"По следам веры". Книга 3
Наш YouTube - Библия в видеоформате и другие материалы.
Христианская страничка
Лента обновлений сайта
Медиатека Blagovestnik.Org
в Telegram -
t.me/BlagovestnikOrg
Видеобиблия online

Русская Аудиобиблия online
Писание (обзоры)
Хроники последнего времени
Українська Аудіобіблія
Украинская Аудиобиблия
Ukrainian
Audio-Bible
Видео-книги
Музыкальные
видео-альбомы
Книги (А-Г)
Книги (Д-Л)
Книги (М-О)
Книги (П-Р)
Книги (С-С)
Книги (Т-Я)
Новые книги (А-Я)
Фонограммы-аранжировки
(*.mid и *.mp3),
Караоке
(*.kar и *.divx)
Юность Иисусу
Песнь Благовестника
старый раздел
Бесплатно скачать mp3
Нотный архив
Модули
для "Цитаты"
Брошюры для ищущих Бога
Воскресная школа,
материалы
для малышей,
занимательные материалы
Список ресурсов
служения Blagovestnik.Org
Архивы:
Рассылки (1)
Рассылки (2)
Проповеди (1)
Проповеди (2)
Сперджен (1)
Сперджен (2)
Сперджен (3)
Сперджен (4)
Карта сайта:
Чтения
Толкование
Литература
Стихотворения
Скачать mp3
Видео-онлайн
Архивы
Все остальное
Контактная информация
Поддержать сайт
FAQ


Наш основной Telegram-канал.
Наша группа ВК: "Христианская медиатека".
Наши новости в группе в WhatsApp.

Патриция Ст. Джон

Серия книг "По следам веры". Книга 3

Сюрприз перед рассветом

Оглавление

От автора
Посещение
Жемчужина
Дитя

Утро
Полдень
После обеда
Вечер

Первая свеча
Вторая свеча
Третья свеча
Подарок
Младенец
Когда были зажжены все свечи

Сюрприз перед рассветом

От автора

Дорогие читатели, взрослые и дети! Я так рада, что Вы можете теперь читать мои книги на русском языке. Я знаю, что Вы хотели бы узнать немного о моей жизни. Я была третьим ребенком из пяти детей и росла в очень счастливой семье. С раннего детства родители читали нам Библию и брали с собой в церковь по воскресеньям. Я хорошо помню, как мы все вместе располагались поудобнее у горящего камина, если была зима, и слушали библейские истории. Однажды вечером я сидела вместе с моим старшим братом и сестрой в гостиной, и мама учила с нами стих из Исаии 43, 1: "Так говорит Господь...: не бойся, ибо я искупил тебя, назвал тебя по имени твоему; ты - Мой". Мне тогда было около пяти лет, и я помню, как после того я пошла в свою комнату и сказала Господу, что мое имя Патриция Сент Джон, и, если Он действительно зовет меня, я хочу прийти и принадлежать Ему. И я точно знала тогда, что Он услышал мою молитву и что я теперь Его.
В то время мы жили в деревне, и моего отца часто не было дома, потому что он был миссионером. Жизнь нашей семьи во многом похожа на жизнь семьи в моей книге "Радуга в саду". Мы помогали по дому, возились с ягнятами, лазили по деревьям. У нас был музей природы и кладбище для животных. Мы жили в палатках и купались в реке во время летних каникул. Часто мы с братом проводили целые дни в лесу, наблюдая за птицами, и строили шалаши, как и дети в моей книге "Добрый Пастырь".
Когда мне было семь лет, мой отец уехал за границу на некоторое время, а мама взяла нас всех на это время в швейцарскую деревню. Мы жили там в небольшом старом доме, принадлежавшем женщине, которая была когда-то няней моей мамы. Это было самое счастливое время нашего детства, и многое из той жизни я описала впоследствии в книге "Сокровища на снегу". В школе я сидела за одной партой с девочкой по имени Аннет; и там жил маленький мальчик, которого звали Дэни, и который сломал ногу. И у меня был белый котенок Снежок, которого я очень любила. Мы тоже ездили на санях в церковь накануне Рождества и получали там подарки - апельсины и имбирных медведиков с рождественской елки. Летом мы обычно помогали убирать сено, выгонять коров на высокогорные пастбища и спали на сеновалах. Нам также приходилось собирать дрова на зиму до тех пор, пока не выпадал первый снег.
Потом мы вернулись в Англию. Время шло, и мне исполнилось 13 лет. К тому времени я заметила, что у меня ужасный характер. Это очень огорчило меня, потому что я любила свой дом, любила родителей, но если что-то было не по- моему, я не могла сдерживать себя. Я не понимала, почему я не могу быть такой, какой хотела бы быть. В конце концов я решила, что читать Библию и молиться не приносит много пользы. Я даже начала сомневаться, на самом ли деле я дитя Божье. Однажды, когда я чувствовала себя очень несчастной, я открыла свою Библию и прочитала: "Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему..." (Отк. 3, 20). Это говорил Сам Иисус Христос. И вдруг я увидела себя как будто в маленькой лодке, гонимой волнами по бушующему морю, и я совсем не в силах добраться до берега. И я увидела Иисуса, который стоял рядом. Он сказал: "Если ты пригласишь Меня войти в лодку, Я приведу тебя, куда ты хочешь". Я сказала: "О, пожалуйста, войди!" И после того, даже если я иногда теряла терпение, все уже было по-другому, потому что я знала, что Иисус со мной, и я сразу взывала к Нему. Он всегда был рядом, чтобы помочь мне и успокоить меня. На самом деле Он был со мной постоянно, потому что Он сделал меня Своим дитем, когда мне было пять лет. Но раньше я старалась стать лучше своими силами, я забывала доверяться Ему, чтобы Он помогал мне.
Окончив школу, я поступила на курсы медсестер при госпитале, который находился в Лондоне. Это было тяжелое время, шла война, вокруг нас падали бомбы. По окончанию курсов мне пришлось несколько лет работать воспитательницей в школе-интернате - присматривать за мальчиками и девочками в возрасте от семи до одиннадцати лет. Их родители были миссионерами в других малоразвитых странах. Дети часто скучали по своим родным.
Насколько возможно, я старалась сделать все, чтобы они не чувствовали себя одинокими. Зимой я затапливала камин, готовила чай или какао и рассказывала им истории или читала вслух. Мне так нужны были истории, которые помогли бы рассказать им больше об Иисусе, но я не могла найти таких рассказов. Тогда я решила написать что-либо сама.
И я написала "Добрый Пастырь". Герои этих рассказов жили в местечке Малверн, где и мы жили. Там занимались в основном разведением овец. Я была знакома с некоторыми пастухами и хорошо знала, как они любят овец и заботятся о них. Поэтому мне нетрудно было писать о добром Пастыре.
Потом я захотела написать книгу о прощении. Я вспомнила Швейцарию, мои школьные годы там, рождественскую елку... Так появилась книга "Сокровища на снегу".
В 1949 году я приехала к брату, который руководил миссионерским госпиталем в Марокко. Некоторое время я работала в госпитале, потом стала ездить по горным селениям, чтобы оказывать там медицинскую помощь. Я также работала с детьми, у которых не было родителей и которые нуждались в пище. В одном из таких селений я встретила Хамида и написала "Свет жизни". В книге правдиво отображена его жизнь и желание стать христианином.
До сих пор каждый год я езжу в Марокко и посещаю то селение, где и сейчас еще живет Хамид. Я жила и работала в Марокко 26 лет, потом приехала домой в Англию, чтобы присматривать за своей больной тетей.
Теперь я живу в Англии. В районе Ковентри, где мы живем с сестрой, много детей. Они часто приходят играть к нам домой. Мы говорим с ними о Господе. Я также получаю много писем от детей, которые читают мои книги.
Мы молимся о Вас, дорогие наши русские друзья, и просим также вспоминать нас в Ваших молитвах.

Посещение

Старая женщина проснулась от внезапно охватившего ее страха. Солнечные лучи проникали сквозь щели в стенах хижины. Снаружи слышалось встревоженное кудахтанье кур в курятнике. Весенний день был в полном разгаре. Жаль, что она проспала, ведь сегодня была пятница, а пятница для нее, Якоотсы, была великим днем недели, и ей надо было приготовиться.
Она попыталась быстро подняться, насколько ей позволял ревматизм. В ближайшее время ей надо сделать так много работы: замесить тесто, принести воду из колодца, разжечь огонь и прибрать комнату. Но начинать что-либо делать невозможно: так шумят куры. Должно быть, там что-то случилось там. Якоотса заковыляла к выходу и открыла дверь. В лицо ей пахнул свежий прохладный воздух, от чего она на мгновение закрыла глаза. Куры сразу же бросились к ней с тревожным кудахтаньем.
Она открыла глаза, но... было слишком поздно. Мальчуган в оборванной одежде уже ловко взбирался на гору, временами исчезая за оливковыми деревьями. Заглянув в курятник, она убедилась, что гнездо, где должны были быть яйца, пусто.
Это случилось уже во второй раз, и ее глаза наполнились слезами беспомощности и обиды. Она не знала этого маленького воришку, но что-то надо срочно предпринимать, потому что яйца являлись единственным средством ее существования. Якоотса с трудом могла еще дойти до базара, чтобы продать их, хотя обратный путь в гору совершенно выматывал ее. Часто она задумывалась над тем, что вскоре ей больше невозможно будет жить одной. Она крайне нуждалась в помощи, но никому до нее не было дела. Ее единственная дочь была замужем за владельцем магазина. Его дела процветали, и потому он стыдился своей больной старой тещи, одетой в лохмотья, хотя время от времени давал ей немного денег.
Ругаясь от досады, она поставила на плечо кувшин и отправилась по воду. К этому времени воздух прогрелся. Якоотса подняла к солнцу морщинистое лицо, улыбнулась и почувствовала, что раздражение куда-то уходит.
Было чудесное время года: начинал расцветать миндаль - розовое море среди оливковых деревьев и пепельно-серых ветвей инжира. Разлившийся ручей весело журчал и искрился под солнцем, а на обочине тропинки в кустиках травы показали свои головки первые нарциссы. Она ощутила этот запах прежде, чем увидела их. Это был настоящий аромат весны! Якоотса всегда любила прекрасное, и хотя она давно уже состарилась, глаза ее ослабели, красота все еще трогала ее сердце и оживляла его. Она уже забыла о воришке и сосредоточилась на мысли, что через два часа придет Надия, и она услышит слова из Книги, слова Самого Бога.
Кувшин был тяжелый, и она очень устала, пока возвращалась к хижине, но нельзя терять ни минуты. Все надо успеть сделать. Поставив котелок с водой на горшок с углями, она вынесла все это во двор, чтобы легкий весенний ветерок раздул тлеющие угли. Затем вымесила тесто и, оставив его подниматься, вымыла пол, вытряхнула тростниковую циновку, покормила кур и отполировала до блеска свою единственную драгоценность - медный поднос.
Якоотса собиралась покушать, когда придет Надия, ведь она не могла позволить себе такую роскошь: два завтрака. Ожидаемая радость придавала ей силы, и она трудилась охотно и быстро, ибо труд в пятницу - это особый труд. В остальные дни она просто старая изможденная женщина, с трудом исполняющая домашние обязанности, а в пятницу она - хозяйка, готовящаяся принимать гостей.
Вода в чайнике закипела, пирог на толстой сковороде зарумянился и выглядел очень аппетитно. В комнате ароматно пахло теплым свежим хлебом. Она поставила низкий круглый столик на то место, куда падали ласковые солнечные лучи через открытую дверь, посредине на столике - кофейник и стаканы, потом вытащила из-под кровати ящик и достала из него Книгу, благоговейно прикасаясь к ней слегка дрожавшими пальцами. Это была довольно потрепанная, потерявшая первоначальный цвет, книга небольшого формата. Она хранилась у нее пятнадцать лет.
Якоотса родилась, выросла и вышла замуж в городе у Средиземного моря. Муж оставил ее, когда их дочь, Аниза, была еще малышкой, и Якоотсе пришлось наняться на работу к одной испанской даме, которая была очень добра к ней. Они не могли общаться, так как не знали языка друг друга, но мягкость и доброта, с которой эта дама относилась к ней, возмещали незнание языка. Эта доброта и любовь к ближнему, очевидно, исходила от Бога, а другим неиссякаемым источником являлась книга, которую сеньора каждый вечер читала своим детям перед сном. Иногда она пыталась передать Якоотсе смысл того, о чем прочитывала, но та мало что понимала. Но когда Якоотса вытирала пыль в комнате, и никого в ней не было, она осмеливалась дотрагиваться до этой чудесной книги и целовать ее. Муж сеньоры помог Анизе поступить в школу, а в пятнадцать лет девочка, выйдя замуж за деревенского торговца, переехала жить в горы. У нее родились несколько сыновей. Якоотса же оставалась по-прежнему в городе. Но однажды ее любимая сеньора сообщила, что она с мужем возвращаются в Испанию, и Якоотсе придется искать другое место.
Это было величайшим огорчением в ее и без того безрадостной жизни. Дети сеньоры стали для Якоотсы почти родными. Когда наступило время прощания, ее настолько захлестнуло чувство горя, что она и не замечала ценных подарков, которыми сеньора одарила ее. Только одно утешило Якоотсу: перед самым отъездом хозяйка отозвала ее в сторону и вложила ей в руки небольшую книгу, написанную на ее родном языке.
- Эту Книгу мы читаем каждый день, - объяснила она. - В ней говорится об Иисусе и о пути к Богу. Сохрани ее и, когда вырастут твои внуки, попроси их почитать тебе. Это Слово Божье.
В тот же день они уехали. Провожая их в порту, она горько плакала. Слезы ручьем катились по ее лицу, когда она махала им на прощанье рукой. Вернувшись, Якоотса завернула Книгу в платок, уложила ее на дно ящика со своими пожитками и отправилась к дочери в горы.
Однако у них в доме было тесно, внуки были грубые и шумные, к тому же зять встретил ее неприветливо. Вскоре выяснилось, что для нее нет там места. Уезжая, сеньора оставила ей немного денег, и, посоветовавшись с родными, она купила ветхий домишко с клочком земли. Там-то она и жила вот уже пятнадцать лет, разводя кур и выращивая овощи.
Двенадцать лет тому назад случилось единственное значительное событие в ее жизни в деревне: родилась внучка Надия.
До недавнего времени она никому не показывала свою Книгу, так как сама не умела читать, но желание узнать, о чем говорится в Книге, никогда не оставляло ее. Зять был строгий мусульманин и обвинил бы ее в богохульстве, а Аниза и ее сыновья посмеялись бы над необычным желанием старой женщины. Но в тот великий день, когда внук прибежал к ней, крича еще издалека: "Бабушка, у мамы родилась девочка!" - она поняла, что теперь все изменится.
Наклонившись над колыбелью, она внимательно вглядывалась в черные умные глазки младенца, и сердце подсказывало ей, что наступит прекрасный день, когда она с внучкой будут читать эту Книгу вместе, и тогда она услышит голос Бога. Якоотса ждала этого момента терпеливо, не торопя время.
Девочка полюбила свою бабушку с младенчества. Если Надия бывала печальной или болела, то ей нужна была только бабушка, и мать, занятая домашней работой и сыновьями, звала Якоотсу, довольная тем, что та с радостью уделит все свое внимание ее болезненной маленькой дочке. Якоотса, оставив свое хозяйство и дом, целых шесть лет была нянькой для своей внучки. Когда же Надия пошла в школу, она вернулась в свой дом, к прежнему образу жизни, лишь с той разницей, что по воскресеньям она всегда ходила в дом дочери, а по пятницам внучка навещала ее.
Надия, худенькая и очаровательная, росла, как молодое деревцо весною. Каждую неделю она приносила бабушке свои школьные книги и тетради, чтобы показать, каких успехов она добилась. В двенадцать лет она свободно владела двумя языками. И вот однажды, около четырех месяцев тому назад, с бьющимся сердцем и дрожащими от волнения руками Якоотса достала заветную Книгу и рассказала девочке о сеньоре и ее подарке.
- Здесь сказано о Боге и о любви, - пояснила она довольно туманно. - Эта книга хранилась в моем ящике пятнадцать лет, ведь я не умею читать.
У Надии не было других книг, кроме учебников, но она любила читать. С глубоким волнением, взяв Книгу, девочка принялась тотчас читать ее про себя с большим вниманием. Поначалу ей было не столь интересно, так как перечислялись какие-то имена, но потом она неожиданно увлеклась Книгой. Якоотса, пристально следившая за выражением ее лица, никогда не могла потом забыть этой картины. Надия, сидящая на пороге в лучах бледного зимнего солнца на фоне золотых тополей, подняла, наконец, серьезное лицо с сияющими черными глазами.
- Это хорошая книга, бабушка, - задумчиво сказала она. - Мы будем читать ее вместе. Каждую неделю я буду прочитывать тебе по одной главе.
И вот началось чтение вслух. Надия терпеливо перечислила родословную, а потом с облегчением продолжала читать удивительные и странные слова повествования. После первого чтения, когда внучка поцеловала свою бабушку и ушла домой, Якоотса еще долгое время сидела на том же месте, пристально вглядываясь в солнечный закат и повторяя про себя запечатлившиеся в памяти слова: "И наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасет людей Своих от грехов их". И с того дня Иисус стал для нее Личностью, Другом, который утешал и ободрял одинокую старую женщину. Она еще ничего не знала о Нем, ни того, что Он умер и воскрес. Но что-то будто подсказывало ей, что Он не только существующий и доныне, но и всеобъемлющий, присутствующий всегда и во всем, что Он - путеводная звезда ее жизни. Теперь каждую пятницу Он вновь и вновь говорил с нею.

