Детский Друг. Том 2
Наш YouTube - Библия в видеоформате и другие материалы.
Христианская страничка
Лента обновлений сайта
Медиатека Blagovestnik.Org
в Telegram -
t.me/BlagovestnikOrg
Видеобиблия online

Русская Аудиобиблия online
Писание (обзоры)
Хроники последнего времени
Українська Аудіобіблія
Украинская Аудиобиблия
Ukrainian
Audio-Bible
Видео-книги
Музыкальные
видео-альбомы
Книги (А-Г)
Книги (Д-Л)
Книги (М-О)
Книги (П-Р)
Книги (С-С)
Книги (Т-Я)
Новые книги (А-Я)
Фонограммы-аранжировки
(*.mid и *.mp3),
Караоке
(*.kar и *.divx)
Юность Иисусу
Песнь Благовестника
старый раздел
Бесплатно скачать mp3
Нотный архив
Модули
для "Цитаты"
Брошюры для ищущих Бога
Воскресная школа,
материалы
для малышей,
занимательные материалы
Список ресурсов
служения Blagovestnik.Org
Архивы:
Рассылки (1)
Рассылки (2)
Проповеди (1)
Проповеди (2)
Сперджен (1)
Сперджен (2)
Сперджен (3)
Сперджен (4)
Карта сайта:
Чтения
Толкование
Литература
Стихотворения
Скачать mp3
Видео-онлайн
Архивы
Все остальное
Контактная информация
Поддержать сайт
FAQ


Наш основной Telegram-канал.
Наша группа ВК: "Христианская медиатека".
Наши новости в группе в WhatsApp.

Детский Друг

Том 2

Оглавление

Предисловие
Христианин
Молитва мальчика ученика
Правдивость лучше всего
Как Бог меня поведет, так я пойду
Давать блаженнее, чем брать
На берегу моря
Светильник, зажженный Господом
Бетти Бокстер
Мэри Джонс
Дар малютки
Ответ Тани
Тайна Сузи
Никто не пригласил Джона
Беседа в поезде
Верующий сын первосвященника
Маленькие художники
Незабудка
Братолюбие и уступчивость
Маленький самоед
Письмо к Боженьке
Настоящий бриллиант

Предисловие

Эти рассказы для детей собрала, переработала и издала впервые на гектографе во времена репрессий Шиманская Неля Леонардовна еще до 1971 г. С 1971 по 1974 г. она находилась в узах за работу с детьми и издательство детской литературы.
Сейчас реабилитирована, проживает в г. Житомире. Встретился я с ней в сентябре 1994 г., где после общения мы приняли решение издать этот труд для Славы Божией.
Первый и второй том "Детского Друга" - в основном перевод с немецкого языка. Это рассказы о детях, посвятивших свои жизни Богу.
Да благословит Господь всех, кто будет читать эти детские рассказы.

Герхард Веделъ

Христианин

Дело было в Риме во время гонения на христиан. Император услыхал, будто один знатный юноша перешел в христианство. Он потребовал парня к себе, и тот радостно подтвердил, что действительно верует во Христа, как в своего Спасителя. Император пожалел юношу и стал всячески уговаривать его отречься от новой веры. Но молодой человек оставался непоколебимым. Тогда, потеряв терпение, император воскликнул:
- Да разве ты не знаешь, что я властен казнить тебя?
- Знаю, - ответил юноша, - но ведь и у меня есть тоже власть. Я властен умереть.
И он радостно пошел на казнь.
Достаточно ли сильна любовь наша ко Христу, чтобы мы, если понадобится, запечатлели ее страданиями и даже приняли смерть?
"Вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него" (Фил.1:29)

Молитва мальчика ученика

Несколько лет тому назад на одном большом заводе работало много молодых рабочих, из которых многие говорили, что они обращены. К этим последним принадлежал и один четырнадцатилетний мальчик, сын верующей вдовы. Этот подросток вскоре привлек к себе внимание начальника своим послушанием и охотой к работе. Он всегда выполнял свои работы к удовольствию своего начальника. Ему надо было приносить и относить почту, подметать рабочее помещение и еще выполнять много мелких поручений. Чистка кабинетов была его первой обязанностью каждое утро. Так как мальчик был приучен к точности, то его всегда можно было застать ровно в шесть часов утра уже работающим. Но у него была еще другая прекрасная привычка: он всегда начинал свой рабочий день молитвой. Когда однажды утром, в шесть часов, хозяин вошел в свой кабинет, то застал мальчика на коленях молящимся. Он тихо вышел и ожидал за дверью, пока не вышел мальчик. Он извинился и сказал, что поздно сегодня проснулся, и времени для молитвы уже не было, поэтому он здесь, в кабинете, перед началом рабочего дня преклонил колени и предался Господу на весь день. Его мать научила всегда начинать день молитвой, чтобы не провести этот день без благословения Божия. Он воспользовался моментом, когда еще никого не было, чтобы побыть немного наедине со своим Господом и попросить Его благословения на предстоящий день.
Так же важно и чтение Слова Божия. Не пропускайте его! На сегодняшний день вам предложат так много книг и хороших, и плохих!
Может быть, среди вас есть такие, у которых есть сильное стремление читать и знать? Но все ли книги хорошие и полезные? Мои дорогие друзья! Будьте осторожны в выборе книг!
Лютер всегда хвалил тех, кто читал христианские книги. Отдайте и вы предпочтение этим книгам. Но, прежде всего, читайте дорогое Божье Слово. Читайте с молитвой, ибо оно дороже золота и золота чистого. Оно вас укрепит, сохранит и ободрит во всякое время. Это ведь Слово Божье, которое пребывает вечно.
Философ Кант сказал о Библии: "Библия - книга, содержание которой говорит о божественном начале. Она повествует историю мира, историю Божеского провидения с самого начала и даже до вечности. Библия написана для нашего спасения. Она показывает нам, в каком отношении мы находимся с праведным, милостивым Богом, открывает нам всю величину нашей вины и глубину нашего падения, и высоту божественного спасения. Библия - мое самое дорогое сокровище, без нее я бы погиб. Живите согласно Библии, тогда вы сделаетесь гражданами небесного Отечества!"

Правдивость лучше всего

- Разве ты потерял свое место? Как это случилось, сыночек?
- Я думаю, мама, что это случилось исключительно по моей небрежности. Я вытирал пыль в магазине и вытирал очень поспешно. При этом задел несколько стаканов, они упали и разбились. Хозяин очень рассердился и сказал, что он не может больше сносить мою необузданность. Я упаковал вещи и ушел.
Мать была этим очень озабочена.
- Не беспокойся, мама, я найду другую работу. Но что мне сказать, когда спросят, почему я с прежней ушел?
- Всегда говори правду, Иаков. Ты же не думаешь говорить что-нибудь другое, не правда ли?
- Нет, не думаю, но я думал это скрыть. Боюсь, что, говоря все правдиво, поврежу себе.
- Если человек поступает правильно, то ничто ему не может повредить, хоть бы оно и казалось так.
Но Иакову было труднее найти место работы, чем он думал. Он долго искал и, наконец, как будто нашел. Один молодой человек в красивом новом магазине искал рассыльного мальчика. Но в этом магазине все было так аккуратно и чисто, что Иаков подумал, что его с такой рекомендацией не возьмут. И сатана стал искушать его скрыть истину.
Ведь этот магазин был в другом районе, далеко от того магазина, где он работал, и его никто тут не знал. Зачем говорить правду? Но он победил это искушение и прямо сказал владельцу магазина, почему он, ушел от прежнего хозяина.
- Я предпочитаю иметь вокруг себя порядочных молодых людей, - сказал владелец магазина добродушно, - но я слышал, что тот, кто сознает свои ошибки, тот их оставляет. Может быть, это несчастье научит тебя быть осторожнее.
- Да, конечно, хозяин, я буду изо всех сил стараться быть осторожнее, - сказал Иаков серьезно.
- Ну, мне нравится мальчик, который говорит правду, особенно тогда, когда она ему может повредить... Добрый день, дядя, заходи! - последние слова он проговорил вошедшему человеку, и когда Иаков обернулся, то увидел своего прежнего хозяина.
- О, - сказал тот, увидев мальчика, - ты хочешь взять рассыльным этого паренька?
- Я его еще не принял.
- Прими его совершенно спокойно. Только смотри, чтобы он не пролил жидкий товар, а сухой товар чтобы не нагромоздил весь в одну кучу, - добавил он, смеясь. - Во всем остальном ты найдешь его вполне надежным. Но если ты не хочешь, то я готов взять его опять с испытательным сроком.
- Нет, я его возьму, - сказал молодой человек.
- О, мама! - сказал Иаков, придя домой. - Ты всегда права. Я это место получил там потому, что рассказал всю правду. Что было бы, если бы мой прежний хозяин зашел, а я рассказал бы неправду?
- Правдивость всегда лучше всего, - ответила мать.
"Уста правдивые вечно пребывают" (Прит.12:19)

Как Бог меня поведет, так я пойду

Вилли Дирксен получил свою баржу по наследству от отца. Он на ней родился, и вырос и едва ли мог себе представить другую жизнь, чем на барже. Здесь было его поле деятельности и здесь же была его родина, его дом. Когда у него родился первый ребенок, мальчик, то это его очень обрадовало тем, что баржа "Берта" и в дальнейшем останется под его фамилией.
Мальчика назвали Раймондом, и когда ему исполнилось девять лет, у него, на радость всем, появилась сестренка Лиза.
Казалось, что маленькая белокурая Лиза сделается любимицей отца, ибо Раймонд не развивался так, как хотел бы глава семьи. Однажды отец сказал матери:
- Раймонд - странный ребенок! Я в его возрасте был совсем другим, уже мог управлять баржей, а Раймонд не любит это дело. Нельзя доверить ему даже руль. Голова его напичкана только мазней.
- Но, Вилли, - робко сказала жена, - он ведь такой послушный и хороший мальчик. И в школу ходит охотно.
- Ах! Что школа? - сердито воскликнул Дирксен. - Я неохотно ходил в школу, и все же из меня вышел дельный малый. К моему великому горю, я должен был зимой ходить в школу, но всегда так радовался лету, радовался, что смогу кататься на барже.
Летом у корабельщиков, живущих у реки, было всегда много работы. Они останавливаются в портовых городах, грузят там свои товары: каменный уголь, угольные брикеты или фрукты, а потом направляются вдоль по реке, везя груз внутрь страны. Это очень большая и тяжелая работа, баржа довольно медленно продвигается вперед. Но зато зимой наступает затишье в работе. Баржа крепко пришвартована к железному болту на одной из пристаней, а внутри нее, в маленьком помещении, живет семья корабельщика. Дети посещают школу. Работник, которого нанимают на лето, уходит искать себе другую работу. Раймонд очень любил зиму, так как он мог свободно заниматься рисованием. Вот и теперь он сидит на скамеечке и прилежно рисует в тетрадке, которая лежит у него на коленях. Лошади, мужские головы, маленькие дети и много еще другого выходило из-под его рук. Все было аккуратно и хорошо выполнено. Раймонд слышал разговор родителей и был тем очень опечален.
- Мама, - сказал он, как только она вошла, - я же ничего не могу поделать, что у меня такая охота рисовать. Ничего на свете меня не радует больше, чем рисование. Когда мне надо помогать папе на барже, то я сразу начинаю бояться и теряться, так как знаю заранее, как глупо я себя там поведу, и тогда папа сердится.
- Мой милый мальчик, - ответила мать, - ты должен постараться сделать то, что отец от тебя требует. Если тебе и не нравится этот плавучий дом, то все же ты должен быть им доволен и не огорчать своего отца.
Раймонд после этих слов действительно стал более внимательным к работе на барже и начал у отца перенимать некоторые приемы работы. Да и рулем он стал управлять лучше. Но настоящей любви к делу у него так и не было.
Лиза - вот это была настоящая корабельщица. И как раз она родилась девочкой! Почему не наоборот? Большой задачей для всей семьи было оберегать эту маленькую буйную девочку, которая целый день бегала туда-сюда. Матери было утешением знать, что на Раймонда можно положиться, и что он за сестрой присмотрит.
В один прекрасный летний полдень "Берта" отгрузила свой тяжелый груз - каменный уголь. Теперь ею стало легче управлять. Она направилась в Штеттин, где ждал ее новый груз. Дирксену нужно было еще по делам побыть в городе, и он сказал своему помощнику, так называемому боцману, чтобы он отплыл и встретился с ним в определенном месте.
Раймонд сидел за рулем. Лиза пристроилась возле него и играла кубиками. Вдруг мальчик услышал крик и, оглянувшись, с ужасом увидел, что Лиза упала в воду. С быстротой молнии он отвязал спасательную лодку. С берега люди тоже увидели падение девочки. Один человек, очень хорошо одетый, послал своего бульдога в воду, и через несколько минут собака уже схватила ребенка и потащила его к своему хозяину. Раймонд хотел отнять Лизу у собаки, но его усилия были напрасны, и он поплыл на лодке вслед за собакой к берегу. Взял Лизу и опять вернулся на баржу, где и передал ребенка матери. При этом он вспомнил, что в горячке не успел поблагодарить человека, собака которого спасла маленькую сестренку. Он опять отправился на лодке к берегу и увидел этого человека еще с одним перед мольбертом. Раймонд поблагодарил, но вдруг слезы брызнули из его глаз. Другой человек, который был художником, спросил очень удивленно:
- Что с тобой, мальчик? Чего ты плачешь? Раймонд сквозь слезы рассказал, что он очень охотно рисует, но ему это запрещают.
- Ну, - заметил художник, - искусство - ремесло, не такое простое и легкое, как кажется вначале. Ты вернее заработаешь свой хлеб на барже.
Раймонд молча кивнул головой, но выражение лица было очень печальным. Он же вообще больше не рисовал, так как отец этого не желал, и всеми силами старался победить свою любовь к рисованию. Художнику стало жаль мальчика, и он поехал с ним на баржу. Там мастер велел принести Раймонду все свои рисунки. Пересмотрев их, он открыл, что у мальчика большой талант к рисованию, и стал об этом говорить с его отцом. Наконец, отец сдался и сказал:
- Мне тоже очень жаль моего бедного паренька. Рисование его влечет. Он очень старался искоренить это и слушаться отца, и такое старание надо наградить.
- Ну, Раймонд, попробуй действовать кистью, только не опозорь своих родителей!
Художник, он же профессор, принял непосредственное участие в дальнейшем обучении Раймонда. Впоследствии Раймонд стал дельным художником, который радовал своих родителей. Он вырос счастливым и благословенным человеком и верил твердо, что все это было ему дано от Бога за то, что он не стоял упрямо на своем, но предоставил Богу вести его Своим чудным, но верным путем.
"Господи! Ты слышишь желания смиренных" (Пс.9:38)

Давать блаженнее, чем брать

Часть I. Фонарь

- Нет, мы никогда не сможем получить эту удивительную вещь! - произнесли одновременно три детских голоса. - Мы ее никогда не получим, так как наших карманных денег далеко не хватит на такую покупку. - И три пары глаз, принадлежащие двум сестрам и брату, печально переглянулись. Шарлотта, Эдуард и Минна сидели в детской, и их так заманила мысль об этой удивительной вещи, что маленький Вильгельм напрасно предлагал с ним играть, а еще меньшая Луиза, как ни старалась обратить на себя внимание, дергая за волосы Шарлотту, в конце концов разразилась громким плачем. Но так как все трое не обращали на них никакрго внимания и в ответ на их требования только тяжело вздыхали, то на это обратила, наконец, внимание их няня Гертруда и спросила, смеясь:
- Что, собственно, с вами, дети?
- Мы никогда не сможем столько скопить, - повторила печально Шарлотта.
- Что вы не сможете скопить? - спросила няня.
- Мы тебе расскажем, Гертруда, но ты никому не должна об этом говорить, слышишь? - ответила шепотом Шарлотта. - В одном магазине по Высокой улице есть удивительный фонарь. И мы, трое, очень хотели бы его иметь. Но подумай только, Гертруда, он стоит три талера, а мы все вместе собрали в своих копилках неполный талер. Хоть плач. Еще никогда у нас не было такой красивой вещи, как этот фонарь. И мы очень хотели бы, чтобы он был у нас. Но подумай только, Гертруда, как обидно!
- Виммен тоже скопил талер! - сказал Вильгельм.
Шарлотта, боясь, что Эдуард ее опередит, продолжала с поспешностью:
- И вот, когда в комнате было бы совсем темно, мы бы заставили по стенам прохаживаться разные фигуры: великанов, лилипутов и... и... Ну, словом, все, что захотели бы, мы могли бы вмиг показать.
- Красивее нет ничего! - сказал Эдуард, прерывая сестру. - Вот увидишь, Гертруда, ты от страха забьешься в угол, а Вильгельм вытаращит так свои глаза, что они станут большие, как талер, а Луиза закричит и захочет схватить волшебных людей. Ха-ха-ха!
- Но откуда взять деньги? Я охотно попросил бы дедушку!
- А почему ты не хочешь попросить свою мать? - спросила няня.
- Потому, как мама сказала, что раз она нам купила лошадь-качалку, теперь у нас долгое время не будет новых игрушек, - объяснила Шарлотта, - но, может быть, еще найдется выход. Пойдем, Эдуард, пойдем к маме.
В этот момент звонок возвестил об ужине. Наскоро убрав разбросанные игрушки, все направились в столовую. Но пока мы еще не пойдем за ними, ибо читателю будет, конечно, интересно узнать кое-что о героях рассказа.
Шарлотта была из пяти детей старшая. Господин Зайбель был адвокатом и жил в К. уже очень давно. Шарлотте исполнилось недавно 12 лет. Родители имели красивый дом с садом; детвора же имела столько игрушек, и такие разнообразные, каких мой юный читатель, может быть, еще и не видел, но все эти прелести не могли удовлетворить их маленькие сердечки. Как и многие, ей подобные, Шарлотта имела свои капризы, если что было не по ней. Но под руководством любящей матери она немного поняла, как зло ее сердце, и желала быть всегда послушной и приветливой. Эдуард был добродушным мальчиком, но иногда, по мнению Гертруды, слишком стремительным и буйным. Минна была мала ростом и слаба здоровьем. Она не любила шумные игры, могла долго молча сидеть где-нибудь в уголке и мечтательно глядеть перед собой, но временами бывала очень своевольна и упряма. Все трое гордились младшими детьми и были всегда готовы играть и болтать с обоими любимчиками семьи. Вот какие были юные обитатели детской комнаты в доме адвоката. Они напоминали сад, в котором сорная трава все время грозит размножиться, но в котором ласковая садовница старательно выкорчевывает бурьян и высевает вместо нее хорошие семена. И этой садовницей была мать детей. Она знала Господа Иисуса, и ей было отрадно воспитывать малышей в строгой дисциплине и слушаться Господа. Воспитывала она их в страхе Господнем и ежедневно молилась о них. Какое счастье иметь такую мать!
Отец и мать сидели уже за столом. Они сразу заметили, что трое старших чем-то подавлены, и едва только мать дала им повод высказаться, как их страстное желание обладать фонарем вылилось наружу и перестало быть тайной. И когда Шарлотта спросила мать: "Что нам делать? Как поступить?", Эдуард положил на стол свой бутерброд и напряженно, с видимой боязнью ждал ответа матери. После небольшого молчания мать сказала: "Вы, дети, уже слышали, что пока подарков не получите. Папа и я больше ничего вам не можем купить. Хотелось бы, чтобы вы, как с игрушками, так и с деньгами обходились очень благоразумно. Если вы так сделаете, то из своих собственных копилок сможете оплатить фонарь через некоторое время". Но тогда, само собой разумеется, что вы в течение месяца должны будете отказаться от всех видов лакомств, - добавила она, улыбаясь, - я вам могу обещать только одно: если у вас будет фонарь, то я и папа прийдем в вашу комнату посмотреть на диковинку.
- Но, мама, - возразила Шарлотта, - если мы должны ждать целый месяц, то фонарь продадут, и тогда наша экономия напрасна.
- По этому поводу вам нечего беспокоиться. Когда вы соберете три талера, то я возьму на себя обязательство достать вам фонарь, если вы еще будете хотеть его.
- Спасибо, мама! - произнесла Шарлотта радостно. - Конечно, мы и тогда будем хотеть его, не правда ли, Эдуард?
После ужина дети побежали в свою комнату и произвели точный расчет. Еще раз они тщательно проверили свои копилки - и о, счастье! Во всех копилках нашелся один талер. Дедушка же давал каждому в копилку еженедельно монету из пяти грошей. Так что надежда на покупку фонаря была реальной. В течение одного месяца он стать их собственностью.

Часть II. Бедный Томас

Дни приходили и уходили, но трое детей только и говорили о фонаре. Особенно Эдуард наполнил свою маленькую кудрявую головку пестрыми цифрами. Он представлял, как пфеннинги превращаются в гроши, а гроши в талеры. Домашняя учительница жаловалась, что мальчик два раза во время урока писал не те буквы. И на Шарлотту она жаловалась, что та во всех словах, где попадалась буква "Ф", видела фонарь и всюду писала это слово. Наконец, наступила первая суббота, и еженедельный подарок дедушки исчез в копилках детей. Конечно, наши три друга почувствовали себя уже ближе к цели, и их глаза сияли от радости и счастья.
Для взрослых обитателей дома представлялось большой радостью, что следующим днем было воскресение. Следовательно, деньги оставались в копилках, и их не трогали. А то взрослым давно надоел звон беспрерывно пересчитываемых монет. Но так как шел дождь, и земля основательно промокла, то дети вынуждены были остаться дома, и поэтому они пришли к матери с просьбой рассказать им воскресный рассказик.
- Красивый и большой рассказ, - добавила Шарлотта.
Добрая мать была к тому готова.
Она посадила Минну на колени, приказала двум старшим детям придвинуть свои стулья ближе к ней и начала рассказывать:
"На темной улице большого фабричного города жил один маленький мальчик. Он почти целый день был предоставлен самому себе, так как мать его должна была зарабатывать свой хлеб поденной работой, а отец, брюзглый человек, не заботился совершенно о своем малыше. И бедный Томас не имел почти никаких занятий и не знал никакого удовольствия в жизни. Хотя он уже и перешагнул восьмой год, но не знал еще ни одной буквы, так как никто не приходил к нему, чтобы учить его читать и писать, а слабое здоровье не позволяло ему ходить в школу. Отчего это произошло - никто не знал, но бедный Томас был парализован и не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Каждое утро мать его умывала, одевала, садила на стул, ноги ставила на колоду, чтобы они отдыхали, и уходила на работу. Бедный малый сидел целый день у окна. Когда он печальными глазами смотрел на узкую улицу и видел других восьмилетних соседских мальчиков, бегущих в школу, то не замечал бледные лица и оборванную одежду, он только с завистью думал об их счастье и радости. Единственным удовольствием Томаса было наблюдать за тучками на небе. Но он не знал, что находится за тучками. Иногда только его мать говорила: "Там - покой". Часами он думал о том, что это собственно значит: "покой". Иногда он ставил себе вопросы, на которые не получал ответы: сможет ли он там, за тучками, двигать руками и ногами?
Таким образом для него проходил день за днем. Постепенно он привык к своему положению и проживал свои дни в тупом равнодушии. Но вот случилось нечто необычное в его жизни, что произвело в ней совершенную перемену. Был дождливый день, когда Томас сидел по обыкновению в темной комнате. Его ухо прислушивалось к шуму дождя, и он с нетерпением ожидал возвращения матери. И вот он услышал скрип на старой гнилой лестнице, ведущей в их маленькое жилище. Что бы это было? И опять заскрипело. Это не была быстрая походка матери, но и не тяжелые шаги отца. Медленно и тихо приближался шорох. Затем последовал тихий стук в полуоткрытую дверь, и в следующее мгновение глаза мальчика испуганно устремились в лицо дамы, вошедшей в комнату, которая с приветливым лицом подошла к столу бедного малыша.
- Бедный маленький мальчик! Ты ли маленький Томас Миллер? - спросила она с большим сочувствием.
- Да, - прошептал малыш застенчиво.
- Твоя мать, милое дитя, - продолжала дама, - работает сегодня в моем доме, и так как она рассказала мне, что ты дома остаешься один-одинешенек, то я скорее пришла тебя проведать. Не бойся. Мой маленький мальчик такого же возраста, как ты. Но он, слава Богу, здоровый и сильный.
- Может ли он бегать и играть? - спросил Томас.
-Да.
- Он ходит в школу?
- Нет, он учится дома.
Парализованный мальчик опустил голову на грудь и заплакал. Незнакомка ласково положила ему руку на голову и сочувственно посмотрела в его бледное лицо.
- Хотел бы ты научиться читать, мой маленький Томас? - спросила она через минуту.
- О, да! - воскликнул он радостно. - Да, я бы этого очень хотел, тогда я бы смог что-нибудь почитать матери и сам лучше бы проводил время.
- Хорошо. Тогда я стану с тобой заниматься, - сказала дама.- Я завтра опять приду и принесу тебе книгу. Но скажи мне, дитя, у тебя болит что-нибудь?
-Да.
- Знаешь ли ты, Томас, Кто тебя создал, и Кто тебе послал твою болезнь и боли?
Мальчик сделал большие глаза, и все лицо выразило удивление и полнейшее недоумение.
- Мама говорит, что корь меня сделала таким слабым, - ответил он наконец.
- Бедный мальчик! - с жалостью произнесла дама.
Вслед за тем она ему рассказала, что Бог есть Творец всего, что Он создал и его, и всех людей, что Господь Иисус, Сын Божий, сошел с неба, чтобы очистить
людей от их грехов, а также и для того, чтобы и его взять на небо, где нет ни боли, ни болезней. Жаль, что вы не видели, как маленький Томас жадно слушал эти слова! Его застенчивость пропадала все больше. Еще никогда его ухо не слыхало ничего подобного сему, и новизна всего сказанного так приковала его внимание к словам, что он забыл свои страдания, свое горе, да, кажется, забыл и мать на данную минуту. Наконец, дама ушла, дав обещание завтра еще больше рассказать.
Маленький Томас остался опять один в темной комнате, но теперь она ему уже не казалась такой темной, как раньше, ибо слова чужой дамы зародили в его бедном сердце какой-то луч, который вмиг осветил всю его печальную обстановку. "Бог меня создал! Господь Иисус хочет меня взять на небо!" - шептал он и при этом чувствовал себя таким радостным, счастливым, но не знал почему. Как он ждал теперь маму, чтобы ей все рассказать! Долгое время дама посещала маленького Томаса. Она принесла обещанную книгу, и занятия начались. Больше всего она говорила с Томасом о спасении его души. Ему казалось это так удивительно, что Великий Бог, который создал небо и землю, отдал Своего Сына и за такого маленького ничтожного мальчика умереть за его грехи и взять потом на небо. Но хотя он этого и не мог понять, мысль об этом наполняла его сердце такой радостью, что, несмотря на сильные боли, слезы радости часто появлялись у него на глазах. И я уверена, что он при этом думал о своем злом сердце, ибо, когда Дух Божий озарит сердце своим светом, тогда и восьмилетний мальчик может узнать и почувствовать, что он большой грешник, хотя он и был разбит параличом и не мог бегать и играть с другими детьми.
Но мой рассказ затянулся дольше, чем я думала. Я вам теперь только коротко расскажу, как дело обстоит с маленьким Томасом.
Дама однажды привела с собой врача. Тот осмотрел мальчика и сказал: "есть средство лечения больного ребенка, и это средство- употребление теплых морских ванн: в нашей стране существует город у моря, где устроен санаторий для больных детей. Но там надо побыть целый месяц. И сумма, нужная для лечения, превышает все заработки матери Томаса. Кроме того, нужны деньги на дорогу. Напрасно бедная женщина будет изнурять себя работой и отказывать себе во всем. Ее заработков так и не хватит.
Желание послать больное дитя на берег моря останется, к сожалению, только желанием, если не придет помощь с какой-либо другой стороны".
Мать замолчала. Ее рассказ был окончен. Дети были погружены в серьезные размышления. Они в эту минуту не думали ни о фонаре, ни о своих копилках. Они думали о бедном больном Томасе.

Часть III. Борьба и победа

Долго молчали дети. Трогательный рассказ матери вызвал всевозможные мысли и волнения в их сердцах. Кто этот маленький Томас? Где он жил?
- Мама! - прервала, наконец, молчание Шарлотта в то время, как на глазах ее блестели слезы. - Мама, где живет бедный маленький Томас? Знаешь ли ты его?
- Это был сын нашей уборщицы, - ответила мать.
- Тогда, наверно, ты - та дама, что его посещала! - воскликнула оживленно Шарлотта.
Мать, улыбаясь, кивнула головой, а девочка продолжала:
- Почему же ты его не пошлешь в тот город на морские ванны? У тебя ведь очень-очень много денег. О, мама, сделай это!
Мать ответила:
- Но, Шарлотта, ты совсем забываешь, что у меня пятеро детей, которым всегда что-нибудь нужно. Но теперь - быстро ужинать! Может быть, мы и найдем выход, чтоб помочь маленькому больному!
Спустя некоторое время трое наших маленьких друзей опять были в детской комнате. Эдуард и Минна оживленно беседовали о только что услышанном рассказе. Только Шарлотта молча сидела у окна и задумчиво глядела на ярко освещенную улицу. Ее взгляд блуждал над домами, как бы отыскивая улицу, на которой жил бедный Томас. Вдруг внезапная и очень приятная мысль озарила ее. И эта мысль была: "А если бы ты дала бедному больному мальчику что-нибудь?" - "Но это ведь невозможно, - ответила она себе. - Все мои деньги и те, которые я ожидаю получить от дедушки в следующие недели, уже предназначены для другой цели". Шарлотта старалась изгнать промелькнувшую мысль и опять успокоиться. Но ее старания были напрасны. Пока она раздевалась, ее преследовала мысль о больном мальчике, который не мог исполнить предписание врача, потому что у него не было на это средств. Не предложить ли ему свою помощь? Но фонарь? Она старалась уснуть, а сон как бы бежал от нее. Беспокойно она ворочалась на кровати, и когда, наконец, задремала, то ей снились тяжелые сны. Она видела себя, стоящей у бедной постели маленького Томаса. Она пристально смотрела в его бледное лицо и вдруг вздрогнула и проснулась.
Так прошло два дня, и кто бы мог этому поверить, Шарлотта совсем забыла о бедном Томасе.
Была среда, и так как дети в среду после обеда не занимались, то мать разрешила им пойти с Гертрудой на высокую улицу. Само собой разумеется, что их первый визит был в магазин, где на витрине в окне стоял фонарь и ждал своего покупателя. В страстном ожидании взоры детей устремились на предмет их самых горячих пожеланий. Что происходило вокруг них на улице, они не видели и не слышали.
Наконец, Гертруда напомнила им, что пора идти дальше, и с тяжелым сердцем они последовали за ней. В эту минуту мимо них прошла бедно одетая женщина. При виде детей она вдруг остановилась и, обратясь к Гертруде, сказала печально:
- Хорошо, Гертруда, что я тебя встретила. Будь так добра и скажи своей хозяйке, что моему маленькому Томасу с каждым днем делается хуже, и что он очень хочет увидеть добрую даму еще раз.
- Как? Маленький Томас? - спросила Шарлотта.
- Да, дитя, его зовут Томас, - ответила женщина, которая не знала, что дети знают историю болезни ее сына.
- Скажешь своей маме, что маленький больной сильно похудел и становится все слабее, что его бедная мать потеряла всю свою бодрость, так как она едва может дать ему необходимое.
- Разве дело так плохо? - спросила сочувственно Шарлотта. - Его мне очень жаль. Вы ведь его мать, не так ли?
- Да, он мой сын, - ответила женщина. - Ах, он быстрыми шагами идет навстречу вечности, и мое сердце готово лопнуть, когда я только подумаю, что могу его потерять. Он - мой единственный ребенок. Без него мне ничего не мило на этой земле! - бедная женщина вытерла слезы, попрощалась с детьми и быстро побежала домой.
Долго смотрела Шарлотта вслед печальной матери. Опять при мысли о бедном маленьком мальчике ей стало тяжело на душе. Она с сожалением подумала о печали бедной матери и о страданиях больного Томаса, в то же время она думала и о диковинке там, в окне магазина. Что ей было делать? "Бедная женщина!"- вздохнула она.
- Идем, идем! - позвал нетерпеливо Эдуард. - -Мама ведь к ней пойдет и поможет.
- О, как бы я желала сделать что-нибудь для этих бедных людей! - продолжала Шарлотта задумчиво. - Если бы я имела больше денег! Знаешь, Эдуард, я очень хочу... - Она вдруг прервала свой разговор, и никто не узнал, что она хотела сказать. Эдуард чувствовал большое желание говорить с сестрами о фонаре, да и в сердце Шарлотты слишком глубокие корни пустила надежда поскорее обладать этой игрушкой, так что другие мысли оттеснились на задний план.
Скоро Томас и его страдальческая жизнь были опять забыты, и едва только они переступили порог родительского дома, как Эдуард и Минна побежали к матери и в один голос крикнули:
- Мама! Фонарь еще не продан. Еще всего две недели, и он будет наш. Вот-то будет потеха!
Шарлотта некоторое время молчала. В присутствии матери она опять подумала о бедном Томасе и сказала:
- Мама, мы только что встретили нашу уборщицу, и она сказала Гертруде, что ее Томасу стало хуже. О, мама, разве ты не можешь помочь этим бедным людям? Разве ты не можешь послать больного мальчика на море? Если бы папа дал мне немного денег, то я бы тогда могла помочь.
- Стой, Шарлотта! Не будь так быстра! - возразила мать. - Я сделаю все, что смогу, но твоя помощь не будет иметь никакой цены, если ты не хочешь отдать то, что тебе для этой цели подарят. Помнишь ли ты еще, что вчера вечером читала? А ты, Эдуард? Кто дал нам прекрасный пример, которому мы должны последовать?
- Господь Иисус, - ответил тихо Эдуард.
- И что должен делать тот, кто хочет следовать за Ним? - опять спросила мать.
- Тот должен отречься от себя, - прошептала Шарлотта.
- Хорошо, Шарлотта. Я думаю, что ты знаешь, как это надо понимать. Господь Иисус ходил всюду и делал много добра людям. Он помогал всем. Но чтобы так поступать, Ему надо было отречься от Самого Себя. Сколько трудностей у Него было! Он отказался от небесной славы и пришел на нашу бедную землю, которая Ему ничего другого не дала, как крест. И вот теперь подумайте, что вы можете сделать хорошего бедному больному мальчику? Разве вы из любви к нему не можете пожертвовать тем, что вы так хотите?
И опять докучливая мысль промелькнула в голове маленькой Шарлотты. Она вышла, чтобы снять шляпу, и пока снимала, мысли не давали покоя: "Разве ты не можешь отказаться от фонаря, и подарить эти деньги бедному Томасу? Но что скажут Эдуард и Минна? Какое это было бы для них разочарование! Ибо если часть денег взять, то покупка фонаря едва ли состоится". Совесть ей подсказывала, что, в конце концов, не так уже трудно переменить мысли Эдуарда и успокоить Минну, но все же предстояла бы борьба. "А вообще, к чему все время заниматься этим вопросом? Пускай мама поможет, если захочет", - так она извиняла себя и осуждала других. О, бедное, злое сердце! В то время, как она старалась заставить молчать свою совесть, все ярче и яснее слышался голос: "Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя" (Мф.16:24). Как часто она решала в своем сердце следовать за Господом Иисусом! И вот здесь представлялся удобный случай. "Но, - прошептала она про себя, - как будут опечалены Эдуард и Минна, если я возьму свою часть денег". На мгновение ей стало спокойнее. Она пошла спать. Но между тем, как все дети сладко спали, сон и сегодня бежал от нее. "Отвергнись себя!" - все звучало в ее душе. Образ Господа Иисуса, Который и ради нее все оставил и пошел на крест, ясно был начертан перед ее глазами. Она бы охотно последовала за Ним, но это нельзя было сделать без отвержения себя. А отвергнуть себя у нее не было сил. Утром она очень рано проснулась. Первой мыслью был больной Томас. Все ее старания освободиться от той мысли были бесполезны. Беспрерывно девочка думала о беспомощном состоянии бедного мальчика, о его желании поехать к морю и о его терпении, которое так хвалила его мать. Несколько раз она громко себе сказала: "Да, я должна отдать ему мои деньги".
Бедная Шарлотта! Ты сказала: "Я должна!" И поэтому у тебя нет силы "долг" исполнить. Бог любит доброхотно дающего. Борьба в ее душе все обострялась. Она вполне узнала благосклонную волю Божью, но ей не хватало силы исполнить эту волю. Наконец, она слегка приподнялась на кровати, закрыла лицо обеими руками и прошептала: "О Боже, дай мне силы поступить по Твоей воле. Помоги мне, ради Иисуса!".
Вслед за тем она погрузилась в глубокое размышление. Девочка как будто слышала свою мать, говорящую следующие слова: "Откажись от игрушки! Отвергнись себя!" Опять ей в голову прришла мысль об Эдуарде и Минне, о ее подружках, которые знали, что они собирают деньги на покупку фонаря. Они будут тогда над ней смеяться! Еще раз она скрестила руки и еще раз ее мысли вознеслись к Тому, Кто уже и ей, такой еще юной, открылся, как Спаситель грешников. И когда она окончила молиться, то почувствовала, что победила себя. Решение отдать накопленные деньги бедному Томасу было непоколебимо твердым.
Как долго тянулось время до момента, когда она могла оставить постель и одеться! Как она хотела поговорить об этом с Эдуардом! Но, ах! Когда наступило долгожданное время, и Эдуард сказал ей: "Доброе утро!", вся храбрость ее исчезла. Она откладывала разговор с одного момента на другой. Прошел завтрак, начались занятия с учительницей, час проходил за часом, а удобного случая для разговора не было. Но чем больше Шарлотта оттягивала объявление своего решения, тем труднее ей становилось. В конце занятий была прочитана глава из Слова Божьего, а именно из Деяний Апостолов, где в конце встретилось место: "Блаженнее давать, нежели принимать" (Деян.20:35).
Естественно, что эти слова были для Шарлотты особенно важны, и мужество, и радость вернулись к ней. По окончании урока она попросила брата пойти с ней в сад, так как она должна ему что-то особенное сообщить.
- Это новая игра? - спросил Эдуард весело.
- Нет, нет, Эдуард, - ответила Шарлотта очень серьезно. - Это совсем что-то другое.
- Ну, что же это? - спросил Эдуард удивленно.
- Это касается фонаря, - сказала Шарлотта.
- О, тогда я охотно иду с тобою в сад! - весело произнес Эдуард. - Может быть, мы его раньше сумеем получить?
- Нет, не это. Но идем! Там ты все узнаешь! - ответила медленно Шарлотта.
Взявшись за руки, они вышли из комнаты и побежали в сад.

