был кротчайший из всех людей на земле"; (Числ. 12,3). и, однако, в порыве гнева "он погрешил устами своими" (Пс. 105,33). Апостол Петр, мы видим, часто отличался из ряду вон выходящими рвением и энергией; но случалось ему, однако, проявлять и робость, заставлявшую его уклоняться, из человеческого страха, от свидетельства об истине. Он был уверен в своей преданности Христу; когда же наступила минута действовать, преданности этой в нем не оказалось. Апостол Иоанн, более других пребывавший в непосредственном общении с Христом, не раз обнаруживал дух нетерпимости, тщеславия (Лук. 9,49.52-55; Марк. 10,35-37). Встречаются также большие неровности и в характере самого верного из слуг Божиих, апостола Павла. Он обращается к первосвященнику с оскорбительными словами, которые ему пришлось затем взять назад (Деян. 23). Коринфянам он пишет Послание; затем сперва сожалеет о написанном, а потом снова одобряет содержание своего письма (2 Кор. 7.8). Во всех мы находим ошибки, кроме Того, Кто "лучше десяти тысяч других", Кто - "весь любезность" (П. Песн. 5,10.16).

Для того, чтобы составить себе ясное понятие о хлебном приношении, рассмотрим прежде всего его составные части; затем перейдем к рассмотрению различных видов этого приношения и, наконец, людей, его приносивших.

1. Что касается его составных частей, то "лучшая пшеничная мука" представляет собою основную часть этой жертвы и является, как мы видели, прообразом человеческой природы Христа, совмещавшего в Себе все совершенства. Дух Божий с благоволением останавливается на описании славы Христа, рисует пред нами картину, изображающую все несравненные Его качества, возводящие Его на неизмеримую высоту. Он противопоставляет Его Адаму, хотя еще и не утратившему своей невинности; Дух Святой говорит: "Первый человек из земли перстный; второй человек Господь с неба" (1 Кор. 15,47). Первый Адам еще до своего падения был "из земли"; второй Человек был "Господь с неба".

Елей в хлебном приношении является прообразом Духа Святого. Но елей, употреблявшийся двояко, представляет нам двоякое проявление Духа Святого в связи с воплощением Сына. Лучшая мука смешивалась с елеем, а затем поливалась елеем. Таков был прообраз; сущность же прообраза, Господь Иисус Христос, был прежде всего "зачат" Духом Святым, затем помазан Духом (ср. Матф. 1,18.23 с 3,16). Проявляющаяся здесь явная точность поразительна. Дух Божий, перечисляющий составные части прообраза, подтверждает их значение в описании жизни Христа. Даровавший нам в книге Левит целый ряд определенных прообразных теней описал нам в повествованиях Евангелий и Того, Кого изображали эти прообразы. Один и тот же Дух сказывается в святых словесах Ветхого и Нового Заветов, делая нас способными дать себе отчет, как поразительно эти оба Завета согласуются один с другим.

Зачатие Христа девою посредством силы Духа Святого представляет собою одну из глубочайших тайн для обновленного человеческого разума. Подробное изложение этого таинственного события мы находим в Евангелии от Луки; это очень характерно, потому что с начала до конца этого Евангелия Дух Святой как бы задается целью явить нам все стороны "Человека Христа Иисуса", представляя нам Его в особенно рельефном виде. В Евангелии от Матфея мы видим пред собою "Сына Авраамова - Сына Давидова". В Евангелии от Марка пред нами предстает образ Божественного Служителя - небесного Работника. Евангелист Иоанн изображает Его "Сыном Божиим", Вечным Словом, Жизнью, Светом, чрез Который "все начало быть". В Евангелии же Луки Дух Святой задается великою целью изобразить нам "Сына Человеческого".

Когда Ангел Гавриил возвестил деве Марии оказываемое ей благоволение, связанное с делом воплощения, она скорее по искреннему неведению, чем из сомнения, спросила: "Как будет это, когда я мужа не знаю?" Очевидно, она думала, что святой Младенец, о рождении Которого шла речь, родится согласно общим мировым законам; мысль эта, по великой милости Божией, даст вестнику Божию случай присовокупить несколько слов, проливающих яркий свет на основную истину вопроса воплощения. Ответ ангела на вопрос девы исполнен для нас глубокого интереса и заслуживает самого тщательного рассмотрения с нашей стороны. "Ангел сказал ей в ответ: Дух Святой найдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим" (Лук. 1,35).

Это чудное изречение показывает нам, что человеческие тело, в которое облекся Предвечный Сын Божий, было создано "силою Всевышнего". "Ты тело уготовал Мне" (Евр. 10,5). То было настоящее человеческое тело, действительные "плоть и кровь". Поэтому ни на чем не основаны ложные и, безусловно, пагубные учения гностицизма и мистицизма; ничто не оправдывает безжизненно отвлеченных положений первого и басен второго. Здесь все глубоко, устойчиво, реально. Бог дал нам именно то, в чем мы имели нужду. Самое древнее обетование говорило, что "семя жены сотрет главу змею"; это предсказание могло осуществиться только чрез одного истинного Человека, - чрез Существо, наделенное вполне человеческой, но в то же время чистой и непорочной природой. "И вот, зачнешь во чреве, - сказал Ангел Гавриил, - и родишь Сына" (Лук. 1,31). ["Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего Единородного, Который родился от жены" (Гал 4,4) Это одно из важнейших изречений, так как оно являет нашего Господа Сыном Божиим и Сыном Человеческим Бог послал "Сына Своего", Который "родился от жены" Драгоценное свидетельство!] Затем во избежание всякого недоразумения относительно этого зачатия ангел прибавляет несколько слов, неоспоримо доказывающих, что "плоть и кровь", "причастным" которым сделался Предвечный Сын, будучи истинными плотью и кровью, в то же самое время были несовместимы с малейшей нечистотой Человеческое естество Христа, в полном смысле этого слова, было "рождаемым Святым". Будучи полностью непорочным, Он, следовательно, был свободен от любого смертного начала. Смертность объясняется только наличием греха, человеческое же естество Христа не имело никакого - ни личного, ни общего - отношения к греху. Грех вменен был Ему только на кресте, где Он сделался "жертвою за грех" для нас. Но хлебное приношение не есть прообраз Христа, несущего на Себе грех. Оно изображает прежде всего Христа, живущего совершенною жизнью на земле; и эта Его жизнь была, конечно, полна страданий не за грех, взятый на Себя. Важно усвоить себе этот вопрос. Ни жертва всесожжения, ни хлебное приношение не представляют Христа, обремененного нашими грехами. В последнем мы видим Христа, живущего на земле; в первой видим Его умирающим; ни в одной из этих жертв речь не идет о вменении Христу греха или о гневе Божием за этот грех. Представлять, одним словом, Христа жертвою за грех где-либо, кроме креста - значит лишать Его жизнь всей красоты, всякого Божественного совершенства, значит лишать крест его характера и принадлежащих ему места и значения. Это также нанесло бы непоправимый ущерб ясности прообразных теней книги Левит.