Жемчужина

- Здравствуй, бабушка. Уже полдень, а ты еще спишь! Якоотса вздрогнула, постаралась прийти в себя и сосредоточить взгляд на фигуре в дверях. Она не спала, она только мысленно обратилась в прошлое. С минуту она любовалась представшей пред ней картиной: яркая голубизна неба и солнечное сияние весны вокруг темной головки Надии.
Девочка раскраснелась от быстрого бега и весело смеялась. Они поприветствовали друг друга, и у них было ощущение, будто они каждую пятницу возвращаются под кров родного дома из далеких чужих стран.
Чтению предшествовал определенный ритуал, готовивший их к тому священному моменту, ради которого бабушка и внучка встречались раз в неделю. Начинали они с завтрака. Якоотса не могла позволить себе часто варить кофе и готовила этот ароматный напиток только к приходу внучки, чтобы пить его с горячим хлебом прямо с огня. Пока бабушка занималась кофем, Надия сидела на коврике, скрестив ноги, и делилась новостями прошедшей недели. Она была веселой и живой девочкой, и ничто не ускользало от ее внимания.
У соседей родился ребенок, и Надию посчитали достаточно взрослой, чтобы пригласить на этот семейный праздник. Отец подарил ей по этому поводу длинное голубое платье, отделанное белыми кружевами. Она наденет его в воскресенье в честь прихода бабушки. На новорожденном была маленькая атласная шапочка, он все время плакал, потому что было много людей, и в комнате стало очень-очень жарко. Ее братья надулись, обиженные на то, что им не купили новую одежду. Отец сказал им, что экономит деньги и хочет посетить могилу пророка в Мекке. Далее следовал еще ряд новостей: наводнением размыло часть берега реки, и утонули две козы. Теперь хозяева собираются подать иск в городской Совет. Какой-то вор забрался через крышу дома к соседям и украл два позолоченных браслета. При этом известии Якоотса вспомнила утреннее происшествие и рассказала Надии о нем.
- Я хотела поджарить тебе яйца на завтрак, - грустно прибавила она, - но он забрал все. Это какой-то малыш, оборванный и босоногий, и он бегает очень быстро.
Надия согласно кивнула головой.
- Я думаю, что это Рашид, бабушка, - заметила она. - Его отец умер, а мать опять вышла замуж и уехала. Отчим отказался взять его с собой, и теперь мальчишка бродит по горам, иногда работает на ферме, но боится появиться в городе, чтобы полиция не забрала его в приют. Смотри хорошенько, бабушка. Если это он, то мы сообщим в полицию и его накажут.
Якоотса согласилась с этим предложением, посчитав его разумным выходом из положения. После некоторого раздумья Надия добавила:
- Любой мог украсть у тебя яйца, бабушка. Тебе нужна большая злая собака.
- Но как же мне прокормить и себя и ее? Это будет трудно.
Надия не могла придумать ничего другого и вздохнула.
- Я спрошу отца, - пробормотала она. Это было вежливым признанием того, что, по существу, она не нашла разумного решения проблемы. Наступила минута грустного молчания. Надию всегда удручала мысль, что зажиточный отец так мало заботится о ее старой бабушке.
Но Якоотса едва обратила внимание на слова внучки. Сейчас все ее существо было в ожидании долгожданного момента чтения. Надия убрала со стола, Якоотса смела крошки хлеба. Они задернули штору на двери и уселись в углу комнаты. Надия открыла Книгу.
- Сегодня читаем 18-ю главу, бабушка, - произнесла она. - Ты помнишь, о чем была 17-я глава?
Надию немного удивляло то обстоятельство, что бабушка, так сильно любившая Книгу, мало что из нее запоминала. Но, говоря по правде, для Якоотсы весь смысл чтения состоял не в запоминании содержания. Надия читала быстро и монотонно, поэтому большая часть прочитанного проходило мимо ушей бабушки. Но каждый раз из потока слов в памяти старой женщины отпечатывались одна или две драгоценные мысли наставления, и ими жил и питался ее дух всю оставшуюся часть недели. Она размышляла над ними, проснувшись утром, и думала о них, когда работала в хижине или в своем маленьком огороде. В них заключалась необъяснимая сила. "Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас" - эта фраза имела для нее особую ценность, потому что здесь будто бы говорилось о ней и ее непосильном труде. Она повторяла шепотом эти слова, когда шла к колодцу, и ведра уже не казались такими тяжелыми. Смысл этих слов становился все глубже, значительнее, они вели сердце, разум, душу прямо к Богу. Одна неделя сменялась другой, откладывая все новые и новые мысли в сокровищницу ее памяти. И они всегда запечатлевались четко, ясно. Книга ни разу не обманула ее. Якоотса улыбнулась при виде озорного огонька в глазах Надии.
- Иисус взошел на гору. Одежда и лицо Его сияли, и Бог сказал: "Это Сын Мой", - ответила она. - И еще там было о рыбе, у которой во рту были деньги.
- А еще что, бабушка?
- Я больше ничего не помню. Этого достаточно. Всю неделю я вновь и вновь видела эту белизну и сияние, которое намного ярче солнца в полдень. Оно освещало мое сердце, как любовь. Что еще надо мне помнить?
Надия вздохнула и прекратила экзамен.
Выцветшие старые глаза бабушки выжидающе сосредоточились на внучке. Надия нашла нужную страницу и начала читать. "Какая странная книга - книга контрастов, - подумала она. - На той неделе все о сияющей славе, о голосе Бога с неба, а на этой неделе о маленьких детях, о потерянной овце и о ссорящихся слугах. Странно, что святая Книга повествует о таких незначительных делах. Интересно, что бабушка выделит из этого?"
Она и не подозревала, что бабушка, найдя свою сокровенную жемчужину, обычно переставала следить за чтением и, бывало, совсем не слушала, чем заканчивается глава. Вот и сегодня в ее памяти отчетливо запечатлились третий и четвертый стихи. Они настолько увлекли ее, что старушка совсем перестала воспринимать не только читаемое Надией, но и само ее присутствие. Погруженная в размышления над значением новой жемчужины, она вернулась к действительности только тогда, когда Надия слегка толкнула ее босой ногой.
- Бабушка, ты не слушаешь? Какая интересная история про слугу, правда? Я думаю, что его следовало бы посадить в тюрьму.
- Посадить в тюрьму? - Якоотса, растерянно заморгала. - Кого посадить в тюрьму, дочь моя?
- Бабушка! - Надия была возмущена. - Я так четко и медленно читала, а ты не слышала ни одного слова!
- Как же, я все слышала! - возразила Якоотса, немного смущенная. - Здесь говорилось о маленьком ребенке... "Если вы примете малое дитя, вы Меня принимаете". Ну-ка, скажи мне, что бы это значило, дитя мое?
Но Надия не имела ни малейшего представления о том, что здесь имеется в виду. Ее занимала притча о непрощающем слуге. Это перекликалось с ее представлениями о добре и справедливости. Она заново пересказала бабушке притчу, и они стали живо рассуждать, что можно считать справедливым, а что нет, а потом вместе смеялись над своими выводами.
Но вот Надия, заметив, что от тополей вытянулись длинные тени, вскочила.
- Солнце уже почти зашло, - воскликнула она. - Мне надо спешить домой! Она легко сбежала к колодцу, наполнила ведра и, поцеловав бабушку, взяла с нее обещание обязательно прийти в воскресенье.
Якоотса долго смотрела, как босые ноги внучки быстро замелькали вверх по холму, до тех пор, пока зелень олив не скрыла ее.
Якоотса снова осталась одна. Это был самый священный час всей недели. Насколько сильно она жаждала встречи с Надией, настолько же желанен был и миг, когда она наконец-то могла остаться наедине с мягкими красками неба и с голосом ее Возлюбленного. Старушка сидела на пороге хижины, спокойно сложив руки на коленях, устремив сосредоточенный взгляд на весенние сумерки. Она внутренне ощущала, что неожиданно открыла для себя какую-то новую тайну, а, может быть, нашла ключ, который поможет распахнуть двери в еще неведомое доселе. Она старалась уловить, понять значение слов: "Кто принимает дитя во имя Мое, тот Меня принимает... Иисус, Эммануил, что значит - с нами Бог". Пожалуй, это было первое реальное практическое повеление, данное ей относительно того, как принять Его, и все же главный смысл ускользал. По тому чувству успокоения и защиты, что окружало ее в зимние ночи, когда ветер сотрясал ее хижину, она твердо знала: Он всегда с нею. Знала и по той радости, которую ощущала при желании основать свою жизнь на Его заповедях, и по тому огорчению, которое охватывало ее, если это не удавалось. И тогда ей казалось, будто она слышит Его удаляющиеся шаги. Но сегодня Господь открыл ей нечто более определенное: она должна принять дитя и тем самым она примет Господа.
Но какое дитя? И где это дитя? В крестьянских дворах вокруг ее хижины десятки детей, шумных маленьких пострелят с грязными лицами и сопливыми носами, которые разгоняли ее кур или топтали огород. С ними она вела нескончаемую войну. Не из них же кто-то имелся ввиду.
Она устала от размышлений. На дворе становилось холодней. Небо покрылось тучами, потянуло сыростью и запахом свежей травы. Ей хотелось лечь и уснуть в надежде, что завтрашний день принесет какую-то ясность. Она не умела молиться, но, глядя на звезды через дыру в тростниковой крыше, говорила о своих желаниях и надеждах. В эту ночь не было звезд, шел проливной дождь, и Якоотса дрожала под рваным шерстяным одеялом и изредка стонала из-за мучительных болей в суставах. Ночь провела беспокойно: то вставала, то ложилась. Но каждый раз, когда удавалось уснуть, ей казалось, что в хижине появлялся удивительный малыш с глазами небесного цвета, пытаясь найти защиту от непогоды.