Часть IV. Радость при оказании добра

- Ну, говори то, что хочешь сказать, - обратился Эдуард к сестре, когда они пришли в сад.
- Ах, Эдуард, я думаю, что это тебе не понравится! - сказала Шарлотта.
- Не говори столько ненужных слов! Что случилось? Что мне не понравится? - выпалил сразу мальчик.
- Не понравится то, что я тебе сейчас скажу, - ответила сестра заметно дрожащим голосом, - но сначала скажи мне, Эдуард, ты ничего не хотел бы сделать для бедного Томаса?
- Это само собой разумеется, - ответил удивленно мальчик, - но ты же знаешь, что я ничего не могу для него сделать и поэтому не понимаю, зачем об этом так много говорить!
- И все-таки, мы могли бы кое-что сделать, если бы... если бы... Мы ведь охотно хотели купить фонарь!
- Конечно. Но какая тут связь с бедным Томасом?
- Ты не мог бы отказаться от него, Эдуард? - чуть слышно прошептала девочка.
- Отказаться? Почему? Разве ты не хочешь больше быть с нами в компании? Вот так вы, девочки,
всегда поступаете! Если вы тотчас не получаете то, что хотите, то теряете интерес. Или ты не хочешь иметь фонарь?
- О, конечно, хочу, Эдуард. Но еще больше я хочу помочь бедному больному Томасу! О, дорогой Эдуард, разве ты ничего не хочешь сделать для него? Я охотно отдам свои деньги бедному мальчику. Пожалуйста, не сердись, Эдуард, ибо...
- Как? Ты хочешь свои деньги отдать Томасу? Послушай-ка!.. Нет, из этого ничего не получится. Ты мне и Минне это обещала, а теперь хочешь отдать деньги другому! Нет, я этого не понимаю!
- Но, милый Эдуард, - почти плача, перебила его Шарлотта, - не думай, что я вас не люблю! Мне и так больно, что я свои деньги иначе должна израсходовать, но когДа я думаю о несчастной матери и о ее больном ребенке, то чувствую, что должна им помочь. Ах, Эдуард, как бы я хотела, чтоб и ты немного о нем подумал!
Откажемся от фонаря и поможем больному мальчику! Он так страдает! И как обрадуется его бедная мать, когда мы ей принесем свои деньги! Сделай же это, милый Эдуард! Ты знаешь, что я тебя люблю!
С этими словами Шарлотта доверчиво положила руку на плечо брата. Но тот ее отбросил. Все его радостные ожидания вмиг были разрушены. Мрачно он потупил взгляд в землю.
- Эдуард, - продолжала Шарлотта, - как ты можешь быть таким жестоким? Подумай только: бедный, парализованный мальчик сидит день-деньской в своей комнате и у него нет никаких игрушек, в то время у нас их много.
- Но это неправильно с твоей стороны, что ты мне и Минне портишь всю нашу радость. Минна будет очень печальна, и .наши друзья будут над нами смеяться, а я этого не выдержу, - проворчал сквозь зубы Эдуард.
- Но подумай только, - перебила его Шарлотта повышенным тоном, - как обрадуется бедный Томас, когда он на наши деньги сможет поехать на море! Теперь его щеки так бледны и так впали, а доктор говорил, что морские ванны ему помогут. Неужели ты не хочешь поспособствовать этому? Я должна это сделать. Я иначе не могу поступить. Увидишь, Минна вскоре успокоится. О, не сердись же так на меня, Эдуард!
И еще раз она положила свою руку на плечо брата и так любовно и нежно взглянула на него, что ему стало неудобно отклонить ее руку. Шарлотта заметила, что в нем происходила борьба. Это длилось недолго. Большие слезы покатились у брата из глаз его цветущим щекам, и сдавленным голосом он произнес:
- Ах, Шарлотта! Мне очень тяжело отказаться от фонаря! Я так долго радовался при мысли о нем. Но не будем больше говорить об этом. Я, как и ты, хочу отдать мои деньги бедному Томасу, и думаю, что мама этому очень обрадуется. Как ты думаешь?
- Конечно, - уверила его Шарлотта, а потом медленно добавила:
- А думал ли ты о том, что мы этим доставляем радость Господу Иисусу? - При этих словах ее голос упал до шепота. Она как будто боялась, что Эдуард неправильно поймет ее слова. Эдуард ничего не сказал, но зашагал к дому. Вдруг он обернулся, поцеловал сестру и сказал:
- Пойдем, мы расскажем маме, что хотим сделать!
Какой счастливой чувствовала себя Шарлотта! Эдуард был все-таки хорошим парнем! Ей казалось, что она теперь его еще больше любит. Вдруг ее осенила неприятная мысль. Она остановилась и сказала:
- Но как же мы об этом скажем Минне?
- Предоставь это мне, - весело проговорил Эдуард. Вприпрыжку они весело добежали до комнаты матери и нашли ее там одну. Шарлотта дала знак брату, чтобы он начинал, и честный мальчик, боясь, что все будет поставлено ему в счет, сказал:
- Мама, Шарлотта охотно хотела бы помочь бедному больному Томасу, и я тоже. Ты нам разрешаешь?
- Каким способом вы хотите ему помочь? - спросила мать.
- О, мама, фонарь! - вскричали дети вместе.
- Ну, и что же с фонарем? - спросила дальше мать.
- Мы думаем, что на эти деньги сможем послать бедного Томаса на море, - ответил Эдуард.
- Но, милые дети, вы это серьезно обдумали? - заметила мать.
- Конечно, мама! - ответила тепло Шарлотта. - Мы охотно откажемся от фонаря, если можем помочь Томасу нашими деньгами. Но только хватит ли их?
- Мои дорогие дети, - сказала мать, прижимая их любовно к себе, - вы сделали меня очень счастливой. Идите, садитесь сюда и скажите, сколько денег вы собрали?
- Если мы сегодня от дедушки получим наши еженедельные подарки, то у нас будет два талера и несколько грошей, - ответила Шарлотта, - этого достаточно, мама?
- Это много денег, - сказала мать, - в санатории для больных детей еженедельно надо платить 20 грошей, и вы можете либо оплатить содержание Томаса там в продолжение трех недель, либо оплатить дорогу. Что вы хотите?
- Я бы хотела оплатить содержание, - сказала Шарлотта после некоторого раздумья.
- А как ты, Эдуард?
- И я хочу, - подтвердил Эдуард, - а затем хотел бы, чтобы те деньги, которые мы еще собирались скопить на фонарь, пошли бы тоже Томасу. Не правда ли, Шарлотта?
- Да, это мы хорошо придумали, тогда он сможет там дольше остаться, - был ответ сестры.
- Хорошо, дети, - вставила тут мать, - тогда я ваши деньги возьму на содержание Томаса и передам их матери. Она очень обрадуется, да и маленький Томас тоже. А я очень счастлива, что вы сумели отрешиться от себя.
Эдуард молниеносно исчез из комнаты и в следующее мгновение вернулся с копилкой, которую и опорожнил на колени матери. Мать поцеловала детей и ушла из комнаты. Вскоре после этого оба были опять в саду. Как они были счастливы и как весело играли! Время их сегодня так быстро пролетело, что они удивились, когда мать пришла звать домой, ибо уже вечерело. Мать им сказала:
- Как я жалела, дети, что вас не было со мной! Как бы я хотела, чтобы вы видели Томаса! Когда я ему сказала, что вы решились послать его на море, то его бледные щеки стали совсем пунцовыми, и он не мог ни слова выговорить от радости. А мать его сказала со слезами на глазах: "Бог да благословит дорогих детей!".
- Но, мама, - сказала Шарлотта, - мы же не можем за все заплатить нашими деньгами.
- Нет, не можете, мое дитя, - ответила мать, - но я и отец договорились, что если найдутся друзья, которые оплатят содержание больного, то остальные расходы мы берем на себя. И эти друзья - вы.
Шарлотта теперь в действительности почувствовала, что "давать блаженнее, нежели принимать", и она еще острее это почувствовала неделю спустя, когда она, Эдуард и мама поехали на вокзал провожать маленького Томаса и его маму. Как счастливо улыбнулся им больной Томас!
- Знаешь, это лучше фонаря, - прошептал Эдуард сестре. И та, довольная, кивнула головой.
Вот паровоз пустил пар, и поезд тронулся. Еще раз кивнул головой Эдуард на прощание больному Томасу, и все возвратились в город.
o- Ты не можешь себе представить, как я счастлив, Шарлотта, - говорил по дороге Эдуард, и его веселое лицо подтверждало истинность этих слов.
Одна неделя следовала за другой, пока не исполнился месяц. Дети часто получали известия, что маленькому Томасу очень полезен морской воздух. Однажды они спросили мать: скоро ли больной приедет обратно?
- Нет, - последовал ответ, - здоровье его еще не вполне восстановлено, поэтому я и папа решили оставить его там еще на месяц.
- А можем ли мы давать наши сбережения? - спросила Шарлотта.
- Конечно, если желаете. Но почему вы это делаете? Только из-за меня?
- Нет, это мы делаем потому, что так хочет Господь Иисус, - ответила Шарлотта и добавила еще очень тихо, - и потому, что мне самой доставляет это радость.
И опять проходила неделя за неделей, пока не прошел и второй месяц.
Тогда поезд привез Томаса обратно домой. Морской воздух и ванны ему очень помогли. Конечно, о полном исцелении не приходилось и думать, но он мог теперь немного шевелить руками, и в дальнейшем мог бы что-то заработать плетением вещиц из соломы.
Ни Шарлотта, ни Эдуард не думали больше о фонаре. Они сделали открытия, которые на всю жизнь остались в памяти.
С тех пор прошло много лет, и дети превратились во взрослых людей, давно уже оба оставили родительский кров и оба обосновались вдали от своей родины. Они живут счастливо. Однажды они получили сообщение, что их старый друг Томас почил в мире, и что в последние минуты своей жизни он часто говорил о доброй даме, которая его направила к Спасителю грешников, и о ее маленьких детях, которые, чтобы ему помочь, отвергли самих себя, как говорил Спаситель. После того, как Шарлотта прочитала это письмо, она сказала Эдуарду: "Правда была и есть та, что "давать блаженнее, нежели принимать". ''
"...доброохотно дающего любит Бог" (2Кор.9:7)
"Ибо дело служения сего не только восполняет скудость святых, во многих обильные благодарения Богу" (2Кор.9:12)

На берегу моря

Часть I

- Подойди сюда, моя милая, - так говорил умирающий Лоти своей дочери. - Джойси, я умираю, ты видишь, меня покидают силы.
Молодая девушка стояла на коленях возле грубо сколоченной кровати. По бледному красивому, но очень изможденному лицу катились слезы. Она вся дрожала, как будто от лихорадки.
- Не плачь... не надо... благословляю тебя... Всю тебя поручаю Богу... молись... Никогда не забывай Бога... Он Один может излечить твои раны, - он положил свою руку в ее маленькую ладонь и умер. Умер он на кровати, на которой не было ни подушки, ни одеяла. Вместо этого была куча тряпок, в которых и умер бедный христианин.
Уже вечерело. "Надо кого-нибудь позвать", - подумала Джойси и поднялась. Целый день она просидела над телом умершего. Она была в каком-то забытьи. Когда начало темнеть, Джойси пошла в катакомбы искать кого-нибудь из братьев. Там ее уже ждали. В полночь в бедную избушку рыбака вошло двое людей. Они взяли тело умершего и вышли. Это были два христианина из города, который находился поблизости. Христиане собирались в катакомбах тайком. Их мог любой выследить и предать в руки католической инквизиции. Джойси шла все время, как во сне. Она ничего не разбирала. Очнулась лишь тогда, когда они пошли по узкому подземельному ходу. Но яркий огонек факела еле освещал дорогу.
Джойси чувствовала, что ее кто-то поддерживает. Она присмотрелась и узнала в поддерживающей ее женщине служанку королевского прокурора. Она была уже давно истинно верующей христианкой и часто приходила сюда слушать проповеди братьев. Джойси благодарно пожала ей руку и опять задумалась. Носилки с телом Лоти поставили посередине. Кто-то принес цветы и положил возле умершего. Их аромат наполнил весь подземельный ход. Все молчали, никто не говорил, не пел. Послышалось всхлипывание. Вот начали приходить еще и еще люди. Шли молча, опустив головы. Наконец, один из братьев произнес:
- Умер наш дорогой брат. Это вновь жестокая жертва инквизиции. Он умер за веру в Того, Кто пострадал за весь мир. Лоти избежал костра только потому, что он был безнадежен, да и тюрьма была заполнена "еретиками", как они нас называют. Они уже ищут труп его, чтобы хоть остатки сжечь на костре. Теперь, братья и сестры, совершим тайную молитву и потихоньку выходите, чтобы не навлечь на себя беду. Хоронить будем завтра ночью. Идите с миром Божиим. Пусть Он хранит ваш путь!
Совершив молитву, люди тихо, как немые призраки, начали выходить. Они молча подходили к телу, прощались с ним и выходили. Возле умершего осталась одна лишь Джойси и еще двое братьев, которые удалились на некоторое расстояние и начали сколачивать гроб.
Джойси была ко всему безучастна. При свете факелов лицо умершего было прозрачно. Его уже омыли, одели в саван, прикрывая увечья. Проходили часы, а Джойси все сидела и думала. Она вспомнила всю свою жизнь, которая прошла в суете.
Вспомнила она и свое детство, юность. Она видит себя маленькой. Белокурые волосы ниспадают по ее плечам, веселая резвушка. Все ей завидуют. Золотое детство!
Вспомнился один случай. Ей в это время было четыре года. Бегая по лесу, она разбила ногу. Кровь струилась из ступни. Идти не могла. И товарищи по игре еле-еле дотащили ее до дома. Мать, увидев малышку окровавленную, очень испугалась. Тут мысли Джойси перекинулись на мать. Бедная мама! Она целыми сутками, бывало, просиживала у ее постели. Потом - смерть мамы. Она умерла от горячки. Много тогда приходило к ним людей. Они шептались, глядя на нее, и кивали головами. Шестилетней девочкой она осталась на руках у отца. Жили они ничего. Вскоре отец стал истинным христианином, и для них настала тяжелая пора. Отец стал мало зарабатывать. Он все куда-то надолго уходил. Вскоре, немного подросши, Джойси стала ходить с ним. Там она и познала Бога. Она узнала, Кем она сотворена, Кто страдал за нее и Кем она спасена. Жила Джойси с отцом мирно и тихо. Делились последним куском. Так продолжалось несколько лет. Но вот однажды в бедную избушку ворвались воины. Их мечи и топоры блестели. Джойси очень перепугалась. Они ворвались в комнату, связали отца и увели куда-то. Привели его на другой день окровавленного. Из его распухших уст только сорвалось: "Пусть Господь вас простит, ибо вы не знаете, что делаете".
Перепуганная Джойси положила отца на кровать. Отец сильно кашлял, временами изо рта его шла кровь. Его часто брали на допрос и каждый раз появлялись новые раны, новое кровоизлияние. Его били до тех пор, пока он не терял сознание. Джойси часто спрашивала отца о том, что с ним было, но отец отмалчивался. Последний раз отца привезли полумертвого. Христиане уже собрались в катакомбы и ждали его кончины, чтобы взять тело и похоронить. Умер отец. Он оставил Джойси только окровавленное Евангелие и маленькую, хилую избушку, в которой ничего не было. И вот Джойси сидит теперь перед телом отца и смотрит в его лицо, которое недавно нежно и ласково смотрело на Джойси. Он как будто говорил: "Ничего, моя малютка, не бойся, Бог тебя сохранит в этом веке". Она же смотрела на него и думала: "Зачем ты, отец, оставил меня? Как охотно я бы пошла с тобою. Не хочу больше оставаться здесь. Ты уже видишь то, чего я не вижу. Жизнь ты прожил честно и светло. Никого не выдал в муках, никому, кроме Христа, не поклонялся. Отец, для чего ты оставил меня?" - так она сидела долго.
Приносили ей еду, уговаривали поесть - она не хотела. На другой день, вечером, пришло много людей. Людской шепот наполнил подземелье. Джойси была неподвижной. Она смотрела куда-то вдаль.
Братья и сестры участливо смотрели на нее и разделяли ее горе. Смерть Лоти - это был новый удар, нанесенный христианам в этом году. Джойси не слышала, как и что говорили христиане, не слышала пение, не видела, как положили отца в гроб. Она была не здесь, она была в том мире, где обитает Бог и одесную Его - Иисус Христос. Гроб уже стоял на камне. На нем покоилось тело Лоти. Все его тело было усыпано цветами. Вокруг гроба стояли христиане и пели похоронные песни. Но Джойси ничего не слышала. Когда гроб подняли и понесли, Джойси встала и покорно пошла, провожая отца в его последний путь. Камни на пути резали людям ноги, но они ничего не чувствовали, они все шли и шли, как тихий весенний поток. Джойси вела под руку служанка прокурора Бедфорда - Луиза. Она шла молча. Луиза не утешала Джойси. Она без слов, одним своим участием успокаивала девушку. Но вот и могила. Когда тело бедного Петра Лоти опускали в могилу, Джойси как бы очнулась, выбежала вперед и упала на крышку гроба. Она плакала горько и безутешно. Казалось, что она все слезы, накопившиеся за это время, выливает теперь, в это время она почувствовала, что ее кто-то оттянул от могилы и поставил на ноги. С грустным пением опустили гроб в яму и закопали. Теперь Лоти мирно спит в земле. А недалеко тихо плескалось море. Его волны ласково целовали берег. Они просили простора. Душно волнам в море, они хотят свободы. Хотела свободы и душа Джойси. Джойси стояла на берегу моря и смотрела вдаль. Одета она была очень просто: плащ (складки которого были очень грубы) с большими застежками был наброшен на плечи.
Ее стройная фигура была очень заметна на пустынном берегу. Ветер спокойно и весело гулял в ее волосах. Волосы напоминали прихотливые волны. Они длинными прядями спускались на плечи. Кто-то тронул ее за плечо. Она оглянулась и увидела Луизу.
- Что, сестричка, задумалась? - спросила Луиза. - Не надо терять надежду.
- Я задумалась о том, дорогая, как много горя на земле. Католическая религия сметает с лица земли все, что ей мешает. Католики не хотят верить всецело Тому, Кто пострадал за весь мир. И вот сейчас мне вспомнился отец. Умирая, он завещал мне не забывать Бога и Иисуса Христа. И я уже твердо решила: через неделю меня не будет больше здесь. Я пойду к людям возвещать им правду, пусть они узнают Христа как Своего Спасителя. А если меня постигнет участь отца, то пусть, мне не страшно. Господни легионы способны хранить меня везде.
Луиза молча слушала речь своей дорогой подруги. Та ночь, когда отец Джойси умер, породнила их до гроба. Она одобрила решение Джойси. Нежным взглядом она смотрела на нее.
- Джойси, пойдем на прощанье на нашу горку, там мы и поговорим.
Луиза взяла Джойси под руку, и они пошли.
Темная летняя ночь дышала свежестью. Из окон богатых домов лился свет. Две подруги стояли на горке и смотрели вниз. Они видели перед собой город, лежащий перед ними немой и глухой. Ничто не шевелилось. Джойси и Луиза сели под развесистым дубом и долго говорили. Через неделю Луиза собрала подружку в путь. Джойси была в костюме странницы. Вот уже и сандалии одеты.
- Прощай, моя дорогая Луиза, может,мы больше не увидимся. Пусть Бог тебя хранит здесь. Будь тиха, скромна. Не забывай Христа, Кто пострадал за тебя.
- С Богом, Джойси! Пусть Он тебя хранит в пути, - они крепко поцеловались.
Джойси повернулась и ушла. Пусто стало на сердце Луизы, и она не помнила, как дошла домой. Помолилась и в слезах легла спать.

Часть II

Утром Луизу разбудил грозный крик Сюзанны, жены королевского прокурора Бедфорда.
- Где эта свинья Луиза, она, наверное, еще спит? Эй, вставай, ленивая! И захотелось же Маргарите такую ленивую служанку! С сегодняшнего дня ты будешь служанкой юной хозяйке и, - добавила она с грозным видом, - служи хорошо и слушай во всем мою Маргариту.
Впервые Луиза вошла в покой королевского прокурора. От всего здесь веяло чистотой, ароматом и богатством. Пышные ковры устилали пол коридора. Кто-то из слуг указал на дверь: "Вот сюда!" Луиза открыла дверь и остановилась. Это была богато убранная спальня. Все, начиная от ковра на полу до подсвечника, было покрыто золотом и драгоценными камнями. Чувствовалось, что здесь находилась любимица родителей, единственная дочь Бедфордов. В одном из углов стояла богатая кровать, прикрытая пологом. Занавес отдернулся, и Луиза приятно изумилась. На нее смотрели очень красивые ласковые глаза. Луиза подошла к кровати и стала перед девочкой.
Девочке было девять лет. Она была олицетворением необычной красоты. Все в ней было красиво, начиная от пальцев ног и кончая прекрасными волосами. Увидев Луизу, юное создание вскочило на ноги и попросило:
- Одень меня, Луиза, я хочу гулять. Ты уж извини маму, она у нас всегда такая, даже папа ее боится. А я - нет, она меня очень любит, - Маргарита весело болтала с Луизой. Ее ангельский голосок мог покорить всякого, кто слышал его. Луиза одела ее, и они вышли в сад. Было прекрасное майское утро. На небе весело светило солнышко. Сады потопали в белом молоке цветов; весело щебетали птички. Вот раздался скрип телеги. Это выехали в поле рабы прокурора. Маргарита крепко схватила за руку Луизу, и они пошли к фонтану.
- Луиза, - обратилась Маргарита к служанке, - я очень много хорошего слышала о тебе. У меня была хорошая служанка, но она не нравилась мне. Я уже давно следила за тобой и решила взять тебя к себе. Обижена ты не будешь. Я просила маму, чтобы она мне тебя подарила. Она долго не соглашалась, но все же отдала. Ты у меня послужишь немного, и я отпущу тебя на волю.
Луиза залилась слезами и стала целовать одежду юной госпожи, подумав при этом: "Наконец-то я буду свободна! Пойду искать Джойси и будем вместе проповедовать Слово Божие". Занятая этими мыслями, она благодарно смотрела на Маргариту.
- Пойдем, пора кушать, - сказала, наконец, Маргарита и весело побежала к дому. По дороге они услышали крики, треск пощечины. Маргарита быстро сделала какой-то круг и побежала к месту происшествия. Луиза следовала за ней. На одной из дорожек сада Маргарита увидела девушку, стоящую на коленях у ног матери. Лицо матери побледнело от гнева, и ее голубые глаза сверкали бешенством. Наотмашь она била правой рукой служанку, а левой придерживала шлейф своего дорогого капота. Лицо Маргариты изменилось. В нем уже не было веселой беззаботности. Оно выражало глубокое отвращение к матери. Г-жа Бедфорд так была занята своим делом, что не заметила появления любимой дочери. Она вздрогнула, когда маленькая ручка Маргариты легла на ее плечо.
- Мама, что ты делаешь? Ведь я тебя просила, чтобы ты прекратила побои! Ты мне обещала это сделать. А теперь... что ты делаешь?
Лицо матери вмиг изменилось. Оно приняло ласковый вид, и она нежно посмотрела в лицо дочери.
- Маргарита, зачем нервничать, расстраиваться, эти свиньи, - и она пальцем указала на девушку, которая с перекошенным от ужаса лицом все еще стояла на коленях, - эти свиньи не достойны твоего взгляда. Если не бить их, то что тогда из них будет?
- Мама, не надо так!
В это время у ворот послышался стук колес и умолк. По двору забегали люди, и вскоре один из слуг подошел к г-же Бедфорд и поклонился ей.
- Ваша светлость, прибыл Стефан. Принять их?
- Да, - ответила г-жа Бедфорд и затем обратилась к Луизе, которая незаметно приблизилась к ним, - Скорее одень Маргариту в лучшее платье и причеши ее.
После ее ухода Маргарита подошла к девушке, подняла глаза на нее и тихо сказала:
- Иди себе и старайся больше не попадаться на глаза матери.
Вскоре Маргарита сидела возле большого зеркала, а Луиза причесывала ей волосы.
- Луиза, это прибыл мой жених. Когда мне будет 16 лет, сыграют свадьбу, и ты тогда будешь свободна.
Служанка с благодарностью поцеловала руку Маргарите.
Вечер. Свет от свечей падает на ложе Маргариты.
- Луиза, ты будешь спать в моей спальне. Вон там, за занавеской стоит твоя кровать. А теперь убери мои волосы на ночь и ложись спать.
Маргарита легла на свою кроватку и закрыла глаза. Луиза бережно перебирала пряди ее волос. Она заплела ей на ночь косу и потушила свечи. Когда все успокоилось в доме, Луиза стала на колени и начала горячо молиться. Она молилась долго. Вместе со словами вырывался плач. Луиза думала, что никто ее не слышит, но была обманута внешним спокойствием. Маргарита не спала и с большим вниманием и трепетом слушала молитву служанки. Служанка молилась Небесному Христу, прося Его сохранить ее в этом веке, а о Царице Небесной ни разу не упомянула. И вдруг Маргарита догадалась: да это ведь христианка - еретичка. Этих христиан-еретиков судит мой отец. Их гонят. Вот и я прослежу ее, как она себя будет вести. Хорошо, что ее никто не слышит, кроме меня. А если?.. - И Маргарита похолодела от ужаса, - а если кто слышит молитву Луизы, то ее сейчас же схватят.
Всю ночь Маргарита не сомкнула глаз, а уснула только под утро каким-то тяжелым, неспокойным сном. Ее разбудил луч солнца, уже давно светившего. Она позвала Луизу и сказала ей как-то грубо:
- Одень меня и убери постель, я сама пойду в сад. Луиза покорно одела Маргариту, и когда та ушла,
заперла дверь, открыла окно и начала убирать в комнате. Когда уборка была окончена, она стала на колени и опять начала горячо молиться. А Маргарита в это время ходила возле окна своей комнаты, она следила, чтобы никто не подходил близко к окну, чтобы никто не слушал молитвы Луизы. Сама же она жадно ловила эти слова, до нее долетали отдельные слова:
- Боже праведный, не отходи от меня; Спаситель мой Христос! Дай мне силы пройти этот земной путь. Когда придешь судить мир...
Маргарита окаменела от ужаса. Он, этот Христос, должен прийти на землю судить мир. Она все внимательнее прислушивалась к молитве. Когда Луиза кончила молитву, Маргарита тихо отошла от окна и пошла по аллее сада. К обеду она вернулась. Весь ее вид говорил о большой усталости. Мать это заметила и спросила:
- Милое дитя, что с тобой? Ты больна?
- Нет, мама, но у меня что-то голова немного болит.
- Пойди ляг, моя милая. Ты очень плохо выглядишь.
Маргарита поднялась с места и ушла в спальню.
- Луиза, уложи меня в постель. У меня болит голова.
Луиза быстро уложила свою госпожу, а сама присела возле ее кровати. Как внезапно изменилась Маргарита! Лицо девочки стало бледным. Черные жгучие глаза казались потухшими. Маргарита закрыла глаза и уснула. Через некоторое время раздались под дверью тихие шаги. Дверь отворилась и вошла Сюзанна Бедфорд, мать Маргариты. Лицо ее выражало материнскую нежность и озабоченность.
- Ну, где моя крошка? Уснула?
- Да, ваша светлость.
- Ну, гляди же, как только станет хуже, позовешь меня.
- Да, ваша светлость.
Сюзанна ушла. Маргарите стало лучше, но румянец не возвращался на ее щеки.
В воскресенье мать и отец поехали в город. Они хотели взять с собой Маргариту, но та, сославшись на головную боль, осталась дома.
- С нашей девочкой что-то неладно, - со страхом в голосе обратилась к мужу Сюзанна. - Может быть, та ведьма наворожила, я еще не видела таких служанок.
- Ничего, это пройдет. Она растет, - ответил спокойно супруг,- она, наверное, скучает за Стефаном.
А дома разыгралась такая история: когда супруги Бедфорды исчезли, Луиза, по обыкновению, начала убирать в комнате. Маргарита лежала на постели. Ее прекрасные густые волосы волнами спадали с ложа. За это время она похудела и как-то не по-детски возмужала. Лицо приняло бледный оттенок и казалось, что это не ребенок лежит на кровати, а прекрасная фигура, высеченная из мрамора. Маргарита лежала с закрытыми глазами. Посмотрев на нее, Луиза решила, что она спит. Но Маргарита не спала. Немного погодя до ее слуха донесся нежный звук голоса Луизы. Она вполголоса пела:
Благостен и тих на небесах
Предвечный твой Жених,
Он даст тебе венец предвечных роз.
Он есть Любовь, Его зовут Христос. Маргарита еще никогда не слышала таких песен. Знала она песни, прославляющие Деву Марию, а таких не слыхала. Она открыла глаза и тихо позвала: "Луиза! Луиза! Подойди сюда!"
Луиза вначале очень испугалась, но испуг этот длился одно мгновение, и она смело подошла к госпоже.
- Скажи, Луиза, ты христианка-еретичка?
- Да, - ответила Луиза смело.
- Скажи, Луиза, в кого вы веруете, кто такой Христос и что Он вам принес, почему ты не упоминаешь Царицу Небесную? - и малышка засыпала ее вопросами.
Но Луиза молчала. В ее голове мелькнула мысль: она хочет выспросить у меня все, а затем продать. Но глаза Маргариты смотрели так правдиво и сверкали таким блеском познания, что все плохое рассеялось в мыслях Луизы, и она осторожно стала ей говорить:
- Христос - это наш Спаситель. Он принес для нас любовь, мир и спасение. А Царица Небесная - Его мать, только избранный Богом сосуд, но такой же человек, как и мы.
Но Маргарита этим не довольствовалась, а просила, чтобы она еще и еще рассказывала ей о Христе. Когда она окончила, то Маргарита попросила:
- Луиза, поведи меня к вашим христианам, я хочу там побывать.
Но Луиза все же боялась измены, а потому ответила:
- Нет, моя дорогая, пока здесь нет христиан. Когда они снова сюда явятся, я тебя поведу к ним.
- Луиза, ты молилась о какой-то Джойси, кто она?
- О, Джойси - это христианка, моя подружка.
- А где она сейчас?
- Не знаю, ее отца убили за то, что он проповедовал Слово Божие, а она ушла куда-то.
В это время Джойси ходила со своим Евангелием из избы в избу, из селения в селение и рассказывала людям, что такое Истина. Уже много раз подстерегали ее, но еще ни разу она не попадалась. Ее хранила рука Всевышнего. За это народ прозвал ее неуловимой. Ее любили все, и где бы она не появлялась - везде встречали радушно.
Прошло пять лет. Пять лет Луиза - служанка Маргарите. Маргарита повзрослела и выглядела еще краше. Все восхищались ею.
Полдень. На улице такая жара, что нельзя выйти. Воздух неподвижен, растения опустили свои листья и начали увядать; птицы и те куда-то попрятались. В этот день Маргарита впервые должна была выехать в свет. А через год намечалась свадьба. Маргарита сидела в своей спальне и читала Евангелие. Лицо ее стало немного суровее прежнего. Она как раз читала об Иуде Искариоте.
- Луиза! - позвала она, отложив Евангелие.
- Что ты хотела, госпожа? - ласково спросила та.
- Луиза, расскажи мне об участи Иуды.
- Хорошо. Слушай. Иуда - это сын погибели. Он ведь продал Христа. Когда над Иерусалимом спустилась страшная ночь, тогда повесился Иуда. В горных ущельях стонал ветер, воздух сделался удушливым, люди спрятались в дома; верблюды зарывали в песок свои головы, предчувствуя приближение знойной бури, тогда Иуда повесился в поле, купленном за 30 серебряников, что ему дали за предательство. Тогда он понял, что предал кровь невинную. Когда человек кончает жизнь самоубийством, душа его идет в ад, но тело погребают милосердные люди. Не то было с Иудой. Ад взял его душу, а тело надорвалось пополам, и внутренности выпали, а ночь еще гуще спустилась над телом предателя. Темно и душно было вокруг, как в могиле; и страшный, убийственный смрад остался долго от него. Когда рассвело и буря утихла, то ветер все продолжал раскачивать труп. Люди лишь издали смотрели на него и бежали прочь. Они назвали это поле "полем крови".
Маргарита была вся во внимании, слушала с открытым ртом, широко открытыми от ужаса глазами, и буквально глотала каждое слово.
- Оставленный всеми, висел труп Иуды. Черная кровь текла из него. Вокруг не осталось ни одного живого существа, даже черви гнушались пищи, мухи не садились на запекшуюся кровь, - продолжала Луиза. - Вороны, летевшие с запада, спустились на голову Иуды. Они клевали его клювами и виселица под ударами их клювов раскачивалась, как живая. Они клевали его тело и пили кровь, и их постигло страшное проклятие, тяготевшее на Иуде, они поднялись в воздух, и, терзаемые, полетели над землей...
Под дверью послышались чьи-то шаги. Маргарита быстро спрятала Евангелие под подушку. На пороге появилась Сюзанна. Луиза, как ни в чем не бывало, шила что-то. Но на лице Маргариты было видно большое волнение.
- Что с тобой? Ты как будто что-то читала, моя милая. Покажи!
У Маргариты на тумбочке лежал какой-то маленький рассказик. Она его показала.
- Чего же ты, милая, прячешь? Читай. Это полезно. Я вот принесла еще. Но скорее давай одеваться. Нас ждут. Видишь, садится солнышко!
Действительно, за чтением, за разговором она не заметила, что день подходил к концу.
- Скорее одевай ее, - обратилась Сюзанна к Луизе. - Через два часа будь готова. Буду ждать.
Сюзанна ушла, оставив Маргарите книжек пять в золотой оправе с бархатом.
- Луиза, одевай меня. Я там как-нибудь выкручусь.
Луиза одела ее в блестящее дорогое платье, обула атласные туфельки, убрала роскошные волосы. Теперь она стала похожа на королеву с золотой короной волос, но радости не было на ее лице. Она была так печальна, что походила на больную.
- Ну все, моя хорошая.
Маргарита едва не заплакала и убежала. Ее уже ожидали отец и мать. Они бережно и любовно усадили свою любимицу-дочь в карету и уехали.
Красив королевский дворец. Гостей встречают очень пышно. Вот к дворцу приехала карета Бед фордов. Оттуда с легкостью 17-летней девочки вышла Сюзанна и бережно помогла лакеям высадить Маргариту. Все восхищались Маргаритой. Но особенно в восторге было одно лицо. Это Стефан. Он не мог налюбоваться своей невестой. Все расступились перед ним, и он вышел вперед и поднес ей букет роз. Она улыбнулась, увидев свои любимые цветы, и поблагодарила его взглядом. Она сама казалась нежнее розы. При виде роз ей подумалось: "Боже, какие только Ты сотворил цветы!" И лицо ее невольно омрачилось. Праздник был в разгаре. Как выкрутиться? Эта мысль не давала ей покоя. Непривычная к обману, она заставила себя насильно сделать больное лицо и тихо сказала:
- Мама, у меня болит голова. Я уеду домой!
- Нельзя, милая, потерпи. Заметит король, плохо будет.
Домой она пришла совсем разбитая. Легла в кровать и начала рыдать. Так она и заснула в слезах.
Луиза молчала и лишь участливо посматривала в ее сторону. Маргарита и на другой день молчала и сидела одна в комнате. Ни ласки матери, ни уговоры отца - ничего не успокаивало ее. Она мучалась. Совесть подсказывала ей, что она поступила нехорошо. Как она может искупить свой грех?
- О, Луиза, что мне делать? Поведи меня к христианам, я больше не могу так жить, ты видишь мои страдания.
- Хорошо, милая, это будет твой первый день. Он будет радостен. Запомни его навсегда.
Маргарита с нетерпением ждала воскресенья. Несколько раз приезжал Стефан, но без успеха. Как долго тянулось время! И вот долгожданный день. Маргарита категорически отказалась ехать во дворец. Когда родители уехали, Маргарита, оставшись с Луизой, начала готовиться к уходу. Луиза приготовила одежду, обувь и тоже легла спать. Когда в доме все стихло, она разбудила Маргариту, и та стала одеваться с помощью Луизы. Для нее непривычен этот наряд, но вместе с тем он ей дорог. Она одела грубошерстное темно-синее платье, грубые сандали и перчатки. На лицо она одела густую вуаль.
- Я готова, - сказала она Луизе.
- Я и подавно, - ответила та. - Пусть Бог нас благословит, пусть Его святая рука защитит нас от греха и зла.
Луиза заперла спальню, открыла окно, и Маргарита через окно выпрыгнула в сад; следом за нею выпрыгнула Луиза, и они скрылись в листве сада. Когда Маргарита открыла садовую калитку потайным ключом, и они вышли за ограду, какая-то тень мелькнула и скрылась. Девушки на это не обратили внимания. А это был Стефан. Не увидев во дворце Маргариты, он помчался к ней домой. Было уже темно. На его стук открыли. Он велел доложить Маргарите, что пришел и хочет ее видеть. Но в это время подошла одна служанка и сказала, что госпожа приказала никого не впускать. Даже если бы родная мать захотела бы сейчас пойти к Маргарите, то чтоб и ее не впустили, ибо Маргарита очень плохо себя чувствует. Стефан молча повернулся и вышел. Он стал присматриваться и увидел двоих людей, но не узнал девушек. Но по какому-то предчувствию он догадался, что это она. Он подумал: неправда, что она больна. Она ушла на свидание с кем-то, почему лицо второй фигуры было задрапировано? И он, недолго думая, погнался вслед. Но так их уже не и видел. А спутницы шли темными переулками и вышли на окраину города.
Вблизи плескалось море. Луиза нежно взяла Маргариту под руку и ввела в рыбачью избушку.
- Здесь жила Джойси, - сказала она. Маргарита посмотрела вокруг и вздрогнула, сказав:
- Пойдем скорее туда.
Они вошли в подземелье. Это было то самое подземелье, где пять лет тому назад похоронили отца Джойси. Казалось, ничего не изменилось с того времени, лишь кое-где осыпались стены. Они подошли к могиле, на которой лежало много живых цветов. Луиза преклонила колени и стала молиться. Маргарита тоже стала на колени и с мольбою смотрела вверх. Когда они встали, Луиза сказала:
- Это могила Петра Лоти, отца Джойси, который пострадал за Христа. Он блажен. В муках он никого не выдал. Ведь Господь сказал: "Не бойся, только веруй. Я искупил тебя". И он верил. Теперь он видит Бога и нашего Иисуса Христа. Когда-то и мы встретимся с ним.
Они пришли вовремя. Христиане что-то пели. Их минорное пение тоской отдавалось под сводами подземелья. Эта мелодия показалась Маргарите слаще всей когда-либо слышанной музыки. Христиане пели: Он распят на кресте и поник головой, И слезы на щеках горят, Из бледных уст слышатся слова: "Не знают, что творят".
Все это, как живое, представлялось Маргарите. Вот Христос висит на кресте.
Как мучительно больно Ему. Но какое у Него лицо! Он простил им всем. Маргарита поняла, как ничтожен мир, в котором она живет, в сравнении с христианами. Здесь все равны и все любят друг друга. Маргарита не помнила всей проповеди какого-то христианина, она поняла только, что здесь спасение от всех житейских бурь. Радости ее не было конца. Ей казалось, что она попала в другой мир. Домой она пришла под утро. С этого дня жизнерадостность снова вернулась к ней. Она часто теперь посещала собрания христиан. Никто не подозревал, что она, девушка в грубом платье, - дочь королевского прокурора.
Наступила зима. Деревья всюду покрылись белым пухом. Тихо. Лишь кое-где тишину нарушит
треск сухого дерева да лай усадебной собаки. На одной из аллей появились две фигуры. Это Луиза и Маргарита. Они идут, о чем-то беседуя. Лицо Луизы восторжено. Вот еще один сноп принесла она Господу. В мае Маргарита примет святое водное крещение. Теперь и она будет участницей великого дела спасения.
- Луиза, - обратилась к ней Маргарита.
- Что такое, моя милая?
- Что мне делать со Стефаном? Он думает летом сыграть свадьбу. Говорит: "Когда зацветут твои любимые цветы - розы, тогда мы поженимся". Я ему пробовала сказать о нашей вере, но он и слушать не хочет. Спрашивает, кто этому меня научил? Я ответила: "Никто. Сама научилась". А он на это ничего не ответил, только засмеялся.
- Смотри сама, тебе виднее; попробуй, поговори еще раз с ним, а если не согласится, то тебе надо бежать.
Вот подошел и праздник Рождества Христова. Маргарита уже давно приготовила одежду, и когда все уснули, они опять отправились в подземелье. Как изменилось здесь все зимой! Земля обвалилась. Засыпаны проходы. По ним может пройти лишь тот человек, который много раз бывал здесь. Могила Лоти также убрана, как и прежде. Христиане сходились по одиночке. Они были какие-то торжественные, сияющие. Маргарита уже многих знала. Они начали садиться на колени. Вот все встали, попросили благословения и опять сели. Встал какой-то седой старик и начал говорить:
- Дорогие братья и сестры! Уже много лет прошло с тех пор, как в Вифлеемской пещере родился Царь Славы, наш Спаситель Иисус Христос. Он родился в темной пещере в яслях. К Нему на поклонение пришли волхвы и пастухи. Злоречивый Ирод услышал, что родился Царь и велел убить всех младенцев мужского пола. Но Иосиф и Мария с маленьким младенцем Иисусом бежали в Египет.
Но все это было в планах Божиих. Когда Иисус вырос, Он стал проповедовать людям спасение. Но они Его не признали и распяли Его. А Он через три дня воскрес. Христос воскрес, дабы сбылось Писание. Теперь мы, истинные христиане, продолжаем дело Господне, проповедуя людям Евангелие. Служите Ему верой и правдой, ибо Он сказал: "Не бойся, только веруй. Я искупил тебя".
Все молча слушали. Много запало в сердце Маргариты. Потом все запели:

Мир безмолвен, будто в нем
Ясной ночи внемлет.
Бедный город Вифлеем,
Умолкая, дремлет.

Но вот пришла и весна. Радостные ручьи зазвенели по аллеям сада. Вот деревья выпустили свои первые листья, запели соловьи. Над морем ночь. В одном из укромных мест всегда собирались христиане. Тишина. Кое-где слышны свистки часовых. Какая радостная минута для Маргариты! Она во всем белом, с рассыпанными по плечам волосами. В воду девушка вошла с каким-то трепетом. Она молилась:
- Боже, прими меня в Твою Обитель! Послышался вопрос:
- Веришь ли, что Иисус Христос есть Сын Бога живого?
Раздался плеск воды, и снова все тихо...
Дома Маргарита не находила места от радости. Пела душа - она истинная христианка. Но к радости примешивалась боязнь за Луизу. И вскоре опасения Маргариты сбылись. Однажды она сквозь сон почувствовала, что кто-то на нее смотрит. Открыв глаза, она увидела Луизу. Та каким-то печальным взглядом смотрела на Маргариту. Увидев, что Маргарита проснулась, она тихонько подошла к кровати:
- Прощай, моя любимая и дорогая сестричка. Через пять минут ты меня не увидишь, меня продали. Слышишь? Кто-то уже топчется за дверями. Это пришли за мною. Прощай. Продолжай начатое. Пусть Бог сохранит тебя в этом веке. Уходя от тебя, я завещаю тебе: следуй за Господом, борись за Истину, никогда не покидай этот путь.
Маргарита с воплем бросилась к Луизе и начала истерически плакать. Слезы ручьем лились по ее лицу. Открылась дверь и вошла стража с оружием, но Маргарита не отрывалась от Луизы. Они плакали вместе. Стражи подошли к Луизе и, грубо оттолкнув Маргариту, повели Луизу к дверям. Тяжелые шпаги были обнажены. Отчаянный крик потряс стены замка, и Маргарита, как подкошенная, упала на пол. Услышав этот крик, мать Маргариты, Сюзанна, прибежала в ее комнату. Маргарита лежала на полу в глубоком обмороке. С растрепанными волосами, в капоте, мать начала бегать по коридорам, сзывая слуг и врачей и одновременно ругая Луизу и стражу за то, что они довели Маргариту до такого состояния. На минуту Маргарита открыла глаза и опять впала в забытье. В таком состоянии она лежала целую неделю. Первое, что она увидела, открыв глаза, - это лицо матери. Лицо ее осунулось, она сразу постарела. Увидев, что Маргарита открыла глаза, она начала осыпать лицо ее поцелуями: "Милая девочка!".
- Мама, дай мне воды.
И опять жизнь пошла своим чередом. Везде раздавались окрики матери. Однажды мать опять начала бить служанку. Маргарита еле поднялась с постели, и, открыв дверь, слабо позвала: "Мама, пойди сюда!" Та злобно взглянула на служанку и вошла в комнату дочери.
- Зачем ты встала, милая, тебе еще рано вставать? Что тебе нужно, моя крошка? - начала она ласково.
- Мама, ты думаешь, что если ты ласково говоришь, то мне от этого легче? Ты меня загонишь в могилу. Зачем ты так обращаешься с людьми? Если это будет продолжаться, я уйду отсюда навсегда, - проговорила Маргарита каким-то серьезным и даже строгим тоном.
Мать испугалась.
- Успокойся, милая. Не волнуйся. Тебе не будет плохо. Бить я их больше не буду. - И мать сдержала слово. Через месяц Маргарита поправилась. Но не было у нее былой веселости, и глаза смотрели печально.
В лице Луизы она потеряла самого лучшего друга. Что здесь было делать? Для чего жить? И вдруг она вспомнила слова Луизы: "Продолжай начатое!" Это была программа жизни. Вот для чего надо жить! И она решила покинуть родительский дом. Был дождливый вечер, когда Маргарита покинула свой кров. Уходя, она оставила записку: "Мама, я ухожу от вас. Я познала Истину. Я христианка, которую вы называете еретичкой, и жить между предателями я больше не могу. Скажите Стефану, что он не увидит свадьбы со мной. Не ищите меня, потому что вы меня не найдете. Прощайте".
Двери калитки отворились и выпустили из сада молодую путешественницу, христианку. Она пошла продолжать начатое. Двери закрылись. Маргарита ушла, чтобы уже никогда не возвратиться под кров родного дома.

Часть III

О чудный край, приют сердец,
Стою я на горе твоей,
Смотрю я в даль седых морей
И там в лучах блестит дворец,
Я вижу берег неземной,

Свет неба и свой дом родной. - Боже мой, Боже мой! Прости им, ибо они не знают, что худо творят, - донесся с хрипотой чей-то голос из угла. В углу кто-то лежал. Лицо было все в крови, руки висели, как палки, пальцы были раздавлены, волосы сбились. Тело худое, избитое, в кровоподтеках. В этом человеке трудно было признать Маргариту. Брошена она в этот застенок уже давно. Семь месяцев ежедневного истязания стерло в ней облик человека. Какая она была стройная и сильная, а теперь похожа на призрак. Вот она лежит беспомощная и слабая. Эта тюрьма была глубоко под землей. Никто, кроме монахов, не знал ни входа, ни выхода из западни. Тысячи людей отсюда не выходили живыми. Вон там, в противоположном углу, лежит тело бедной Джойси. Завтра ее сожгут вместе с Маргаритой. Сегодня Маргарита передумала многое. Перед глазами прошла вся ее жизнь. Вот детство, Луиза, побег из родного дома. Убежав из дома, Маргарита узнала, что предателем Луизы была мать. Она каким-то образом узнала, что Луиза христианка-еретичка и боялась, что Маргарита станет такой же. Бедная, она не знала, что Маргарита уже была ею. Узнав, что Маргарита убежала из дому, она стала ходить из дома в дом, из города в город, разыскивая ее. Слава о Маргарите прошла далеко. Ее везде встречали радушно, во время опасности спасали.
Большой серый дом. В этом доме шьют для королевы наряды. В углу сидела красивая девушка и вышивала бисером и жемчугом платье. Работа без отдыха истощила тело. И вот она ослепла. Никто не приходит к бывшей лучшей мастерице. Она лежит в бреду. Однажды открылась дверь в ее жилье и вошла молоденькая девушка. Это была Маргарита. Глаза ее сияли неземной любовью, кротостью и заботой. Она подошла к кровати больной и положила руку на ее лоб. Больная вздрогнула и взглянула на девушку невидящими глазами:
- Кто это? Кто пришел к бедной незначащей девушке? От меня отказались все. Уйдите и вы.
- Успокойся, дорогая, - ответила Маргарита, - я пришла к тебе с миром и добром. Слушай меня. - И она начала рассказывать о Христе. Гнев больной прошел. Она слушала с трепетом.
- Кто ты? Дай я тебя за твои золотые слова поцелую, мой ангел!
- Покайся, Магда, ведь ты знаешь и изведала все пороки мира.
Магда ничего не ответила, а только горько заплакала. Магда выздоровела, уверовала и пошла с Маргаритой. Много исходили молодые ноги спутниц и много привели людей к покаянию. Их разно принимали: где радушно, где с опаской и гневом, желая их сдать в руки инквизиции. Однажды они спали в каком-то доме, и вдруг среди ночи послышался шорох. Маргарита вздрогнула и выглянула в окно.
- Магда, нас продали!
Та, ничего не понимая, вскочила:
- Что такое?
- Скорее беги, пока есть время.
Маргарита крепко прижала голову Магды к своей груди.
- Пусть тебя Господь хранит, продолжай начатое.
- Никуда я без тебя не пойду, Маргарита, ты спасла мне жизнь, ты открыла мне духовные глаза.
- Не говори много, беги, пока есть время. Маргарита крепко поцеловала Магду. Та заплакала и схватилась за край ее одежды.
- Никуда я не пойду.
- Нет, ты должна идти. Моя миссия окончена. Продолжай начатое.
И Магда неслышно выбралась через окно из дома и ушла. Маргариту же забрали. Ее привели в светлый зал, где за большим столом сидел священник, весь в черном одеянии. Дальше она ничего не помнила.
Вот опять и опять допрос:
- Ну, как, девушка, будешь еще играть в христианство? Кто ты? Почему не отвечаешь?!
Маргарита спокойно стояла перед столом. Она гордо встретилась взглядом со священником и спокойно сказала:
- Что вы от меня требуете? Я же сказала вам, что я истинная христианка, должна говорить о спасении всем. Я никогда от своего дела не отступлю. Меня Бог для того и призвал, чтоб я людям возвещала истину. Ваш же бог - чрево. И ваш бог требует жертвы кровной, и я уже приготовилась быть одной из жертв. Что вам еще нужно? Зовут меня Прометей. Больше вы от меня ничего не услышите, и богам вашим - иконам - не поклонюсь.
- Посмотрим, - ехидно заметил священник. - Эй, идите сюда!
В комнату ввалились здоровые мужчины. Они подошли под благословение священника и поцеловали ему руку:
- Что прикажете, ваше первосвященство?
- Приготовьте сапог для молодой леди!
Где-то запахло маслом. На ее ногу одели горячий железный сапог.
- Поклонишься?
- Нет... - еле слышно прозвучал ответ Маргариты, и она упала в беспамятство. Очнулась в сыром подземелье. Возле нее кто-то хлопотал.
- Что тебе, сестра, водицы не нужно ли? - И кто-то приложил к ее губам жестяную баночку.
- Благодарю, сестрица, кто ты?
- Я - Джойси, может быть, ты слышала о неуловимой?
- Да, я слышала о тебе, Джойси. Ты, кажется, подруга Луизы?
Джойси так и кинулась к ней:
- А где она? Откуда ты ее знаешь?
- Она была моей лучшей служанкой и моим лучшим другом. Вот уже восемь месяцев, как ее арестовали, и я о ней ничего не слышала.
Так завязалась дружба между Джойси и Маргаритой. Но вот две недели назад Джойси умерла. Тело ее не убирали. Оно ждало костра. Сколько пыток приняла Маргарита... Но монахи ничего не добились от нее. На все вопросы она отвечала "нет". И вот последняя ночь. Много она за эту ночь передумала. Где отец? Где мать? Что они делают? Какое-то теплое чувство заполнило ее грудь при вспоминании о матери. Она однажды побывала дома, посмотрев только в окно. Было пасмурно. Дождь лил свои холодные слезы. Она видела, как мать сидела у окна и, задумавшись, смотрела вдаль. Дальше Маргарита не могла смотреть. Это было ее последнее пребывание дома. Да, многое Маргарита передумала в этот день. Вдруг все как бы заслонилось, и ей почудился какой-то шепот, и она
увидела себя в челноке. Ветер гнал волны из стороны в сторону. Челнок заливало. Какой-то неведомый голос ей сказал: "Смотри, вон там - жизнь твоя". Бороться не было сил. Но вот на горизонте показался корабль. Он приближался, а волны все поднимались и поднимались. Послышалось вдруг пение. Чья-то рука взяла ее на корабль. Люди этого корабля очень радовались, видя ее: еще одна жизнь спасена. А вдали уже виднелась какая-то земля, и ей все радостно говорили: "Скоро ты будешь там". На этом Маргарита проснулась и радостно прошептала: "Неужели я заслужила ту Отчизну?.. Кровью Христа - да!" Вставало солнце.

Часть IV

Семья Бедфорда поднялась рано. Сам хозяин пошел на заседание суда. С тех пор, как Маргарита ушла из дому, г-жа Сюзанна очень изменилась. Поблекла красота ее, не слышно криков в доме. Она встала с трудом и начала одеваться. Одела самое лучшее платье и села в карету. Шло последнее заседание суда. На почетном месте сидел прокурор Бедфорд. Один из заседателей сказал:
- К нам попала одна девушка, которую мы считаем ведьмой. Ни одна из христианок-еретичек не была такой упорной, как она. Во время пыток из ее груди не вырвался ни один стон. Сжигать ее будем по-особому!
Бедфорд согласился и подал знак рукой, заседание закрыли. Лобное место уже приготовлено. Угрюмые черные столбы стояли на горе, возле них лежала куча дров.
Когда Маргарита проснулась, было уже поздно. Веселый зайчик солнца пробежал по ее лицу. О сне некогда было размышлять. Послышались шаги. Маргарита быстро стала на колени и начала молиться. Открылись двери и вошел монах. Он не дал ей кончить молитву и поволок за собой, потому что идти она не могла. Он приволок ее в светлую комнату с большими окнами. В одном углу лежали мертвые. Ее подвели к большому цветочнику, в котором росла лилия. Рядом с лилией был воткнут горящий факел. Маргариту одели в рубашку. Это была большая холщовая рубашка с изображением диаволов.
- Твоя жизнь на земле подобна этому факелу, а после смерти она будет подобна лилии, - говорили о ней.
Казалось, что Маргарита ничего не слышит и не видит. Она смотрела на голубое небо. На нее одели колпак. На нем был нарисован огромный сатана с рогами и со стрелами в руках. Послышалось заунывное пение. Это монахи вели свои жертвы. Маргариту присоединили к их числу. Хотя она ходить и не могла, но голова ее держалась прямо и была высоко поднята.
Она с любовью смотрела на людей, которые шли с нею. Позади них несли черный гроб с телом Джойси. Они уже приближались к лобному месту. Маргариту первую позвали к столбу. Тут она как будто проснулась и глянула в толпу. Как раз против нее на возвышенном месте сидел король с королевой, возле них - ее отец и мать. Маргарита встретилась глазами с госпожой Сюзанной. Та наклонилась и что-то зашептала мужу, но тот равнодушно махнул рукой. Недалеко от них она увидела Стефана. Маргариту привязали и подожгли. Из пламени послышался голос:
- Мне только семнадцать лет. Я умираю за дело Правды и Истины. Пройдут года и восторжествует правда! - Огонь уже дошел до колен. А как бы хотелось жить и работать для Господа! Светило солнце, щебетали птички, какая-то маленькая пташка пролетела над нею и коснулась ее лба. Маргарита с нежной любовью посмотрела на нее и сказала так громко, как только могла:
- Прощайте, мои отец и мать! Последнее мое завещание: будьте истинными христианами!
Маргарита умерла. Поникла ее голова. Только теперь дошли слова до отца. Он упал без сознания. Г-жа Сюзанна упала на колени и, протянув руки к костру, закричала отчаянным голосом:
- О, дочь моя, дочь моя!.. Что ты сделала? - и больше не сказала ничего.
Видя все это, король поднялся и дал знак. Моментально растянули костер и сняли безжизненное тело...
Тихий вечер спустился на сад. Так же весело щебетали птички, благоухали цветы, как когда-то, когда по аллеям бегала Маргарита. Теперь она спит в сырой могиле. Могилка ее в саду.
Прошло уже много времени с тех пор, как она умерла. В этом уголке земли инквизиция уже не так свирепствовала, и мы застаем всю семью Бедфордов у могилы в саду за чтением Слова Божьего. Смерть Маргариты была для них поворотным пунктом. Вместо отца сидел Стефан. Отец так и не пришел больше в сознание и вскоре скончался. Вместо Маргариты сидела Магда, которую разыскала Сюзанна и приняла ее к себе вместо дочери. Благодать Божия сошла на это семейство, и они в свою очередь еще многих приведут ко Христу.
"Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустынями горам, по пещерам и ущельям земли" (Евр.11:38)
"Другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу" (Евр.11:36)
"Иные же замучены были, не принявши освобождения, дабы получить лучшее воскресение" (Евр.11:35)

Светильник, зажженный Господом

В одном из самых отдаленных рабочих кварталов Лондона жил извозчик со своей семьей: женой и двумя детьми, 10-летней Джени и 4-летней Нелли. Раньше они жили хорошо. У них был свой .маленький, из двух комнат, домик. Была кое-какая обстановка: Но жена умерла, когда Нелли не было еще 2-х лет, и извозчик в силу обстоятельств должен был опять жениться. Вторая жена попалась ему нехорошая. Один год она вела себя сносно, хотя с первого же дня стала плохо относиться к падчерицам. А по истечении года пристрастилась к вину, и все у них пошло по-иному. Мебель вся продавалась ею на вино, так же и одежда, и из зажиточной семья превратилась в самую бедную и несчастную. Отец редко бывал дома. Он был занят с утра до позднего вечера. Мачеха тоже уходила утром из дому и возвращалась домой поздно вечером пьяная. Дети были предоставлены сами себе.
Старшая, Джени, очень любила маленькую Нелли и, как могла, баловала ее. В школу они не ходила, ибо не во что было одеться, а свободного времени было довольно. Только в обеденное время девочки относили горячий чай отцу в биржу, а все остальное время Джени посвящала Нелли. Она была неплохой девочкой, но когда ее или Нелли задирали мальчишки, то сразу делалась бойкой и резкой и всем давала сдачи. За собой она не следила. Ходила грязная, лохматая, но Нелли она держала очень чисто и аккуратно. Из всяких найденных ею лоскутков она сама, как могла, мастерила ей платьица, фартушки; мыла и причесывала ее несколько раз в день. И Нелли резко отличалась от всех детей в околотке. Нередко госпожа Стон, муж которой был хозяином той биржи, где работал отец Джени, и которая жила несколько поодаль от них в красивом каменном доме, говорила ей, чтобы она за собой так же смотрела, как за Нелли, но Джени на это только смеялась в ответ.
Госпожа Стон иногда посылала с Джени завтрак для своего мужа, и тогда давала ей мелкую монету, которую Джени всегда употребляла для Нелли. Отец очень любил Джени и иногда, когда пьяная мачеха засыпала, он рассказывал ей о ее матери, о прежней жизни. Но это были редкие моменты. Обычно он возвращался домой очень усталый и, наскоро поужинав, ложился спать. И вот однажды госпожа Стон послала, как это часто случалось, с Джени завтрак для своего мужа. Джени сей раз неохотно ей повиновалась. Она только что умыла, причесала и чистенько одела Нелли и стала с ней играть. Кроме того, мачехи уже не было дома. Она хотела было взять Нелли с собой, но пожалела ее. Идти было довольно далеко. Итак, нежно простившись с Нелли и пообещав скоро вернуться, Джени взяла завтрак и ушла. Но что-то ее тревожило. Она бесперестанно оглядывалась назад и кивала головою Нелли.
Наконец, она завернула за угол и помчалась без оглядки вперед, к бирже. Придя туда, она никого не застала, ей пришлось долго ожидать. Наконец, оба, и хозяин, и ее отец, пришли. Она им отдала завтрак и поскорее ушла, несмотря на то, что любила поговорить с г-ном Стоном, который к ней хорошо относился и всегда с нею шутил. Придя на свою улицу, увидев мальчиков, которые смеялись и указывали на нее, она кинулась к ним с кулаками, но они, увернувшись, крикнули ей со смехом:
- Иди скорее, твоя кукла Нелли сгорела!
И когда Джени разразилась бранью, они добавили:
- Она в больнице, твоя кукла! Ха-ха-ха!
Не помня себя от страха и злости, Джени вбежала в дом. Жуткая картина представилась ей: в очаге тлел еще огонь. Вся комната была полна дыма. Джени с беспокойством бросалась из стороны в сторону, ища Нелли и не находя ее. Она лишь споткнулась о пьяную мачеху, лежащую в глубоком сне на полу. С рыданием выбежала Джени на улицу. Там одна соседка, будучи добрее других, рассказала ей следующее:
- Мы видели, как мачеха твоя прошла в дом совсем пьяная, и вскоре услышали неистовый крик Нелли.
Подумав, что пьяная женщина избивает ребенка, мы поспешили туда, но было уже поздно. Мы застали Нелли уже всю пылающую, а мачеху на полу, крепко спящей. Очаг же был сильно растоплен. Не медля ни минуты, мы взяли Нелли на руки и понесли в ближайшую больницу, где и оставили ее, а я поспешила потушить очаг. Иди в больницу, может быть, тебя пропустят.
Но Джени не слыхала всего того, что говорила ей соседка. Она рухнула на землю без признаков жизни. В это время пришел отец, которого известили о несчастье, отнес ее в дом и стал звать:
- Джени, Джени, проснись! Неужели две жертвы за день?
Наконец, она очнулась и, оставив пьяную мачеху лежать, где лежала, оба направились в больницу. Отца пропустили, ее нет. Вскоре отец вышел с красными глазами, и ничего не сказал на расспросы Джени, и они направились домой. Но по пути Джени убежала от отца, снова прибежала к больнице и умоляла впустить ее. Ее и слушать не хотели. Но, к счастью, ей попался навстречу один молодой доктор, который с состраданием спросил у нее, почему она так плачет? Джени ему все рассказала. И он ответил:
- Маленькую девочку Нелли? Да, я ее видел. Это твоя сестренка?
- Да, да, это Нелли, моя Нелли. Ну, как она? Скоро ли выйдет из больницы?
Доктор улыбнулся:
- Неужели тебе не известно, что раз человек попал к нам в больницу, то он достаточно болен, чтобы остаться в ней.
- Пропустите меня к ней. Я не буду плакать, буду стоять тихо-тихо. Вот видите, я и сейчас уже не плачу, - и она через силу улыбнулась. Доктор посмотрел на нее с жалостью, а потом сказал:
- Хорошо, а то ты, пожалуй, всю ночь не заснешь. Пойдем, только на минутку, и не плачь.
С сильно бьющимся сердцем шла за ним Джени. Они поднялись на второй этаж и вошли в чистую светлую палату, где лежало человек шесть детей. Но Нелли между ними не было. Джени растерянно смотрела по сторонам. Доктор подвел ее к одной кровати. На ней лежал ребенок, весь забинтованный. Виден был только один закрытый глаз и рот. Неужели это Нелли? Со страхом смотрела она на нее, и слезы готовы были брызнуть из глаз.
"Неужели это Нелли? - прошептала она. - О, моя бедная Нелли! Но она ведь поправится? Она скоро домой пойдет? Ей дома будет лучше!"
Доктор молчал. Девочка же, которая лежала рядом с Нелли, сказала:
- Нелли будет счастлива, когда пойдет к Иисусу,
и я к Нему тоже скоро пойду.
Джени с недоумением посмотрела на ту, что говорила, и ответила:
- Нелли будет счастлива, когда вернется домой. Тут доктор тронул ее за плечо и сказал, что пора уходить. Джени повиновалась. Как она дошла домой, как дома была свидетельницей ужасной сцены между отцом и протрезвившейся мачехой, долго не помнила. Как истукан просидела всю ночь, не отвечая отцу на его вопросы. Утром они оба пошли в больницу, и вскоре отец вынес на руках мертвую Нелли. Джени не плакала. Она как бы окаменела. На другой день маленькую Нелли похоронили, жизнь опять потекла своим обычным порядком.
Через несколько недель после похорон, Джени, немного оправившаяся после потрясения от вследствие смерти Нелли, опять относила завтрак г-ну Стону и чай отцу. Оба были на бирже, когда она пришла. Г-н Стон очень участливо и ласково относился к Джени, особенно после смерти Нелли. Джени сидела и смотрела, как они завтракают. Она хотела поговорить с г-ном Стоном. И вот, когда они кончили кушать, она сказала:
- Господин Стон, у меня к вам один вопрос. Я его задавала папе, но он сказал, что вы лучше можете ответить.
- Скажи, Джени, и если я смогу, то, конечно, отвечу тебе, - добродушно проговорил г-н Стон.
- Дело вот в чем: когда я была в больнице у Нелли, то там одна девочка сказала, что Нелли пойдет к Иисусу и что ей там будет хорошо. Кто этот Иисус? Где Он? Куда ушла Нелли и почему ей там хорошо? Вот вопросы, на которые я хочу получить ответ.
- Ого, Джени, не хочешь ли и ты идти туда, где Нелли? Нехорошо, если дети задаются такими вопросами.
- А почему? Я не могу быть спокойна, пока не узнаю всего этого, и у меня никого нет, кто бы такое разъяснил.
- Ну, так вот что, Джени, на обратном пути зайди к госпоже Стон, и она тебе наговорит об этом столько, что ты устанешь слушать. Скажи, что я велел тебе зайти к ней с этими вопросами.
Джени, просияв, встала, г-н Стон обратился со смехом к отцу Джени:
- Г-жа Стон - самая набожная женщина в мире. Она с утра до вечера только и говорит об этом. По-моему, все это - одно ханжество.
На это отец Джени ответил:
- Не знаю. Моя первая жена была тоже очень набожная, но у нее слова с делом не расходились.
Джени же побежала к г-же Стон.
Следует несколько слов сказать о семье Стон. Оба супруга были люди уже не первой молодости. Детей у них не было. Да это и было им на руку. Г-жа Стон очень не любила детей, "этих пачкунов", как она их называла. Она была образцовой хозяйкой, экономной и такой чистоплотной, что соседи уверяли, словно пол ее кухни был гораздо чище столов у других людей. Она была набожная женщина и часто надоедала своему мужу этими разговорами, которые вела в виде перебранки. Г-н Стон был совершенно равнодушен к вопросам религии. У них жил молодой квартирант. Он работал в банке, а вечером посещал богословские курсы. Вот к ней-то и направила свои стопы Джени.
Позвонив, она оставалась ждать у дверей. На звонок выглянула г-жа Стон и спросила:
- Ты отнесла завтрак, Джени? Ну, вот и хорошо. Деньги ты ведь уже получила, чего ж тебе еще надо?
- Извините, г-жа Стон, но меня прислал сюда ваш муж. Он сказал, что вы мне все сможете объяснить. Я хочу знать, кто это Иисус, где Он и почему у Него хорошо?
- Боже милосердный! - вырвалось у г-жи Стон. - Что ты говоришь? Ты не знаешь, кто Он? Он - Сын Бога живого; Он - Царь Царей; Он - Спаситель грешников; Он живет во славе на небе.
Джени широко раскрыла глаза. Она ничего не поняла. Но она так устала, что не могла стоять и поэтому попросила разрешения присесть на ступеньку. Г-жа Стон милостиво разрешила, после чего продолжала ей говорить в высокопарных словах об Иисусе. В это время пришел на обед и молодой человек, квартирант. Он ласково взглянул на Джени и когда узнал, зачем она пришла, заволновался. Он попросил разрешения для Джени войти хотя бы в кухню, на что г-жа Стон нехотя согласилась. Сам он тоже не пошел к себе обедать, а остался в кухне и попросил г-жу Стон налить тарелку супу и Джени. Глаза Джени радостно засияли. Она так устала и была такая голодная! Молодой человек сказал Джени, чтоб она пришла вечером, и он тогда объяснит ей все, что она желает знать.
- Вы ведь разрешите? - спросил он г-жу Стон, но таким тоном, что она не посмела отказать и только сказала, чтобы Джени привела себя в порядок, а то она уж очень грязная и лохматая. Джени ела, как говорится, за обе щеки. Г-жа Стон молча смотрела на нее, а затем, когда Джени ее поблагодарила, сказала:
- Что, вкусный суп? Ты, наверное, такой еще и не ела?
- Да, не ела, - ответила Джени. - Спасибо. Я обычно довольствуюсь кусочком хлеба с колбасой, да если где достану чай, то с чаем, а чаще всего так, без чая. Это мой завтрак, обед и ужин. А теперь я пойду, - и она с сожалением во взоре поднялась со стула. Ей так не хотелось уходить из этой чистой, уютной кухни.
- Смотри же, Джени, приходи к шести часам, - сказал ей на прощанье молодой человек. Она только кивнула головой и вышла на улицу. Дождавшись отца, она ему все рассказала и пошла опять к г-же Стон. В это время г-жа Стон разговаривала с квартирантом о Джени.
- Вот, вы все хотите ехать к индейцам. Полюбуйтесь на Джени: она родилась и выросла в христианской стране, а до чего невежественна? Правда, для такой замарашки, ест хорошо, ну, а в остальном - дикое невежество!
Молодой человек грустно улыбнулся, но ничего не сказал. Пришла Джени. Насколько она смогла, привела себя в порядок. Умылась, пригладила волосы. Ее завели в кухню. Вначале она робела, но г-жа Стон сидела молча и усердно работала спицами, говорил лишь молодой человек:
- Ты хочешь знать об Иисусе, Джени? Ну вот, слушай:
"Далеко-далеко отсюда, много-много лет тому назад родился в убогой пещере маленький мальчик. Его мать звали Марией, а нареченного отца - Иосифом. Это был не простой Младенец. В честь Его ангелы пели хвалебную песнь. Ангелы - это духи Божий. Выгляни в окно. Кто сотворил все эти звезды, месяц, землю? Их сотворил Бог. Бог - Творец всего, и Иисус был Его Сыном. Но если бы Он не родился в бедных яслях, мы не могли бы обращаться так просто к Нему, как сейчас. Он вырос, делал много добра людям: исцелял больных, воскрешал умерших..."
Тут Джени прервала его возгласом:
- О, почему Он не здесь? Где Он? Он мог бы воскресить и Нелли!
Г-жа Стон сжала выразительно губы и промолвила:
- Ну, и чудная же ты! А что я вам говорила? Джени смущенно замолчала, а молодой человек ласково сказал:
- Не спеши, Джени, дойдем и до этого вопроса. Итак, Иисус воскрешал мертвых, всем помогал и советом, и делом, а люди Его убили, пригвоздив ко кресту. Прибили Ему руки и ноги, и Он в мучениях истек кровью. Его сняли с креста, положили в гроб, но на третий день Он восстал из гроба, воскрес. Сорок дней Он являлся Своим ученикам, а потом вознесся на небо, где и сейчас находится. Но, Джени, хотя Он на небе, но Он близок к нам. Он все слышит, все видит. Он родился для того, чтобы мы не боялись Его. Он взял наши грехи на Себя. Знаешь, что такое грех? Вот, если ты бываешь непослушная, дерзкая, - это грех. Иисус был очень хороший. Он никогда не возвышал своего голоса, никогда не желал никому зла; никогда не говорил неправды, и Он хочет, чтобы и мы были такие. И мы, смотря на Него, можем просить Его простить нас и помочь нам во всем. Но уже довольно. Хватит, а то тебе трудно все запомнить. Усвой только, что Иисус был очень хороший и хочет, чтобы и мы такие были. А насчет Нелли не беспокойся. Он любит маленьких детей, и Нелли у Него на небе. Ей там хорошо. Но об этом я расскажу в другой раз. А теперь, Джени, умеешь ли ты читать?
- Нет. Как-то отец послал меня в школу, но мачеха платье пропила, и мне не в чем было ходить.
- Ну, так вот что. С разрешения г-жи Стон (он полуобернулся к ней) ты будешь приходить сюда каждый вечер, я буду учить тебя читать, писать, считать. Спроси отца, разрешит ли он? А ночью думай о том, что я тебе сейчас рассказал.
И Джени ушла счастливая и довольная. Дома она стала все рассказывать отцу, и отец впервые после смерти Нелли рассмеялся и сказал:
- Как это г-жа Стон тебя впустила? Да еще и накормила? Она на этот счет большая чудачка!
- Молодой человек уговорил ее, - ответила Джени.
С этих пор Джени регулярно стала ходить к г-же Стон. Учиться ей не особенно хотелось, но чтобы доставить удовольствие своему учителю, она слушала очень внимательно и за один урок выучила все буквы. Позанимавшись, он начал говорить ей о Христе, и эти истины она воспринимала всем своим детским сердцем. Она узнала, что Иисус любит ее, что он спас ее от греха и хочет, чтобы она Его любила и старалась быть хорошей, подобной Ему, всех любила, всех прощала, тогда и она, когда придет ее смерть, пойдет к Иисусу и разделит с Ним Его славу и увидит там Нелли. И Джени радостно откликнулась на призыв Христа, горячо полюбила Его всем своим детским сердцем и старалась быть хорошей.
Однажды она пришла к г-же Стон со свертком в руках.
- Что это, Джени?
- Г-жа Стон, это я попросила бы вас сохранить, пока я вырасту большая, а то у нас нельзя, мачеха продаст и пропьет.
- Но что там такое у тебя?
Джени развернула сверток. Там оказалось несколько платьиц от Нелли.
- Вот идолопоклонство! Видали ли вы такую язычницу? - с негодованием обратилась г-жа Стон к квартиранту. - Сжечь надо это тряпье, а она его сюда принесла.
Джени инстинктивно схватила платьица и прижала их к груди, испуганно глядя на молодого человека. Его лицо было печально. Он взял Джени за руку, усадил на скамейку и сказал:
- Это платьица твоей сестренки, и ты хотела бы их сохранить?
Джени молча кивнула головой.
- Джени, а что сказал бы Иисус? Разве ты не знаешь маленьких детей, которые не имеют платьев? Не лучше ли отдать им, чем их сохранить? Что мы даем другим, то даем Иисусу. Подумай над этим, Джени. А теперь будем заниматься. Я сегодня расскажу тебе о добром самарянине.
Жил один человек. Он попал в руки разбойников. Они все у него отняли, избили и выбросили на дорогу. Проходил мимо священник, увидел его, но прошел и не остановился. Затем проходил левит. Он подошел к избитому человеку, посмотрел на него и ушел. Проезжал той же дорогой и один самарянин. Он увидел избитого, сжалился над ним, подошел, перевязал ему раны, посадил его на своего осла, привез в гостиницу, заплатил за него хозяину и только тогда сам уехал. Вот так и ты можешь быть таким же добрым самарянином. Ведь ты, наверно, знаешь детей, у которых нечего одеть?
- Знаю, - прошептала Джени.
- Вот и одень их. Отдай им платьица твоей Нелли, а она, видя это, будет радоваться на небесах, да и Иисус порадуется тобой.
В сердце Джени происходила отчаянная борьба. Молодой человек это видел и замолчал. Г-жа Стон
сидела безмолвная. Наконец, Джени подняла лицо, все залитое слезами, и сказала:
- Завтра же отдам их Лиззи. Она ничего не имеет.
После этого они еще долго беседовали. На другой день Джени пришла сияющая.
- Если бы вы знали, как обрадовалась Лиззи. Как она прыгала! Как хорошо, что я у вас спросила совета!
Так время шло да шло. Джени делала большие успехи в учении и познании Иисуса Христа. По ее настоянию отец купил ей щетку, веник и тряпку, и она по мере сил старалась наводить дома порядок, пряча все от мачехи. Сама стала опрятнее, но ходила в латаном платье. На вопрос г-жи Стон, отчего отец не купит ей хоть одно хорошее платье, она ответила, что не стоит этого делать. Отец много раз пробовал, но мачеха пропивала его, и тогда бывали дома ссоры, и она сама просила отца не покупать ей ничего. Дома она старалась передавать все отцу, что слышала от молодого человека. В одном только она не следовала за Иисусом: ненавидела мачеху после смерти Нелли, и хотя перестала делать ей зло, но не могла ее даже видеть. Однажды молодой человек сказал при г-же Стон:
- Джени, у меня скоро столько не будет времени, чтобы заниматься с тобой. Надо определить тебя в школу. Вечером ты будешь приходить сюда, и мы будем беседовать, но для занятий у меня времени больше не будет. Попроси отца, чтобы он купил тебе платье, ты его будешь здесь оставлять, надеюсь, г-жа Стон это разрешит.
Вместо г-жи Стон ответила Джени со слезами на глазах:
- Нет, мне нельзя. Мачеха узнает, что мое платье хранится здесь. Она и сюда приедет и устроит скандал. Нет, нельзя.
Молодой человек опечалился, но, как всегда, провел занятие с Джени и на прощание ей произнес:
- Иисус сказал, чтобы мы все наши заботы возложили на Него, и Он укажет выход. До свидания, Джени. Молись и надейся.
Когда они остались одни, г-жа Стон долго сидела молча, то бледнея, то краснея. Наконец, она не выдержала и воскликнула:
- Как удивительно вы понимаете заветы Христа! Как ваши понятия расходятся с моими! Я все время молчаливая свидетельница ваших разговоров с Джени. Скажите, почему вы ей ничего не говорите об аде, о наказании, а только о любви? Страх играет большую роль.
Молодой человек тихо улыбнулся и сказал:
- Она - дитя. Ад и наказание пусть остаются для многолетних грешников, а ее, бедную овечку, незачем этим отягощать. Вот вы говорите - ад, наказание! - продолжал он, воодушевляясь. - Ах, если бы вы знали, что это значит для бедной детской души! Я в детстве не знал Бога любви. Я знал только строгого, карающего за малейшее отступление Бога. И когда я в нашей старинной Библии разглядывал картины, меня охватил ужас. Христос рисовался мне тоже строгим судьей. Я не знал, куда деваться. Когда в отрочестве на меня нахлынули мысли, я чуть было не
погиб, чуть не стал безбожником, и лишь милость и любовь Его ко мне были так велики, что Он заставил одного своего верного слугу разъяснить мне сущность Писания, сущность Любви на кресте, и с тех пор я - Его, и не мне говорить малюткам о суде. Суд и наказание - это тема для закоренелых грешников, а не для невинных детей. Смотрите, как Джени полюбила детей. Смотрите, как Джени полюбила Иисуса, и как она старается следовать за Ним по мере своих слабых детских сил.
Г-жа Стон как-то странно рассмеялась, а затем взволнованно сказала:
- Я всегда считала себя примерной христианкой, всегда посещала богослужения, всегда говорила мужу, что он - погибший грешник, но сейчас я вижу, что все это не то. Что было бы с Джени, если бы я ее не наставляла? А если бы я столько не пилила своего мужа за равнодушие к религии, может быть, он был бы другим. И когда вы Джени говорили, что Бог есть любовь, и что Он ее любит, я вынуждена была сказать себе самой: Мария Стон, и тебя Бог любит. Не ты Его, а Он тебя любит, любит такой, какая ты есть. Где же моя заслуга? Нет ее! Он - все во всем. Все мое христианство было до сих пор обманом, и я охотно верю, что, глядя на него, мой муж совсем отвернулся от Бога. Но слава Ему, что Он дал мне это почувствовать, и что с данного момента начнется иная жизнь, - и она замолчала.
Молодой человек во все это время сидел, не шевелясь. Ему было неудобно, что пожилая женщина исповедывалась перед ним, и в то же время он радовался сердцем за нее и за Джени. Спустя немного времени, г-жа Стон вновь заговорила:
- А что, если бы я из своих платьев переделала бы для Джени что-нибудь? Ведь тогда мачеха не могла бы ничего сказать. Джени в нем ходила бы в школу, а оставляла бы его здесь. Как вы думаете?
- Это было бы благое дело. Для Джени общество детей одного с ней возраста было бы полезно!
И таким образом вышло, что когда г-н Стон вернулся домой, то застал жену за шитьем платья, и когда узнал, что оно для Джени, то шутливо сказал:
- Мария Стон! Этим поступком искупаются ваши многие грехи!
Г-жа Стон хотела обидеться, но сдержалась и спокойно стала рассуждать о Джени. Муж, мама с удивлением наблюдали за нею. Итак, Джени с разрешения отца стала ходить в школу. Какое наслаждение было для нее сидеть чисто одетой со всеми детьми в классе и слушать благие слова о Христе. Она ими проникалась все больше и больше и старалась зажечь пламя любви и среди других заброшенных детей улицы, но это ей плохо удавалось. Они были слишком тупы и принижены, но все-таки семена падали не напрасно. Научилась Джени и мачеху любить и даже делать ей добро. Когда женщина пьяная приходила домой, Джени, хотя и с трудом, но умоет ее и получше уложит у очага. С отцом она жила душа в душу. Так прошло со смерти Нелли два года. Однажды отца что-то долго не было. Джени сидела у окна, поджидая его, и тихонько напевала про себя. Она беспокоилась об отце. Он уже несколько дней был не вполне здоров. Время шло, а его все не было.
Что же делал отец в это время? Погода была плохая, лил дождь и было холодно. Отец все отвозил и отвозил людей, а у самого зуб на зуб не попадал. Последнего человека он вез, проезжая мимо церкви. Тоска обняла его. Когда он возвращался, то подъехал ближе к церкви и еще услышал орган и пение прихожан. Они пели:

Не вечно буду я скитаться
В долине сумрачной земной;
Я странник, уж пора расстаться
Мне с этой жизнью и домой.

И какая-то тоска о чем-то неопределенном напала на него, он скорее погнал лошадь, сдал ее на бирже и пришел домой весь мокрый и посиневший. Жены не было дома. Джени скорее сняла с него мокрую одежду, подбросила дров в очаг и посадила его поближе к огню. Но он весь дрожал и никак не мог согреться. Выпив чаю, он чуть-чуть согрелся, и тогда Джени стала ему рассказывать:
- Иисус Христос сказал народу такую притчу: у одного отца было два сына. И вот младшему надоело жить дома. Он захотел уехать и поэтому сказал отцу: дай мне мою часть имения, и я уеду от тебя. Отец просил его остаться, но он ни за что не хотел. Тогда отец со вздохом отдал ему часть имения, и сын ушел. Вначале он жил хорошо. Имел много друзей. Но вот деньги кончились и друзья ушли. Он остался один. И ему было плохо. Он стал голодать и от голода нанялся пасти свиней. Свиньи питались рожками, но ему мало их попадало и он опять голодал. Тогда он подумал: у отца моего много слуг и все имеют хлеб в достатке. Встану, пойду к отцу моему и скажи ему: я виновен перед небом и пред тобою и не достоин быть твоим сыном, возьми меня в наемники. Он встал и пошел. Отец увидел его, когда он шел, выбежал навстречу, пал ему на шею, но сын отклонил объятия и сказал: "Я виновен перед небом и перед тобою!" Но отец простил его, велел одеть и сказал всем, чтобы радовались с ним, ибо этот сын его был потерян и нашелся, был мертв и ожил. И, - прибавила Джени, - учитель говорил, что это относится к тем, кто не хочет идти за Иисусом, а потом поверит и идет за Ним.
Отец слушал с блестящими глазами. Когда она замолчала, он сказал:
- Слушай, ты думаешь, я это не знаю? Нет, знаю. Сегодня, как никогда, я вспоминаю, как восьмилетним мальчиком шел в церковь вместе с мамой. Но это было не здесь, не в Лондоне. Это было за много миль отсюда, в тихой деревне. Там была такая старая церковка с громадным органом. Мама садилась на свою скамью, которая как раз приходилась под органом, и я всегда боялся, что орган задавит нас. И поныне слышу пенье:

Странник, полный утомленья!
Слушай весть твоих друзей:
Бог устроил пир спасенья
Для души больной твоей!
Все для пиршества готово,
Иисус тебя зовет, отчего ж не примешь зова,
Что же дух твой робкий ждет?

И я всегда удивлялся, что мама плакала. Когда шла проповедь, я устраивался поудобнее и сладко засыпал, пока меня мощные звуки органа вновь не пробуждали. Ах, как давно это было! Как я молился тогда горячо! Потом стал взрослый и уехал в Лондон искать счастья, там и молиться позабыл. Правда, твоя мама была очень набожна. Если б она была жива, то, может быть, и я был бы иным. А такая жажда в душе о другой жизни! Я, как алчущий и жаждущий путник, проезжая сегодня мимо церкви, ловил отрывки пения и молитвы. Да, плохая моя профессия тем, что заставляет работать и в воскресенье. Ну, а теперь спой мне эту песню, мою любимую, ты знаешь!
Джени, очень довольная, видя отца таким разговорчивым, и не понимая, что за этим кроется, запела:

Сын мой! Сердце мне отдай,
Ты родной покинул край,
Сердце страждет и давно
В нем уныло и темно.
Одинок ты, темен путь,
Негде сердцу отдохнуть.
И лучи любви Отца
Не согреют гордеца.
Светло, радостно тому,
Кто отдаст мне жизнь свою,
Но как тяжко одному
В этом жизненном бою.
Ты любил того, кто был
Для твоей души врагом,
А Отца ты не любил,
Огорчал Его грехом.

Сердце мне свое отдай Беспредельно, целиком, Кроткой верою признай Бога любящим Отцом. Сердце Господу отдай, Лучших дней не ожидай, И сегодня дай ответ На призыв протекших лет.
Голос Джени замолк. Отец сидел неподвижно. Вдруг его опять схватил озноб и он стал бормотать что-то несвязное. Джени подошла, пощупала голову, а она вся так и пылает. С трудом она раздела отца, уложила его, и сама села возле него. Глубокой ночью пришла мачеха, пьяная, еле держась на ногах. Она подняла было шум, но Джени кротко указала на больного отца и посоветовала ей лечь спать, что женщина и исполнила.
Наступила тяжелая пора для Джени. Отец заболел серьезно. Пришлось ей оставить школу и только изредка забегать к г-же Стон. Та давала ей укрепляющее лекарство, но ничего не помогло. Так длилось две недели. За два дня до смерти отец Джени пришел в себя и начал тосковать. Он никак не мог поверить, что Бог и его простил и принял. Джени читала ему отрывки из Библии, уговаривала его, - ничто не помогало. Наконец, она ему так сказала: "Папа, ты помнишь, какая я была, когда жива была Нелли? И вот, когда я узнала о Христе, я тоже не хотела верить, что Он меня простил. Но это так, папа, я чувствую это и с Его помощью я уже не такая, как была. Я и на мачеху могу смотреть без ненависти, хотя и не научилась еще любить ее так, как ее любит наш Спаситель. Поверь, папа, что Он и тебя любит и прощает и принимает в число Своих детей.
И такими словами она убедила отца, и он попросил ее спеть известный покаянный гимн и сам стал за ней тихо подпевать:

Я согрешил, Господь, перед Тобою
Ты видишь зло в моих делах;
Ты видишь грех души, объятой тьмою,
Увидь же скорбь в моих очах.
Мой вопль, мой стон перед Тобой не скрыты,
Обилен слез моих поток,
Доколь я буду мучиться, разбитый,
Доколе будешь Ты далек?
Не по грехам Ты поступи со мною
И не воздай мне по вине,
Тебя ищу я скорбною душою,
Открой же лик Твой ясный мне.
Услышь мольбы мучительные звуки
И мне на помощь Сам приди,
Возьми, как сына блудного, за руки
И ко спасению веди.

Радостная улыбка озарила его лицо, и он после пения спокойно заснул. Через два дня его не стало. Он ушел к Господу с радостной душой. Джени горько плакала. Даже сознание, что отец умер, примиренный с Богом, не могло утешить ее. Она осознавала, что осталась одна с нелюбимой мачехой. Г-жа Стон ее ласково уговаривала не горевать так, приходить опять по вечерам по мере сил. И для Джени пошли теперь серые дни. Она не сознавала, что Бог испытывает ее, и часто ее вере грозило кораблекрушение. Поддерживали ее только вечера, проводимые у г-жи Стон.
Так прошло месяца два. По совету г-жи Стон, Джени взялась исполнять всякие мелкие поручения от людей. Этим она себе немного зарабатывала на жизнь и знакомилась с другими людьми, с их жизнью, нуждами и горем. Мачеха жила все так же. Джени было жаль ее, и она ей стала говорить о Боге, о Его любви, но и о Его справедливом гневе на того, кто все отвергает. Мачеха молча все выслушивала. Однажды мачеха встала очень рано, разбудила Джени и дала ей какое-то письмо, сказав, что его надо немедленно отнести по адресу. Кроме письма мачеха дала ей кусок хлеба, мелкую монету и сказала, чтоб она не торопилась, но чтоб обязательно нашла адресат и принесла ответ. Джени ушла. Мачеха сказала, что адресат на другом конце города, и она решила часть пути проехать, чтобы не так устать. Приехав в другую часть города, она стала разыскивать улицу, написанную на конверте, но никто такую не знал. Тогда, не взирая на свой страх, ибо она опять была в лохмотьях, Джени все же обратилась к полицейскому за помощью. Но ни один из них не знал этой улицы, и они ей сказали, что, возможно, она в другом конце Лондона и посоветовали ей туда ехать. К счастью, у нее было еще немного денег, и она опять поехала в другой конец Лондона, но и там она этой улицы не нашла, а одна женщина-торговка сказала ей, что она весь Лондон хорошо знает, но такой улицы не встречала. Уже смеркалось. Что делать? Джени помнила приказ мачехи принести ответ и страшилась идти домой. Она знала, что мачеха ее больно побьет. Но с другой стороны - чего искать? Все утверждают, что нет в Лондоне такой улицы.
Джени долго думала, но потом решила идти домой. Стало темно. Ноги отказывались идти, но она все шла и шла, пока поздно ночью не пришла домой. Дом был открыт. Мачехи не было. В потьмах она ничего не могла разглядеть. Хотела лечь на кровать - не нашла ее; хотела сесть на стул - и его не нашла. А усталость брала свое.
Она села на пол и крепко заснула. Едва только стало светать, пришла мачеха и разбудила ее.
- Нет, ма, не нашла. Ходила, ходила, устала, но никто не знает такой улицы.
Мачеха усмехнулась. Джени же оглядела комнату.
- А где кровать, где стулья? - спросила она. Мачеха взяла в руки кусок хлеба, дала ей и сказала:
- Вот что, Джени, ты стала уж очень набожной, и наши дороги разошлись. После смерти твоего отца мне тут нечего делать. Кровать, стулья да и сам домик я продала, чтобы ты это знала. Сегодня же въезжает сюда новый владелец. Ты уже большая девочка и можешь пойти куда-нибудь в услужение. Ну, уходи! Я запираю дом.
- Но как же это так? А вы куда же?
- Я уезжаю из Лондона сегодня же, на родину. Ну, иди же!
Но Джени продолжала стоять и вдруг ее что-то осенило:
- Ма, а есть такая улица, что написана на конверте?
- Конечно, нет, глупенькая ж ты какая!
- А зачем же вы это сделали? - спросила, вся дрожа от негодования, Джени.
- А затем, чтобы ты мне не мешала. Я знала, что будут слезы, просьбы, а мне их не надо, вот я тебя и отослала на целый день.
Невыразимое чувство злобы заполнило все сердце Джени. Ей захотелось броситься на мачеху и выцарапать ей глаза. Но в ту же минуту перед ее внутренним взором предстал Христос: оплеванный, избитый, усталый до изнеможения. И злоба улеглась, и она с дрожью в голосе сказала:
- А почему нам не жить вместе? Бросьте пить, работайте, и я буду работать, и будем вместе жить.
- Нет, нет, Джени, вместе мы не уживемся. Ты такая набожная, а я люблю выпить и повеселиться. Нам не по пути.
- Но вспомните, что за это вас Бог накажет, - пролепетала Джени, - . обратитесь лучше к Нему, и Он все простит.
- Скоро ли ты уйдешь?! - прикрикнула на девочку мачеха. - Уйди, а то я тебя... - и она замахнулась рукой.
Джени, плача, выскочила из дома. Мачеха заперла дом, ключ положила себе в карман и подошла к Джени.
- Ну, не плачь. Ты всегда была хорошей девочкой, и тебе нетрудно будет отыскать себе работу. А я ухожу, до свидания.
- До свидания, - сквозь слезы проговорила Джени, оставаясь сидеть перед домом. Долго она так сидела и плакала. Затем поднялась и пошла к г-же Стон. Та очень удивилась тому, что Джени так рано пришла; узнав же все, немного призадумалась, а потом сказала:
- Вот что, Джени! Если мой муж ничего не будет иметь против, то ты останешься у нас до тех пор, пока мы не найдем тебе работу у хороших людей.
Вечером, когда г-н Стон пришел домой, то увидел Джени, помогающую жене на кухне. Он пошутил с Джени по этому поводу, но когда за чаем г-жа Стон все ему рассказала и спросила, может ли Джени остаться, он подошел и поцеловал сперва Джени, а затем и жену и сказал, что с этого дня он также внимательно будет изучать Библию, ибо он видит плоды ее у себя в доме. И Джени осталась жить у них. Снова она стала вечерами заниматься с квартирантом, и при этих беседах присутствовал теперь г-н Стон. Это происходило в августе. С января молодой человек стал все время говорить о том, что он вскоре должен уехать. Он закончил богословские курсы, и теперь его и других посылают миссионерами в языческие страны.
Его очередь должна скоро подойти. Все были этим очень опечалены, в особенности Джени. Ей уже исполнилось 14 лет. Она была худенькая, но высокая и здоровая девочка. Под руководством г-жи Стон она училась вести домашнее хозяйство. И вот в феврале сестра г-жи Стон спросила ее, не сможет ли Джени сопровождать их? Они всей семьей: она, муж и трое детей едут в Америку, ибо муж ее потерпел банкротство. Этот вопрос вызвал большое волнение в доме г-жи Стон. Говорили и "за" и "против". Наконец, спросили мнение Джени. Джени ответила с улыбкой, что переезда не боится, дети ее всегда все любят, так что она надеется, что и эти ее также полюбят и что, глядя на свою хозяйку, она всегда будет думать о них всех, близких ей, ибо это ее сестра. Квартирант тоже был подобного мнения, а еще добавил, что через неделю и он уезжает. Его посылают в Индию. Трогательным было прощание с ним. Джени все снова и снова пожимала ему руку и благодарила за заботы о ней. Хозяева также прослезились и просили писать с чужбины. Отъезд же Джени был назначен на середину марта. В начале марта приехала сестра г-жи Стон. Джени познакомилась с ней и со всей ее семьей. Сразу же она завоевала симпатию детей, и они ее очень полюбили, особенно младший, четырехлетний мальчик Перси. Он не отходил от Джени, и даже к матери шел неохотно.
Джени, в свою очередь, полюбила детей, но сразу же остро почувствовала разницу между г-жой Стон и ее сестрой и мужем сестры. Это были светские люди, совершенно равнодушные к религии, воспитывающие своих детей в том же духе.
Наконец, настал день отъезда. Март в том году был плохой. Были частые дожди и частые волнения на море. Г-жа Стон волновалась, но в тихой молитве все предала Тому, Кто властен над нашей жизнью. С Джени они простились очень сердечно и щедро одарили ее. Джени же долго еще слышала их голоса. Ей все казалось, что они рядом с нею. И вот все готово.
Они уже сели на маленький пароходик и отплыли. А с берега все махали платками. Но вот и махающие скрылись из виду, и пароход быстро шел вперед, рассекая волны реки. В скором времени они прибыли к месту, где пересели на океанский пароход и уютно там устроились. Первые дни были восхитительные. Океан спокойный. Ясное, безоблачное небо, звездные ночи. Джени не могла наглядеться на эту красоту. Дитя Лондона, она никогда не видела природы и сейчас любовалась всем, что попадалось на пути. Дети были спокойны, а у нее было много времени для этого. Взрослые проводили время иначе. Читали, лежали, играли в карты, в шахматы, танцевали, беседовали об Америке. Джени все это видела, слышала и болью наполнялось ее юное сердце. Она думала: как мало людей идут путем Господним!
И как ей будет на новом месте, вдали от родных ей по духу людей?!
Однажды, это было уже на полпути, солнце так красиво заходило, что все невольно обратили на это внимание. Матросы зашептались: "Быть непогоде!" И стали готовиться встретить ее.
Действительно, ночью разразился ужасный шторм. Ветер рвал и метал. Пароход сильно качало. Люди встревожились, но вскоре им стало не до тревоги. Почти все лежали. Все заболели морской болезнью. И хозяева Джени, и дети тоже заболели. Джени мутило, но она крепилась и по мере сил оказывала всем помощь. Утром разразилась сильнейшая гроза с ливнем. Шторм продолжался целый день. Наступила вновь ночь. Ветер как будто ослабел; небо перестало быть таким свинцовым, но шторм все продолжался. И вдруг - толчок. Это пароход налетел на подводные камни. Но он не сбавил ходу и все продолжал сопротивляться разбушевавшейся стихии. Вскоре шторм прекратился. Выглянули кое-где звезды. Все облегченно вздохнули. И вдруг... Ужас! Слышится команда: "В пароходе течь. Спасайте пассажиров!"
Быстро спустили шлюпки. В одну из шлюпок попала Джени с хозяевами и их детьми, еще четыре пассажира. Всего спустили десять шлюпок. Остальные спасались, кто как мог. Шлюпки спешили отъехать скорее подальше, чтобы волны от тонущего парохода не захлестнули их.
Часа два они не теряли друг друга из вида. Но вот опять пронесся резкий ветер, все опять потемнело, шлюпки носило по бурному океану, словно маленькие щепочки. В шлюпке, где сидела Джени, царил ужас. Дети плакали, кричали, взрослые стонали. Джени сидела с самым маленьким на руках и пела ему слабым голосом:

Буря, Господь, завывает,
Как страшен сердитый гул!
Туча нам свет застилает,
Мы гибнем, а Ты заснул.
Или Тебя не тревожит,
Что смерть окружает нас?
Грозный вал наступает и может
Ладью поглотить тотчас.
И волны, и ветер услышат Мой глас,
Умолкнут тотчас.
Бурное море смирится,
Мне всякая тварь подчинится.
Владыка земли и небес тут Сам,
Не даст Он, Всесильный, погибнуть нам.
Услышат волны, и вере - Мой глас:
Умолкни тотчас!

И под звуки этой песни Перси уснул у нее на руках. Хозяйка же не прекращала стонать, а порой и кричать от ужаса.
- Джени, милая, что нам делать? Мы погибаем! И Джени ответила ей тихим голосом:
- И как Моисей вознес змею в пустыне, так должно вознесено быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Иоан.3:14-15).
На это один из пассажиров, седой старик, сказал: "Аминь". А затем обратился ко всем:
- Эта девочка, видно, ваша служанка, сказала совершенную правду. Мы находимся в таком состоянии, что о спасении думать нельзя. Нам для этого надо делать все возможное, но надо и готовиться к переходу туда, откуда нет возврата. Как укушенные змеем израильтяне находили исцеление, если только взглядывали с верой на медного змея, так и мы теперь, застигнутые грозящей нам смертью, свирепой бурей, можем и должны с верой посмотреть на нашего Спасителя Иисуса Христа, Который ради нас висел на кресте, ради нас лилась Его святая кровь, которою мы пренебрегаем в дни благополучия. К кому нам еще идти? Будем молиться: во-первых, о прощении грехов, а затем и о нашем спасении! - И из уст его полилась горячая молитва. Все плакали, но и немного успокоились. Кое-кто задремал. Джени тоже задремала.
Наступило утро. Шторм прекратился. Небо было ясным. Но никто не знал, где они находятся. Ни парохода, ни других шлюпок не было видно. И уныние опять овладело ими. Все хотели кушать и пить.
Дети были неспокойны, Джени с трудом их кое-как успокаивала. И вдруг они увидели: вдали идет пароход навстречу им. Они стали махать руками, шапками, стали кричать, но расстояние было слишком велико. Их не услышали и не увидели. Пароход прошел мимо. Все опять упали духом, и опять Джени всех немного успокоила, хотя сама еле держалась на ногах. Она сказала:
- Вот око Господне над боящимся Его и уповающими на милость Его, что Он душу их спасет от смерти и во время голода пропитает их (Пс.32:18-19).
Так прошел этот длинный томительный день. Куда их несли волны, они не знали. Наступила вторая ночь в шлюпке. И вдруг их осиял свет. Это шел полным ходом пароход. В лодке все заволновались. Как дать им знать? И как сделать, чтобы пароход не наехал на них? И один из пассажиром внес такое предложение: встать одному человеку в шлюпке во весь рост и поднять вверх Перси, который был в белой рубашке, и кричать, а его самого все остальные будут поддерживать. Авось на пароходе заметят сигнал. Так и сделали. Один, самый высокий, встал, и с трудом держась на ногах, высоко поднял ребенка, который орал во всю, а все остальные, поддерживая стоящего, склонили головы в тихой горячей молитве. И пароход замедлил ход. Сигнал был замечен. Спустили шлюпку, и скоро все были на пароходе.
Им дали напиться горячего чая и уложили всех спать. Утром выяснилось, что пароход идет в Лондон. Капитан сказал, что он может их высадить на ближайшей пристани. Все согласились, кроме хозяев Джени. Они решили ехать домой в Лондон и там опять взяться за дело, припрятав ложный стыд, вызванный их разорением. С ближайшей остановки они дали телеграмму г-же Стон, что все они живы и возвращаются домой. Какая радость царила в доме г-жи Стон! И что это было за свидание! Ужас смерти благотворно повлиял на ее родных, они тоже стали искренне верующими людьми. Г-жа Стон хотела Джени удержать у себя, но сестра и дети так просили отпустить девочку, что она не могла не исполнить их просьбы, и Джени стала жить в предместьи Лондона. С тех пор прошел год. Джени подросла, но была худенькая. Часто она бывала у г-жи Стон, и они вместе читали письма от молодого человека, теперь уже миссионера в Индии. Письма были интересные и бодрые. Он описывал трудности жизни среди язычников, но и радости, рассказывал, как и они обращаются ко Христу.
Однажды Джени провела у г-жи Стон три дня подряд. Когда она вернулась домой, то ее в дом не пустили. Оказалось, что Перси заболел скарлатиной. Других детей тоже дома не было. Их отправили к родственникам мужа, а за Перси ухаживала сама мать. Но Джени так просила повидать Перси, что это ей разрешили с условием, что она побудет минутку и к кровати не подойдет. Но Джени, войдя в детскую и увидев утомленную мать, быстро сняла с себя пальто и решительно сказала:
- Вы меня отсюда не прогоните. Я помогу вам выходить Перси.
И хозяева, и врач уговаривали ее не делать этого, но она все же настояла на своем, и они сдались. Да к тому же и Перси ее узнал и никак не хотел отпускать от себя. И начались для Джени тяжелые дни и бессонные ночи. Хозяйка как-то простудилась и тоже заболела, лежала несколько дней, и Джени была совершенно одна. Но она находила утешение и силу в молитве. Десять дней Перси был близок к смерти, но хороший уход сделал свое дело. Когда кризис прошел, врач сказал матери:
- Благодарите Джени. Если бы не она, то Перси не выздоровел бы.
Все были очень рады и благодарили Джени. Спустя несколько дней по выздоровлении Перси, когда хотели уже взять домой остальных детей, Джени сказала своей хозяйке:
- Знаете что? Не приводите детей домой, я, очевидно, заразилась и тоже заболела. А лучше всего отправьте меня в больницу, а то вам будет много хлопот со мной.
- Джени, Джени, как ты можешь так говорить? И тебе не стыдно? Ты заразилась от моего ребенка, и я отправлю тебя в больницу? Не бывать этому! Сейчас же ложись. Я сейчас же вызову врача!
Врач пришел, посмотрел, констатировал факт, что скарлатина у нее легкая, что ничего страшного нет, что она заразилась от Перси. Хозяевам же Джени наедине сказал, что опасность велика, и в таком возрасте, как Джени, ничего нельзя предвидеть.
Хозяева очень опечалились, но постарались и виду не подать, что знают об опасности. Они оба наперебой старались сделать для Джени все, что могли. Она часто была без сознания. Однажды она позвала свою хозяйку и сказала, что есть просьба: пусть она даст знать г-же Стон, чтобы та пришла, только, если можно, еще сегодня.
И вот вечером приехала г-жа Стон с мужем. С ними - случайно приехавший в Лондон их бывший квартирант - миссионер из Индии. Все трое чуть не расплакались при виде Джени. Она очень изменилась.
Джени движением руки подозвала их поближе и сказала, устремив глаза на г-жу Стон:
- Я умираю.
И когда они хотели эти слова опровергнуть, она с легкой улыбкой на запекшихся от жара губах сказала:
- Не надо. Я знаю, что умираю. Но я не могу умереть, не окончив одного дела. Я хотела бы поручить моей хозяйке это, но она обременена детьми, и тогда подумала о вас. Дело в том, что все мое жалованье цело. Оно находится на хранении у моей хозяйки. И вот вы распорядитесь этой суммой. Я лелеяла мечту, что сама это сделаю, но, верно, это не в планах Господа. На эти деньги вы целый год можете содержать учительницу, которая учила бы детей с улицы. А вы помогите ей с детьми, только не обижайтесь, если дети будут тупы, невежественны и дерзки. Вспомните, какая я была. Может быть, хоть одного ребенка удастся вырвать из рук дьявола. Только надо иметь много терпения и много любви. Обещаете ли вы это сделать?
Г-жа Стон, рыдая, ответила:
- Да, Джени, да, моя милая девочка, овечка Христова, я это сделаю. Не уходи от нас. Ты была нашим светильником. Как много ты для всех нас сделала! Обещаю тебе, что я буду любить этих детей улицы, видя в них образ Божий, и во всем буду им содействовать.
Лицо Джени просветлело, и она облегченно вздохнула:
- Теперь, когда с земными делами покончено, я еще скажу вам, как я вас всех люблю, но Господа я люблю сильнее всего и охотно ухожу к Нему. Не делайте пышных похорон и не ставьте ценный памятник. Лучше употребите эти деньги, чтобы одеть хоть одного ребенка улицы. Хотелось бы мне проститься с детьми, но боюсь их заразить. Передайте им от меня, чтобы они выросли хорошими, искренними христианами. А вас, мой учитель, я благодарю от всего сердца.
Миссионер склонился над ней и растроганно прошептал:
- Светильник, зажженный для Господа! Это была ты, моя маленькая Джени. Снопы стоят вокруг тебя!
В ответ на это она улыбнулась, но вскоре впала в беспамятство. Через несколько часов ее не стало. Все очень горевали о ней. Сестра г-жи Стон говорила, что она не знает, о ком бы она больше горевала: о Перси или о ней, такой чуткой, такой заботливой, такой ревностной и стремящейся быть похожей на Своего Спасителя Иисуса Христа. Похоронили ее, согласно ее воле, скромно и тихо. Скромный памятник украшал могилку. На деньги, переданные г-же Стон, последняя наняла учительницу, а свой дом предоставила для школы, и много лет она с мужем трудилась в ней, пробуждая детские души к любви, ко всему прекрасному, в первую очередь к их Спасителю - Иисусу. Много разочарований пришлось им пережить за это время. Дети улицы часто так и оставались детьми улицы. Но все терпеливо трудились над ними, помня завет той, которая была ребенком улицы, а впоследствии стала светильником, зажженным Господом для других.
"Ты возжигаешь светильник мой, Господи" (Пс.17:29)

Бетти Бокстер

Насколько помню, я не была с нормальным здоровьем, как другие дети. Мое тело было искривлено, искалечено. Я никогда-никогда не могу забыть чувства безнадежности. Я знала, что это значит, когда врач на тебя смотрит и говорит:
- Бетти, здесь нет никакой надежды!
Меня возили из одной больницы в другую, где специалисты качали головами, говоря:
- Здесь ничего нельзя сделать. Медицина бессильна.
Я родилась с искалеченным позвоночником. Все мои позвонки были сдвинуты с места, кости сдавлены. Так как центральный нерв в позвонке был сдавлен, то и нервная система была разбита и искалечена.
Однажды, когда я лежала в университетской больнице, вдруг стала дрожать всем телом, не могла удержать себя и упала на пол. Меня подняли и снова положили на кровать. Врач сказал: "Это и есть то, чего я опасался. Твоя болезнь неизлечима". Освобождали от повязок только тогда, когда мыли мое тело, покрытое чирьями и прыщами. О, я знаю, что значит боли! Так я лежала в больнице, находясь в больших болях и страданиях. Чтобы утолять боли, мне по назначению врача делали уколы опия, от которого были приступы сердца каждую неделю, так как я родилась с больным сердцем. Наконец, мое тело до того стало отравлено опием, что уколы уже не помогали. Я кусала губы, чтобы не кричать, когда меня кололи. Только после двух или трех уколов мучительные боли утихали в моем теле. В тот день, когда врач запретил давать мне опий, он сказал матери:
- Это не приведет к хорошему, так как уже все тело наполнено ядом! - он снял с меня ленты, которыми я была привязана, и сказал, - Бетти, мне тебя жаль, но я не могу больше давать тебе опий.
А ведь это было единственное, что хоть немного утоляло муки! Мне было только девять лет. О, какие это были длинные ночи, когда я лежала в тяжелых болях!
Много раз, когда я старалась повернуться, чтобы боли уменьшились, падала в обморок и лежала так целыми часами. Я родилась в семье верующих. Сколько помню, моя мама всегда говорила мне об Иисусе. Она верила Библии, верила в Иисуса Христа, верила, что Он исцелит больных, если только люди имеют только настоящую веру. Я обратилась к Господу, когда мне было девять лет. В то время проповедник открывал мне лучший рассказ во всем мире, рассказ, который самый старый, но и всегда новый и живой - рассказ об Иисусе. Проповедник описал Его рождение в Вифлееме. Он рассказывал, как сильная, исцеляющая рука Христа касалась глаз слепых, и они стали видеть, как Он исцелял прокаженных, как ходил по воде и не тонул и т.д. Он говорил, как злые люди, несмотря на все это, взяли Его руки, которые всех благословляли, пронзили их большими железными гвоздями и копьем и нанесли рану в боку, оттуда пошла кровь и вода. Он говорил, что кровь Иисуса имеет силу изгладить и сегодня все наши грехи и исцелить все наши недуги и болезни.
Это был лучший из рассказов, которые я слышала. Он пел мне красивую песню своим приятным тенором:

Тихо и нежно Иисус тебя зовет,
Зовет тебя,
Да, зовет и меня,
Приди домой!

