Серия книг "По следам веры". Книга 5

Все началось холодным январским вечером. Я сидела на диване, поджав под себя ноги. На улице, над Лондоном, падал крупными хлопьями снег, заглушая шаги пешеходов и шум машин; но внутри, в розовой маминой спальне с бархатными шторами, плотно закрывавшими окна, и с затененными лампами, бросавшими нежный свет на стены, было тепло и уютно.

Я радовалась как никогда, потому что это был один из тех редких вечеров, когда мама была дома и, казалось, у нее не было другого желания, как только развлекать меня. Это было так необычно, что сначала мы даже не знали о чем говорить. Но когда мы посмотрели телевизор, она принесла кипу журналов с моделями платьев и предложила мне выбрать летний наряд. После этого мама вымыла мои волосы и теперь сидела на низеньком стуле и завивала их, а я смотрела в высокое зеркало и ела шоколад.

Все обещало восхитительный вечер. Миссис Муди, экономка, имея свободный день, уехала домой в Голдерс Грин, и дом даже как-то посветлел без нее. Я была привязана к миссис Муди, которая заботилась о мне гораздо больше, чем моя мама, но я бы хотела иметь рядом более веселую компаньонку. Миссис Муди была пожилой женщиной со старомодными взглядами на жизнь и во многом не одобряла меня. Она была недовольна и мамой за то, что та часто уезжала по приглашениям, задерживалась до поздней ночи, а утром очень поздно вставала. Сама миссис Муди в молодые годы, по ее словам, уходила спать в десять, а вставала в шесть и не делала глупостей. Но так как моя мама ложилась спать в два, а вставала в десять, я считала, что она была ничуть не ленивее миссис Муди. Ведь обе они проводили в постели совершенно одинаковое количество часов.

Меня миссис Муди не одобряла, потому что считала, что у меня слишком много нарядных платьев, и получала я много кремовых пирожных к чаю. Я однажды слышала, как она внизу на кухне говорила поварихе, что я вырасту бабочкой, как моя мама. Но хотя она произнесла это неодобрительным тоном, я была польщена, потому что бабочки ведь красивые и веселые. Однажды в парке Св. Иакова я наблюдала как они порхали на солнце, перелетая с цветка на цветок. Повариха ответила, что, несмотря на все мои украшения и множество платьев, я славная маленькая штучка; но я не поняла, что она имела в виду, и подумала, что она, должно быть, говорит о пирожном, какое делает.

- Мамочка, - сказала я, откидывая с лица волосы, чтобы видеть ее лицо, - ты еще не сказала мне, когда мне опять в школу. Теперь уже скоро, да?

Несколько минут мама молчала, и я не могла понять, в чем дело. До этого я спрашивала у нее два раза, и она не отвечала, а переводила разговор на другую тему.

- Когда, мамочка? - нетерпеливо повторила я. - Должно быть, на следующей неделе? А миссис Муди еще не приготовила мне форму, и еще ведь надо удлинить мой костюм для гимнастических занятий.

Мама, казалось, полностью была поглощена моими волосами - завивкой локонов. Потом вместо ответа она неожиданно спросила меня:

- Элинор, тебе хотелось бы поехать в деревню? Я обернулась и непонимающе посмотрела на нее.

- В деревню? - переспросила я. - Но... зачем? Куда? Вместо школы?

- Ну, нет, - ответила мама, - не совсем так. Я хочу сказать, что ты будешь ходить в школу в деревне. Я уверена, что особенно весной тебе там очень понравится. Дело в том, Элинор, что мне предложили чудесную работу, а это значит, что я должна ездить по разным местам и даже за границу, но я не могу взять тебя с собой. Это работа секретаря, и я буду очень занята.

- Хорошо, - сказала я, немного подумав. - Мне кажется, что мне действительно лучше остаться здесь с миссис Муди. Весь день я буду в школе, а вечером мы как-нибудь поладим. Но ты же будешь приезжать домой на каникулы, правда?

- Но, дорогая, - возразила мама довольно нетерпеливо, потому что она всегда хотела, чтобы все сразу соглашались с ней, - ты не понимаешь! Мы не можем позволить себе содержать дом и миссис Муди только ради тебя. Тебе понравится жить в деревне, да и семья, которая желает принять тебя, - прекрасная. У них шестеро детей, и там есть девочка по имени Жаннет, которая только на несколько месяцев младше тебя.

- Но если ты откажешься от квартиры и от миссис Муди, - произнесла я беспомощно, - то где же будет мой дом? Мне нигде не будет места.

Мама с досадой пожала плечами, и я знала, что она почла меня капризным и трудным ребенком, но я ничего не могла поделать. По существу, я была не против маминого отъезда, потому что мы все равно виделись редко. Но миссис Муди и квартира - это совсем другое дело. Я буду, как бездомная кошка, и мне нигде не будет места. Кроме того, если я поеду в деревню и мне там не понравится, или если те шестеро детей окажутся неприятными, куда я должна буду вернуться?

- Будь благоразумной, Элинор, - уговаривала мама. - Когда я вернусь, мы снимем новый дом, и ты всегда будешь со мною. Пожалуйста, постарайся быть умницей. Мне самой не хочется оставлять тебя, но тебе же будет лучше, когда я буду зарабатывать больше денег, чем сейчас за неполный рабочий день. Кроме того, я всегда хотела поехать за границу, теперь у меня такая прекрасная возможность.

Я сидела, уставившись в пылающие угли камина, упрямо сжав губы. Шестеро детей в деревне - это звучало очень устрашающе и опасно, я совсем не хотела ехать. Мое молчание раздражало маму. Она снова начала уговаривать меня:

- Ты не представляешь, как прекрасно все будет, - убежденно говорила она. - Мне стоило таких трудов, чтобы найти действительно хорошее место для тебя. Миссис Овен училась со мною в школе, и хотя мы не дружили, мне она нравилась больше всех остальных девочек. Потом, когда твой отец погиб, она написала мне. Она прочитала в газете заметку о катастрофе самолета и спрашивала, не может ли чем-нибудь мне помочь. Тогда ты была еще маленькой. И я ей недавно написала и просила ее узнать, есть ли где-нибудь хороший пансионат для тебя, а она ответила, что предлагает оставить тебя в своем доме, так что ты сможешь ходить в школу вместе с Жаннет. Это было очень-очень любезно с ее стороны, Элинор. Постарайся же быть благоразумной девочкой. Франция недалеко отсюда, время от времени я буду навещать тебя.

Не могла же я ей прямо сказать, что я возражаю не против ее отъезда, т. е. я вполне свыклась с тем, что часто ее не вижу. Поэтому я просто молчала и наблюдала за ней в зеркале. Я ясно видела, что она волнуется и хмурит брови.

- Элинор, - вдруг сказала она, - завтра вечером я устраиваю небольшой прощальный ужин для некоторых моих друзей. Ты поможешь мне в приготовлении, а потом наденешь свое самое красивое платье и побудешь в начале немножко с нами. Разве тебе не интересно будет?

Я вскинула голову.

- Завтра? Уже? - воскликнула я. - Когда же мы едем?

- Ну, - произнесла мама нерешительно, - надо будет еще многое упаковать в квартире, и я думаю, что тебе лучше будет уехать раньше. Я написала миссис Овен, что ты поедешь в пятницу.

- В пятницу?! А сегодня вторник... только три дня?

Я вдруг почувствовала себя ужасно одинокой и покинутой, но понимала, что отказываться нельзя и поднимать шум бесполезно, потому что все уже решено. Казалось, больше не о чем говорить, поэтому я постаралась уйти, чтобы как можно скорее забраться в постель. Когда мама пришла пожелать мне спокойной ночи, я притворилась спящей.

Весь следующий день я была занята всякими приготовлениями к ужину и почти забыла свою печаль. Гости должны были прийти к половине девятого, а к половине восьмого я была уже готова - в розовом с оборочками платье и с тщательно уложенными локонами. Я еще ни разу не была на вечере для взрослых, и меня интересовало, что мы будем там делать.

Я, однако, полностью разочаровалась с приходом гостей, хотя каждый начинал с того, что шумно приветствовал меня, но все они скоро забыли о моем присутствии. Других детей не было. И мы не играли ни в какие игры, хотя позже они собирались играть в карты. Они ели, пили, курили и странно шутили; я не могла понять их шуток, но они, должно быть, были очень забавны, потому что все много смеялись. Мама заговорила о миссис Муди и назвала ее настоящим сокровищем, но очень скучным, и все неудержимо захохотали, что меня весьма поразило. Я не знала, что миссис Муди такая смешная. Внезапно у меня закружилась голова от жары и дыма, и слегка затошнило оттого, что я съела много кремового торта. Мама в это время была занята разливанием напитков, и я подумала, что никто и не заметит, если я уйду отсюда.

При следующем взрыве смеха я выскользнула из комнаты и направилась на кухню. Один человек, по крайней мере, помнила о мне. Миссис Муди сидела в кресле и штопала мои носки.

- Хорошо, что ты пришла, Элинор, - быстро сказала она, - тебе давно надо быть в кровати. Ты уже почти спишь.

Все еще чувствуя головокружение, я прислонилась к ней:

- Пойдем со мной, миссис Муди, - прошептала я довольно робко, - меня тошнит.

- Ничего удивительного, нельзя вести такой образ жизни в твоем возрасте, - отпарировала она, вставая. Она очень нежно обняла меня, повела в детскую, помогла мне снять нарядное платье и надеть ночную рубашку. Потом принесла грелку, потому что я вся дрожала, уложила меня в постель и удобно устроила мою голову на подушке. Я тихо лежала, а она расчесывала мои волосы.

- Миссис Муди, - начала я, - я еду в деревню, а мама во Францию. Миссис Муди вздрогнула и поджала губы, но что было предметом ее неодобрения - Франция или деревня - мне еще предстояло выяснить.

- Я про это слышала, - ответила она натянуто, мягко и нежно поглаживая мои локоны.

- Миссис Муди, - прошептала я заискивающе, - а вы жили когда-нибудь в деревне?

Лицо миссис Муди расплылось в улыбке. Было ясно, что о деревне можно говорить без опасения, а Францию не упоминать.

- Я росла в Суссексе, - сказала миссис Муди, - в маленьком коттедже с садом, где росли лаванда, душистый горошек и розы. По-моему, детям это место лучше подходит, чем Лондон.

Я прижалась к ней ближе. Ее слова ободрили меня. Мысленно я представила себе среди кустов роз маленькую девочку, которой была миссис Муди, худенькую, подтянутую и серьезную с плотно зачесанными назад волосами.

- Пожалуйста, продолжайте, - шепнула я, - расскажите еще что-нибудь.

Довольная она усмехнулась, что с ней бывало очень редко.

- Я теперь мало что помню из того времени, Элинор, - сказала она. - Помню только как ласточки делали гнезда под крышей, помню ручей, поляну, всю золотисто-желтую от лютиков... и букеты цветов, какие мы обычно собирали. Мой дедушка знал названия всех диких цветов, и мы, дети, всегда смеялись, когда он называл их, потому что их названия были такими смешными: сердечник луговой, молочай, ползучие цветы, ятрышник. Красиво, не правда?

...Казалось, мы оторвались от реальности и находились в стране приятных и милых воспоминаний...

Неожиданно в прихожей раздался взрыв смеха. Я прижалась еще ближе к миссис Муди. Казалось, мы отгородились от реальности и находились в стране приятных и милых воспоминаний.

- Миссис Муди, - умоляюще произнесла я, - почему вы не едете со мной?

- Потому что меня не приглашают, - ответила она. - Ты уже большая девочка. Я нашла место экономки в другом доме, но я буду скучать по тебе, душенька, очень-очень буду скучать.

- Расскажите еще что-нибудь о деревне, - после грустного молчания снова попросила я.

И она продолжала рассказывать о ягнятах, какие они забавные, когда весело прыгают по лугу и гоняются друг за другом, игриво бодаясь безрогими лбами, а потом подбегают к человеку, ласкаются и облизывают руки и лицо; еще о коровах и телятах, когда утром рано их выгоняют на пастбище, они послушно идут по знакомому пути - черные, белые, пестрые, рогатые и безрогие; еще о полях и садах, как чудесно собирать ягоды и фрукты. Она говорила неторопливо, с задумчивым видом отдавшись воспоминаниям. Голос ее потеплел и действовал на меня успокаивающе. Я тихо слушала, пока не уснула, крепко сжав ее натруженные руки. Казалось, что теперь, когда я уезжаю в деревню, миссис Муди больше не находит во мне ничего, заслуживающего неодобрения.

Следующий день пролетел быстро. Мама была ко мне ласковее и внимательнее, чем когда-либо. Она провела со мной весь день. Сначала мы прошлись по магазинам, и она покупала все, что я хотела. После обеда мы пили чай у ее знакомых, а потом отправились на детское представление. День прошел так хорошо, что я почти забыла о миссис Муди, которая все это время одиноко сидела на кухне, разбирая мои платья, делая на них пометки и укладывая все мои вещи в чемодан. Только поздно вечером, когда мама торопливо поцеловала меня и уехала на приглашение, я почувствовала нужду в миссис Муди.

В эти последние вечера нетрудно было уговорить миссис Муди прийти, посидеть у моей постели и рассказывать о деревне. И это было хорошо, потому что, оставшись одна, я ощутила, что мир поистине ненадежен и что очень скоро я действительно буду ничья. Меня поселят с шестью чужими детьми, не спрашивая, нравится ли мне это или нет, понравятся ли они мне и понравлюсь ли я им. Я знала, что в школе меня не очень-то любили, и иногда задумывалась, почему?

Мне никто никогда не говорил, что я избалована и тщеславна и думаю только о себе. Правда, миссис Муди высказывала мне такие вещи, когда бывала сердитой, но я не обращала на это внимания. То, что мне миссис Муди рассказала о деревне, немного успокоило меня. Каждое лето я проводила на курортах у моря и потому ничего не знала о жизни в деревне. Однако из рассказов миссис Муди сделала вывод, что это волшебное место, где круглый год цветут розы и лаванда и каждый день светит солнце. Ее воспоминания о Суссексе ограничивались, наверное, исключительно хорошими летними днями. Во всяком случае, нам обеим в голову не приходило, что мне предстоит поехать в Северный Уэльс зимой, холодным январским днем. А пока мне представлялось, что меня перевезут в прекрасный мир цветов. Это были приятные ожидания, потому что на улицах Лондона снег растаял, на тротуарах была сплошная слякоть, над которой висел густой туман. С каждым проходящим днем недели миссис Муди вспоминала все больше и больше. Она рассказывала мне о жатве и сенокосе, о стрижке овец и охоте на лисиц, а я лежала, крепко держа ее руку, внимательно слушала и испытывала большое облегчение. Когда наконец наступило то ужасное утро и такси стояло у двери, чтобы везти меня на вокзал, я неожиданно поняла, что мне намного труднее было проститься с миссис Муди, чем с мамой. Когда мы завернули за угол и ее худая фигура скрылась из вида, я вдруг почувствовала себя отрезанной от всего, что придавало жизни уверенность, и разразилась слезами.

Мама была расстроена и раздражена моим безудержным плачем и умоляла быть хорошей и благоразумной, поэтому я, как всегда, перестала плакать и постаралась держать свои чувства в себе.

В Хьюстоне мы купили в книжном киоске несколько книжек с рассказами в картинках и две большие коробки шоколада - одну для меня, другую для детей Овен. Это меня настолько утешило, что когда дали свисток и поезд, выпустив пар, тронулся со станции, я весело махала оставшейся маме. Честно говоря, мне не терпелось отправиться, чтобы, уютно устроившись на своем месте, наслаждаться шоколадом и путешествием.

Мама поручила меня одной даме, которая ехала в Ирландию. Та любезно согласилась присматривать за мной. Но я была необщительной девочкой и поскольку не обращала на нее особого внимания, она скоро прекратила свои старания вовлечь меня в разговор и оставила меня в покое. Я смотрела свои книги с картинками, жевала сэндвичи и ела шоколад; время от времени выходила в коридор и смотрела в окно. Но увиденное наполняло меня унынием, потому что это было так не похоже на то, что описывала мне миссис Муди. Мимо нас мелькали сырые, бурые поля, голые черные изгороди и деревья, за которыми все скрывалось в тумане. Все выглядело холодно, грязно, пустынно и жалко, и очень скоро мне надоело смотреть из окна. Я свернулась калачиком в своем углу и крепко уснула.

И если бы не та дама, присматривавшая за мной, я бы проспала свою остановку. Она разбудила меня как раз вовремя, и я выскочила из вагона со своим большим чемоданом. Полусонная и растерянная, я стояла на перроне в ожидании. Поезд, с грохотом, умчался. Первое, что меня поразило, была тишина: никакого движения, ни хождения; слышен был только приглушенный шум моря по ту сторону вокзала и мягкий плеск волн. Глубоко вздохнув, я ощутила соленый, чистый воздух.

Я подняла глаза и увидела, что ко мне спешит женщина с тремя уцепившимися за нее детьми, один из которых только еще начинал ходить. Очевидно, они ожидали меня на другом конце перрона, что составляло приличное расстояние от того места, где я находилась. Я догадалась, что это Овены, но не пошла им навстречу, а спокойно стояла и ждала возле своего чемодана.

- Здравствуйте, миссис Овен, - произнесла я сдержанно, стараясь подражать голосу матери, каким она приветствовала тех гостей, которые ей не нравились, и протянула одетую в перчатку руку.

Миссис Овен удивилась и была в нерешительности. При слабом свете январского вечера мы секунду молча обменялись взглядами, как бы оценивая друг друга. Потом на ее лице появилось такое выражение, что я не поняла: хочет ли она засмеяться или заплакать. Во всяком случае, она отвела мою руку в сторону и очень нежно поцеловала в обе щеки. - Как хорошо, что ты приехала, Элинор, - сказала она. - Мы все так переполошились, а Питер и Жаннет очень огорчились, что должны быть в школе и не могут тебя встретить; но Джонни, Франческа и Робин пришли, а другие ожидают дома... Ну, а теперь пошли, такси ждет.

