Толкование на Книгу Числа

"И сказал Господь Моисею, говоря: Повели сынам Израилевым выслать из стана всех прокаженных, и всех имеющих истечение, и всех осквернившихся от мертвого; и мужчин и женщин вышлите, за стан вышлите их, чтобы не оскверняли они станов своих, среди которых Я живу. И сделали так сыны Израилевы, и выслали их вон из стана; как говорил Господь Моисею, так и сделали сыны Израилевы" (ст. 1-4).

Здесь пред нами выдвигается вперед основной великий принцип, на котором держится весь порядок общества; принцип, мы можем это с уверенностью утверждать, первостепенной важности, но, увы, слишком мало понятый и слишком мало принимаемый в расчет. Пребывание Бога среди Израиля, народа Его, требовало соблюдения святости с их стороны. "Чтобы не оскверняли они станов своих, среди которых Я живу!" Место обитания Святого Бога должно быть свято. Это очевидная и в то же время важная истина.

Мы уже заметили, что искупление было основанием пребывания Бога среди народа Его; но мы должны помнить, что послушание было необходимым условием Его пребывания среди израильтян; Бог не мог пребывать там, где зло открыто и добровольно допускалось. Он благоволит, благодарение Ему, снисходит к человеческим немощам и к неведению; но очи Его слишком чисты, чтобы смотреть на зло и терпеть нечестие. Зло никогда не может уживаться с Богом, и Бог не может пребывать в общении со злом. Для этого Ему пришлось бы, так сказать, отречься от Своего собственного естества; но Он отречься от Себя не может.

Мне приходилось, однако, слушать следующее возражение: "Не пребывает ли Дух Святой в душе верующей? Отчего же столько зла живет в ней?" Действительно, на основании принципа совершенного Христом искупления Дух Святой пребывает в верующей душе. Он там пребывает не для поощрения вкусов плоти, а для запечатления в ней всего, что есть Христово; и мы осуществляем Его присутствие и общение с Ним именно настолько, насколько мы постоянно осуждаем в себе живущее в нас зло. Решится ли кто-либо из нас утверждать, что мы можем осуществлять в себе присутствие Духа Святого и насыщаться Им, в то же время снисходя к нашей плотской развращенности и поощряя похоти плоти и помышления наши? Да сохранит нас Господь от подобной нечестивой мысли! Нет, мы должны осуждать себя сами и отказываться от того, что несовместимо со святостью Живущего в нас. "Ветхий наш человек" совершенно не принимается в расчет. Пред Богом он не существует. Он был всецело осужден на смерть на кресте Христовом. Мы еще ощущаем - увы! - его влияние на нас, и это должно нас огорчать и вести нас к самоосуждению; но Бог видит нас во Христе, в Духе Святом, в обновленном человеке нашем: Дух Святой пребывает в верующей душе на основании крови Христовой, и пребывание Его в нас требует осуждения нами зла во всех его видах.

То же следует сказать и об "обществе Божием": конечно, в нем живет зло; зло живет в каждом из членов, входящих в его состав, а следовательно, живет и во всем собрании. Но зло это должно подвергаться суду; если же зло осуждено, оно уже не может быть приведено в действие, оно уничтожено. Но утверждать, что общество Божие не должно осуждать зло - значит прямо противиться закону различения добра и зла; что сказали бы мы о христианине, который вздумал бы уверять, что он не обязан осуждать зло в себе самом и в своем поведении? Мы его, несомненно, сочли бы нарушителем закона. Если же этот принцип не выдерживает критики для отдельного лица, не должно ли отнести то же и к целому обществу? Мы даже не понимаем, как можно в этом сомневаться.

К каким последствиям повел бы Израиля его отказ повиноваться безусловному приказанию Божию, данному в начале рассматриваемой нами главы? Представим себе, что они сказали бы: "Мы не обязаны осуждать зло в других; мы не думаем, чтоб мы, жалкие, немощные и грешные смертные, были призваны судить кого бы то ни было. Эти прокаженные и нечистые - такие же израильтяне, как и мы; они имеют такое же, как и мы, право на все благословение и преимущества, дарованные Божию стану; мы решительно не видим причины, почему нам исключать их из нашего общества."

Что бы, спрашивается, ответил Бог на подобные возражения? Если читатель заглянет на минуту в Иис. Нав. 7, он найдет там как нельзя более определенный ответ на наш вопрос. Пусть он подойдет к "большой груде камней" в долине Ахор. Пусть он прочтет сделанную на ней надпись; что она в себе содержит? "Страшен Бог в великом сонме святых, страшен Он для всех окружающих Его (Пс. 88,8). "Бог наш есть огнь поядающий" (Евр. 12,29). Что же это значит? Прислушаемся к этому слову и вдумаемся в его смысл. Похоть, возникшая в сердце одного из членов общества Божия, родила грех. Но неужели же этот грех пал на все общество? Да, так именно это и случилось. "Израиль (а не только Ахан) согрешил, и преступили они завет Мой, который Я завещал им; и взяли из заклятого, и украли, и утаили, и положили между своими вещами. За то сыны Израилевы не могли устоять пред врагами своими, и обратили тыл врагам своим, ибо они подпали заклятию; не буду более с вами, если не истребите из среды вашей заклятого" (Иис. Нав. 7,11-12).

Это одно из серьезнейших и значительнейших изречений Слова Божия. Громкий голос доносится до нашего слуха, и святое назидание проникает в наше сердце. Судя по свидетельству книги Иисуса Навина, целые сотни тысяч израильтян вместе с самим Иисусом Навином пребывали по-видимому в полном неведении относительно совершенного Аханом греха; и однако же, сказано: Израиль согрешил, преступил завет Божий, взял из заклятого, украл, утаил." Как это вяжется одно с другим? Общество было одно. Присутствие Божие в стане было причиною его единства; единство это было так велико, что грех каждого отдельного человека становился грехом всех. "Малая закваска квасит все тесто." Разум человеческий может в этом сомневаться, поскольку в сущности, он и всегда с недоверием относится ко всему, превышающему его ограниченный кругозор. Но это говорит Бог, и этого достаточно для человека верующего. Нам не подобает говорить: "Но как? Почему?" Свидетельство Божие определяет все, и нам остается только верить ему и повиноваться. Для нас достаточно знать, что факт присутствия Божия требует святости, чистоты и осуждения зла. Будем помнить, что это не значит руководствоваться принципом, так очевидно не согласующимся со смирением духа: "Не подходи ко мне, потому что Я свят для тебя" (Ис. 65,5). Нет, нет: это всецело основано на сущности Самого Бога: "Будьте святы, ибо Я свят." Бог не может освятить Своим присутствием не осужденное зло. Как! Даровать народу Своему победу над Гаем, когда в стане находился Ахан? Это невозможно! Победа Израиля в подобных условиях была бы бесславием для Бога и гибелью для Израиля. Победы быть не могло. Израиль должен был понести наказание. Израильтяне должны были смириться, с сокрушенными сердцами предстать пред Богом своим. Им надлежало идти в долину Ахор, на место преступления, потому что в виду закравшегося в их среду греха только там пред ними могло открываться "преддверие надежды" (Ос. 2,15).

Пусть читатель глубоко вникнет в эту важную для жизни истину. Мы опасаемся, что она была неверно усвоена многими чадами Божиими. Многие, видимо, считают неподобающим для людей, спасенных благодатью Божией и являющихся живыми памятниками милосердия Божия, так или иначе заботиться о духовной дисциплине или о соблюдении того или иного духовного принципа. По мнению этих лиц, приказание, находимое в Матф. 7,1, раз и навсегда делает невозможной всякую нашу попытку что-либо осуждать. Разве не запрещает нам Господь наш, говорят они, именно судить? Не Его ли это слова: "Не судите, да не судимы будете"? Конечно. Но что значат эти слова? Значит ли это, что мы не должны осуждать лжеучение или порочную жизнь людей, причисляющих себя, однако, к числу христиан? Подтверждают ли эти слова факт, что мы должны иметь Духовное общение с человеком, каковы бы ни были его верования, его учение и его поступки? В этом ли заключается сила и значение слов нашего Господа? Кто может хотя бы на минутку допустить такую несообразность? Наш Господь не велит ли нам в той же главе "беречься лжепророков?" Но как же можем мы кого-либо беречься, если мы не должны судить? Если осуждение ни в каком случае не допустимо, почему поведено нам "беречься?"

Читатель-христианин, всякая истина донельзя очевидна. Общество Божие обязано критически относиться к вероучению и нравственности всех людей, желающих вступить в число его членов. Мы должны судить не мотивы поступков, а сами поступки. Вдохновенные слова апостола в 1 Кор. 5,12-13 дают нам указание о необходимости судить всех, принадлежащих к Церкви. "Ибо что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? Внешних же судит Бог. Итак извергните развращенного из среды вас."

Это совершенно ясно; мы призваны судить не "внешних", а "внутренних", т.е. тех, которые считают себя христианами, членами Церкви Божией. Все эти люди подлежат ведению Церкви. С той минуты, как человек принят Церковью, он находится в атмосфере, которая не допускает чего-либо несовместимого со святостью живущего в ней Святого.

Пусть читатель ни минуты не опасается, что соблюдение порядка в доме Божием посягает на целость тела Христова. Это было бы большим заблуждением; оно, однако, к сожалению, весьма свойственно многим. Часто о людях, которые от искреннего сердца ревнуют о соблюдении дисциплины в доме Божием, говорят, что они разрывают на части тело Христово. Нет большего заблуждения. Соблюдение духовной дисциплины составляет нашу прямую обязанность, разорвать же тело Христово никак нельзя. Дисциплине дома Божия должно быть отведено должное место; единство же тела Христова не рушится вовек.

Иногда также говорится об "отторжении" членов от тела Христова. И это также заблуждение. Ни один член этого тела не может быть отторгнут. Всякий поставлен на свое место в теле Духом Святым по вечному предначертанию Божию на основании совершенства искупления Христова; никакая сила - ни человеческая, ни бесовская - никогда не может отделить хотя бы один член от тела. Все нераздельно связаны вместе, образуя одно целое и держась на своем месте силою Божией. Единство Церкви Божией может сравниться с цепью, протянутой над рекою; вы видите с обеих сторон реки ее концы, но середина ее погружена в воду, и, если б вы вздумали судить о ней по виду, вы могли бы предположить, что цепь разорвана посреди. То же можно сказать и о Церкви Божией; вначале она обнаруживает свое единство; в конце концов единство ее снова подтвердится; но в глазах Божиих она едина и в настоящее время, хотя единство ее и скрыто от людей.

Читатель-христианин должен вполне уяснить себе этот великий вопрос о Церкви. Враг всеми имеющимися в его распоряжении средствами старался ослепить народ Божий, чтобы он не убедился в неоспоримости единства Церкви. С одной стороны, мы видим кажущееся единство католического вероисповедания, с другой - пагубное разделение протестантизма. Рим с торжеством указывает на многочисленные секты протестантов, последние же, со своей стороны, обращают наше внимание на заблуждение, упадок и многочисленные злоупотребления римского католичества. Человек, серьезно ищущий истину, совершенно не знает, куда ему обратиться или как веровать; люди же беспечные, равнодушные, дорожащие своими удобствами, и люди светские охотно опираются на то, что видят вокруг себя, чтобы, таким образом, отделаться от всякой серьезной мысли об интересах Божиих и совершенно их позабыть; а если даже, подобно Пилату, они иногда легкомысленно и ставят себе вопрос: "Что есть истина?" - подобно ему, они отвращаются от истины, не дождавшись ответа на свой вопрос.

Мы твердо уверены, что всю истинную разгадку этого вопроса, великое разрешение всех затруднений и настоящую помощь своему сердцу все возлюбленные дети Божий найдут в истине, утверждающей невидимое единство Церкви Божией, тела Христова на земле. Истина не должна оставаться для нас только учением; необходимо всеми возможными средствами ее исповедовать, хранить и осуществлять. Эта великая истина делается твердою опорою души и дает ей возможность ответить протестантскому учению, что мы нашли единство по существу, а римско-католической Церкви - что мы нашли единство духа.