Слушая это, слезы катились у меня по щекам. Мне так хотелось встать на колени и умолять о спасении. Я знала, что грешна, и увидела видение. Я знала, что мое сердце грешное, и что никогда нельзя войти в небо с грязным и грешным сердцем, и увидела гору, где стоял крест Иисуса, и сказала: "Теперь я знаю, что Ты умер за меня. Прошу Тебя, прости мне мои грехи". И опять я видела видение: предо мною была дверь, похожая на сердце. Иисус подошел к этой двери и прислушался. В двери не было ручки. Иисус постучал вновь и прислушался. И вот дверь открылась настежь, и Он вошел. Тогда я поняла, что прощена.
Я обещала старому проповеднику, что хочу быть Евангелисткой. Он положил свою руку на мою голову и просил у Бога благословения. После он сказал моим родителям: "Ваша дочь имеет особое призвание от Господа. Помните это".
После моего обращения тело по-прежнему оставалось в мучительных болях, которые, казалось, должны были привести к скорому концу. Только тогда мне было легче, когда моя мама молилась возле меня. У моего отца не было такой веры в исцеление меня, как у матери, но он был хорошим отцом и не запрещал матери так горячо молиться за меня. Мне кажется, что она никогда ни минуту не переставала молиться обо мне.
Наступил один незабываемый день, когда меня на стуле с колесами возили на лучи. В коридоре больницы подошел ко мне врач после лучей и печально сказал:
- Бетти, твой рентгеновский снимок показал, что позвоночник сдвинут с места и кости сдавлены. Кроме того, у тебя больна почка. Пока ты не избавишься от больной почки, до тех пор не избавишься от болей.
На это мой отец ответил, что сделает все возможное, но на операцию меня не пустит, так как боялся, что я оттуда не вернусь живой. Врачи были в недоумении, но так как они больше ничего не могли сделать для улучшения моего здоровья, то выписали меня из больницы. Врач сказал родителям:
- Старайтесь держать ее радостной. Насколько сможете, но она долго не будет с вами.
Мне было тогда одиннадцать лет, когда меня послали домой умирать, хотя они прямо этого и не сказали. Прощаясь, я сказала врачу:
- В один день меня исцелит Господь, и тогда я буду сильная и здоровая.
У меня была крепкая вера через рассказы и молитвы моей матери. Дома болезнь моя все прогрессировала. От боли я целыми неделями ничего не могла видеть: сделалась слепой, потеряла способность слышать, говорить. Язык во рту опух и был парализован. Я лежала целыми неделями без сознания. Ежедневно мама молилась с верой, чтобы Иисус исцелил меня. Прошли месяцы и годы с тех пор, как меня выписали из больницы, и за все это время я никого перед собой не видела, кроме матери, отца и врача. Весь мир был закрыт для меня.
В это тяжелое время я пришла к выводу, что врач может отстранить всех людей от моего одра, но он не может отстранить Иисуса, Который обещал, что Он будет со своими до скончания века. В эти тяжелые годы, когда я была отрезана от всех, я достигла большого общения с Царем Царей и Господом господствующих. В эти скучные долгие годы моей жизни я научилась больше знать Иисуса и понимать Его.
Мой друг! Иисус живет невидимо вблизи тебя. Он - твоя прекраснейшая роза на склоне горы. Стоя в тени жизни, ты только всмотрись и увидишь Иисуса!
Утром, после того, как мама меня умывала, переодевала и оставляла одну, я иногда слышала тихие шаги около своей кровати. Вначале я думала, что это возвратилась мама и ходит так тихо, что я не слышала ее прихода. Но это было не так. Одновременно с шагами слышался тихий нежный голос, который вскоре стал для меня знаком и дорог. Это был голос не матери и не отца моего, но тихий голос Иисуса, Который со мной говорил. Он звал меня по имени три раза: "Бетти, Бетти, Бетти!"
Он знает и твое имя, и где ты находишься!
Он звал меня трижды раньше, чем я могла Ему ответить:
- Да, Господи, остановись и говори со мною хотя бы немного времени. Мне скучно. И Он говорил со мною. Но одного я никогда не забуду, - это были слова: "Бетти, я люблю тебя!" Я верила этому, потому что Он говорил это часто, и от этого я была счастлива. Это был мой Иисус, Который смотрел на меня, жалкую калеку. Когда отец брал меня и держал стоя, то я была меньше четырехлетнего ребенка.
Первый узел в моем позвоночнике начинался от затылка, и так до низа было несколько узлов; мои руки были парализованы от плеча до локтей, только пальцами могла я чуть-чуть двигать; голова была опушена на грудь; пила только через трубочку, потому что не могла выпрямить голову.
Однажды, когда я была одна, услышала тихий шепот Иисуса, что Он любит меня. Я ответила:
- Иисус, помоги мне быть терпеливой, хочу быть довольной всем, так как знаю, что Ты меня любишь.
Несколько раз Он говорил:
- Дитя, Я никогда тебя не оставлю!
Помню, когда Иисус так стоял возле меня, я сказала:
- Иисус, Ты знаешь, какие сильные боли в моем позвоночнике, где находятся узлы, а врач не дает мне больше уколов опия, которые хотя бы немного успокаивают эти боли.
Иисус ответил:
- Да, я знаю. Ты тоже знаешь день, когда Я страдал на кресте. Там Я взял все болезни, страдания и грехи на Себя за весь мир!
Я верю воистину, что Иисус любит меня, искривленную калеку, так же, как Он любит теперь меня, когда я здоровая и служу Ему.
В один из тяжелых дней подошел к моей кровати папа, посмотрел на меня со слезами и сказал:
- Мое дорогое дитя! Ты не имеешь понятия о деньгах, об их цене. Я много пожертвовал для того, чтобы ты стала здоровой. Но нет никакой надежды.
Он взял носовой платок, вытер слезы, вновь посмотрел на меня и сказал:
- Я верю, что добрый Иисус возьмет тебя на небеса. И когда ты будешь уже там, тогда внимательно смотри на каждого, вновь приходящего туда, пока в один день ты увидишь своего отца, проходящего через эти жемчужные ворота. О, это не может так долго длиться!
Слушая отца, моя вера в Бога все усиливалась, а вера в людей исчезала.
В один из дней, вечером, когда заходило солнце, у меня случился такой приступ, что от боли я потеряла сознание и осталась так на несколько часов. Прошло три дня. Сознание вернулось затуманенное, но пульс и дыхание были так слабы, что моя мама от испуга привела врача, как узнала я после. Он осмотрел меня и сказал ей: "Теперь конец. Бетти не придет больше в сознание".
И так я без сознания пролежала несколько дней. У моей постели дежурили по очереди, чтобы я не была одна.
На пятое утро, когда я открыла глаза, увидела над собой склоненное лицо моей матери и почувствовала ее руку на моей голове. Боли, как нож, резали позвоночник, внутренности мои горели жарким огнем. Мама спросила меня:
- Бетти, узнаешь ли ты меня, я твоя мама?
Я не могла говорить, но слегка ей улыбнулась. Мама подняла обе руки к небу, стала благодарить Бога, что Он услышал ее молитву и возвратил ей меня. И, слушая маму, я подумала: "Что было бы лучше: быть здесь, у матери и отца, или пойти на небо? Прошу, возьми меня туда!" - Когда я так молилась, почувствовала, как холод овладел моим телом. В детстве я всегда боялась тьмы. Так и тогда я начала плакать: где мой папа? Я хочу к нему. Где я нахожусь? Что со мной?
Мой друг! Будет в твоей жизни так, что ни твой отец, ни твоя мать больше не смогут идти с тобою. Когда я была во тьме, то увидела узкую длинную тропинку, по которой шла. Я испугалась и закричала: "Где я нахожусь?" На мой крик, как бы издалека, услышала свой собственный голос: "Если я пойду и долиной смертной тени, то не убоюсь зла, потому что Ты со мною!" Помню, что это была долина смерти. Я теперь шла через нее все ближе к Иисусу. Когда прошла через узкую долину, вдруг стало светло, и я ощутила, как могучая и сильная рука охватила меня. Хотя я и не видела "владельца" руки, но узнала, что это была та рука, на которой был шрам от гвоздя. Он спас мою душу, я не боялась больше. Я была счастлива идти домой с Иисусом. Издалека услышала красивую дивную музыку, которую никогда раньше не слышала. Мы спешили, и когда уже приближались к одной широкой реке, которая отделила нас от чудной страны берегом, я смотрела на этот берег. Там была красивая зеленая трава и разноцветные цветы. Я видела реку жизни, которая текла от престола Бога. Там были толпы народа, которые омыты в крови Агнца. Я смотрела на них и ни у кого не было узлов на спине и искаженного от боли лица, и я подумала: через несколько минут и я буду соединена с этой небесной группой! И в тот момент, когда я перейду реку, стану прямая и сильная. Я очень хотела перейти реку, зная, что Иисус рядом со мной. И как раз тогда, во время этих мечтаний, услышала опять голос Иисуса, к которому и обратила все свое внимание. Очень ласково и нежно Иисус сказал:
- Нет, Бетти, тебе еще не время перейти эту реку. Иди обратно, чтобы исполнилось то, что Я сказал тебе девять лет назад. Возвращайся и будешь исцелена в следующую осень.
Когда я услышала Иисуса, так говорившего, то была сильно опечалена и разочарована и сказала в слезах:
- Я не знаю ни одного здорового дня в своей жизни. Теперь же, когда я так близко к счастью и здоровью, почему же Ты не пускаешь меня, Иисус? Я каюсь, прости! (ибо я устыдилась пред Ним), Твой путь лучше моего, и я иду обратно на землю.
Потом я стала постепенно приходить в сознание. Неделями и месяцами после этого не могла разговаривать. Узлы на спине становились все больше. Однажды я слышала, как мама заботливо сказала отцу:
- Смотри, эти узлы такие крепкие и все увеличиваются. У нее, бедненькой, наверное, сильные боли.
Я не смогла сказать, как сильно страдала. Слова у меня не выходили; я кусала губы, чтобы не кричать и чтобы мама хоть немного могла ночью поспать. Слух быстро распространялся по деревне, что девочка-калека Бакстер умирает, поэтому верующие друзья, а также и другие приходили прощаться со мной. Большую часть времени я лежала без сознания, а когда приходила в себя, то чувствовала на своей голове руки, гладившие меня. Я никогда не теряла надежды на выздоровление; не могла говорить, но твердо знала, что когда придет осень, тогда Иисус исцелит меня.
Однажды, когда я способна была говорить, спросила у мамы:
- Мама, какое сегодня число и меряц? Мама ответила:
- 14-е августа.
Мой отец пришел ко мне во время обеда, и я спросила:
- Где большой стул? Посади меня туда между подушками.
Мое положение на стуле было такое: голова опиралась на колени, руки свисали с обоих сторон стула. Я еще попросила отца, чтоб он закрыл дверь, когда уйдет и сказал маме, чтобы она не приходила так скоро, мне хочется побыть одной. Я еще слышала, как отец плакал, когда уходил, но он ничего не спрашивал у меня. Он знал, что я хочу быть наедине с Иисусом, своим Царем.
Мой друг, хочу тебе сказать, что ты можешь во всякое время встретиться с Иисусом, когда только пожелаешь: днем или ночью. Он всегда готов тебя слушать.
Когда я услышала, что отец закрыл дверь, начала тихо молиться. Я не сумела молиться красивыми словами, но изливала свое сердце Ему. Я так молилась:
- Господи! Ты помнишь, несколько месяцев тому назад, когда я почти была на небе, Ты не пустил меня туда. Тогда Ты, Иисус, обещал, что если я пойду обратно, Ты исцелишь меня осенью. Я спрашивала сегодня у мамы утром, какой месяц и какое число сегодня. Она сказала, что 14-е августа. Иисус, я знаю, что еще не осень, еще жарко. Но, Господь, я прошу, может, Ты сможешь считать в этом году август месяц уже осенью? Приди и исцели меня! Мои боли невыносимы. Страдая уже долгие годы, я больше терпеть не могу. Я прошу, Иисус, считай это время осенью и исцели меня!
Я прислушалась. Небо молчало, но я не переставала молиться. "Может быть, я молилась иначе, чем другие?" - подумала я и снова начала молиться:
- Теперь, Иисус, я обещаю Тебе, что буду свидетельствовать каждый вечер, пока мне исполнится девяносто лет, если Ты только придешь и исцелишь меня. Еще больше обещаю Тебе: когда мои руки и ноги станут крепкими и тело нормальным, то я отдам всю свою жизнь полностью Тебе. Моя жизнь уже не будет жизнью Бетти Бакстер, а будет принадлежать Тебе, Иисус, одному.
Прислушалась опять... И в этот раз я услышала в ответ голос Иисуса, говорящего:
- Я исцелю тебя 24 августа, в воскресенье, после обеда, в три часа.
Дрожь от радости прошла по моему телу и пронизала мою душу: Бог сказал мне день и час. Он знает все! Первая мысль, которая промелькнула в моей голове" была следующая: как мама будет рада, когда я ей скажу день и час моего исцеления! Но Иисус сказал мне тогда: "Не говори об этом никому раньше, чем придет это время". Трудно мне было скрывать это от мамы. Я обычно говорила ей все, но боялась Бога и хотела исполнить Его повеление. Я не поддавалась болям ни в спине, ни в сердце. 24-е августа будет скоро, тогда я избавлюсь от всего этого.
Однажды, сидя на стуле, я услышала, как дверь отворилась и вошла мама. Она подошла ко мне, встала передо мной и пристально смотрела мне в глаза, лицо. О, как я хотела ей сказать, что обещал мне Иисус. Труднее всего было для меня скрыть это от матери. Лицо мамы сегодня было какое-то необычное: молодое и красивое. Видно, случилось что-то особенное. Я подумала: мама кажется мне красивее сегодня, потому что я знаю тайну, что получу исцеление.
17-го августа, в воскресенье, после обеда я опять посмотрела на нее. Но лицо ее воистину было какое-то новое. В ее глазах был чудный свет, на лице радостная улыбка. Она взяла мою голову, убрала волосы со лба и сказала: "Знаешь ли ты, дорогая, когда Иисус придет исцелить тебя?"
Я спросила: "Когда?"
Мама, улыбаясь, сказала: "24-го августа, в воскресенье, после обеда, в три часа".
Я воскликнула от радости. Она услышала голос Иисуса, Который стал с нею говорить:
- Я услышал твои молитвы и воздам тебе по твоей вере. Я приду и исцелю Бетти 24-го августа, в воскресенье, в три часа после обеда. Она об этом тоже знает.
Когда мама вошла в комнату ко мне, она знала, что мне Бог сказал день и час моего исцеления. Я сказала маме:
- Я никогда не одевалась в платье, никогда у меня не было обуви на ногах, я носила спальное белье все эти годы. Теперь, мама, когда Иисус меня исцелит в воскресенье, я хочу в тот же день пойти в церковь. Магазины ведь закрыты по воскресеньям. Мама, если ты твердо веришь, не пойдешь ли ты сегодня после обеда в магазин и не купишь ли мне одежду? Сделаешь ли ты это, мама?
Мама показала свою веру на деле, так как воскресенье было близко, когда я должна была стать здоровой.
- Я непременно пойду и куплю тебе одежду, которую ты оденешь в воскресенье, - сказала она уверенно.
Когда она собралась идти в магазин, ее встретил отец и спросил:
- Куда ты идешь?
- Я пойду и куплю новое платье и туфли для Бетти, - ответила мать.
- Слушай, мать, я знаю, что нам придется купить платье на случай смерти Бетти, но не надо об этом заранее думать и беспокоиться, - сказал отец.
- О, нет! Бетти получила ответ от Иисуса, что она получит исцеление 24-го августа. И мне тоже эта весть дана. Я пойду, куплю новую одежду! - ответила мать.
Когда мама вернулась и показала новое платье, то оно мне показалось красивее всех, какие я когда-либо видела. Туфли были из красной кожи, пальто простое и легкое. Моя радость была велика.
- Мама, как ты думаешь, хорошо ли я буду выглядеть в этом красивом синем платье и новых туфлях, когда буду прямая? - часто спрашивала я.
Каждому, кто приходил меня посещать, я просила показать свою одежду. Они смотрели на эту одежду, потом на маму и на меня с удивлением, так как это для них было странным, а я твердо верила, что буду носить их по воскресным дням в Церковь. Многие люди говорят: "Когда своими глазами увижу чудо от Бога, тогда поверю". Но, друг, когда ты не веришь раньше, тогда ты и потом найдешь какое-либо оправдание не верить, когда это чудо совершится. Так было и с одной нашей соседкой. Я ей сказала:
- Если ты хочешь видеть меня прямой и стоящей, то приходи к нам 24-го августа в три часа после обеда, когда Иисус придет исцелять меня.
Соседка посмотрела на меня и сказала:
- В день, когда я увижу тебя прямой и стоящей, я не только уверую, но приду в вашу общину.
Но до сего дня она еще на пути своих любимых грехов.
Наступила суббота 23 августа. Кровать матери была в моей комнате, чтобы она могла мне помочь, когда будет это нужно. В этот вечер, когда она поправила мою кровать, умыла меня, я сразу же заснула. Проснулась я в полночь... Луна освещала мои ноги... Я услышала шепот и подумала, что пришел папа и говорит с мамой, но когда я осмотрелась, то увидела маму, стоящую на коленях, в свете луны. Ее руки были подняты к небу и слезы текли по ее щекам, когда она молилась:
- Господь Бог! Я старалась быть хорошей матерью для Бетти, учила ее познавать Тебя и никогда не была далеко от нее. Если Ты исцелишь ее, тогда я отпущу ее всюду, куда Ты хочешь, было бы это через бурное море, за то, что Ты придешь завтра и сделаешь то, что никто другой не сможет. Она - Твоя, и завтра тот день, когда она будет здоровой, не правда ли, дорогой Иисус?
Я снова уснула и не могла бодрствовать и молиться, но это сделала за меня моя мама.
Наступило утро воскресенья. Отец проводил моих братьев и сестер в Воскресную школу и с сокрушенным сердцем молился за меня. Мама позвала некоторых верующих друзей к 2 часам 30 минутам, но они пришли уже к двум. Они сказали:
- Сестра Бакстер, мы пришли раньше, так как совершится что-то великое, и мы хотим в молитве быть с вами в этот знаменательный день.
Пресвитер тоже был приглашен, но к этому времени он должен был уехать в город и просил позвонить по телефону, когда я выздоровею. Мама подошла ко мне, и я спросила:
- Сколько времени? Она ответила:
- Осталось еще 15 минут и тогда придет Иисус. Я сказала:
- Мама, неси меня в большую комнату на большой стул, посади между подушками. - Я видела людей на коленях вокруг моего стула, видела моего маленького четырехлетнего брата, с которым мы были одинакового роста. Он посмотрел на меня и сказал:
- Сестра, еще немного и ты будешь выше меня!
- Без 10-ти минут три часа, - сказала мама, - что ты хотела бы, Бетти?
- Мама, начинай молиться, хочу быть в молитве, когда придет Иисус. Я слышала голос матери в молитве, чтобы Иисус сдержал Свое слово и пришел исцелить меня.
Когда пришел Иисус, я не помню. Я не была в состоянии обморока, но вся как-то потерялась в Духе Божием и погрузилась в море милостей. Я видела в Духе перед собой два ряда деревьев, прямых и длинных. Когда на них смотрела, то увидела среди них одно дерево искривленное так, что верхушка его касалась земли. Я удивилась: отчего это дерево совсем кривое? И вдруг увидела Иисуса. Он прошел между рядами деревьев. Мое сердце дрожало от радости, как всегда, когда я видела Его. Иисус прошел ряд деревьев и остановился возле искривленного, посмотрев на него. И я смотрела на Него, сдерживая дыхание: что Он теперь будет делать? Иисус, отведя взор от дерева, посмотрел на меня, улыбаясь, положил руку на искривленное дерево, и я услышала треск, и дерево стало прямым, как и все остальные деревья. Я сказала себе: "Это я". Когда Иисус коснется моего тела, тогда мои кости затрещат, и я стану прямая и здоровая. После этого слышала шум ветра, как-будто перед бурей. Я хотела спросить, слышат ли бурю другие, но почему-то не могла. Он пришел! Я знала, что, наконец, Он пришел! И ветер, и все во мне умолкло, и я ожидала, сидя на стуле, бедная искривленная калека. В моей душе была большая жажда встретиться с Ним. Я видела большой круг белого облачка. То было не видение, но то был и не сон. Я видела Иисуса, Он пришел ко мне и я смотрела в Его лицо. В глазах Иисуса было что-то прекрасное, чего я не могу передать. Его взгляд был такой ласковый. Он был высокий, одетый в белоснежные одежды. Его волосы, светло-коричневые, с прямым пробором, легкие локоны падали на Его плечи, но никогда мне не забыть Его взгляда, в котором было так много нежности и сочувствия. И я, вспоминая Его, никогда не устану о Нем все снова и снова свидетельствовать. Иисус пришел ко мне с протянутыми руками, и я видела глубокие раны на Его руках. Чем ближе Он ко мне подходил, тем счастливее я себя чувствовала. В Его присутствии я чувствовала себя маленьким прахом. Когда Он смотрела в мои глаза, тогда я больше ничего не боялась. Он ведь был мой Иисус! Иисус пришел и стоял около моего стула. Часть Его одеяния падала на мой стул, и я думала: если бы мои руки могли подняться, тогда я могла бы коснуться подола Его одежды. Он понял меня, нагнулся, чтобы посмотреть мне в лицо, и нежно сказал:
- Бетти, ты была терпеливая, хорошая, милая. Я пришел к тебе, чтобы принести тебе мое здоровье, счастье, радость. - И с этими словами Он протянул Свою руку. Я почувствовала, как Он положил Свою руку на мою спину, где были узлы. Первый раз в жизни я ощутила особое чувство теплоты, которое прошло через мою спину. Две руки взяли мое сердце и гладили его, я сразу смогла свободно и глубоко дышать. Две руки легли на мой живот, и мои внутренности стали здоровыми, я не нуждалась больше в новой почке. Иисус исцелил все. Небывалое, теплое, светлое чувство проходило через мои внутренности. Тогда я посмотрела на Иисуса: исцелил ли Он мой позвоночник? Иисус понял мои думы. И тут же я ощутила теплую силу Его рук, когда Он положил руку на узлы моего позвоночника, и как бы электрический ток прошел через мою спину. Момент - и я стала прямая, точно такая же, какой вы видите меня сегодня за кафедрой. Врач врачей исцелил меня за 10 секунд, меня, которую врачи считали безнадежной. Вы, может быть, спросите, как я себя чувствовала, когда вскочила со стула? Я не могу это выразить словами. Кто сам никогда не был несчастным калекой и больным, не сможет понять этого волнения!
Я подбежала к маме и спросила:
- Мама, пощупай, исчезли ли те узлы? Она пощупала мою спину и сказала:
- Да, их нет. Я слышала треск в твоих костях, Бетти, ты совсем здоровая. Благодари Господа за такое чудо!
Я повернулась и посмотрела на стул, который был пуст. Слезы радости текли по моим щекам. Так легко было без болей! Я знала, что я высокая и прямая. Подняла свои руки - в них была жизнь, паралича больше не существовало. Сквозь слезы я видела маленького брата, который стоял возле моего стула, и слезы капали на его щечки, он тихо сказал:
- Я видел, как Бетти прыгнула со стула, я видел, как Иисус исцелил сестричку!
Я взяла этот стул, подняла его над головой и сказала:
- Смотри, что сделал мой Господь, Которому я служу! - И вдруг за спиной братика я увидела Иисуса, Которого никто, кроме меня не видел. Он осмотрел меня с головы до ног и затем ласково сказал:
- Помни, Бетти, каждый день смотри на облако и будь готова, в следующий раз увидишь ты Меня вновь, пришедшего на облаках. Тогда Я тебя не оставлю здесь, а возьму с Собой. Тогда ты будешь со Мною навеки!
Да, Он придет вновь! У меня часто спрашивают: не устаю ли я все снова и снова свидетельствовать об этом?
Я не устаю. Каждый раз, когда я об этом говорю, чувствую Его дивную руку над всем моим существом.
В тот же вечер я свидетельствовала в церкви о том, что сделал со мной Иисус. Так началось свидетельство об этом чуде, которое Иисус совершил со мной. Везде, куда меня приглашали, я носила то красивое платье до тех пор, пока не протерлось оно о края кафедры. Теперь моя мама положила платье на дно сундука, как дорогую память.
Так закончила Бетти свое свидетельство.
Я видела Бетти своими глазами, когда она свидетельствовала об этом чудном исцелении на собрании. Там слушало ее бесчисленное множество людей, и едва ли у кого были глаза без слез. В громадном зале был слышен шум плача и хвалы Богу. Бетти Бакстер, теперь она Бетти Рейнт, сейчас около тридцати лет, она замужем за молодым проповедником и мать одного сына. Вся ее жизнь и жизнь семьи - для славы Господа.
Я пережила благословение, когда записала ее свидетельство. На коленях благодарила Господа и молилась, чтобы ее свидетельство стало благословением каждому брату и сестре, которые прочтут это. Да благословит Господь это свидетельство.

г. Хельми-Камск. 1951 г.