Джонни, Франческа и Робин отнеслись ко мне с таким же сомнением и неуверенностью, как и я к ним, и спрятались за матерью. Мне кажется, что они ожидали от меня слова или поцелуя, но я не знала как вести себя с маленькими детьми, а они были намного младше меня. В своих теплых пальто с капюшоном и прочных деревенских сапогах они выглядели почти одинаковыми, что в длину, что в ширину. Когда мы дошли до такси, они все забрались на заднее сиденье и стали перешептываться друг с другом. Я сидела впереди вместе с миссис Овен и отвечала "да" и "нет" на ее вопросы. На меня нашла необычная робость и тоска.

Мы выехали за пределы маленького городка, и местность вокруг производила самое гнетущее впечатление. Наступали холодные сумерки, моросил дождь; я ничего не могла разглядеть, кроме мокрой дороги, бурых полей и черных изгородей; вокруг ни единого дерева, ни единой души. Чем же здесь можно заниматься целый день?

Я перестала слушать миссис Овен и уставилась в окно. Дети украдкой выглядывали из-под одеяла, как зайцы, хихикали и снова прятались. Я думала, что таким образом они стараются подружиться со мной, но не обращала на них внимания.

- Вот наш дом! - вдруг закричал Джонни, толкнув меня довольно сильно в спину, и указал вперед.

Я с любопытством посмотрела в указанное направление. Мы проехали между деревьями, а впереди, за полем, на холме, оранжевым светом светились незаштореные окна дома. Это были единственные огоньки в том направлении, потому что дом стоял в стороне от деревни и казался теплым, дружеским и приветливым. Я робко взглянула на миссис Овен, она улыбнулась:

- Добро пожаловать в дом пастора, Элинор, - сказала она. - Вот мы и дома.

Как только машина остановилась у ворот, дверь распахнулась, и два крепыша с большой шотландской овчаркой с шумом бросились к нам навстречу. Я не любила энергичных, бойких детей и отпрянула назад. Но они, казалось, и не заметили меня, а возбужденно скакали вокруг своей матери. Когда я, наконец, вышла из такси, собака подскочила ко мне, положила передние лапы на плечи и пыталась лизнуть меня в лицо. Дети радостно закричали. Вероятно, они научили ее этому, но я подумала, что она меня хочет укусить, и завизжала от страха. Миссис Овен поспешила ко мне, стараясь успокоить меня и утихомирить детей.

- Она просто приветствует тебя, Элинор, - объяснила Жаннет, - и еще она может здороваться. Протяни свою руку и она даст тебе лапу. Она очень вежливая.

Однако мне она показалась отвратительной, и я попятилась назад, что весьма удивило детей. Они не понимали, как можно бояться их Воллера. Я заметила, как Жаннет и Питер удивленно переглянулись, когда мы шли по садовой дорожке к парадной двери. Мне стало ясно, что я сделала плохое начало.

- Ты будешь спать со мной, - любезно сказала Жаннет. - Я покажу тебе комнату и помогу распаковать чемодан, - и она повела меня наверх, а Питер шел сзади, неся вещи. Гостеприимно распахнув дверь в маленькую спальню, она пригласила меня войти. В комнате стояли рядом две кровати. Мне они не понравились, и я даже не пыталась скрывать этого. В Лондоне у меня была собственная спальня с электрическим отоплением, с толстым ковром на полу, с небольшой дубовой этажеркой для книг, удобным креслом и шкафом для игрушек. Эта же комната показалась мне холодной и убогой, и я не заметила всех знаков внимания, какие дети проявили в тщательно приготовленных мелочах, разложив их по всей комнате: ветка распускающегося гиацинта на комоде, любимый медвежонок Франчески на моей кровати, драгоценная картина военного корабля, которую Питер повесил над моей подушкой, и крошечный садик из мха на крышке от жестяной банки на моем стуле.

Жаннет с напряженным вниманием следила за мной, но я не проявляла никаких признаков удовольствия, и выражение радости на ее лице исчезло. Она нерешительно указала мне мою кровать и комод и сказала, что пойдет помогать маме готовить ужин. Я чувствовала, что она рада была уйти, и я была рада остаться одна. С отвращением оглядывала я комнату: довольно потертые прикроватные коврики, выцветшие занавески и постельные покрывала. Вдруг я заметила на моей подушке две липкие сахарные конфеты и увядшую веточку жасмина. Я сердито швырнула их в урну. Мама и миссис Муди никогда бы не позволили лежать мусору на подушках гостей, и я не понимала, почему миссис Овен это допустила.

Открыв чемодан, я стала вешать свои платья в шкаф, который мне предстояло делить с Жаннет. Я с удовольствием отметила, что мои платья намного красивее, чем ее. Я достала свою новую, украшенную оборками, ночную рубашку и разложила ее на кровати. Может быть, у меня по отношению к Жаннет все же были некоторые преимущества, хотя я и боялась собак.

Только принялась я расправлять оборки ночнушки, как вошла миссис Овен и села, усадив на колени самого младшего члена семьи. Это был кругленький здоровый ребенок десяти месяцев с большими голубыми глазами.

- Это девочка Люси, - сказала миссис Овен, - надеюсь, что ты любишь маленьких детей, потому что я расчитываю на твою помощь. С шестью ребятишками много работы, а ты будешь моей старшей дочкой. Тебе одиннадцать лет, правда?

- Да, - ответила я, уставившись на маленькую Люси, которая неожиданно что- то залепетала и расплылась в улыбке, показав свои два зубика.

Мне и в голову не приходило, что от меня будут ожидать помощи. Дома всю работу выполняла миссис Муди, а я развлекалась, смотрела телевизор и читала книги. Я даже не знала, как мне теперь на это среагировать. Может, это забавно - смотреть за ребенком? Во всяком случае, можно попытаться, а если мне не понравится, я не буду этого делать, потому что я собиралась делать что хочу, как хочу и в свое удовольствие. Я думала, что только тогда буду счастлива. Другого понятия о счастье я не имела.

Я с интересом наблюдала, как миссис Овен укладывала малышку в кроватку, после чего я последовала за ней к ужину. С большим облегчением я установила, что у них есть прислуга, розовощекая девушка по имени Блодвен, которая внесла большой картофельный пирог. Я уже боялась, что от меня будут требовать мыть посуду и вытирать пыль, чего я совсем не намеревалась делать.

Когда все было готово, мистер Овен вышел из своего кабинета. Это был высокий широкоплечий мужчина с серьезным лицом и добрыми голубыми глазами. Он поднял Робина, обхватившего его колени, и тепло приветствовал меня. После короткой молитвы все уселись за стол и принялись за еду, сопровождавшуюся непрерывным разговором, потому что мистер Овен только что возвратился с посещения своих прихожан. Питер и Жаннет не видели его с самого утра, и им хотелось поделиться с ним множеством новостей. Джонни и Франческа тоже успели многое сделать в его отсутствии, и им не терпелось обо всем доложить отцу.

- Папа, - начал Питер, который весь был полон школьными новостями, - я сижу рядом с Гленом Эвансом. Он сказал, что даст мне два кролика в обмен на несколько марок и рогатку... Можно, папочка?

- Папа, - вмешалась Жаннет, не дожидаясь ответа отца, - а я хотела бы заниматься теннисом и вступить в клуб. Как ты думаешь, можно поставить в саду сетку, чтобы я могла тренироваться?

- Можно, папа? - настаивал Питер.

- Папочка, папочка, - пропищал Джонни, вдруг вспомнив что-то и застыв от волнения. - Мы стояли на мосту, когда внизу прошел поезд, и нас всех заволокло дымом.

- Можно, папа? - переспросила Жаннет.

- Сегодня на лугу мы видели двух совсем маленьких ягнят. Я слышала, как они кричали, - произнесла Франческа шепотом, но эти слова все же достигли слуха отца, несмотря на шум. Она восторженно улыбнулась ему, уверенная, что ее новость самая удивительная. И он улыбнулся ей в ответ, понимая всю сладость переживания первых признаков весны для пятилетней девочки.

- Можно, папа? - повторил Питер. Он был очень настойчивым мальчиком.

- Можно, папа? - одновременно повторила и Жаннет.

- Думаю, что можно, - спокойно ответил мистер Овен. - В гараже есть старый стол, Жан, можно скрепить его проволокой. Для твоих кроликов, Пит, я постараюсь найти ящик и сетку. А ты, Элинор, играешь в теннис?

- Когда-то играла в школе, - пробормотала я, желая, чтобы меня оставили в покое.

Я чувствовала себя такой неприспособленной, такой "неумейкой" перед всеми этими счастливыми, уверенными детьми и желала, чтобы Жаннет не имела успеха в теннисной игре. Мне никогда не нравились спортивные игры. Во время каникул я или сидела дома, или ходила с мамой за покупками и не научилась ни бегать, ни прыгать, ни играть.

И картофельный пирог мне тоже не понравился; он был слишком сытным.

Я хотела домой. Слезы подступили к глазам, и я расплакалась бы, если бы вдруг не заметила, что Франческа пристально смотрит на меня. Ее открытое личико светилось от сдерживаемого волнения. - Ты видела их? - прошептала она через стол. Кроме меня ее никто не услышал, потому что в это время Питер и Жаннет громко спорили о том, каких кроликов они хотят - белых или серых, самцов или самок, молодых или старых.

- Что? - прошептала я осторожно в ответ.

- Мои подарки, - тихонько ответила она с сияющими глазами, - какие я положила тебе на подушку... Видела?

Я вдруг вспомнила липкие конфеты и увядшую веточку. Тогда я посчитала это мусором, теперь же они казались мне драгоценностью, знаком внимания, что, по крайней мере, хоть один из этой шумной ребятни думал о моем приезде.

- Да, - ответила я, - видела... спасибо, Франческа.

Внезапно наступила тишина, и я увидела как Джонни положил перед отцом Библию. Он готовился читать, и эти шумные, нетерпеливые дети стали удивительно спокойными. Раньше я всегда считала Библию довольно скучной книгой, но в этот вечер я заметила, как внимательно все ее слушали, даже маленькая Франческа.

А я даже не старалась слушать, потому что была уверена, что все равно ничего не пойму, даже если бы и пыталась. Мистер Овен читал что-то о виноградной лозе и ветвях, но вдруг мое внимание привлекали слова: "Сие сказал Я вам... и радость ваша будет совершенна".

Мне эти слова очень понравились. Я размышляла о них и ничего не слышала дальше, как вдруг я увидела, что все закрыли глаза, склонили головы для молитвы. Это мне было знакомо, потому что миссис Муди иногда заставляла меня произносить слова: "Отче наш, Сущий на небесах". Но я сразу поняла, что здесь как-то по-другому молятся, потому что мистер Овен, казалось, говорил с кем-то, кто присутствовал здесь же, и мне показалось, его молитва собрала всех нас в одно безопасное место: мою маму далеко в Лондоне, детей, находившихся вокруг стола, и самых маленьких наверху. Всех мистер Овен приблизил к кому-то, кто любит их и который может всех сделать добрыми и счастливыми.

Час спустя, после того как миссис Овен, поцеловав нас, пожелала нам спокойной ночи, Жаннет уже спала. Я же не могла уснуть, а все лежала и смотрела на ясное звездное небо, перебирая в памяти все пережитое. Мне казалось, будто после моего отъезда уже годы прошли. Я опять затосковала по дому, но тут в моей памяти всплыли те удивительные слова, обещавшие мир и утешение:

"Сие сказал Я вам... и радость ваша будет совершенна".

"А что именно Он сказал?" - подумала я и пожалела о том, что плохо слушала.

Когда я проснулась на следующее утро, Жаннет уже одетая ходила по комнате, делая приготовления к субботе. Увидев, что я проснулась, она начала со мной разговаривать. От ее застенчивости не осталось и следа. И пока я одевалась, она сидела на кровати, раскачиваясь взад и вперед, и рассказывала мне об их развлечениях и посвещала в секреты их семьи. Поэтому я вскоре уже перестала беспокоиться о том, чем можно заниматься в деревне. Я даже удивлялась тому, как они умудрялись за коротких двенадцать часов пережить столько приключений.

После завтрака все старались помочь по хозяйству и, казалось, получали от этого огромное удовольствие. Жаннет и Франческа спорили о том, кому из них покормить Люси, которая во время завтрака приятно забавляла нас своим лепетом и тщетными попытками просунуть свои пухлые щечки через прутья детского манежа. А сейчас девочки так возбужденно спорили, что я боялась, как бы бедную Люси не разорвали на части. Но, к счастью, миссис Овен вовремя заглянула в комнату и напомнила им, что сегодня очередь Франчески. Тогда Франческа из любви к своей сестре проявила великодушие, сказав, что Жаннет может покормить Люси, на что Жаннет ответила:

- Нет, Франческа, ты можешь это сделать, а я помогу Блодвен.

Она ушла, а я удивлялась, зачем тогда было поднимать такой шум.

Мальчики пошли за дровами для печки; миссис Овен ушла на кухню, и наступила тишина. Слышно было лишь чмоканье Люси, с удовольствием уплетавшей овсяную кашу за обе щеки, и тихий голос Франчески, рассказывавшей ей всякие выдуманные истории. Я стояла у окна. На улице шел мелкий дождь, за садовой калиткой ничего не было видно, кроме бурых полей и черных контуров деревьев. Дальше все скрывалось в тумане, но туман был не густой, и казалось будто вот-вот из-за него выглянет солнце. Меня очень интересовало, что же я увижу, когда туман исчезнет: те же бесконечные бурые поля и живые изгороди или же красивый пейзаж и голубое небо? Когда я так размышляла, вдруг где-то вдалеке звонко и приятно запела птичка.

Меня вывело из задумчивости прикосновение руки миссис Овен.

- Элинор, дорогая, - сказала она, - когда ты заправишь свою постель, пожалуйста, приди и помоги мне убрать детские кровати. А потом дети собираются выйти во двор поиграть, и я думаю, что ты охотно пойдешь с ними.

Я удивленно посмотрела на нее, не очень обрадовавшись такому предложению. Почему я, гостья, должна убирать свою постель? Дома это делала всегда миссис Муди. И что мы будем делать во дворе в такой холодный сырой день? Но за свою короткую жизнь я научилась держать свои мысли при себе, поэтому я молча последовала за миссис Овен наверх в детскую и принялась прибирать постель. Дома я привыкла к центральному отоплению и к электрическим каминам. Здесь, казалось, было ужасно холодно. Меня пробрала дрожь, лицо мое приняло недовольное выражение.

- По сравнению с Лондоном в деревне холоднее, - сказала миссис Овен, - но ты скоро привыкнешь. Тебе надо больше бегать и двигаться, тогда ты будешь выглядеть такой же здоровой, как Жаннет. Сейчас самое холодное время года, Элинор, но весна уже близко. С каждым днем становится теплее, и скоро появятся первые цветы. Я уверена, что тебе здесь очень понравится.

Она стала рассказывать о моей маме, об их совместной школьной жизни. Я слушала с большим интересом и даже смеялась, но когда внизу послышался топот и голоса вернувшихся детей, я почувствовала огорчение и досаду.

Джонни примчался наверх с криком: - Мамочка, я нашел мертвого зайца, и мы собираемся похоронить его. У тебя есть коробка из-под ботинок?

- О, - произнесла миссис Овен немного взволнованно. - Давно он сдох?

- Нет, мамочка, - успокоил ее Джонни, - недавно, он еще теплый был.

- Ну, хорошо, только не трогайте его руками. Она поспешила вниз искать газеты и картонную коробку.

- Заверните его в эту бумагу и в большие листья и положите в коробку. Смотрите, не трогайте его, а ты, Джонни, вымой руки.

- Я не буду принимать участие в похоронах, - объявил Питер с важностью. - Это занятие для малышей. Я буду лазить по деревьям.

- О, Питер, - беспокойно воскликнула Жаннет, - мы ведь всегда сначала играем с маленькими. Тебе не надо идти с процессией. Ты можешь пойти выкопать могилу и звонить в колокол, а я буду священником. Нам надо доставить удовольствие малышам. А потом будем лазить по деревьям.

Жаннет, как я узнала позже, очень любила похороны и ни за что бы не пропустила их. Как только Питер ушел исполнять поручение, она с самым серьезным видом занялась организацией похорон.

- Все несите листья и жасмин, чтобы украсить коробку.

Тут стройный ход дела нарушил Робин, примчавшийся с раскрасневшимся лицом. Он только что с помощью Блодвен еле надел свои сапоги с высокими голенищами. Он не знал что такое похороны, но очень боялся пропустить эту игру.

- Робин идет на похороны, - радостно пропел он. - И Джамбо тоже идет на похороны.

- Хорошо, Робин, - сказала Жаннет любезно. - Ты будешь везти коробку. Джамбо будет черной лошадью, мы привяжем коробку к его хвосту. Ты поведешь Джамбо во главе процессии, а я буду извозчиком и поеду с Франческой и Джонни в тачке. - Но ты ведь сказала, что ты священник, - возразила Франческа.

-У меня будет две роли. Когда мы приедем на кладбище, я стану священником, а до тех пор буду извозчиком. О, у нас есть еще Элинор! Я забыла про нее. Ты пойдешь сзади и понесешь цветы, Элинор.

- Но ведь цветов нет, - сказала я холодно. Мне казалось, они все сумасшедшие.

- Сорви веточки тиса, - приказала Жаннет, указывая на дерево около ворот, - и давайте начинать. Питер уже сердится.