Быть может, мне возразят, что желание осуществить подобную идею при настоящем порядке вещей является неосуществимой утопией. Вокруг нас видится столько следов разрушения и смешения понятий, что мы похожи на заблудившихся в лесу детей, которые всячески стараются отыскать дорогу домой; одни из них идут большой толпой, другие - малочисленными группами, некоторые же совершенно одни.

Весьма возможно, что это так, и мы нимало не сомневаемся, что многое оказывает сильное влияние на некоторых служителей Божиих. Но для веры подобного рода суждения лишены всякого значения по той простой причине, что важно решить только один вопрос: Что такое единство Церкви: человеческая ли это теория или же истина Божия? Конечно, Божия истина, как написано: "Одно тело и один дух" (Ефес. 4,4). Если мы отрицаем существование единого тела, мы можем отрицать и существование "одного Господа, одной веры, одного крещения, одного Бога и Отца всех", (ст. 5) ввиду того, что все это идет одно за другим на богодухновенной странице, так что отнимая от цепи одно ее звено, мы теряем всю цепь.

Мы имеем еще и другие указания на этот факт в Писании, хотя мы могли бы вполне удовлетвориться и одним этим местом. Но таких указаний много. Вот еще одно: "Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба" (1 Кор. 10,16-17). Прочтите также 1 Кор. 12,12-27, где этот вопрос всесторонне освещен применительно к жизненной практике.

Слово Божие, таким образом, совершенно ясно и несомненно устанавливает истину нерушимого единства тела Христова; и оно устанавливает в то же время так же ясно и определенно истинность духовной дисциплины дома Божия. Необходимо заметить, что хорошее выполнение последней из этих истин никогда не нанесет вреда первой. Между ними существует полная гармония. Следует ли предположить, что апостол посягал на единство тела Христова, приказывая Коринфской церкви "извергнуть развращенного из ее среды?" Конечно, нет. А между тем, не был ли человек этот членом тела Христова? Несомненно, потому что мы видим его восстановленным на своем месте во Втором послании. Дисциплина дома Божия исполнила свой долг по отношению к одному члену тела Христова, и человек, впавший в греховное заблуждение, был впоследствии возвращен в Церковь. Именно к этой цели и клонились действия Церкви.

Все это проливает яркий свет на весьма важный для нас вопрос о допущении христианина к трапезе Господней и об отлучении его. Многие христиане имеют очень смутное представление об этом вопросе. Некоторые думают, что с той минуты, как человек вступил в число христиан, его нельзя лишать участия в трапезе Господней. Описываемый в 1 Кор. 5 случай определенно решает этот вопрос. Очевидно, человек этот был отлучен от церкви не потому, что не был верующим. Он был, мы это знаем, чадом Божиим, несмотря на свое падение и свой грех, и однако, Коринфская церковь получила от апостола приказание исключить его из своей среды. И если б коринфяне этого не сделали, они навлекли бы суд Божий на всю церковь. Бог благоволит пребывать в Церкви; зло, следовательно, должно быть судимо и осуждено.

Таким образом, рассматриваем ли мы 5-ю главу книги Числа, или же 1 Кор. 5, пред нами восстает все одна и та же величественная истина: "Дому Твоему, Господи, принадлежит святость на долгие дни" (Пс. 92,5). Кроме того, мы видим, что духовная дисциплина должна поддерживаться для народа Божия, а не для "внешних"; не свидетельствуют ли об этом первые строки Числ. 5? Приказано ли было сынам Израилевым выводить из стана всех неизраильтян, всех необрезанных, всех, не имевших возможности доказать свою родословную по прямой линии от Авраама? Это ли было причиной исключения из стана? Нисколько. Кто же подлежал отлучению от общества Божия? Все "прокаженные", т.е. все люди, в которых видимо действовал грех; все, "имевшие истечение", т.е. все, оказавшие пагубное влияние на окружающих; и все, "осквернившиеся от мертвого". Вот лица, подлежавшие удалению из стана в пустыню; люди, прообразно ими изображенные, подлежат отлучению от Церкви в наше время.

К чему именно вело это исключение? Совершалось ли оно ради восстановления хорошей репутации и славы народной? Нисколько. Для чего же? "Чтобы не оскверняли они станов своих, среди которых Я живу." Так должно быть и теперь. Мы не судим и не отвергаем лжеучения для прославления чистоты нашей веры; мы также не судим и не извергаем из среды своей нравственного зла с целью поддержать нашу добрую славу и нашу честь. "Дому Твоему, Господи, принадлежит святость на долгие дни" (Пс. 92,5) - вот единственный мотив осуждения и отлучения. Бог живет среди народа Своего. "Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" (Матф. 18,20). "Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?" (1 Кор. 3,16) "Итак вы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу, бывши утверждены на основании апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем, на котором все здание, слагаясь стройно, возрастает в святой храм в Господе, на котором и вы устрояетесь в жилище Божие Духом" (Ефес. 2,19-22).

Возможно, однако, что читателю приходят на ум вопросы следующего рода: можно ли найти на земле Церковь вполне чистую и совершенную? Не окажется ли, не должно ли оказаться какое-либо зло во всякой Церкви, несмотря на всю деятельную бдительность ее пастырей и всю верность ее членов? Каким же способом, в таком случае, можно соблюсти ее чистоту? Конечно, зло живет в Церкви, ввиду того, что грех живет в каждом из ее членов. Но зло не должно быть допускаемо и поощряемо; оно должно быть судимо и побеждено. Оскверняет не присутствие осужденного зла, а его допущение и поощрение. Ко всей совокупности Церкви применимо то же, что относится к каждому ее отдельному члену. "Если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы" (1 Кор. 11,31). Поэтому как ни велики были бы погрешности Церкви Божией, не следует отделяться от Церкви; но если общество Божие отрицает свою обязанность осуждать зло как в учении, так и в нравах своих членов, оно не имеет уже под собою почвы Церкви Божией; и тогда нам во что бы то ни стало следует от него отделиться. Пока общество Божие стоит на почве Церкви Божией, как бы слабо или как бы малочисленно оно ни было, отделяться от него - значит идти в раскол. Но если оно сходит с этой почвы - и, конечно, оно ее под собою не имеет, отрицая свой долг судить зло - тогда расколом является пребывание в нем.

Но не содействует ли это умножению и утверждению религиозных разделений? Конечно, нет. Это заставит, быть может, порвать связь с установлениями чисто человеческими; это не раскол, а как раз наоборот, потому что какими бы великими, могущественными и полезными человеческие учреждения ни казались, они решительно нарушают единство тела Христова, единство Церкви Божией.

От внимательного читателя не ускользнет факт, что Дух Божий со всех сторон возбуждает интерес к великому вопросу о Церкви. Люди начинают понимать, что здесь существует нечто более значительное, чем личный взгляд человека или догмат какой-либо религиозной партии. Вопрос: Что такое Церковь? - поневоле возникает в сердце многих, настойчиво требуя ответа. И как отрадно знать, что ответ существует! Ответ ясный, определенный, авторитетный, исходящий от Самого Бога, от Священного Писания. Не отрадно ли среди всевозможных притязаний, со всех сторон предъявляемых "Государственной", "Национальной", "Свободной" Церквями, примкнуть к единой истинной Церкви Бога живого, к телу Христову? Такова истинная Церковь, и мы вполне уверены, что именно в этом заключается Божественное разрешение затруднений, возникающих для многих тысяч чад Божиих.

Но где же находится эта Церковь? Не напрасно ли будет искать ее среди всеобщего разрушения и окружающего нас неустройства? Благодарение Богу, нет! Потому что, хотя нам и не дано видеть всех членов Церкви соединенными вместе, но знать и занимать почву Церкви Божией, а не чего-либо другого, составляет наше преимущество и святую нашу обязанность. Как же можно узнать эту почву? Мы думаем, что первый наш шаг должен заключаться в том, чтобы удаляться от всего, с нею несовместимого. Мы не можем рассчитывать открыть истину, погружаясь в ложь; Божественное повеление таково: "Перестаньте делать зло; научитесь делать добро". Бог не дает света сразу для двух шагов. С той минуты, как мы узнаем, что стоим на неверной почве, наш долг велит нам оставить ее и ожидать, что Бог дарует нам новый свет; и Он непременно совершит это.

Но вернемся к примеру, описанному в нашей главе: "И сказал Господь Моисею, говоря: Скажи сынам Израилевым: если мужчина или женщина сделает какой-либо грех против человека, и чрез это сделает преступление против Господа, и виновна будет душа та, то пусть исповедаются во грехе своем, который они сделали, и возвратят сполна то, в чем виновны, и прибавят к тому пятую часть, и отдадут тому, против кого согрешили" (ст. 5-8).

Жертва повинности была рассмотрена в нашем "Толковании на книгу Левит в 5-й главе, и мы обращаем на нее внимание нашего читателя, не имея намерения терять на повторение уже изученных нами вопросов ни его, ни нашего времени. Здесь мы только остановимся на необыкновенно важном вопросе исповедания греха и возмещения нанесенного убытка. Не только Бог, но и человек, очевидно, получает пользу от великой Жертвы за грех, пострадавшей на кресте Голгофы; мы узнаем из вышеприведенного текста, что, когда совершен был грех, Бог требовал его исповедания и возмещения убытка. Искренность исповедания греха должна была выразиться в возмещении отнятого. Еврею, сделавшему какой-либо грех против его брата, недостаточно было пойти и сказать ему: "Мне очень жаль." Он должен был отдать отнятую им вещь и еще прибавить к ней пятую часть ее цены. Хотя мы и не под законом, мы, однако, можем почерпнуть много назидательного из этих постановлений; хотя поучение это не относится лично к нам, мы можем извлечь хороший урок для себя из правил Ветхого Завета. Итак, если мы причинили кому-либо вред, недостаточно сознаться в нашем грехе пред Богом и нашим братом: мы должны еще и возместить нанесенный нами убыток; мы призваны доказать на практике, что осудили самих себя за нанесенный нами кому-либо Ущерб.

Мы несколько сомневаемся в том, что эта обязанность понимается нами, как должно. Приходится опасаться, что применяемый нами в жизни способ изглаживания греха или падения, способ легкий, поверхностный в не соответствующий нашей вине, несказанно оскорбляет Духа Божия. Мы довольствуемся исповеданием греха устами, не имея глубокого сокрушения сердца пред Богом по поводу совершенного греха. Нравственные корни самого поступка остаются не осужденными; следствием подобного легкомысленного отношения к греху является ожесточение сердца и притупление чуткости совести. Это очень серьезный вопрос. Мы не знаем почти ничего драгоценнее чуткой совести. Мы не имеем в виду совесть боязливую, руководящуюся своими собственными прихотями; не говорим и о совести болезненной, находящейся под влиянием своих страхов. Эти два вида совести представляют собою самых несговорчивых и неуживчивых жильцов. Мы говорим о чувствительной совести, во всем управляемой Словом Божиим и всегда прибегающей к его авторитету. Это здоровое состояние души мы считаем неоцененным сокровищем. Оно приводит все в стройный порядок, вникает в мельчайшие подробности нашей земной жизни и повседневных наших привычек -нашей одежды, нашего дома, нашей домашней обстановки, нашего стола, всего нашего поведения, нашего ума, нашего тона, принципа ведения наших дел; или же, если мы призваны служить другим, оно наблюдает, как мы выполняем наше служение, каково бы служение это ни было. Словом, все подчинено нравственной и здоровой проверке пробужденной совести. "Посему и сам подвизаюсь, - говорит апостол, - всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми" (Деян. 24,16).

Этого надлежит ревностно желать и нам. Есть что-то нравственно прекрасное и привлекательное в этом стремлении величайшего и даровитейшего служителя Христова. Несмотря на все замечательные свои дары, несмотря на удивительную мощь своего духа, глубокое знание путей и предначертаний Божиих, несмотря на все, чем он обладал и чем мог хвалиться, несмотря на все поразительные откровения, полученные им на третьем небе, он, высший из апостолов, самый привилегированный из святых Божиих, всегда тщательно старался сохранять непорочную совесть пред Богом и людьми; и если в минуту забывчивости он произносит чересчур смелое слово, обращаясь к Анании, первосвященнику, он готов тотчас же сознаться в этом и загладить свою ошибку; таким образом, вырвавшееся из его уст слово: "Бог будет бить тебя, стена подбеленная!" - было взято им назад и заменено словами Божиими: "Начальствующего в народе твоем не злословь" (Деян. 23,1-5).