Мэри Джонс

Мэри Джонс была единственным ребенком почтенного ткача, который жил в низенькой избушке в деревне Лангфихангель, в Валлисе. Яков Джонс и его жена были простые верные христиане, и с самого нежного возраста Мэри узнала, сидя на коленях своей матери, многие библейские рассказы, которые очаровывали ее. Несмотря на свою молодость, она также охотно посещала вместе с родителями церковь и религиозные собрания, где можно было слышать объяснение Священного Писания. В то время далеко не в каждом доме в Валлисе можно было найти Библию. Даже и зажиточные люди с трудом могли ее достать, потому что тогда еще мало было Библий на валлийском языке.
Трогательно было видеть, с каким рвением пользовалась маленькая Мэри каждым случаем, чтобы побольше узнать из Библии.
- Мама, - сказала она однажды по возвращении из одного собрания, - почему у нас в доме нет Библии?
- Потому что Библии очень редки, дитя мое, и потому что мы слишком бедны, чтобы купить ее. Ремесло ткача очень почетное, но оно мало приносит барыша. Мы счастливы уже тогда, когда у нас есть деньги на пропитание. Это правда, дитя мое, что очень важно иметь Библию, но еще важнее исполнять то, что нам уже известно из Библии. Если мы в этом верны, то наш Божественный Учитель позаботится о том, чтобы мы больше узнали о Его воле; мы же должны терпеливо ожидать этого времени.
- Ты так долго ждала, мама, что уже привыкла к этому, а мне это труднее. Каждый раз, когда я услышу какое-нибудь место из Библии, мне хочется узнать больше, чем я знаю.
Уметь читать и иметь Библию - это было заветнейшим желанием восьмилетней девочки. Но казалось невозможным, чтобы это желание когда-нибудь осуществилось. Не было ни одной школы для бедных в этой отдаленной стране, родители Мэри были слишком бедны, чтобы дать ей возможность учиться. Отец и мать были заняты своим ремеслом, и большая часть забот по домашнему хозяйству лежала на ребенке. В том возрасте, когда другие дети учат уроки или играют в куклы, рассматривают книжки с картинками, она мыла, чистила, убирала, а иногда даже ткала. Мэри кормила курей, наблюдала за яйцами, она же заботилась и о пчелах.
Когда она заканчивала самые нужные дела, то садилась зимой возле огня, а летом у двери, и зашивала платье, причем, пела старинную валлийскую мелодию или повторяла изречения из Библии, которые она своей детской памятью быстро схватывала и надолго удерживала.
Два года прошли без того, чтобы предвиделась малейшая возможность к осуществлению заветного желания ребенка.
Но вот однажды вечером Яков вернулся из деревни Абергинальвин, отстоящей на четверть часа ходьбы от их жилища, куда он ходил продать холст, сотканный за последние месяцы. Он ходил почти весь день, но не казался утомленным. Радость сияла в его глазах; с улыбкой на устах вошел он в комнату и сел на свое обычное место у огня.
Мэри, острый взгляд которой всегда замечал малейшую перемену в чертах лица отца, поспешила к нему навстречу и с любопытством смотрела на отца.
- Что такое, папа? - спросила она, и ее чудные глубокие глаза как бы старались читать по глазам. - Ты, наверное, хочешь нам сообщить что-нибудь приятное?
- Ах ты, маленькая прозорливица, - сказал отец, смеясь и сажая свою дочурку к себе на колени, - подумаешь, как умна, что догадывается наперед, что отец хочет сказать.
- Это меня касается? - спросила Мэри, поглаживая ручкой лицо отца.
- Да, это касается тебя, моя дочурка, и твоей мамы, и меня.
- Что бы это могло быть? - спросила она тихим голосом.
- Что же это такое? - спросила г-жа Джонс.
- Ладно, что ты скажешь, милая женушка, если наша дочка сделается ученой особой, которая будет уметь читать, писать, считать, и еще знать разные другие вещи, которых ее родители никогда не знали?
- Ах, папа!
- Сколько раз мы еще услышим этот возглас: "Ах, папа!" - сказал он, смеясь. - Я подумал, что ты будешь довольна, а, может быть, я ошибся?
- Довольна ли я, папа? Ах, да, очень довольна, потому что я, наконец, могу изучить Библию. Но, - прошептала она, - может быть, маме нельзя будет обойтись без меня?
- Обойтись без тебя? - сказала г-жа Джонс. - Да, дитя мое, я обойдусь. Конечно, мне будет трудно одной все делать без моей правой руки, но для твоего блага, моя милая дочка, я бы еще больше на себя взяла.
- Милая, хорошая мамочка! - воскликнула Мэри, обнимая мать и покрывая ее поцелуями. - Но я не хочу, чтобы ты слишком много работала и утомлялась. Я буду на час или два раньше вставать и все делать за тебя, что только могу, прежде чем идти в школу.
Девочка вернулась к своей работе, а сердечко ее прыгало от радости. Спустя три недели состоялось открытие школы. Так как Мэри очень желала учиться, то ученье доставляло ей много радости. То, что другие с трудом заучивали, ей давалось легко; она прикладывала столько старания и внимания, что шла впереди класса и очень быстро научилась читать и писать.
По мере того, как развивался ее ум, сердце и практический смысл так же не отставали. Госпожа Джонс не могла пожаловаться, чтобы ее хозяйство страдало от учения дочери. Девочка рано вставала, все делала до завтрака и потом еще помогала своей матери по возвращении из школы, а себе оставляла только необходимое время для приготовления уроков на следующий день.
В школе она всех любила, благодаря своему хорошему характеру и рвению. Она готова была всем прийти на помощь; ни одна школьница не могла превзойти ее в усердии.
Открытие Воскресной школы также не задержалось. Мэри и там заняла место с первого же дня проявила интерес к обучению, желание скорей многому научиться.
Однажды вечером, после собрания, в ту минуту, когда г-жа Ивенс, хозяйка фермы в деревне Аберги-нольвине, хорошая знакомая семьи Джонс, собиралась уходить, почувствовала, как чья-то рука легла на ее руку и услышала хорошо знакомый голос, который говорил:
- Извините, пожалуйста, госпожа Ивенс, могу я вас о чем-то попросить?
- Конечно, моя милая, а что тебе надо?
- Помните, два года тому назад вы были так добры, что обещали мне позволить прийти к вам на ферму, чтобы почитать из вашей Библии?
- Помню отлично. А разве ты уже можешь читать?
- Да, могу и хожу также в Воскресную школу, где мне задают уроки. И если вы мне позволите раз в неделю, хотя бы в субботу, когда я посвободнее, приходить к вам на ферму, то я буду вам очень благодарна.
- Не за что, моя милая, приходи, когда хочешь, буду ждать в субботу.
В следующую субботу Мэри с радостным сердцем пустилась в путь. Ей нужно было идти около часу, но дорога казалась ей очень короткой. Когда она пришла, ее встретили очень приветливо.
- Обогрейся сперва, - сказала ей г-жа Ивенс, - а потом иди в гостинную читать Библию. Есть у тебя карандаш и бумага, чтобы выписывать себе что-нибудь?
- Да, спасибо, - ответила Мэри.
Несколько минут она погрелась у огня, а потом ее провели в гостинную, где она увидела лежащее на столе сокровище.
Вся дрожа от волнения и радости, Мэри первый раз в жизни очутилась наедине с Библией. Она медленно раскрыла пятую главу Евангелия от Иоанна, и ее глаза упали на стих 39: "Исследуйте Писания: ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную. А они свидетельствуют о Мне".
- Да, - воскликнула девочка, - я буду послушна. Я буду искать и исследовать Писание как только могу. Ах, если бы у меня была моя собственная Библия!
Приготовив урок к следующему дню, Мэри простилась с гостеприимными хозяевами и направилась домой: сердце ее было наполнено одной мыслью: надо мне иметь свою Библию.
- Да, - повторила она громко, - я должна ее добыть, хотя бы даже мне пришлось в течение десяти лет собирать по одному пфенингу.
Настало Рождество, а с ним вместе и каникулы для Мэри и ее подруг. Только девчушка сожалела о таком перерыве.
Не оставляя своей работы по хозяйству, она нашла возможность время от времени помогать соседям, чтобы таким образом заработать несколько пфе-нингов. У этого бедного народа были в употреблении только медные деньги, но где нужно было присмотреть за ребенком, пока мать стирала, где набрать сухих щепок и сучьев, где заштопать старую одежду для какой-нибудь бедной матери, которая была перегружена работой, потому была счастлива заплатить несколько копеек за починку. Каждая копейка откладывалась в копилку, которую сделал отец. Эта копилка стояла на подоконнике, но так, чтобы Мэри сама могла ее достать, и каждый раз, когда она опускала в нее несколько копеек, сердце наполнялось радостью; она рассчитывала, сколько нужно еще, чтобы все эти копейки составили сумму, необходимую для покупки Библии.
В это время г-жа Ивенс, которая знала о желании Мэри решила прийти ей на помощь, подарив одного петуха и двух куриц. Бедная девочка не находила слов, чтобы выразить свою благодарность и радость.
- Дорогое дитя мое, - сказала ей г-жа Ивенс, - я хочу помочь тебе приобрести Библию, потому что люблю тебя и счастлива, когда могу тебя порадовать. Когда мои курочки начнут весной нестись, ты можешь продавать яйца, которые будут твоей собственностью, тогда ты заработаешь деньги, и уж я знаю, на что ты их употребишь, - прибавила она, улыбаясь.
Однако первая серебряная монетка попала в копилку прежде, нежели куры начали нестись. Об этом маленьком заработке мы непременно должны рассказать.
Однажды вечером Мэри возвращалась из соседней деревни, куда ее послал отец, и вдруг наступила на что-то твердое, лежащее на дороге. Нагнувшись, она подняла большой кожаный кошелек. Пока она себя спрашивала, кому бы могло принадлежать это сокровище, подошел человек, который медленно двигался и, казалось, что-то искал. Это был шурин г-жи Ивенс, фермер Грезос.
- Здравствуй, Мэри, - сказал он, - возвращаясь с рынка, я потерял свой кошелек и...
- Вот кошелек! - воскликнула девочка, - я как раз нашла его: не ваш ли это?
- Да, мой, милая девочка, и я тебе очень благодарен. Но подожди, - прибавил он, видя, что Мэри хочет продолжать свой путь, - я должен тебе дать маленькую безделицу в награду или, вернее сказать, в благодарность.
Он подал Мэри монету в шесть пенсов (50 пфеннигов). Осчастливленная, она побежала домой и бросила эту монету в копилку, где ей надлежало много лет лежать сохранно подле многих медяшек. Когда кончились Рождественские каникулы, Мэри возобновила занятия в школе и свои ежедневные посещения фермы, где изучала Библию и готовилась к Воскресной школе. Прошли недели, а ее касса не обогатилась ни одной копеечкой. Ей случалось по субботам возвращаться довольно поздно. И мать начинала беспокоиться, потому что Мэри шла пешком, а дорога, которая днем была вполне благоприятной, ночью становилась затруднительной и даже небезопасной, особенно зимой, когда ночь так рано наступала.
Однажды вечером Джонс и его жена сидели в ожидании Мэри. На старинных часах уже пробило восемь, никогда еще девочка не возвращалась так поздно.
- Что-то долго нет Мэри, - сказала мать, прервав молчание, - темно, как в могиле. Она очень запоздала, не случилось ли с ней чего-нибудь? - женщина встала, открыла дверь и прислушалась.
- Не волнуйся, милая жена, - сказал ей муж, - когда наша дочь делает доброе дело, то Вложивший ей это в сердце будет охранять вхождение и выход ее.
В эту минуту послышались легкие шаги, и Мэри вошла, запыхавшись от быстрой ходьбы, с глазами, сияющими радостью, которая сейчас же отразилась и на лицах ее родителей.
- Ну, дитя мое, чему ты сегодня научилась? - спросил отец. - Знаешь ли свой урок к воскресенью?
- Да, папа, и какой это чудный урок! Этот урок и г-жа Ивенс меня очень задержали.
- Как так? - спросила мать. Мы уж стали беспокоиться, что тебя так долго нет.
- Не надо было беспокоиться, милая мамочка. Бог знал, что я делаю, и Он хранит нас от всякого зла. О, папа, чем больше я читаю Библию, тем больше я хочу узнать Господа. Я не успокоюсь, пока не приобрету Библию. А пока я принесла большую часть Библии г-жи Ивенс.
- Мэри, что ты говоришь? Ты не могла этого сделать! - воскликнула г-жа Джонс с испугом.
- Я говорю о том, что я принесла в своей голове и в сердце, милая мама, - сказала девочка тихим голосом.
- Какая же это часть? - спросил отец.
- Седьмая глава Евангелия от Матфея. Урок был задан до двенадцатого стиха, но он был так легок и прекрасен, что я не остановилась на этом и выучила всю главу. Если вы хотите, я вам скажу ее.
Отец остановил свой станок и сел в углу у очага, мать взяла свое вязанье, а Мэри, которая сидела на стуле, рассказала всю главу от начала до конца, не запинаясь и таким тоном, который показывал, как хорошо она понимала и ценила то, что говорила.
- Милая жена, - сказал Джонс своей супруге, когда девочка пошла спать, - наша дочь не умрет, не совершив чего-либо великого для Господа. Когда она произнесла стих Мф. 7:7 "Просите и дастся вам", я видел, как блестели ее глаза, как пылали ее щеки, и я понял, что она приобрела из Библии. Я уверен, что она больше молится о приобретении собственной Библии, чем мы предполагаем, и когда-нибудь она будет услышана. Да, у нашей девочки будет своя Библия.
Прошло шесть лет с тех пор, как Мэри Джонс положила первый пфенйнг в свою копилку, шесть лет работы, настойчивости и терпеливого ожидания, и вот однажды в субботу вечером, возвращаясь с фермы, молодая девушка бросилась к своим родителям с такою радостью, которую она едва могла сдержать:
- Мама, папа! - воскликнула она. - Посмотрите! Госпожа Ивенс сосчитала, что она мне должна. Оказалось гораздо больше, чем я ожидала, и теперь у меня довольно денег, чтобы купить Библию... Я так счастлива, что мне просто не верится.
Отец оставил свою работу и протянул обе руки к дочери, говоря:
- Да, слава Богу! Это Он вложил тебе в сердце это желание. Он же дал тебе терпение и мужество работать до тех пор, пока не осуществится твое сердечное желание, - он ласково положил свою руку на голову дочери и проговорил тихонько, - и ты будешь благословенна.
- Но скажи мне, дорогой папа, - продолжала она после минутного молчания, - где я могу купить Библию? Ни здесь, ни в Абертнальвине их нет.
- Право, не знаю, Мэри, но это тебе скажет наш пастор. Ты можешь пойти к нему завтра утром и спросить.
На другое утро Мэри действительно отправилась к пастору и задала ему этот вопрос. Ведь он имел для нее такое огромное значение. Пастор ответил, что нигде нельзя найти Библию в переводе на валлийское наречие, кроме, как в Бале у пастора Чарльса. Он прибавил еще к этому, что все Библии, приобретенные г-ном Чарльсом в Лондоне, могут быть уже проданы или обещаны.
Это было совсем не утешительно, и Мэри вернулась домой в огорчении, но ее надежда все-таки не исчезла. Она хотела пойти в Балу и узнать, нет ли у г-на Чарльса еще одной Библии для нее?
Расстояние, отделявшее ее от этого города, было очень большое, ей предстояло идти почти девять миль, а дороги она не знала. Никогда не видела она г-на Чарльса, известность которого даже немного пугала ее. Но все препятствия не поколебали ее твердого решения.
Родители сперва не хотели пускать дочь одну пешком в такой далекий путь, но потом уступили ее просьбам.
Это было весною 1800 года. День обещал быть прекрасным. Рано, с рассветом встала Мэри с необычной серьезностью. Разве это не был для девушки, давно желанный и долгожданный день? Она положила в дорожный мешок свою единственную пару башмаков (слишком дорогих, чтобы идти в них девять миль), которые собиралась надеть только при входе в город.
Несмотря на ранний час, родители уже встали, они хотели вместе с нею позавтракать и поручить ее Божьему попечению.
Подкрепленная и ободренная таким образом, Мэри обняла своих родителей и вышла из дому с первыми лучами солнца. Ее босые ноги легко ступали по земле. С поднятой головой, блестящими глазами, свежими красками здоровья на загорелых щеках шла она все дальше, радостно улыбаясь окружавшим ее картинам прекрасного весеннего утра. Никогда еще все вокруг не казалось таким прекрасным. Старый холм, казалось, посылал свое благоволение, солнце ей улыбалось, и белочка, поспешно взбиравшаяся на дерево, приостановилась на минуточку и посмотрела на нее, как бы говоря: "Доброе утро, Мэри, доброго пути!"
К полудню наша путешественница остановилась, чтобы присесть немножко, подкрепиться пищей, которую мать положила в мешок, потом, после получасового отдыха, опять пустилась в путь.
Дорога была пыльная, солнце сильно жгло. Но мужественная девушка бодро шла своей дорогой и не обращала внимания на то, что ее ноги были изранены, голова горела и чувствовалась усталость. Путь продолжался без перерыва, если не считать того, что один добрый крестьянин предложил ей выпить молока.
По прибытии в Балу Мэри отправилась в указанный пастором дом Давида Эдвардса, весьма одаренного методистского проповедника. Он принял ее очень сердечно, спросил о причине долгого путешествия и сказал, что теперь время уж слишком позднее, чтобы видеть г-на Чарльса. Нельзя было идти с ним говорить, потому что он имеет обыкновение очень рано вставать.
- Но, - прибавил добрый человек, видя разочарование на лице своей собеседницы, - ты останешься здесь на эту ночь, а завтра утром мы вместе пойдем к г-ну Чарльсу, как только увидим свет в его рабочей комнате. Ты успеешь изложить ему свое желание и до наступления ночи вернешься домой.
Мэри с радостью приняла предложенное ей гостеприимство. После скромного ужина ее отвели в комнату, где она должна была провести ночь. Сказав одну главу из Библии, она помолилась, потом легла в постель, утомленная телом и душой, но с уверенностью, что Тот, Который вел ее до сих пор, исполнит также и горячее желание ее сердца. Ее глубокий сон ничем не прерывался. Приветливый хозяин постучал в дверь при первом появлении солнечных лучей.
- Вставай, дитя мое, г-дин Чарльс, должно быть, уже за работой, вставай!
Мэри вскочила с постели и протерла глаза. Желанный миг, которого она так долго ждала, наконец, настал. Сердце ее сильно билось, пока она одевалась. Она села на постель, повторила 22-й псалом и пока повторяла, почувствовала себя действительно под защитой Пастыря, Который преисполнен любви к ней. Когда Мэри была готова, она отправилась вместе с Давидом Эдвардсом к дому пастора.
- У него в комнате свет, - сказал добрый проповедник. - Наш пастор уже за работой. Едва ли есть подобный ему. Мир был бы лучше, если бы больше было таких людей, как он.
Мэри не отвечала, она дрожала от возбуждения, кода г-н Эдварде постучал в дверь. Ответа не последовало, но послышались шаги в комнате, дверь отворилась и перед ним стоял г-н Чарльс.
- Доброе утро, мой друг Эдварде. Что привело вас сюда в такой ранний час? Войдите, войдите, - сказал он своим сердечным голосом, который все так любили.
Старый проповедник и г-н Чарльс обменялись несколькими словами, и затем он пригласил войти и Мэри.
- Ну, дитя мое, не бойся, расскажи мне твою историю и скажи, что привело тебя сюда.
Мэри, сперва с некоторой боязнью, собрав все мужество, отвечала на вопросы пастора. Она говорила о своих родителях, о своей родной деревне, о желании, которое у нее было с самого детства - иметь Библию; о долгих годах, когда она откладывала свои скудные заработки, чтобы купить Библию, и в заключение сказала, что теперь у нее в руках есть нужная сумма.
Г-н Чарльс задал ей несколько вопросов, чтобы узнать, как далеко простираются ее познания в Священном Писании, и был поражен ясностью ее ответов; он видел, что она изучила ту книгу, которую так любила.
Девушка рассказала о своих посещениях фермы, о том, как она, благодаря любезности фермера и его жены, могла готовиться к урокам для Воскресной школы, и как она достигла того, что многие места Священного Писания знает наизусть.
Чем больше она рассказывала, тем лучше мог понять г-н Чарльс, сколько мужества, терпения, энергии и веры нужно было, чтобы столько лет ожидать и добиваться возможности приобрести себе благословенное сокровище.
Но в то же время выражение его лица становилось все серьезнее и, обращаясь к Эдвардсу, он сказал грустным голосом:
- Мне, правда, очень жаль, что это милое дитя сделало такое длинное путешествие, чтобы купить Библию, а я не в состоянии дать ей таковую. Библии на валлийском наречии, которые я получил в прошлом году из Лондона, все проданы, а экземпляры, которые остались, обещаны друзьям, и я не смею их отдать. Просто невероятно, что общество, которое до сих пор присылало Библии для Валлиса, теперь отказывается их печатать; я не знаю, что мне в будущем и делать.
До сих пор большие глаза Мэри, полные надежды и упования, были устремлены на пастора, но пока он говорил с пастором Эдвардсом, она заметила его грустное выражение и сейчас же догадалась, что заключалось в его словах, хотя и не могла их понять. Комната, где она находилась, как будто сразу потемнела и, опустившись на стул, она закрыла лицо руками и разразилась громким плачем:
- Все кончено, - сказала она себе, - и все было напрасно! Молитвы, упования, работа, ожидания, сбережения в течение шести долгих лет, тяжелый путь босиком - все оказалось ненужным как раз в ту минуту, когда я думала, что уже вступаю во владение так долго ожидаемого сокровища. Все кончено! Все кончено! Все напрасно! - и ее бедная маленькая головка склонялась все ниже и ниже, и руки уже не могли скрыть лившихся по щекам слез. В течение нескольких минут только рыдания бедной девушки нарушали тишину, но эти рыдания были для доброго г-на Чарльса понятной и захватывающей проповедью. Наконец, он поднялся, положил руку на склоненную голову девушки и сказал взволнованным голосом:
- Я вижу, милое дитя мое, что ты должна иметь Библию, как бы мне ни было трудно достать ее для тебя, мне невозможно тебе отказать.
Внезапный переворот, который произвели на Мэри эти слова, был так силен, что она не могла говорить. Но девушка подняла на пастора глаза, полные в одно и то же время и слез, и радости. В них отразились и величайшее счастье, и живейшая благодарность. У почтенного пастора на глазах появились слезы. Он открыл шкаф и вынул оттуда Библию. Вновь положив руку на голову девушки, он передал ей книгу и сказал:
- Как ты счастлива получить эту Библию, милое дитя, так и я не менее счастлив дать ее тебе. Читай ее часто, думай над ней серьезно и проводи Евангельское учение в жизнь.
Пока Мэри проливала слезы радости и благодарности, г-н Чарльс сказал старому проповеднику:
- Этот вид не растрогает ли самое жестокое сердце? Эта девушка, такая молодая, такая бедная, такая понятливая, так хорошо знающая Писание, пришла пешком, чтобы получить Библию! С сегодняшнего дня я не успокоюсь, пока не найду средств, чтобы удовлетворить недостаток моей страны, которая громко взывает о Слове Божьем.
Через полчаса, позавтракавши вместе с Давидом Эдварсом, Мэри направилась домой. Небо было пасмурно, но она этого не замечала, ее сердце было полно солнечного света. И те, которые с ней встречались, удивлялись: почему она идет с таким радостным лицом? А она крепко прижимала к груди так трудно доставшуюся ей Библию.
В этот вечер Яков Джонс и его жена поджидали свою Мэри к ужину. Как-то она дошла? Достигла ли цели? Есть ли у нее Библия? Эти вопросы вертелись у озабоченных родителей, когда они прислушивались к малейшему шуму. Наконец, можно было различить легкие шаги. Дверь отворилась, и появилась Мэри, усталая, запыленная, но с, лицом сияющим счастьем.
Джонс раскрыл объятия, чтобы принять свою любимую дочь и, прижимая ее к груди, спросил:
- Все ли благополучно?
- Все благополучно, - ответила Мэри. - У меня есть моя собственная Библия. Слава Богу!
Часто случается, особенно в молодости, что какая-нибудь вещь, которой долго и с трудом добиваешься, позднее, когда ее имеешь, уже не так интересна, и ты к ней охладеваешь. Но не так было с Мэри Джонс. Библия, для приобретения которой она столько работала, молилась, плакала и ждала, становилась ей с каждым днем все дороже, и она старалась ее не только лучше изучать, но и осуществлять учение. Святые истины, которые проникали ей в сердце, были драгоценным семенем, которое, падая на добрую почву, приносило плоды, и иное сердце все больше предавалось Господу. Все легче становились ей ежедневные ее обязанности, потому что она исполняла их ради Него.
Г-н Чарльс, как мы уже говорили, был сильно захвачен этим событием. История Мэри Джонс и ее стараний, чтобы получить Библию, сильно взволновали его дух, и с тех пор он был занят мыслью: что сделать, чтобы снабдить Вал лис должным количеством Библий?
В течение зимы 1802 года он отправился в Лондон и принял участие в совещании некоторых членов Общества по распространению Священного Писания.
Приглашенный на заседание комитета, он горячо говорил о нуждах Валлиса, жаловался на недостаток Библий, который там ощущался, и рассказал историю нашей молодой приятельницы. Слушатели г-на Чарльса были глубоко взволнованы, и это волнение возросло еще более, когда один из секретарей комитета Иосиф Гуг воскликнул со вспыхнувшим воодушевлением:
- Несомненно, г-н Чарльс, должно основаться Общество по распространению Священного Писания, но если уж основывать его для Валлиса, то почему и не для всего мира?
Эта чудная мысль нашла отклик во многих сердцах. И после двух лет усердного приготовления, в марте 1804 года, было основано Британское и Иностранное Библейское Общество.
При Господнем содействии, благодаря его существованию, Библия действительно проникла во все страны, и мы с раннего возраста имеем возможность ею пользоваться. Будет ли это преувеличением, если мы скажем, что обязаны этим отчасти вере, терпению и мужеству Мэри Джонс?
Имеем ли мы сколько-нибудь ее любви к Священному Писанию и хоть часть ее стремления изучать Писание и осуществлять?
Дал бы Бог это каждому из нас!
"Радуюсь я слову Твоему, как получивший великую прибыль" (Пс.118:162)

Дар малютки

"Когда творишь милостыню, пусть твоя левая рука не знает, что делает правая" (Мф.6:3).
Вот что по этому поводу рассказывал миссионер К: "Я сидел в кабинете моего друга и готовился к вечернему собранию. Вдруг я услышал тоненький голосок: "Будьте добры, позвольте мне что-то вам дать!" Это был Генрих, маленький сын моего друга. Он тихонько пробрался в кабинет и, держа в своей правой руке маленький пакетик, в то время, как левую свою руку он старательно прятал в кармане, добавил:
- Я хочу вам что-то подарить для языческих детей! Вскрыв пакет, я нашел там десять монет.
- Кто дал тебе столько денег? Папа?
- Нет, - ответил малыш, - ни папа не знает, ни моя левая рука...
- Как так?
- Да вы же сами сегодня утром проповедовали, что дарить надо так, чтобы левая рука не знала, что делает правая... Поэтому я левую руку все время держал в кармане.
- Откуда же у тебя деньги? - спросил я, не в силах больше удержаться от смеха.
- Я продал Минко, свою собаку, которую я сильно любил... - и при воспоминании о друге слезы заволокли глаза малыша.
Когда я об этом рассказал на собрании, Господь даровал нам обильное благословение".

Ответ Тани

Однажды в школе на уроке учительница проводила беседу с учениками второго класса. Она много и долго рассказывала детям о Земле и о далеких звездах; она рассказывала также и о полетах космических кораблей с человеком на борту. При этом она сказала в заключение: "Дети! Наши космонавты поднялись высоко над землей, на высоту 300 км и долго-долго летали в космосе, но Бога не видели, потому что Его нет!"
Затем она обратилась к своей ученице, маленькой девочке, которая верила в Бога, и спросила:
- Скажи, Таня, ты теперь веришь, что Бога нет? Девочка встала и спокойно ответила:
- Я не знаю, много ли это 300 км, но твердо знаю, что только "чистые сердцем Бога узрят" (Мф.5:8).

Тайна Сузи

Маленькие девочки очень любят тайны, будучи уверены, что другие их хранят. Иная подобная тайна странствует из дома в дом под строгим секретом и, передаваемая "всему свету по секрету", она, наконец, становится общественной тайной.
Такого рода тайны у Сузи не было. Нет, она принадлежала к разряду тех девочек, которые встречаются все реже, а именно тех, которые умеют молчать. "Три четверти христианского характера состоят из сдержанности", - говорила постоянно ее бабушка, и в этом Сузи была похожа на нее. Она имела эти нужные для христианского характера три четверти. Сузи и ее три подруги: Анна Го льет, Катюша Габерманн и Мици Шаффингер составляли неразлучную компанию. Почему были они так неразлучны? Что служило невидимой спайкой, которая держала их вместе? Вот это и было тайной Сузи. Пока мы можем видеть только то, что именно не было тайной.
Неодинаковые добродетели или пороки спаяли этих девочек. В этом отношении они были очень различны. Катюша Габерманн была спокойная, легко управляемая и мягкая душа; с ней нелегко было поссориться, так как она на все отвечала "да". К Сузи она питала большое уважение, и воля Сузи была для нее законом.
Сузи обладала сильной волей и наклонностью господствовать над другими; противоречий она не выносила, но, впрочем, была хорошей девочкой, как поется в песне:

Я доброжелательна к каждому,
Лишь бы волю мою исполнил он.

В следствие ее страсти к господствованию, она часто сталкивалась с Мици Шаффингер, которая проявляла временами большое упрямство. Тогда Сузи должна была уступать, чтобы достигнуть своей цели окольным путем. И то, что между этими девочками до сих пор не произошло еще разрыва, было именно тайной Сузи. Самою неуживчивою из всей компании была Анна Гольст. Ее капризный, дерзкий и обидчивый нрав уже стоил не одной девичьей дружбы. Анна сама говорила, что ее обидчивость "вечно на страже", и даже гордилась этим. С большинством девочек своего класса Анна успела уже подружиться и перессориться. То же пророчили неугомонные девичьи язычки ее новому сердечному союзу с Сузи Лампрехт. Но, к большому удивлению всех, этого не последовало; а наоборот, Анна пристала к своей новой подруге, как репейник к плетню, так что все с любопытством спрашивали себя, как это произошло и чем все это кончится? Чем? Это было тайной Сузи. По характеру они были различны, и по своему общественному положению девочки были весьма неравны. Самой бедной была Катюша Габерман, старшая дочь вдовы, с трудом зарабатывавшей себе на хлеб стиркой.
Самой богатой была Мици Шаффингер. У ее родителей было "три дома и четыре дивана", как охотно хвасталась Мици. Она любила оказывать Катюше свое великодушие и щедрость.
Анна Гольст была дочерью почтового чиновника. В ее тщеславии отражалась чиновничья гордость родителей. Она всегда была лучше всех одета. Родители ее могли себе это позволить, т.к. она была у них единственным ребенком. Совершенно иначе обстояло дело с Катюшей, у которой было еще четверо братьев и сестер, которых она должна была в большинстве случаев нянчить, так как ее мать часто была занята стиркой у господ.
Наша Сузи была третьей дочерью честного столяра, зарабатывавшего неплохо, а две сестры ее были уже замужем.
Таков был этот союз четырех девочек. Девичья дружба часто рождается, как пена морская, - она восприимчива, но изменчива. Однако наш четвертной союз уже пережил не одну бурю, хотя ему предстояло еще многое.
Во дворе школы, на улице, на катке, в лесу, в церкви - почти повсюду они были вместе, голова с головой, смеясь, хохоча и перешептываясь. Но что за новости были у них всегда? Это - "тайна Сузи".
Она со всем справлялась. Когда Анна гордо откидывала голову и сжимала губы, тотчас же поцелуй Сузи отвращал опасность. Ее капризы Сузи не принимала всерьез, как она говорила, а если появлялся какой-нибудь щекотливый вопрос, она умела его обойти с нужным тактом. Если Мици задумывала выступать, как королева и бряцать своими деньгами (а у нее всегда были деньги), то Сузи клала мягко свою руку на плечо подруги, долго смотрела спокойно и проницательно на нее своими чудными голубыми глазами и говорила: "Мици, Мици, ведь все же мы знаем, что ты права".
Когда приходила очередь самой Сузи капризничать, то, по милости Божьей, остальные три подруги приходили в наилучшее расположение духа, и надвигающаяся гроза прогонялась громким смехом. "Ах вы, хохотуньи-голубки", - говорила тогда мать Сузи.
В этот день Сузи отмечала день своего рождения: ей минуло двенадцать лет. Понятно, что по случаю столь важного события были приглашены и верные подруги.
На час раньше, чем обыкновенно, и обеими ножками одновременно выпрыгнула Сузи в это утро из своей кровати. С громким "Ах!" очутилась она перед своим праздничным столом. Мать всегда первая вставала и последняя ложилась, а потому успела приготовить своей Сузи сюрприз. Сузи быстро умылась и оделась. Мать обняла ее и поздравила от всего сердца, горячо целуя и призывая на нее Божье благословение. После этого нужно было привести в порядок ее белокурые косы. У Сузи были длинные волосы, и мать должна была большой гребенкой тщательно расчесать их. Сузи при этом обыкновенно вскрикивала: "аи-аи", потому что была очень чувствительна к боли, но в это утро Сузи была совершенно тиха, не было слышно ни одного звука. Одевшись, она занялась праздничным столом. Все было подвергнуто тщательному осмотру. Больше всего ей понравился альбом для стихов в бархатном темно-синем переплете. Такую вещь она давно хотела иметь. Все три подруги должны будут увековечить себя в нем длинными стихами, вот что будет главной забавой. Сузи шумно ликовала.
Но тут ей пришлось торопиться в школу. Во время первого обеденного перерыва по двору школы разгуливали рука об руку эти четыре неразлучные спутницы. Сегодня больше всех говорила Сузи:
- Угадайте, угадайте только, что я в день моего рождения получила в подарок от моей милой мамы? О, что-то чудное, что-то необычное, вы себе представить не можете!
Тут начали девочки ломать себе голову, чтобы отгадать.
- Кушак?
- Нет.
- Заколка для волос?
- Нет.
- Платье?
- Нет, что-то гораздо, гораздо лучше.
- Анна Гольст стала терять терпение и дерзко сказала:
- Сузи, ты просто жестока, что нас мучишь. Я уже ничего не хочу знать.
- О, Анна, ты должна первой, первой... Ну, вот, почти что и проговорилась.
- Ну, первой съесть, - окончила фразу Катюша. Сузи громко засмеялась: "О, глупенькая, съесть это нельзя!"
- Наверное, книга! - подняла завесу тайны после некоторого раздумья Мици.
- Ах, что-то похожее, - подтвердила Сузи.
Раздался звонок. Девочки должны были вернуться в класс. Они едва дождались окончания уроков.
Слава Богу, что была среда, и послеобеденные уроки отпадали. Таким образом, девочки могли надеть лучшие свои платья и пойти к своей подруге праздновать день ее рождения:
- Это очень хитро с твоей стороны, Сузи, - говорила Мици, - что ты перенесла день своего рождения на среду.
Громкий смех раздался в ответ.
- Да, и советую тебе сделать то же, - ответила сияющая именинница, после чего стала раздавать шоколад и апельсины.
- Ну, расскажи откровенно твою тайну, - убеждала Анна Го льет, ставя на стол прекрасный букет цветов. Сузи сдернула вышитую скатерть с маленького стола и под нею оказался голубой бархатный альбом для стихов. Все девочки стали им любоваться и выразили желание тот час же вписать в него стихи.
- Нет, так нельзя, - отговаривала их Сузи, - вы должны сначала вспомнить хорошие стихи, я очень любопытна. Кто из вас найдет самые лучшие?
- Я напишу первая, - волновалась Анна Гольст.
- А я самые длинные, - хвасталась Мици Шаф-фингер.
Катюша ничего не сказала. Она сделала гримасу. Ей, видимо, что-то не нравилось. Сузи была слишком наблюдательна, чтобы это могло от нее ускользнуть. Катюша, дочь бедной вдовы, в своем коротком и не новом платьице чувствовала себя сегодня удрученной. Дома она плакала. Она, собственно говоря, не хотела вовсе идти. Короткое и старое платье было ей не в пору. Другие девочки были так хорошо одеты, но ведь у их родителей было больше денег, чем у Катюшиной матери, которая считала поведение дочери гордостью и бранила ее:
- Я не могу сделать из тебя барышню, будь довольна, что твой дядя в Берлине платит за учение, а то ты не могла бы посещать гимназию, а я ведь должна заботиться и о мальчиках, - говорила она. Катюша что-то возразила, тогда мать схватила плетку и выбила ею из девочки все праздничное настроение, после чего Катюше совсем уж не захотелось идти в гости. Но она была связана своим торжественным обещанием, а мать, зная ее, заставляла идти. О таком начале дня, отозвавшемся на спине Катюши, другие подруги не подозревали, только тонко чувствующая Сузи что-то предугадывала: именно, что Катюша чувствует себя униженной. После некоторых переговоров девочки пришли к соглашению: завтра еще собраться у Катюши Габерманн. Каждая должна была принести свой альбом, и там они хотели вписать друг другу стихи. Катюпгано лицо прояснилось.
Анна Гольст, которая при всех своих капризах могла быть и довольно любезной, села за рояль и начала играть: "Забудь свои заботы, унылое сердце", при этом она пела звонким и чистым голосом. О, как благодетельно это подействовало на Катюшу! Ей стало совершенно ясно: ее подруги не презирают ее за то, что у нее нет хорошего платья; она ожидала этого со стороны Анны, а Анна так чудно пела, а потом обняла Катюшу и поцелуем согнала с ее глаз показавшиеся слезы. "Я тебя сильно люблю", - уверяла она ее и потянула с собой кружиться по комнате. Кто ожидал бы этого от столь гордой дочери чиновника!. А между тем, это произошло самым простым образом по тому правилу, что крайности сходятся. Добрая хозяйка принесла кофе и сбитые сливки. Праздничный торт стал исчезать. Девочки без всяких шалостей были в наилучшем расположении духа. Под конец Анна сыграла еще раз, и все девочки спели: "Милостью своей великой Бог тебя хранил". Расстались они, говоря о завтрашнем своем свидании у Катюши Габерманн. Может быть, подруги и не пригласили бы самих себя к Катюше, если бы знали, что это для бедного ребенка означало. "Не будет ли мать против этого?", - спрашивала себя девочка. Г-жа Габерманн терпеть не могла "господ", она часто бранила богатых людей, хотя иногда сама не знала, за что. Но порой она все-таки гордилась тем, что ее Катюша ходит в богатые дома.
Едва Катюша ушла в гости, как г-жа Габерманн стала уже сожалеть о том, что так наказала свою дочь. Она принадлежала к тому разряду людей, которые всегда после припадка вспыльчивости имеют приступ сердечной доброты. В этом настроении духа застала Катюша свою мать, когда обратилась к ней с просьбой позволить пригласить своих подруг. Мать, совесть которой еще не была спокойна, хотела теперь загладить все, а потому охотно согласилась. Ее воспитательное искусство заключалось то в пирожном, то в плетке. Плетка еще горела на спине Катюши, а потому тем слаще показалось ей теперь пирожное. Но это была только половинная победа, Г-жа Габерманн очень много стирала в господских домах, а потому могла очень мало заботиться о чистоте и порядке в собственном доме. Она даже противилась, когда Катюше захотелось повесить новые занавески и снять со стены некоторые старые выцветшие картины с поломанными рамами.
На этот раз Катюша, заметив хорошее расположение духа матери, использовала случай с настоящей девичьей хитростью. Мать сама, правда, не пожелала ничего сделать, но дала волю своей дочери. Катюша облила весь пол водой и целый день мыла и скребла. Окна, столы, скамейки и стулья были вымыты, а под конец были подвергнуты "генеральной чистке" и маленькие братишки. Когда Катюша, наконец, окончила свою работу, то дрожала всем телом, ее ноги и руки горели, но, тем не менее, она почувствовала полное внутреннее удовлетворение: все было так чисто в чердачной комнате! Подруги могли прийти, Катюше нечего было больше стыдиться.
Все было готово. Раздался звонок. Катюша нервно вздрогнула. Она быстро встала, побежала вниз по лестнице и открыла дверь.
Сузи Ламперх, вчерашняя новорожденная, стояла перед нею с маленьким букетиком цветов и альбомом для стихов. Вскоре пришли и другие подруги. Каждая принесла свой альбом. Они долго вместе пили кофе, болтали и играли. Наступила, наконец, очередь главного дела - писания стихов в альбомы. Катюша написала Сузи на первой странице:

Зеленеющий мох растет на одинокой стене,
Счастливой судьбы, милая Сузи, желаю тебе.

Этим стихом Катюша была очень горда, потому что она считала его особенно умным. Мици выбрала себе следующий стих:

Розы, незабудки -
Славные дары.
Мици их искала,
Сузи даровала.

Анна Гольст увековечила себя следующими стихами:

Розы, тюльпаны не вечны:
Завянут, - и нет их нигде,
Пламя любви бесконечно
Живет лишь и греет везде.

После того, как все стихи были вписаны, началось обсуждение, где должно состояться следующее кофепитие. Мици Шаффингер пригласила подруг к себе на шоколад.
Дружба девочек между собою становилась все сердечнее, а мы все еще не разгадали чудесной спайки, которая соединяла их. Ну, а теперь попробуем ее найти поскорее, потому что эта спайка нам нужна и для нашей дружбы... Она не должна оставаться тайной Сузи.
В воскресной школе Сузи слыхала, что Иисус Спаситель вписал имена тех, кого Он любит, в своем сердце, чтобы просить за них у Бога. Далее слыхала она, что Спаситель имеет золотую книгу жизни, в которую Он вписывает имена своих избранных. Здесь находилась также Сузи Лампрехт. О, как она обрадовалась!
Как захотелось ей узнать, стоят ли имена ее подруг там тоже? Как могла бы она это узнать? Да, она спросит свою учительницу воскресной школы, г-жу Гааг, та должна была это знать. Г-жа Гааг полагала, что нельзя знать, находится ли имя другого в книге жизни. Это было холодной струей воды, пущенной на жгучий вопрос Сузи: записаны ли Мици, Анна и Катюша в книгу Иисуса?
По дороге ее охватила новая мысль. Как светлый луч в хаосе ее чувств, пришла ей вдруг мысль: "Сделай из твоего альбома книгу жизни. Впиши имена твоих подруг еще раз в нее, и каждый вечер, когда ты ложишься в свою кроватку, открой ее перед Богом и проси Его: "Милосердный Боже, впиши Анну, Мици и Катюшу тоже в Свою книгу". Как задумано, так и сделано. Не было вечера, чтобы Сузи забывала своих подруг. Это, милые мои дети, и была тайна Сузи. Незримыми молитвенными узами связала она любящие сердца. Ввиду того, что ее дружба имела эту скрытую поддержку, она не уменьшалась, а становилась все крепче. Дети становились все ближе друг другу, и каждый в отдельности - ближе к Спасителю.
Первая, которая нашла мир в крови Спасителя, была Мици Шаффингер, властолюбивая, гордая дочь богатого домовладельца. Она, вследствие простуды, схватила тяжелое воспаление легких. Несколько дней ее жизнь висела на волоске, лихорадка трясла ее, неспокойно блуждал ее взор, в лихорадочном бреду говорила она то про небо, то про ад.
Сузи приходила так часто, как только могла. До поздней ночи простаивала она на коленях у кровати подруги, целовала ее горящие в лихорадке щеки и вытирала мокрые от пота волосы. Наконец, жизнь одержала победу. Холодные компрессы и горячий чай помогли.
Свою худенькую, прозрачную руку вложила Мици в руку подруги. Долго и молчаливо молились они вместе. Комната больной превратилась в храм, и Мици услыхала голос Спасителя: "Дитя мое, прощены грехи твои". Когда после восьми дней она впервые смогла сесть в кресло, то на ее лице светилось сияние вышнего мира. Многие подруги, посещавшие ее, видели отчасти это сияние, потому что у них невольно вырывалось восклицание: "О, Мици, как ты хороша!"
Усталая улыбка была им ответом. Мици и Сузи одни знали тайну этого сияния и пели:

Какое счастье быть спасенным,
Господь, пролитой кровию Твоей!
Я окунаюсь сердцем умиленным
В тот для меня целительный ручей.