В этом отношении мне хотелось бы уверить всех моих читателей, что необходимо приложить все свои старания для правильного понимания жизненной истины, относящейся к Личности и сущности Господа Иисуса Христа. Заблуждаться в этом отношении - значит в корне подрывать все христианское учение. Бог не может благоволить к чему-либо, не основанному на этой истине. Личность Христа представляет Собою живой центр - Божественный центр, вокруг которого группируются все действия Духа Святого. Если вы отступаете от истинного учения о Христе, вы уподобляетесь кораблю, срывающемуся с якоря и носящемуся без руля и компаса по необозримому и бурному океану, и рискующему неминуемо разбиться о подводные камни арианства, неверия или безбожия. Допустите сомнение в вечном существовании Христа как Сына Божия - сомнение в Его Божественности; допустите сомнение в непорочности Его человеческой природы, и вы дадите разрушительным волнам и убийственным заблуждениям возможность прорвать сдерживающую их плотину. Да не вообразит себе кто-либо, что речь здесь идет только о вопросе, вызывающем споры и горячий обмен мыслей ученых богословов, или о вопросе любопытном, о непонятной тайне, о догмате, который мы вольны понимать каждый по-своему. Нет, это существенная истина, основная истина, которую необходимо усвоить силою Духа Святого, необходимо сохранять хотя бы в ущерб всему остальному; истина, которую нам должно исповедовать в любое время и во всех обстоятельствах, к каким бы последствиям это ни привело.

Мы должны с помощью Духа Святого только принять в сердце откровение Отца о Сыне: это оградит наши души от уловок врага, какой бы вид они ни принимали. Враг может прикрывать заманчивость учений арианства и созианизма [Эти учения отвергают тайну воплощения и Божественность Господа Иисуса Христа. Прим. Перевод.] густою сетью толкований, по-видимому, вполне вероятных, правдоподобных и в то же время соблазнительных; но истинно благочестивое сердце вскоре поймет, что вся эта система клонится к тому, чтобы умалить славу Спасителя, Которому мы обязаны решительно всем; таким образом, вскоре обнаруживается нечистый источник, откуда, очевидно, возникла эта система. Мы легко можем обойтись без человеческих учений; но мы никак не можем обойтись без Христа, на Котором сосредоточено благоволение Божие, Христа, к Которому относятся все предначертания Божий, Христа, о Котором свидетельствует Слово Божие.

Господь Иисус Христос, Предвечный Сын Божий, Бог, явившийся во плоти, Бог всякой плоти, благословенный навеки, облекся телом, и, безусловно, божественно чистым, неспособным прикасаться к греху, полностью освобожденным от всякого греха и смерти. Человеческая природа Христа была такова, что преследуй Он только Свою личную выгоду, Он всегда мог бы вернуться на небо, откуда сошел и которому принадлежал. Говоря это, я оставляю в стороне вечные законы искупительной любви, неизменной любви, наполнявшей сердце Иисуса, Его любви к Богу, Его любви к избранным Божиим, или Его дела, необходимого для закрепления вечного завета Божия с семенем Авраама и со всею тварью земною. Сам Христос говорит нам, что Ему "надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых в третий день" (Лук. 24,46). Ему непременно надлежало пострадать для проявления и полного осуществления великой тайны искупления. Этот милосердный Искупитель жаждал "привести многих детей в славу". Он не хотел "остаться Один"; поэтому, подобно зерну горчичному, Он хотел "упасть в землю и умереть". Чем более мы углубляемся в истину, свидетельствующую о Личности Христа, тем более мы понимаем и ценим действие Его благодати.

Говоря о Христе, "страданиями навыкшем послушанию", апостол видит в Нем "Виновника нашего вечного спасения" (Евр. 5,8-9), а не Предвечного Сына, Который по существу и Своей природе был настолько божественно чист, что невозможно было что-либо прибавить к Его чистоте. Говоря также: "Се, изгоняю бесов и совершаю исцеления сегодня и завтра, и в третий день кончу" (Лук. 13,32), Иисус Христос намекал на Свое воскресение, которое должно было явить Его Совершителем всего дела искупления. Когда же речь шла о Нем лично, Он мог, даже выходя из Гефсиманского сада, сказать: "Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?" (Матф. 26,53-54).

Ясность понимания этого вопроса успокаивает душу; очень важно проникнуться сознанием Божественной гармонии, существующей между местами Священного Писания, представляющими нам духовное превосходство Христа и Божественную чистоту Его природы, и местами, определяющими Его отношение к Его народу и изображающими великое дело искупления. Иногда обе эти характерные стороны личности Христа соединены и указаны в одном и том же изречении, напр. в Евр. 5,8-9. "Хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию, и, совершившись, сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного." Не будем упускать из виду, что отношения, в которые Христос добровольно поставил Себя к Своему народу, как из Божественной любви к погибшему миру, так и во исполнение намерений Божиих, нимало не могли умалить присущую Ему святость, Его совершенство и славу. "Дух Святой сошел" на деву, и "сила Всевышнего осенила ее; посему и рожденное Святое было наречено Сыном Божиим." Чудное откровение глубокой тайны непорочной и чистой человеческой природы Христа, иносказательно представленной "пшеничной мукой, смешанной с елеем"!

Отметим здесь невозможность какого бы то ни было согласования человеческой природы, какою она проявляется в господе Иисусе Христе, и человеческой природы, присущей нам. Что чисто, то никогда не может соединиться с нечистым. Тленное несовместимо с нетленным, духовное - с плотским, небесное - с земным. Из этого следует заключить, как несообразно дерзновенно предположение некоторых, что Христос сделался причастным нашей падшей природе. Если бы это было так, крестная смерть утратила бы свое значение. В этом случае было бы непонятно, почему Спаситель "томился", пока не совершилось это крещение кровью; непонятно было бы, почему "зерно горчичное" должно было пасть в землю. Христианину необходимо усвоить все это. Христос никак не мог иметь что-либо общее с нашей человеческой природой. Послушайте, что ангел сказал Иосифу в Матф. 1,20: "Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в ней есть от Духа Святого." Таким образом, духовная чистота Иосифа и блаженное неведение девы Марии более содействуют полному выяснению святой тайны воплощения Христа и в то же время служат для нее средством защиты против кощунственных нападок врага.