Мы отправились очень медленно, потому что Джамбо, странное, бесформенное, набитое ватой чучело с четырьмя ногами и с торчащим хвостом, переставляли шаг за шагом по дорожке, а за ним на хвосте тянулась коробка. За лавровой изгородью Питер нетерпеливо звонил в обеденный колокольчик. Под конец извозчик тоже потерял терпение и промчался мимо катафалка, опрокинув присутствующих на похоронах в кусты капусты. Это настолько расстроило возницу катафалка, что его удалось успокоить только подарком - орехом из кармана могильщика. После этого можно было продолжать похороны.

Я заглянула за лавровую ограду и не могла скрыть своего удивления. Это было настоящее небольшое кладбище для животных с крошечными могилками, обложенными камушками, и с дощечками, на которых были написаны или вырезаны имена животных. Это были могилки дроздов и кроликов, белки, мышки, котенка Блекайт, а в дальнем углу - свежевырытая ямка, обрамленная лавровыми листьями, готовая принять бедного зайца. Его осторожно туда положили. Когда ямку закрыли землей, Франческа положила сверху несколько сухих маргариток, а Жаннет произнесла надгробную речь.

- Мы споем песню, - предложила Франческа после проповеди. - Споем ту, которую мы недавно учили в воскресной школе: "Вокруг престола пред Творцом толпы детей стоят".

- Можем мы петь: толпы зайчиков стоят? - спросил Джонни.

- Ни в коем случае, - быстро возразил священник, - это было бы очень некрасиво.

Но он не мог удержаться от смеха, так что скорбящие должны были петь одни. Когда прозвучали последние слова, Жаннет сказала:

- Пойдемте скорее, нам надо еще многое сделать.

Она взяла тачку, в которую поторопился залезть Робин с Джамбо, и мы отправились. Франческа задержалась делать венок из маргариток для новой могилки. Она любила маленькое кладбище, потому что для нее могила представлялась длинным коридором, по которому похороненный шел до тех пор, пока не достигал небес. А там открывалась дверь, и он входил на залитый солнцем луг с вечноцветущими цветами, где никого не убивали, не уничтожали, не причиняли боли. Но тогда я, конечно, не знала всего этого; я просто удивлялась, почему она осталась там одна. Став на колени на сырую землю под лавровой изгородью, она полностью погрузилась в свое занятие - плетение венка.

На кухне нас ожидал горячий шоколад и хлеб с маслом. Затем мы опять ушли гулять. Только Робин полез к кошке под кухонный, стол. Вместо него мы взяли с собой Воллера. Ему не разрешили быть на похоронах, потому что однажды, когда хоронили другого зайца, он проявил бестакность и хотел съесть его.

У ворот сада нас догнала Франческа. Питер ушел далеко вперед, и мы побежали по грязной тропинке, вдоль которой лежали огромные бревна серебристых буков. Он сидел на нижней ветке, болтая ногами, и вырезал что-то на коре перочинным ножиком.

- Залезайте быстро сюда, - крикнул он. - У нас мало времени, потому что после обеда я буду делать клетку для кроликов. Сначала Франческа, - скомандовал Питер.

Он лег животом на сук, чтобы помочь ей взобраться. Жаннет подсадила Франческу, и Питер, схватив ее за руки, потянул вверх. Оказавшись на ветке, маленькая Франческа полезла выше, как проворная белка. Джонни последовал за нею. Меня охватил панический страх, потому что я никогда в своей жизни не лазила по деревьям и была уверена, что не смогу этого сделать.

- Ну, иди же, Элинор, - настаивал Питер. - Ты сама можешь достать до сука, это не трудно. Подпрыгни, раскачайся и ногами обхватишь ветку.

Но я знала, что это мне не удастся. Я только опозорюсь и упаду. Поэтому я отвернулась от него, сказав через плечо:

- Нет, спасибо. Я не люблю лазить по деревьям, это ребячество. Я пойду домой, мне надо привести в порядок мои вещи.

Я даже не обернулась, чтобы посмотреть, как были приняты мои слова. На дереве минуту царила тишина. Потом Питер сказал:

- Не обращай на нее внимания, Жан. Она слишком много воображает о себе. Прыгай, я подтяну тебя.

Медленно, с глазами полными слез, я побрела домой. Эти дети, думала я, никогда не полюбят меня. Я тоже никогда не полюблю их, ни их глупых детских игр. Мне было ужасно жалко себя. И мне даже в голову не приходило, что надо чем-то пожертвовать, чтобы научиться делать то, что мне не нравится или что я боялась делать.

- Я ненавижу эту деревню и ненавижу Питера, - бормотала я. - Я напишу маме, что я очень-очень несчастна и домой хочу. Немедленно. Я не останусь на том месте, где я несчастна, да и почему я должна здесь оставаться.

Я дошла до вершины небольшого холма и украдкой оглянулась. Все четверо сидели на высоком суку, болтая ногами, как ряд счастливых обезьянок. Они наклонились друг ко другу, как будто все вместе разговаривали. О, какие они глупые! Однако их глупый вид делал меня еще несчастней. Как все-таки одинок слишком умный.

Вдруг я заметила еще что-то. Солнце начало рассеивать туман и победоносно проникать сквозь него. И через эту яркую, тонкую пелену я смогла вдали различить обширные волнистые поля. Куда бы я не посмотрела, повсюду проглядывало солнце, и на голубом фоне неба туман плыл, как клубы дыма. За вспаханными полями и пестрыми рощицами я увидела высокие холмы, а передо мной простиралась вытянутая между двумя мысами полоса моря...

Кругом пели птицы. Рядом на буковом дереве, выпятив грудку, похожую на злую ягодку, изо всех сил выводила радостные трели малиновка. Я поворачивалась во все стороны и повсюду слышала чириканье, щебетанье, веселое щелканье птиц в предвкушении близкой весны. На минуту я почувствовала себя почти счастливой.

Но как можно быть вполне счастливой, когда никто о тебе не беспокоится, никому ты не нужна, когда нельзя делать то, чего хочешь. Мокрые от тумана поля, казалось, вдруг стали серебряными в лучах солнца, а голубой воздух заискрился, но слезы застилали мне глаза, и было трудно видеть эту красоту. Я только слышала, как на дереве продолжала петь малиновка.

Никогда не забуду свое первое воскресенье в деревне. Дома воскресенья проходили довольно скучно. Миссис Муди обычно наряжалась в черную шляпу, что придавало ей величественный вид, и куда-то уходила на час- другой. Возвращалась она всегда в ворчливом настроении, качала головой и презрительно фыркала. Мама почти всегда все утро оставалась в постели, а после чая тоже уходила. Воскресенье для меня тянулось очень долго.

Здесь же все оделись в праздничную одежду и, к своему удивлению, я узнала, что все идут в церковь. Мы отправились без четверти одиннадцать и пошли по сырой тропинке через поля. Хотя по утрам был туман, птицы все равно пели. Питер ушел с отцом вперед, чему я была очень рада, потому что не любила его. Раньше мне не приходилось иметь дело с мальчиками, и я не знала, как с ними обращаться. Жаннет не шла, а всю дорогу прыгала то через лужи, то через высокую траву. Джонни и Франческа уцепились за руки матери и все время болтали, не ожидая ответа. Блодвен осталась дома - ее очередь была смотреть за Робином и Люси.

Я шла немного в стороне, совсем не желая идти в церковь, уверенная, что там будет очень скучно. Но сквозь туман колокольный звон настойчиво призывал на служение.

Вскоре мы дошли до деревянных ворот, где прихожане ожидали миссис Овен, которую все знали и любили. Мы пришли рано, и они стояли и разговаривали. Я стояла молча в ожидании, пока не заметила что-то такое, что заставило меня затаить дыхание. На могилках церковного кладбища я увидела массу подснежников. Мне захотелось поближе посмотреть на них. Забыв обо всем, я наклонилась и стала их разглядывать. Набухшие бутоны были готовы раскрыться, а некоторые цветы уже распустились. Никогда раньше я не видела такой безупречной чистоты и красоты.

Особенно густо они росли вокруг старого покосившегося могильного камня, который весь был покрыт плюшем. Надпись на нем была такая потертая, что трудно было что-то разобрать. Большинство надписей на камнях были на уэльском наречии, но эта была на английском языке. Я старалась сложить слова из полустертых слогов, закрытых к тому же еще ветками плюща. "Давид Дэвис, - медленно разбирала я, - 1810-1880. В...".

Следующие слова были совсем стерты. С большим трудом я могла разобрать самый конец - "полнота радостей".

Я даже вздрогнула, потому что эти слова я уже слышала раньше. Они были похожи на тот стих, который читал мистер Овен, но здесь они звучали даже лучше: "В... где-то... полнота рад остей". Какие слова пропущены? Где можно найти полноту радости?

Я стояла, полностью погруженная в свои размышления. Вдруг Жаннет дружески хлопнула меня по спине:

- Пойдем, Элинор, - сказала она. - Пора заходить.

Мы направились к скамье и заняли места, отведенные для семьи Овен.

Джонни, который был исключительно общительным и дружелюбным мальчиком и обожал приветствия, шумел больше всех и сиял, оглядываясь вокруг. Он аккуратно разложил в ряд носовой платок, детскую Библию и свою монету. Потом взял три подушечки, которые подкладывают под колени, когда молятся, положил одну на другую так, чтобы самому все видеть и чтобы его видели, когда все встанут.

После некоторой суеты все успокоились и началось богослужение.

Мои мысли мгновенно унеслись куда-то, я даже не старалась слушать. Потом я мысленно стала повторять слова, прочитанные на церковном кладбище: "Полнота радостей... полнота радостей".

Я чувствовала, что эти слова содержат в себе какую-то великую тайну и, возможно, недостающие слова были ключем к ней. Где и в чем можно найти полноту радости? И что такое полнота радости? В своей скучной, одинокой, короткой жизни я не испытывала ничего такого, что можно было бы назвать полнотой радости, но мне так хотелось узнать, что это такое. Будучи увлечена своими мыслями, я позабыла о том, где нахожусь. А между тем случилось нечто удивительное. Солнце пробилось сквозь туман, освещая, согревая и благословляя всех нас. Церковь внезапно наполнилась золотым сиянием, все внутри преобразилось. Ласковые лучи скользнули по светлым волосам и белой одежде мальчиков-хористов, среди которых стоял Питер, блеснули сверкающими звездочками в пытливых глазах Франчески. Многие с благоговейной радостью подняли лицо навстречу чуду солнечного света.

Я взглянула на Жаннет. Она стояла, откинув голову, изо всех сил воспевая славу Господу.

На одно мгновение мне казалось, что я поняла что такое полнота радости. Она преобразует все, даже некрасивые вещи, и делает скучные, обычные предметы драгоценными и прекрасными. Но как раз в этот момент, когда я сделала это открытие, облако закрыло солнце и церковь опять погрузилась в полумрак.

А когда мы вышли во двор, снова пошел дождь, и мы побежали домой, как выпущенные на волю жеребята. Воллер встретил нас с такой радостью и прыгал так неистово, как будто он тоже вынужден был целый час спокойно сидеть. Он пытался подпрыгнуть и положить свои грязные лапы на наши воскресные нарядные одежды. Мы прибежали домой разгоряченные и потные.

После обеда все еще продолжался дождь, поэтому мы собрались вокруг камина. По воскресеньям или когда кто-то был болен открывали особый шкаф с книгами и игрушками. Появилась также коробка шоколада, которую я привезла для них. И я обрадовалась ей, потому что дома мама давала мне конфеты и шоколад в любое время, когда я хотела, но здесь дети получали сладости только после воскресного обеда или же после ужина, когда все собирались у камина. Ожидание этого момента было очень волнующим. Джонни начинал уже говорить об этом по дороге домой.

Много времени ушло на распределение игр и еще больше - на распределение шоколада, после чего в комнате воцарилась необычная тишина. Питер и Жаннет углубились в чтение книг, Франческа, отдавшая половину своей порции шоколада Воллеру, читала ему какую-то историю, обнявши его за шею; Джонни лепил из пластелина разных животных Ноева ковчега, а Робин поковылял на кухню помогать своей любимой Блодвен.

Миссис Овен была наверху с Люси, и повсюду царила тишина. Слышалось только тихое бормотание Франчески и причмокиванье от шоколада.

Я сидела за столом, намереваясь написать письмо маме, но не могла придумать что писать. "Дорогая мамочка, - начала я, - пожалуйста, приезжай и забери меня домой. Мне здесь не нравится, дети не хотят со мной играть, и ужасно холодно...". Я сидела, покусывая ручку и глядя в сад, чтобы собраться с мыслями. Все еще шел дождь, но это был мелкий дождь, сквозь который уже проглядывало солнце. Я вдруг заметила, что дождь не только светлый, но и серебряный, и капли на живой изгороди тоже становились серебряными. И тут я поняла, что вижу очень красивую радугу, какую никогда в своей жизни не видела. Дети сидели спиной к окну и ничего не замечали, а я им ничего не говорила. Это была моя радуга, и я хотела сама любоваться ею.

Когда-то я читала истории о спрятанных у подножья радуги сокровищах; здесь ее подножье было на верху холма. Казалось, что она касается земли сразу за старой каменной стеной. И хотя я больше не верила сказкам и спрятанным сокровищам, я подумала, что будет интересно постоять немного в радужном сиянии.

Я тихонько встала, закрыла блокнот и направилась к двери. К моему величайшему облегчению никто не спросил меня куда я иду, потому что Питер и Жаннет так увлеклись чтением, что ничего не замечали вокруг, да они и не очень-то интересовались мною. Очень осторожно я скользнула в свое пальто, повернула ручку парадного входа и вышла.

Я спешила к холму, а светлый дождь мягко падал на мое лицо. Радуга как будто немного поблекла. А когда я добралась до стены, где было ее основание, радуга совсем исчезла, и засияло солнце.

Я стояла, глядя вверх на стену, окружавшую часть той сказочной страны, где радуга касалась земли. Стену покрывал плющ, и она выглядела таинственной и заманчивой. Я пошла вдоль стены, завернула за угол, потом за другой угол, пока не наткнулась на деревянную калитку. Через щели в досках я увидела посреди сада небольшой каменный дом, окна которого были плотно закрыты темными шторами.

С большой осторожностью нажала я на щеколду калитки, но она не поддалась. Калитка была заперта. Дом казался совсем пустым и, возможно, здесь никто не жил. Сад, в котором находилась радуга, был таинственным необитаемым местом, и мне вдруг очень захотелось попасть вовнутрь.

Кругом росли высокие деревья, ветки которых свисали на стену. Питер и Жаннет в один миг перебрались бы через нее. Я бродила взад и вперед в поисках какого-нибудь выступа. Вскоре я натолкнулась на куст боярышника, за которым стена была немного разрушена. Я легко взобралась по выступам наверх, уцепилась за яблоневую ветку, которая, казалось, специально наклонилась ко мне, и спрыгнула на мокрую траву грязной лужайки. Первый раз в жизни я сделала такой прыжок, но в присутствии других я не осмелилась бы даже решиться на это.

Я застыла на месте, испуганная своим поступком. Но птичьи голоса ободрили меня, потому что сад был наполнен их щебетанием. Клумбы заросли сорняками, но повсюду выглядывали подснежники.

Это был заброшенный сад, покрытый прошлогодними листьями, так что казалось, будто растения пробились через эту полуистлевшую листву.

Я сделала несколько осторожных шагов и осмотрела дом. Да, он был совершенно пуст. Окна заперты на щеколды и завешены темными шторами, а у парадного входа висела большая пыльная паутина. Ясно, что дом необитаем уже долгое время.

Я снова вернулась в сад, очень желая узнать, где же все-таки покоилась радуга. Вот, наверное, на небольшой возвышенности на лужайке, чистой от листьев, с небольшим количеством снега, из которого показывались желтые комочки первоцвета, окаймленные зеленым ободком. Они так похожи были на детские золотистые головки с зелеными воротничками.

Я много раз видела подснежники в цветочных магазинах и возле деревьев в парках, но никогда не видела таких. Растут ли они вообще где-нибудь еще, кроме как в "моем саду"? Я долго любовалась ими, присев на корточки. Бледное январское солнце согревало мои влажные волосы и превращало цветы в сверкающее золото. Никогда я не бывала в таком месте.

Откуда-то повеяло чудесным запахом. Он был таким нежным и в то же время сильным, что я решила найти место, откуда он исходит. Им оказался кустик у стены дома, название которого я не знала. Постепенно я осмелела и, совсем позабыв страх, принялась исследовать мое царство, пройдя от одного конца до другого. Я решила никому не говорить о нем ни словечка и приходить играть здесь совсем одна. Тогда не важно будет то, что я не могу лазить по деревьям или играть в глупые игры.

На другой стороне дома я нашла что-то, что меня очень обрадовало. Там лежала полусгнившая лестница, которую я перетащила через лужайку и приставила к садовой стене. Она хорошо выдержала мой вес, и я без затруднения смогла выбраться из сада.

Я не имела представления сколько времени пробыла в саду и что дома скажут о моем отсутствии. Когда я возвращалась, солнце уже пряталось за горы и птицы почти все перестали петь. Только запоздалый черный дрозд на яблоне продолжал свою песню.

"Полнота радостей, - пел дрозд, - полнота радостей... полнота радостей".

Семья уже сидела за чаем, когда я пришла домой. Мистер Овен уходил искать меня и, увидев, что я возвращаюсь, вернулся в дом. Дети, как всегда, были в большом возбуждении.

- Где ты была? - с упреком спросила Жаннет. - Папа ходил искать тебя, и ты пропустила воскресную школу.

- Мы думали, что ты утонула в реке, - вставил Джонни.

- Или тебя украли цыгане, - добавила Франческа, округлив глаза.

- А еще думали, может, ты убежала, - дополнил Питер с полным ртом.

- Где была? - допытывался Робин, смотря на меня с сияющей улыбкой из-за чашки с молоком.

У этих детей была одна хорошая особенность: своими многочисленными вопросами они не давали возможности ответить. Да я и не желала ничего Объяснять. Я с беспокойством взглянула на миссис Овен: не сердится ли она? Она с облегчением вздохнула, когда я вошла.