Второй, получившей новое сердце, была Катюша Габерманн. Она всегда была тихим, ищущим ребенком. С одра болезни подруги она унесла то, что семена спасения и молитвы Сузи пали, как золотые зерна на восприимчивую почву.
Это был канун Нового года. Торжественный трезвон доносился с колоколен. Бесчувственный безумный мир танцевал, пил и играл, вступая в Новый год.
Небо тогда опустилось над нашей маленькой подругой, и ангелы образовали венец вокруг новой овечки Иисуса.
Катюша к Новому году получила новую жизнь. Лучшего ничего не могла она получить. Из дружественного союза образовался молитвенный союз, где шла борьба за Анну Гольст, которая вела себя все более странно. Целыми неделями удалялась она от подруг, потом вдруг вновь появлялась, но была всегда молчалива и рассеяна. В ее душе боролись две силы: одна тянула назад, другая - вперед. В зависимости от того, которая из сил брала верх, Анна показывалась или скрывалась. Что представляла собою эта темная сила в жизни Анны, Сузи должна была скоро узнать. Свою тайну с книгой жизни она оберегала, как драгоценный камень. Девочка намеревалась вынуть этот драгоценный камень из ларчика только тогда, когда все три ее подруги будут спасены.
Но чем более три девочки молились, тем более удалялась Анна. Все более странным становилось ее поведение. Вскоре ей должно было минуть пятнадцать лет, она должна была уехать в Берлин, в пансион к одной даме, дальней родственнице господина Гольста, так что нельзя было терять времени. Сузи должна была быстро действовать, если она хотела добраться до мрачной тайны Анны Гольст. Был прекрасный весенний полдень; чистый солнечный воздух наполнен был звуками и пением, когда Сузи собралась в путь к Анне Гольст.
Она подкрепила себя детской молитвой. Чистым молитвенным миром, радостью усиливалась ее природная доброта, что придавало неотразимую прелесть. При этом все существо ее было проникнуто серьезностью, которая не позволяла поверхностно относиться к ее увещеваниям.
Анна в этот день испытала своеобразное беспокойство, глухое напряженное чувство, от которого она освободилась только тогда, когда вошла Сузи.
- Я чувствовала это, - сказала она Сузи после короткого привета.
- А это верно, что ты в Берлин едешь, Анна?
- Да, совершенно верно.
- Разве ты нисколько не боишься? - спросила подруга.
- Бояться, но чего? - ответила Анна с принужденной улыбкой.
- Ну, я полагала, я полагала, - возразила Сузи, несколько смущенная холодной улыбкой, которая ей совершенно не понравилась, - там, в Берлине, живет так много злых людей; искушение так велико, особенно для молодых девушек; Анна, молилась ли ты об этом хоть раз?
Покраснев, опустила та голову.
Сузи нашла, что настал настоящий момент. Она подошла вплотную к Анне, положила руку на плечо подруги и надолго остановила свой сияющий взгляд на нервно дергающемся лице. Анна еще более опустила голову.
- Анна, Анна! - сказала Сузи призывным голосом.
Анна все более и более подпадала под ее власть. Легкая дрожь прошла по ее хрупким членам. Против воли Сузи слеза скатилась из ее глаз и упала на руку Анны. Тогда Анна испуганно взглянула вверх.
Она увидела чудные голубые глаза доброй подруги, наполненные слезами, умоляюще, на нее устремленные.
- Анна, ты что-то имеешь против нас, пожалуйста, скажи все, не дай нам так разойтись, - просила Сузи.
- Я не могу, я не могу, - рыдая, проговорила та.
- Анна, что с тобой? - спрашивала Сузи еще настойчивее.
Анна, как бы собрав силы для последнего отпора, оттолкнула подругу:
- Уйди, оставь меня в покое, у меня ничего нет.
- Ничего?
- Ничего! - глухо проговорила Анна и тоном своего голоса выдала себя.
Тут уже Сузи не могла больше сдерживать себя. Как поток, полились слезы:
- Анна, Анна, я же тебя так люблю, а ты так ко мне! Ты огорчаешь Спасителя и Святого Духа. Никогда, никогда таким путем ты не станешь счастливой!
Анна, как подкошенная, упала на кресло. Случай пришел Сузи на помощь: она тоже чувствовала усталость и захотела сесть. Когда же она захотела принести себе стул, взор ее остановился на одном шкафу. Несколько желтых книжек были небрежно засунуты между стеной и шкафом. Сузи машинально вытащила их и прочла заглавие: "Королева кино", а на другой стояло: "Невеста смерти".
- Вот, вот что! - удивленно выговорила она. - Анна, ты читаешь такие вещи?
Дьявол отравил воображение Анны романами, послал ей бессонные ночи и успел уже привести бедную девушку к опасной бездне, как вдруг появился ангел-спаситель.
Анна увидела, что ее накрыли. Лед, сковывавший ее душу, начал таять, и она захотела во всем признаться.
- О, Сузи, прости меня, - умоляла она, - я больше не могу вернуться назад, я не могу больше называться твоею подругой, я связана.
- Что же с тобой?
- Привязанность.
- Привязанность? Что это означает?
- Я не могу забыть Эмиля Тимана, - исповедывалась Анна.
При произнесении этого имени она покраснела, и видно было, как забилось ее сердце.
Эти лубочные романы в связи с именем ужасного парня были дьявольскими цепями Анны. Сузи обняла подругу и посадила к себе на колени. Анна не противилась ничему.
О, как Сузи умела молиться! Последние слова молитвы звучали в заблудшей душе: "Сердце чистое обнови внутри меня, Боже, и дух правый обнови внутри меня. Не отринь меня от лица Твоего, и Духа Твоего не отними от меня".
Сначала запинаясь и чуть слышно, потом все ровнее и громче молилась Анна, повторяя слова этого псалма. Все легче становилось ей на сердце, все светлее на душе. Наконец, она бросилась на шею Сузи и с сияющими сквозь слезы глазами прошептала:
- Сузи, милая Сузи, я нашла мир в крови Спасителя.
- Давай тогда благодарить, - ликовала Сузи.
Так кончился этот тяжелый час, в восхвалении и прославлении Творца.
Анна посмотрела на лежавшие на полу книжки и, следуя внезапному вдохновению, открыла печку и бросила их туда.
Обращение Анны было полное. Родители заметили это. Подруги говорили об этом, они догадывались, как это произошло, но никто не смел спросить о настоящих обстоятельствах этого события. Оно осталось тайной Сузи, которая была самой счастливой из неразлучной компании.
К сожалению, прекрасные дни ее были сочтены. Анна уехала в Берлин, Сузи впоследствии - в Гамбург, а Катюша - в Цюрих. Только Мици осталась дома, так как мать болела, а у них было слишком большое хозяйство. Девочки часто обменивались письмами; когда приходила почта, это было всегда большой радостью. Еще деятельнее была их небесная почта. Тайна Сузи сделалась достоянием всех четырех девочек. Таким образом, дружеский союз превратился в молитвенный союз, их жизнь - в альбом стихов молитвенной любви, позолоченный радостью о том, "что их имена записаны на небесах".
"Признавайтесь друг перед другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться: много может усиленная молитва праведного" (Иак.5:16)

Никто не пригласил Джона

Кузнец Джон был жалким, нечестивым человеком. В своем вероломстве он испытал все скверное и богохульное. Все, что хорошо, он ненавидел, и любил все, что худо. Он любил издеваться над верующими, и этого не могла избежать его жена, которая переносила все в терпении и любви Иисуса. Этот человек, казалось, сверх всякой меры отдался злу. Молитвы не производили на него никакого действия. Двери церкви открывались и закрывались, но это как будто к нему не относилось. Евангелие проповедовалось, и милость Божия была простерта, но не нашлось никого, кто бы соединил Джона с Богом беседою о Христе.
В нескольких километрах от кузнеца жили в деревне жили старики Браун. Им было по девяносто лет. Они жили праведно и честно после обращения, которое применяли на практике в своей каждодневной жизни. И с терпением ожидая блаженного исполнения обетования о вечном пребывании в доме Божием.
Однажды, проснувшись ранее обыкновенного, старик встревоженным голосом начал звать жену: "Вставай, жена, вставай!"
- В чем дело, старик, в чем дело? - взволновалась в свою очередь старушка.
- Я не могу тебе рассказать всего, я должен скорее затопить печь. Пожалуйста, приготовь мне завтрак, мне спешно нужно идти.
- Ты пойдешь в город сейчас? - удивилась жена. - Тебе совсем незачем идти, ты ведь не можешь пройти такое расстояние пешком.
- Не говори, что я не могу ходить пешком, - возразил старик. - Я тебе говорю, что мне нужно отправиться в город; я видел сон, вот затоплю печь и расскажу тебе все.
Жена, видя серьезность дела, быстро приготовила завтрак, и старик, подкрепившись и поделившись с женою сном, отправился в город. Путь его был длинный и трудный, но какая-то неведомая сила влекла его вперед. Наконец, он достиг цели. Пройдя главную улицу, старик свернул в узкий переулок и зашел в лавку "Дьявола Джона", как обычно звали кузнеца.
- Отец Браун! - с удивлением и весело воскликнул Джон. - Что ты здесь делаешь в такую рань?
- Я пришел тебе нечто сказать, - ответил старик. - Пойдем в дом, чтобы я мог присесть, я очень устал.
Когда они вошли, старик начал:
- Джон, сегодня ночью я видел сон, который и привел меня сюда. Я видел, что час, о котором я много думал и к которому готовлюсь, наступил. Пришла минута моей смерти. И это было точно так, как я думал, именно так, как обещал Господь. Я нисколько не боялся. Да и как мне было бояться? Моя комната была полна ангелами, и они все ободряли меня. Я их любил и знал, что меня тоже любят. Один из них подошел ко мне, взял за руки, и мы полетели... Выше гор, выше облаков мы поднимались в звездное небо. О, как они тогда пели! Я ничего подобного никогда не слышал в моей жизни. Так мы неслись и неслись, пока один из них не сказал: "Смотри туда, там небо!"
О, Джон, я не могу объяснить тебе, что чувствовал и передать, что видел. Я не верю, чтобы кто-нибудь мог обо всем рассказать. Там, в небе, все было так спокойно, так чудесно, прекрасно, так светло и славно! По мере нашего приближения туда я видел, как ворота раскрылись, и мы в мгновение ока пролетели чрез них в "Город Возлюбленный". О, какая там была встреча! Со всех сторон раздавались приветствия, все так радовались. И это происходило в аромате пахучих цветов, среди чарующей музыки и песен на разных языках... все радовались, потому что я пришел. Они устроили мне такую встречу, как будто я был на земле кем-то великим, а я был всего только грешником, спасенным кровью Иисуса Христа. К великой радости, я там встретил всех своих детей, никто из них не погиб. Мой сын, с которым вы, бывало, играли вместе, ходили в школу, и твоя мама, с которой я учился когда-то в одном классе, были там.
Прошло некоторое время, я не могу сказать сколько, и я увидел, как тот самый ангел, что принес меня, снова прилетел с кем-то другим. Когда я присмотрелся, то узнал, что этим "другим" была моя жена. Она выглядела прекраснее, чем в день нашего венчания. Мы гуляли с ней под деревьями жизни вечной около реки, что протекает из-под трона Божия. Мы были там так счастливы! Мы могли наблюдать, как ангелы приносили на небо все новые и новые души, среди которых много было знакомых, тех, которые мне и тебе дороги. И вот, Джон, в это время меня как-то внезапно посетила мысль: "Почему я нигде не вижу тебя?" Я даже стал тебя искать, всматривался во все лица, ходил по всем улицам, расспрашивал о тебе всех встречных, но нигде не мог тебя найти, и никто ничего о тебе не мог сказать. Я был доведен почти до отчаяния. Мое беспокойство о тебе было большим, чем ты его мог бы себе представить. Потом я пошел к Господу. "Мой дорогой Спаситель, - сказал я Ему, - где Джон? Я не вижу его!" И Господь сказал мне, что ты не пришел. О, если б ты мог видеть, Джон, с каким сожалением Он говорил эти слова: "Он не пришел". Я спросил Господа: "Почему Джон не пришел?" И в ответ на это Господь заплакал так, как Он плакал часто, когда был на земле, и сказал: "Не было никого, кто бы пригласил Джона прийти ко Мне".
Тогда я упал к Его ногам, смочил их своими слезами и, положив свое лицо на Его ноги, вскричал: "Господи, позволь мне хоть на полчаса пойти на землю, я пойду и приглашу его, я отнесу Джону Твое приглашение".
В этот момент я проснулся. Рассветало. Я был так счастлив, что еще жив и что могу пойти и пригласить тебя начать путь в небо. И вот я здесь, рассказал тебе все. Скажи, хочешь ли ты идти туда?
Кузнец стоял, как вкопанный. Он не мог ни говорить, ни двигаться. Отец Браун поднялся.
- До свидания, Джон, не забудь, что ты был приглашен, помни, что тебя звали, - с этими словами он вышел.
Тут только кузнец опомнился, он попробовал взяться за свою работу, но все валилось из рук. Молотки не слушались, гвозди гнулись, лошади не стояли, как полагается.
- Господи, Боже мой, будь милостив ко мне, грешнику, - неожиданно для самого себя произнес Джон и зарыдал.
Оставив кузницу, он поспешил домой и рассказал жене все, что случилось.
- Благословен Господь, - сказала жена, - зачем ты только отпустил старика Брауна? Мы должны запрячь коня, догнать его и вернуть к нам!
- Да, - сказал Джон, - я решил принять приглашение, и я хочу, чтобы брат Браун помолился за меня, дабы Бог сохранил меня верным с сего часа и до конца.
"Ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших" (Евр.3:15)

Беседа в поезде

В своей беседе о Боге я взял для примера одну точку Вселенной - Солнце. И эта точка приводит всякого, искренне ищущего человека, к вере в Бога, как Вифлиемская звезда довела древних волхвов ко Христу, и они поклонились Ему.
Божьих чудес, которые нас окружают, люди не замечают, потому что они к ним привыкли. Повторяющееся ежедневно чудо перестает нас удивлять и, кажется, ничего уж чудесного нет - все естественно и понятно, как, например, день и ночь.
Нам не кажется чудом, что огромный круглый шар земли летит в пространстве с быстротой пушечного снаряда и каждые сутки оборачивается вокруг своей оси со всеми своими морями, океанами, со всеми своими миллиардами небожителей, и так незаметно, как будто земля стоит неподвижно.
Люди открыли в науке многое в законах природы и дальше откроют еще больше. Но сам человек не может ни создать их, ни изменить. Разве Архимед создал законы, названные его именем? Они только открыли эти законы, научили людей пользоваться ими. То же самое можно сказать и о других законах. Возникает вопрос: "А кто же сотворил эти законы? Ведь всякий закон имеет своего Творца - Законодателя".
Человеческие законы создали люди. Закон же природы люди создать не могли. Следовательно, закон природы создан существом несравненно более разумным и могущественным, чем человек. Существо это есть Всемогущий Бог. Так написано в Библии: "Я сотворил землю, создал на ней человека, Моя рука распростерла небеса".
В наш век стало модным отрицать Бога. Атеизм глубоко внедрился не только в умы малообразованных. Даже у людей высокообразованных, которые, пользуясь своим положением, претендуют на абсолютную истину, которую, как они утверждают, нашли в материализме он присутствует.
Я хочу передать беседу с одним из таких отрицателей Бога, которую я провел в вагоне поезда в 1928 году.
Когда поезд тронулся, один из пассажиров, сидевших рядом со мной, снявши головной убор и привставши, кратко помолился. Сидевшие в нашем купе пассажиры подняли на смех этого человека, считая его темным, невежественным человеком. Но я, вступившись за него, стал доказывать ошибочность их мнения, показывая, что они не имеют права смеяться над верующими. Тогда один из них, назвавши себя профессором и обратившись ко мне, сказал:
- Я не думал, что вы человек развитый, живя в XX веке, веке науки и техники, верите в какого-то Бога. Где Он, за облаками находится? Которого никто никогда не видел? Ведь это же суеверие и фанатизм, которому верить могут старушки и малые дети, и как вы можете верить в подобные глупости? Зачем вам искать чудеса и приписывать их Богу, когда наука в наш век творит чудеса? Наука в наш век достигла таких успехов, что человек может говорить с человеком на расстоянии многих тысяч километров и даже видеть лицо говорящего.
Эти слова он произнес с пафосом, и даже привстал с места. По-видимому, он был уверен, что его слова будут приняты на веру всеми слушателями, которых было в нашем купе не менее десяти человек.
Выслушав его терпеливо, я неожиданно спросил:
- Скажите, пожалуйста, уважаемый профессор, во что вы лично верите?
Он ответил:
- Абсолютно ни во что сверхъестественное.
- Таких людей, - говорю, - которые ни во что не верят, нет.
- Я не верю в Бога!
- Кто же, по-вашему, создал мир и человека?
- Все создала природа!
- Значит, вы в природу верите? Мы оба верующие, но предметы веры у нас различные: я верю в разумную живую творческую Силу, которую называют Богом, а вы верите в неодушевленную мыслящую материю, которую называют природой. Верите ли вы в закон природы, в закон всемирного тяготения, в закон питания, разложения жизни, в закон смерти?
- Кто же в это не верит?!
- Как же вы верите в закон природы и можете отрицать Законодателя? Не могли же законы сами себя создать! Каждому школьнику известно, что не бывает следствия без причины. А вы утверждаете, как будто природа имела волю сама себя создать. Не будет ли такая вера фанатизмом и суеверием?
- Это все прошло на протяжении миллионов лет путем различных обстоятельств слепых случайных совпадений!
- Да, у вас большая вера. Вы уже верите в совпадения и во всякие случайности. По вашим словам выходит, что вы абсолютно всему верите: и в природу, и во все законы, и в совпадения обстоятельств, и в разные слепые случаи. Если все создала природа, то она создала и солнце. Солнце во много раз больше земли; оно удалено от земли на миллиарды километров. Солнце дает нам свет, тепло, от которого создается движение атмосферы, от этого образуются осадки: дождь, снег. От всего этого: света, тепла, воды и воздуха зависит наша жизнь, и не только наша, но и всего органического мира. Природа все, что нам нужно, создала, значит, она разумна. С этой целью солнце удалено от земли на такое расстояние, какое нужно для развития жизни на земле. И если бы наша планета приблизилась к солнцу за указанные ей пределы движения, то она бы вспыхнула, как порох, а если бы наша планета удалилась от солнца, вся жизнь на земле погибла бы от холода. Поэтому Великий Зодчий, Творец мира, также пользовался математикой и физикой и дал нам способность числового измерения пространства и веса. Все эти факты говорят о разумности и целесообразности творчества. Разумно творить может только разум, и целесообразно может быть творчество тогда, когда Творец знает, что ему нужно.
В творчестве природы все предусмотрено, все распределено так, как творчество человека. Человек ничего не делает ненужного, а только то, что ему нужно. Например, топор для того, чтобы рубить, пилу, чтобы пилить, часы - для измерения времени. Но прежде, чем появились часы, они появились в разуме человека, а руки привели в исполнение задуманную мысль. Человек взял руду, выплавил металл, вылил колесики, пригнал одно к другому, вставил пружину, написал цифры на циферблате и все сделал так, чтобы это было пропорционально, и чтобы часы не спешили и не отставали.
Это может сделать человек потому, что у него есть творческая способность, творческая мысль. Лошадь или верблюд не могут выдумать или создать часы. Природа раньше человека изобрела и создала часы - это солнце. Чем мы измеряем время: дни, недели, годы, столетия, тысячелетия - эти часы не спешат и не отстают. Например, для чего глаза, если нет света, для чего желудок, если нет пищи. Солнце существует для жизни и для исчисления времени. Мы хотим видеть Бога, но это похоже на то, что мы держим в руках часы, видим всю сделанную в них работу, а мастера не видим, но знаем, что они сами собой не сделались. Так и солнечная система, и движение земли вокруг своей оси есть мысль и творчество Высшего Разума. Он может слышать наши молитвы (Мф.7:7) прежде нашего прошения. Вера в Бога - не фанатизм, она проверена научным и духовным опытом, она основана на прямом Божественном откровении, написанном через апостолов и пророков. Фанатизм - думать, что все само собой произошло, и не даст ничего при жизни, и не может утешить человека в его скорби и в минуту смерти.
Мой собеседник не пытался меня останавливать, наоборот, внимательно слушал.
- Да, по-видимому, есть какая-то неизвестная, непостижимая сила.
Когда он это произнес, я сказал:
- Мы, верующие, и говорим, что эта Сила Непостижимая - Бог, как в Библии сказано: "Разум Его неизмерим" (Пс.146:5). Могут ли ученые измерить пространство, которому нет конца? Возьмем зерно. Химики могут по анализу разложить его, сказать, сколько в нем белков, жиров и т.д. Но вложить в него жизнь не могут. Посаженное в землю зерно приносит плоды по-разному. Таких чудес много в природе, как можно их отрицать? Вот слова, сказанные Христом около 2000 лет тому: "Посмотрите на лилии" (Мф.6:28). Они не утратили своего значения и теперь. Кто вложил в эти прекрасные цветы жизнь, цвет и аромат? Тот, Кто Сам есть Жизнь. Он создал эту жизнь, Он повелевает солнцу светить для добрых и злых. Люди науки не знают больше, чем знают. Но верующий, высокообразованный человек, чувствует себя, как ребенок на груди матери. Вот почему в начале нашей беседы я сказал, что вы не имеете никакого права смеяться над верующим человеком.
Когда поезд подъехал к месту назначения и замедлил ход, мы все стали прощаться. Все, слушавшие нашу беседу, горячо благодарили меня, пожимая руку. Профессор тоже поблагодарил меня за беседу и сказал: "Вы много оригинального сказали нам, и нашу беседу я считаю полезной". И мы, выразив друг другу самые наилучшие пожелания, расстались друзьями.

Верующий сын первосвященника

Это было во дни царствования царя Нерона, когда на христиан было сильное гонение, когда так безжалостно казнили людей, которые начинали следовать за Господом. Сначала их предавали и заключали в тюрьмы, а потом посылали к ним священников, которые долго уговаривали их отказаться от христианства, затем назначали им жестокие пытки. Все это хранилось в такой тайне, что сын этого первосвященника не был посвящен даже в дела.
И вот во время прогулки зашел он на тюремный двор и увидел надпись: "Комната казни еретиков". "Что бы это значило?" - спросил он часового, указывая на надпись. "Я ничего не знаю. Наше дело открыть да закрыть дверь, а дальше нас не касается".
- Ну, откройте, - сказал юноша.
- Без разрешения священного сановника, отца Агафония, никто не может туда входить.
- Да ведь это мой отец!
- Ну и что же? Все равно, возьмите пропуск у отца. Юноша попросил у отца пропуск, но, к удивлению, получил отказ. Тогда это еще больше заинтересовало юношу. И он решил сам написать пропуск. Потом, найдя в отцовском столе печать, он приложил ее к бумаге. Пришедши к часовому, он предъявил пропуск, и часовой открыл ему дверь.
Пройдя немного коридором, он вошел в большую комнату, где увидел ужасное зрелище. Здесь были различные машины, окровавленные веревки, а стены были забрызганы кровью. Юноша остолбенел при виде всего. "Неужели всем этим заведует мой отец?" - в ужасе спросил он. Рассмотрев все отделения, все окровавленные машины, он вышел, глубоко задумавшись. Через некоторое время он зашел опять во двор, где встретился с конвойными, которые вели связанного человека. Юноша остановил шедших и спросил, обратившись к арестованному:
- За что связали тебя?
- За то, что я читаю Евангелие и верую в Господа.
- А разве те, которые взяли тебя, не верят?
- В Евангелии от Марка 1:15 сказано: "Покайтесь и веруйте в Евангелие", а они верят без покаяния. На словах верят, а на деле убивают.
- Я совсем не понимаю, - сказал юноша.
- Вот возьми у меня за пазухой Евангелие и читай его. Мне предстоит смерть, а вот тебе Оно пусть будет драгоценным подарком от Самого Господа.
Заключенного повели в комнаты казни, а юноша вышел со двора, крепко сжимая в руках Евангелие.
Прошло с тех пор полтора года. Юноша не расставался со своим подарком и часто обличал отца в его жестокости и несправедливости. Отец Агафоний хмурил брови и не придавал словам сына никакого значения. Он только размышлял: откуда у сына эта "болезнь"?
Прошло некоторое время, и отец убедился, что его сын - Евангельского убеждения. Он очень стал просить юношу и уговаривать оставить Евангельское убеждение. Но, видя, что ничего не помогает, он начал преследовать сына. Отец стал запрещать сыну выходить со двора без его разрешения. Но сила Господня несравнима с силой человеческой. Юношу влекло туда, где бы он мог быть полезным, он чувствовал силу Духа Святого и узнал, что ему нужно оставить все свои роскоши и прелести преступного дома, отойти вдаль, чтобы можно было распространять Слово Божие. Но как и куда уйти, чтобы не пошли искать и не возвратили обратно? Наконец, он придумал взять лист бумаги и написать записку: "Прошу меня не искать". Взял свое летнее пальто и шляпу и оставил на берегу реки вместе с запиской, а сам ушел подальше от родительского дома. Ушедши далеко от дома, он много работал физически и духовно. Много душ обратилось к Господу - плод его духовной работы. Юноша, несмотря на свое образование, вел самую бедную христианскую жизнь и никогда не жалел о том, что оставил богатство в восемнадцати летнем возрасте.
Что же произошло в доме отца Агафония? После ухода из дома его единственного сына сначала был сильный переполох, тревога. Были разосланы гонцы во все стороны, а когда нашли пальто и шляпу на берегу реки, тогда все успокоились. А отец Агафоний зарыдал. Собрались все священники, отслужили панихиду на берегу реки, где собралось множество народа и весь первосвященнический синод, где усердно молились о покойнике, желая хоть немного успокоить отца, который еле держлся на ногах. Ничего не хотелось ему в последнее время...
Спустя лет шесть, когда многие забыли о случившемся, отец значительно успокоился и по-прежнему занимался своей ужасной работой. Как-то к нему привели в железных кандалах молодого человека. Лицо его было бледное. Глядя на него, можно было сказать, что парень был утомлен, но взгляд его был светлый, решительный и очень кроткий. Часто вырывался глухой кашель из его исхудалой груди, из-под железных оков сочилась кровь, изредка капая на светлую одежду. Арестант вздрогнул, когда ввели его в эту комнату.
Еще большая бледность покрыла его лицо, когда он встретился со взглядом священника, который с урядником читал протокол, где было написано, что "этот человек давно преследуется полицией. Несколько раз был судим, но благодаря его красноречивости освобождался. Несколько часов тому он был пойман на месте преступления в дремучем лесу, когда говорил проповедь окружающим. За такую ересь лишен свободы и доставлен вашему сиятельству на исправление". Священник прочитал письмо и задумался. Потом сказал:
- А скажи, любезный, почему ты оставил православную церковь и перешел в "еретики"?
- Я никогда не переходил, но только поверил словам Евангелия,- тихо и твердо ответил арестант.
Услышав тихий голос, священник вздрогнул и откинулся на спинку стула. Этот молодой юноша напоминал ему утонувшего в реке его сына. Даже голос его был очень похож.
Оправившись от смущения, священник сказал:
- Какая же, любезный, тебе от этого польза? Только и того, что тебя гонят.
- В Евангелии, во 2-м послании к Тимофею, 2 глава, 12 стих написано: "Если терпим, то с Ним и царствовать будем, если отречемся, и Он отречется от нас", - спокойно, без сомнения, ответил юноша.
- Жаль мне тебя, молодой человек, даже очень жаль, - сказал священник. - Но священным синодом и православной церковью постановлено, что за отвержение своей святыни, находящийся в ней должен нести наказание. Если ты не отречешься от своих убеждений, ты должен будешь испытать все четыре степени пыток. А если это не поможет, то будешь казнен позорной смертью. Ты еще молодой, как видно, не глуп, и потому я готов пасть на колени и умолять тебя отказаться от еретиков. Верь в священную православную церковь и будешь иметь утешительную свободу.
Юноша хотел закрыть уши от таких слов, но, почувствовав тяжесть железа и боль скованных рук, отвернулся.
- Я вижу, что не только не станешь отказываться, а и слушать не хочешь меня. Но все же, я жалею тебя и даю два дня на размышления и надеюсь, дорогой мой, что ты долго не будешь упрямиться. Да сохранит тебя Бог, чтоб не довести себя до такого разрушения.
И видя, что юноша молчит и не желает с ним разговаривать, священник постучал о стол печатью. Явился полицейский и священник сказал:
- Возьмите его в камеру и дайте поесть. Он напитался глупого учения и заблудился. Он обещает мне покаяться.
Юноша повернулся к выходу и тихо сказал стражнику:
- Друг, не заботьтесь о пище. Эти два дня я пищу не буду принимать.
По дороге в камеру сторож спросил его:
- Скажи, во что ты веришь и так страдаешь? Юноша остановился и сказал:
- Вот, возьми у меня в правом кармане Евангелие от Иоанна 14-я глава 1 стих.
Стражник взял Евангелие и прочитал: "Да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога и в Меня веруйте".
- Да, здесь так и написано. Теперь я понимаю, что ты прав.
Потом вытянул из кармана платок, разорвал его, полил чем-то и положил под железо, которое до крови протерло руки юноше. Затем, открыв дверь камеры, из которой пахло сыростью, тяжелым воздухом, впустил юношу. Через несколько минут снова открыл дверь и бросил вязку соломы: "Отдохни немного, все же лучше, чем на сыром каменном полу". Дверь снова закрылась и утихло все, только кашель да горячая молитва нарушали мертвую тишину. В сыром подземелье прошло два дня и юноша снова предстал перед отцом Агафонием, который, увидя юношу, очень удивился его сияющему лицу. Неужели не боится казни? В юноше не замечалось ни сомнения, ни тревоги. Он мысленно благодарил Бога, что после продолжительной беседы он вполне убедился, что Христос знает сердце этого человека. Начались новые вопросы. Но юноша сказал:
- Я бы просил заканчивать начатое вами дело без дальнейших допросов и лишних слов. Я еще раз напоминаю вам, что я Евангельский христианин и готов с помощью Бога принимать все, что будет дано мне свыше. Я имею великую радость не только служить Ему, но и страдать за Него.
Отец Агафоний злился, ерзал на своем стуле, но ничего не мог сделать с непокорным юношей. Нужно применять пытки и мучения. Но почему он так похож на его утонувшего сына?
- Послушай, любезный, скажи свое происхождение и вообще, откуда ты и как твоя фамилия?
- В протоколе все известно, - сказал юноша, зная, что там ничего настоящего нет.
- Завтра в десять часов на плаху!
Лицо юноши засияло от того, что допросы уже кончились и что завтра утром он умрет за Того, Который страдал, был распят и умер за грехи всего мира. На другой день с утра народ стал собираться на площадь. Всем интересно было видеть, кого будут казнить. Плаха готова, и на плахе блестящая секира. Вот и палач ждет с нетерпением свою жертву. Всю ночь провели в камере юноша и стражник в беседе и молитве, а утром юноша написал записку такого содержания: "Прощай, отец! Во имя Христа, Который грехи всего мира простил, я прощаю тебе и прошу: покайся в твоих грехах. Поспеши обратиться ко Христу, Который спасет от гибели душу твою. Твой сын Юрий".
Он снял с шеи цепочку, на которой был маленький медальон, а в нем - маленький портрет покойной матери. Он завернул его в записку и попросил стражника отнести отцу Агафонию.
- Половина десятого. Мне пора, прощай, - сказал юноша. Крепко прижавшись друг к другу, в объятиях они распрощались. - Увидимся там, у ног Христа, - сказал юноша, указывая наверх рукой.
- Прощай, дорогой брат, прощай, - сквозь слезы сказал стражник.
Подошел конвойный и вывел арестанта на плаху, а стражник понес записку отцу, который сидел в своей кабинете. Увидев записку в руках стражника, он спросил:
- Что это?
- Вот записка, - сказал стражник с поклоном. Увидев знакомый почерк, отец Агафоний, побледнев, вздрогнул и зашатался.
- Почерк моего покойного сына... - Развертывая записку, он увидел медальон, а в нем два портрета. Он горько заплакал.
- О, дорогой мой сын, ты вырвал из груди мое сердце, которое чувствовало, что ты - мой сын. Я погубил тебя, я видел твое бледное лицо, твои окровавленные руки, на которых висели железные кандалы, и я, отец твой, не облегчил твои страдания и не дал мягкую постель, а послал в холодную камеру. А вместо мягкой постели я дал тебе плаху. О, сын мой родной, и ты за все простил меня! - с теми словами несчастный побежал на площадь, где казнили его сына.
- Пустите его, пустите! - кричал отец Агафоний, пробираясь сквозь толпу, окружавшую площадь.
Но было поздно, послышался потрясающий звон колокола, и палач быстро отрубил голову молодому юноше. Она покатилась прямо к ногам отца. Не помня себя, отец бросился на тело своего сына с криком: "Убейте меня, я теперь вместе с ним умру!"
- Казните, казните меня! Я христианин, я хочу умереть за Того, за Кого умер мой сын! - он метался, прижимая к своей груди труп, и через несколько минут скончался от разрыва сердца.
Дорогие юные друзья, да благословит вас Господь. Любите Его так, как возлюбил Господа этот молодой юноша.
"...ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начала, ни силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим.8:38-39)

Маленькие художники

Однажды детям было дано задание: представив себя великими художниками, нарисовать какую-либо картину из жизни Иисуса Христа.
Задание было исполнено: каждый из них мысленно нарисовал тот или иной пейзаж из Священного Писания. Один из них нарисовал картину о мальчике, с восторгом отдающим Иисусу все, что он имел - пять хлебов и две рыбки (Иоан.6:9). Другие говорили о многом другом.
Но вот один мальчик сказал:
- Я не могу нарисовать одну картину, а только две. Позвольте мне сделать это. Ему разрешили, и он начал: "Бушующее море. Лодка, в которой находится Иисус с двенадцатью учениками, заливается водой. Ученики в отчаянии. Им грозит неминуемая гибель. Сбоку приближается огромный вал, готовый перевернуть и затопить лодку непременно. Я нарисовал бы одних учеников, обративших лицо свое к наступающему страшному валу воды. Другие в ужасе закрывали лицо свое руками. Но лицо Петра отчетливо видно. На нем отчаяние, ужас, растерянность. Рука протянута к Иисусу.
Где же Иисус? На корме лодки, где руль управления. Иисус спокойно спит. Лицо было безмятежно.
На картине не было бы ничего спокойного: все бушевало бы, пенилось в брызгах. Лодка то подымалась бы на гребень волны, то утопала в бездне волн.
Один только Иисус был бы спокойным. Волнение учеников было невыразимым. Петр в отчаянии кричит сквозь шум волн: "Учитель, погибаем, а Тебе нужды нет!"
Это одна картина. Вторая картина: "Темница. Апостол Петр закован двумя цепями, спит между воинами. Шестнадцать стражей стерегут Петра. Лицо Петра отчетливо видно. Он спокойно спит, хотя уже отточенный меч приготовлен, чтобы отсечь ему голову. Он знал об этом. Лицо его напоминает Кого-то".
- Повесим рядом первую картину. Посмотрите на лицо Иисуса. Лицо Петра такое же, как и Его. На них печать покоя. Темница, стража, приговор на казнь - то же бушующее море. Отточенный меч - тот же грозный вал, готовый прервать жизнь Петра. Но на лице Апостола Петра нет прежнего ужаса и отчаяния. Он научился у Иисуса. Поставить нужно обязательно эти картины вместе, - продолжал мальчик, - и сделать одну надпись над ними: "Ибо у вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе" (Фил.2:5).
Одна из девочек также рассказала о двух картинах. Первая картина "Христа распинают: ученики стоят вдалеке. На лицах у них горе, страх и ужас. Почему? - Христа распинают. Он умрет на кресте. Они никогда Его больше не увидят, никогда не услышат Его нежный голос, никогда больше не будут смотреть на них добрые глаза Иисуса... никогда больше Он не будет с ними".
Так думали ученики. Но всякий, читающий Евангелие, скажет: "Разве Иисус не говорил им: "Еще немного и мир не увидит Меня, а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить" (Иоан.14:19).
Разве они помнили в этот момент, что Иисус сказал о своем воскресении после смерти? Да, ученики забыли это и потому на лицах их, в сердцах их были испуг, горе и ужас.
А вот вторая картина.
Иисус с учениками на горе, называемой Елеон, уже после Своего Воскресения. Иисус возносится к Отцу Своему. Посмотрим на лица учеников. Что мы видим на их лицах? Мир, радость, упование. Что случилось с учениками? Иисус уходит от них, они никогда не увидят Его на земле! А ученики радостны! Все это потому, что ученики помнили слова Иисуса: "Я иду приготовить место вам. И когда приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе" (Иоан.14:2-3).
Повесим рядом две картины и сравним лица учеников. На обеих картинах Иисус уходит от учеников. Так почему же лица учеников разные? Только потому, что на второй картине ученики помнят слова Иисуса. Девочка закончила свой рассказ призывом: "Будем мы всегда помнить слова Иисуса".