Каким же образом, в таком случае, соединены с Христом верующие в Него? Соединены ли они со Христом в Его воплощении или же в Его воскресении? Несомненно, в Его воскресении, как о том и свидетельствуют слова: "Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (Иоан. 12,24). До смерти Христа ничто не могло соединить Его с Его народом. Лишь в могуществе новой жизни верующие соединены с Господом.Они были мертвы во грехах своих, и вот, по неизреченному Своему милосердию, Он сошел с неба, и, Сам по Себе чистый и непорочный, сделался "жертвою за грех". Он умер для греха, уничтожая его этим; затем, побеждая грех и всякое греховное начало, Он воскрес, и в воскресении соделался Главою нового народа. Адам был представителем падшего вместе с ним человечества. Христос, умирая, взял на Себя бремя, угнетавшее грешников и, уничтожив все, свидетельствовавшее против них, покорив Себе все, Он воскрес и ввел их с Собою в новую жизнь, центром и славным Главою которой является Он Сам. Поэтому мы читаем: "соединяющийся с Господом есть один дух (с Господом)" (1 Кор. 6,17). "Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, - благодатью вы спасены, - и воскресил с Ним и посадил на небесах во Христе Иисусе" (Еф. 2,4-6). "Потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его" (Еф. 5,30). "И вас, которые были мертвы во грехах и в необрезании плоти вашей, оживил вместе с Ним, простив нам все грехи" (Кол. 2,13).

Мы могли бы привести еще много и других примеров, подтверждающих этот факт, но вышеупомянутых мест более чем достаточно для утверждения нас в мысли, что не воплощением, а смертью приобрел Себе Христос положение, благодаря которому верующие могут быть "оживотворены с Ним". Если мой читатель не видит всей важности этого факта, я прошу его рассмотреть этот факт при свете Писания и в связи с вопросом о Личности Христа, о Его жизни, о Его смерти, о духовном состоянии нашего ветхого человека и о месте, нам дарованном благодатью Божией в обновленном творении. Всесторонне взвесив этот вопрос, он, я уверен, убедится в его неоспоримой важности. Прошу моего читателя верить, что пишущий эти страницы не написал бы и одной строчки в подтверждение этой истины, если бы не считал ее особенно важной согласно связанным с ней последствиям. Божественное откровение представляет собою нечто гармоничное, представляет собою целое, отдельные части которого так мудро привязаны рукою Божиею одна к другой, что невозможно умалить значение одной из его истин, не нанося ущерба всему остальному. Этого должно быть достаточно, чтобы предостеречь христианина от всякого посягательства на целостность чудного здания, каждому камню которого отведено назначенное ему от Бога место; истина, относящаяся к Личности Христа, является, несомненно, основным камнем свода здания.

Установив, таким образом, истину, прообразно представленную лучшей "пшеничной мукой, смешанной с елеем", мы подходим к другому вопросу большой важности, заключающемуся в словах: "И вольет на нее елея" (ст. 1). Здесь мы имеем пред собою прообраз помазания Господа Иисуса Христа Духом Святым. Не только тело Господа Иисуса было таинственно создано Духом Святым; этот чистый, святой сосуд был еще и помазан тою же Силою на служение. "Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись, молился, - отверзлось небо, и Дух Святой нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!" (Лук. 3,21-22).

Для всех, искренне желающих быть верными служителями Божиими, помазание Господа Иисуса Духом Святым пред Его открытым выступлением на путь служения исполнено великого значения. Как Человек, зачатый Духом Святым, будучи, в сущности, "Богом, явленным во плоти", в "Котором обитала вся полнота Божества телесно", Господь Иисус совершал все силою Духа Святого; когда Он принял на земле образ человека, чтобы исполнять волю Божию, - возвещать радостную весть, учить в синагогах, исцелять больных, очищать прокаженных, изгонять бесов, насыщать голодных или воскрешать мертвых, - Он действовал чрез Духа Святого. Святой небесный сосуд, в котором был явлен на земле Сын Божий, был создан, исполнен, помазан и водим Духом Святым.

В этом для нас скрыто святое, глубокое, необходимое и спасительное поучение. Мы склонны пускаться в путь, не будучи посланными, склонны действовать исключительно плотской силою. Часто видимое служение есть ничто иное, как беспокойная и не освященная деятельность плотской природы, до сих пор еще не исследованной и не осужденной в присутствии Божием. Необходимо тщательно изучить особенности "хлебного приношения": только тогда нам откроется настоящее значение "пшеничной муки с положенным на нее елеем". Необходимо углубиться в созерцание Христа Иисуса, Который, обладая в Самом Себе всею силою Божества, тем не менее творил все Свои дела, совершал все Свои чудеса и в конце концов "принес Себя, непорочного, Богу Духом Святым" (Евр. 9,14). Он мог сказать: "Я Духом Божиим изгоняю бесов" (Матф. 12,28).

Только то имеет действительную цену, что совершено силою Духа Святого. Человек может написать множество книг; но если его перо не водимо Духом Святым, труд его не произведет прочного успеха. Человек может красноречиво говорить; но если его уста не были запечатлены помазанием Духа Святого, слово его не пустит корня в сердцах слушателей. Это очень важное размышление, и, если бы мы придавали ему больше весу, мы больше наблюдали бы за самими собою и жили бы в большей зависимости от Духа Святого. Мы нуждаемся лишь в одном быть полностью освобожденными от нас самих, дабы дан был простор Духу Святому действовать на нас и чрез нас. Человек, наполненный самим собою, не может быть сосудом Божиим. Вникая в служение Господа Иисуса, мы убеждаемся, что Он во всех обстоятельствах действовал непосредственной силой Духа Святого. Живя на земле, Он доказал, что человек должен не только жить Словом, но и действовать Духом Божиим. Как ни совершенна была Его человеческая воля, как ни совершенны были Его мысли, Его слова, Его дела, Он тем не менее всегда руководствовался авторитетом Слова Божия и действовал силою Духа Святого. Да даст нам Господь решимость в этом, как и во всех других отношениях, неуклонно идти по Его стопам! Тогда наше служение сделалось бы, несомненно, действеннее, наше свидетельство принесло бы обилие добрых плодов, наше хождение более содействовало бы Божию прославлению.