Не думаю, чтоб апостол Павел мог спокойно провести эту ночь, не мучаясь угрызениями совести, если б не отказался от этих слов. Необходимо сознать свою вину, если мы согрешаем делом или словом; если же со стороны нашей нет сознания греха, наше общение с Богом будет непременно нарушено. Общение делается немыслимым, если неисповеданный грех остается на совести. Нам может казаться, что общение с Богом существует, но это самообман с нашей стороны. Если мы хотим ходить пред Богом, мы должны хранить чистую совесть. Ничего нет опаснее нравственной бесчувственности, виноватой совести, притупленного нравственного чувства, допускающих множество духовных недочетов и их не осуждающих; при подобных условиях легко можно впасть в грех, не заметить его и холодно говорить: "Какое же я сделал зло?"

Читатель, будем со святою бдительностью оберегать себя от всего этого. Будем стараться вырабатывать чуткую совесть. Это заставит нас делать то же, что делал апостол Павел, заставит нас "подвизаться подвигом добрым", непрестанно стремиться к добру. Это благое стремление, стремление, приносящее самые драгоценные плоды. Не думайте, что к этому стремлению примешивается подзаконность; нет, оно имеет характер чисто христианский. В этих высоких словах апостола Павла мы видим как бы олицетворение в сжатом виде всего поведения христианина. "Всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми" - в этом заключается все.

Но, увы, как мало принимаем мы обычно в расчет права Бога или нашего ближнего! Насколько наша совесть далека от того, чем она должна быть! Мы пренебрегаем обязанностями всякого рода, даже того и не замечая. Наше сердце об этом не сокрушается, и мы не смиряемся пред Господом. Мы совершаем преступления во всех отношениях, и, однако, не исповедуемся в них и не заглаживаем причиненного ими вреда. Остаются незамеченными поступки, которые следовало бы выводить наружу, исповедовать и осуждать. Грех встречается даже в самых святых наших действиях; встречается неглубокое и безразличное отношение к общественной молитве и трапезе Господней; мы различными способами обкрадываем Бога; мы думаем своими собственными мыслями, мы говорим своими собственными словами, мы исполняем свои собственные желания; разве не значит это обкрадывать Бога, ввиду того, что мы не свои, а "куплены дорогою ценою?"

Такое поведение может только пагубно задерживать наш внутренний рост. Оно огорчает Духа Божия и мешает восприятию нашими душами благодати Христовой, которая одна дает нам возрастать во Христе. Из различных частей Слова Божия мы знаем, как ценны для Бога сокрушенный дух и сердце смиренное. "Вот, на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред Словом Моим" (Ис. 66,2). С таким человеком Бог может пребывать, но Он не может быть в общении с ожесточением и бесчувственностью, с холодностью и равнодушием. Будем же стараться всегда иметь совесть непорочную и чистую, как пред Богом, так и пред людьми.

Наконец, третья и последняя часть нашей главы, подлинный текст которой мы не приведем, заключает в себе весьма серьезный для нас урок, как бы мы ее ни рассматривали, по отношению ли к содержащимся в ней постановлениям для ветхозаветного Израиля, или же в применении ее прообразного нравственного смысла. Здесь идет речь о приношении "ревнования". Содержащиеся здесь постановления исполнены глубокого значения. В первой их части заключается общее осуждение греха; во второй - осуждение самого себя, исповедание и возмещение вины отдельного лица. Из третьей части мы узнаем, что Бог не может терпеть ничего, носящего на себе даже тень греха.

Мы предполагаем, что это поразительное постановление прообразно обозначает союз Бога-Иеговы с Израилем. Пророки часто сравнивают Израиль с женою, упоминая при этом о ревности Иеговы по отношению к ней. Мы не имеем намерения приводить здесь все подобные изречения, но читатель найдет множество их в пророчествах Иеремии и Иезекииля. Израиль не мог безнаказанно подвергнуться испытанию посредством "горькой воды". Его беззаконие при этом выступало наружу. Израиль нарушил обеты своей верности. Жена покинула Супруга своего, Святого Израилева, пламенная ревность Которого пала на неверный народ. Бог есть "Бог ревнитель". Он не может примириться с мыслью, что сердце, которое Он жаждет к Себе привлечь, становится собственностью другого.

Таким образом, мы видим, что это постановление о законе ревнования являет существо Божие, полностью разделяющее мысли и чувства оскорбленного мужа, или даже мужа, подозревающего неверность своей жены. Даже само подозрение уже нестерпимо, и, когда оно овладевает сердцем, необходимо всесторонне исследовать вопрос. Подозреваемое лицо должно подвергнуться Испытанию настолько беспощадно строгому, что устоять пред ним может только полная невинность. Если б оказался хотя бы едва приметный след вины, горькие воды открыли бы его в самой глубине души и полностью обнаружили бы его присутствие. Виновный не имел возможности скрыться, и мы можем сказать, что именно этот факт делал оправдание невинного более торжественным. То, что обнаруживало вину согрешившего, свидетельствовало о невинности верного. Для человека, вполне убежденного в своей невинности, чем строже производится расследование, тем оно ему более по душе. Если б неправильное применение предписанного законом испытания дало виновному избегнуть наказания, это лишь повредило бы невинному. Но способ испытания согласовывался с Божественным предписанием, а, следовательно, и был вполне совершенным. И если подвергнутая ему женщина, на которую падало подозрение, выходила чистой и невинной, все доверие возвращалось ей.

Как счастлив был Израиль, имея в своих руках такое верное средство для разрешения всех сомнительных случаев! Подозрение наносит смертельный удар всякой любви, и Богу не благоугодно было, чтоб оно жило среди Его народа. Он не только хотел, чтоб народ Его осуждал все зло вообще и чтобы израильтяне судили сами себя в отдельности; но там, где существовала малейшая тень подозрения, хотя бы видимого греха и не было заметно, Он устанавливал верный способ испытания, раскрывавший всю правду. Виновный выпивал чашу воды, грозившей ему смертью и, испив ее, подвергался суду Божию. [Земля, взятая с пола скинии, может служить для нас прообразом смерти. "Ты свел меня к персти смертной" (Пс. 2116). Вода прообразно изображает Слово Божие, которое, производя действие на совесть, силою Духа Божия обнаруживает состояние души. Если в сердце окажется неверность по отношению ко Христу, истинному Жениху искупленной Им Церкви, она должна быть, безусловно, осуждена. Это применимо к народу Израилеву, к Церкви Божией и к верующей душе в отдельности Если сердце неверно Христу, оно не может устоять пред испытующей силой Слова Божия Но если сердце искренне предано Христу, то, чем глубже душа им испытывается и исследуется, тем это для нее лучше. Какое счастье, когда мы действительно можем сказать: "Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня, и узнай помышления мои. И зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный" (Пс. 138,23-24).] Душа же не согрешившая, соприкасалась даже и со смертью, но побеждала ее.

"И сказал Господь Моисею, говоря: Объяви сынам Израильским и скажи им: если мужчина или женщина решится дать обет назорейства, чтобы посвятить себя в назореи Господу, то он должен воздержаться от вина и крепкого напитка, и не должен употреблять ни уксуса из вина, ни уксуса из напитка, и ничего приготовленного из винограда не должен пить, и не должен есть ни сырых, ни сушеных виноградных ягод. Во все дни назорейства своего не должен он есть ничего, что делается из винограда, от зерен до кожи. Во все дни обета назорейства его бритва не должна касаться головы его. До исполнения дней, на которые он посвятил себя в назореи Господу, свят он; должен растить волосы на голове своей. Во все дни, на которые он посвятил себя в назореи Господу, не должен он подходить к мертвому телу. Прикосновением к отцу своему, и матери своей, и брату своему, и сестре своей, не должен он оскверняться, когда они умрут; потому что посвящение Богу его на главе его. Во все дни назорейства своего свят он Господу" (ст. 1-8).

Устав назорейства исполнен для нас живого интереса и практического поучения. В нем мы находим положение человека, полностью отстраняющего от себя все, что, не будучи предосудительно само по себе, могло, однако, повредить полной отдаче сердца, присущей настоящему назорею.

Прежде всего назорею запрещено было употребление вина. Вкушение плода виноградного, в каком бы то ни было виде, было запрещено. Вино, мы это знаем, есть очевидный символ земной радости, выражение земного Довольства, столь привлекательного для сердца человеческого. Назорею следовало тщательно охранять себя от этого в пустыне. Для него это было точно выраженным постановлением Божиим. Он не должен был возбуждать свои природные вкусы крепкими напитками. Во все дни своего назорейства он призван был строго воздерживаться от употребления вина.

Таков образ, описанный для нашего назидания в чудной книге Числа, столь изобилующей указаниями нашего положения в пустыне мира сего. Мы и должны были ожидать найти в ней это. Удивительное установление назорейства вполне согласуется с характером книги Числа, содержащей, как мы это уже указали, все подробности касательно пребывания народа Божия в пустыне.

Посмотрим же, какой урок скрыт для нас в воздержании назорея от всякого плода виноградного, начиная с косточек винограда и кончая его кожей.

Существовал только Один истинный и совершенный Назорей в мире сем, с начала и до конца всецело отделивший Себя от всякой чисто земной радости. С той минуты, что Он выступил на Свое открытое служение, Он Сам держал Себя вдали от всего мирского. Его сердце было занято Богом и делом Его с преданностью, поколебать которую не могло ничто. Ни минуты не давал Он земным помышлениям и вкусам человеческой природы становиться между Его сердцем и делом, совершить которое Он пришел "Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?" (Лук. 2,49). И еще: "Что Мне и Тебе, жено?" (Иоан. 2,4). Говорил ли Он подобные слова с целью удовлетворять вкусам Своего человеческого естества? Он имел в виду только одно, и ради этого одного Он всецело и отделялся от мира. Око Его было чисто, сердце Его безраздельно принадлежало Отцу. Это отражается во всей Его земной жизни. Он мог сказать Своим ученикам: "У Меня есть пища, которой вы не знаете"; когда же, не постигая всей глубины значения этих слов, ученики говорили: "Разве кто принес Ему есть?" Он ответил: "Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его" (Иоан. 4 34). По окончании же Своего земного поприща, подавая Пасхальную чашу Своим ученикам, Он говорит: "Примите ее и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не приидет Царствие Божие" (Лук. 22 17-18).

Мы видим, как относился ко всему истинный Назорей. Он не мог жить ни радостями земными, ни радостями Израиля. Для этого еще не пришел час, и потому Он отвращался от всего, что говорило Ему о радости чисто мирской, чтобы иметь возможность сосредоточить все Свои интересы на одном деле, непрестанно занимавшем Его ум. Придет час, когда Он как Мессия будет разделять радость Своего народа и всей земли; но до наступления этого благословенного времени Он, истинный Назорей, отделен от мира, и народ Его пребывает в единении с Ним. "Они не от мира, как и Я не от мира; освяти их истиною Твоею: слово Твое есть истина. Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир; и за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною" (Иоан. 17,16-19).

Читатель-христианин, глубоко вникнем в эту первую знаменательную особенность характера назорея. Необходимо точно исследовать себя с этой стороны. Очень важно знать, до какой степени мы как христиане понимаем истинный смысл и силу этого полного отрешения от всякого поощрения человеческих вкусов и всякой чисто земной радости. Можно сказать: "Что же дурного в легкой забаве или в невинном отдыхе? Мы, конечно, не призваны быть монахами. Не даровал ли нам Бог обилие всего для наслаждения нашего? И пока мы живем на земле, не следует ли нам этим пользоваться?"