Дитя

Ближе к рассвету Якоотса крепко уснула, но утром ее снова разбудил ужасный шум в курятнике, потревожив спокойный счастливый сон. Она с трудом возвращалась к действительности. Кроме того, было тяжело вставать, так как после сырой ночи ее суставы одеревенели и не двигались. Через дыру капал дождь, и от сырого воздуха у нее появился кашель. Когда она, наконец, завернувшись в одеяло, добралась по грязи к курятнику, птицы уже успокоились, но гнездо было опять опустошено.
Превозмогая боль, Якоотса опустилась на мешок с зерном и заплакала от отчаяния и бессилия. Без сомнения, мальчишка придет и завтра рано утром, и она не сможет помешать ему: не сидеть же всю ночь в курятнике. А полиция станет ли беспокоиться о старой женщине из-за десятка яиц? Конечно, помогла бы злая собака, но прокормить себя и ее нет возможности.
Она чувствовала себя совершенно беспомощной и покинутой. Почти не сознавая того, что делает, Якоотса возопила в предрассветной темноте:
- Я больше не могу так жить, мне нужна помощь!
Она испугалась своего собственного отчаянного вопля. Да и к кому она взывает: к беспокойно кудахтавшим курам, к самой себе? Но старушка подсознательно ощущала, что здесь был Кто-то, воспринимающий ее слова чутким любящим сердцем. Она ничего не знала о молитве и все же молилась. Якоотса сделала величайшее для себя открытие: Личность, говорившая с нею посредством Книги и утешавшая Своим незримым присутствием в сырые ночи, может также слушать о нуждах и заботах ее. От этой мысли радость наполнила сердце. Теперь она будет говорить Ему обо всем: о своем страхе, беспомощности и одиночестве. Что из этого получится, она не имела понятия, но мысль о возможности открыться Кому-то сильному явилась непередаваемым утешением и облегчением, подобно сброшенному тяжелому грузу. Старушка сидела долго и неподвижно, желая осознать и проникнуться значением своего открытия.
Вдруг в ее сознание вошла навязчивая мысль, казалось даже, будто ее кто-то настойчиво произносил: "Встань, иди и поищи дитя, которое украло яйца". Долгое время она обдумывала это и чем больше размышляла, тем более утверждалась в разумности мысли. Какая польза сидеть и ждать, когда тебя будут грабить. Надия сказала, что знает воришку. В полицию идти самой не совсем разумно - всю жизнь она держалась подальше от нее. Но ради Надии зять, возможно, возьмется за это дело. Ребенка поймают и отправят туда, где ему быть должно. При этой мысли она сжала кулаки. Правда, она ни разу не видела вора и не могла бы достоверно доказать, кто крал яйца из гнезда, но надеялась, что ей безусловно кто-то поможет и его накажут.
Якоотса лишь торопливо накормила кур, решив, что остальные домашние дела могут подождать. Сейчас все ее мысли и силы сосредоточились на одном желании: осуществить справедливое возмездие. Гнев придавал ей силы, а она нуждалась в них, так как крутая тропинка, ведущая к главной дороге через оливковую рощу, превратилась в жидкую грязь, а дождь все продолжался. Кроме того, при каждом шаге она ощущала острую боль в ноге и пораженных ревматизмом суставах. Но идти надо было. Якоотса набросила на себя полосатый краснобелый халат, повязала голову простыннообразной накидкой и медленно начала подниматься на гору.
Вначале ей казалось, что она топчется на месте. Однако, остановившись, чтобы перевести дух, она увидела, что все же продвинулась вперед. Промокшая насквозь, она продолжала брести дальше, цепляясь за оливковые ветви, опираясь на их стволы. Пройдя половину пути, она окончательно выбилась из сил. Якоотса остановилась на небольшой площадке, не в силах двинуться с места. Невдалеке стояла заброшенная хижина, где старушка решила немного отдохнуть. Хозяева покинули дом так давно, что тот представлял собой печальное зрелище: глиняные стены обвалились, большая часть крыши провалилась. "Какое это покинутое место", - подумала Якоотса, сидя на корточках на защищенной от дождя стороне дома, и в сотый раз себя спрашивала, почему она пришла сюда.
Вдруг до нее донесся странный звук, не похожий ни на шелест листьев, ни на шум дождя. Она напряженно прислушалась: в хижине будто кто-то жалобно стонал и кашлял. Возможно, это была больная собака или лисица? Быть не может, чтобы кто-то жил в таких развалинах! Странный шорох повторился, и старушке стало не по себе... Вздрогнув, Якоотса заторопилась было к тропинке, забыв от страха от усталости, но вновь остановилась в нерешительности: теперь звук скорее походил на плач маленького больного ребенка.
Как можно осторожнее она прошлепала по воде к двери и с опаской заглянула вовнутрь, готовая отпрянуть и броситься прочь, если увидит что-то сверхъестественное. Сначала глаза ее ничего не различали в темноте, но потом она увидела небольшую фигурку, свернувшуюся на соломе. Казалось, это кто-то спал. Но время от времени он то кашлял, то хныкал, вздрагивая всем телом. Якоотса сначала недоверчиво наблюдала за ним, но потом решила, что бояться не стоит: перед нею находился маленький больной мальчик...
Она переступила через развалившийся порог, присела на корточки перед малышом и приложила руку к рваной одежде. Даже сквозь лохмотья она почувствовала высокую температуру его исхудалого тела. Он вздрогнул от прикосновения и приподнялся на локте, но, увидев ее, съежился от страха и отпрянул назад. Мальчику на вид было лет девять; он был оборванный и очень грязный, лицо пылало, а глаза лихорадочно блестели от жара.
- Что случилось, малыш? - спросила она мягко. - Почему ты лежишь здесь? Где твой дом?
Он немного успокоился и повернулся к ней, положив голову на руку.
- У меня нет дома, я смотрю за овцами, а живу здесь, - жалобно ответил он.
- Совем один?
Мальчик печально кивнул и попросил:
- Принеси мне воды.
Якоотса вышла, нашла обломок черпака и зачерпнула дождевой воды из корыта. Больной жадно выпил, закашлялся, и его снова начало лихорадить.
Тогда она сняла свою накидку и накрыла его. Мальчик смотрел на слабую старушку, как на ангела-утешителя, и вспомнил свою умершую бабушку, преданно любившую его. - Останься со мной, - сказал он тихо, - не оставляй меня.
Она удивленно посмотрела на него. Эти слова затронули в душе какую-то струнку, напомнили о чем-то, и в памяти всплыли слова из Книги: "И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает".
Возможно, это то дитя, которое она искала? Теперь для нее стало совершенно ясно и понятно, каким образом надо принять дитя: дать приют в своем доме, утолить голод, укрыть от холода одеждой. И хотя мысли, казалось, были самыми обыденными, но сердце ее трепетало от радостного волнения. - У тебя нет родителей? - спросила Якоотса.
Он отрицательно покачал головой.
- Отец умер, - объяснил он, - мать снова вышла замуж. Муж взял ее к себе в деревню с остальными детьми, а меня оставили у ткача, но я убежал от него.
- Почему ты убежал?
- Потому что он бил меня каждый день.
- И что же ты делаешь сейчас?
- Я нанялся пастухом, пасу овец и коз. Мне дают пищу и немного денег, а здесь я сплю. Но сегодня утром у меня закружилась голова, и я снова лег.
- Здесь холодно и сыро, - заботливо сказала она. - Пойдем лучше ко мне домой, у меня есть одеяло, огонь и еда.
Он с благодарностью порывисто потянулся к ней, при этом из-под его одежды выкатилось три яйца. Якоотса внезапно поняла, что это и был тот самый воришка, которого она отправилась искать. Но, как ни странно, она больше не сердилась на него. Она подобрала яйца, нашла в соломе еще три других и завязала их в свой пояс. Мальчик бросился лицом на солому и горько заплакал: теперь добрая женщина не захочет помочь ему! Только что ему казалось, будто перед ним открылась дверь рая, и вдруг она захлопнулась прямо перед носом.
Якоотсе было трудно совместить два столь различных образа: Господа, который говорил с нею словами из Книги, слушал ее, и мальчишку, укравшего яйца. Но она была уверена, что это было именно то дитя, о котором говорилось в Книге, и ей совершенно необходимо забрать его к себе домой. Ночью у нее будет достаточно времени подумать обо всем остальном. Главное, что он уже будет в ее доме, на ее кровати, под ее одеялом, а она - ну что же, будет дрожать от холода рядом.
- Пойдем, - решительно произнесла Якоотса. - Я помогу тебе спуститься по тропинке. Ты знаешь, где я живу?
Он недоверчиво и удивленно посмотрел на нее. Благодаря своему горькому опыту, он уже никому не доверял. Возможно, это уловка передать его в полицию. Однако в глазах старушки он не нашел ничего подозрительного. Скорее всего, это бесхитростная добрая женщина. И он почувствовал, что ему больше всего на свете хочется остаться у нее.
- Идем же, - повторила она, протягивая руку. - Дождь сейчас не такой сильный. Пойдем скорее.
Больной с трудом поднялся на ноги, она заботливо накрыла его своей накидкой, и они вместе пошли вниз по грязной скользкой тропинке. Старая женщина бережно поддерживала мальчика, дрожавшего от лихорадки и задыхавшегося от приступов кашля.
Когда они добрались, наконец, до хижины, у него едва хватило сил упасть на ее постель и укрыться одеялом. После многих дней одиночества и борьбы за существование он расслабился и почувствовал себя дома. Теперь она была готова принять своего Господа.
Якоотса принесла воды, весь остаток древесного угля, раздула очаг, так что вскоре огонь весело заполыхал, угли накалились докрасна, и приятное тепло распространилось в темной комнате. Она замесила тесто, заварила остаток кофе и поджарила два яйца. Неважно, что они будут есть завтра. Сегодня у нее особый день: она принимает высокого гостя, и все должно быть в избытке.
Она села на пол рядом с ним, накормила его горячей едой и напоила горячим кофе, потом помыла его пылающее лицо и руки. Она вспомнила о бутылочке с микстурой от кашля, которую врач в больнице когда-то назначил ей против бронхита, и щедро налила больному хорошую дозу. Его лицо сияло от неожиданного счастья и радостного удивления, а потом мальчик уснул спокойным сном.
Весь день старушка не отходила от него. Ближе к вечеру она вдруг заметила странный свет в комнате и на цыпочках вышла за дверь. Воздух был свеж и чист после дождя. Над горами сгустились большие багрово-серые облака, но над горизонтом солнце неожиданно пробилось между ними, пронизывая своими пурпурными лучами все пространство над омытой дождем долиной. Прямо над ее домом, как величественная арка, стояла прекрасная радуга. Старушка совсем не удивилась этому: одежды Иисуса на Фаворе словно излучали свет, и Его лицо сияло радостно, как солнце, так почему бы и радуге не раскинуться над ребенком? Якоотса вернулась в хижину, испекла еще хлеба и сварила ячменный суп.
Дождь совсем перестал, тучи ушли к морю, появились звезды.
В доме не было другого одеяла, другой постели. Спать на полу с ее болезнью было невозможно, да Якоотса и не хотела спать.
Согнувшись около потухающего очага, она иногда дремала, но более размышляла о случившемся. Старушка уже и не вспоминала о том, что мальчик был воришкой и беглецом. Детские руки одинаковы во всем мире, и она только помнила, как его руки уцепились за нее и глаза выражали мольбу: "Останься со мной, не уходи". И в ее сердце эхом прозвучали те же слова: "Останься со мной, не уходи". Она удивилась: "Кому я говорю это? Ребенку или тому, во имя которого я приняла это дитя?" Но она даже и не пыталась ответить на этот неразрешимый для нее вопрос.
Комната наполнилась лунным светом. Она наклонилась к мальчику и заметила, что его состояние изменилось к лучшему: лицо покрылось испариной, жар прошел. Он проснулся и благодарно приник к ней, пока она обтирала его лицо старым полотенцем. Пришлось снова раздуть угли и согреть оставшийся кофе. Поддерживаемый ею, он выпил кофе, поцеловал ей руку и снова закрыл глаза. Некоторое время она наблюдала за спящим, пока, наконец, не поняла, что болезнь отступила.
Мир и спокойствие, казалось, наполнили всю комнату, они исходили от ребенка, который вошел в этот дом. Ничего подобного она раньше не ощущала. Все ее тревоги, волнения исчезли, уступив место спокойной уверенности. Она поняла, что теперь может лечь и отдохнуть.
Ночь подходила к концу, за окном забрезжил бледный рассвет, пели петухи; пол уже не казался таким жестким, а рассвет таким холодным. Якоотса закрыла глаза и уснула крепко, как дитя.
Она проспала наступление яркого дня, кудахтанье кур и всю суету утра. Ее разбудил стук ведер. Открыв глаза, она увидела мальчика, стоявшего у порога на фоне яркого солнечного дня. Лицо его было еще бледным и осунувшимся, и кашлял он по-прежнему. Увидев, что хозяйка проснулась, он вопросительно и выжидающе посмотрел на нее: заметит ли она, как он усердно поработал, пока она спала?
Якоотса стала осматриваться с возрастающим удивлением, и радость охватила ее: она получила ответ на свои молитвы, она получила помощь! Комната была подметена, огонь разожжен, сырые поленья расставлены для просушки. Ведра с водой стояли в ряд, а куры были спокойны, так как, очевидно, их накормили. Мальчик в тревожном ожидании продолжал стоять на том же месте, пытаясь уловить ее настроение и то, как она воспримет увиденное. Затем неуверенно подошел, неся в руках миску с яйцами.
- Я буду делать все это каждое утро до того, как отправлюсь пасти коз, - умоляюще произнес он. - Я буду приносить дрова с гор каждый день, а вечером копать грядки в огороде и выращивать овощи. Буду приносить воду и подметать хижину, я буду...
Но он не мог больше ничего добавить и только развел руками, показывая свою готовность к любой работе.
Потом он сел в ожидании на маленький стол, уверенный, что объяснил все как надо, и даже смущенно засмеялся. Мальчик знал, что сумеет выполнить любую работу.
- После вчерашнего дня осталось немного хлеба, - напомнил он ей, - а утром я принес кусок козьего сыра от пастуха. Я ему уже объяснил, что был болен. После завтрака мне надо вернуться к нему. А вечером?..
В его голосе звучал вопрос. И она поняла, что он спрашивает разрешения вернуться к ней. Якоотса немного удивилась: ведь это было само собой разумеющимся! Конечно же, небесный Гость пришел, чтобы остаться здесь у нее навсегда!
Она подняла на него свой ласковый взгляд, может быть, ожидая увидеть блистающие одежды и лицо, подобное солнечному сиянию. Но перед ней, скрестив ноги, сидел на полу обычный маленький мальчик в выцветшей грязной одежде. Он смотрел на нее и широко улыбался.

Плащ

Утро

Когда Мустафа проснулся, сумрачный рассвет уже прокрадывался по городским улицам. Он поежился от холода и натянул на себя старый плащ, стараясь поплотнее укутаться им. Голова его была прикрыта капюшоном. Он приподнял его немножко и осторожно выглянул, чтобы узнать, что происходит на улице, стараясь при этом не впустить под свое укрытие струи холодного воздуха. Вокруг него, беспокойно ворочаясь, лежали другие мальчишки.
Местом их ночлега было небольшое кафе на одной из улиц с весьма дурной славой. Воздух там даже утром был насыщен застоявшимся запахом табачного дыма. Немытые стаканы все еще стояли на стойках. Все эти мальчишки были бездомные, грязные и голодные. Они из-за холода свернулись калачиком и при слабом уличном освещении что-то бормотали в полусне.
Мустафа некоторое время смотрел на них из под своего капюшона. В городе он находился недавно и никак не мог свыкнуться с пробуждением в этом холодном, неуютном, жалком месте.
Не так-то удобно и приятно спать на полу, но он и дома всегда спал в таких же условиях, так что в этом не было ничего нового. По крайней мере, во сне забываешь, что ты голодный, грязный и бездомный. Иногда во сне он возвращался к тому времени, когда спал около матери в их доме в горах, и она укрывала его своей одеждой, чтобы ему было теплее. Должно быть, и в эту ночь ему грезилось, что она с ним.
Его мать была простой неграмотной женщиной марокканкой, но она крепко любила его. Как часто она отдавала ему последние крохи хлеба, а сама оставалась голодной. Возможно, поэтому она и умерла так рано. Прошло три года с тех пор, как он в последний раз видел родные горы. Интересно, как они выглядят сейчас? Наверное, покрыты снегом, а в ущельях свирепствуют ветры. В городе, конечно, теплее, но воздух в горах такой чистый и свежий!
Внезапно он поднялся, сморщив нос с выражением отвращения, и, едва передвигая закоченевшими ногами, направился к двери. За свой ночлег он уплатил накануне, и оставаться здесь ему было незачем.
Холодный воздух улицы пахнул в грудь, мелкой трусцой он побежал вперед, стуча зубами от холода. Было только шесть часов утра, но как сильно хотелось есть! С ближней мечети послышался призыв к утренней молитве, но Мустафу никто не научил молиться.
Ему некуда было идти, нечем заняться, а при воспоминании о горном свежем воздухе улицы казались зловонными и отвратительными. Может, пойти на берег моря? Там, по крайней мере, можно подышать чистым морским воздухом, полюбоваться бескрайней ширью, согреться бегом вдоль побережья.
Он последовал вниз по широкой аллее, по обеим сторонам которой располагались магазины. В конце аллеи была пристань и каменная дамба, тянувшаяся вдоль порта, где пришвартовывались большие суда, а дальше, справа, песчаная отмель залива, окаймленного холмами, поросшими низкорослым кустарником. Небо над водами залива, над маяком, возвышавшимся над утесом, казалось, было залито светом восходящего солнца. Даже этот угрюмый мальчик был захвачен и поражен увиденной им красотой рассвета. Ничто не нарушало спокойствия вокруг. Пустынная набережная, на улицах ни души.
Только чайки описывали свои бесконечные круги в воздухе, да маленькие живые волны искрились золотом.
Потом его взгляд, обостренный голодом, заметил еще кое-что: далеко- далеко, по другую сторону залива, к берегу пришвартовывалась рыбачья лодка, и небольшая группа людей направлялась туда. Мустафа знал, что это значит: надо было вытягивать сеть на берег. Может, еще удастся заработать себе на завтрак?
Выскользнув из плаща, он опоясался им и побежал по берегу, вспугивая чаек и оставляя следы босых ног на влажном песке.
Запыхавшись, он, наконец, оказался у цели. Все яростно спорили о плате за вытягивание сети. Двое- трое мальчишек в негодовании отошли в сторону, отказавшись от работы.
Мустафа прибыл как раз вовремя.
- Я потащу с вами, - с трудом переводя дыхание, произнес он, - и помогу отнести рыбу на базар.
В голосе его слышалось нетерпение и горячее желание помочь. Рыбак понял, что мальчишка нуждается в работе и согласится на любую плату. Он предложил очень ничтожную сумму. Глаза Мустафы гневно вспыхнули.
- Слишком мало! - возразил он сердито.
- Тогда убирайся, - ответил рыбак, закатывая рукава. - Есть и другие ребята, сколько хочешь.
И действительно, по берегу неслись десятки мальчишек, и Мустафе пришлось быстро решать: принять такую малость или остаться голодным.
С негодованием он швырнул свой плащ на песок и подошел к пропитанному дегтем канату, заняв место в ряду других таких же несчастных.
Выстроившись в одну линию, они ухватились за скользкую веревку и по сигналу рыбака вместе дружно потянули.
Вытягивание сети с рыбой является интересным зрелищем. Мужчины, подростки и маленькие полуголые дети откидываются в напряжении назад, мышцы их бронзовых тел и рук становятся рельефными от усилий, подошвы ног глубоко погружаются в песок. Потом все разом ослабляют напряжение и перехватывают канат еще ниже, чтобы сделать следующий рывок. Мышцы снова напрягаются и... потянули дальше. Они работают молча, в совершенно одинаковом ритме, соединяя свои малые человеческие усилия с мощью каждой следующей накатывающейся волны.
И вот сеть, находившаяся далеко в море, с каждым рывком все ближе и ближе приближается и, наконец, вытягивается на берег под выкрики напрягающихся из последних сил людей. Кишащая масса серебристой рыбы извивается на песке, искрится на солнце. Мужчины, подростки и дети бегут к сети, чтобы посмотреть и рассортировать улов.
Большую часть улова составляет не особенно хорошая рыба, которая отбрасывается в одну сторону вместе с морскими звездами и медузами, и вскоре образуется яркая красно-оранжевая куча. Но сардины, осьминоги, сельди и скумбрию укладывают в плоские деревянные ящики.
Подростки, сгибаясь под тяжестью, несут их на плечах на базар. Из ящиков сочится вода, и вскоре их одежда пропитывается запахом соли и рыбы.
Не теряя времени, Мустафа схватил ящик с сардинами, потому что и другие мальчишки тоже зарились на эту работу. Они уже ссорились между собой, поэтому он старался поскорее отправиться в путь.
Дорога к рынку была крутой. Плечи у него болели, пальцы онемели, а холодная вода стекала за шею. Но он был счастлив: теперь уже немного осталось ждать того момента, когда он сможет поесть! Ни о чем другом не хотелось и думать.
Рынок был переполнен разной снедью, потому что в это время христиане праздновали Рождество Христа. У каждого в доме была зажаренная индюшка и пироги, цветы и новые игрушки для детей.
Прилавки с цветами в центре площади были похожи на яркое разноцветное пламя. Голубые и синие ирисы, желтые мимозы, ароматные пучки нарциссов- все это пестрело на фоне темно-зеленых еловых ветвей и рождественских елочек в маленьких горшочках.
Мясные прилавки тоже представляли роскошное зрелище: индюшки, гуси, цыплята имели вокруг шеи украшения в виде оборочек из красной бумаги.
А сколько народу! Было только восемь утра, а улицы уже переполнены разноязычными покупателями: французами, англичанами, испанцами, которые с большими корзинами в руках делали последние покупки. Завтра Рождество!
Мустафа сбросил ящик с рыбой возле хозяина и с угрюмым выражением лица взял свою плату. Следовало бы заплатить намного больше, этот человек просто обманщик и грабитель. На эти деньги он сможет позавтракать лишь четырьмя кольцами пышек из теста, зажаренного в масле, и стаканом кофе. После этого он будет чувствовать себя намного лучше и проведет день на рынке. Если ему повезет, он поможет отнести домой корзину с рождественскими покупками какой-нибудь чересчур перегрузившейся хозяйке.
День становился ярче и веселее. Но зимнее солнце не согревало его, одетого в мокрую прилипшую к телу одежду. Вдруг он вспомнил, что оставил на берегу свой старый плащ. Торопясь отнести ящик с рыбой, он совсем забыл про него.
Желание позавтракать оставило его. Потерять плащ было бы для Мустафы большим несчастьем. Он опрометью бросился бежать по улицам и вскоре снова оказался на берегу моря.
Начался прилив, и впадавшая в море река стала шире и глубже. Переправляясь через нее, он погрузился в воду по пояс, но холода почти не ощущал, так как горькая мысль о потере заставила забыть обо всем остальном.
Мальчик пристально осматривал берег. Вот это место, вот лодка и песок, утоптанный их ногами. Но плащ исчез и, по-видимому, его бесполезно искать. Сейчас он разогрелся от быстрого бега, но, переправившись обратно через реку, непременно замерзнет. И нет никакой надежды, достать другой плащ! Холода только начинаются и надо старательно экономить, чтобы купить хотя бы мешок.
Начнет он это сейчас же. Обойдется на завтрак без кофе и вместо четырех пышек купит две. С горечью он поплелся назад в город.
К этому времени солнце поднялось уже довольно высоко, а сверкающее голубизной море казалось безбрежным. Испанский берег по другую сторону Гибралтара спрятался за серебристой дымкой. Утро было таким прекрасным, но люди вокруг такими злыми и бессердечными! Его обманули в Оплате и обокрали. Сердце наполнилось ненавистью ко всем.