Другая составная часть хлебного приношения останавливает на себе наше внимание; это "ливан". Лучшая "пшеничная мука", мы видели, была основой этой жертвы; елей и ливан служили ее главными приправами: связь, существующая между ними, очень знаменательна. Елей представляет силу служения Христа; ливан изображает цель этого служения. Первый показывает нам, что Христос все совершал Духом Божиим; второй - что Он делал все во славу Божию. Ливан являет нам то, что в жизни Христа было исключительно для Бога. Таков именно смысл второго стиха: "И принесет ее (жертву приношения хлебного) сынам Аароновым, священникам, и возьмет полную горсть муки с елеем и со всем Ливаном, и сожжет сие священник в память на жертвеннике; это жертва, благоухание, приятное Господу" (ст. 2). Таков именно был преобразив изображенный жертвой хлебного приношения Человек Христос Иисус. Часть Его святой жизни всегда оставалась сокрытой для всех, кроме Бога. Все Его мысли, все Его слова, все Его взгляды, все Его действия издавали благоухание, возносившееся прямо к Богу. "Огонь жертвенника" извлекал этот сладкий аромат из дивана; так же и Христос: чем более был Он "испытываем" во всех обстоятельствах жизни, тем более становилось очевидным, что в Его человеческом естестве не было ничего, что не могло бы в виде приятного благоухания вознестись к престолу Божию. В жертве всесожжения мы видим Христа, "приносящего Себя, непорочного, в жертву Богу"; в жертве хлебного приношения мы видим Его являющим Богу все непостижимое совершенство Его человеческого естества и Его действий. Человек совершенный и послушный, творящий на земле волю Божию, руководящийся авторитетом Слова Божия и силою Духа Святого, - вот действительно благовонное курение, благоухание, приятное для Бога. Факт, что на жертвеннике сжигался "весь ливан", довершает значение и дополняет духовный смысл этого прообраза.

Нам остается рассмотреть еще одну дополнительную, неотъемлемую часть хлебного приношения - "соль". "Всякое приношение твое хлебное соли солью, и не оставляй жертвы твоей без соли завета Бога твоего: при всяком приношении твоем приноси соль" (ст. 13). Выражение "соль завета" показывает неизменный характер этого завета. Сам Бог установил его так, что никакая перемена не могла коснуться его, никакое внешнее влияние не могло внести тления в этот завет. Нельзя в достаточной мере оценить духовное и практическое значение подобной составной части. "Слово ваше да будет всегда с благодатью, приправлено солью" (Кол. 4,6). Все слова истинного Человека являли силу этого принципа; то были не только слова благодати, но и слова, проникавшие в глубину сердца, слова, обладавшие Божественною способностью оградить от всякой нечистоты, от любого пагубного действия. Он никогда не произнес слова, не проникнутого благоуханием "Ливана" и в то же время не "приправленного солью". Первый был благоугоден Богу; вторая приносила пользу человеку.

Испорченное сердце и развращенный вкус человека часто - увы! - не могут перенести вкус посыпанного солью хлебного приношения. Доказательством этому служит, например, происшествие, случившееся в синагоге города Назарета (Лук. 4,16-29). Там "все могли засвидетельствовать Ему, что Писание Божие исполнилось"; могли также "дивиться словам благодати, исходившим из Его уст"; но когда эти слова Господу Иисусу пришлось приправить солью, столь необходимой, чтобы предохранить слушателей от пагубного действия их национальной гордости, слушатели исполнились ярости и хотели свергнуть Его с вершины высокой горы, на которой был построен их город.

Также и в 14-й главе Евангелия от Луки слова благодати собрали вокруг Христа великое множество народа; с святою верностью описывая, что ожидает на земле Его последователей, Господь Иисус приправляет слова Свои "солью": "Идите, ибо уже все готово" - то был голос благодати. Но далее раздаются слова: "Кто приходит ко Мне, и не возненавидит... самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником. - Всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником" (Лук. 14,26.33); это уже была "соль". Благодать привлекательна, но и "соль - добрая вещь" (ст. 34). Речи, изобилующие словами благодати, располагают сердца к говорящему; напротив, речи, приправленные "солью", никогда не сделают популярным произносящего их. В известные времена и при известных обстоятельствах святое учение Евангелия благодати может временно повлиять на толпу; но когда к этому учению прибавляется "соль", как того требует ревность в Боге и верность Ему, толпа редеет, и за Христом решаются идти лишь те, сердца которых были предварительно тронуты могущественным действием Слова Божия.

Рассмотрев составные части жертвы хлебного приношения, мы теперь скажем несколько слов о том, что исключалось из нее.

Прежде всего, в ней не было "закваски". "Никакого приношения хлебного, которое приносите Господу, не делайте квасного" (ст. И). С начала до конца богодухновенной Книги, везде без исключения "закваска" является символом зла. В Лев. 7,13, как мы впоследствии это увидим, квасной хлеб входит в состав приношения, сопровождающего мирную жертву; далее, в Лев. 23, мы опять находим закваску в двух хлебах, приносимых в день Пятидесятницы; что же касается жертвы хлебного приношения, то закваска была тщательно удалена из нее. В ней ничего не должно было быть кислого, ничего, что могло заставить тесто подняться; в том, что иносказательно представляло Человека Христа Иисуса, не было места элементу, олицетворявшему собою зло. В Нем не чувствовалось ни озлобления, ни духовного превозношения; все было чисто, устойчиво, искренне. Его слова могли проникать до глубины души; но они никогда не были ни оскорбительны, ни высокомерны. Печать постоянного общения с Богом лежала на всех Его поступках.

Нам слишком хорошо известно, как часто - увы! - обнаруживается закваска со всеми присущими ей свойствами и действиями в душах, принадлежащих верою Христу. Жертва хлебного приношения без закваски нашла свое полное олицетворение только в Одном Человеке; и, благодарение Богу, осуществивший эту жертву Христос принадлежит нам; нам дано питаться Им в святилище присутствия Божия и в общении с Богом. Ничто так не назидает и не освежает обновленного духа, как созерцание совершенной человеческой природы Христа, как созерцание жизни и служения Того, Чьи мысли, чувства и желания были безусловно чисты от всякой примеси закваски. Он всегда был совершенным Человеком, Человеком без пятна и порока. И чем более Дух Святой учит нас понимать это, тем с большим благословением мы углубимся в созерцание послушания Христа Отцу, побудившему Его понести на Себе все последствия грехов народа Его; все это Он совершил на кресте. Эта сторона дела Христова открывается нам в прообразной жертве за грех. В жертве хлебного приношения о грехе речь не идет. Она является прообразом не жертвы за грех, а прообразом истинного Человека, совершенного, непорочного, зачатого и помазанного Духом Святым; Ему была присуща природа без закваски; Его жизнь также была чужда закваски; от Него постоянно возносилось к Богу благоухание Его совершенства; путь Его среди людей был запечатлен благодатью, приправленной солью.