Весь вопрос для нас сводится к одному: воодушевлены ли мы пламенным желанием быть назореями? Мечтаем ли мы о полном отделении и об отдаче самих себя, тела, души и духа, в собственность Божию? Если это так, то нам необходимо отказываться от всего, что поощряет служение нашей плоти. В этом заключается весь вопрос Не будем же спрашивать себя: "Разве мы должны сделаться монахами?", а зададим себе вопрос: "Имеем ли Мы потребность быть назореями?" Желаем ли мы от всего сердца отделиться, подобно Христу, Господу нашему, от всякой радости чисто земной, отделиться для Бога от всего, что, не будучи само по себе предосудительно, мешает тем не менее полному посвящению Богу сердца, в чем заключается задача всякого истинного духовного назорейства? Читателю-христианину разве неизвестно существование многого подобного в мире? Не чувствует ли он, что есть бесчисленное множество вещей, развлекающих и ослабляющих его дух, вещей, которые, однако, согласно правилам ходячей морали, кажутся вполне невинными.

Но мы должны помнить, что назореи Божий не руководствуются правилами обыкновенной ходячей морали. Их нравственный идеал неизмеримо выше. Они смотрят на все с точки зрения небесной и Божественной и потому не могут считать невинным то, что хотя бы в слабой мере посягает на возвышенный характер посвящения Богу, которого пламенно жаждут их души.

Да даст нам Господь милость все это серьезно взвесить и оберегать себя от всякого злого влияния. Всякий должен знать, что для него играет роль вина и крепких напитков. Это может казаться безделицей; но мы должны проникнуться сознанием, что далеко не безделица то, что прерывает общение души нашей с Богом и лишает нас святого присутствия Божия, составляющего для нас высшее преимущество.

Но существовала и еще одна характерная особенность, присущая назореям. Они не должны были брить волос головы своей: "Во все дни обета назорейства его бритва не должна касаться головы его. До исполнения дней, на которые он посвятил себя в назореи Господу, свят он; должен растить волосы на голове своей" (ст. 5).

Из 1 Кор. 11,14 мы узнаем, что длинные волосы считаются для мужчины бесчестием. "Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него?" Это показывает нам, что если мы хотим действительно жить жизнью отделения для Бога, мы должны быть готовы отказаться от почестей земных. Именно так и поступил Господь наш Иисус Христос. Он уничтожил Самого Себя. Он во всех отношениях отказался от Своих прав. Он мог сказать: "Я червь, а не человек" (Пс. 21,7). Он отрекся от всего, занял последнее место. Он пренебрегал Своими интересами, дабы иметь попечение о других. Словом, назорейство Его как в этом, так и во всех остальных отношениях, являлось безупречно совершенным.

Именно этого недоставало нам. Мы всячески оберегаем свое достоинство и стараемся никому не уступить своих прав; это считается признаком нравственной зрелости. Единственный совершенный на земле Человек этого, однако, не делал никогда; и если мы жаждем быть назореями, не будем делать этого и мы. Мы должны отречься от наших природных преимуществ и отказаться от земных радостей, если мы хотим идти в этом мире путем полного отделения для Бога. Настанет время, и оно уже близко, когда можно будет соединить и то, и другое; но теперь это невозможно.

Заметим еще, что здесь вопрос заключался совсем не в том, было ли то или другое законно или нет. Мужчины обыкновенно брили себе голову; но назорею это решительно не подобало и становилось для него даже предосудительным. В этом-то и заключается вся разница. Обыкновенному человеку позволено было брить волосы и пить вино; но назореи не был обыкновенным человеком; он был отстранен от обыденного образа жизни, чтобы идти особенным путем; для него употреблять вино и брить голову значило совершенно оставить этот путь. Если, следовательно, кто-либо спрашивает: "Разве не следует пользоваться мирскими удовольствиями и ограждать свои человеческие права?" - мы отвечаем: "Все это прекрасно, если мы хотим жить, как живут все; и все это, безусловно, дурно или гибельно для нас, если мы хотим быть назореями Божиими."

Это необыкновенно упрощает вопрос, дает ответ на тысячи загадок и решает тысячи затруднений. Напрасно было бы стараться установить, что именно дурного в том или другом. Весь вопрос сводится к одному: какова наша истинная цель и наши действительные стремления? Хотим ли мы только жить не хуже других людей, или же горим желанием жить жизнью истинных назореев? Согласно смыслу 1 Кор. 3,3, выражения "поступать по обычаю человеческому" и "быть плотским" - синонимы. Проникаемся ли мы духом такого рода Писаний, испытываем ли на себе всю силу их? Или же мы руководствуемся духом и принципами мира без Бога и без Христа? Бесполезно тратить время для споров о вопросах, которые никогда для нас и не возникли бы, если б души наши находились на высоком нравственном уровне. Конечно, люди мира сего поступают вполне законно, вполне естественно, вполне последовательно, пользуясь всем, что он им может дать, и прилагая все свои старания к соблюдению своих прав и своего достоинства. Но, с другой стороны, то, что законно, естественно и последовательно в поведении людей мира сего, то предосудительно, неестественно и непоследовательно для назореев Божиих. В таком виде представляется нам этот вопрос, если мы его рассматриваем в свете истины Божией. В 6-й главе книги Числа мы видим, что, вкушая вино и касаясь бритвою головы своей, назорей нарушал данный им обет назорейства. Не поучительно ли это для нас, и не обращается ли это к сердцу нашему? Конечно, да. Этот факт показывает нам, что, если мы жаждем полного посвящения сердец наших Богу, мы должны удерживаться от всех наслаждений земных, должны отказаться от чувства человеческого достоинства, от наших личных прав. Так это должно быть ввиду того, что Бог и мир, плоть и Дух Божий несовместимы и примириться друг с другом не могут. Придет время, когда все это изменится; но в настоящее время все, желающие жить для Бога и поступать по духу, должны отделяться от мира и умерщвлять плоть. Бог, по великому милосердию Своему, да сделает нас способными на это!

Нам остается отметить еще одну особенность назорейства. Назорей не имел права прикасаться к мертвому телу. "Во все дни, на которые он посвятил себя в назорей Господу, не должен он подходить к мертвому телу. Прикосновением к отцу своему, и матери своей, и брату своему, и сестре своей, не должен он оскверняться, когда они умрут; потому что посвящение Богу его на главе его" (ст. 6-7).

Таким образом мы видим, что пил ли назорей вино, брил ли он голову, или же прикасался к мертвому телу, последствия были одни и те же. Каждое из этих трех действий влекло за собою осквернение звания назорея. Из этого очевидно, что пить вино и брить голову для назорея было так же преступно, как и прикасаться к умершему. Важно вдуматься в это. Мы склонны делать различия, которые ни минуты не устоят пред светом присутствия Божия. Раз посвящение возлагалось на главу человека, то этот великий и знаменательный факт становился руководящей нитью и точкой отправления для жизни высокой нравственности. Человек становился на почву, совершенно новую для него и особенную, и поневоле приобретал совершенно новый и особенный взгляд на все окружающее. Ему приходилось больше спрашивать себя не о том, что ему следует делать как человеку, а что ему подобает делать как назорею. Вследствие этого даже в случае смерти его ближайшего друга ему не дозволялось к нему прикасаться. Он обязан был держаться вдали от нечистого влияния тления и обязан был это делать, потому что "посвящение Богу его было на главе его".

При всестороннем изучении обета назорейства читателю необходимо ясно себе усвоить, что здесь речь совсем не идет ни о спасении души, ни о жизни вечной, ни о полной безопасности верующей во Христа души. Если не дать себе в этом отчета, сомнение и мрак смущают душу. В христианстве существует два звена; хотя и тесно между собою связанные, они все же остаются отдельными звеньями - звеном вечной жизни и звеном личного общения души с Богом. Первое не может быть разбито никакой силой; второе звено может быть попорчено ежеминутно и самым ничтожным обстоятельством. Учение о назорействе относится к последнему из этих звеньев.

В лице назорея мы имеем пред собою прообраз того, кто занимает положение особенной преданности и полного посвящения Христу. Сила, удерживающая человека на этом пути, кроется в сокровенном общении души его с Богом, так что, когда общение нарушается, исчезает и сила. Это усугубляет важность вопроса. Опасно пускаться в путь, не имея в запасе силы, дающей возможность следовать по этому пути. Это влечет за собою много бедствий и требует большой осмотрительности. Мы сделали краткий обзор всего, могущего нарушить общение назорея с Богом; но никакими словами нельзя описать, какое жалкое впечатление производят на окружающих делаемые людьми усилия сохранить вид показного назорейства, когда внутреннее его содержание исчезло. Это чрезвычайно опасная вещь. Несравненно лучше открыто признаться в своем падении и занять подобающее нам место, чем сохранять вид ложного благочестия. Бог хочет, чтобы внешность соответствовала внутреннему достоинству, и мы можем быть уверены, что рано или поздно наша слабость и наше безумие обнаружатся. Прискорбно и унизительно для назореев, когда после того, что они были "чище снега", они делаются "темнее всего черного" (Пл. Иер. 4,7-8); но гораздо хуже поступают те, которые сильно "потемнели", но, однако, считают себя чистыми.

Рассмотрим важное событие в жизни Самсона, описанное нам в Суд. 16. В гибельный для себя час он открыл свою тайну и потерял свою силу, потерял ее, сам того не зная. Но врагу это скоро сделалось известно; скоро и все узнали, что он "осквернил голову назорейства своего". "И как она (Далида) словами своими тяготила его всякий день и мучила его, то душе его тяжело стало до смерти; и он открыл ей все сердце свое, и сказал ей: бритва не касалась головы моей; ибо я назорей Божий от чрева матери моей. Если же остричь меня, то отступит от меня сила моя; и я сделаюсь слаб, и буду, как прочие люди" (Суд. 16,16-17).

Увы! В этом была разгадка сокровенной и святой тайны всей его силы. До сих пор путь его был путем силы и победы по той простой причине, что это был путь святого назорейства. Но сердце Самсона было увлечено Далидой, и чего не в силах были совершить тысячи филистимлян, того достигло влияние прельстившей его своею красотой женщины. С высокого уровня назорейства Самсон пал до уровня обыкновенного заурядного человека.

"Далида, видя, что он открыл ей все сердце свое, послала и звала владельцев Филистимских, сказав им: идите теперь; он открыл мне все сердце свое. И пришли к ней владельцы Филистимские, и принесли серебро в руках своих. И усыпила его Далида (роковой, увы, сон для назорея Божия!) на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его. И начал он ослабевать, и отступила от него сила его. Она сказала: Филистимляне идут на тебя, Самсон! Он пробудился от сна своего, и сказал: пойду, как и прежде, и освобожусь; а не знал, что Господь отступил от него. Филистимляне взяли его, и выкололи ему глаза, привели его в Газу, и оковали его двумя медными цепями, и он молол в доме узников" (Суд. 16,18-21).

Какая картина развертывается пред нашими глазами, читатель! Какая потрясающая картина! Как она полна предупреждений для нас! Какое жалкое зрелище представляет собой Самсон, пробуждающийся от сна с надеждою "пойти на них, как прежде" Увы! Слово "как" здесь было неуместно. Он мог от них освободиться, но уже не так, как это бывало прежде, потому что сила его отступила от него; Господь оставил его; некогда славившийся своею силою назорей сделался теперь слепым узником врагов; вместо того, чтобы восторжествовать над филистимлянами, он должен был "молоть в доме узников". Вот что за собою влечет угождение плоти! Самсон никогда больше не вернул себе своей свободы. Господу угодно было даровать ему еще одну победу над необрезанными; но она стоила ему жизни. Назореи Божий должны хранить себя в чистоте: иначе они теряют свою силу. Сила и чистота - вещи для них нераздельные. Если они не обладают внутренней святостью, они не могут подвигаться вперед; отсюда для них возникает неумолимая потребность всегда быть настороже ко всему, могущему увлечь сердце, развлечь ум или понизить уровень духовности. Не будем никогда упускать из виду эти слова нашей главы: "Во все дни назорейства своего свят он Господу" (ст. 8). Святость есть великая и неотъемлемая принадлежность повседневной жизни назорейства, поэтому, если святость исчезнет, наступит и конец назорейству.

"Что же следует делать?" - хочется, может быть, спросить читателю. На это мы находим ответ в Писании. "Если же умрет при нем кто-нибудь вдруг, нечаянно, и он осквернит тем голову назорейства своего, то он должен остричь голову свою в день очищения его, в седьмой день должен остричь ее. И в восьмой день должен принести двух горлиц, или двух молодых голубей, к священнику, ко входу скинии собрания. Священник одну из птиц принесет в жертву за грех, а другую во всесожжение, и очистит его от осквернения мертвым телом, и освятит голову его в тот день. И должен он снова начать посвященные Господу дни назорейства своего, и принести однолетнего агнца в жертву повинности; прежние же дни пропали, потому что назорейство его осквернено" (Числ. 6,9-12).