Полдень

Почтовый пароход прибывал в 11 часов дня, и Мустафа спешил по каменной дамбе, ведущей в порт, чтобы заранее прийти туда. Очень важно было вовремя оказаться на месте, потому что для многих оборванцев обед зависел от почтового парохода, но не для всех находилась работа.
С пронзительным воем сирены, шипя выпускаемым паром и тарахтя винтом двигателей, пароход подошел к причалу, оставив за собой длинный след белой пены, и бросил якорь.
Все мальчишки были наготове, внимательно наблюдая за пассажирами с тяжелыми чемоданами, которые волной устремились через таможню. Весь фокус состоял в том, чтобы завладеть самым неопытным, наиболее растерявшимся туристом, предпочтительно американцем, поскольку у них много денег, и предложить свои услуги в экскурсии по городу или проводить его в отель за вознаграждение.
Уловка заключалась в том, чтобы так очаровать туриста, чтобы он и мысли не допускал о возможности обмана столь предупредительным и заботливым мальчишкой. Если не удавалось заполучить такого туриста, то оставалось таскать чемоданы. Еще более обещающими были тяжелые багажные тюки, уложенные на пристани для того, чтобы их перегрузить на грузовики. Что касалось туристов, то Мустафа не умел их очаровывать. Он был слишком тощим, а черные глаза слишком грустны и печальны. К тому же, уединенная жизнь в горах сделала его неуверенным в себе среди шумной толпы.
Туристы приезжали не для того, чтобы им напоминали о бедности и голоде. Они хотели поразвлекаться, и им нравились веселые, забавные, самоуверенные мальчики. Все же иногда ему удавалось поймать простачка на удочку. Вот он подскочил к молодой даме в шортах с биноклем и фотоаппаратом через плечо, явно растерянной и неуверенно оглядывавшейся по сторонам. Она одна, и ее легко будет обмануть.
- Я покажу вам все, - проговорил он нараспев, исчерпав весь свой запас знаний английского языка, состоявший из трех предложений. Он нервно подскакивал на месте в отчаянном усилии казаться веселым и забавным. - Я очень хорошо. Сто песет. Дама колебалась, вот-вот готовая попасться в ловушку. Но тут толстый господин с длинной сигарой во рту выручил ее из трудного положения.
- Двадцать и ни цента больше, мадам, - твердо сказал он. - И на вашем месте я взял бы настоящего гида. Эти мальчишки - воры и мошенники.
Дама отпрянула и бросила негодующий взгляд в сторону Мустафы. Он остался на месте, мрачно глядя ей вслед. Мальчик ненавидел этого толстяка в теплом пальто с меховой подкладкой. Что он знает о голоде? Вот он сам уводит девушку, возможно, в дорогой ресторан где-нибудь в центре, чтобы там объедаться, пить и курить.
Однако сейчас не время для размышлений. Надо действовать расторопнее, иначе он останется ни с чем. Вон уставшая испанская женщина с ребенком и тяжелым чемоданом, такая не может позволить себе такси. Особенной прибыли ожидать не придется, но никого другого уже нет.
Мустафа бросился вперед, взял ее чемодан и торопливо пошел по пристани. Нести тяжелый чемодан было трудно, и он с завистью смотрел на одного из своих друзей, который завладел молодым человеком в дорогом костюме и галстуке и развлекал его своими шутками. Если удастся их рассмешить, то они обычно щедро вознаграждают. У мальчишки, несомненно, будет хороший обед.
Не прошел он и пяти метров, как неожиданно к ним подбежал какой-то человек, поцеловал уставшую женщину и взял на руки ребенка. Потом потянулся к чемодану и, не глядя на Мустафу, бросил ему в протянутую руку две песеты. Бесполезно было спорить или поднимать шум, потому что больше ему и не причиталось. Муж и жена были так заняты собою, что уже забыли о его присутствии.
Итак, возможность хорошо заработать упущена. В кармане у него только две песеты.
...Мальчик устало слонялся по берегу, безразлично глядя на волны. Уже полдень, и не осталось никаких сил вернуться на переполненный людьми рынок. Берег в этот час был самым спокойным местом в городе, а Мустафа иногда жаждал тишины.
Город - это место бессердечия и жестокости, где каждый живет только для себя и, побеждают самые сильные, самые хитрые. Внезапно его охватило желание оставить все и вернуться в свою родную деревню, к горам и рекам. Но там его никто не ждет: ни отца, ни матери нет в живых. Да и здесь он никому не нужен. Мальчик брел по берегу моря, одолеваемый мрачными мыслями.
Он оказался на том месте, где утром тянули сеть. Лодка все еще лежала на берегу, и какой-то черноглазый мальчишка с обритой головой, скрестив ноги, сидел на песке и чинил сеть. Заметив Мустафу, он внимательно посмотрел на него.
- Ты сегодня утром тоже был здесь? - спросил он.
- Да, - подтвердил Мустафа равнодушно.
- Я тоже, - сказал мальчишка. - Я видел тебя. Ты потерял свой плащ?
- Да! - воскликнул Мустафа, как бы проснувшись. - А где он?
Мальчишка, подбросив камушек, поймал его и с
минуту помолчал.
- Что ты дашь мне, если я скажу тебе? - осторожно спросил он.
Мустафа закричал в отчаянии:
- У меня ничего нет! Я еще не обедал! А рыбак обманул меня в оплате. Скажи, где плащ, я уплачу тебе в другой раз!
Мальчишка отрицательно покачал головой. Они жили в такой стране, где один не доверял другому.
- Одну песету, - торговался он, - и я покажу тебе дом. Человек, который украл плащ, ушел в море, и его не будет два дня. Там только одна женщина, и ты легко заберешь его. Я живу рядом с ними и все видел. Он продолжал работать, не поднимая глаз. Пытаться разжалобить его было бесполезно. Мустафа бросил песету на песок рядом с мальчишкой, и тогда он, собрав сеть, сказал:
- Иди за мной!
Они торопливо зашагали по берегу, пересекли железнодорожную линию, потом по дороге спустились к соляным лугам. Здесь морская вода время от времени наполняла ямы и впадины, а когда она испарялась под знойным летним солнцем, на дне оставались отложения соли. Но зимою луга были сухие, и единственным признаком жизни были несколько оборванных ребятишек, игравших возле ряда черных от дегтя хижин, где жили рыбаки и добытчики соли. - Вот здесь, - произнес мальчишка шепотом, кивнув в сторону самой неказистой маленькой хижины. - До свидания, и да поможет тебе Бог.
И он исчез за дверью своего дома, а Мустафа в нерешительности постоял с минуту. Он боялся, но гнев побуждал его к действию. Подойдя к двери, он громко постучал и выпятил грудь, стараясь выглядеть более мужественно. После минутной паузы послышался слабый голос:
- Войдите.
Он вошел и остановился. Эта была совсем пустая и довольно темная комната. В одном углу лежала куча снаряжения для рыбной ловли. Там же находился и осленок. В другом углу на соломенной циновке лежала молодая женщина. Она тихонько стонала, крепко обхватив глиняный горшок с углями. Возле нее сидела соседка, а у ног их копошилось крошечное существо, прикрытое плащом Мустафы.
Ага! Мальчишка сказал правду. Здесь настоящий притон воров, и он обнаружил его. Он заберет свой плащ и пригрозит полицией, если они не попросят прощения. Конечно, он не собирался исполнять свои угрозы, потому что и сам всю жизнь старался избегать полиции. Но, тем не менее, это произведет хорошее впечатление.
- Где тот человек, который украл мой плащ? - грубо крикнул он, стараясь этим скрыть свой ломающийся подростковый голос. - Вам лучше поскорее вернуть и уплатить за то, что взяли его, не то полиция будет здесь через полчаса. Понятно?!
Молодая женщина устало повернулась к нему. Казалось, она думает о чем-то совершенно другом. Мустафа понял, что его выступление не произвело большого впечатления, а грубый голос прозвучал глупо и не к месту. Перед ним находилась усталая мать и больной ребенок, и у них не было ни мужества, ни сил сопротивляться, если бы женщина даже и попыталась это сделать. Соседка, изможденная старушка, тоже кинула на него равнодушный взгляд. Только осленок испугался и забился в уголок подальше. Мустафу это огорчило: когда-то в детстве он рос вот так же с осленком.
- Возьми его, - прошептала молодая женщина, указывая на маленькое существо возле ее ног. - Мой муж ушел в море. Он вернется только завтра вечером. А в доме нет денег. Она отвернулась к стене и закрыла глаза. Какая презренная победа! С вызывающим видом он стянул с ребенка плащ, который тотчас закричал, внезапно очнувшись от беспокойного сна. Даже Мустафа понял, что ребенок очень болен.
Старушка с трудом поднялась, казалось, при этом у нее захрустел каждый сустав. Она положила малютку под хлопчатобумажный платок рядом с матерью, чтобы та согрелась хотя бы от тепла материнского тела.
Никто не проронил ни слова. Мустафе ничего другого не оставалось, как уйти. Выходя из дома с перекинутым через руку плащом, он заметил, что холодные тучи закрыли небо, солнце спряталось, и над морем нависли черные тени.
Он шел по берегу в обратном направлении, чувствуя сильную слабость от голода и испытывая какую-то необычную тоску, даже страдание. Обычно его чувства были предельно просты: если ему везло, он испытывал радость, а если кто-нибудь другой преуспевал, чувствовал себя несчастным. Будучи деревенским пареньком, не очень бойким и неизворотливым в городской жизни, он постоянно страдал. Сегодня он вышел победителем, но все же, чувствовал себя отвратительно. "Почему?"

После обеда

Мустафа купил ломоть хлеба и две жареные сардины, присматривая себе местечко, где бы это съесть. Ему так не хотелось быть одному... Он искал шумной компании с ее громким разноязычным говором, где, возможно, даже дерутся, только бы забыть ту тихую комнату с запахом дегтя от рыбацких снастей, бледное лицо женщины и больного ребенка.
Он присоединился к группе чистильщиков обуви, сидевших на мостовой возле автобусной остановки, и принялся с наслаждением уплетать свой скудный обед.
Чистильщики обуви сейчас особенно преуспевали, потому что все хотели выглядеть нарядными на Рождество. С утра они побывали уже в центре и на рынке и теперь обменивались услышанными новостями. Этот праздник был самым интересным временем года: такое изобилие продуктов в магазинах и изобилие великодушия в сердцах и душах клиентов!
- Что обычно делают эти христиане в свой праздник? - спросил долговязый мальчишка, презрительно усмехнувшись.
- Едят индюшатину, - ответил какой-то мужчина. - Я как-то работал у одного из них. Пьют и курят много сигар и еще дарят подарки своим детям. Просто удивительно, как много они едят. Но мне они ничего не предложили. Я ведь был всего навсего мальчишкой, сыном садовника.
Он презрительно сплюнул и привалился к стене.
- А почему они отмечают этот праздник? - снова спросил долговязый. Казалось, он заинтересовался рассказом.
- Они говорят, что в этот день родился пророк Иисус, - ответил другой парень. - Говорят, что Он - Сын Божий. Ложь и богохульство! Да сохранит аллах всех правоверных мусульман.
- А я все знаю о них, - вмешался третий с жаром. - Я был когда-то в христианском госпитале после драки с парнем, который украл у меня табак. Тот ранил меня ножом в плечо. Я находился у них четыре дня. Ночью на Рождество они собирались, молились и учили нас странным словам. Вот что они пытались нам внушить: "Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего единородного...".
Мальчик так удачно подражал акценту английского проповедника, что его представление было встречено взрывом смеха.
- Настоящие мусульмане прятали головы под простыни, - продолжал говорящий, воодушевленный поддержкой, - но кое-кто слушал и даже повторял эти слова, надеясь, что их будут лучше обслуживать. Лицемеры! Все же, я должен сказать, что доктор их - добрый человек. Он относился ко всем одинаково, не обращая внимания на то, слушали мы их проповеди или нет. Он также не предпочитал богатых.
Мужчина постарше, задумчиво жевавший жевательную резинку, все это время прислушивался к разговору и неожиданно вмешался:
- Не все лицемеры. Время от времени кто-то попадается на их удочку и начинает верить. Вот, например, Хасан, который работал в порту. Он заболел тифом и пробыл в том госпитале два месяца. Его околдовали довольно основательно, после чего парень заявил, что он уже не мусульманин. Хасан потерял работу, родственники выгнали его из дому, но ничто не поколебало его. И, странное дело, он не возмущался, не кричал, не спорил, а спокойно ушел, сказав, что нашел путь к миру.
- А где он теперь? - спросил сын бывшего садовника.
- Не знаю. Некоторое время он просил милостыню на улицах, но никто из мусульман не помогал ему. Так или иначе, он уже не в нашей компании. Несчастный глупец!
Разговор перешел на другие темы. Чистильщики обуви вернулись на рынок, а Мустафа и еще кое-кто остались ожидать прибытия автобуса из дальнего рейса. Возможно, кто-то получит возможность заработать.
Время летело незаметно. Вдруг сын сапожника опустил руку в карман и вскрикнул: там было пусто, его обокрали.
В бешенстве он накинулся на ближайшего мальчика, случайно им оказался Мустафа. Парнишка упирался и отчаянно сопротивлялся, но с плеч его все же стащили плащ, ударами заставили молчать и принялись обыскивать. У него, конечно, ничего не нашли, оттолкнули в сторону и отправились за полицейским, заподозрив в краже чистильщиков обуви. Ожидалась большая свалка. Мустафа, потрясенный случившимся, весь в ссадинах, решил убраться подальше. Он направился к своему единственному прибежищу, к набережной, и в третий раз за этот день стал мерить шагами границу прибоя, тоскуя и томясь. Мустафа долго ходил, не поднимая головы, и размышлял об этом несчастном дне. Никогда еще ему не было так плохо. Раньше всегда сияло солнце; мальчишки радовались, шутили, им "везло", они зарабатывали деньги, у них была еда и еще кое-что в запасе. Подумать только! Они еще и смеялись над теми, кого обманывали или грабили, кому причиняли боль. Именно сейчас на этом пустынном берегу Мустафа, казалось, внезапно увидел поступки в истинном свете и возмутился против алчности, злобы, страха, драк, ссор, всякой нечистоплотности, против всего того, что наполняло эту жизнь. Усталый и разочарованный, он лег на песок и долго смотрел на море.
Потом взглянул на небо. Нежные мягкие небесные краски отражались в воде. Чайка на упругих блестящих крыльях поднималась к последним лучам заходящего солнца.
Почему так испорчен мир? Есть ли возможность выбраться из этого бессмысленного порочного существования? Мустафа не знал этого. Он никогда еще по-настоящему об этом не размышлял.
Внезапно в памяти всплыл разговор, услышанный возле автобусной остановки. Он хорошо его запомнил, в нем было нечто новое. "Бог так возлюбил... что отдал... Сына Своего... сказал, что нашел путь к миру".
"Возлюбил... отдал... мир". Подобно трем четким указателям в пустыне, эти слова, казалось, были выведены на розовом небе. Пока они еще ничего не означали для Мустафы и ему подобных. В их жизни царила другая мораль, противостоящая миру: ненависть, ложь, насилие.
Тем не менее, Мустафе были близки и знакомы слова жертвенной любви. Они напоминали ему о матери, которая отдавала ему все, что могла, пока не отдала последнее - жизнь... Мустафа до сих пор помнил ту последнюю ночь: шел снег, и она завернула его в единственную теплую вещь, имевшуюся в доме. Это было все, что она могла сделать для него.
И снова он слышал прекрасные слова: "Возлюбил... отдал... мир". Раннее летнее утро в горах, заход солнца над морем, любить... давать... А он? Запугал беспомощную бедную женщину, забрал у больного ребенка плащ. Внезапно он совершенно ясно понял, откуда начинается его собственный путь к миру, и он оглянулся в этом направлении. Соленая вода в канавах в лучах заходящего солнца отражалась багрово-красным цветом, а лодки черными силуэтами выделялись на фоне прекрасного заката.
Как во сне перешел Мустафа через железную дорогу и покрытую бороздами низину. Дверь рыбацкой хижины была не заперта. Соседка хотела попозже вернуться и закрыла ее только на щеколду. Мустафа без стука осторожно открыл ее и вошел вовнутрь.
Слабо мерцала небольшая лампа, все казалось спокойным, если бы не тяжелое дыхание ребенка. Мустафа сразу каким-то необъяснимым образом почувствовал: в доме что-то произошло. Молодая женщина отдыхала, откинувшись на подушку, и держала у груди новорожденного. Ее лицо было усталым, но совершенно умиротворенным, потому что она любила и отдавала себя этой любви.
Очевидно, ребенок родился вскоре после ухода Мустафы. Комната была уже чисто убрана, ребенок вымыт. Маленький осленок подошел поближе, качаясь на длинных неустойчивых ножках, стоял и смотрел. Мир и покой, только больной ребенок метался и стонал под легким покрывалом. Женщина подняла глаза и заметила Мустафу, робко стоявшего в проеме двери. Она испуганно вскрикнула и уже собиралась постучать по стенке к соседям, но Мустафа подбежал к ней.
- Не бойтесь, - успокаивал он, - я вовсе не хочу обидеть вас и пришел, чтобы одолжить свой плащ на одну ночь для вашего больного ребенка. Завтра я заберу его, но постараюсь принести взамен мешок. По крайней мере, ночью больной будет тепло.
Он наклонился и накрыл девочку плащом, а женщина в недоумении смотрела на него. Утром он чванился, хвалился и важничал, как взрослый мужчина. Но теперь, когда он разговаривал так робко и доброжелательно, она поняла, что это всего-навсего мальчик не более 14-ти лет, еще дитя, не совсем закосневший во зле .
- Садись, - пригласила она слабым голосом, - чайник на огне. Налей себе чаю.
Он подошел к тлеющим углям, налил стакан горячего чаю с приятным запахом мяты и выпил его с наслаждением, потому что давным-давно не пробовал что-либо подобное.
- Зачем ты принес плащ обратно? - спросила женщина, все еще удивленная его поступком.
- Хакада, - ответил Мустафа. Это означало: что сделано, то сделано, но не могу объяснить причину, если бы и захотел.
Так оно и было, он и сам не мог понять, что побудило его к подобному поступку.
- Где ты живешь? - продолжала женщина.
- Нигде, - отвечал он. - Я здесь только три года. Я пришел сюда с гор.
- Да? И я тоже! - оживилась женщина. - Мой муж привел меня сюда семь лет тому назад, когда мы поженились. С тех пор я ни разу не была в родных местах. А из какой деревни ты?
Мустафа назвал свою деревню. Это оказалось всего в нескольких милях от ее деревни на восточной стороне одной и той же горы. Они ходили одной дорогой на рынок, собирали сливы на одних и тех же склонах и разжигали костер на тех же скалах. Она была слишком утомлена, чтобы много говорить, но слушала со вниманием, как Мустафа изливал свое тоскующее по родине сердце, потому что за три года она была первым человеком, знавшим его деревню, его горы.
Он вспомнил о весне с ее полноводными ручьями и благоухающими цветами вишневых и абрикосовых деревьев; о лете, когда убирали урожай и спали на молотильных дворах; об осени, когда собирали инжир, виноград, маисовые початки и развешивали их для просушки на кактусы перед хижинами; о зиме, когда деревни утопали в снегу и стада находились в хлевах. Мысленно он вновь оказался в своих горах, ощущал себя счастливым ребенком, взбирающимся по скалам за козами, а вечером возвращающимся домой к матери. Он говорил и говорил, а она слушала, и время от времени задавала вопросы. Женщина не тосковала так сильно, потому что ее дети родились в хижине на этой соляной низменности, и они накрепко привязали ее сердце. Для нее родной дом был там, где находились ее дети: один лежал у нее на руках, другой беспокойно метался у ног.
Девочка вдруг пронзительно вскрикнула, и мать с трудом дотянулась к ней, чтобы успокоить. Больная проснулась и попросила пить. Мать поднесла чашку к ее губам. Она пила лихорадочно и, всхлипывая, стала проситься на руки. Пришлось положить новорожденного рядом, а больную девочку взять к себе.
- Что с нею? - спросил Мустафа.
- Не знаю, - ответила женщина, устало покачивая девочку. - Она больна уже три дня. Я все время прошу мужа отнести ее в больницу, до он не любит дочь, потому что мечтал о сыне, и каждый раз отвечает, будто у него нет времени. У меня же нет сил идти. Я думаю, что дочь умрет... Если бы я смогла показать ее доктору, она бы выжила.
- Откуда вы знаете? - спросил Мустафа.
- Такое было и раньше: ей трудно было сосать и дышать. Доктор сделал ей уколы, и лихорадка прошла. Он добрый человек, но некому отнести ее в больницу, а чтобы пригласить доктора домой, у нас нет денег.
Мустафа помолчал немного, потом сказал:
- Я отнесу ее, я знаю где находится больница. Женщина с сомнением окинула взглядом фигурку мальчика, как бы взвешивая его силы. Ей жаль было отсылать его с больной девочкой в ночь, на холод, но она подумала, что, возможно, это единственный шанс спасти ребенка. А тот факт, что Мустафа из ее родных мест, побуждал довериться ему так, как она доверилась бы родственнику.
Больная девочка, оказавшаяся в надежных материнских руках, спокойно и крепко уснула и не проснулась даже тогда, когда Мустафа взял ее на руки. Они завернули ее в плащ, и, кивнув на прощание головой, он торопливо отправился в путь.
Над морем поднималась луна, оставляя на волнах серебристую дорожку. Мустафа радовался лунному свету, потому что ему предстоял долгий путь. Головка девочки лежала у него на плече, и горячее тельце согревало его. Он свернул к берегу; прилив уже закончился, и влажный песок поблескивал в лунном сиянии. Вокруг никого не было - только он со своей маленькой ношей. Раз-другой она зашевелилась, захныкала, но он тихонько успокаивал ее, покачивал и шептал нежные слова, слышанные им давным-давно от своей матери и почти забытые.
"Если бы только она поправилась!" - думал мальчик.
Вскоре он добрался до пристани, и теперь ему надо было пройти через весь город, который сегодня со своими разноцветными огнями и разноязычными шумными толпами выглядел особенно великолепно. Но у Мустафы почему-то совсем не было желания покидать пустынный берег моря. Здесь на серебристых песках он ощущал мир, спокойствие, как будто с этим рождественским лунным светом струились исцеление и прощение.
Он не мог понять, почему в его душе появилось ощущение мира и покоя, почему он, Мустафа, стал любящим и прощающим.