- Ты не должна уходить одна так далеко, пока не ознакомишься с местностью, Элинор, - мягко сказала она. - Дороги здесь перепутаны. А теперь перестаньте задавать вопросы, она сама не знает, где была. Она ведь только позавчера приехала.

Однако после чая она позвала меня на кухню. Сев на стул у окна, она привлекла меня к себе и спросила, где я была.

- Я просто гуляла, - упрямо ответила я. - Что тут плохого в том, что я гуляю одна, миссис Овен?

- Нет, конечно, - спокойно ответила она, - в этом, разумеется, нет ничего плохого. Жаннет часто ходит гулять одна. Я просто боюсь, что ты можешь заблудиться, потому что ты еще не знаешь местности. Когда ты захочешь одна гулять, Элинор, подойди и скажи мне, чтобы я знала где ты.

Меня очень удивили ее слова, потому что я думала, она будет сердиться, но она совсем не сердилась. Казалось даже, что она озадачена и пытается понять, почему я хочу быть одна. И у меня было такое ощущение, что если бы она поняла, то постаралась бы мне помочь. Поэтому я пробормотала смущенно:

- Миссис Овен, видите ту стену?

Она взглянула в окно в сгущающиеся сумерки. Над холмами за "моим коттеджем" виднелись оранжевые полоски на грозовом небе, и стена была еще видна.

- Да? - вопросительно ответила она.

- Ну вот, - сказала я, - я не буду ходить дальше... просто по другую сторону тех кустов есть такое место, где я хочу играть. Пожалуйста, разрешите мне одной ходить туда играть и не позволяйте никому искать меня там. Мне больше нравится играть одной.

Она понимающе улыбнулась, потому что знала все о таких местах. Все ее дети имели их. Питер и Жаннет оба имели такое особое место на возвышенной части берега; у Франчески это было кладбище для животных, потому что она думала, что это - ворота в небеса; а у Джонни - за мусорной кучей. Даже у Робина было такое место в трудные моменты - под материнским фартуком.

- Ты можешь играть, где тебе угодно, дорогая, - сердечно сказала она. - Ты ведь привыкла играть одна, не так ли? Но я все равно надеюсь, что иногда ты будешь играть с Питером и Жаннет. Они хотят, чтобы ты участвовала с ними в их играх.

Я ничего не ответила. Получив разрешение играть в одиночку, я хотела как можно скорее уйти.

- Я не закончила свое письмо маме, - натянуто произнесла я.

Вернувшись к столу, за которым я тщетно прилагала усилия что-то изобразить, я начала заново:

"Дорогая мамочка, - писала я, - надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо. Мне нравится в деревне, и мне хотелось бы остаться здесь еще надолго..."

Я остановилась. Как будет выглядеть мой сад через некоторое время? Возможно, он станет таким, как сад миссис Муди, полным фиалок, роз и лилий, и я сама буду любоваться, как они будут распускаться. Я совсем забыла о письме и погрузилась в мечты.

Но в свой сад я смогла вернуться только через неделю, потому что на следующее утро начались занятия в школе, а это занимало много времени и внимания. Я увидела здоровых уэльских детей, которые так сильно отличались от моих элегантных маленьких друзей в Лондоне. И я держалась в стороне, хотя добросердечная Жаннет делала все возможное, чтобы познакомить меня с ними, и повсюду тащила меня с собой. Но Жаннет настолько пользовалась вниманием и любовью среди своих одноклассниц, что часто теряла меня из виду или забывала обо мне, окруженная толпой веселых девочек, среди которых она обычно была в центре внимания.

Кроме того, вместо мягкой туманной погоды во вторник пошел снег, и когда мы вышли из школы, на холмах он лежал уже слоем в несколько сантиметров. Дети словно сошли с ума от радости, и все начали бросаться снежками. Один снежок попал мне прямо в шею. Я к такому не привыкла, тотчас потеряла терпение и по-настоящему рассердилась. Жаннет, покраснев от стыда, шепотом умоляла меня воздержаться, но другие девочки захихикали и отошли от меня.

- Она недотрога, - сказала одна из них. Игра продолжалась, но никто больше не бросал в меня снежками. С того момента меня исключили из игры.

Домой мы с Жаннет шли в подавленном настроении. Не успели мы войти в калитку, как Питер, пришедший раньше нас, выскочил из дома нам навстречу. - Иди скорее, Жан, - закричал он, - я собираюсь помочь мистеру Джеймсу привести овец. Я встретил его по дороге домой, и он сказал, что если мы не поторопимся, то овец занесет снегом в ущельях. Некоторые могут ночью принести маленьких ягнят. Отдай свой ранец Элинор и пойдем скорее.

Жаннет с облегчением вздохнула, что может от меня избавиться, повесила свой ранец мне на плечо и устремилась вверх по холму за Питером. Меня они не пригласили идти с ними. Впрочем, я бы и не захотела, потому что у меня замерзли руки и пальцы на ногах, а воротник был мокрый от снежка. Дома я поднялась в свою спальню, села на кровать и уставилась в окно.

С нависшего серого неба летели большие снежинки, и у стены моего сада уже образовались наносы. Интересно, как там сейчас внутри? Подснежники занесет снегом. Неужели они погибнут? В этот момент мои размышления прервала вошедшая миссис Овен.

- Элинор, - воскликнула она, - что же ты сидишь в такой мокрой одежде? Разденься, сними чулки и обувь и спускайся вниз к огню. Ты простудишься, сидя в этой ледяной спальне. А где Жаннет?

- Пошла с Питером пригонять овец, - безразлично ответила я. - Миссис Овен, цветы погибают, когда их покрывает снег?

Но она уже стягивала с меня чулки и растирала мои холодные ноги своими сильными теплыми руками. В ответ на мой вопрос она великодушно засмеялась.

- Конечно, нет, дорогая, - ответила она. - Под снегом происходят удивительные вещи. Цветы закрываются, но корни углубляются в землю, запасаются влагой. Луковицы и почки наполняются ею и постепенно созревают. Один солнечный день - и снег растает, еще один день - и цветы быстро распустятся.

Я невольно улыбнулась, потому что мысленно увидела как быстро распускаются розы и лилии, как раскрываются лепестки. Кроме того, пальцы на ногах дали чувствовать себя, а снизу из кухни проникал восхитительный запах горячих гренок. Я успокоилась и спустилась с миссис Овен к чаю, вложив свою руку в ее.

Снег продолжался еще два дня. Питер и Жаннет большую часть вечера провели на ферме. На второй вечер они по просьбе миссис Овен пригласили меня, и я пошла. Уже наступили сумерки. На снегу отражались удивительные голубые тени деревьев, похожих на приклеенные к вечернему небу неподвижные силуэты. Мы все уселись в сарае, куда приводили овечек с их маленькими ягнятами. У одной утром родилась тройня, и мистер Джеймс был с ней почти всю ночь.

Сейчас она мирно лежала на куче соломы, а двое морщинистых ягнят совали свои носики ей в живот, требуя молока.

- А где третий? - спросила Жаннет, присев на корточки на солому.

- Вот, - ответил мистер Джеймс, поднимая курчавую шкурку. - Он родился мертвым; я сразу же содрал с него шкурку.

- Что вы собираетесь с нею делать? - спросил Питер.

- Это вы сейчас увидите, - ответил он и большими шагами направился через покрытый снегом двор к другому сараю. Питер и Жаннет последовали за ним. Я осталась смотреть на ягнят и на их уставшую мать. Мне нравилось здесь, нравился запах овец, кожи, парафина и соломы.

Ягнята кончили сосать и спокойно лежали, прижавшись к матери. Они были такие маленькие и беззащитные, а мир вокруг них такой холодный и неприветливый. Где-то залаяла собака, ей отозвалась какая-то ночная птица призрачным криком.

Мистер Джеймс поднес ягненка к овце, мирно лежавшей на соломе, и очень осторожно подложил ей сироту. Ягнята еще ближе прижались к своей единственной защите - теплому мягкому боку матери. Ни снег, ни тьма, ни ночная охота не могли им угрожать. Они были в безопасности, в тепле и довольстве. На улице заскрипел снег, и через минуту вошел мистер Джеймс в сопровождении детей. Он нес третьего ягненка, который прижался к нему так же доверчиво и спокойно, как и те двое к матери.

- Посмотри, Элинор, - взволнованно прошептала Жаннет, - это сирота, его мать умерла. Мистер Джеймс хочет завернуть его в шкуру того мертвого ягненка. Может, эта овца примет его.

Ягненок выглядел смешным, когда его завернули в шкуру. Мистер Джеймс поднес его к овце, мирно лежавшей на соломе, и очень осторожно подложил ей сироту. Она повернула к нему голову и с недоуменным видом обнюхала. Потом положила свою переднюю ногу на это маленькое существо, будто провозглашая его своим. Ягненочек засопел и заерзал, пытаясь продвинуться поближе, а потом, дрожа от удовольствия, просунул головку под мать-овцу. Все его желание было удовлетворено.

Но не так восприняли его присутствие молочные братья. Они сердито повернулись к нему и принялись толкать его своими крошечными головками, будто чувствуя растущие под кожей тупые рожки. А испуганный маленький "проныра" отодвинулся и жалобно заблеял. Мягкосердечная Жаннет моментально присела на пол, чтобы взять его, но мистер Джеймс не позволил.

- Отойди от него, - сказал он. - Ему надо самому определиться. Я через час еще раз попробую подсунуть его. Он немного больше тех двоих и должен постоять за себя. А теперь вам надо бежать домой, иначе мама вас больше не пустит сюда.

Мы неохотно вышли из теплого, освещенного сарая на морозный воздух. Ночь была звездной, и все вокруг искрилось. - Давай наперегонки! - закричал Питер и стрелой помчался вниз по скрипучему снегу. Жаннет не отставала от него ни на шаг. Но я боялась бежать по скользкой дороге и хотела закричать им вслед, чтобы они остановились и подождали меня. Не по-дружески было бы с их стороны оставить меня одну в темноте. Если бы я закричала достаточно громко, Жаннет, будучи всегда доброй, вернулась 5ы и пошла со мной.

Но тут я вспомнила того смешного, одетого в чужую шкуру ягненка, как он жалобно блеял, и слова мистера Джеймса: "Он должен постоять за себя... ему самому надо определиться". Это действительно так: если стараешься вызвать у людей жалость к себе, то в конце концов многого не достигнешь.

Я сделала глубокий вдох и начала бежать - сначала осторожно, но вскоре увидела, что это не так трудно и не так опасно, как я предполагала. Неуклюже, с бьющимся сердцем я набирала скорость. Пробегая мимо каменной стены моего сада, я подумала о покрытых снегом цветах и о беспрерывной функции их корней. "Под снегом происходят удивительные вещи", - сказала я сама себе.

Всю субботу мы с другими деревенскими детьми катались на санках, играли в снежки и лепили снежную бабу. Но к обеду даже я заметила, что погода меняется. Подул южный теплый ветер, во второй половине дня закапало со всех крыш, и сквозь следы санок показалась трава. Бедная снежная баба заметно похудела, поскольку от нее потекли ручейки, шляпа ее сползла на бок. Ярко-красное солнце катилось к закату, когда мы в высоких сапогах хлюпали по воде к ферме и еще издали услышали беспокойное блеяние ягнят в загоне. Они чувствовали приближение весны и с нетерпением ждали того дня, когда смогут прыгать и скакать на открытых лугах.

- Я выпущу их завтра, - сказал мистер Джеймс, чистивший сарай. - Весна близко, они знают это.

Дети и Воллер тоже знали это, и, казалось, совсем вышли из себя. Весь день они валялись в снегу с нелепым смехом, сливавшимся с сумасшедшим лаем собаки. Они кричали, прыгали, толкали друг друга. К счастью, меня они не трогали, и я почти все время просто стояла рядом, ощущая холод и скуку. Я очень обрадовалась, когда мы возвратились на ферму к теплу и свету фонаря в сарае.

- Что случилось с тем ягненком, мистер Джеймс? - нетерпеливо спросила я.

- Иди и посмотри, - добродушно сказал он. Мы пошлепали через талый снег к двери загона. Он поднял фонарь и указал в угол.

Овца лежала на боку, как и раньше, а рядом все трое дружно, с упоением сосали, уткнувшись носиками в вымя матери. Самый большой, казалось, чувствовал себя, как дома, и даже отталкивал другого, занимавшего больше места.

- Как это произошло? - спросила я. - Они перестали бодать его?

- Нет, - засмеялся мистер Джеймесу- Он перестал кричать и тоже бодаться стал, поэтому они угомонились. Все уладилось. И он подмигнул мне, и я улыбнулась в ответ. Потом мы вприпрыжку побежали с холма домой, голодные, как волки. Оранжевые огоньки окон в доме пастора приветливо приглашали нас. Я опять далеко отстала, но на этот раз не сердилась. Мои мысли унеслись к спящему саду. Возможно, даже сейчас подснежники пробиваются навстречу весне. Сердце мое учащенно забилось, и я решила завтра рано утром пойти туда, потому что по воскресеньям мы завтракали на час позже, и у меня будет достаточно времени.

К счастью, я проснулась очень рано, разбуженная, видимо, доносившимся из сада птичьим пением. Небо было чистое, голубое, едва тронутое лучами восходящего солнца. Небольшие розово-золотистые облака, подобно волнистым перьям, были разбросаны по всему восточному краю. Жаннет крепко спала. Я тихонько оделась и на цыпочках спустилась вниз; было семь часов - до завтрака оставалось два часа.

В детской, где спали трое младших, слышалось какое-то бормотание, и я в испуге застыла на лестнице, думая, что миссис Овен проснулась. Но это Франческа рассказывала Робину, перебравшемуся в ее постель, библейскую историю. Через открытую дверь я могла видеть их светловолосые головки на одной подушке и крошку Люси, которая еще полусонными глазами смотрела на них через прутья своей кроватки.

- Бог велел Каину и Авелю принести в жертву овечку, - торжественным голосом говорила Франческа. - Каин принес овощи, но Богу не понравилось это, а Каин потом сильно ударил Авеля. Авель упал мертвый... А после того Каину пришлось много трудиться, потому что он должен был смотреть за всеми овцами Авеля и еще работать у себя в саду. Крошка Люси, чувствуя себя вне внимания, встала на ножки, держась за поручни кроватки, и приветствовала утро нового дня громким криком, который мог бы разбудить весь дом. Поэтому я торопливо поспешила дальше и, выскользнув через парадную дверь, пробежала половину дороги вверх по холму. Только тогда я остановилась, чтобы перевести дух, и осмотрелась. За ночь сильно подтаяло, воздух был мягким и свежим. Снег еще лежал во всех оврагах и ложбинах, придавая местности полосатый вид, но он был мягким и пористым. По дорожкам текли ручейки. Земля жадно впитывала влагу, и я вспомнила о прилежных корнях под землей. "Один солнечный день - и все распустится" - так сказала миссис Овен.

Солнце еще не взошло, но небо с каждой минутой становилось светлее. Птицы на верхушках деревьев, наверное, тоже заметили это и будто посылали друг другу радостные приветствия. Но когда я забралась на стену и спустилась вниз по лестнице, я увидела, что сад все еще находился в состоянии дремоты и вдоль стен дома лежал снег. Только на лужайке он растаял, и подснежники стали крупнее, чем раньше. Очарованная я побрела дальше, завернула за угол дома и остановилась как вкопанная: в маленьком дворе стоял какой-то человек и смотрел на одно из зашторенных затемненных окон.

Я даже не знаю, испугалась я или просто очень удивилась, потому что в этот момент он украдкой оглянулся и увидел меня. Он вздрогнул, но, казалось, сразу овладел собой и, подойдя ко мне, поздоровался довольно приятным голосом:

- Доброе утро. Потом добавил неуверенно:

- Есть ли кто-нибудь дома?

- Не думаю, - ответила я. - Мне кажется, что дом пустой. Здесь никто не живет или все уехали.

Он сильно нахмурился, глядя на меня, и тут меня охватил страх.

- Тогда что ты здесь делаешь? - спросил он строго.

То же самое я могла спросить у него, но не подумала об этом. Я хотела только одного, чтобы меня не выгнали из моего сада, и потому я как можно смелее ответила:

- О, я живу рядом, сразу у подножья холма. Мне разрешили приходить сюда. Я смотрю за садом. Он смотрел на меня, прищурив глаза.

- Ты ведь сказала, что не знаешь, кто здесь живет, - произнес он после минутной паузы.

- Ну да, - ответила я, - я точно не знаю, кто они, потому что я только недавно приехала сюда жить. Миссис Овен, у которой я живу, знает их, и она разрешила мне смотреть за садом.

В действительности я не имела представления, знает ли миссис Овен их или нет. Меня это не беспокоило, потому что никто не научил меня необходимости говорить правду.

Он опять изменил свой тон.

- Да, это хороший сад и надо за ним ухаживать, - сказал он, оглядываясь. - Я сам немного занимаюсь садоводством. Ты будешь каждый день сюда приходить?

- О нет, - ответила я. - Я хожу в школу. А сюда прихожу только по субботам и воскресеньям. Он, казалось, успокоился.

- Ты хочешь сказать, - продолжал он, - что присматриваешь за садом совсем одна? Есть кто-то еще, кто приходит сюда в течение недели?

- Думаю, что нет, - простодушно ответила я.

Мысль о том, чтобы кто-то еще приходил в мое сокровенное царство, мне совсем не нравилась. Но я пожалела, что сказала это, потому что решила, что этому человеку здесь нечего делать, да и зачем он задает столько вопросов?

Человек тот производил на меня неприятное впечатление. Лицо его было изможденным, небритым, одежда была грязная, и от него пахло спиртным. Еще мне не понравилось его беспокойное поведение, что он все время украдкой оглядывался, как будто опасаясь чего-то. Я пристально смотрела на него, и ему, видимо, стало не по себе, потому что он быстро натянул фуражку на лоб и, уходя, произнес:

- Ну ладно, если хозяина нет дома, бесполезно ждать. Я еще зайду попозже. Пока.