Здесь мы видим пред собою два великих свойства искупления как единого принципа, который мог вернуть назорею утраченное им общение с Богом. Он осквернил свое назорейство, и осквернение это могло быть очищено только искупительной кровью. Мы могли бы поверхностно отнестись к факту прикосновения к мертвому телу, особенно при описываемой нам обстановке. Можно, казалось бы, сказать себе: "Как мог назорей не прикоснуться к мертвому, если человек неожиданно умер в его присутствии?" Ответ был простым и строгим. Назореи Божии должны соблюдать чистоту во всем; кроме того, святость их должна сообразовываться не с взглядом человеческим, а с мерою Божественной. Простого прикосновения к смерти достаточно было, чтоб нарушить цепь общения с Богом; и если б назорей захотел как ни в чем ни бывало продолжать дни своего назорейства, он преступил бы повеления Божий и навлек бы на себя строгий суд Господа.

Но, благодарение Богу, все это заранее предвидела благодать Божия. Существовала жертва всесожжения, прообраз смерти Христа для Бога. Существовала жертва за грех, прообраз той же смерти ради нас. Существовала еще и жертва повинности, прообраз смерти Христовой в ее применении не только к корню или к принципу живущего в плоти зла, но и в ее применении к очищению совершаемого в настоящее время греха. Требовалась вся полнота силы смерти Христовой для снятия нечистоты, причиненной назорею одним прикосновением его к мертвому телу. Это особенно знаменательно. Грех бесконечно ненавистен в очах Божиих. Достаточно одной мысли, одного взгляда, одного греховного слова, чтобы тяжело омрачить душу тучей, скрывающей от нашего взора свет лица Божия и повергающей нас в скорбь и глубокое уныние.

Не будем же относиться к греху поверхностно. Будем помнить, что для того, чтобы снять с нашей души малейшее пятно, оставленное грехом, Господу Иисусу Христу пришлось пройти чрез все невыразимые ужасы Голгофы. Один только раздирающий душу возглас: "Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" - может нам дать ясное представление о том, что такое грех; и ни смертному, ни ангелу не дано проникнуться всей глубиной этого скорбного возгласа. Хотя нам никогда не удастся достаточно углубиться в тайну страданий Христовых, мы должны, по крайней мере, стараться чаще останавливать наши мысли на кресте и на страданиях нашего Господа, этим путем все более и более познавая, как ненавистен грех в очах Божиих. Если грех действительно так ужасен и так ненавистен для Бога святого, что Он вынужден был отвратить свет лица Своего от Благословенного, от начала веков пребывавшего в Его недрах Сына; если Отец оставил Его, когда Он возносил грех телом Своим на древо, что же в таком случае представляет из себя грех?

Читатель, остановимся серьезно на этой мысли. Да западет она глубоко в сердца наши, так легко поддающиеся греху! Как легкомысленно иногда мы размышляем о том, что стоило Господу Иисусу не только жизни, но и того, что было для Него дороже и лучше самой жизни: света лица Божия. Да даст нам Господь милость проникнуться более ревностным чувством ненависти к греху! Да даст Он нам милость тщательно остерегаться всякого уклонения ока нашего от пути Божия; потому что мы можем быть уверены, что наше сердце пойдет вслед за глазом, что ноги последуют за сердцем, и, таким образом, мы удалимся от Господа, потеряем сознание Его присутствия и Его любви и превратимся в жалких христиан; а если мы не почувствуем себя несчастными, мы станем - и это еще несравненно хуже - злыми, холодными, бесчувственными и ожесточенными под влиянием греха.

Господь, по бесконечному милосердию Своему, да удержит нас от падения! Да даст Он нам с большим рвением остерегаться всего, что может осквернить назорейство наше! Терять общение с Богом - прискорбный для нас факт; пробовать же продолжать служить Господу с омраченной грехом совестью - одна из величайших опасностей для нашей души. Благодать, правда, прощает и восстанавливает, но мы никогда не возвращаем себе утраченного нами. Это с особенной силой подчеркивает лежащее пред нами изречение Писания: "И должен он снова начать посвященные Господу дни назорейства своего, и принести однолетнего агнца в жертву повинности; прежние же дни назорейства пропали, потому что назорейство его осквернено."

Эта часть изучаемого нами вопроса полна поучения и предостережения для нашей души. Когда назорею случалось оскверниться чем бы то ни было, хотя бы только одним прикосновением к мертвому телу, ему следовало начинать все снова. Терялись или не принимались в расчет не только дни, в которые произошло осквернение, но и решительно все дни его предыдущего назорейства.

Чему это нас научает? По меньшей мере тому, что при малейшем отступлении от узкого пути, связанного с общением с Богом, нам приходится возвращаться к месту, откуда мы вышли, и начинать все снова. В Писании мы встречаем многие подобные случаи; с нашей стороны благоразумно будет их рассмотреть и взвесить всю важность вытекающей из них истины.

Возьмите случай с Авраамом во время его пребывания в Египте, описанный нам в Быт. 12. К каким все это привело последствиям? Авраам, очевидно, сошел с пути, по которому ему надлежало идти. Дни, проведенные им в Египте, пропали, не были ему зачтены; ему пришлось вернуться в место, из которого он вышел, и снова пуститься в путь. Так в Быт. 12,8 говорится: "Оттуда двинулся он к горе, на востоке от Вефиля; и поставил шатер свой так, что от него Вефиль был на западе, а Гай на востоке; и создал там жертвенник Господу и призвал имя Господа." После же возвращения его из Египта мы читаем: "И продолжал он переходы свои от юга до Вефиля, до места, где прежде был шатер его между Вефилем и между Гаем. До места жертвенника, который он сделал там вначале; и там призвал Аврам имя Господа" (Быт. 13,3-4). Все время, проведенное Авраамом в Египте, было вычеркнуто. Там не было ни жертвенника, ни поклонения Богу, ни общения с Ним; и Аврааму пришлось вернуться на место, с которого он начал свой путь.

Так бывает всегда; этим объясняются непонятно малые успехи некоторых из нас в духовной нашей жизни. Мы падаем, мы отступаем, мы удаляемся от Господа; мы погружаемся в духовный мрак; тогда голос Его любви, голос мощный и властный, доходит до нашего слуха и возвращает нас к месту, откуда мы вышли; наши души снова восстановлены, но мы потеряли время и несказанно сильно пострадали духовно. Это очень серьезно и должно бы приучить нас ходить со святою осмотрительностью и бдительностью, чтобы нам не приходилось возвращаться назад и терять невозвратное. Правда, заблуждения, уклонения от пути и падения наши проливают свет на состояние нашего собственного сердца; мы научаемся не доверять самим себе, и все наши ошибки дают повод к проявлению неизменной и беспредельной благости Бога нашего. Все это так; но нам дано несравненно лучшее наших заблуждений, уклонений и падений средство познать самих себя и познавать Бога. Наше "я", во всем глубоком смысле этого рокового для нас слова, должно быть судимо в свете присутствия Божия; это способствует духовному росту наших душ чрез познание Бога таким, каким Он Самого Себя являет посредством Духа Святого в лице Господа Иисуса Христа и на драгоценных страницах Священного Писания. Это, несомненно, самое лучшее средство для познания самих себя и Бога; в этом заключается также и сила всякого истинного отделения назорея от мира. Душа, постоянно пребывающая во святилище Божием, или, другими словами, живущая в непрестанном общении с Богом, поймет, что есть плоть во всех фазах ее развития, и не познавая это на горьком опыте; она, кроме того, проникается более глубоким и более верным сознанием того, что есть Христос по Своему естеству и что Он Собою представляет для всех уповающих на Него. Познавать себя из своего личного опыта - жалкое средство. Мы можем быть вполне уверены, что самый лучший способ научаться путям Божиим - это пребывать в общении с Богом; и когда мы таким образом научаемся, не бываем заняты мыслью о нашем отверженном положении, а скорее будем заняты тем, что вне нас и выше нас, т.е. превосходством познания Христа Иисуса, нашего Господа.

В заключение мы приведем для читателя весь подлинный текст "закона назорейства", изложенного в Числ 6,13-21.

"И вот закон о назорее, когда исполнятся дни назорейства его: должно привести его ко входу скинии собрания, и он принесет в жертву Господу одного однолетнего агнца без порока во всесожжение, и одну однолетнюю агницу без порока в жертву за грех, и одного овна без порока в жертву мирную, и корзину опресноков из пшеничной муки, хлебов, испеченных с елеем, и пресных лепешек, помазанных елеем, и при них хлебное приношение и возлияние. И представит сие священник пред Господа, и принесет жертву его за грех и всесожжение его. Овна принесет в жертву мирную Господу с корзиною опресноков, также совершит священник хлебное приношение его и возлияние его. И острижет назорей у входа скинии собрания голову назорейства своего, и возьмет волосы головы назорейства своего, и положит на огонь, который под мирною жертвою. И возьмет священник сваренное плечо овна и один пресный пирог из корзины, и одну пресную лепешку, и положит на руки назорею, после того, как острижет он голову назорейства своего. И вознесет сие священник, потрясая пред Господом: эта святыня - для священника, сверх груди потрясения и сверх плеча возношения. После сего назорей может пить вино. Вот закон о назорее, который дал обет, и жертва его Господу за назорейство свое, кроме того, что позволит ему достаток его; по обету своему, какой он даст, так и должен он делать, сверх узаконенного о назорействе его."

Этот удивительный "закон" переносит нас в будущее, когда проявится окончательный результат чудного дела Христа, и когда, по окончании Своего назорейства, Господь как Мессия Израилев, вкусит истинную радость на земле вместе с народом Своим. Тогда истинный Назорей будет пить вино радости. Он воздерживался от всего, совершая великое дело, так всесторонне, так подробно изложенное в предыдущем "законе". Он отделен от Своего народа, отделен от мира сего в силе истинного назорейства, как Он Сам это сказал в памятную ночь Своим ученикам: "Отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего" (Матф. 26,29).

Но придет чудный день, когда Иегова - Мессия возрадуется в Иерусалиме среди народа Своего. Начиная с пророчеств Исайи и кончая пророчествами Малахии, Писание постоянно возвращается к славным и трогательным указаниям этого блаженного, славного дня. Если б мы захотели привести здесь относящиеся к этому вопросу изречения, нам пришлось бы написать по крайней мере еще целый лишний том.

Перечитывая последние главы пророка Исаии, читатель найдет там пророчество, подтверждающее нашу мысль. Он найдет подобные же указания и в иных пророческих книгах.

Мы не будем приводить примеры, но считаем своим долгом предупредить читателя об опасности, которую представляют собою находящиеся в некоторых изданиях Библии придуманные людьми заглавия многих чудных пророческих глав; там, где явно идет речь о будущности Израиля, часто помещены заглавия следующего рода: "Благословения, даруемые Евангелием", "Увеличение числа членов Церкви". Эти выражения могут легко сбить с толку многих благочестивых читателей, слишком склонных смешивать вымышленные людьми названия с богодухновенным содержанием самих глав; или же, если они избегнут этого заблуждения, то могут легко принять эти выражения за верное обозначение содержания соответствующей главы. Дело в том, что с начала до конца пророческих книг в них не содержится ни слова о Церкви. Что Церковь может найти драгоценное поучение, почерпнуть свет, бодрость и назидание из этой пространной части богодухновенной Книги, это, к счастью, действительно так. Но она найдет все это там только по мере того, что силою Духа Святого усвоит себе истинный смысл и настоящую цель этой части Книги Божией. Мы оказались бы узкими, чтобы не сказать эгоистичными, если б хотя бы на минуту допустили мысль, что ободрение и пользу для себя мы можем извлечь только из слов, относящихся исключительно или прежде всего к нам. Разве ничему не научаемся мы из книги Левит? И, однако, кто может утверждать, что она относится к Церкви?