Незабудка

Все вы, дети, видели, вероятно, летом в траве маленький голубенький цветочек, который называется незабудкой. Об этом маленьком цветочке рассказывают много интересных историй; говорят, что ангелы, пролетая над землей, роняют на нее голубенькие цветочки, чтобы люди не забывали о небе. Оттого эти цветы и называются незабудками.
Есть еще одна легенда о незабудке: было это давно-давно, в первые дни творения. Только что создан был рай, и прекрасные, благоухающие цветы зацвели в первый раз. Сам Господь, проходя по раю, спрашивал у цветов их название, но один маленький голубой цветочек, устремив в восхищении свое золотое сердечко к Богу и не думая ни о чем, кроме Него, позабыл свое имя и смутился. От стыда зарумянились кончики его лепестков, а Господь посмотрел на него ласковым взором и промолвил: "За то, что ты забыл себя ради Меня, Я тебя не забуду. Называйся впредь незабудкой и пусть люди, глядя на тебя, так же учатся забывать о себе ради Меня".
Конечно, этот рассказ есть вымысел человеческий, но правда в нем та, что забывать о себе ради любви к Богу и к ближним есть великое счастье. Этому нас учил Христос, и в этом Он был нам примером. Многие из людей это забывают и ищут счастья вдали от Бога, но есть люди, которые всю свою жизнь служат любовью ближним.
Все таланты свои, все способности, все свои средства - все, что имеют, они употребляют на служение Богу и людям, и, забывая себя, в мире Божьем живут для других. В жизнь они вносят не ссоры, злобу, разрушение, а мир, радость, порядок. Как солнышко своими лучами греет землю, так они своей лаской и любовью согревают сердца людей.
Христос показал нам на кресте, как надо любить, забывая себя. Тот счастлив, кто отдает свое сердце Христу и следует Его примеру.
Не хотите ли и вы, дети, не только вспомнить Воскресшего Христа, Его любовь к нам, но, забывая о себе, оказать Ему любовь в лице наших ближних, стараться помогать делом, словом, молитвой всем и каждому, кому нужна помощь; стараться думать не о себе, а о других, о том, как быть полезными в своей семье. Будем стараться поддерживать друг друга в добрых делах молитвой. Да поможет нам в этом Бог.
"Не забывайте также благотворения и общительности, ибо таковые жертвы благоугодны Богу" (Евр.13:16)

Братолюбие и уступчивость

Подули холодные ветры. Приближалась зима. Две маленькие сестрички собрались идти в магазин за хлебом. Старшая, Зоя, имела старенькую потертую шубку, младшей, Гале, родители купили новую, большую, на вырост.
Девочкам очень понравилась шубка. Стали одеваться. Одела Зоя свою старенькую шубку, а рукава короткие, шубка тесна ей. Тогда Галя говорит сестричке: "Зоя, надень мою новую шубку, она мне большая. Ты поносишь ее годик, а потом я поношу, тебе ведь тоже хочется поносить новую шубку". Девочки поменялись шубками, и пошли в магазин.
Маленькая Галя исполнила заповедь Христа: "Да любите друг друга, как Я возлюбил вас" (Иоан.13:34).
Очень хотелось ей надеть новую шубку, но она уступила ее сестричке. Какая нежная любовь и уступчивость!
Так ли вы, детки, относитесь друг к другу? Готовы ли вы уступить что-то для вас приятное, дорогое своим братьям, сестричкам? А может быть, наоборот? Часто слышно среди вас: "Это мое, не отдам!"
Поверьте, сколько неприятностей возникает тогда, когда нет уступчивости. Сколько споров, ссор, какой плохой характер вырабатывается тогда у вас. Таков ли характер Иисуса Христа? О Нем написано, что Он рос в любви у Бога и человеков.
Можно ли сказать о тебе, что ты всегда уступчив, нежен с твоими родными, братьями и сестричками, с друзьями и знакомыми?
Берите пример с Иисуса Христа и этих двух сестричек - Зои и Гали, которые любят друг друга с нежностью, ибо написано:
"Будьте братолюбивы друг ко другу с нежностью" (Рим.12:10)

Маленький самоед

Много лет тому назад на окраине Сибири миссионер обратил в христианство двух мальчиков-самоедов. Один из них, Фома, принадлежал к богатой, зажиточной семье. Многочисленная родня была крайне недовольна его обращением, и так начала мальчика притеснять, что миссионер должен был взять к себе в дом Фому вместе с другим мальчиком, Василием, принявшим одновременно с ним христианство.
Мальчики усердно помогали во всем миссионеру и тем заслужили его полную любовь и доверие. Однажды миссионеру пришлось отлучиться из дому по неотложному делу, и всю свою усадьбу он оставил на попечении двух мальчиков. Не прошло и двух часов, как туда ворвались вооруженные люди - родственники Фомы, узнавшие об отъезде миссионера. Схватив мальчика, они предложили ему отречься от нового Бога - Христа и вернуться в семью. В противном случае они угрожали подвергнуть его истязаниям. Мальчик мужественно ответил:
- Вы не испугаете меня. Я не оставлю Христа.
Фому начали всячески бить, насмехались над ним и, наконец, поволокли его к реке. Там не раз погружали в воду, неоднократно задавали тот же вопрос, но бедный мальчик повторял все с той же твердостью: "Не оставлю Христа!"
Видя, что его не переупрямить, раздосадованные и обозленные, мучители поволокли Фому к находящемуся поблизости дереву и повесили.
Когда им показалось, что он провисел достаточное время и был мертв, они вынули его из петли и бросили тут же под деревом, а сами разложили костер и преспокойно занялись едою.
Однако свежий воздух заставил Фому очнуться, и он слабо застонал. Люди, услышав его стон, повскакивали со своих мест, и, обступив его, закричали:
- Как?! Ты все еще жив? Советуем тебе еще раз, и это будет последний раз, - оставь своего Христа! Он не спасет тебя от нас!
Мальчик приподнялся и, опершись на руку, медленно обвел всех взглядом. Потом тихо сказал:
- Не оставлю Христа, Бога и Спасителя моего! Так и Он не оставит меня! Вы не знаете и не понимаете, чего требуете! Он умер за меня, и я тоже готов умереть за Него!
И столько было веры и решимости в голосе, во взгляде Фомы, что у окружающих вдруг пробудилось чувство невольного уважения к его твердости и настойчивости, и проснулась жалость к мужественному мальчику. Молча переглянувшись между собой, они не только отпустили его на свободу, но и доставили его в сохранности в усадьбу миссионера, окружая в пути мальчика всевозможною заботою.
"Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни" (Откр.2:10)

Письмо к Боженьке

Часть I

На берегу одной небольшой речки весело смотрел домик под железной крышей, окруженный довольно тенистым садом. С какой любовью строил это гнездо Иван Кудряш на сбережения своей матери-вдовы! Он задумал обзавестись своей собственной семьей и жениться на бедной девушке-сироте, которую полюбил всею душою.
Так и поступил Иван. Рассчитав место, он стал возводить новую постройку, быстро стали вырастать стены нового дома, а вместе с домом и сватовство Ивана имело успех. Ирина с радостью согласилась стать его женой. Счастливая молодая пара поселилась в новом доме вместе с матерью.
Потекла радостная и счастливая жизнь, а вскоре и семейство стало пополняться.
Сколько было радости у бабушки, когда появилась первая внучка Нина! Вслед за Ниной родился и Боря, а потом пошли и другие дети. Но вот в доме начались неприятности: старуху-мать совратили с истинного пути какие-то сектанты, которые стали к ней ходить, беседовали с ней, и все пели какие-то песни. Всякий раз эти темные личности читали ей Евангелие, а потом старуха стала и сама уходить с ними.
Вот тут и пошла совсем иная жизнь. "Старуха совсем с ума сошла, - говорили домашние, - перестала ходить в церковь, не стала осенять себя крестными знамениями и поклоняться иконам".
- Я, - говорила она, - теперь живому Богу молюсь, который живет на небесах в неприступном свете. Он меня создал в этом мире, Он же и должен получать от меня славу и честь. Ему я должна поклоняться в духе и истине. Я очень сожалею о том, что всю свою жизнь жила в неведении Бога и находилась в ужасной тьме, я не считалась с волей Божией и никогда в жизни не читала Евангелие. Правда, я исполняла многие христианские обряды, но все это делалось по заведенному порядку, без участия сердца. Теперь только, да и то, благодаря безграничной милости Божией, я на старости моих лет узнала, что Христос есть не только Спаситель мира, но и мой лично Спаситель. По моей греховной жизни я была достойна того, чтобы меня камнями побили или распяли на кресте, но Христос умер за меня, теперь остается для меня одно: день и ночь непрестанно благодарить Его за это. Кровь Иисуса Христа очистила меня от всякого греха, и теперь это сознание возносит мою душу к Богу живому и истинному.
Эти восторженные речи широким потоком лились из уст простой женщины и, слушая ее, сын и сноха, а теперь и все соседи только и говорили: "Совсем с ума сошла старуха".
Насколько могли, все окружающие старались разговаривать с нею и образумить, но все их доводы она разбивала словами Евангелия. Просили священника поговорить с ней да помолиться о ней, так что вы думаете? Вышел от нее, да только рукой машет: совершенно безнадежна.
Нина, как более взрослая, видя отношение старших к бабушке, также отстранилась от нее, но зато Боря так привязался к ней, что ни на шаг не отходил, даже на собрания ходил с нею. Он даже немножечко научился петь, да мать не позволяла.
Однажды бабушка заболела воспалением легких. Многие из новых друзей, которых она называла братьями и сестрами, приходили навещать ее. Часто их к ней не допускали, когда увидели, с какой жаждою она ожидала посетителей. Только изредка неохотно пускали к ней.
Накануне своей смерти бабушка, невзирая на жар, подозвала к себе Борю (ему шел уже седьмой год). Она много говорила ему и наставляла:
- Боря, ты уже большой и поэтому можешь меня понять. Помни, Боря, что всю свою жизнь ты можешь надеяться на Иисуса Христа, ты знаешь, что Он тебя любит, и никогда не забывай молиться Ему. Старайся всегда ходить на собрания и слушать Слово Божие. Если когда-нибудь в твоей жизни случится какое-нибудь несчастье, горе, то ты просто и смело открывай это твоему любящему Господу и твердо верь, что Он услышит тебя и поможет.
Никогда не забывай, где бы ты ни находился, любящие глаза Иисуса, твоего лучшего Друга, всегда над тобой. Слушайся папу и маму, люби братьев и сестер и помни, что бабушка уходит к своему Небесному Отцу, и там будет ожидать тебя, но ты придешь туда только тогда, если будешь учеником Христа.
- Бабушка, - сказал Боря, - а ты меня возьми с собой сейчас! Ведь ты сама рассказывала мне о том, как там хорошо.
Бедный малютка! Он не понимал, что бабушка говорила ему о смерти. Тут вдруг бабушка перестала говорить и отшатнулась на подушку: ей стало плохо, а расплакавшегося Борю мать увела в другую комнату. Потом старушка, почувствовав, что она умирает, собрала к себе всех своих домашних и сказала им:
- Ну, теперь прощайте, детки, я иду домой, к своему Небесному Отцу.
Сын и невестка всячески старались убедить ее исповедаться и причаститься, но все их доводы и уговоры ни к чему не привели...
- Я и так имею жизнь вечную чрез кровь Иисуса Христа.
Смерть была легкая, тихая, лицо ее радостно светилось, улыбка озаряла застывшее лицо. Перед самым последним своим вздохом она всем сказала ласковое слово, всех просила одуматься в своей жизни, говорила всем о любви Христа, и просила всех обратиться к Нему, как к Спасителю. "И тогда, - говорила она, - все мы опять увидимся на небесах". Тут она умолкла впала в забытье, потом очнулась, радостно протягивая руки куда-то вдаль, уста ее что-то шептали. Сын наклонился к ней, думал, что она что-то ему напоследок скажет, но он расслышал, как она сказала:
- Иду, иду, о мой Спаситель! - Потом раскрыла глаза, вытянулась, грудь несколько раз потянулась и опустилась, и так тихо старуха отошла в вечность.
С трудом оторвали плачущего Борю от бабушки.
- Зачем ты такая холодная, бабушка? - кричал он. - Открой глазки, посмотри, ведь это я, твой Боря! - И громкие рыдания потрясали его маленькую грудь. Сын был очень удручен смертью горячо любимой им матери. Похороны сделал очень пышные, на славу, хотя пришлось залезть в большие долги, и успокоился в сознании того, что все, зависящее от него, сделал.

Часть II

Однажды к Кудряшу пришел один офицер, которому нужно было купить верховую лошадь (Иван Кудряш занимался торговлей лошадьми). Кудряш, который был немного навеселе, показал лошадь офицеру, и тот попросил проехаться на ней, чтобы посмотреть бег ее со стороны.
Кудряш немедля оседлал лошадь, молодецки вскочил в седло и, сначала рысью, а потом и полным галопом, помчался по улице. Но вдруг на повороте обратно лошадь чего-то испугалась и взвилась на дыбы, а Иван Кудряш, частично от неожиданности, пошатнулся в седле и рухнул на землю. Будучи опытным ездоком, Иван не опустил поводов из рук и, сейчас же вскочив, опять сел в седло и доехал до дома.
Офицер, увидев, что лошадь имеет пугливый нрав, не пожелал купить ее, а к вечеру Иван почувствовал какое-то недомогание, лег в постель и большое уже не вставал. Два с лишним года лежал он больной, все доктора перебывали, приглашали знахарок, которые заговаривали болезнь, но ничто не помогало, а больной день ото дня все таял и таял.
Лошади были проданы, и все без дохода. Деньги пошли на докторов да на лекарства. Пришлось заложить дом и взять за него деньги. Но и эти средства стали быстро уменьшаться, а потребности больного все возрастали. Иногда сознание неуплаченных долгов тяжелым бременем ложилось на грудь Ивана, и он с нетерпением ожидал того момента, когда, поправившись, снова возьмется за работу. Не знал, бедняга, что дни его уже сочтены. Жена всячески старалась скрыть от него, что средства их ежедневно таяли, как вода. Когда же Иван засыпал, Ирина, оставивши с ним Борю, бежала в церковь, служила молебны, ставила свечи, горячо молилась об исцелении любимого мужа, но, несмотря на все это, больному становилось все хуже и хуже. Наконец, бедная женщина убедилась, что надежды на выздоровление ее супруга нет. Перед ней становился роковой вопрос: что делать с детьми, когда она останется вдовой? Слезы неудержимо текли из глаз, и сердце разрывалось от боли, но она всячески старалась сдерживать себя и скрывать от мужа все свои слезы и страдания.
Несколько раз бывшие друзья старушки предлагали Ирине помощь в уходе за больным, но всякий раз она не только отклоняла эти предложение, но всячески старалась не допускать этих людей к больному мужу. Тем более, что они говорили Боре:
- Постарайся, Боря, хотя бы уговорить отца читать Евангелие.
И Боря не остался безучастным к этим советам. Ласкаясь к отцу, он говорил ему:
- Папа, а ты бы почитал Евангелие, право, тебе легче станет. - И тут же совал в руки отца большое Евангелие с Псалтырем. Больной читал Псалтырь, но там его некоторые места просто поражали. В такие минуты Иван звал к себе жену и говорил:
- Вот прочитай здесь в Евангелии, ну о чем тут говорится, прямь не пойму. Тут чудесно сказано, но и очень похоже на то, как, бывало, мать покойная говорила.
Ирина в такие минуты тут же бежала к священнику и приглашала его к себе, как говорила: "чайку попить". Отец Василий, зная, что в этом доме всегда ожидает горячий искренний разговор, охотно приходил. Обыкновенно накрывался стол, ставилась приличная закуска, появлялся самовар, и все усаживались за стол. Ирина тут же доставала Евангелие и, открывая место, читанное мужем, непонятное просила объяснить больному. Василий старался объяснить прочитанное, после окончания чаепития он тут же уходил, а на душе Ивана и Ирины было все так же холодно и беспросветно..
Однажды Боря, пользуясь тем, что находился с отцом наедине, сказал ему:
- Хочешь, папа, я позову к тебе того дядю, который читал Евангелие в собрании и объяснял. Он так хорошо говорит, что очень многие, когда слушают, то плачут.
В это время в комнату вошла Ирина и, услышав слова мальчика, горячо воспротивилась этому, доказывая мужу, что чего же можно ожидать от Борьки: ребенок, что он понимает? Ему все хорошо. Да разве отец Василий знает меньше этого ребенка или "дяденьки", как говорит Борька? И этими словами Ирина разбивала доводы сына.
Но вот однажды приглашенный доктор потихонечку сказал Ирине, что всякая надежда на выздоровление потеряна, что ему уже нужен не доктор, а священник. Это сообщение, как острая стрела, пронзило любящее сердце женщины. Ирина предложила мужу пособороваться и причаститься.
- Тебе ведь легче будет, - говорила она. Причаститься Иван охотно согласился, но собороваться не захотел.
- Что ты, хоронить, что ли, собираешься? - возражал он. Разве на сороковом году такие богатыри, как я, умирают? Погоди, скоро поправлюсь, дела я возобновлю, долги все-все выплачу, тебе прислугу найму и опять заживем по-прежнему, не зная нужды и печали.
Душу раздирали у Ирины эти слова, но все же она старалась скрыть то, что слышала от мужа. Эту ужасную истину даже от детей скрывали. До последней минуты Иван был в полном сознании. О, какой ужас охватил ее, когда он стал задыхаться, жадно ловя воздух, какой ужасный вопль вырвался из его груди!
Ирина не выпускала из своих рук руку мужа, покрывая ее поцелуями и обливая горячими слезами.
Напрасно она умоляла благословить детей, он нечеловечески страдал и совершенно не замечал ни жены, ни детей.
На лице его изобразился ужас, он бился и метался, а грудь его высоко вздымалась, ловя воздух. Но вот кровь хлынула из его горла, дрожь потрясла его могучее тело, он долго храпел и так отошел в вечность, не познав радости примирения с Богом.
Отчаянию Ирины не было границ. Окружающие ее даже боялись, что она покончит с собой. Только маленькие ее крошки отвлекали на время тем, что требовали для себя того или другого.
От залога дома у Ирины остались гроши, и потому пришлось заложить все малоценные вещи, чтобы иметь возможность похоронить прилично, по-христиански дорогого покойника.
Положили Ивана в одной могиле с матерью. Еще унылее и еще тяжелее стало на душе у Ирины, когда она вернулась с кладбища. И потекли один за другим дни, полные муки и скорби для несчастной семьи.
Первое время Нине и Боре приходилось хозяйничать почти самостоятельно, так как мать целыми днями сидела неподвижно, все думая о том великом горе, которое обрушилось на нее.
И началась для этой семьи, жившей некогда так хорошо, жизнь, полная тоски, горя и беспросветной нужды. Постепенно было покончено с долгами, но жить оставалось не на что. Бедная Ирина теряла голову. Что делать? Пять человек детей, из которых старшей было двенадцать лет, а самой младшей пошел только третий годок. Сама Ирина, кроме как по домашнему хозяйству, ни к чему не была способна. Просить милостыню - это так ужасно. Бедная женщина приходила в ужас. Ее впервые посетила страшная мысль:
"Лучше как-нибудь вместе умереть". К довершению всего, скоро должен был кончиться срок, данный им для того, чтобы они подыскали квартиру.
- Да, умереть - это единственный для меня выход, - думала несчастная женщина. - После моей смерти куда-нибудь определят моих детей. Бедные крошки! Они так изнежены лаской матери, каково им будет у чужих людей? Каждый будет хозяином над сиротой!
Эти грустные мысли так давили грудь несчастной женщины, что ей было невыносимо больно. Неудержимый вопль вырывался из этой наболевшей и истерзанной души.
Наконец, она решила сказать Нине и Боре, что они уже большие, а потому останутся и будут жить, как придется, а с тремя младшими она решила умереть.
"Смерть от угара легкая, - думала бедная женщина, - продам последнюю рухлядь, куплю жаровню и уголья, разожгу ее получше, ляжем спать и больше не встанем".
Позвала к себе Ирина Нину и Борю, обняла их, прижала к своей груди и слезы покатились из ее глаз.
- Милые мои детки, - сквозь рыдания говорила она, - несчастье и беды обрушились на нас, разбили счастье нашей жизни, и теперь все у нас продано, хлеба нет, нет крова. Куда я пойду с вами и что буду делать? Нет у меня больше сил, чтобы бороться со всеми этими несчастьями и лишениями, которые так окружили нас. Поэтому я решила открыть вам, что я с моими маленькими крошками должна умереть, а вы, двое, уже взрослые... вы останетесь, и как вам Господь даст, так и будете жить.
Точно окаменелые стояли Нина и Боря, слушая мать. Когда же новые рыдания вырвались из груди Ирины, тут уже Нина кинулась на шею матери и с плачем стала говорить ей:
- Нет, мама, я не хочу здесь жить без твоей ласки и любви, а если ты решила умереть, то и я с тобой умру!
Боря недолго плакал, по его лицу видно было, что его осенила какая-то мысль, и он молча что-то обдумывал, прижавшись к матери, а мать, между тем, продолжала:
- Может быть, вас добрые люди в приют отдадут, и, кто знает, может, еще в люди выйдете, а с тремя малолетними крошками я уйду к отцу вашему. Он теперь меня ожидает с детками. Измучилась я и истерзалась, глядя на вас, как вы голодаете после такой хорошей жизни. Осень на дворе, куда мы денемся, разутые, раздетые, а через три дня мы должны будем оставить дом. Я и подумать не могу о том, как расстанусь с этим местом, где каждый гвоздик с такой любовью вбивал мой милый муж Ваня! А сад! Чего только в нем нет?! Ох, не могу, сил не хватит! Лучше умереть!
Разговор происходил рано утром, и спавшие, остальные, дети стали просыпаться. Увидев плачущих мать и Нину, они также стали плакать. Быстро высохли слезы на глазах у матери, и она с ласковой улыбкой стала одевать их в жалкие лохмотья, а потом дала им в руки по маленькому кусочку черного хлеба. После разговора с Ниной и Борей она твердо решила, что они тоже хотят разделить с нею участь ее, и потому она, поручив ребят их надзору, стала быстро собирать вещи. Собравши все, она понесла на базар, чтобы иметь возможность купить жаровню, угли и спички, а если что останется, купить чего-нибудь съестного, чтобы посытнее накормить деток в последний раз. С этими мыслями бедная женщина вышла из дому.
Как только мать скрылась из виду, Боря сейчас же вырвал из учебной своей тетради два чистых листа бумаги, взял маленький карандаш и убежал наверх в светелку. Там, сев на ящик, он стал писать письмо, тщательно выводя одну букву за другой:
"Добрый Боженька Иисус, бабушка говорила, что Ты всегда бываешь в собрании. Увидев это письмо, я прошу Тебя, помоги нам. Мама не может больше видеть, как мы голодаем, одеть нам всем нечего, у меня ботинки все износились, а выпрашивать у людей и рассказывать про нашу нужду мама не позволяет. Тогда я подумал, что Тебе все можно рассказать про наше горе и нужду. Мама не знает, что я Тебе пишу, мы с Ниной совсем не хотим умирать, но и без мамы оставаться тоже не хотим. А мама сейчас пошла продавать последние вещи, чтобы купить жаровню и угли, а завтра все мы будем с отцом. Я не хочу в яму, Боженька! Бабушка говорила мне, что Ты самый близкий Друг детям, будь же Ты и маминым другом и всем нам, а нас ведь пятеро у мамы. Бабушка говорила мне, что все можно просить у Тебя, и что Ты дашь непременно. И вот я прошу у Тебя, Боженька, приди и уговори маму, чтобы нам не умирать. Прости, что я Тебя иногда забывал, но вот я вспомнил о Тебе, ожидаю ответа. Крепко целую Тебя. Любящий Тебя. Боря Кудряш".
Окончив письмо, Боря тщательно сложил бумагу и, отковырнув кусочек воску, разжевал его, заклеил письмо и написал сверху:
"В собственные руки Боженьке Иисусу. Очень нужное".
Боря схватил письмо и помчался в молитвенный дом, где был только один безграмотный сторож. На сильный стук в дверь он вышел и, увидев Борю, сказал:
- Ах, Боря! Что же ты не позвонил?
- Я и не знал, что есть звонок, - сказал Боря, - вот письмо, возьмите и положите Его на самом видном месте, чтобы, как Он придет, сразу увидел: письмо важное!
- Ладно, ладно, - сказал ласково старик, погладив по голове Борю, - в самые руки попадет, не сомневайся, ступай с Богом.
Сторож подумал, что письмо это для пресвитера и потому положил его вместе с другими на стол, чтобы вручить ему, когда придет. Потом он стал готовить помещение для собрания.
Вручив письмо, Боря опрометью бросился бежать домой. Вскоре вернулась нагруженная разными покупками мать. Никто не знал о путешествии Бори, даже Нина не заметила его отсутствия. Мать лихорадочно стала разворачивать пакеты, и глаза детей радостно заблестели при взгляде на многие вещи, которых они уже давно не видели. Только Нина и Боря сознавали, что это в последний раз, а там...

Часть Ш

В восемь часов вечера стали собираться на собрание. Одним из первых пришел пресвитер, и сторож подал ему несколько писем. Только пресвитер хотел посмотреть поданные ему письма, как его отвлек шум скандала, происшедшего на лестнице.
Сунув письма в карман, он вышел на лестницу, где бушевали несколько пьяных. А сторож выпроважал их, желая пропустить шедших в молитвенный дом людей. С трудом удалось проводить скандалистов, поэтому собрание несколько задержалось.
Пресвитер, вынув письма из кармана, данные ему сторожем, стал читать, чтобы, какие нужно, объявить всем после собрания. Тут ему бросилось в глаза письмо, необычно адресованное детским почерком. Он стал читать про себя. Выждав, когда проповедник окончил проповедь, пресвитер поднялся на кафедру и сказал:
- Господу было угодно помешать прочесть письмо от Бори Кудряша, через происшедший скандал на лестнице я не мог просмотреть его раньше. Многие из вас знают этого милого мальчика. Послушайте, что он пишет. И он внятно прочел все письмо.
- Помощь нужна немедленно! - сказал он. - Окончим собрание, и десять человек пойдут со мною, захватив с собой платки и еще что-либо из одежды. Не забудьте также захватить фонарь и парусину, которая может понадобиться для носилок, а остальные, кто живет поближе, принесите сюда все необходимое, чтобы устроить постели, а также приготовьте чай. Кроме того, сходите за братом-доктором и скажите ему, что принесут целую семью, пострадавшую от угара. Также пригласите фельдшера. Нужно будет устроить дежурство возле больных, а в остальном Сам Господь научит, как поступить.
Сделав все эти распоряжения, пресвитер с десятью братьями направился к дому, который он хорошо знал. На звонок никто не отозвался. Взломали дверь, зажгли фонарь и увидели, что дверь в одну из комнат была наглухо закрыта и, несмотря на это, уже здесь чувствовался едкий запах угара.
Когда же открыли эту дверь, то глазам их представилась ужасная картина: на полу, около стены, на соломе лежала красивая женщина лет тридцати пяти. На одной руке лежала маленькая белокурая девочка лет двух, а на другой - черноволосый мальчик лет четырех, крепко прижатый к груди; обняв руками ноги матери, лежала Нина, а за ее шею держался мальчик лет семи. Боря лежал в углу у материнской головы, свернувшись в комочек. На другой стороне, в углу, стояла жаровня с догорающими углями.
Угар частично произвел свое действие, и все спящие были уже без сознания.
Осмотрев пострадавших, доктор шепнул пресвитеру, что состояние больных очень тяжелое. Вскоре у больных появилась рвота, и из груди доктора вырвался облегченный вздох. Больным вливали в рот крепкий чай. По истечении некоторого времени стали появляться признаки жизни. Первым пришел в себя Боря.
- Боженька, Ты здесь? - сказал он и опять потерял сознание. Всю ночь отхаживали несчастных, не давая возможности им уснуть навеки, и только утром доктор отдал последние распоряжения перед уходом и сказал:
- Теперь за все слава Богу, всякая опасность миновала! - И все во главе с доктором опустились на колени и благодарили Господа за ту помощь, которую Он оказал им. Бедная Ирина, когда была приведена в сознание, сначала дико озиралась, не зная, где она находится, затем стала плакать и кричать, упрекая тех, кто помешал ей навсегда покончить с жизнью. Особенно ее негодованию не было границ, когда она узнала, что находится у сектантов. Большую любовь и терпение нужно было иметь тем, кто окружал ее, чтобы убедить, что она тут только временно находится и попала сюда только случайно. Пресвитер, подошедши к ней, ласково сказал:
- Вы спрашиваете, кому нужно было помешать вам умереть с вашими детками? Я вам отвечу: Самому лучшему вашему Другу, Который любит вас и ваших детей, любит так, как вас из людей никто не может любить.
- У меня нет такого Друга, меня никто не любит, все, окружающие меня, только завидовали моему счастью, а теперь, видя мои страдания, они только радуются им, - сказала больная, и затем сильный вопль вырвался из ее груди. Выждав немного, пресвитер снова заговорил:
- Иисус - ваш лучший Друг, и ваш сын Боря Его хорошо знает, и Он повелел нам сделать все необходимое для вас, чтобы облегчить ваши страдания.
- Кто же этот Человек, если у Него такие слуги и так много? - спросила уже более сдержанно Ирина.
- Этот Друг не человек, а Сын Божий Иисус Христос, Он пришел на землю, чтобы спасти всех погибших грешников. Он умер на кресте за весь мир, следовательно, и за тебя, и за твоих детей. Он купил всех нас дорогою ценою Своей жизни и потому Он так жаждет, чтобы каждый человек был примирен с Ним и верою в Него сделался бы наследником вечной жизни в другом небесном мире, где уже не будет ни скорби, ни горя, ни нужды и даже самой смерти. Подумай же, дорогая, если бы ты умерла такою ужасною смертью, не примирившись с Богом, твоим Спасителем, ведь тогда ты должна бы была попасть в гораздо худшие условия, чем ты жила в этой жизни. Если же страдания, которые выпали здесь на земле, были для тебя так невыносимы, то что было бы тогда, когда ты, расставшись с этим миром, предстала бы пред лице Всемогущего Судии, Который по Своей святости должен был бы ввергнуть тебя, как грешницу, в место великого страдания, где будет плач и скрежет зубов, и это навеки, навсегда.
Пресвитер так увлекся темой о Спасителе, слова его были искренни и убедительны, что несчастная Ирина невольно заслушалась. Кроме того, все, что она выслушала, было так для нее ново и неожиданно. До сих пор она думала, что она одинокая и всеми покинутая женщина, а теперь ей говорят, что есть Господь, Который видит все, знает все о ней и больше того, любит ее. Слышанные слова как бы сняли с нее какую-то пелену, и она ясно увидела ту пропасть, в которую были направлены ее шаги. Все это подействовало очень успокоительно на нее. Она внимательно слушала, что говорил пресвитер. Остальные ее детки мирно спали после всего пережитого, потому что всю ночь, пока не миновала для них опасность, им не давали спать. А теперь они сытые, одетые мирно спали в кроватках, как бывало и прежде, когда они еще жили при отце. Ласковые слова пресвитера о Христе и такое любезное отношение всех присутствующих к Ирине и ее детям сильно подействовало на больную женщину. После того, как пресвитер ушел домой, и возле Ирины осталась одна дежурная сестра, она доверчиво опустила свою усталую голову на приготовленную ей постель.

Часть IV

Один верующий человек взял Нину к себе в дом. У него была единственная дочь Женя, почти ровесница Нине, потом они вместе поступили в гимназию. Девочки быстро сдружились и вместе посещали воскресную школу. Нина, попав в семью верующих, стала, как говорит поэт:

Один цветочек дикий,
Попав в букет с гвоздикой,
И что же? - От нее
И сам душистым стал.

Нина все больше и больше познавала Господа, чем очень радовала своих приемных родителей, которые относились к ней, как к своей дочери.
С матерью Нина виделась часто. Ирина поступила с маленькой Валей в экономки к одному верующему помещику, живущему от того города в трех километрах, Нина с Женей часто на своей лошади ездили в это имение.
Борю взял к себе пресвитер. У него была только одна замужняя дочь. Пресвитер определил Борю в гимназию, мальчик все время был первым учеником. С матерью он также часто виделся.
Иначе обстояло дело с пятилетним Марком. Он был очень балованным и капризным, а потому путешествовал из одной семьи в другую. Окруженная верующими людьми, видя их бескорыстную любовь и помощь во имя Христа, посещая собрания и читая Слово Божие, сердце Ирины, наконец, растаяло, и она приняла Христа, как своего личного Спасителя. В имении, где она служила, все служащие были тоже верующими, а потому каждый вечер была общая коленопреклоненная молитва с чтением Евангелия, а по праздникам были и проповеди. Познавши своего Спасителя, Ирина радовалась и торжествовала, но одно только мучило ее, это то, что она была виновницей того, что ее бедный Иван умер непримиренный с Богом, не познавши Его, как своего личного Спасителя. Часто приходило на память ей то, как, бывало, Иван, еще при жизни матери, говорил ей: "А что, Ирина, может быть, и правда нас истине мать учит?" Но она всегда старалась отстранить его от таких мыслей. И это сознание теперь тяготило ее. Через полтора года Ирина приняла крещение по вере во Христа и присоединилась к общине верующих. Впоследствии Ирина вторично вышла замуж за управляющего тем имением, в котором она жила.
Нина, окончив гимназию, стала работать учительницей в ближайшем селе. В своей работе она была истинным светом Христа, работала, не покладая рук, во славу Его, решительно не думала об устройстве своей личной жизни. На основании этого служения она отказала многим женихам, делавшим ей предложения.
Боря остался у пресвитера. Он уже окончил университет и часто заменял отца на кафедре и тоже занимался в Воскресной школе, в кружке молодежи и всюду вносил свет и любовь.
Усыновленный мельником Лева, после смерти своего приемного отца, стал полным хозяином и был очень отзывчив к нуждающимся, многие находили под его кровом пристанище, пищу и совет.
У Ирины было еще несколько детей от второго брака. Все они жили тихо, мирно, стараясь в своей жизни славить Христа.
"Воззови ко Мне и Я отвечу тебе, покажу тебе великое и недоступное, чего ты не знаешь" (Иер.33:3)

Настоящий бриллиант

- Эй, паренек! - окликнул на многолюдной улице Нью-Йорка один инженер худенького подростка. - Почисть мне ботинки!
Малыш не спеша подошел, поставил свой ящик на землю и уже хотел начать работу, как подбежал другой его товарищ.
- Подожди, Джимм, - сказал он ласково, уводя мальчика в сторону, - разреши, я почищу ботинки, а ты тем временем посиди.
Инженер возмутился и резко заметил второму мальчику:
- Убирайся вон отсюда!
- О, господин, вы, вероятно, не знаете, что Джимм был целый месяц больной, лежал в больнице, и ему вредно переутомляться. Я хочу ему помочь, когда мы не имеем работы, мы помогаем ему.
- Это правда, Джимм? - спросил инженер.
- Да, - ответил Джимм, подняв свое бледное личико, - пусть он за меня сделает, если вы позволите.
- Хорошо. Значит, ты говоришь, что вы помогаете Джимму? - обратился инженер к старшему мальчику.
- Да, господин, когда мы не имеем работы, то помогаем Джимму, ведь он совсем слаб.
- А какую часть вы берете себе за помощь?
- Что вы хотите этим сказать, господин? - спросил старший мальчик.
- Я спрашиваю, сколько Джимм должен вам отдавать за вашу помощь?
- Нет, такими нечестными мы не хотим быть! - смело ответил мальчик.
- Значит, все отдаете?
- Хотели бы мы видеть такого, который присвоил бы себе деньги больного товарища!
Ботинки были уже вычищены как следует. Инженер заплатил 50 центов вместо полагавшихся 40, говоря:
- Ты добрый товарищ, возьми себе 10 центов, а остальное отдай Джимму.
- Этого я не могу сделать. Вы являетесь его клиентом. Идет, Джимм! - вручив ему всю сумму, он, как ветер, понесся дальше искать клиентов для себя.
"Настоящий бриллиант, - подумал инженер, - не ожидал я встретить здесь ребят, у которых под запачканными тужурками кроются горячие и благородные сердца".
Внешний вид часто обманчив.
Пожалуй, мало нашлось бы барчуков, которые могли бы показать столько благородства, сколько этот мальчик - чистильщик ботинок. Поэтому, смотри в сердце, а не на одежду.
"Человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце" (1Цар.16:7)