Он перелез через решетчатую калитку и исчез, а я с облегчением вздохнула и вернулась в свой сад. Но мне показалось, что птицы уже не так весело пели, как раньше. Может, они просто были напуганы нашими голосами. Но у меня было такое впечатление, будто какая-то злая тень нависла над садом, и я впервые почувствовала себя здесь одинокой.

Но это чувство было непродолжительное. Когда я стояла, раздумывая, бежать ли домой, перед моими глазами мелькнуло что-то золотисто-коричневое: это была белка, спрыгнувшая вниз со ствола старого каштана в углу сада. Одним легким прыжком она достигла земли и, усевшись между выступавшими из земли корнями дерева, смотрела на меня. Ее блестящие черные глазки блестели, и она дерзко подергивала хвостиком. Мое чувство одиночества как ветром сдуло. Сад был наполнен безмолвным спокойным общением, и птицы опять дружно запели.

Я знала, что хотела сделать в это утро, и с радостью принялась за работу, пока солнце не взошло из-за холма. Я намеревалась засадить небольшую клумбу, обложить ее камнями, как я видела это в некоторых городских парках. А потом как-нибудь по дороге из школы, когда Жаннет будет занята своими подругами, я незаметно ускользну и куплю семена. Когда наступит лето, моя клумба станет разноцветным ароматным букетом цветов, а пчелы и бабочки будут жужжать и порхать над ними, как было в саду у миссис Муди в Суссексе.

Хлопотливо бегала я взад и вперед, сгребая мягкую землю и собирая камни, пока не настало время завтрака. Собравшись уже уходить, я заметила в траве букетик нежных маленьких ростков крокусов: среди темно-зеленых листочков виднелись прозрачные чашелистики. Сложенные внутри, цветки ожидали прикосновения солнца. Уже можно было различить, какой будет пурпуровый, какой оранжевый, а какой белый.

Они образовали круг. "Это волшебный круг", - подумала я. Я читала об этом раньше, и здесь, где я была одна и некому смеяться над моей глупостью, казалось, легко поверить в такое, даже если тебе уже одиннадцать лет. Я прыгнула в середину круга.

"Теперь я могу себе что-то пожелать", - подумала я, смеясь сама над собою, и все же почти веря, потому что это уединенное место с доверчивыми белками и жизнерадостными птицами очень напоминало сказочную страну. Я стояла совсем тихо, раздумывая, что же пожелать.

- Знаю, - сказала я про себя, - я пожелаю полноту радостей.

Вспомнив, что давно уже настало время возвращаться к завтраку, я выпрыгнула из круга и стремглав побежала вниз с холма. Ветер развевал мои незаплетенные волосы. Я услышала над собой странные крики и, взглянув вверх, увидела, как чайки описывали круги и ныряли к земле, а солнце золотило их крылья. Они прилетели с моря, чтобы на размягченных весенних полях найти себе корм.

Прибежав домой, я забежала наверх, чтобы привести в порядок свои волосы, и увидела Жаннет, склонившуюся в молитве у кровати. Она всегда делала это утром и вечером. Я уже заметила, что, поднявшись с колен, она бывала в особенно хорошем настроении. Я решила воспользоваться этой возможностью и задать ей очень важный вопрос. Это отвлекло бы ее от расспросов о моем отсутствии.

- Жаннет, - спросила я, когда она подняла голову, - ты много стихов знаешь из Библии?

- О да, почти все, - не задумываясь ответила она. - А где ты была, Элинор?

- Потому что, - продолжала я, не обращая внимания на ее вопрос, - есть один особый текст. Я знаю только начало и конец, но хочу знать и середину. Там такие слова: "В... чем-то... есть полнота радостей".

- Ну, - осторожно сказала Жаннет, не желая откровенно признаться в своем незнании, - я не вполне уверена, но думаю, что в небесах полнота радости. Я даже убеждена в этом; мне кажется, я помню такое. Вот и звонок к завтраку. Пойдем.

Она ушла, чтобы помочь принести чашки с кашей, а я стала медленно переобуваться, потому что всегда проходило несколько минут, пока все соберутся. Я была разочарована ответом Жаннет, ведь небеса были так далеко, и я даже не была уверена, что когда-нибудь попаду туда. Миссис Муди говорила мне, что хорошие люди попадут туда после смерти. Но я не знала, хорошая я или нет, да и не задумывалась много над этим. Я считала себя лучше Жаннет, потому что не забывала свои вещи, не теряла носовые платки, как она, и не была такой шумной и неаккуратной.

Вполне довольная собой, я сошла вниз. Однако, когда я дошла до столовой, это чувство исчезло; потому что именно Жаннет, а не я, вовремя поспешила вниз помогать. И когда Робин вбежал, громко плача, потому что упал во дворе, он пробежал мимо меня прямо в открытые объятья Жаннет.

Да, Жаннет, без сомнения, лучше заботится о людях, чем я. До сих пор я не понимала, что я вообще ни о ком, кроме себя, не беспокоюсь. Я серьезно начала искать разницу между Жаннет и мной.

После завтрака я отправилась опять наверх, все еще размышляя об этом. На ее неубранной постели я увидела раскрытую Библию и потрепанную записную книжечку. Интересно, что она находила в Библии и что так тщательно записывала каждое утро? Я наклонилась, чтобы прочитать ее сегодняшние записи, сделанные круглым четким почерком: "Будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас" (Еф. 4, 32).

После того снегопада наступила солнечная погода, и весна бурно вступила в свои права. Ежедневно мы торопились из школы домой, бросали ранцы, быстро управлялись с чаем и поднимались на холм. Вечерний морозный воздух смягчался блеянием овец и ягнят. Глубоко в лиственном лесу мы находили бледные первоцветы и белые фиалки. Миссис Овен приходилось с неимоверными усилиями заставлять нас выполнять домашнюю работу.

Дети Овен прыгали и бегали от радости, а я бегала за ними, потому что мне ничего другого не оставалось делать. Однако во мне стала происходить перемена. Мой сад научил меня замечать красоту и магическую привлекательность пробуждающейся природы. И легкомысленная Жаннет, и даже стойкий Питер своим поведением доказывали мне, что жизнь более интересная, если думаешь о других так же, как о себе. Пребывание в церкви и молитвы по вечерам тоже учили меня кое-чему, хотя я еще не совсем понимала чему.

Сейчас я уже знала, что Библия - это не скучная книга для взрослых. Она рассказывала о Человеке, которым я начинала интересоваться, о Человеке, который делал несчастных людей счастливыми, испорченных - хорошими. Иногда я очень желала поближе с Ним познакомиться, приблизиться к Нему, но не знала, как, а спросить стеснялась.

И, наверное, самым странным было то, что я теперь по-настоящему хотела стать такой, как дети Овен; я не считала их больше глупыми. И хотя они старались быть со мной терпеливыми, я хорошо знала, что они считали меня глупой. Мои страхи перед коровами, неуклюжесть при лазании по деревьям, неумение перелезть через забор, мое незнание многих элементарных вещей - все это удивляло их. Иногда я видела, как Питер подскакивал от нетерпения в ожидании меня, и, конечно же, от этого я становилась еще более медлительной и неловкой.

С наступившей весной и первоцвет рос уже не отдельными цветочками, а целыми пучками. Дети завели разговор о птицах, а Джонни достал свою коллекцию яиц и сделал новые таблички. С утра до вечера они говорили о болотных курах, куропатках, длиннохвостых синицах и других незнакомых мне птицах. Мы бродили по лесу, прислушиваясь к различным звукам. Для меня они все звучали одинаково, но дети Овен очень легко разбирались в них. Они взбирались на неимоверно высокие деревья, мы проводили вечера в ужасно колючих кустах и зарослях крапивы, выискивая гнезда. Я не имела мужества признаться им, что в своей жизни еще не видела ни одного гнезда и не знала других птиц, кроме воробьев. Их жизнь, казалось, отмечалась датами, как, например, в тот год, когда мы нашли гнездо цапли в Энджелси или той весной, когда мы нашли яйца чайки на Большом Орме. Но в конце марта наступила некоторая приятная перемена.

Класс Питера предпринял экскурсию в Музей естественной истории в Ливерпуль. Когда он вернулся, дождь лил, как из ведра; мы все были дома и делали уроки, а малыши играли. Миссис Овен сидела за своим столом, подсчитывая расходы. Питер нагрянул неожиданно, насквозь промокший, но очень радостный.

- Мама! - закричал он. - У меня фантастическая идея: я хочу открыть в нашем доме музей естественной истории!

- На самом деле, дорогой?.. Четыре фунта сахара, - произнесла миссис Овен, все еще занятая своими подсчетами. - Хорошо там было?.. А ты переобулся?

Питер мокрыми руками обнял мать.

- Мамочка, - воскликнул он, - я серьезно! Нам потребуется комната и дюжина банок из-под джема. У нас они есть в кладовке? Можно нам освободить чердак?

- Банки мне нужны для джема и фруктов, - возразила миссис Овен, расправляя свой белый воротничок. - И куда же мы денем вещи с чердака? Ну, а теперь снимай свои туфли и мокрый плащ. Мы переговорим об этом за ужином. Мы хотим все услышать о музее.

И действительно мы все о нем услышали. Идея Питера, словно корь, всех заразила, поэтому прежние увлечения и разговоры забылись на время. Мы очистили половину чердака от всякого хлама, перетащив все на другую половину. Питер приколотил к стенам полки. Потом в один дождливый субботний день в гостиной было объявлено очень важное заседание под председательством ликующего Питера. Ему только что удалось уговорить маму отдать ему банки из-под джема, разумеется, до начала сезона консервирования, но этим очень была недовольна Блодвен.

- Если ты поместишь туда каких-нибудь животных или что-нибудь подобное, я не употреблю их тогда для консервирования, нет и нет, - решительно заявила она, просунув голову в дверь, но на нее не обратили внимания.

Мы все уставились на Питера, стоявшего на ящике и готового начать торжественную речь. Он поднял руку, прося тишины.

- У нас в этом музее будут секции и отделения, - объявил он важно. - Секция птичьих яиц, секция диких цветов, секция раковин, секция скелетов... и. .с и... ископаемых, и бабочек, и других интересных видов, кто что найдет.

- Я соберу заячьи норы, - прервал Робин.

- Мы будем работать бригадами, - продолжал Питер, подняв опять руку в знак молчания. - По двое...

- Я буду в твоей бригаде, Питер, - закричал Джонни и прыгнул на ящик, столкнув оратора.

- Я и Жан! - закричала Франческа, цепляясь за юбку сестры.

Питер и Жаннет многозначительно посмотрели друг на друга.

- Если бы Элинор взяла младших, Жан и я смогли бы далеко ходить в поле, - с надеждой предложил Питер.

Но младшие бурно запротестовали, и я тоже рассердилась. Никто не хотел быть со мной; малыши хотели быть со взрослыми, взрослые хотели быть одни. Я покраснела от обиды и гордо прошествовала к двери.

- Я не хочу иметь дело с этим глупым музеем, - крикнула я, - это детская забава... Меня от него тошнит...

Хлопнув дверью, я схватила свой плащ и выбежала в сад. Я слышала, как Жаннет вышла и звала меня, но я не остановилась. Слезы гнева, стыда, обиды и жалости к себе бежали по моим щекам, и я хотела уйти от всех. Я ненавидела всех их.

Дождь почти прекратился, все дышало свежестью. Я уже больше недели не была в своем саду и решила пойти туда немедленно, пока дети не выбежали и не увидели меня.

Через несколько минут я была на вершине холма, перелезла через забор, и опять мирное спокойствие этого места, казалось, околдовало меня, и мое детское сердце успокоилось.

В саду произошли удивительные перемены. Миндальное дерево было украшено розовыми цветами, а ореховое дерево на лужайке показывало крошечные листочки, похожие на детские ручонки. У его ствола золотым кольцом росли бледно-желтые нарциссы, и птицы пели здесь так, как нигде в другом месте. Семена, которые я посеяла на своей клумбе, дружно пустили ростки, а маленькие усики жимолости свисали с каменной стены.

Я исследовала каждый уголок и каждую расселину. На клумбах пробивались листочки тюльпанов, которых я тогда еще не знала. Я стояла и с изумлением смотрела на клумбу. Вдруг я вздрогнула: возле меня из-под куста сирени выпорхнула коричневая птичка с пестрой грудкой. У меня перехватило дыхание, потому что я сразу вспомнила, чему научилась от Питера и Жаннет: если птица вылетает из куста, это означает, что там может быть гнездо.

Мне, конечно, никогда не повезет, чтобы я сама нашла гнездо. Дрожащей рукой я раздвинула ветки и осторожно взглянула вовнутрь. Да, там было гнездо, аккуратно свитое из прутиков и мха, скрепленное землей, а на дне гнезда лежали два бирюзовых яичка с черными пятнышками. Затаив дыхание, я смотрела на них, совсем забыв о своем раздражении. Как я только могла подумать, что гнезда это нечто скучное и глупое? Теперь, когда я сама нашла гнездо, оно мне показалось самым драгоценным и прекрасным в мире. Питер и Жаннет несомненно захотят увидеть его, если я скажу им. Но это была моя тайна, и я ни с кем не собиралась делиться ею.

Вдруг с миндального дерева послышалось пение. Птица с пестрой грудкой села на самую верхушку, четко выделяясь на фоне синего неба. Мне показалось, что она смотрит прямо на меня.

- Это наша тайна, - пела птица, - моя и твоя... моя и твоя... мы будем хранить ее вместе... моя и твоя... полнота радостей.

Я громко засмеялась, потом села на камень, тихо ожидая возвращения птицы к гнезду. Упершись подбородком в колени, я любовалась нарциссами и кустиками первоцвета у стены дома. О, если бы мне можно было навсегда остаться здесь, где я чувствовала себя так хорошо и так счастливо. Если бы мне не надо было возвращаться к тем противным детям, которые не хотят меня! Слезы жалости к себе побежали по моим щекам при мысли о них, и я внезапно почувствовала тоску по маме, красивой беззаботной маме, которая, кажется, тоже не очень хотела меня. Я никому не нужна была. Всю свою жизнь мне предстоит быть одинокой и несчастной, и я ощущала такую острую жалость к себе, что совсем забыла о птице и просто бессмысленно смотрела себе под ноги.

Вдруг я заметила что-то подозрительное и, забыв о своей печали, вскочила и побежала к дому, чтобы лучше рассмотреть увиденное. Нет, это была не игра световых лучей. Одно из закрытых окон на первом этаже дома было разбито, без штор. Я заглянула вовнутрь. Ящики комода были выдвинуты, и вещи разбросаны по полу. Было похоже, будто кто-то в большой спешке что-то искал.

Но больше всего мое внимание привлек китайский шкаф в углу комнаты. В нем были прекрасные ракушки, большие, имеющие форму спирали со странными рожками, и перламутровые. Я горела желанием посмотреть на них поближе, и теперь у меня не было к тому препятствий. Окно было открыто, и мне стоило только немного подпрыгнуть, подтянуться - и я буду внутри. Но что, если меня кто - нибудь найдет там? Нет, это не годится. С бьющимся сердцем я обошла на цыпочках вокруг дома, заглядывая во все окна нижнего этажа. Но все они были плотно закрыты и занавешаны. Только шторы с кухонного окна исчезли. Я подергала ручку двери парадного и заднего входа. Обе были закрыты на замок и сверху затянуты паутиной. Никто не входил через двери, калитка была заперта. Опасности не было, я могла делать, что хочу, но все же я не чувствовала себя уверенно. Сад мне вдруг показался пустынным.

С большой осторожностью, опасливо оглядываясь, я подтянулась и встала своими грязными туфлями на подоконник. Потом спрыгнула на пол, который напугал меня глухим треском. Я быстро поднялась и на цыпочках подошла к стеклянному шкафу, осторожно открыв его. Приятный запах старого душистого дерева повеял на меня, и я стояла, очарованная ракушками. Я протянула руку и взяла их, одну за другой, внимательно разглядывая. Это были редкие иноземные раковины и кораллы, но я этого не знала. Там была одна не особенно большая, которая при переворачивании меняла цвета: то она была серебряной со слабым отливом бирюзового цвета, то бледно- серой с зеленым отливом. Я с благоговением положила ее назад и на цыпочках направилась к двери, открыла ее и проскользнула в прихожую. Некоторое время я стояла, прислушиваясь, потом осмелев, осторожно пошла наверх по лестнице.

Я собиралась исследовать дом. Я заглянула в первую комнату и поразилась ее беспорядку. Сундук был открыт, а вещи разбросаны по полу или свисали с него. Ящики шкафа были выдвинуты, а их содержимое выброшено и перерыто. Только одна последняя спальня была в относительном порядке. Это была детская с маленькой и красивой мебелью. В углу стоял кукольный домик, а в кроватке - целый кукольный сад. Я с интересом осмотрела их. Жаннет не увлекалась куклами, а мне их не доставало. Как бы я хотела, чтобы она тоже любила с ними играться, тогда мы бы лучше ладили. Но этот глупый музей...

Внезапно меня охватило чувство стыдливости. Мой поступок показался мне очень неприличным, и я направилась к двери. Я вернулась в ту комнату с открытым окном и остановилась напротив шкафа с раковинами. Если бы мне удалось для музея найти такую раковину, как эта, с разными цветами, тогда Питер посчитал бы меня умнее других. Может быть, при долгих поисках на берегу я найду такую? Но мы уже несколько раз спускались на берег, и я ни разу не находила подобную этой.

Тут мне в голову пришла ужасная мысль. Я была такой несчастной и так хотела, чтобы мной восхищались. В шкафу было так много раковин... а что, если я возьму вот эту одну, а остальные немножко раздвину, никто ведь не узнает. И это не было бы кражей, потому что раковины свободно можно собирать на берегу. Да никто и не заметит этого, потому что дом пустой.