Вечер

Городской рынок накануне Рождества представлял собой веселое и яркое зрелище: прилавки и витрины магазинов сияли множеством разноцветных огней рождественских елок. Площадь кишела разным людом: дети состоятельных родителей вышли на прогулку в своих лучших нарядах и вместе с мамами и папами наслаждались великолепным зрелищем; были здесь и бедняки, нищие, слепые и увечные, надеявшиеся, что и им что- либо перепадет от этого изобилия и праздничной расточительности. Да и сам Мустафа, как и его друзья, несомненно, в эту ночь был бы здесь, чтобы повеселиться и, если предоставится возможность, стянуть что-нибудь.
Но сейчас у него важное поручение, и он, не желая встретиться с уличными друзьями, выбрал наиболее пустынные и глухие улицы, торопливо проскочил мимо городского центра и стал подниматься вверх по булыжной мостовой, ведущей к вершине утеса, где находилась больница.
Мустафа опасался, что не застанет доктора. Возможно, как и все, он празднует Рождество или даже может оказаться пьяным. Мальчик от постоянного недоедания в последнее время сильно ослабел, и горячее тельце ребенка казалось ему все тяжелее и тяжелее. Он так надеялся, что совершил этот путь не напрасно. Наконец он оказался на территории больницы и растерянно остановился, не зная куда направиться: вокруг было несколько больших освещенных зданий и множество дверей. В это время мимо проходил человек его расы, и Мустафа, собрав все свое мужество, подошел к нему и робко спросил о докторе.
- Он в доме, - ответил человек, указывая через плечо, - но занят сейчас.
- Но вот эта девочка очень больна, - нерешительно проговорил мальчик. - Я принес ее издалека.
Человек взглянул на нее, услышал затрудненное дыхание и озабоченно сказал:
- Тебе лучше пойти и показать ее доктору. Постучи в дверь.
Мустафа уже едва передвигал ноги. Дверь указанного дома была закрыта, но сквозь шторы на улицу пробивался свет, и изнутри слышалась музыка и смех. Мальчик все еще колебался. Вне всякого сомнения, там уже праздновали и, возможно, были пьяны. Но нет, прислушавшись внимательнее, он понял, что это смеялись и шумели дети. Может быть, здесь не оставят в беде эту маленькую девочку?
Он постучал и настороженно ждал, готовый убежать, если дело обернется плохо. Дверь открыл сам доктор, разгоряченный, но совсем не пьяный. Он только что играл на рояле. На руках он держал раскрасневшегося маленького сына лет трех. Некоторое время доктор ничего не мог различить в темноте. Наконец, он увидел мальчика с бледным усталым и грязным лицом, грустными глазами, худого и бедно одетого. На руках у него был ребенок, завернутый в грязный плащ.
- Она больна, - произнес Мустафа и протянул девочку доктору.
Доктор поставил сына на пол, и тот потопал в комнату к своим друзьям. Потом взял на руки вместо сына другого ребенка, худого, грязного, больного, и внес его в теплый светлый дом.
Много лет спустя, когда Мустафа стал христианином, он часто вспоминал этот момент, как бы воплотивший в себя суть Рождества: отец... сын... снаружи холодная темная ночь, и нуждающиеся приглашаются к свету, миру и теплу.
Доктор принес из кабинета все необходимое и стал прослушивать ребенка через какую-то странную трубку, затем измерил температуру. Девочка стала плакать и, ища помощи, потянулась к Мустафе. Доктор сказал, что она больна, но не опасно: просто сильная простуда и легкий бронхит. Сейчас он отнесет ее в больницу, и сестра сделает укол. Потом ее можно будет отнести домой. Доктор велел Мустафе подождать в приемной, пока не принесут девочку.
Мустафа тихо сидел, прислушиваясь к шуму в комнате, и удивлялся, откуда пришли эти дети. Конечно же, не все они дети доктора. Ему никогда не приходилось слышать, чтобы дети смеялись так много и были так веселы. Кто-то приоткрыл дверь и Мустафа с любопытством заглянул в комнату. Увиденное весьма поразило его: большинство детей - марокканцы, такие как и он. Маленькие девочки в длинных платьях с черными косичками, и маленькие мальчики в шароварах с обритыми головами с удовольствием уплетали пирог. Он не предполагал, что христиане могут праздновать Рождество вместе с мусульманскими детьми.
Послышались быстрые шаги. Это вернулся доктор с плачущим ребенком. Мустафа поклонился и поцеловал его руку, потом взял свою маленькую ношу. Девочка на его руках успокоилась. Теперь нужно торопиться в обратный путь.
Но доктор не спешил его отпускать. Ежедневно ему приходилось наблюдать нищету, но не часто он встречал что-либо подобное этому исхудалому жалкому мальчику. А был канун Рождества.
- Послушай, - сказал он. - Завтра ей нужно будет сделать еще укол. Где она живет?
- Там внизу, на соляной равнине, по дороге к маяку, - ответил мальчик. - Но принести ее будет некому: ее отец в море.
- А ты кто? - спросил доктор. - Брат? Разве ты не сможешь принести ее снова?
- Я не брат, - объяснил Мустафа скромно. - Я никто, просто уличный мальчик. Ее отец не разрешит мне и притронуться к ней, когда вернется домой. - А мать? - расспрашивал доктор. - Почему она не может принести девочку?
- У нее сегодня родился другой ребенок, - пояснил Мустафа. - Она еще очень слаба.
- Ну что ж, хорошо, - сказал доктор. - Тогда я сам сейчас поеду к ним. Только ты мне покажешь их дом. Все равно мне надо навестить больного за городом, недалеко от соляной равнины. Едем. Мустафа просиял от радости: никогда в жизни он не ездил на машине, и эта приятная неожиданность взволновала его. Он хотел тут же идти, но доктор задержал его вопросом:
- Похоже, ты здорово замерз. - Разве у тебя нет плаща или куртки?
- В мой плащ завернута девочка, - ответил Мустафа.
- Разве не было для этого одеяла?
- В одеяло завернули новорожденного. А другого у них нет.
- Тогда оставим твой плащ на девочке, чтобы ей не было холодно. А для тебя я что-нибудь найду.
Он поспешил наверх, перешагивая сразу через две ступеньки, а Мустафа ожидал в изумлении. Неужели доктор собирается дать ему одежду? Именно так и случилось. Среди рождественских подарков для пациентов больницы был тюк со старой одеждой. Там оказалось теплое пальто и свитер в самый раз на Мустафу, маленькие шерстяные пальто для детей рыбака. Доктор собрал все это и поторопился вниз.
- Посмотри, - сказал он, с улыбкой протягивая вещи. - Надень свитер, пальто и тебе будет тепло.
Мустафа смотрел с недоумением. Он не понимал того, что доктор предлагает ему все это бесплатно.
- У меня нет денег, - прошептал мальчик робко.
- Хорошо, хорошо, - засмеялся доктор. - Это подарок на Рождество, мы все делаем друг другу подарки.
Он подержал ребенка, пока Мустафа надел подаренные вещи. Они были старые и заштопанные, но теплые, и мальчик чувствовал себя в них превосходно. У него никогда раньше не было такой одежды. Потом по-мужски, неловко им удалось надеть кое-что и на ребенка, который снова заплакал.
- Ну вот, теперь поедем, - удовлетворенно сказал доктор и, проходя мимо комнаты, где находились дети, посещавшие воскресную школу, зашел попрощаться с ними. Оттуда он вышел с полной пригоршней орехов и конфет.
- Вот, возьмите, - сказал он, протягивая Мустафе угощение. - Разделите радость нашего праздника.
Мустафе иногда начинало казаться, что это сон. Вскоре он оказался в машине, в тепле и уюте, она неслась так быстро, что слышался свист рассекаемого воздуха, а он с наслаждением откусывал маленькими кусочками бисквит, У-у- у-х! Они обогнали автобус... полицейский взмахнул рукой, указывая путь. Они промчались по бульвару в потоке других машин и, набирая скорость, направились к маяку.
О, как это здорово! Машина подкатила прямо к хижине рыбака. Доктор был доволен, что доставил ребенка домой. Обстановка в комнате так сильно напоминала Вифлеемские ясли, что нетрудно было представить Рождество в действительности. Хижина была настолько убогой, что более походила на загон для овец; да там был и осленок, спавший на соломе; и женщина молодая, утомленная, с младенцем у груди - вечный символ Божьей любви.
С тревогой, ожидая Мустафу, она не надеялась на такое скорое возвращение и растерялась, увидев входящего доктора, ведь в доме не было денег, чтобы уплатить за визит. Но она счастливо улыбнулась, когда все заботы и тревоги отступили. Дочь положили рядом, и она убедилась, что малышке ничуть не стало хуже после столь длительного путешествия.
- Ну вот, - сказал доктор, - после укола ей должно стать лучше. Держите ее в тепле и давайте много пить, а завтра я заеду снова. Мы одели ее в теплое пальто, а вот кое-что и для ее маленького братишки.
- Но мне нечем уплатить, - волнуясь, произнесла женщина.
- Все в порядке, - ответил доктор. Встав на колени на глиняный пол, он посмотрел на крошечного сморщенного новорожденного младенца. Он даже не думал о том, что обычно за визит берут гонорар: в Вифлееме не платят.
Мустафа вышел вместе с доктором, намереваясь вернуться с ним в город. Светила луна. Они пересекли долину при свете карманного фонаря. Было уже около девяти часов вечера.
- Ты где проводишь ночь? - спросил доктор, когда из-за поворота показались огни города.
Мальчик не знал, что ответить, потому что сам еще не решил, где будет спать. После этого необычного вечера ему не хотелось идти в кафе. С горечью он сознавал, что ему надо покинуть и забыть этот новый мир, в котором он по воле случая оказался ненадолго, где царит любовь, мир между людьми, внимание, бескорыстие и где дети беззаботно смеются и играют. Завтра он вновь будет вынужден хватать, красть, драться и ругаться; а этот удивительный и необычный вечер покажется ему прекрасным сном.
- Не знаю, - произнес он, наконец, тихим и несчастным голосом, - высадите меня около рынка.
- Я знаю место, где ты можешь переночевать, - доброжелательно предложил доктор. - Около больницы одна женщина содержит комнату для мальчиков, платить ничего не надо - она делает это Из сочувствия к ним и во славу Господа. Тебе дадут место и одеяло.
Но прежде они поехали по вызову, занявшему всего несколько минут, а затем снова мчались по дороге к больнице. Мустафа почти перестал удивляться всему происходившему. Они остановились возле колодца перед небольшим домом на узкой улице. При свете вечерних огней женщины и девушки наполняли свои ведра. Они дружелюбно приветствовали доктора. Оказалось, что он был хорошо всем знаком.
Доктор постучал в дверь этого дома, и она тотчас открылась. Женщина с ребенком на руках приветливо встретила их. Услышав голос доктора, вся семья выбежала навстречу, приглашая войти и поужинать вместе с ними. Все уселись за стол вокруг миски с кашей: отец и мать, взрослые дочери, ребенок и пятеро уличных мальчишек. Мустафа немного знал их. Все они, подобно ему, пришли с гор, изгнанные голодом и сиротством на улицы города. Он не раз интересовался, где же ночуют эти мальчишки, но они держали это в секрете: известие о том, что кто-то пользуется христианским прибежищем, грозило бедой. У всех членов семьи кожа была смуглой. Широкие скулы и сильные мускулы указывали на то, что эти люди родились и выросли в горах. Дом их был небольшим, бедно обставленным, но чистым. Мальчикам отвели отдельную комнату. Семья была очень рада видеть доктора, все приветливо улыбались и Мустафе. Но уличные мальчики смотрели подозрительно. Все вместе они составляли как бы единое целое, а всякий лишний человек служил причиной некоторого неудобства: меньше достанется пищи за ужином или места в комнате.
- Я привез вам рождественский подарок, - сказал доктор, положив руку на плечо Мустафы, - еще одного мальчика.
Мальчишки, разморенные теплом и едой, дремали, но Мустафа слушало необычайным вниманием.
- Добро пожаловать, - произнесла женщина, и все подвинулись, чтобы усадить его поближе к миске. Мустафа робко занял свое место; кто-то разломил кусок хлеба и подал ему половину, другой дал ложку. Это была неприхотливая грубая пища бедняков, но Мустафе она показалась восхитительной.
- А теперь, - торжественно сказала Цора, хозяйка дома, обращаясь к доктору, который, взглянув на часы, собирался уйти, - вы пришли в канун Рождества и должны, как всегда, что-нибудь почитать нам.
Она достала книгу с полки и передала ее доктору. Перевернув несколько страниц, он начал читать. Мальчишки, разморенные теплом и едой, дремали, но женщины внимательно ловили каждое слово. Мустафа тоже слушал с необычайным вниманием. Доктор читал о молодой женщине, только что родившей Младенца, который лежит теперь в яслях, а Мустафе невольно представлялась хижина рыбака. Потом доктор продолжал читать о пастухах (Мустафа когда-то и сам был пастухом) и о песне, которую пели ангелы: "Ныне родился вам Спаситель... Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение..."
Доктор разъяснил, что значат эти слова:
- "Спаситель" - это тот бездомный Младенец, терпеливо ожидающий, чтобы Его приняло каждое простое кающееся сердце. Это Спаситель, которого дал Бог, потому что Он возлюбил всех нас.
"На земле мир" - это мир в том сердце, которое получило прощение всех грехов; мир в той жизни, которая посвящена Спасителю, мир от сознания, что ты больше не одинок и что тебе нечего бояться. "В человеках благоволение" - означает Божью любовь, рождающуюся в сердце, которое принимает Спасителя; благоволение в сердце христианина помогает ему видеть всех людей своими братьями, помогает открыть свое сердце и служить всем нуждающимся: накормить, когда он голоден; напоить, когда он жаждет; одеть, когда он наг; посетить, когда болен.
Скрестив руки, Мустафа сидел на полу, устремив свой пристальный взор на лицо доктора. Он понимал еще очень мало, но это малое объяснило многое. Он знал теперь, почему приняли и позаботились о той больной девочке, почему здесь его одели, накормили и дали кров.
И все это было удивительно и непостижимо. Однако его начинало клонить ко сну. Цора велела мальчикам провести его наверх и дала одеяло. Доктор погладил его по голове и, простившись со всеми, ушел.
...На небе ярко светили звезды, как бы приветствуя рождение Спасителя и этот рождественский праздник. И во всем мире люди всех племен, языков и народов обращали свои мысли и сердца к Богу. Родился Христос, чтобы возвестить Евангелие, благую весть бедным, нищим, исцелить сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, отпускать измученных на свободу.
И теперь один измученный маленький пленник начинал понимать, какой истинный свет даровал миру Его приход. Его рождение.
Но в коморках, лачугах, городских притонах сотни других пленников спали как обычно, не зная и не стараясь узнать о пришедшем в мир в рождественскую ночь Спасителе.