Было и еще одно вещество, которое никоим образом не могло входить в состав хлебного приношения: то был мед. "Ни квасного, ни меду не должны вы сожигать в жертву Господу" (ст. 11). Мы только что видели, что квасное олицетворяет собою, несомненно, злое начало; мед же является явным символом всего внешне привлекательного и сладкого. Оба этих вещества не были благоугодны в глазах Божиих; оба они исключались из составных частей хлебного приношения, оба были несовместимы с жертвенником Божиим. Подобно Саулу (1 Цар. 15,9), люди способны заблуждаться в оценке вещей, считая некоторые из них "маловажными и худыми", другие же, напротив, драгоценными; но Бог не делает разницы между привлекательным и вкрадчивым царем Агагом и последним из его подданных. Нельзя, конечно, не считаться с хорошими нравственными качествами человека и не ценить их по достоинству. "Нашел ты мед? ешь, сколько тебе потребно" (Пр. 25,16); но помни, что меду не было места ни в хлебном приношении, ни в Том, Кого оно собою прообразно представляло. Там была полнота Духа Святого, было благоухание Ливана, было предохраняющее от порчи действие "соли завета". Все это в Личности истинного "хлебного приношения" присоединялось не к "меду", а к лучшей "пшеничной муке".

Какой урок для нас! Целый ряд поучительных истин развертывается пред нашим духовным взором, господь Иисус умел держать в подчинении Своего душевного человека и отводил душевным привязанностям место, им подобающее. Он узнал, сколько "меду было потребно". Он мог сказать Своей матери: "Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?" (Лук. 2,49). Но Он мог также сказать и Своему возлюбленному ученику: "Се, матерь твоя!" (Иоан. 19,27). Притязания родства, другими словами, теряли для Господа Иисуса значение, когда речь шла о посвящении Богу всех Его способностей, всей Его жизни. Мать Его и близкие Его могли, казалось, думать, что их человеческие отношения давали им некоторое право на особое расположение Спасителя, давали им возможность влиять на Него; это вполне согласовывалось с их человеческими соображениями. "И пришли матерь и братья Его (по плоти) и, стоя вне дома, послали к Нему звать Его. Около Него сидел народ. И сказали Ему: Вот, матерь Твоя и братья Твои, и сестры Твои, вне дома, спрашивают Тебя" (Марк. 3,31-32). Какой ответ дал Тот, прообразом Которого было хлебное приношение? Жертвует ли Он, повинуясь голосу природы, Своим делом ради Своих личных привязанностей? Конечно, нет. Поступить так - значило бы примешать "меду" к жертве; Он не мог сделать этого. Господь Иисус всегда оставался верным Богу, - меду нигде не было места: как в этом, так и во всех остальных случаях Его жизни, на первом плане всегда стояло соблюдение прав Божиих; во всех Его поступках сказывалась сила Духа Святого; благоухание Ливана и оздоравливающее действие соли занимали отведенное им место в Его жизни. "И отвечал им: Кто матерь Моя и братья Мои? И, обозрев сидящих вокруг Себя, говорит: вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат и сестра и матерь" (Марк. 3,33-35).

[Это чудное изречение показывает нам, что Бог привлекает душу и вводит ее в общение с Христом: этого не испытали на себе Его братья по плоти; их влекло к Нему чисто родственное расположение. К ним, как и ко всем прочим людям, относилось слово: "Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия" (Иоан. 3,3). Его мать нуждалась в личной вере в Христа наравне со всеми потомками согрешившего Адама. Возрождение должно было обновить ветхого человека. "Слагая в сердце слова Божий", она обрела спасительную Божию благодать. Конечно велико было Божие благоволение к ней - иначе "Сильный не сотворил бы ей величия" (Лук. 1,49); это не мешает ей, однако, "в духе радоваться о Боге, Спасителе своем" (Лук. 1,47). Вместе со всеми искупленными Божиими "блаженная между женами" (Лук. 1,42) омыта святою кровью Христа, облечена в Его праведность и возносит хвалебную песнь Богу.

Этот очевидный факт еще более подтверждает уже рассмотренную нами мысль, что воплощение Христа заключалось не в соединении нашей порочной человеческой природы с Ним. Важно всесторонне рассмотреть эту истину; она всецело истекает из 2 Кор. 5,14-17: "Ибо любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего. Потому отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем. Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое."]

Нелегко бывает служителю Божию ограничить свои земные притязания таким образом, чтобы они не посягали на права Божественного Учителя. В жизни нашего Господа, мы знаем, все права, Божественные и человеческие, уравновешивались. Что касается нас, мы часто приносим истинные интересы Божий в жертву тому, что считаем служением Богу. Отдавая свои силы мнимому делу Божию, мы в то же время часто небрежно относимся к заповедям Божиим. Необходимо всегда помнить, что истинное благочестие заключается в соблюдении всех Божиих прав. Если я занимаю место, требующее моего труда с десяти часов утра до четырех часов пополудни, я не имею права ни проповедовать, ни навещать в эти часы бедных. Занимаюсь ли я торговлей, и это дело я должен вести со всею верностью и со страхом Божиим. Мне не поручено Богом идти возвещать Евангелие направо и налево в то время, когда мое присутствие необходимо в банковской конторе; это значило бы бесчестить святое учение моего Бога. "Мое призвание, - скажет мне, может быть, читатель, - проповедь, и я нахожу, что моя служба или мое торговое дело только отвлекает меня от этого." Если ты действительно призван и подготовлен Богом к делу проповеди и не можешь соединить того и другого, откажись от своей службы, сократи или действительно прекрати пред Лицом Божиим свою торговлю, и иди трудиться во имя Господа. Вот истинное благочестие, вот благоугодная Богу преданность сердца. Иначе все твои добрые намерения только внесут неустойчивость в твою жизнь. Благодарение Богу, жизнь Господа Иисуса изобилует примерами этого рода; в Слове же Божием обновленный человек всегда найдет ясные указания в этом отношении; таким образом, нам дана возможность избежать заблуждений как при избрании нами пути, предназначенного для нас Божественным Промыслом, так и при определении установленных Богом родственных обязанностей.