Минут, наверное, пять я стояла с раковиной в руке, стараясь убедить себя, что все это не имеет значения. Потом я опустила ее в карман, прошла к окну и выбралась в сад. Кругом было очень тихо; мягко падал серебряный дождь, и небо над холмами становилось шафрановым. Цветы закрыли свои лепестки, будто отворачивая свои головки от меня. Птицы перестали петь. В саду было грустно и сумрачно, и мне хотелось как можно скорее выбраться отсюда и бежать домой. Я забралась по лестнице наверх и прыгнула вниз прямо в мокрую траву. Поднявшись, я чуть не вскрикнула от испуга: передо мной стоял Эльвин пастушок и смотрел на меня с упреком.

- Что ты делаешь здесь, Элинор? - медленно спросил он, потому что больше привык говорить на валлийском наречии, чем на английском языке. - Это дом мистера Томаса, и он не разрешал тебе входить сюда.

Я страшно испугалась. Мне казалось, что круглые глаза Эльвина проникали в мой карман. Я крепко сжала раковину и повернула к нему свое пунцовое лицо.

- Я... мне разрешили, - запинаясь сказала я, - мне разрешили присматривать за садом, вот и все. Я даже не подхожу к дому, только сад... О, пожалуйста, Эльвин, никому не говори, мне разрешили!

Он уставился на меня. Он был тупым и глупым мальчишкой, медленно сображавшим, и, наверное, поверил бы мне, если бы я не выглядела такой испуганной. Он недоверчиво покачал головой и произнес:

- Мистер Томас велел мне присматривать за этим местом... И ты не должна ходить сюда, иначе я расскажу об этом миссис Овен. И здесь ты не первый раз, я видел тебя и раньше.

- Нет, нет, - закричала я от страха, - я больше никогда не приду сюда, Эльвин. Я приходила только в сад.

Я пробежала мимо него вниз по склону с бьющимся сердцем. По дороге я немного успокоилась. Эльвин был таким глупым, он, наверняка, все забудет, и я же сказала ему, что была только в саду. Там много раковин, и никто не заметит, что одной не достает. Некоторое время я не буду ходить в сад. Но я как-то не переживала об этом, потому что мой любимый сад, мое святилище тишины стало вдруг для меня чужим и пугающим.

Я остановилась. Мне надо было решить, что делать с раковиной. Нельзя показывать ее сегодня, потому что они знают, что я не была на берегу. Я подожду до понедельника; после школы незаметно уйду на берег, когда Жаннет будет занята своими подружками, а потом приду домой с полными карманами раковин, как дар для музея. Остальное будет просто и легко. Поэтому я притворилась радостной и довольно самоуверенно вошла в дом. Жаннет, умевшая улаживать ссоры, подбежала ко мне и попросила меня на следующий день пойти с нею и с Питером. Я отрицательно покачала головой и ответила, то у меня есть свои планы и, возможно, я пойду одна, что немного расстроило ее.

Но за ужином я была довольно молчалива, и миссис Овен раз-другой вопросительно посмотрела на мое бледное обеспокоенное лицо. Когда Питер вскочил со своего места и положил перед отцом открытую Библию, мне хотелось убежать. Библия начала интересовать меня, но сегодня я не желала ее слушать.

- Давайте вспомним, - сказал мистер Овен, - на чем мы вчера вечером остановились в 3-й главе книге Бытия.

-На том, как Адам и Ева сорвали запретный плод, - нетерпеливо сказала Жаннет, - и они спрятались от Бога. - - О да, - произнес мистер Овен и стал продолжать чтение своим красивым голосом, оживлявшим печальную историю мужчины и женщины, изгнанных из прекрасного сада, где они были так счастливы. Жизнь их наполнилась скорбью, лишениями и смертью. И все это было потому, что они проявили непослушание. Почему они были так счастливы в саду? Потому что Бог был с ними; но грех отделил их от Бога, и тогда у них ничего не осталось, кроме уныния. Мистер Овен объяснил это простыми словами, и дети сидели с серьезными лицами, внимательно слушая его. Но я смотрела в тарелку, погрузилась в свои мысли и почти не слушала. После молитвы я сказала, что у меня болит голова, и спросила разрешения пойти спать.

Миссис Овен вошла в спальню, когда я была уже в постели, померила мне температуру и дала аспирин. Она села возле меня и говорила со мной ласковым материнским голосом, как будто я была ее собственной дочерью. У меня появилось большое желание обнять ее за шею и все ей рассказать. Но если она узнает, что я воришка, она больше не будет меня любить, а, может, даже отошлет обратно. И потому я молча лежала и давала возможность ей говорить. А когда она поцеловала меня, пожелав спокойной ночи, я отвернулась, и она вышла огорченная и печальная.

А я лежала в темноте и не могла уснуть. И все думала о той истории из Библии. В полусонном состоянии мне казалось, что слова: "Господь Бог выслал его из сада" - написаны обо мне. Я знала, что если бы я даже украдкой прошла мимо Эльвина, сад бы уже никогда не был прекрасным, счастливым и полным мира из-за моего плохого поступка. Может быть. Бог ожидал меня среди весенних цветов, желая сделать меня счастливой как Адама и Еву? Но мой грех все испортил.

Я не смогу теперь увидеть, как из яиц вылупятся птенцы, и дрозд не будет больше делиться со мной своими секретами. Цветы на моей клумбе распустятся под апрельским солнцем и дождями, а я буду вне пределов сада.

Меня это так встревожило, что я уткнулась лицом в подушку и заплакала, но когда в спальню зашла Жаннет, я притворилась спящей.

На следующее утро светило солнце, и я чувствовала себя лучше. Все воскресенье я старалась быть очень хорошей и полезной, чтобы исправить то, что было вчера вечером. В понедельник утром я была готова раньше Жаннет и помогала маленьким. Люси подпрыгивала в своей кроватке в нетерпеливом ожидании когда ее будут одевать. Я ее осторожно подняла и поставила на пол. Мне легко удалось снять с нее ночную рубашку, но я никак не могла надеть на нее платьице. Она сжала кулачки и словно одеревенела, а когда я стала уговаривать ее, она легла плашмя на пол и задрыгала ножками, стараясь ударить меня. Чем больше я сердилась, тем больше она смеялась и болтала что-то свое, пока я не потеряла терпение и не шлепнула ее. Ее губы искривились, она открыла рот, чтобы зареветь, но тут же опять закрыла его, и выражение радости разлилось на ее полном личике. Она с усилием встала на ножки и поковыляла к двери, сияя сквозь слезы.

- Ане, Ане, Ане! - закричала она, бросаясь в руки Жаннет и прижимаясь к ней, будто никогда не желая ее отпустить.

- Ты не должна бить Люси, - с негодованием сказала Жаннет, без малейшего труда одевая ее, - она еще маленькая. К тому же, она может простудиться, если ты позволишь ей без одежды лежать на полу. Ты ведь ничего не знаешь как смотреть за маленькими, Элинор.

" Я действительно не знала, да и не хотела знать. Я сошла вниз к завтраку с ненавистью ко всем младенцам. Они такие неразумные и неуклюжие, нетерпимые и шумные, думала я, с отвращением глядя на Робина, который с наслаждением угощался мармеладом. Люси так тарабанила своей ложкой по своему высокому стулу, что мы почти не слышали друг друга. Я удивлялась, как миссис Овен переносила все это.

Наконец наступило время идти в школу, и я с радостью отправилась, предоставив их своим буйствованиям. Но и в школе мне совсем не повезло. Я была неспокойная и рассеянная и даже получила первый раз плохую оценку за невнимательность. Жаннет, пытаясь проявить свое сочувствие, так часто поворачивалась ко мне, что и сама получила плохую оценку. Я считала, что это было очень мило с ее стороны, и хотела было присоединиться к ней после школы и ехать вместе домой на велосипедах, но мне надо было выполнить свое дело. И сразу же по окончании занятий я ускользнула от шумной группы, всегда окружавшую Жаннет, и отправилась на берег.

Это было не очень хорошее место для раковин, но я все же собрала несколько самых простых и положила их в карман вместе с моим сокровищем. Потом я вынула свою раковину и подержала ее на солнце. Она выглядела бледно-лиловой, но когда я ее наклонила к морю, она стала зеленой. Я вновь подумала, что это самое прекрасное из того, что я когда- либо видела. Но я не хотела задерживаться и взбежала на пригорок, села на свой велосипед и поехала догонять Жаннет.

- Где ты была? - спросила Жаннет.

- Ходила на берег, - запыхавшись ответила я. - Я собрала несколько раковин для музея и нашла одну очень красивую. Никогда я еще такую не видела.

- Покажи, - сказала Жаннет, нажимая на тормоз.

Я отрицательно покачала головой и продолжала ехать, крикнув:

- Когда приедем домой, я покажу тебе и Питеру вместе.

Мы мчались вдоль главной дороги, довольно безрассудно пренебрегая правилами, потом свернули на узкую тропинку, ведущую к дому пастора. Вдоль тропинки росли изумрудного цвета лиственницы, и в воздухе приятно пахло первоцветом. Жаннет сморщила нос, как кролик, и начала радостно напевать что-то при мысли о доме. Я молча и с беспокойством ехала за ней. Питер был уже дома, потому что его школа была немного ближе. Он был поглощен работой - делал ящик для птичьих яиц, и только хмыкнул, когда мы вошли.

- Пойдем, Элинор, покажи нам! - нетерпеливо сказала Жаннет. - Питер, она говорит, что нашла особо редкую раковину на берегу. Покажи ее, Элинор.

- На этом берегу нет хороших раковин, - ответил Питер, едва взглянув на нас. - Надо пройти далеко-далеко вперед... Ого! Послушай, Элинор, неужели ты действительно нашла эту раковину на нашем берегу?

- Да, - вызывающе ответила я, - если ты мне не веришь, спроси Жаннет. Она знает, что я спускалась на берег после школы.

- Ладно, успокойся, - возразил Питер, взглянув на меня с некоторым удивлением. - Никто тебе не возражает, но это любопытная вещь. Ее, должно быть, волнами прибило с какого-то дальнего берега. Ее надо будет поместить в особое место в нашем музее. Прекрасный экспонат, Элинор.

Жаннет держала раковину в руках, поворачивая ее снова и снова к свету. Маленькие собрались вокруг нас, стоя на цыпочках, чтобы увидеть.

- Она похожа на раковины в шкафу у Филиппы, - с удивлением произнесла Жаннет. - Какая она красивая, сначала розовая, теперь синяя, а теперь лиловато-розовая. Надо показать папе.

Они ворвались в кабинет мистера Овен, где он писал письма, но я плелась сзади, очень обеспокоенная. До этого я часто слышала о Филиппе. Это была девочка из деревни. Она заболела полиомиелитом и всю зиму пролежала в больнице. Но я не знала, где она живет и когда возвратится.

Мистер Овен обратился ко мне поверх голов возбужденных детей:

- Ты нашла это на берегу, Элинор? - спросил он озадаченно. - Это удивительная находка. Или кто-то потерял ее, или же ее принесло из океана во время прилива и выбросило на берег. Очень любезно с твоей стороны отдать такое сокровище в музей.

- Да, я ужасно благодарен тебе, - поспешно сказал Питер, как бы боясь, что я передумаю. - Очень мило с твоей стороны... мы пойдем и посмотрим, где можно ее поместить. Это наш главный экспонат.

Они выскочили в дверь и побежали наверх. Миссис Овен улыбнулась мне, я слабо улыбнулась в ответ и вместо того, чтобы бежать за другими, я последовала за ней на кухню.

- Тетя, - спросила я, - а где живет Филиппа?

- В доме на холме, - ответила миссис Овен. - Мы надеемся, что она скоро вернется. Ее мама мне написала, что ей лучше.

Я повернулась и вышла в сад. Воллер подбежал ко мне и потерся доброй старой мордой о мои ноги, как будто чуя, что у меня горе. Я встала на колени на тропинке, обняла его за шею и уткнулась лицом в косматую шерсть, потому что ему было все равно, что я натворила. Я могла украсть, сказать неправду и многое другое сделать, но для Воллера я была просто несчастной маленькой девочкой, нуждавшейся в утешении. Он высунул язык и лизнул меня.

Закончились экзамены. И вот в одно прекрасное, но дождливое утро мы проснулись с мыслью, что сегодня первый день каникул. У всех было много планов - куда пойти и что сделать, но во время завтрака начался настоящий ливень, который нарушил все планы, и мы смирились с мыслью остаться дома на весь день.

Миссис Овен предложила старшим кое-какую работу, чтобы занять нас на некоторое время. Жаннет и я чистили серебряные ложки за кухонным столом. Питер возле нас чистил обувь. Мы болтали и придумывали разные планы. Миссис Овен вместе с Блодвен занимались стиркой и в то же время рассказывали нам забавные истории из своего детства, а малыши играли и кувыркались с Воллером. В одиннадцать часов работа была закончена, и мы собрались за столом и угощались горячим какао и бисквитом.

Потом Питер занялся большой физической картой данной местности. Он хотел повесить ее на задней стенке музея и прикрепить к ней табличку с наименованиями. Он расстелил карту на полу, но Люси во что бы то ни стало хотела пройтись по ней, и нам пришлось с каждой стороны караулить, чтобы не пропускать ее. А когда она направилась к открытой баночке с тушью, Питер поднял голову, оторвавшись от работы, и с недоумением произнес:

- Неужели никто из вас, девочек, не может справиться с Люси? Нет, мое сокровище, тебе нельзя!.. О, посмотрите-ка, к нам идет Бобби! - сказал он, посмотрев в окно.

- Интересно, что ему надо? Может, Воллер опять загрыз курицу?.. Быстро прячься!

Все, включая Воллера, столпились у окна, чтобы посмотреть на полицейского. К счастью, никто не обратил внимания на меня, потому что я вдруг побледнела. Мне стало холодно, и внутри я почувствовала какую-то странную тошноту. А что, если полицейский пришел не из-за Воллера? Что если они обнаружили что-то и пришли за мной? Что если Филиппа вернулась домой и заметила, что пропала раковина или Эльвин рассказал что-то? Тут я уже перестала предполагать, а просто выскользнула на кухню и через черный ход - на улицу. Что бы там ни было, мне лучше убираться.

- Куда ты бежишь без плаща, Элинор? - крикнула Блодвен мне вслед. Но я не обратила на нее внимания. Все страхи, таившиеся во мне в течение недели, опять ожили. Я побежала вверх по холму так быстро, как только могли нести меня мои дрожавшие ноги. Я не знала, куда бежать, но я держалась подальше от дома Филиппы. Тропинка вилась по пастбищу, и упитанные апрельские ягнята прыгали передо мной. Я забыла, что на этой высокой тропинке меня легко можно было видеть из окон кабинета мистера Овен.

Дождь перестал. Над холмами простиралось чистое бирюзовое небо, и куда бы я ни смотрела, везде холмы, долины и пастбища были усеяны овцами. Далеко на юге в солнечном свете блестели снежные вершины Сноудовской гряды. Я сознавала, что не могу добраться до тех высоких гор. Мне надо найти убежище где-то поближе, и я украдкой оглянулась. Направо был лес, куда нам не разрешали ходить, потому что это был заповедник фазанов. Но теперь мне было все равно. Если полиция гонится за мною, то не имеет значения, нарушаю я границу или нет. Я пролезла между прутьями ворот, закрытых на висячий замок, и пошла по тропинке. Я уже не могла бежать, мне не хватало дыхания. Хотя я была очень напугана, но все же не могла не заметить красоту леса. На гладких серых лиственницах пробивались крошечные листочки, похожие на бледно-зеленые перышки, а земля была усеяна анемонами и первоцветом. Листья колокольчиков пробивались через прошлогоднюю листву, и я даже увидела золотой глазок лютика.

Вдруг у самых моих ног послышался громкий шум крыльев, страшно напугавший меня. Это был красивый фазан. Тишина вокруг нарушилась различными слабыми звуками - далеким блеянием ягнят, воркованием диких голубей, жужжанием насекомых и нежным щебетанием птиц, вьющих гнезда. Склоненные ветки образовывали сверху свод, и было такое ощущение, будто я нахожусь в храме.

Я вышла на небольшую опушку, где штабелем лежали сложенные бревна, села на одно из них и стала думать, что делать. Если я пойду дальше, то опять выйду на дорогу, а этого мне не хотелось. Но что предпринять, я не знала; одно было ясно: мне нельзя возвращаться назад.

Назад, чтобы встретиться с полицейским и удивленными старшими детьми, которые никогда не говорили неправды? Нет, этого я не могла сделать. Они посчитают меня такой подлой и низкой. Интересно, что сделал бы со мной полицейский? Я не знала, отправляют ли детей в тюрьму, но была уверена, что с ними что-то делают... А что скажет моя мама? А миссис Муди?

Я долго просидела там. Обед, видимо, уже давно прошел, но я не ощущала голода. Я сидела так тихо, что даже белка спустилась на землю и стала играть передо мной, потом взобралась на дерево и стала прыгать с ветки на ветку. Маленький зайчик проскакал прямо по колокольчикам, птицы летали взад и вперед. Все были счастливы, радостны и беззаботны, кроме меня.

Тут я заметила нечто, что я никогда не забуду. Это был пучок дикого щавеля, росший рядом на прогнившей коре. Мне никогда не приходилось видеть таких свежих зеленых листиков. Я отломила кусочек коры, и весь пучок оказался у меня в руке, как крошечный сказочный сад.

.. .Вдруг тишину нарушил лай собаки и топот быстрых твердых шагов.

Полиция! Я застыла от ужаса. Может, они охотятся за мной с ищейками?! Я когда-то читала о них в журнале. Мне кажется, что я громко вскрикнула, когда собака выскочила и бросилась ко мне... Воллер! Воллер положил свои лапы мне на плечи и радостно лизал мое лицо, а за ним появился мистер Овен. Я облегченно вздохнула и заплакала.