Тайна четвертой свечи

Первая свеча

Было раннее утро. Айша стояла в дверях своего дома, наблюдая, как над морем постепенно рождался новый зимний день. Воздух был холодный, но очень-очень чистый и настолько прозрачный, что она могла различить Гибралтарский утес, похожий на притаившегося старого льва. От восходящего солнца к нему тянулась светлая серебристая дорожка, и Айше казалось, что, побежи она по ней, ей удастся прыгнуть прямо на спину льва. Затем она перевела взгляд на белые паруса рыбачьих лодок, на искрящиеся воды залива, на высокие дома, окружающие залив, и, наконец, остановилась на доме в центре города, куда ее мать четыре раза в неделю ходила на работу.
Айша так часто слышала об этом доме, что ей казалось, будто она уже много раз бывала там. И еще она знала, что в этом доме живет белокурая девочка с непривычным для туземцев именем. Она знала, в какое время эта девочка встает по утрам, что ест на завтрак и какого цвета многие ее платья. Она знала, что эта очаровательная девочка ходит в школу в сопровождении няни и возвращается домой около часа полуденной молитвы, что потом играет в комнате, заполненной солнечным светом, книгами и игрушками. Все это она узнала со слов матери, которая убирала детскую раз в неделю. Мать рассказывала об этом дома почти каждый день, и Айша никогда не уставала слушать. Когда Айша не была занята делами: не месила тесто для хлеба, не убирала в доме, не носила воду из колодца, не пасла козу, не молола зерно, не стирала белье или не смотрела за младшими детьми, она любила стоять у двери и вглядываться в белый дом в центре города, мечтать о встрече с белокурой девочкой. Но в эту пору года она не могла его ясно видеть, потому что цветущие в саду мимозы частично скрывали дом. И все же сквозь пронизанное золотым светом цветение ей удавалось разглядеть белые стены.
- Айша, - позвала ее мать. Тон ее голоса говорил о том, что речь пойдет о совершенно обыденном. - Ты бы пошла со мной в белый дом и помогла в уборке. Сегодня воскресенье, а в этот день у них много гостей и так много посуды, что одной трудно справиться. Не понимаю, почему они не едят из одной чашки, как мы, а у каждого по три тарелки! После обеда такая масса посуды!
Для Айши эта неожиданная просьба пойти в белый дом была большой радостью, так что все остальные объяснения она просто не услышала. Дочь быстро обернулась к матери, от сильного волнения лицо ее порозовело, глаза засияли, а сердце затрепетало, как листья мимозы на ветру. Многие месяцы до этого она умоляла мать разрешить ей пойти вместе с нею хоть разок, но та всегда отвечала:
"Нет. Ты должна оставаться дома и смотреть за другими детьми".
И вот теперь ее мечта исполняется. Она даже не просила сегодня об этом! Слишком переполненная счастьем, чтобы ответить что-нибудь, она побежала к ведру с водой и принялась тереть руки и лицо до тех пор, пока они не заблестели, потом пригладила свои густые черные волосы и повязала голову чистым полотенцем. Ей так хотелось одеть праздничное платье по этому случаю, но у нее его не было.
И вот она готова. Нетерпеливо подпрыгивая, она ждала мать, дававшую последние наставления бедной маленькой Зейфе, которой было всего семь лет, а выглядела она еще меньше.
- Смотри, чтобы ребенок не упал в колодец, чтобы коза не прыгала через загородку, чтобы кошка не опрокинула и не выпила молоко...
- Ну, иди же, мама, а то мы опоздаем, - закричала Айша и вприпрыжку стала спускаться с холма, по пути задевая рукою ветви мимозы, отчего нос ее покрылся пыльцой. Коза и кошка могут сегодня делать все, что им хочется, ей все равно: она направляется в волшебную страну. Мать, догнав дочь, надрала ей уши за столь неприличное поведение. Ведь ей уже девять лет! Но она не обиделась, так как часто получала оплеухи, и это было не очень больно. Подпрыгивая и улыбаясь от счастья, она продолжала свой путь через выгон, где спокойно щипали траву ослы. Извиваясь между холмами, огибая гигантские эвкалипты, пыльная дорога сбегала к сверкающему голубизной и серебром морю и уже слышался шум близкого города.
Они прошли через ту часть города, где жили туземцы, и вскоре добрались до широкого бульвара с множеством магазинов, но в воскресенье все они были закрыты. Белый дом, в котором жила золотоволосая белокурая девочка, был в самом конце бульвара. К дому вела мраморная лестница. Айша внезапно почувствовала страх и замедлила шаг.
У парадного входа ее мать позвонила. Дверь открыла служанка. С взволнованно бьющимся сердцем Айша переступила порог дворца своей мечты и слегка разочаровалась, увидев довольно темный зал и широкую лестницу, ведущую вверх. Больше она ничего не успела разглядеть, потому что ее бесцеремонно втолкнули в кухню и велели вымыть пол.
И хотя кухня была большая, а повариха Фатима очень сердитая, Айша не теряла надежды, ведь она видела лестницу, которая ведет к девочке с золотистыми волосами. Когда-нибудь она незаметно и осторожно поднимется по той лестнице, чтобы увидеть ее, и они улыбнутся друг другу. Она совсем забыла о ноющей спине и грязном ведре, с восторгом представляя себе ту встречу, как вдруг сердитый окрик Фатимы вернул ее к действительности.
...Зимний день подходил к концу. Айша вытирала тарелки и с содроганием слушала об ужасных наказаниях, которые, по клятвенным заверениям Фатимы, падут на нее, если она разобьет хотя бы одну из них. Потом она чистила кастрюли, выносила мусорные ведра, наводила блеск в помещении для мытья посуды. Уже наступили сумерки, на бульваре зажглись фонари, огни от кораблей зигзагообразно отражались в фиолетовых водах залива. Закончив работу, Айша стояла на кухне, расслабив усталое тело, и прислушивалась к звукам.
Мать подметала внутренний двор, а Фатима сладко задремала, удобно устроившись у огня. Айша на цыпочках выскользнула через кухонную дверь и направилась к передней. Возле первой ступеньки лестницы она на мгновенье остановилась, крепко сжав руки и подняв лицо.
Лестница была довольно длинная, и в конце ее Айша увидела полуоткрытую дверь, откуда в коридор пробивался мягкий манящий свет. Свет был настолько гостеприимный, что страх ее внезапно исчез. Бесшумно ступая босыми ногами, она ловко шмыгнула вверх, приблизилась к двери и осторожно заглянула в комнату.
Золотоволосая девочка стояла у стола. А на столе лежал венок из вечнозеленого растения с четырьмя белыми свечами. Три свечи не были зажжены, но четвертая горела ровным чистым светом, отражавшимся в лучистых глазах девочки.
Ничего прекраснее Айша до сих пор в своей жизни не видела. Мгновение она стояла, не дыша, поглощенная увиденным. Но вдруг снизу послышался голос матери, звавший ее. Она спустилась с лестницы так же быстро и бесшумно, как и поднялась по ней, и когда мать вышла из кухни, дочь смиренно стояла в передней, ожидая ее.
Мать так и не узнает, что ее Айша побывала в сказочной стране! Они вышли из дома и зашагали по освещенному бульвару, каждая углубившись в свои мысли: мать тревожилась, что уже так поздно, а девочке в каждом уличном фонаре чудилась одиноко горевшая свеча, отражавшаяся ярким и чистым светом в голубых глазах белокурой девочки.

Вторая свеча

Неделя проходила очень быстро. Айша мыла, чистила, убирала, как и прежде, однако, все было как-то по-другому, чем до сих пор. Та белая свеча, горевшая в зеленом венке, светом своим освещала ее будни и в часы бодрствования, и даже во сне.
Ее беспокоил вопрос: разрешат ли ей снова пойти в дом золотоволосой девочки? В прошлое воскресенье Зейфа не совсем справилась с заданиями матери: коза съела свой корм, приготовленный на понедельник, ребенок упал на кошку и та поцарапала ему нос. Зейфа тут, собственно, была ни при чем: так могло случиться с каждым. Но рана на носу ребенка каждый раз напоминала матери, что Зейфа еще слишком мала, чтобы оставлять дом под ее ответственность. В пятницу Айша присыпала царапину мукой, надеясь, что мать забудет о случившемся. Но мать не забыла. Она ворчала весь субботний день, и судьба Айши висела на волоске. В воскресенье утром пошел дождь, а это предвещало грязные полы, которые надо было мыть несколько раз в день. У матери болела голова, и она решила еще раз доверить малышку Зейфе.
- Собирайся, Айша, - повелела она недовольным тоном, набрасывая на себя свободную белую накидку, которая покрывала ее с головы до самых пят. - Тебе придется сегодня опять помочь мне, хочешь ты этого или нет. А ты, Зейфа, если не будешь как следует смотреть за ребенком, то получишь хорошую взбучку!
Зейфа молча кивнула и полным ртом продолжала жевать свой завтрак. Она знала, что обещанные угрозы матери редко выполнялись. Если она действительно бралась за хворостинку, то нужно было только убежать в сад и переждать там минут пять. За это время мать забывала о наказании.
- Да, мама, я пойду и помогу тебе! - с готовностью ответила Айша.
И снова они вместе шлепают по грязной дороге через выгон. Вот и город, мраморные ступени, звонок у парадного входа. И опять Айша моет пол в большой кухне и вытирает сервиз, со страхом выслушивая всякие угрозы Фатимы, что с нею случится, разбей она что-нибудь. Одним словом, день прошел точно так же, как и в предыдущее воскресенье. Но за полчаса до возвращения домой начались приключения Айши.
Из гостиной принесли чайный поднос с китайскими чашечками искусной работы. Сердитая Фатима стояла у раковины, мыла их и подавала Айше для вытирания. Матери не было на кухне. Наступали сумерки. Девочка была переутомлена, и усталое воображение вело ее вверх по лестнице в комнату с зажженной свечой. Ей грезилось мерцающее пламя свечи, оно обволакивало ее теплом и уютом... Она почти засыпала на ходу.
Вдруг изящно исполненная чашка выскользнула из ее рук и, ударившись о каменный пол, разбилась на мелкие кусочки. На секунду Айша оцепенела, глупо глядя на пол перед собой, но сильный удар по голове привел ее в чувство. Разъяренная Фатима готовилась поднять свою загрубелую руку для второго удара.
- Ах, ты, противная вшивая тварь! - вопила она. - Госпожа даже не знает, что ты в доме! Твоя мать будет за все отвечать, а не я!
Она с силой опустила руку, но Айша успела увернуться от удара и с быстротой птички выпорхнула из кухни. Она была в панике и от ужаса и страха почти ничего не видела. В этом большом холодном и враждебном доме она надеялась только на одно место, где могла бы почувствовать себя в безопасности, там, где горело то небольшое пламя свечи. И никакой гнев и страх, конечно, не смогут настигнуть ее там. Она проскользнула в переднюю, и удар Фатимы пришелся по столу. От сильной боли кухарка не смогла тотчас бежать за девочкой. Когда же она бросилась в погоню, от Айши уже и след простыл. Увидев парадную дверь открытой, она подумала, что девочка выбежала на улицу, и, скрипя зубами, вернулась на кухню.
Тем временем Айша устремилась в переднюю прямо к лестнице. Взглянув сквозь слезы наверх, она увидела свет в открытой двери, гостеприимно приглашавший ее войти. Она запрыгала по ступеням, как испуганный зайчонок. Стремительно вбежав в детскую и захлопнув за собой дверь, Айша бросилась на пол к ногам маленькой девочки, всхлипывая во весь голос и дрожа всем телом.
Петра, так звали золотоволосую обитательницу этой комнаты, удивленно смотрела на нее. Миловидная и приветливая, она была добрым ребенком, и вид плачущей сверстницы обеспокоил и даже огорчил ее. Узнать причину случившегося Петра не могла, так как не знала арабского языка. Но чтобы успокоить девочку, она слегка потрясла ее за плечо. Айша подняла голову, перестала плакать и глубоко вздохнула. Потом перевела взгляд на стол посреди комнаты и уставилась на него, как вкопанная. На венке из вечнозеленого растения уже две свечи горели ясным белым пламенем, отражавшимся в красивых глазах Петры и в слезах на лице Айши.
Две свечи в это воскресенье, а в прошлое только одна?! Петра улыбнулась и указала на них, как будто там таился какой-то секрет - секрет мира, добра и покоя, далеко-далеко уводивший ее и от злой Фатимы, и от холодной ненавистной кухни. Ее сердце согрелось радостью и покоем. Улыбнувшись в ответ, она подошла ближе к девочке, так, что ее грязная поношенная юбка задела прелестное белое благоухающее платье Петры, но они оба не заметили этого.
Множество вопросов возникло в голове Айши, но получить ответ на них она ни у кого и нигде не могла, и слезы опять заполнили ее глаза. Почему в прошлое воскресенье горела одна свеча, почему в это - две, когда зажгут третью, и когда четвертую? Что произойдет, если будут гореть все четыре? Она указала Петре на две негорящие свечи и знаками просила зажечь их. Но Петра отрицательно покачала кудрявой головкой. Очевидно, это было невозможно. Они молча стояли возле стола, маленькая принцесса и оборванная служанка, близкие по духу и потому счастливые. Вдруг в передней послышались шаги, грубо нарушившие светлые чувства мира и безопасности. Они напомнили Айше, что за стенами этой мирной комнатки с горящими свечами ее подстерегает опасность, ведь она бессовестно вторглась в такое место, где не имела право находиться. От страха у нее расширились глаза. С ужасом она бросилась к двери и стремительно выскочила из комнаты, сбежав по темной лестнице так же легко и бесшумно, как и поднялась несколько минут назад.
Но Петра, такая же шустрая, бросилась ей вслед. Единственный ребенок в семье, она почти всегда была предоставлена сама себе, огороженная от сверстников стенами великолепной детской. У нее не было ни братьев, ни сестер и внезапное появление остроглазой незнакомки с взъерошенными волосами, из темноты вступившей в волшебный круг ее свечей, воспринявшей как удивительное событие эти две зажженные свечи, было подобно чудесному приключению из захватывающей книги. Нельзя допустить, чтобы Айша просто так опять бесследно исчезла! Может, она знает немного по-испански? Петра в школе уже выучила несколько слов. С лестничной площадки она негромко, но внятно сказала вслед убегавшей:
- Venga... Domingo otro! ( Приходи опять... в следующее воскресенье!)
Она быстро вернулась назад, и как раз вовремя: через минуту в комнату вошла Цора, приставленная к ней служанка. Петра, как ни в чем не бывало, снова стояла возле стола, хотя немного запыхалась. Цора вошла с ведром угля, чтобы зажечь огонь в камине, и, проходя по передней, не заметила мелькнувшую по лестнице тень и не догадалась о тайне Петры. И мать Айши, всю дорогу скорбевшая о разбитой чашке, также ничего не знала об их встрече. Тайна эта была надежно упрятана в сердцах двух маленьких девочек. Айша тоже знала довольно много испанских слов. Она научилась им от цыганских детей, живущих в соседнем квартале. Услышав слова Петры, она прекрасно поняла их значение.
В течение всей следующей недели она в шуме веток мимозы всегда слышала только три слова, три коротких многообещающих слова, которые тихо и внятно были сказаны ей сверху, из святилища белых свечей: "Venga... Domingo otro!"