Нет, читатель, ты можешь быть уверен, что изучение "закона и пророков", но изучение спокойное, без предвзятой мысли и с молитвою, приведет тебя к убеждению, что вопросы, встречающиеся в них, относятся к владычеству Божию над миром в непосредственной связи с судьбою Израиля. Правда, везде в "Моисее и пророках" встречаются вопросы, касающиеся Самого Господа. Это очевидно доказывается словами, читаемыми нами в Лук. 24,27. Но здесь Он всюду представлен как Владыка мира и в особенности Израиля. Если мы не уясним себе этого, мы будем изучать Ветхий Завет без надлежащего его разумения и без большой пользы для души.

Некоторым из наших читателей может показаться, что слишком смело утверждать, что во всех пророках или даже во всем Ветхом Завете нет ни одного слова, непосредственно относящегося к Церкви; но одно или два изречения, вышедшие из уст наученного Богом апостола Павла решат вопрос этот для всякого, действительно желающего подчиняться авторитету Священного Писания. Так к Рим. 14 мы читаем: "Могущему же утвердить вас, по благовествованию моему и проповеди Иисуса Христа, по откровению тайны, о которой от вечных времен было утолчено, но которая ныне явлена, и чрез писания пророческие (очевидно, Нового Завета), по повелению вечного Бога, возвещена всем народам для покорения их вере, единому Богу... слава" (ст. 24-25). В Ефес. 3 мы также читаем: "Для сего-то я, Павел, сделался узником Иисуса Христа за вас, язычников. Как вы слышали о домостроительстве благодати Божией, данной мне для вас, потому что мне чрез откровение возвещена тайна .. которая не была возвещена прежним поколениям сынов человеческих, как ныне открыта святым апостолам Его и пророкам ["Пророки", о которых упоминается в вышеприведенных изречениях - пророки новозаветные, как это явствует из смысла текста. Если б апостол хотел говорить о пророках Ветхого Завета, он сказал бы: "Его святым пророкам и апостолам". Но он особенно подчеркивает тот факт, что тайна не была открыта до его времени, что она не была возвещена сынам человеческим предыдущих поколений, что она была сокрыта в Боге, была сокрыта не в Писаниях, а в вечных предначертаниях Божиих.] Духом Святым, чтоб и язычникам быть сонаследниками, составляющими одно тело, и сопричастниками обетования Его во Христе Иисусе посредством благовествования..." и "дана благодать... открыть всем, в чем состоит домостроительство тайны, СОКРЫВАВШЕЙСЯ от вечности в БОГЕ, создавшем все Иисусом Христом, дабы ныне соделалась известною чрез Церковь начальствам и властям на небесах многоразличлая премудрость Божия" (ст. 1-10).

Но мы не задались целью проследить в высшей степени интересный вопрос о Церкви; мы только привели эти изречения Писания, чтобы утвердить читателя в мысли, что учение о Церкви, как нам его излагает апостол Павел, не выражено ни на одной из ветхозаветных страниц; поэтому, встречая при чтении Ветхого Завета слова: "Израиль", "Иерусалим", "Сион", он не должен применять их к Церкви Божией ввиду того, что они относятся именно к народу Божию, к семени Авраамову, к земле Ханаанской и к городу Иерусалиму. [Слова текста относятся, конечно, к пророчествам Ветхого Завета. В Посланиях к римлянам и к галатам есть места, где все верующие считаются семенем Авраамовым (Рим 4,9-17, Гал 3,7 9 29, 6,16), но это совсем другой вопрос. Настоящего откровения о Церкви в Ветхом Завете не встречается.] Бог знает, что Он говорит; мы поэтому никогда не должны одобрять легкомысленное или неблагоговейное толкование Слова Божия. Когда Дух говорит об Иерусалиме, речь идет об Иерусалиме; если б Духу благоугодно было говорить о Церкви, Он это сказал бы. Никогда не решился бы человек с человеческими документами, имеющими значение в его глазах, обращаться так непочтительно, как он обращается с богодухновенной Книгой. По отношению к человеку мы имеем уверенность, что человек не только знает, что именно он хочет сказать, но что он говорит то, что он именно хотел сказать; и если это справедливо по отношению к простому смертному, склонному заблуждаться, тем более верно это по отношению к Богу живому, единому, премудрому, который не может изречь ложь.

Но нам приходится здесь закончить рассмотрение этого вопроса и предоставить читателю самому поразмыслить о законе назорейства, содержащем в себе столько святых поучений для нашего сердца. Мы обращаем особенное его внимание на то, что Дух Святой дал нам полное изложение закона о назорействе в книге Числа - книге пустыни; что, кроме того, необходимо не только остановиться на самом факте, но вникнуть и во все подробности этого постановления. Пусть читатель постарается хорошо понять, почему назорей не должен был пить вина, почему он не должен был остригать волосы головы своей, почему не должен был прикасаться к умершему. Пусть он вдумается в эти три вопроса, пусть постарается воспользоваться скрытыми в них поучениями. Пусть он спросит себя: "Хочу ли я действительно быть назореем Божиим - ходить узким путем отделения для Бога? И, если это так, готов ли я отказаться от всего, что может осквернить, отвлечь и остановить духовный рост назореев Божиих?" Пусть, наконец, он помнит, что приближается время, когда "назорей может пить вино"; другими словами, когда более не придется ограждать себя от всякого рода зла, живущего внутри нас и вне нас; когда все будет чисто; когда будет дан простор высоким движениям души; когда не будет больше зла, которого надлежит остерегаться, а следовательно, не будет уже и речи об отделении. Тогда, одним словом, появятся "новое небо и новая земля, на которых обитает правда" (2 Петр. 3,13). Господь, по бесконечному милосердию Своему, да сохранит до наступления этого блаженного дня сердца наши полностью посвященными Одному лишь Ему!

Читатель заметит, что мы здесь подходим к концу довершение особой части нашей Книги. Полный порядок царит в стане Израилевом; всякий воин занимает предназначенное ему место (гл. 1-2); всякий работник занят своим собственным делом (гл. 3-4); общество очищено от нечистоты (гл. 5); дан закон о необходимости полного отделения для Бога (гл. 6). Все было определено точно. Все дышит порядком и удивительной красотой. Пред нами развертывается не только стан, очищенный от всякой нечистоты, и стан благоустроенный, но нам также дано изображение характера бесконечно совершенного посвящения Богу, полностью осуществившегося только в жизни Самого нашего Господа Иисуса Христа. Достигнув этой высоты, мы теперь стоим в ожидании явления Самого Иеговы, благословляющего все общество собрания; действительно, мы находим благословение Иеговы в конце 6-й главы; и нам приходится сознаться, что это поистине царское благословение. Прочтем и рассмотрим его описание.

"И сказал Господь Моисею, говоря: Скажи Аарону и сынам его: так благословляйте сынов Израилевых, говоря им: Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! Да призрит на тебя Господь светлым лицом Своим и помилует тебя! Да обратит Господь лицо Свое на тебя и даст тебе мир! Так пусть призывают имя Мое на сынов Израилевых, и Я благословлю их" (ст. 2-27).

Это щедрое благословение изливается на народ чрез посредство священников Божиих. Аарону и сынам его повелено было произносить эти дивные слова. Общество Божие должно быть всегда покрыто благословением Божиим, жить под охраною Иеговы; оно всегда должно пользоваться животворящим светом лучей, исходящих от лица Божия; мир его должен быть, "как река"; имя Иеговы должно призываться на него; Господь всегда с ним, чтобы его благословлять.

Какое богатство! О, если б Израиль им воспользовался, если б он осуществил всю его силу! Но израильтяне этого не сделали. Они - мы это увидим - в скором времени отвратились и ушли от Иеговы. Они променяли свет лица Божия на мрак горы Синайской. Они сошли с почвы благодати и добровольно отдали себя во власть закона. Вместо того, чтобы довольствоваться тем, что было даровано им Богом отцов их, они мечтали о другом (ср. Пс. 104-105). Вместо порядка, чистоты и отделения для Бога, о которых мы читаем в начале нашей книги, мы находим среди них беспорядок, нечистоту и идолослужение.

Но, благодарение Богу, близко время, когда чудное благословение 6-й главы книги Числа найдет свое полное осуществление; когда двенадцать колен Израилевых будут собраны вокруг вечного знамени: "Господь там" (Иез. 48,35); когда они будут очищены от всякой скверны и в силе истинного назорейства будут посвящены Богу. Все это необыкновенно точно и ярко изображено в книгах пророков. Все эти богодухновенные свидетельства, нимало не противореча одно другому, возвещают славную будущность, ожидающую Израиль; все они указывают на время, когда тяжелые тучи, сгустившиеся и еще висящие над горизонтом народов земли, будут прорезаны блестящими лучами "Солнца Правды"; на время, когда для Израиля настанет безоблачный день благословений Божиих и славы под тенью виноградников и смоковниц страны, навеки данной Богом во владение Аврааму, Исааку и Иакову.

Если мы это отрицаем, нам придется также отказаться от значительной части Ветхого и от большой части Нового Завета; потому что как в том, так и в другом Дух Святой вполне ясно и определенно свидетельствует о драгоценном факте: о благодати, спасении и благословении, уготованных семени Иаковлеву. Мы без малейшего колебания высказываем наше твердое убеждение, что только тот в состоянии понять Писания пророков, кто признает следующую истину: блестящее будущее уготовано для возлюбленных Божиих, хотя в настоящее время они являются народом отверженным. Обратим внимание на то, как мы относимся к этому вопросу. Весьма опасно, каким бы то ни было путем, примешивать свои мысли к истинному смыслу Слова Божия. Бог обещал благословить народ Израильский; будем же тщательно остерегаться пробовать дать другое направление потоку благословений Божиих. Нельзя безнаказанно искажать решительное слово, явное намерение Божие. Господь возвестил, что Он твердо намерен дать землю Ханаанскую в вечное владение потомству Иакова, и, если мы начинаем в этом сомневаться, то не видим, как возможно установить неприкосновенность какой бы то ни было части Слова Божия. Если мы позволяем себе легкомысленно отнестись к большому отделу богодухновенной Книги - а мы, несомненно, относимся к нему легкомысленно, искажая в нем преобладающую мысль - как мы будем уверены в правильном применении Писаний вообще? Если Бог не знает, что Он говорит, упоминая об Израиле и о земле Ханаанской, как можем мы утверждать, что Он знает, что говорит, упоминая о Церкви и об ее небесном уделе во Христе? Если мы лишаем еврея его славной будущности, кто поручится нам за то, что и христианин получит ему обещанное Богом?

Читатель, будем помнить, что "Все (не только некоторые) обетования Божий "да" и "аминь" во Христе Иисусе" (2 Кор. 1,20). И радуясь возможности применять к себе эту истину, не будем стараться лишить ее других. Мы должны твердо верить, что сыны Израилевы испытают на себе всю полноту благословения, выраженного в последних стихах 6-й главы книги Числа; и до наступления этого славного дня Церковь Божия призвана жить благословениями, дарованными ей. Ей дано знать, что присутствие Божие всегда с ней и среди нее; ей дано пребывать во свете лица Господня - насыщаться из потока мира Божия; она непрестанно пользуется благословением Того, Кто днем и ночью стережет ее, Кто не дремлет и не спит, охраняя ее. Но не будем забывать, или, лучше сказать, будем серьезно и постоянно помнить, что благословения и эти великие преимущества настолько делаются ее достоянием, насколько сама Церковь хранит порядок, чистоту, свое назорейское отделение от мира, все, к чему она призвана как жилище Божие, как тело Христово и храм Духа Святого.

Да проникнутся, милостью Божией, сердца наши этими мыслями, и да окажут эти мысли освящающее действие свое на всю нашу жизнь и на весь наш характер!