Он сел на бревно рядом со мной, обнял меня и старался успокоить так, как будто я была его собственная дочь. Когда я наконец немного овладела собой, он мягко спросил: - Почему ты убежала, Элинор? Ты испугалась полицейского? Значит, он все знает, и меня действительно искали, и чем скорее я осознаю все, тем лучше. В присутствии Воллера, прижавшегося к моим ногам, и ощущая эту сильную, добрую, обнимавшую меня руку, я почувствовала, что, в конце концов, можно встретить последствия своего поступка и продолжать жить. В ответ я только кивнула и всхлипнула.

- Но почему ты испугалась, Элинор? - опять спросил мистер Овен. - Он только хотел задать тебе несколько вопросов. Я спрошу тебя вместо него, и завтра мы пойдем вместе и дадим ему ответы. Хорошо?

- Что он мне сделает? - прошептала я.

- Ничего, Элинор, - ответил он сердечно. - Я полагаю, ты ничего плохого не сделала. Видишь ли, в доме мистера Томаса была кража, а Эльвин говорит, что ты там играла. В полиции хотят спросить тебя, не видела ли ты кого- нибудь поблизости и не заметила ли ты, с какого времени окно стоит открытым. И еще, была ли ты в доме, потому что на подоконнике остались маленькие грязные отпечатки от детских ботинок.

Я сидела неподвижно, мысли мои кружились в голове. Была ли я единственной воровкой, или здесь еще кто-то был замешан? Кто открыл окно и копался в ящиках? Не я же! Или они думают, что это я сделала?

- Расскажи мне все, - попросил наконец мистер Овен.

Лес, казалось, замер, как будто все птицы и цветы затаили дыхание, чтобы выслушать мои ответы.

- Я не открывала окно, - выпалила я. - Правда, не открывала. Я только забралась вовнутрь, чтобы посмотреть на раковины... и я взяла одну... я думала, что здесь нет ничего плохого, потому что они свободно валяются на берегу и можно подбирать их даром... Они все говорили, что я такая бестолковая .. и никто не хотел быть со мной... Я всегда оставалась одна, позади... Я ничего не знаю о птицах и думала, что они полюбят меня, если я найду раковину, и поэтому я сказала, что нашла ее на берегу. Питер так обрадовался... а теперь они подумают, что я противная... Я ведь не знала, что она принадлежит Филиппе...

Все это я проговорила с трудом и несчастным видом. Теперь все раскрыто. Мне казалось, что все пропало, и я не могла себе представить, что теперь случится, но как ни странно, на сердце у меня стало легче.

- Пожалуйста, пожалуйста, мистер Овен, не заставляйте меня идти в полицию, - прошептала я - Пусть приедет мама и заберет меня домой. Я была такая несчастная, а теперь будет намного хуже.

Я робко, умоляюще взглянула на него. Он выглядел довольно печальным.

- Не надо так бояться, Элинор, - мягко сказал он. - Полиция пришла разузнать не о раковине. Она не знает об этом, да ей и не надо знать. Там было большое ограбление утром - унесли одеяла, занавеси, серебро и многое другое. Но тебя это не касается. Они только думали, что ты могла видеть кого-то поблизости и можешь объяснить откуда эти маленькие следы. Тут нет ничего страшного. А о раковине знаем только мы с тобой.

- Там был мужчина, - пробормотала я. - Однажды ранним утром он заглядывал в окно.

- Ну, тогда ты можешь много помочь полиции, - ободряюще сказал мистер Овен. - Питер тебе очень позавидует, что ты видела настоящего взломщика. Завтра мы пойдем в полицию, и ты расскажешь им, как выглядел тот мужчина. Вот и все. А теперь забудем об этом, и поговорим о раковине. Ты взяла ее, потому что хотела удивить детей этой находкой для музея и сказала, что нашла ее на берегу?

- Да, - прошептала я.

После короткого молчания он спросил:

- Ты чувствовала себя счастливой? Я покачала головой и сказала:

- Я боялась, что это обнаружится.

- Это не единственная причина, почему ты была несчастна, - произнес мистер Овен. - А еще потому, что ты украла ее и сказала неправду. Грех всегда делает нас несчастными. Разве ты не помнишь историю про Адама и Еву?

- Да, - довольно рассеянно ответила я, - они были в прекрасном саду. Но я ходила туда, чтобы ухаживать за ним. Сначала я не имела в мыслях сделать что-нибудь плохое... Там были подснежники, и было так тихо и прекрасно, пели птицы... Я даже не срывала цветы.

- Мистер Томас, наверняка, не возражал бы, чтобы ты играла у него в саду. Ты любила быть там, и была счастлива, пока не взяла раковину. Так же были счастливы и Адам с Евой, пока не проявили непослушание. А как ты думаешь, почему они стали так несчастны после этого?

- Ну, они испугались, - ответила я.

- Да, они испугались, - согласился мистер Овен. - Но намного хуже было то, что грех разъединил их с Богом, точно так же, как облако закрывает от нас солнце. Солнце все еще там, но мы не можем радоваться ему. Облако скрыло его и стало холодно и темно. Есть только одно место в мире, где можно найти настоящее счастье, это то, что Библия называет "полнотой радостей".

При этих словах я подскочила и внимательно взглянула на него.

- Я знаю этот текст, - прошептала я. - Жаннет научила меня... "На небе полнота радости". Мистер Овен засмеялся.

- Жаннет тебя неправильно научила, - сказал он. - Он говорит нам нечто намного лучшее. Послушай: "Ты укажешь мне путь жизни; полнота радостей пред лицем Твоим". Это значит, что на всяком месте на земле, здесь в этом лесу или в доме, если ты идешь путем Божьим, ты можешь быть совершенно счастливой. Разделить тебя с Богом может единственное - грех. Стоит только узнать, как можно избавиться от греха - и ты узнаешь тайну полноты радостей.

Я сидела не шевелясь, потому что чувствовала, что я на грани великого открытия. На несколько минут я даже забыла о своем горе.

- Как? - едва выдохнула я.

- Это долгая-долгая история, Элинор, - сказал мистер Овен, - и самая прекрасная история в мире. Именно для того, чтобы избавить нас от греха, Иисус и пришел на землю, как человек. Когда Он висел на кресте, Он взял этот грех, который был между нами и Богом, и понес наказание за него вместо нас. В Библии сказано: "Он взял грехи наши и пригвоздил ко кресту". Если между двумя людьми стоит какая-то преграда и приходит человек и убирает, что остается?

- Ничего, - ответила я.

- Да, ничего, - повторил мистер Овен. - Для каждого, кто хочет прийти к Богу, путь теперь открыт, потому что Иисус Христос умер за грехи. Ни что больше не стоит между Богом и человеком. Можно прямо прийти сейчас к Нему и обрести полноту радостей.

Мой взгляд был прикован к его лицу. "Что это означает? Что надо сделать дальше?" Но я не могла это выразить, я только удивилась. Воллер положил свою голову мне на колени, и я молча ласкала его шелковистые уши. В лесу царила полная тишина. Мистер Овен вынул свой Новый Завет из кармана, открыл его и спросил:

- Хочешь узнать, как можно избавиться от греха прямо сейчас? Вот здесь в 1-м послании Иоанна написано об этом.

Я засопела и кивнула головой. Я очень хотела узнать, но я еще ничего не могла сказать.

Он читал громко и внятно. Я наклонилась к нему и тоже читала... Позже я очень полюбила эти стихи, написанные старым человеком, чьи глаза воочию видели Спасителя, висящим на кресте. "И сие пишу вам, чтобы радость ваша была совершенна... Если же ходим во свете, подобно как Он во свете, то имеем общение друг с другом, и Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха. Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи (наши) и очистит нас от всякой неправды".

- Что значит "исповедаем грехи наши", - спросил мистер Овен.

-Сказать, что я это сделала, - робко ответила я.

- Да, правильно, - подтвердил он, - сказать Богу о грехах, какие ты помнишь, и просить, чтобы Он принял во внимание и те, которые ты не можешь вспомнить. А потом поверить, что Он возложил их все на Иисуса, и Сам Христос Своею смертью уплатил за них. И когда между тобою и Богом не будет больше никаких преград, ты можешь свободно обращаться к Богу и всецело посвятить Ему свою жизнь.

Несколько минут он дал мне на размышление, затем предложил:

- Прочитай-ка сама, что здесь написано. Я медленно прочитала:

- А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими.

- Понимаешь ли ты это? - спросил он. - Я поясню тебе: всякий, принявший Иисуса в свое сердце и твердо верующий в Него, может быть чадом Божьим. Хочешь ли ты этого тоже?

Я быстро кивнула. Ничего лучшего я не могла себе представить.

- Тогда скажи Ему это прямо сейчас. Скажи Ему все, что ты сделала, и что ты веришь, что Иисус умер за твои грехи. Попроси прощения и потом поблагодари Его за то, что Он очистил тебя и ведет к свету.

- Я не знаю, что сказать, - прошептала я.

- Тогда я помолюсь, а ты можешь повторять вместе со мной.

Мы закрыли глаза, и он громко помолился: "О дорогой Господь, я хочу сказать Тебе, что я украла раковину и обманула, и обо всем другом, что делало меня несчастной и чего я боялась. Я прихожу к Тебе, потому что Иисус умер за мои грехи, и Ты обещал простить. Пожалуйста, сделай меня белее снега и сделай меня Своим дитем. Войди в мое сердце и сделай меня смелой и правдивой, чтобы я могла поправить то, что я сделала. Ради Иисуса прошу Тебя. Аминь".

Я открыла глаза и оглянулась, почти ожидая увидеть того, которому я молилась. Весь лес был освещен светом заходящего солнца. ...Мы встали и пошли домой, держась за руки, а Воллер шествовал впереди. Когда мы дошли до белых ворот, я увидела как каждая горная вершина вдали сияла в лучах заходящего солнца, а облака висели над ними, как светлые знамена.

"Хождение во свете, - подумала я, - вот на что это похоже - все золотое, ничего не скрыто". - И внезапно я почувствовала себя смелой, сильной и радостной. Но это ощущение прошло, когда внизу показался дом пастора, и Питер и Жаннет, ожидающие нашего возвращения. Я вспомнила, что мой новый Господин велит мне делать.

Мистер Овен взглянул на меня:

- Боишься?

Я молча кивнула.

- Ты знаешь, что надо сделать, чтобы все привести в порядок?

Я снова кивнула. Он слегка улыбнулся и крепко сжал мою руку.

- Давай мы скажем об этом вместе после чая, - успокаивающе сказал он. - Когда все откроется и со всем будет покончено, ты почувствуешь большое облегчение и будешь счастлива. Тогда ты можешь начать все сначала. Не бойся, все будет не так плохо, как ты думаешь. Питер и Жаннет тоже должны многое уладить, насколько я знаю.

День угасал. Когда мы проходили мимо моего сада, наступили сумерки.

По горному хребту шел пастух со своим стадом. В руках он нес ягненка. Интересно, почему? Может, он устал или хромает и не успевает за другими? Все равно он будет дома, в безопасности, куда понесут его сильные и добрые руки пастуха. Тут мои мысли перемешались, и меня объял сильный страх.

Когда я вошла, дети посмотрели на меня с любопытством, но вопросов не задавали, потому что мистер Овен, видимо, раньше еще предупредил их об этом. Ужин прошел бы в неловком молчании, если бы мистер Овен не объявил во всеуслышание, что я определенно видела настоящего взломщика, который ограбил дом Филиппы, и, к своему удивлению, я оказалась в центре внимания, героиней дня. Все хотели знать, как он выглядел, а Питер стал придумывать сложные планы, как самим поймать его. И после молитвы мы продолжали говорить об этом, и все удивились, когда мистер Овен позвал Питера, Жаннет и меня в свой кабинет.

Он сел в кресло, Питер и Жаннет поспешили занять места и сели один на подлокотнике кресла, а другой на коврике у его ног. Он растолкал их немножко и освободил место для меня, так как я испуганно стояла в дверях. И когда я тоже уселась на коврике, прислонившись к его коленям, он спокойно сказал:

- Элинор хочет вам что-то сказать. Выхода не было. Опустив голову, я с трудом поведала свою печальную историю.

- Та раковина... я не нашла ее... это раковина Филиппы... я хотела что-то для музея... это была неправда... - и прижавшись пылающим лицом к коленям мистера Овена, я горько расплакалась.

- Минуточку, Элинор, - сказал мистер Овен, - ты еще не все сказала. Почему ты рассказываешь нам об этом и стараешься привести все в должный порядок?

- Потому что, - всхлипывала я, - я в лесу попросила Бога простить меня и теперь хочу начать все сначала.

- Хорошо, - сказал мистер Овен. - Ты послушалась Господа Иисуса, которому ты отдалась сегодня днем, и тебе не надо быть больше несчастной. Мы не собираемся тебя наказывать, потому что ты раскаиваешься в этом. Ты можешь идти сейчас и начинать все сначала, но...

Его голос внезапно изменился и стал довольно строгим.

- Я хочу, чтобы вы, Питер и Жаннет, остались. Я хочу сказать вам, почему Элинор взяла ту раковину.

Я выскользнула за дверь, не смея поднять глаз. К моему облегчению, малыши ушли спать, а миссис Овен сидела у камина и штопала. Она улыбнулась мне, и я подсела к ней, слишком измученная, чтобы говорить, но очень желая быть в ее добром материнском присутствии. Мистер Овен, возможно, уже рассказал ей обо всем, потому что она ни о чем не спрашивала, а начала говорить о тех развлечениях, какие ждут нас на празднике Пасхи. Я бы охотно осталась с ней, но мне не хотелось встретиться с Питером и Жаннет, когда они выйдут из кабинета. Я представляла явное презрение в честных голубых глазах Питера и выражение жалости и антипатии на лице Жаннет. Поэтому через несколько минут я ушла спать, и миссис Овен немного спустя тоже поднялась наверх, поправила мое одеяло и поцеловала меня, пожелав спокойной ночи.

Мне казалось, что прошло много времени, прежде чем Жаннет осторожно вошла в комнату и стала раздеваться, не включая света. Я сжалась под одеялом, притворяясь спящей, но мне кажется, она заметила, что я притворяюсь, потому что она вдруг опустилась у моей кровати.

- Элинор, - прошептала она, - не спи! Послушай, Питер и я ужасно сожалеем, честное слово, сожалеем.

- Почему? - спросила я с удивлением, высунувшись из-под одеяла.

Этого я совсем не ожидала.

- Потому что папа сказал нам, что и наша вина была в том, что ты взяла раковину, - сказала Жаннет. - Он сказал, что это произошло потому, что мы были эгоистами и занимались только друг другом и не хотели уделять тебе внимания. Он прочитал нам печальный случай из Библии, и я сильно плакала. Я думаю, что Питер тоже немного плакал.

- Какой печальный случай? - спросила я, сильно заинтересованная.

- О некоторых людях, которые были злыми и жадными, и Иисус сказал им: "Я был голоден, и вы не накормили Меня, был странником, и вы не приняли Меня". И когда они сказали, что никогда не видели Христа, Он сказал: "Так как вы не сделали этого меньшим, то не сделали Мне". Я тебе завтра покажу это место. Оно написано в Евангелии от Матфея в 25-й главе. Папа сказал, что это мы были такими, а ты как странник, но на самом деле это был Иисус.

Ее голос сорвался, она была готова заплакать. Я пододвинулась к ней:

- Неправда, - прошептала я. - Ты часто старалась, но я была такая сердитая и иногда не хотела дружить с вами. И я знаю, что ужасно нехорошо было с моей стороны взять ту раковину и сказать, что я нашла ее на берегу. Не могу понять, как я могла так сделать... Я только думала... я хотела, чтобы вы полюбили меня.

- Но мы же любим тебя, - воскликнула Жаннет, поднимая свое разгоряченное лицо, - и мы считаем, что ты проявила великое мужество, что во всем призналась. И мы теперь непременно будем друзьями и будем всегда делиться с тобой. Да, непременно!

- Я постараюсь больше не сердиться, - прошептала я, - потому что, видишь ли, то, что случилось сегодня... Я думаю, что теперь буду лучше.

- Я знаю, - горячо заговорила Жаннет. - Я так рада, что это случилось, потому что я и Питер тоже принадлежим Иисусу, и много раз мы хотели сказать тебе об этом, но думали, что ты посчитаешь нас глупыми. Папа говорит, что это и не принесло бы пользы, потому что мы были такими эгоистами, но теперь мы все будем христианами, и это будет так прекрасно!

- Можно с тобой читать Библию по утрам? - с волнением спросила я. - Там так много написано, и я не понимаю в ней столько как ты, а ты могла бы мне помочь.

- О, это будет великолепно! - воскликнула Жаннет.

Настроение ее все больше поднималось. Мы сдвинули обе кровати и лежали, разговаривая до тех пор, пока у нее не сомкнулись глаза, и она уснула, не досказав последних слов. Но я лежала, совсем не желая спать, и вспоминала этот странный, бурный, наполненный страхом удивительный день. Теперь я лежу в мире со всеми, спокойная и прощенная, а рядом лежит добрая, беззаботная, нетерпеливая Жаннет. И мы с ней друзья, наконец! В этот момент я вспомнила пастуха, идущего по гребню горы с ягненком на руках, и улыбнулась. Я, как тот ягненок, не в состоянии была идти дальше, но пришел Иисус, поднял меня и понес. Он был со мной все время и останется со мной навсегда. Он, который дает утешение, мир и полноту радостей.