Третья свеча

Воскресенье подходило к концу. Вечером бульвар представлял собою великолепие света и веселья. До рождественских праздников оставалось только одно воскресенье, и огромные витрины магазинов красовались в самых ярких красках. При заходе солнца в тот вечер Петра с матерью зажгли третью предрождественскую свечу.
- Когда я зажгу четвертую свечу, - сказала Петра, - наступит Рождество, тогда родился Христос.
Мать засмеялась, поцеловала ее и велела бежать в детскую, потому что по воскресным вечерам обычно уезжала куда-нибудь на приглашения. Вот и сейчас она торопилась к выезду. Петра невольно потянулась к матери. Она любила ощущать прохладу ее атласного платья, мягкость меховой накидки и свежий запах ее нежного лица. Если бы ее мама не была такой восхитительно красивой, ей не приходилось бы так часто отсутствовать по вечерам! Тогда у мамы было бы время придти в детскую и вместе с ней полюбоваться чарующим светом горящих свечей рождественского венка. Петра поделилась бы тогда с нею своими восхитительными рождественскими тайнами. Но машина стояла у двери, и мать спускалась уже по лестнице, шурша богатым развевающимся платьем. Петра слегка вздохнула и одна поднялась наверх по лестнице, держа в руках зеленый венок.
В этот вечер, однако, она восприняла отъезд матери менее болезненно, потому что ожидала появления той забавной девочки. Цора поговорит с нею на ее родном языке и расскажет все о четырех свечах, а Петра покажет ей завернутые в розовую бумагу рождественские подарки, хранившиеся у нее в столе. Девочка положила на стол свою драгоценность и отправилась на поиски Цоры.
- Цора, - проговорила Петра самым льстивым тоном, - я хочу, чтобы ты осталась со мною сегодня вечером. У меня есть секрет, и ты должна помочь мне.
Цора и понятия не имела, какой секрет мог быть у Петры, но она была доброй женщиной, всегда готовой помочь своей обожаемой повелительнице. Она снисходительно улыбнулась, отставила ведро с углем и присела у камина, собираясь услышать, что же от нее требуется. От Петры можно было всего ожидать. Частенько у нее возникали самые странные и неожиданные мысли и идеи.
- Ко мне придет девочка, - торжественно начала объяснять Петра, - но она говорит только на твоем языке. Я хочу, чтобы ты передала ей то, что я скажу тебе, и еще я хочу показать ей свои рождественские подарки.
Все это звучало довольно невинно. Цора восторженно засмеялась и одобрительно кивнула головой. "Вероятно, это школьная подруга, дочь некоего богача Мура, жена которого иногда звонит по телефону", - подумала она.
Но в этот момент послышался шорох, легкое движение, и улыбка на лице Цоры исчезла, уступив место чрезвычайному негодованию: через приоткрытую дверь в комнату протиснулась маленькая смуглянка с взъерошенной головой, повязанной довольно-таки грязным платком. С неумытого лица устремилась на Петру пара сияющих беспокойных глаз. Сначала эти глаза не заметили Цору. Они восторженно остановились на горевших на столе свечах.
- Вот она! - радостно вскрикнула Петра и бросилась к двери.
Она потянула свою не внушавшую доверия гостью в комнату и закрыла за нею дверь.
- Я знала, что ты придешь, - ласково проговорила она. - Посмотри, я зажгла третью свечу!
Айша ни слова не понимала из всего сказанного, но была восхищена теплотою встречи, и с минуту ее лицо сияло от любви и восторга. Но вот она увидела Цору и внезапно побледнела от страха. Лицо служанки выражало все, что угодно, только не доброжелательность. Айша мгновенно повернулась и хотела броситься к двери, но на пути встала Петра и крепко ухватилась за нее.
- Ты не должна убегать! - сказала она властно. - Я хочу рассказать тебе все о моих свечах. Цора, ты должна сказать этой девочке на арабском языке все, что я буду говорить, чтобы она поняла. Цора беспомощно закивала головой. Она узнала Айшу, ту чумазую девочку, которая скребла полы на кухне по воскресеньям. Только она никак не могла понять, каким образом эта нахальная девчонка попала в детскую? Она была уверена, что мать Петры очень рассердилась бы, узнав об этом.
- Твоей маме такое не понравится, - заикаясь сказала Цора на ломаном английском языке. - Ты ведь знаешь это.
- Мама уехала в гости, - нетерпеливо возразила Петра. - Не будь глупой, Цора. Делай, что тебе говорят. Эта девочка - моя подруга. Скажи ей, что я зажигаю каждую неделю в воскресенье по одной свече для Младенца Иисуса. Скажи ей, что в следующую неделю - праздник Его рождения. Скажи ей, чтобы она обязательно пришла в следующее воскресенье, потому что я зажгу все четыре свечи, и тогда будет Рождество.
Цора вздохнула, однако понимала, что самым быстрым образом избавиться от нежеланной гостьи можно только, послушавшись Петру. Поэтому она перевела на арабский довольно точно два первых предложения, но в остальном добавила кое-что от себя.
- Она говорит, - объяснила Цора, - что зажигает одну свечу каждую неделю в честь приходящего Младенца Иисуса, а на следующей неделе - праздник Его рождения, и она зажжет все четыре свечи. Но что ты здесь собираешься делать, нахальная девчонка? Чтобы я не видела тебя больше здесь в детской, или я тотчас передам тебя Фатиме на кухню!
Айша уставилась на нее с огорчением и сомнением. На столе горели три свечи точно так, как она и ожидала, однако каким-то образом все было испорчено. Светлое пламя горящих свечей будто не отражало уже той чистоты и дружелюбия: кому-то не хотелось, чтобы она была здесь. У девочки появился страх и желание убежать отсюда. Но, может быть, это и не имело большого значения, потому что белокурая девочка, конечно же, хочет, чтобы она была здесь, и, в конце концов, эта девочка - королева в своей детской.
Внезапно Петра взяла Айшу за руку и потянула ее в угол комнаты и открыла ящик, в котором было много разных пестрых пакетов, перевязанных золотистой ленточкой.
- Скажи ей, Цора, что это мои подарки, - приказала Петра, - подарки для всех в доме, а так же для моих тетей и дядей. И скажи ей, что если она придет опять в следующее воскресенье, я приготовлю и для нее подарок...
- Она говорит, что все это ее подарки, - прервала Цора, - а теперь, ради Бога, уходи отсюда в кухню и не возвращайся сюда, будь умницей.
Она говорила уже без злости, потому что Айша была ребенком из ее собственного народа. Цора не хотела причинить ей зла, но боялась, что ее выругают, если в детской Петры увидят такое запачканное и оборванное существо. Надо только поскорее выпроводить Айшу отсюда, а потом она поговорит с Фатимой, чтобы та не допустила повторения подобной встречи в следующее воскресенье.
С благоговейным страхом смотрела Айша то на свечи, то на подарки, почти забыв о Цоре. Наконец- то она узнала, почему девочка зажигала по одной свече каждую неделю. Это в честь Младенца по имени Иисус, который придет на следующей неделе, и тогда будут гореть все свечи, и вся комната будет светлой и сияющей, и Младенец будет смеяться и издавать радостные звуки.
Айша никогда раньше не слышала об Иисусе, потому что была мусульманским ребенком, но она обрела уверенность: девочка говорила правду. Он, наверное, очень важный Младенец, если в честь Его рождения зажигаются свечи. А еще все эти подарки! Она полагала, что все это было для Него. Интересно, что там внутри: красивая одежда, игрушки или крошечные цветные туфельки? Ей так сильно захотелось увидеть Его, как никогда и никого прежде в своей жизни. Если бы та женщина перестала смотреть на нее так неодобрительно! Она все портит! Цора опять встала перед ней во весь рост, так что Айша снова почувствовала страх и неуверенность. Она благодарно улыбнулась златокудрой девочке, побежала к двери, быстро открыла ее и исчезла так же молниеносно и бесшумно, как и появилась. Но как и в прошлый раз, ясный настойчивый голос Петры снова настиг ее:
- Venga... Domingo otro!
В тот вечер мать Айши спешила как можно скорее придти домой, но Айша брела, как полусонная. Она шла по бульвару не спеша, останавливаясь почти у каждой витрины. Мать с трудом отрывала ее и, наконец, потеряв терпение, шлепнула ее по щеке. Казалось, что Айше это было безразлично.
Как много прекрасных вещей в магазинах! И хотя у нее не было ни единой песеты (испанская монета), она хотела купить все это для Младенца. Например, вот то крошечное розовое пальто из кроличьего меха. О, как красиво Он выглядел бы в нем, а та длинная сахарная конфета в яркой обертке! Несомненно, Он сосал бы ее с наслаждением! Она горячо полюбила Младенца всем своим сердечком. И одна важная мысль постепенно овладевала ею: она тоже приготовит Ему подарок. В следующее воскресенье она тихо прокрадется наверх, в комнату, где будут гореть все четыре свечи. Она там задержится ненадолго: только посмотрит на Него минуту, поцелует Его пухлые ручки и положит свой подарок у Его ножек с прижатыми крошечными пальчиками и потом проскользнет назад в темноту, вполне удовлетворенная своим поступком. Но весь вопрос в том, какой подарок она сможет преподнести Ему?

Подарок

Всю следующую неделю мысли ее были заняты только одним вопросом: что же она сможет подарить Младенцу Иисусу?
Почти каждый день шел дождь, холодный, нудный, зимний дождь, как это нередко бывает в Северной Африке. Дети обступали глиняный горшок с горячими углями и пытались согреть застывшие пальцы рук и ног. Козы и куры также искали себе убежище в доме и постоянно путались под ногами. Крыша протекала, самый маленький ребенок кашлял, хныкал и чихал. Один раздражал другого. Это была самая трудная неделя для всех, кроме Айши, которая доводила мать до исступления своим полным безразличием ко всему происходящему вокруг. Она подолгу могла сидеть, уставившись в огонь, совершенно отрешившись от суматошной действительности.
Глядя в огонь, она видела удивительные картины: вот она на коленях в ореоле света горящих свечей, в ее руках множество сверкающих подарков, которые она кладет к ногам Младенца, а Он радостным лепетом протягивает к ней ручки, и каким-то загадочным образом из Него излучается любовь и радость. Ночью, когда она спала, свернувшись калачиком под козьей шкурой, ей снилось, что она держит Младенца на руках. И во сне она ощущала теплоту Его здорового маленького тельца, прижимавшегося к ней, и знала, что если бы она могла удержать Его, то никогда не была бы больше одинокой и ничего бы не боялась. Но, проснувшись холодным хмурым утром в комнате с протекающей крышей, она с горечью сознавала, что это был только сон. Однако самой большой горечью для нее было то, что в ее руках не было ни Младенца, ни подарков. И опять возникал вопрос: что же Ему подарить? Ничего! У нее совершенно ничего нет!
Она все яснее сознавала эту горькую действительность. Удрученная, стояла она однажды утром у двери дома, безразлично глядя на цветы мимозы, которые сильно пострадали от дождя. Мать схватила ее за плечи и встряхнула как следует.
- Чем ты, собственно, занимаешься весь день? - закричала она. - Ничем, глазеешь только по сторонам! От козла больше пользы, чем от тебя! Малышка перед самым твоим носом просыпала зерно. Куда ты смотришь?! Сходи сейчас же к колодцу и принеси два ведра воды. Да быстрей, не стой там до обеда, не глазей там на воду!
Поддав ей напоследок пинком, мать вытолкнула ее за дверь прямо под проливной дождь.
Айша вздохнула, взяла ведра и, дрожа от холодного дождя, отправилась к колодцу. В такую погоду идти туда было страшно неприятно, но ничего не поделаешь. Вниз она спустилась довольно быстро, но подниматься вверх по холму с двумя ведрами было не так-то просто. Дорога была довольно крутая, ведра тяжелые, а безжалостный дождь заливал ей глаза. Но Айша более несчастной чувствовала себя от того, что у нее не было подарка для Младенца.
Она шла, подавленная горем, согнувшись под тяжестью наполненных водой ведер, не видя перед собою дороги. И вдруг натолкнулась на старую черную Мзуду, которая тоже шла к колодцу. Она что-то бормотала, ворчала, дрожа всем телом. Мзуда жила в хижине рядом с Айшой, и в ее возрасте ей было не под силу носить воду. Внук ее, сирота, живший с нею, сломал руку, а в доме больше никого не было. Потоком сердитых слов разразилась она на Айшузато, что та толкнула ее, и Айша готова была ответить грубостью, когда вдруг заметила, что старая женщина плачет. Слезы безнадежности и усталости от холода и слабости капали из-под полотенца, покрывавшего ее опущенную голову.
Чистое пламя горящей свечи, улыбающийся Младенец, который излучал теплоту, доброту и любовь, с одной стороны, и с другой - старушка, скользящая по грязи, плачущая от холода и усталости. Айша внезапно почувствовала острую жалость к ней. Поставив свои ведра в безопасное место возле дороги, она взяла из рук Мзуды ведра.
- Я принесу тебе воды, - сказала она. - А ты иди домой.
Она спустилась назад, сбегая вниз по тропе. Старая женщина стояла, раскрыв рот от изумления. Когда Айша вернулась, Мзуда была уже в хижине и что-то искала под настилом, который служил ей постелью. Айша поставила ведра и направилась к выходу, но Мзуда, подбежав к ней, сунула ей в руку что-то мягкое и теплое.
- Ты хорошая девочка, - сказала она, - вот тебе за это свежеиспеченная лепешка.
Несколько мгновений Айша молча стояла под дождем, глядя на драгоценный подарок. Ее сердце внезапно озарилось радостью и солнечным светом: дети более всего любят это лакомство - лепешки кайф, сбрызнутые маслом и запеченные на сковороде. Маленькие дети с аппетитом уплетают их за обе щеки, захватив полностью в ручонку. Они перепачкиваются маслом, но получают от этого большое удовольствие.
Айша так обрадовалась, что сразу стремглав побежала домой, и только у бамбуковой изгороди вспомнила о ведрах. Пришлось возвращаться. К счастью, мать ничего не заметила. Девочка вошла в дом, будто ничего и не произошло, и никто так и не узнал об удивительной тайне, которую она крепко хранила в себе.
У нее не было красивой бумаги, как у Петры, но она выбрала два больших блестящих листика и спрятала свою лепешку между ними, потом положила все это в укромное место в уголок под козью шкуру. А ночью она взяла лепешку в свою постель. Ничего не случится, если и полежать на ней, ведь она все равно плоская!
Труднее было на другой день незаметно для матери отнести свой подарок в город, ведь завернуть ее было не во что. Айша положила лепешку на голову, аккуратно обвязалась полотенцем и двинулась в путь с величайшей осторожностью и достоинством. Когда они пришли к большому дому, у нее от напряжения устала шея, и она была рада спрятанный в платке подарок положить в угол на кухне. Впереди еще долгие часы ожидания, прежде чем на улице зажгутся фонари и она сможет побежать по волшебной лестнице, увидеть четыре зажженных свечи и положить свой подарок у ног Младенца.
Интересно, там ли уже Младенец? Два раза она выходила на цыпочках в переднюю и чутко прислушивалась: не прозвучит ли нежное агуканье или довольный лепет. Но все было тихо, и дверь в детскую была плотно закрыта. Пока это ее не особенно тревожило. Возможно, Младенец прибудет на корабле, и все ушли на пристань встречать Его.
Иногда холодные зимние лучи солнца пробивались сквозь нависшие тучи, и тогда можно было увидеть через пролив берега Испании. Европейцы радостно смеялись и уверяли, что Рождество будет прекрасное. Наступили сумерки, расцвеченные великолепием ярких разноцветных огней города. Все магазины были открыты в канун Рождества, и улицы запружены людьми.
Мать Айши, как обычно, занималась уборкой во внутреннем дворе, Фатима куда-то исчезла. Айша осталась одна на кухне. Явно наступил момент пойти и посмотреть Младенца.
Безусловно, там сейчас зажигают четыре свечи. Надежда, любовь, страх, мужество, благоговение и страстное желание - все эти смешанные чувства хлынули в простое маленькое сердце, подобно мощному приливу, и повлекли ее в темную переднюю, куда она пошла, затаив дыхание и крепко прижимая к груди свою драгоценную лепешку.
Осторожно на цыпочках подошла она к лестнице и посмотрела вверх. В этот раз дверь была широко открыта, и оттуда лился мягкий гостеприимный свет, более яркий, чем прежде, ведь завтра будет Рождество, и Петра зажгла все четыре рождественские свечи в честь этого праздника.
Вокруг было тихо. Может быть, Младенец спит? Айша, порозовевшая от счастливого ожидания, стремительно направилась вверх по лестнице в свою сказочную страну. Вот дна уже на верхней площадке и так же стремительно идет к заветной двери, но вдруг чья-то грубая рука схватила ее за плечо... Не успев закричать от неожиданности, она почувствовала, как ее толкнули вниз. Оскорбленная и потрясенная, задыхаясь от страха, Айша не могла понять, что же произошло. Но вот при свете из кухонной двери она увидела искаженное от гнева лицо Фатимы.
- Я все знаю! - злобно шипела она, не осмеливаясь громко кричать в передней. - Цора все рассказала мне... Красться наверх в комнату моей госпожи... Вот я тебя и поймала! Только попробуй сделать это еще раз и... и... тебе будет конец! Я все расскажу твоей матери! - кричала она, не переставая бить девочку.
Айша пришла в себя и закричала. Фатима ударила ее по губам, потащила к парадной двери, вытолкнула на улицу и заперла за ней дверь на ключ!
Несколько мгновений девочка стояла на ступеньках совершенно одна, все еще прижимая лепешку к своему сердцу. Она не имела никакого понятия куда ей идти. Только бы подальше, подальше от ужасной Фатимы.
Горько плача, она побежала вниз по оживленному бульвару. Она почти не замечала, что со всех сторон наталкивалась на людей. Самое плохое было не то, что ее трясли и били. Нет, об этом она почти не думала. Ужаснее всего было то, что она так и не увидела Младенца, будучи всего в нескольких шагах от Него. Несомненно, Он был там, в детской, и крепко спал в мягкой колыбели, освещенный нежным светом четырех горевших свечей! А лепешка, которую она собиралась с благоговением положить на Его одеяльце, все еще была у нее в руках.
Отчаяние настолько овладело ею, что она не услышала ни крика прохожих, ни свистка полицейского, регулировщика уличного движения, ни визга тормозов, когда переходила улицу. И позже она никак не могла припомнить, как это случилось, что ее сбил большой фургон.
Айша лежала на дороге без сознания, вокруг собралась толпа. Все возбужденно говорили на разных языках, обсуждая происшествие, пока не прибыла карета "скорой помощи" и не увезла ее в английский госпиталь, находившийся на скале, откуда виден был весь Гибралтарский пролив.