Пред нами раскрывается самая длинная из глав книги Числа. Она содержит в себе подробный перечень имен двенадцати князей общества и принесенных ими приношений при окончании сооружения скинии. "Когда Моисей поставил скинию, и помазал ее, и освятил ее и все принадлежности ее, и жертвенник и все принадлежности его, и помазал их и освятил их; тогда пришли начальники Израилевы, главы семейства их, начальники колен, заведывавшие исчислением. И представили приношение свое пред Господа, шесть крытых повозок и двенадцать волов, по одной повозке от двух начальников и по одному волу от каждого, и представили сие пред скинию. И сказал Господь Моисею, говоря: Возьми от них; это будет для отправления работ при скинии собрания; и отдай это Левитам, смотря по роду службы их. И взял Моисей повозки и волов, и отдал их Левитам. Две повозки и четырех волов отдал сынам Гирсоновым, по роду службы их. И четыре повозки и восемь волов отдал сынам Мерариным, по роду службы их, под надзором Иоамара, сына Аарона, священника. А сынам Каафовым не дал, потому что служба их - носить святилище; на плечах они должны носить" (ст. 1-9).

Мы уже отметили в нашем обозрении глав 3-й и 4-й, что сыны Каафовы имели преимущество носить все, что было особенно драгоценного из священной утвари и других принадлежностей скинии. Вот почему они не получали ничего из принесенных начальниками израилевыми приношений. Их святое и возвышенное служение не позволяло им употреблять для перевозки тяжестей ни повозок, ни волов; они носили принадлежности святилища на плечах. Чем внимательнее мы присмотримся к предметам, отдававшимся в ведение и под охрану сынов Каафовых, тем более нам сделается ясным, что они прообразно представляют собою самое глубокое, самое полное отражение Бога во Христе. Сыны Гирсоновы и сыны Мерарины имели, напротив, дело с вещами более внешними. Их работа была труднее и опаснее, вследствие чего им и дана была необходимая им помощь из щедрых приношений начальников. Высокое служение сына Каафова не нуждалось в помощи повозки или вола. Его собственное плечо должно было переносить возложенную на него священную ношу.

"И принесли начальники жертвы освящения жертвенника в день помазания его, и представили начальники приношение свое пред жертвенник. И сказал Господь Моисею: по одному начальнику в день пусть приносят приношение свое для освящения жертвенника" (ст. 10-11).

Духовно мало развитый читатель, просматривая эту особенно пространную главу, захочет, быть может, спросить, почему то, что могло по своему смыслу уместиться в десяти или двенадцати строках, занимает столько места в Книге Божией? Если б человек представлял отчет в принесенных Богу дарах в течение этих двенадцати дней, по всей вероятности он выразил бы его в краткой форме, сказав нам, что каждый из начальников принесет в жертву такие-то дары.

Но это совершенно не соответствовало бы мысли Божией. Мысли Божий - не наши мысли, и пути Его - не наши пути. Бог желал дать полный и подробнейший список начальников, приводя имя каждого из них, обозначая при этом колено, представителем которого он был, и ведя счет посвящаемым им во святилище Божие предметам; оттого эта глава такая пространная, оттого-то она и содержит восемьдесят девять стихов. В ней красуются все имена, каждое из них являет свой отдельный, одному ему присущий, характер. Всякое приношение сопровождается подробным описанием и соответствующей ему оценкой. Имена и приношения не перечислены в беспорядке, как попало. Это несвойственно характеру Божию; во всем; что Он делает или говорит, Бог остается верен Своему естеству. Человек может просмотреть вскользь и отнестись с беспечным равнодушием к принесенным Богу дарам и приношениям; Бог же не может так относиться к ним; Он так не поступает Сам и не благоволит к подобному отношению с нашей стороны, к усердию Своих служителей. Он с любовью останавливается на всяком самом незначительном служении, на самом малом, но от сердца принесенном даре. Он никогда не забывает даже самого слабого усердия; и не только Сам не забывает малейших дел любви, но и особенно старается, чтобы они сделались известными бесконечно большому числу людей. Как далеки были эти начальники от мысли, что имена их будут передаваться в течение веков из уст в уста бесчисленного ряда поколений! Но так случилось, потому что такова была воля Божия. Бог скорее остановится на утомительных, на наш взгляд, подробностях, скорее впадет, по мнению людей, в многословие, чем оставит незамеченным имя хотя бы одного из Своих служителей, или неоцененной какую-либо особенность их дела любви.

Таким образом, в главе, открытой пред нами, для "каждого начальника" назначался особенный день для приношения его дара; отведено также и определенное место на вечных страницах Писаний Божиих, куда Дух Святой занес полный список приношений Богу.

В этом сказывается особенность Божеского естества. И не вправе ли мы считать эту седьмую главу книги Числа образцом вечной Книги, в которой перстом Божиим увековечены имена служителей Божиих и начертан список дел их? Таково наше мнение; и если читатель откроет 2 Цар. 23 и Рим. 16, он встретит подобного же рода страницы. На первой из них мы находим имена и подвиги именитых мужей эпохи царя Давида; на второй - имена и дела друзей апостола Павла в Риме. В обеих главах мы имеем пред собою, мы в этом уверены, истину, применимую ко всем святым Божиим, ко всем, от первого до последнего, служителям Христовым. Всякому отведено особенное место в жизни, всякий занимает особенное место в сердце Учителя, и все это когда-то обнаружится. Между доблестными "мужами у Давида" отмечено "три главных", - "три" - и "тридцать" вождей. Ни один из "тридцати" не получил места наряду с "тремя"; и ни один из этих "троих" не уподобился "трем главным".

Записано не только имя, но и дано верное описание всякого действия; и самая сущность подвига, и каким образом он был выполнен - все для нас описано с необычайной точностью. Мы узнаем имя человека, что именно он сделал и как он это сделал. Непогрешимое и беспристрастное перо Духа Святого все записало с несказанной точностью и заботливостью.

То же приходится отметить и при чтении замечательной страницы Рим. 16. Там говорится о Фиве; сказано, какое положение она занимала, что именно она делала, и на каком основании она имела несомненное право на расположение и помощь со стороны Римской церкви. Затем названы Прискилла и Акила - жена названа первою; мы видим, что они полагали голову свою за душу апостола, заслужив этим благодарность самого апостола и всех церквей, составленных из язычников. Непосредственно за ними мы читаем о "возлюбленном Епенете" и о Мариам, которая не только трудилась, но "много трудилась" для апостола. Если б было просто сказано, что Епенет "заслужил любовь" или Мариам "трудилась", выражения эти не высказали бы сокровенной мысли Духа и не изобразили бы горячей любви к ним сердца Христова. Нет, понадобились именно слова "возлюбленный" и "много", чтоб дать верное представление о каждом из них.

Не подробно останавливаясь на дальнейших стихах этой главы, мы обращаем внимание читателя только на 12-й стих. Почему апостол не соединяет вместе имен "Трифены, Трифосы и Персиды"? Почему он не отводит место им всем вместе? Причина особенно трогательна: о двух первых он мог только сказать, что они "трудятся о Господе", тогда как для последней необходимо было прибавить, что она "много потрудилась о Господе". Можно ли было лучше отметить существовавшую между ними разницу? Это все то же, что выражено словами "три", "три главных" и "тридцать". Это не бессвязное перечисление имен и совершенных людьми подвигов; не чувствуется здесь ни торопливости, ни неопределенности. Нам говорится, что каждый из себя представлял, и что именно он делал для Господа. Всякий имеет свое место и получает свою долю похвалы.

Здесь, отметим это, открывается пред нами одна из характерных страниц "Книги вечности". Как все в ней возвышенно! И в то же время как все утешительно! Ни одно действие нашего служения Господу не остается не занесенным в Его Книгу; и не только записывается сущность совершенного нами дела, но и отмечается, как именно мы что-либо делали, потому что для Бога это важно настолько же, насколько и для нас. Он любит "дающего доброхотно", любит трудящегося от всего сердца, потому что именно так действует Он Сам. Его сердцу отрадно было видеть, с какой щедростью представители двенадцати колен Израилевых осыпали дарами Его святилище. Его сердцу отрадно было отметить подвиги храбрых мужей Давидовых в день отвержения царя; отрадно было отметить преданность Прискиллы, Акилы и Фивы в позднейшую эпоху. Мы можем прибавить, что сердцу Его отрадно в наши дни холодности и равнодушия к вере видеть всякое сердце, действительно любящее Христа, встретить преданного Ему работника в Своем винограднике.

Дух Божий да возбудит в сердцах наших жажду служить Господу с большей преданностью души! Любовь Божия да наполняет все более и более сердца наши, дабы мы жили уже не для самих себя, а для Христа, возлюбившего нас, омывшего нас от пагубных грехов наших - драгоценной кровью Своей и соделавшего нас тем, что мы теперь из себя представляем, и тем, чем мы, милостью Его, вскоре надеемся сделаться.

"И сказал Господь Моисею, говоря: Объяви Аарону и скажи ему: когда ты будешь зажигать лампады, то на передней стороне светильника должны гореть семь лампад. Аарон так и сделал: на передней стороне светильника зажег лампады его, как повелел Господь Моисею. И вот устройство светильника: чеканный он из золота, от стебля его и до цветов чеканный" (ст. 1-4).

Нам следует обратить внимание читателя на два пункта, а именно: на место, которое занимает прообразный золотой светильник, и на то, чему он нас научает.

Замечательно, что здесь назван только один светильник. Не упоминается ни о золотом жертвеннике, ни о золотом столе. Нам представляется только светильник, не завернутый вместе с другими принадлежностями скинии в дорожные покрывала, как это было указано нам в 4-й главе, а светильник, свободный от покрывавших его в пути голубых покрывал и синих кож. Во всей красе своей, ничем не покрытый, является он здесь нашему взору. Он представлен здесь рядом с описанием приношений начальников и посвящения левитов и, согласно повелению Божию, изливает таинственный свет свой во святилище. Без света невозможно обойтись в пустыне; потому необходимо, чтобы золотой светильник был освобожден от своего покрывала и мог своим светом сиять пред Богом. Будем помнить, что сияние светом Божиим - вот великая цель, к которой все клонится, идет ли речь о посвящении Богу нашего имущества, как его посвящали Ему начальники Израилевы, или же речь идет о посвящении Богу наших личностей, как посвящали себя Богу левиты, - это безразлично. Лишь при свете святилища обнаруживается истинная цена всякой вещи и всякой личности.

Поразительна чудная последовательность всей этой части нашей книги: здесь все божественно, все совершенно. Узнав из 7-й главы, какие щедрые приношения представили во святилище начальника, мы, сообразуясь со своим человеческим разумом, могли бы предположить, что теперь следует говорить о посвящении левитов, устанавливая этим непосредственную связь посвящения Богу "наших личностей и наших даров". Но нет: Дух Божий сначала упоминает о свете святилища, чтобы мы могли при этом свете понять настоящую цену всякой щедрости и всякого служения Богу в пустыне.

Не приходится ли нам поражаться духовной последовательности этих глав? Она не может ускользнуть от взгляда духовно настроенного читателя. Почему мы не видим здесь пред собою золотого жертвенника, окутанного облаками курящегося фимиама? Почему здесь нет и стола с находящимися на нем хлебами предложения? Потому что ни тот, ни другой не имели ни малейшей нравственной связи с предыдущим или с последующим; золотой же подсвечник имел прямое отношение к содержанию предыдущей и последующей части книги, указывая нам, что всякое проявление щедрости, всякое наше действие должны быть рассмотрены при свете святилища, обнаруживающем их истинное достоинство. Это великий урок, преподанный в пустыне, и он преподан нам в самой для нас удобопонятной форме, под видом прообраза. При делаемом нами обзоре книги Числа мы .только что останавливались на описании сердечной щедрости главных начальников общества по случаю освящения жертвенника; далее мы подходим к рассказу о посвящении левитов; но богодухновенный писатель делает перерыв между двумя этими повествованиями, чтобы озарить их светом святилища Божия.

Таков божественный порядок. Это, так сказать, одно из бесчисленных доказательств, рассеянных по всему Писанию с целью явить нам божественное совершенство как всей Книги Божией, так и каждой ее строки, каждой ее части, каждого ее раздела. Мы счастливы, глубоко счастливы возможности привести все эти драгоценные доказательства нашему читателю в нашей беседе с ним. Мы надеемся оказать ему этим добрую услугу, принося в то же время со своей стороны скромную дань прославления драгоценной Книге, которую, по неизреченной Своей милости, Небесный Отец соблаговолил написать для нас. Мы хорошо знаем, что эта Книга не нуждается ни в нашем слабом свидетельстве, ни в прославлении ее каким бы то ни было человеческим пером или красноречием. Нам отрадно, однако, засвидетельствовать это о Книге пред лицом многочисленных, но безосновательных попыток врага отрицать ее богодухновенность.