2. Далее нам предстоит рассмотреть способ приготовления жертвы хлебного приношения. Приготовлялась она, как мы уже видели, с помощью огня. Эта жертва состояла из приношения хлебного "из печеного в печи", из хлебного приношения - "со сковороды" или же из хлебного приношения "из горшка" (ст. 4,5,7). Процесс варки и печения прообразно изображает страдание. Но ввиду того, что эта жертва названа "благоуханием, приятным Господу" - выражение, никогда не употребляемое в связи с жертвою за грех или с жертвою за преступление - речь здесь, очевидно, не идет о страдании за грех, о страдании от гнева Божия; это не Христос, занявший место грешников и соделавшийся жертвой нелицеприятного правосудия Божия. Согласно домостроительству, описанному в книге Левит, "благоухание, приятное Господу" и страдание за грех - два понятия, безусловно, несовместимых. Допустить здесь мысль о страдании за грех - значило бы совершенно исказить прообраз, являемый жертвою хлебного приношения.

Вникая в жизнь Господа Иисуса, составляющую, как мы уже сказали, главный смысл жертвы, прообразно изображенной хлебным приношением, мы можем заметить в ней три различных вида страдания, а именно: страдание за правду, страдание сердечного участия и предвкушение крестных страданий.

Как Праведник, как Служитель истины, Христос страдал, живя среди обстановки, полностью чуждой Ему; но именно это страдание нимало не походило на страдание за грех. Установить разницу между этими двумя видами страданий - вопрос большой важности; смешение этих двух понятий приводит к пагубным ошибкам. Страдание Праведника, живущего среди людей из любви к Богу, не похоже на страдание Праведника, вставшего на место грешников и несущего на Себе гнев Божий. Господь Иисус страдал, как Праведник, живя на земле; за грех Он пострадал умирая. Во время Его земной жизни люди и сатана всячески противодействовали Ему; даже на кресте Он испытал всю силу нападок врага; но когда они совершили все, что было в их власти, когда в своей смертельной вражде они достигли крайних пределов человеческого и сатанинского сопротивления Богу, тогда Подъявшему грех мира, кроме всего этого, еще надлежало вступить в область беспросветного мрака и ужаса; без этого не могло совершиться начатое Им дело. Когда Он жил на земле, ни малейшее облако не скрывало от Него Лика Божия, но на "проклятом древе" (Гал. 3,13) окруживший Его мрак греха скрыл от Него этот свет, вырывая из Его уст таинственный возглас: "Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" (Матф. 27,46). То была совершенно исключительная минута в летописи вечности. Во время земной жизни Христа временами отверзалось небо, и свидетельство благоволения Божия исходило оттуда; но на кресте Бог отвратил Лик Свой от Христа, потому что Он принес Свою душу в жертву умилостивления. Если бы в течение всей Своей земной жизни Христос нес на Себе бремя греха, не было бы и разницы между крестом и Его жизнью на земле, предшествовавшей кресту. Почему Бог никогда не оставлял Христа Одного до Его вознесения на крест? Отличалось ли положение Христа на кресте от положения Христа, преобразившегося на святой горе? Оставил ли Бог Его Одного на этой горе? Нес ли Он и тогда бремя грехов? Все это очень простые вопросы, и мы предлагаем ответить на них тем, кто утверждает, что в течение всей Своей жизни Христос нес на Себе бремя наших грехов.

Очевидно, что ни в человеческом естестве Христа, ни в каком-либо другом отношении в Нем не было решительно ничего общего с грехом, ничего, заслуживающего гнева Божия и смерти. Жертвою за грех Он соделался только на кресте: здесь Он вынес на Себе всю ярость гнева Божия, отдавая Свою жизнь в полное искупление грехов мира; но об этом нет и речи в жертве хлебного приношения. Там, правда, встречается процесс печения - действие огня; но это не пламя гнева Божия. Хлебное приношение было не жертвою за грех, а жертвою "приятного благоухания". Значение его, таким образом, вполне определенно; ясное и верное понимание этого прообраза дает нам горячее желание всегда тщательно хранить в своем сердце драгоценную истину, свидетельствующую о непорочности человеческой природы Христа. Думать, что по Своему рождению Христос должен был всю Свою жизнь нести на Себе проклятие и гнев Божий - значит открыто не признавать Божественной истины относительно воплощения Христа, истины, возвещенной ангелом и часто повторяемой апостолом во вдохновенных изречениях. Это значит еще и изменять и характер, и цель жизни Христовой, и лишать крест его отличительной славы, и умалять значение греха и искупления. Одним словом, это смещает краеугольный камень святого откровения, вследствие чего все здание откровения рушится, и нас окружает безнадежное разрушение и смятение.

Господь Иисус страдал также и из сердечного участия к людям; и этот вид страдания дает нам возможность проникнуть в сокровенную глубину Его сердца, исполненного нежного сострадания. Его глубокая любовь всегда откликалась на любую скорбь, на любую человеческую немощь. И представить себе нельзя, чтобы полное совершенства человеческое сердце не горело Божественным участием при виде страдания, причиняемого грехом потомству Адама. Хотя и освобожденный лично от причины и действия греха, хотя и принадлежащий к небу и живущий на земле жизнью небесною, Христос силою живого участия проникал в глубочайшие бездны человеческого страдания; да, Он чувствовал страдание несравненно более живо, чем те, которые переносили его; это происходило от совершенства Его душевного человека. Он был наделен, кроме того, способностью созерцать как скорбь, так и ее причину, каков бы ни был характер этой скорби и в какой бы мере она ни выражалась; созерцать все в присутствии Божием. Он чувствовал так, как не чувствовал никто из живущих на земле. Все Его чувства, все Его движения души, все Его симпатии - все нравственное и умственное Его существо - все было совершенно; поэтому никто из людей не может сказать, не может даже и представить себе, что должен был выстрадать Святой Божий, живя среди мира, подобного нашему. Он видел, как человечество изнемогало под бременем греха и скорби; видел, что все творение стенало под игом зла; вопль пленных доносился до Его слуха; слезы вдов проливались на Его глазах; нищета и бедность трогали Его чуткое сердце; болезнь и смерть "возмущали Его дух"; Его страдания из сердечного участия превосходили всякое человеческое разумение.