Младенец

Проснулась Айша только в сумерки на следующий день. При падении она ударилась головой о бровку и получила легкое сотрясение мозга. Кроме того, она сломала ногу. В течение дня, находясь в полусознательном состоянии, ей казалось, что откуда-то издалека слышится пение и она будто видит горящие свечи, но, возможно, это был только сон.
Но, проснувшись вечером, девочка четко поняла, что происходящее не сон. Она почувствовала боль в ноге и легкое головокружение, но никак не могла сообразить, где она находится. Через некоторое время она перестала об этом думать и просто тихо лежала, слушала и наблюдала.
Вскоре Айша поняла, что лежит на настоящей кровати. Постель находилась высоко от пола, и это беспокоило ее, потому что до сих пор она спала только на полу. Рядом находился целый ряд других кроватей, на которых лежали больные, но они вовсе не опасались упасть.
В конце комнаты Айша увидела группу людей, которые стояли вокруг зеленого дерева, убранного множеством разноцветных свечей. Под его ветвями стояли дети в длинных светлых шелковых платьях и пели по-арабски:
Хор ангелов с небес пришел, На поле пастухам явился он. О чудном Младенце они возвестили, Которого в ясли, спеленав, положили. В городе Давидовом, что в Вифлееме, Родился Спаситель, возвещенный Михеем. Это Господь Христос Иисус, Спасающий всех от греховных уз.
Сердце Айши внезапно воспрянуло: Младенец Иисус - так звали того Младенца, кто должен был посетить Петру, но, очевидно, Он находится здесь, потому что они поют о Нем и зажгли, по крайней мере, пятьдесят свечей в честь Его.
В голове у Айши все перепуталось, но Петра, Младенец и четыре свечи совершенно ясно встали в ее памяти. Она снова уснула.
Ночью, когда она вновь проснулась, свечей уже не было, только одна крошечная красная лампочка мерцала над дверью, слабым светом освещая комнату. Не было и пения, только слышалось дыхание спящих больных. Айша осторожно приподняла голову и огляделась.
Ночная сестра заметила это и подошла узнать, как она себя чувствует. Девочка любила медицинских сестер. Как раз год назад ее младший братишка обжегся горячими углями, и Айша каждое утро носила его в эту больницу на перевязку. Сестра была так добра к ней и всегда с радостью встречала. А один раз она дала Авессалому конфету, чтобы он перестал плакать. Обычно сестры в больницах дружелюбны, заслуживают доверие. Айша улыбнулась и поцеловала руку сестры в знак приветствия.
- Я хочу увидеть Младенца! - сказала она. - Где Он? Уже уснул?
- Какого Младенца? - мягко переспросила сестра. - Ты имеешь в виду своего маленького братика?
- Нет, - ответила девочка, - я имею в виду Младенца по имени Иисус. Он должен был придти в дом Петры, но теперь оказался здесь. Дети пели о Нем и в честь Его рождения зажгли все свечи. Где Он? У меня для Него был подарок, но я сейчас не знаю, куда он девался.
Сестра оказалась в затруднении. Каким образом эта мусульманская девочка с большими тревожно вопрошающими черными глазами могла слышать о благословенном Младенце? И кто такая Петра? Она присела на кровать Айши и, как могла, постаралась ответить на ее вопросы.
- Послушай, - сказала сестра, - ты не можешь увидеть Младенца Иисуса, потому что Он родился много-много лет тому назад и затем возвратился к Своему Отцу. А дети праздновали Его Рождество и пели о том, как Он пришел в мир, чтобы спасти нас от грехов и страданий. Я расскажу тебе, Айша, о Нем, и ты все поймешь.
Девочка лежала неподвижно, устремив внимательный взгляд на лицо сестры. Более всего на свете она хотела бы все узнать и понять об этом удивительном Младенце.
- Бог возлюбил нас, всех людей, Айша, - продолжала сестра, - так сильно, что послал Своего Сына Господа Иисуса Христа на землю, чтобы показать нам путь, как спастись от наших грехов и попасть на небо. Он стал человеком, подобно нам, и родился маленьким Младенцем, как и мы все родились. Его мама была очень бедной, у них не было дома, и она положила Его в ясли, когда Он родился.
Выросши, Иисус делал много добра людям и учил их, как самим делать добро всем, друзьям и врагам. Но люди не хотели принимать Его доброе учение и распяли Его на кресте. Он сильно страдал и наконец умер. Но потом через три дня Иисус воскрес, т. е. снова стал жить, но не остался после этого на земле, а вознесся, т. е. ушел на небо к Богу, Своему Отцу. Он и сейчас живой и любит нас всех. И кто верит, что Он - Сын Божий, с тем человеком Он всегда пребывает, утешает его и помогает во всем, хотя мы не можем видеть Его своими глазами. Своим учением Иисус показывает нам путь в небо. Ты понимаешь меня, Айша?
Девочка молча кивнула, изо всех всех сил стараясь понять то, что ей рассказали.
Сестра поправила ей подушку и бесшумно отошла от ее кровати. Айша лежала неподвижно и думала, думала, всматриваясь в красное мерцание маленькой лампочки над кроватью.
Раньше она представляла себе, как побежит при свете четырех свечей к Младенцу, быстро положит у Его ног свой подарок, посмотрит на Него одно мгновение и убежит обратно в холодную темноту, оставаясь на всю жизнь без Младенца.
Теперь же ей все виделось по-другому. Он, как видно, не придет живым Младенцем ни в дом Петры, ни сюда, и она никогда не увидит Его. Однако Айша не чувствовала себя несчастной при этой мысли, потому что сестра сообщила ей нечто более важное и радостное: "Иисус любит тебя. Он с тобою все время, хотя Его нельзя видеть... Он укажет тебе путь на небо".
Ив полусне ей виделась длинная яркая дорожка, пролегающая через темноту. В начале этого пути стоит Младенец, прекрасный, с румянцем на щеках, со спутанными волосиками и сияющими глазами. Он выглядит так, будто только что проснулся. В одной руке у Него горящая свеча, а другою Он манит ее следовать за Ним, и Его большая сердечная любовь непреодолимо влечет ее к Нему, как яркий свет из двери детской привлекал ее тогда взбежать вверх по лестнице. Во сне она подбегает к Нему, вкладывает свою руку в Его. Теперь она уверена, что нашла все, что когда-либо желала в своей жизни, и в дальнейшем никакое горе и бедность никогда не испугают ее, потому что никто не сможет разлучить их.
А быть с Младенцем - значит познать любовь и радость, иметь защиту и быть в безопасности.

Когда были зажжены все свечи

У Айши был сложный перелом ноги, поэтому на лечение потребовалось шесть недель, но она не огорчалась, а, напротив, наслаждалась каждой минутой пребывания там. Самым большим удовольствием в течение дня было посещение матери. Она приходила в больницу в три часа дня со всеми детьми, тянувшимися за ней, а самый маленький был привязан у нее за спиной. Другим важным событием были ежедневные посещения в семь часов вечера английского миссионера с переносным музыкальным инструментом. Тогда все пели гимны и слушали удивительные истории о том, что произошло с Младенцем, когда Он вырос.
Она любила слушать о том, как Он возлагал руки на больных и исцелял их без всякого лекарства, благословлял маленьких детей, и они уходили исцеленные и счастливые. И как Он велел мертвой девочке, примерно ее возраста, встать, и та поднялась с постели и захотела есть. Но однажды вечером миссионер рассказал печальную историю о том, как эти добрые исцеляющие руки были пригвождены ко кресту, и Иисус Христос был предан на распятие и смерть. Он умер добровольно, чтобы с любовью искупить все плохие неправильные поступки, которые Айша и все другие люди на земле совершали в своей жизни.
Слова эти близко коснулись сердца Айши, потому что она хорошо знала, что очень-очень часто говорила неправду, сердилась и грубила маме, и обижала своих маленьких братишек и сестренок. Она размышляла об этом до поздней ночи. В полусне она опять увидела святого Младенца, который протянул к ней Свои ручки. На этот раз на них были раны и это означало, что все плохие дела, совершенные ею в своей жизни, прощены, и что она может начать новую жизнь с очищенным и омытым Его святой кровью сердцем.
- Всю жизнь я буду следовать за Младенцем по пути, который ведет к Богу, - прошептала она, сжимая свои маленькие темные руки. Она уже любила Господа Иисуса всем сердцем и очень желала что-либо подарить Ему. Она вспомнила о красивой маленькой Петре, которая зажигала свечи к Его приходу и готовила подарки. О, как бы она хотела тоже зажечь свечи, но у нее их не было. Она была бедной чернокожей девочкой, и ей нечего было подарить Ему.
Прошло еще немного времени. Айше дали костыли и разрешили передвигаться по саду, потом гулять, пользуясь палкой. А в один прекрасный весенний день, когда шаловливый ветерок рябил воду, взбивая белоснежную пену, и врывался в открытое окно палаты, доктор сказал Айше, что собирается отвезти ее домой на своей машине.
Он ушел, а она лежала на своей кровати и размышляла: радоваться этому сообщению или нет. Шесть недель - это долгий период в жизни маленькой девочки. Она привыкла к порядку, чистоте, а все это отсутствовало в лачуге там, в горах. Она вспомнила о козе, детях, котятах, опрокинутых ведрах, о дымящихся углях, протекающей крыше в дождливые дни, о стирке и невольно вздохнула от этих невеселых мыслей.
Однако Айша не собиралась прощаться с больницей навсегда, намереваясь каждую неделю посещать здесь воскресную школу. Кроме того, она хотела придти еще вместе с Зейфой и навестить всех сестер.
На вопрос сестры: радуется ли она, что едет домой, Айша ничего не ответила.
Доктор приехал сразу после обеда, и она торопливо уходила. Больные провожали ее теплыми словами напутствия:
- Иди с миром, Айша, и да пошлет тебе Бог счастья! Навещай нас!
У девочки не было никаких вещей, и она махала им в ответ обеими руками. Машина направилась к воротам и быстро помчалась вверх по серпантинам горной дороги. Вскоре далеко внизу заблестело море, а город остался далеко позади.
Доктор высадил ее возле дома, попрощался с ней и уехал далеко в горы сделать еще кое-какие визиты. Она на мгновение остановилась, глядя вслед удаляющейся машине.
Вдоль горного ручья уже показались первые ростки нарциссов, а черные ягнята весело скакали на проталинах между голубыми ирисами. Ветер подул с моря и будто принес с собою на крыльях запах домашнего очага.
Неожиданно дети увидели ее и радостно высыпали из лачуги ей навстречу. Последовавшие за этим несколько минут были наполнены сплошным шумом и суматохой, криками и смехом, объятьями и поцелуями.
Потом каким-то образом она оказалась сидящей на ступеньках крыльца. На колени к ней пристроился самый маленький братик Авессалом и крепко ухватил ее за шею. Мустафа и Содея ухитрились залезть под руки и смотрели на нее сияющими глазами, коза довольно больно бодала в спину, а мама готовила мятный чай в честь ее возвращения. И Только Зейфа стояла перед нею на одной ножке, и ее худое маленькое тельце трепетало от радости и напоминало тонкое дерево мимозы, раскачиваемое на ветру.
А Айша, раскрасневшаяся и предельно счастливая, неожиданно рассмеялась громко и радостно при мысли о тихой уютной палате в больнице и чистой кровати с белыми простынями, удивляясь тому, как она могла выдержать шесть долгих недель вдали от своих близких, вдали от крепких детских рук и грязных липких пальцев ее маленьких братишек и сестренок.
Айша посмотрела на самого младшего, сидевшего у нее на коленях, на его худенькое тельце, красный от насморка носик и решила, что нет на свете второго такого красивого и прелестного ребенка. Сердце ее было переполнено новым чувством любви ко всем им, и внезапно она поняла почему. Ведь она познала другого Младенца, и Он живет в ее сердце, являясь источником всей ее любви, милосердия и радости. Он здесь, рядом, изливает Свой свет на весенние луга и холмы, на их хижину, на ее маму и на чумазые счастливые лица детей. И она видела все вокруг в этом благословенном свете. Сам небесный Младенец зажег эти свечи.
Вот так заканчивается эта захватывающая история о маленькой девочке, жившей в Северной Африке, которая так стремилась выяснить смысл Рождества Младенца Иисуса.

Издательство Фриденсштимме, 1990 г.