Истинный источник и истинный характер всех этих ухищрений врага обнаружатся все более и более по мере того, как мы приобретем более глубокое, более живое и основанное на личном нашем опыте познание бесконечной глубины и божественного совершенства Слова Божия. Вот почему самыми действенными доводами, свидетельствующими в пользу факта божественности Священных Писаний служат внутренние, так сказать, их достоинства, а именно: их могущественное действие на нас самих так же, как и им присущая внутренняя слава, их способность раскрывать и осуждать самые корни характера и поведения нашего и, наконец, чудное согласование всех отдельных частей Писания. Книга, показывающая мне, что я на самом деле есть, говорящая мне обо всем, живущем в моем сердце, Книга, обнаруживающая все наиболее скрытые побуждения моего природного естества, всецело осуждающая меня и в то же время открывающая мне Того, Кто восполняет все мои нужды, - подобная Книга заслуживает полного доверия. Она не нуждается в благосклонных отзывах человека и не ищет их. Ей безразличны и благосклонность, и страх, и гнев его. Мне часто приходило на мысль, что, если б мы судили о Библии так, как женщина из города Сихаря судила о нашем Господе, мы получили бы о Библии такое же верное представление, как верно было суждение женщины Самарянки о Господе. "Пойдите, - говорила эта простая, осчастливленная беседой с Господом Иисусом, женщина, - посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала: не Он ли Христос"? (Иоан. 4,29). Не можем ли и мы с подобною же уверенностью в сердце сказать: "Пойдите, посмотрите Книгу, которая мне сказала все, что я сделал; не Слово ли это Божие?" Да, это так; но к этому заключению мы можем прийти еще главным образом и потому, что Книга Божия не только говорит нам все, что мы сделали, но и все, что мы думаем, все, что мы говорим, все, что мы из себя представляем (см. Рим. 3,10-18; Матф. 15,19).

Значит ли это, что мы пренебрегаем внешними доказательствами этого факта? Как раз нет. Мы радостно идем им навстречу. Мы уважаем всякий довод, всякое свидетельство, могущие утвердить уверенность сердца в Божественности Священного Писания; а доказательств и свидетельств этого рода мы встречаем множество. Самая история составления Книги Божией со всеми с ней связанными удивительными фактами является могущественным притоком, пополняющим своими волнами океан очевидности. История ее составления, ее сохранения, ее передачи из уст в уста, ее распространения по всему лицу земли, - словом, вся ее история, более чудесная, чем фабула басни, и, однако же, истинная, является могущественным доводом для подтверждения ее божественного происхождения. Возьмите, например, хотя бы один в высшей степени знаменательный факт - ее сохранение в течение более чем тысячи лет в руках тех, которые охотно предали бы ее забвению, если б могли это сделать. Не красноречивый ли это факт? И подобных фактов встречается множество в удивительной истории этой Книги, бесподобной и неоцененной.

Но, отводя должное место этим видимым доказательствам, мы с непоколебимой уверенностью продолжаем, однако, утверждать, что доказательства внутренние, черпаемые из самой Книги, составляют ее главную апологетическую силу, являясь непроницаемой стеной, выдерживающей натиск волн, потоки неверия и скептицизма.

Мы не последуем, однако, далее за течением мыслей, вызванных в вас созерцанием удивительного положения, отведенного в книге Числа золотому светильнику. Мы не могли не высказать наших взглядов по отношению к драгоценной для нас Библии; вернемся, однако, к изучаемой нами главе, чтобы воспользоваться заключенным в начальных ее стихах назиданием.

"И сказал Господь Моисею, говоря: "Объяви Аарону и скажи ему: когда ты будешь зажигать лампады, то на передней стороне светильника должны гореть семь лампад" (ст. 1). Эти "семь лампад" обозначают свет свидетельства Духа Святого. Они сообщались с чеканным стеблем светильника, прообразно представляющего Христа, Личность и дело Которого служат основанием работы Духа Святого в Церкви. Все находится в зависимости от Христа. Всякий луч света, озаряющий Церковь, верующую душу, или, позднее, Израиль, исходит от Христа.

Но не только этому научает нас прообраз. "На передней стороне светильника должны гореть семь лампад." Облекая этот прообраз в слова Нового Завета, мы могли бы здесь привести следующее изречение нашего Господа: "Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного" (Матф. 5,16). Где бы ни загорелся истинный свет Духа Божия, он всегда будет с большой силою свидетельствовать о Христе. Он привлечет внимание не к себе, а к Нему; и этим прославляется Бог. "На передней стороне светильника должны гореть семь лампад."

В этом заключается великая истина жизни для всех христиан. Больше всего о духовности какого-либо дела свидетельствует заключающаяся в нем цель прославления одного Христа. Если люди стараются привлечь внимание на само дело или на работника, свет ослабевает, и Первосвященник небесного святилища должен применить к делу священные "щипцы". На Аарона была возложена обязанность зажигать лампады; ему поручалось и очищать их. Другими словами, свет, которым мы как христиане призваны светить, не только основан на Христе, но он Им и поддерживается с минуты на минуту в течение всей ночи. Без Него мы не можем делать ничего. Золотой стебель поддерживал лампады; рука первосвященника снабжала их елеем и применяла к ним щипцы. Все во Христе, от Христа и чрез Христа.

Все, кроме того, и совершается для Христа. Где бы ни сиял свет Духа Святого - истинный свет святилища в пустыне этого мира, свет этот направлен к одной лишь цели - к прославлению имени Иисуса. Что бы ни было совершено чрез посредство Духа Святого, что бы ни было сказано, что бы ни было написано, все преследовало одну и ту же цель - прославление Благословенного Спасителя. И мы смело можем сказать, что все, не направленное к этой цели, что бы это ни было, не исходит от Духа Святого. При наличии огромного количества прекрасно выполненной работы, великого числа мнимо успешных результатов совершаемого дела и множества фактов, способных остановить на себе внимание человечества и вызвать его рукоплескания, в них, однако, может не оказаться ни одного луча, испускаемого золотым светильником. Почему? Потому что внимание привлекается работой и людьми, производящими ее Вместо Христа прославляются человек, человеческое дело и человеческое слово. Свет изошел не от елея, налитого рукою Великого Первосвященника, а следовательно, это не истинный свет. Свет этот не светит "на подсвечнике": он освещает лишь имя и дела одного из жалких смертных.

Все это очень важно и заслуживает глубокого внимания с нашей стороны. Необыкновенно опасно выдвигать на первый план человека и его дело. Можно быть уверенным, что сатана достигает своей цели, когда внимание обращено на что-либо иное, или на кого-либо иного, кроме Личности Самого Господа Иисуса. Иногда работа бывает начата в духе; но, по недостатку бдительности и духовности со стороны работника Божия, общее внимание может перейти на него самого и на результаты его работы, и он может попасть таким путем в сети дьявола. Лишить Господа Иисуса славы Его - вот великая и непрестанная забота сатаны; и если ему удается достичь этого при посредстве того, что имеет вид христианского служения, он временно одерживает величайшую победу. Он ничего не имеет против самой работы, лишь бы ему удалось отделить ее от имени Иисуса. Он всегда, если это окажется возможным, сам присоединяется к работе; он устремляется в среду служителей Христовых, как некогда он оказался среди сынов Божиих; но цель его всегда одна и та же: умаление славы Господа. Он позволил служанке, о которой идет речь в Деян. 16, свидетельствовать о служителях Христовых, говоря: "Сии человеки - рабы Бога Всевышнего, которые возвещают нам путь спасения" (ст. 17). Но, поступая таким образом, он имел в виду только ловить в свои сети работников Божиих и разрушать дело их. Он потерпел, однако, в данном случае поражение, потому что свет, исходивший от Павла и Силы, был истинным светом святилища, освещающим только Одного Христа. Эти служители Божий не искали прославления своего имени; ввиду того, что служанка прославляла лично их, а не их Учителя, они отказались от этой славы: они предпочли лучше пострадать из любви к своему Учителю, чем приобрести славу, нанеся ущерб делу Его.

Это чудный пример для всех работников Господних. Открыв Деян. 3, мы найдем там еще один поразительный пример. Свет святилища сияет там при исцелении хромого; когда же внимание, которого апостолы не искали, было обращено на работников, Петр и Иоанн, мы видим, ревнуя о прославлении имени своего Учителя, скрылись за Ним и приписали всю славу Ему. "И как исцеленный хромой не отходил от Петра и Иоанна, то весь народ в изумлении сбежался к ним в притвор, называемый Соломонов. Увидев это, Петр сказал народу: мужи Израильские! что дивитесь сему, или что смотрите на нас, как будто мы своею силою или благочестием сделали то, что он ходит? Бог Авраама и Исаака, и Иакова, Бог отцов наших, прославил Сына Своего Иисуса" (Деян. 3,12-13).

Здесь действительно предстают пред нами "семь лампад на передней стороне светильника", или, другими словами, мы видим пред собою семикратное, т.е. полное развитие света Духа Святого, явственно свидетельствующего об имени Иисуса. "Что смотрите на нас?" - говорят эти истинные сосуды Духа Божия. Священные щипцы не находили здесь себе применения. Ничто не затемняло света, горевшего в них. Здесь для апостолов предоставлялся случай, которым они легко могли воспользоваться, если б захотели окружить свои собственные имена ореолом славы. Они могли составить себе громкую репутацию, снискать уважение к себе и почет со стороны тысяч людей, которые дивились им, благоволили им. Но, поступив так, они лишили бы Господа подобающей Ему славы, исказили бы свидетельство Духа Святого, огорчили бы Его и навлекли бы на себя праведный суд Того, Который не даст Своей славы иному.

Но нет; в эту знаменательную эпоху семь лампад ярко светились в Иерусалиме. Настоящий светильник тогда находился в притворе Соломоновом, а не в самом храме. По крайней мере, там были семь лампад, верно исполнявших свое назначение. Эти достойные служители не искали славы для самих себя; напротив, они немедленно приложили все усилия к тому, чтобы отвратить от себя взоры изумленной толпы и направить их на Того, Кто Один достоин всей славы и Кто, будучи хотя и на небе, Духом Своим совершал Свое дело на земле.

Мы находим много и других примеров в Деяниях апостолов; но и приведенных нами достаточно, однако, чтобы запечатлеть в наших сердцах великую истину, которой научает нас золотой светильник с его семью лампадами. Мы именно в настоящую минуту глубоко нуждаемся в этом поучении. Всегда существует опасность, что работа и работник выдвигаются вперед более Самого Учителя. Будем остерегаться расставленных сатаною сетей. Это великое зло; это огорчает Духа Святого, всегда стремящегося возвеличить имя Господа Иисуса; это оскорбительно для Отца Небесного, всегда желающего, чтобы чрез посредство нашего слуха в глубине сердец наших запечатлелись слова, исходившие с неба и слышанные на горе преображения: "Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте" (Матф. 17,5). Это идет вразрез с непосредственным и очевидным намерением Отца обращать всякий взор с земли на небо, туда, где каждое сердце занято Господом Иисусом, где будет звучать единый, всеобщий и дружный возглас: "Достоин Ты!"

Вдумаемся во все это; будем серьезно и постоянно размышлять об этой истине, чтобы воздерживаться от всего, имеющего что-либо общее с прославлением человека; воздерживаться от служения нашему "я", от наших действий, наших собственных слов и мыслей. Да поможет всем нам Господь с большею ревностью избрать для себя стези скромные, мирные, скрытые от глаз человеческих, по которым Дух кроткого и смиренного сердцем Господа Иисуса поведет нас вперед в нашей жизни и в нашем служении Ему. Да поможет нам Господь пребывать во Христе и получать от Него, изо дня в день и ежеминутно чистый елей, дабы свет наш светил без всякого с нашей стороны усилия, к славе и хвале Того, в Ком мы имеем ВСЕ, и вне Которого мы не можем сделать решительно НИЧЕГО.

Конец 8-й главы книги Числа содержит в себе обряды, связанные с посвящением левитов, которые были уже рассмотрены нами в 3-й и 4-й главах.