Вот место Священного Писания, которое, мне кажется, явно обнаруживает характер описываемых нами страданий. "Когда же настал вечер, к Нему привели многих бесноватых, и Он изгнал духов словом и исцелил всех больных, да сбудется реченное чрез пророка Исайю, который говорит: "Он взял на Себя наши немощи и понес болезни" (Матф. 8,16-17). Здесь сказалась Его сострадательность - то была способность сострадать, достигшая в Нем совершенства. Сам Он не знал никаких болезней, никаких недугов. Но из сострадания, единственно из сострадания, "Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни". Это мог совершить лишь совершенный Человек. Мы можем сострадать друг другу; но Один лишь Иисус Христос мог взять на Себя человеческие немощи и болезни.

Если бы Ему пришлось взять на Себя эти скорби в силу Его рождения, в силу Его отношения к Израилю и к людям вообще, для нас исчезли бы вся красота, все значение Его добровольного сострадания. Будь Он поставлен в положение безусловной зависимости, не оставалось бы места для добровольного действия. Но, с другой стороны, видя, насколько Он освобожден был от всякой немощи человеческой и от всех причин, ее производящих, мы можем хотя бы отчасти понять эту любовь, это непостижимое сострадание, которые заставили Его из чувства истинного и сильного участия к нам взять на Себя наши немощи и понести наши болезни. Итак, существует великая разница между Христом, сострадающим человеческим немощам из добровольного участия, и Христом, страдающим вместо грешников. Страдания первого рода проходят чрез всю жизнь Искупителя; страдания второго рода ограничиваются Его смертью.

Рассмотрим еще и последний вид страданий Христа - предвкушение Им страданий на кресте. Крест, мы видим, бросает свою мрачную тень на все Его земное поприще, производя в Христе жгучие страдания, однако вполне отделенные от искупительных страданий, а также и от страданий за правду, и от страданий сердечного участия. Приведем одно место Евангелия в подтверждение этой мысли: "И вышед пошел по обыкновению на гору Елеонскую; за Ним последовали и ученики Его. Пришед же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение. И Сам отошел от них на вержение камня и, преклонив колена, молился, говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет. Явился же ему Ангел с небес и укреплял Его. И находясь в борении, прилежнее молился; и был пот Его, как капли крови, падающие на землю" (Лук. 22,39-44). В другом месте мы читаем: "И взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать. Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. И, отошед немного, пал на лицо Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты" (Матф. 26,37-42).

Из вышеприведенных мест следует, что Господь предвкушал нечто, дотоле Ему не встречавшееся. Его ожидала полная чаша страдания, до сих пор Им не изведанного. Если бы Он всю Свою жизнь нес бремя наших грехов, отчего же мысль о соприкосновении с грехом и о гневе Божием, каравшем этот грех, наполняла таким мучительным страхом Его сердце? Какая разница была между Христом в Гефсимании и Христом на Голгофе, если бы всю Свою жизнь Он нес на Себе бремя греха? Между этими двумя положениями была, однако, существенная разница, происходившая именно оттого, что Христос не нес на Себе бремени греха в течение всей Своей жизни. Эта разница заключалась в том, что в Гефсимании Он предвкушал крестные страдания; а на Голгофе Он действительно пострадал на кресте. В Гефсиманском саду "явился Ему Ангел с небес и укреплял Его"; на Голгофе Он был оставлен всеми. Там ангелы не служили Ему. В Гефсиманском саду Он обращается к Богу, как к Своему Отцу, Он пребывает в полном общении, присущем отношению Отца к Сыну; но на Голгофе раздается возглас: "Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?" Здесь Подъявший на Себе наши грехи возносит Свой взор к небу и видит престол вечной Правды окруженным глубоким мраком, видит, что Лик вечной Святости отвращен от Него, потому что Он соделался "жертвою за нас".

Я надеюсь, что, внимательно изучая этот вопрос, читатели легко убедятся в справедливости нашей мысли. Они могут подробно проследить все три вида страданий нашего Господа в течение жизни; они также найдут, что все эти страдания не имеют ничего общего со страданиями смерти, или со страданиями за грех. Они убедятся, что даже после того, что люди и сатана употребили все имевшиеся в их распоряжении усилия для умерщвления Христа, Ему предстояло пройти чрез страдание, единственное в своем роде: Ему в качестве Заместителя грешников предстояло пострадать за грех мира от Бога. До распятия на кресте Он всегда мог обращать Свой взор к небу и жить светом Отчего Лика. В самые мрачные часы Своей жизни Он черпал силы и утешение свыше. Его земной путь был тернист и труден. Да и как могло быть иначе в мире, где все находилось в явном противоречии с Его чистым и святым внутренним естеством? Ему надлежало "претерпеть над Собою поругание грешников" (Евр. 12,3). На Него должны были пасть "злословия злословящих бога" (Пс. 68,10). Чего только не пришлось Ему выстрадать! Он не был понят людьми; люди неверно толковали Его мысли и действия; Им злоупотребляли, Его обманывали, Ему завидовали, Его называли безумцем, говорили, что в Нем бес. Ему изменяли, от Него отрекались, от Него отдалялись; Он подвергался всевозможным насмешкам и оскорблениям, ударам, оплеванию; Его венчали терновым венцом; Его отвергли, осудили и распяли между двумя разбойниками. Все это Он вынес от людей наряду с несказанными страданиями, которыми сатана силился поразить Его душу; но - еще раз с полною уверенностью мы повторяем это - когда человек и сатана истощили весь имевшийся у них запас силы и ненависти, наш Господь и Спаситель должен был претерпеть страдание, пред которым бледнело все остальное: страдание, заключавшееся в сокрытии от Него Лика Божия, заключавшееся в том, что в течение трех часов страшного мрака и ужаса Ему пришлось вынести нечто, понятное только Богу.

Когда Священное Писание говорит о нашем участии в страданиях Христовых, это относится исключительно к страданиям за правду - к страданиям со стороны людей. Христос пострадал за грех, дабы нам не пришлось пострадать за грех. Он вынес на Себе гнев Божий, дабы нам не пришлось испытать его на себе. Это есть основание нашего мира. Что же касается страданий, падающих на нас со стороны людей, мы убедимся, что, чем вернее мы будем следовать за Христом, тем более навлечем на себя страдания в этом отношении; но для христианина это - дар, преимущество, милость; это особая честь (см. Фил. 1,29-30). Идти по стопам Христа, разделять Его долю, находиться в положении, доказывающем нашу преданность Ему - высшие преимущества для нас. Да даст нам Господь близко коснуться всего этого. Но, увы! Мы легко отказываемся от этого, легко соглашаемся следовать, подобно Петру, за Господом "издали", держать себя вдали от Христа уничиженного и страждущего. Эта наша холодность, несомненно, лишает нас многих благ. Если бы нам было более свойственно сочувствие страданиям Христовым, небесный венец блестел бы большею славою пред нашими духовными очами. Избегая этого сочувствия страданиям Христовым, мы теряем живую и глубокую радость, удел душ, следующих за Ним, теряем также нравственную силу надежды на Его грядущую славу.

3. Рассмотрев составные части хлебного приношения и его различные виды, мы займемся теперь рассмотрением лиц, участвовавших в этом жертвоприношении. Его участниками были и глава, и члены первосвященнического рода. "Остатки приношения хлебного Аарону и сынам его: эта великая святыня из жертв Господних" (ст. 10). В жертве всесожжения сыны Аароновы являлись прообразом всех истинно верующих, прообразом не истомленных своими беззакониями грешников, а поклоняющихся Богу священников Божиих; так же и в жертве хлебного приношения мы видим, что они питаются остатками трапезы Бога Израилева (ср. Мал. 1.7). Это редкое и святое преимущество принадлежало исключительно священнослужителям, что вполне определенно и возвещается в законе "о приношении хлебном", который я приведу дословно: "Вот закон о приношении хлебном: сыны Аароновы должны приносить его пред Господа к жертвеннику. И пусть возьмет священник горстью своею из приношения хлебного и пшеничной муки и елея и весь ливан, который на жертве, и сожжет на жертвеннике; это приятное благоухание, в память пред Господом. А остальное должно есть его на святом месте; на дворе скинии собрания пусть едят его. Не должно печь его квасным. Сие даю Я им в долю из жертв Моих. Это великая святыня, подобно как жертва за грех и жертва повинности. Все потомки Аароновы мужского пола могут есть ее. Это вечный участок в рода ваши из жертв Господних. Все, прикасающееся к ним, освятится" (Лев. 6,14-18).

Здесь мы видим прекрасный прообраз Церкви, питающейся "на святом месте" совершенствами Человека Христа Иисуса в силе жизненной святости. Милостью Божией именно таков наш удел; но будем помнить, что из этой пищи должна быть изъята закваска. Мы не можем питаться Христом, если мы добровольно пребываем в каком-либо грехе. "Все, прикасающееся к ним, освятится." Кроме того, вкушать эту пищу надлежит "на святом месте". Если мы желаем иметь возможность питаться хлебным приношением, наше положение, наше поведение, все наше существо, наши привязанности, наши мысли должны быть святы. Наконец, сказано, что "все потомки Аароновы мужского пола могут есть" эту пищу; это значит, что лишь обладающий по Слову Божию истинно священнической силой способен пользоваться этим святым уделом. Сыны Аарона выражают собою могущество священнического действия; дщери же Аароновы представляют его слабость (ср. Числ. 18,8-13). То, что могли вкушать сыны, часто было запрещено есть дочерям. Да проникнутся наши сердца горячим желанием обладать высшею мерою священнической силы, дабы мы были в состоянии исполнять самые возвышенные священнические обязанности и обрели способность вкушать самую сокровенную священническую пищу.

Прибавлю в заключение, что, будучи, "причастниками Божеского естества", если мы при этом живем силою этого естества, мы можем ходить по стопам Того, Кого прообразно изображает хлебное приношение. Если только мы отрекаемся от самих себя, если мы освобождаемся от своего "я", каждое из наших действий может издавать приятное для Бога благоухание. Именно в таком свете апостол Павел видел щедрость филиппийцев по отношению к нему (Фил. 4,18). Силою Духа Святого благоуханием Христовым может сделаться любое служение как самое выдающееся, так и самое невзрачное. Посетить кого-либо, написать письмо, открыто исповедовать Слово Божие, подать чашу холодной воды ученику Христову или грош бедному, даже просто с благодарностью в сердце вкушать пищу и питие - все это можно делать, издавая чудный аромат имени и благодати Господа Иисуса Христа.

Если наше природное естество, если наша плоть преданы на смерть, мы получаем способность являть нетленные принципы, например, произносить слова, приправленные солью непрестанного общения с Богом. Но мы часто спотыкаемся и ошибаемся на этом пути. Нашею неверностью мы огорчаем Святого Духа Божия. Мы склонны в своих лучших поступках искать возвышения себя или одобрения людей; наш разговор часто не имеет нужной приправы. Вследствие этого мы постоянно имеем недостаток в елее, Ливане и соли, тогда как в то же время в нас обнаруживается присутствие присущих нашему душевному человеку закваски и меда. Была только одна совершенная "Жертва хлебного приношения"; но, благодарение Богу, мы приняты и облагодатствованы в Том, Кто осуществил эту прообразную жертву. Мы принадлежим к истинному роду Ааронову; наше место во святилище, где нам дано жить нашим святым уделом. Блаженное положение! Блаженный удел! Да поможет нам Господь пользоваться им несравненно больше прежнего! Да поможет Он нам полностью отвратить наши сердца от мира и отдать их Христу. Да поможет Он непрерывно взирать на Него, чтобы окружающая нас суетность потеряла для нас всякую привлекательность, и чтобы великое множество обстоятельств нашей повседневной жизни не отвлекало нас от Бога и не смущало наш покой в Нем. Да поможет Он нам всегда радоваться в Господе, как в солнечные, так и в мрачные дни, и когда нас ласкает тихий, летний ветер, и когда зимние бури бушуют вокруг нас; и когда мы плывем по поверхности мирно спящего озера, и когда мы носимы волнами бурного моря. Благодарение Богу, мы нашли Того, Кто есть и вечно будет нашей частью, полностью удовлетворяющей все наши нужды. Всю вечность нам будет дано созерцать Божественные совершенства Господа Иисуса. Взор наш никогда больше не отвратится от Него после того, как мы увидим Его таким, как Он есть.

Дух Божий да действует могущественно в нас, укрепляя нас во "внутреннем человеке". Да дарует Он нам способность питаться этой совершенною Жертвой хлебного приношения, прообразное напоминание о которой заслужило благоволение Божие! Это наше святое, блаженное преимущество. Будем же все глубже, все живее осуществлять это!