И действительно, жизнь началась заново. Никогда не забуду того чувства, с которым я проснулась на следующее утро. Я знала, что навсегда оставила свой тайный нечистый поступок, и больше я не хотела одиноко ходить в страхе и впотьмах. Я принадлежу Иисусу, и Он покажет мне путь жизни, и я познаю всю полноту радости, если буду следовать за Ним. Так мне накануне сказал мистер Овен. А сейчас, казалось, сами птицы повторили это, сидя на цветущих розовых яблонях и буковых пушистых деревьях. Никогда прежде небо не казалось мне таким голубым, а лютики такими золотистыми. Я далеко высунулась из окна прямо в ночной рубашке и вдыхала свежесть рассвета. Мне очень хотелось разбудить Жаннет. Но она крепко спала, поэтому я опять забралась в постель и с радостным, легким ощущением тоже погрузилась в сон.

Но мне еще предстояло встретиться с Питером. Я заметила, что он тоже сожалеет, хотя и ничего не говорил о том. Весь день он пытался доказать мне, что хочет все со мной разделять. Кроме того, он все еще был ужасно возбужден по поводу грабителя, и когда после обеда мне действительно предстояло идти в полицейский участок и описать того человека, его зависть и восхищение не имели границ. Он все еще был уверен, что мы сами можем найти и поймать его. Он заставлял меня прятаться за кустами и наблюдать за прохожими или красться позади ничего не подозревавших честных фермерских работников. Мне льстило то, что я такая важная персона, но скоро мне это надоело и утомило, поэтому я обрадовалась, когда он оставил это пустое занятие.

Моей большой радостью во время тех каникул было утреннее чтение Библии, когда мы вместе с Жаннет выбирали и выписывали стих, который становился как бы частью нашего дня. Жаннет так привыкла перед завтраком проводить пятнадцать тихих минут, что она ни за что бы не пожертвовала ими. И я скоро уяснила, что для близкого хождения с Иисусом и вкушения полноты радостей необходимо каждое утро входить в Его присутствие и прислушиваться к Его голосу, говорящему через Библию.

В первое воскресенье после того незабываемого дня мистер Овен позвал меня в свой кабинет и вручил небольшой пакет. С волнующим любопытством я развернула его и увидела прекрасную небесноголубого цвета Библию в кожаном переплете с позолоченными краями страниц и с картинками. Я ничего не могла сказать от радости. Открыв ее, я нашла на первой странице свое имя и свой стих:

"Элинор Нельсон. "Ты укажешь мне путь жизни; полнота радостей пред лицем Твоим".

Я полюбила свою Библию больше всего другого, хотя я еще мало что понимала в ней. Мистер Овен дал нам книжку, в которой на каждый день был дан отрывок из Библии с объяснением, а Жаннет всегда была готова добавить свои объяснения. Не знаю, насколько они были правильны, но они нас полностью удовлетворяли, и мне кажется, что она получала такое же удовольствие от чтения, как и я.

Мы не всегда оставались утром в спальне. Иногда мы выбегали в сад, садились под яблоней, с которой розовые лепестки падали на наши головы. Мы открывали Библии и читали очередные стихи. Иногда мы взбирались вверх на луга, где в углублениях росли весенние цветы, высотою до моих колен.

В воскресенье на Пасху мы проснулись очень рано. Мир был наполнен светом, пением и красками. Мы взяли наши Библии и, не говоря друг другу ни слова, потому что обе знали, куда нас влекло, побежали по серебристой траве в рощицу, усеянную голубыми колокольчиками.

Эта рощица была хорошо знакома Питеру и Жаннет, но я еще ни разу не заходила в глубь ее. Для меня она была покрыта многими тайнами. Ветви лиственниц низко наклонились над тропой, задевая нас изумрудными кисточками, а сережки орешника качались вверх и вниз, осыпая нас пыльцой. У нас не было определенной цели прогулки, и мы оставили главную дорожку и направились прямо в глубь рощи. Вокруг нас простирались ковры голубых колокольчиков, и воздух был насыщен их ароматами.

- Я не помню, чтобы я была здесь раньше, - сказала Жаннет, останавливаясь и с удивлением оглядываясь. - Мне кажется, что сюда вообще никто не приходил. Посмотри, деревья все сплетены жимолостью и дальше путь закрыт, и... о, посмотри! Прогалина и лютики! Иди сюда, скорее, Элинор. Посмотри!

Я последовала за ней, с трудом пробираясь через заросли, и когда добралась туда, Жаннет уже молча и благоговейно стояла посреди лужайки, как некая маленькая почитательница солнца. Я тоже стояла очень тихо и неподвижно, глядя на то, что представилось моим глазам. Вокруг нас, как колонна, стояли тонкие, стройные буки, а на фоне голубого неба выделялся их ажурный рисунок из сплетшихся ветвей и листьев. Между ними склонили свои головы молоденькие лиственницы, а в самом центре на влажной земле были россыпи ярких лютиков, широко раскрытых и заполненных до краев солнечным светом. А на буковых ветках, подобно хористам на своих местах, птицы выводили свои трели. По сравнению с глубокой тишиной леса их пение звучало оглушающе.

- Знаешь что, - воскликнула Жаннет, поворачиваясь ко мне, - сейчас ведь Пасхальное утро! А это наша церковь! Мы пройдем по лютиковому проходу к алтарю и посмотрим, что там происходит.

Алтарем был пенек орехового дерева, а от него поднимался росток, и он словно протягивал их к небу, свои цветы - свечи. Чуть левее стояло вишневое дерево в полном цвету, и белые лепестки бесшумно падали на мшистую землю.

- Это самая настоящая церковь, - прошептала Жаннет, садясь у алтаря, - есть и хор, и свечи, а вишневое дерево - проповедник, потому что оно такое белое. Давай почитаем здесь, Элинор, почитаем то место, которое как-то папа читал о белых одеждах. Это где-то в Откровении.

Мы стали усердно листать в наших Библиях. Жаннет нашла его довольно скоро и торжественно прочитала эти стихи. Я не понимала их значения, но мне понравилось, как они звучат: "Впрочем у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны. Побеждающий облечется в белые одежды".

- Но что это значит? - настойчиво прервала я ее. - Что такое Сардис?

- Это был очень злой город, - сказала Жаннет, сдвигая брови. -Все жители творили ужасные и грязные дела, кроме совсем немногих. И Иисус сказал, что эти немногие будут ходить с Ним... Я думаю, что надо быть очень чистым и белым, чтобы ходить с Иисусом.

- Как ты представляешь себе "ужасные и грязные"? - спросила я. - Что они делали?

Жаннет некоторое время молча смотрела на ослепительную чистоту вишневого цвета.

Наконец она заговорила медленно, как бы размышляя вслух:

- Я думаю, что это, должно быть, как у нас иногда в школе... Когда девочки собираются вместе на площадке, шепчутся, хихикают и рассказывают нечистые истории. Иногда я тоже иду и слушаю просто для того, чтобы не отличаться от них. И знаешь, маму бы парализовало, если бы она услышала кое-что из разговоров Элин и Гвин. Они говорят, что видят это в кино, но я думаю, что добрую половину они выдумывают... А Питер говорит, что мальчики еще хуже девочек.

Я сидела пристыженная, уставясь на лютики, потому что я сама часто горела желанием послушать те разговоры, хотя обычно меня выталкивали из того круга.

- Я думаю, что хранить свои одежды чистыми, значит отказываться слушать эти разговоры и уходить, когда они начинаются, - сказала Жаннет твердо. - Я так один раз поступила, а они засмеялись и назвали меня святошей, и после этого у меня больше не хватало смелости уходить. Но с этого дня, Элинор, давай покажем им, что нам это не нравится. В действительности это многим девочкам не нравится, и если мы начнем, они будут подражать нам. Во всяком случае, нас будет уже двое. Давай запишем этот текст на сегодня: "Они будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны".

Мы низко наклонились над нашими блокнотиками и аккуратно записали эти слова. Через сплетенную листву на наши волосы падал солнечный свет. Потом мы поднялись, чтобы идти домой, с грустью сознавая, что сладостные минуты этого прекрасного утра никогда больше к нам не вернутся. И никогда мы, наверное, не сможем больше получить такого чудного благословения, как в это золотое пасхальное утро. И птичьи голоса, наверное, никогда более не будут вместе так звучать: звонкое пение дроздов, смешанное с воркованием кольчатых голубей, откуда-то несущееся пение лугового чижика, а затем внезапно насмешливый крик кукушки.

- Я первая услышала! - воскликнула Жаннет, прервав наши мечтания. - Она рано подает голос. Пойдем скорее, мне надо помочь маме!

Она побежала так быстро, что только пятки засверкали; пробежала лесок, перелезла через забор и помчалась по открытым лугам. Я следовала за ней, почти не отставая, потому что теперь стала гораздо лучше бегать, чем раньше. Солнце уже довольно высоко поднялось, маргаритки и лютики на лугах раскрыли свои лепестки и повернулись к солнцу. Казалось почти невероятным, что в таком чудесном, сияющем мире может быть что-то нечистое и грязное.

Мы прибежали домой как раз тогда, когда семья была в обычной суете, собираясь на воскресное богослужение. У Франчески на праздничном платье оторвались три пуговицы, и она громко доказывала, что оно ей уже мало. Джонни, увлекавшийся ремеслом, появился с плоскогубцами и кусочком проволочки, взятых из своего инструментального ящика, и предлагал скрепить ей платье, гарантируя прочность. Блодвен, пытавшаяся на непокорные ножки Люси натянуть носки, добродушно рассмеялась и заметила, что если живешь в этой семье, то нет никакой надобности ходить в кино для развлечения. По случаю праздника Робину тоже разрешили пойти в церковь. Он сидел под столом, спокойно одевая на Джамбо выходное платье. В общей суматохе сборов и в старании, чтобы Воллер не увязался за ними, Робин надеялся, что у него будет благоприятная возможность пронести Джамбо на богослужение. Во всяком случае, не мешает попытаться.

Завтрак прошел в радостном возбуждении, потому что "пасхальный заяц" по всему саду запрятал крашенные яйца: одно под бледно-желтыми нарциссами, другое глубоко под незабудками, третье в терновом кусте в оставленном гнезде дрозда. Понадобилось много времени, чтобы разыскать их все, и когда мы вошли в дом, наши праздничные туфли были мокрыми от росы, а волосы растрепаны. Между тем "пасхальный заяц" готовился в своем кабинете к проповеди.

Наконец завтрак был окончен, и мы были готовы к обычному напоминанию мамы:

- Все взяли свои сборники? У всех есть носовые платки?

Последняя борьба с Воллером, и мы вышли, прыгая по лугам и подбрасывая в воздух наши шляпки.

Миссис Овен осталась дома с Люси, а Блодвен не могла нас удержать.

Церковь была переполнена. Вокруг кафедры и перед хором - масса цветов: огромные бледно-желтые нарциссы, ветки белого вишневого цвета, тюльпаны. Когда хор и церковь встали для пения, в высоком зале торжественно прозвучало: "Иисус Христос воскрес! Аллилуйя!"

Я окинула взглядом стоящих вдоль нашего ряда. Блодвен далеко назад откинула голову и самозабвенно выводила высокие ноты в конце каждой строчки. Она, казалось, никого не замечала вокруг и уж, конечно, не заметила Джамбо, завернутого в носовой платок и хоботом отбивающего такт.

Потом мистер Овен прочитал историю о воскресении Христа, как ангелы Господни сошли с неба и открыли гроб. Они были в таком белом одеянии, как снег, и я представила себе Господа Иисуса, вышедшим в таких же сверкающих белых одеждах, какие были у ангелов. И чтобы ходить с Ним по жизненному пути, вкушать полноту родостей, тоже нужно быть очень чистым и незапятнанным. Жаннет была права: ничто нечистое и преданное мерзости не может пребывать рядом с таким сиянием.

Мы поднялись для пения второго гимна. Питер пел сольную партию, и его чистый звонкий голос, казалось, летел прямо в небеса.

Иисус жив! За нас Он умер! Только живому Иисусу Чистые сердцем должны поклониться. Воздайте хвалу нашему Спасителю, Аллилуйя!

В этот момент мистер Овен взглянул на Робина, который, заметив, что на него наконец-то обратили внимание, вскочил со своего места, прежде чем Блодвен смогла ему в этом помешать, и, высоко подняв Джамбо, стал покачивать его над головами людей, радостно приветствуя своего отца.

На следующее утро две замечательные новости вытеснили все остальное на задний план: возвращалась домой Филиппа, и кролики Питера принесли маленьких крольчат.

Утренняя почта прибыла во время завтрака, и с ней пришло письмо от миссис Томас, мамы Филиппы, сообщавшей об их приезде в среду. Она также просила миссис Овен найти какую-нибудь женщину из деревни, чтобы она приготовила дом к приезду. Эта новость вызвала массу разговоров и большое волнение у детей, потому что Филиппа была их другом и до болезни проводила все свое время с ними.

Я тоже знала все о Филиппе. Она жила в доме, который стоял в моем саду, и год тому назад тяжело заболела полиомиелитом. Хотя ей стало намного лучше, но ноги все же остались частично парализованными. Ее отец служил в морском флоте и редко бывал дома. Сейчас Филиппа находилась в специальной больнице, где ее опять учили ходить, а ее мать снимала комнату поблизости от больницы. - Филиппа может ходить? - нетерпеливо спросила Жаннет.

- Немного, с помощью костылей, - с грустью ответила миссис Овен, - но постепенно она, возможно, вылечится совсем. Бедняжка! Нам надо сделать все возможное, чтобы хорошо встретить ее и показать ей, что вы желаете и дальше дружить с ней.

У всех лица просветлели, все загорелись нетерпением видеть ее, все, кроме меня, потому что я чувствовала себя неловко. Джонни и Франческа готовились заполнить ее комнату цветами, Жаннет сказала, что собирается приготовить какие-то конфеты. Питер, хорошо умевший плотничать, хотел сделать ей низенький прикроватный столик, если отец найдет необходимые доски. Мистер Овен похвалил его за эту мысль, и оба они вышли, чтобы найти необходимый материал. Робин молчал и сидел в глубокой задумчивости с покрасневшим лицом. Когда дети разошлись, и комната опустела, он потянул мать за передник и посмотрел на нее блестящими от слез глазами.

- Та девочка, - прошептал он, - у которой нет ножек... я дам ей поиграть с Джамбо.

- Правда, милый? - сказала миссис Овен, наклоняясь к нему и понимая величину этой жертвы. - Тогда мы вместе отнесем его и положим на кровать Филиппы перед тем, как она приедет. Она очень-очень обрадуется.

- Не насовсем, - прошептал Робин волнуясь, - только... только до вечера пока я пойду спать.

- Да, пока ты пойдешь спать, - согласилась миссис Овен. - Я думаю, что Джамбо будет скучать, если он проведет ночь без тебя...

В этот момент Питер ворвался в комнату, задыхаясь от возбуждения, и за ним Жаннет.

- В чем дело, Питер, что случилось?

- Кролики, мама! - закричал он. - У них родились маленькие! Крольчиха выдергала весь пух с живота и устроила гнездо в задней части клетки. Пойдем, посмотришь! Нет, вам нельзя, Элинор и Робин, надо по одному за раз. Самец съест их, если слишком много людей будут их разглядывать.

- Надо забрать самца от них и поместить его отдельно, Питер, - сказал мистер Овен, входя в комнату. - Самцы часто убивают маленьких, если их оставляют в клетке. Пусть мама и Элинор осторожно заглянут, а потом дай крольчихе хорошую пищу и наруби одуванчиков, и пусть она спокойно отдыхает.

Я ухватилась за руку миссис Овен и на цыпочках направилась к клетке. Робин прятался позади нас. Питер очень осторожно приоткрыл дверь, и через щелку мы увидели массу мягкого белого пуха, как будто кто-то сдул сотни одуванчиков. Посреди него копошились крохотные розовые крольчата.

- Сколько их? - шепотом спросила я.

- Не знаю, - тихо ответил Питер. - Они как будто бы склеены между собой, я не хочу их пока считать и трогать. Мы оставим их в покое на день-два, пока крольчиха привыкнет к ним. Папа, можно мне вместо прикроватного столика сделать новую клетку для кроликов? Я тогда подарю Филиппе двух маленьких крольчат. Она поставила бы клетку около кровати, и крольчата были бы хорошим развлечением для нее.

- Не знаю, как миссис Томас отнесется к запаху, - ответил мистер Овен. - Во всяком случае, можно выставить клетку за окно; я думаю, что ей спальню сделают на нижнем этаже. Это хорошая мысль, Питер, берись за дело.

Мистер Овен вернулся в кабинет, я побежала за ним и приоткрыла дверь. К моему удивлению и облегчению он, кажется, догадался о моих мыслях.

- Войди, Элинор, - сказал он. Я вошла и прильнула к его плечу.

- Ты думаешь, куда девалась та раковина, да? Я взял ее из музея в тот же вечер и положил ее к себе в стол. Хочешь пойти сегодня с мамой в тот дом и положить ее на место? И еще об одном я подумал: ты хорошо начала трудиться в саду. До приезда Филиппы остается два дня, и ты можешь многое сделать. Как насчет того, чтобы закончить ту клумбу, которую ты начала, и почистить сад от травы?

Я была в восторге; как-то так получилось, что со дня моего большого открытия я больше не хотела ходить в сад. Он казался мне недоступным, страшным местом. И все же мне недоставало его; мне было интересно, что делают мои семена и вылупились ли птенцы из тех яичек. Теперь я свободно могла вернуться туда. Конечно, это было всего на два дня, но хоть настолько, чем вообще никогда.

Я была уже готова идти, когда вошла миссис Овен. Мы вместе пошли в дом Филиппы, чтобы открыть дверь для женщины, которая должна была сделать уборку внутри. В одной руке я сжимала раковину, в другой лопатку. Миссис Овен не задавала никаких вопросов, когда я проскользнула через парадную дверь и направилась в комнату. Я даже не заглядывала в сад, пока не выполнила своего дела. Но когда раковина была благополучно возвращена на место, я выбежала в мое маленькое королевство и осмотрела его с одного конца до другого.

Я была поражена тем, что сделало апрельское солнце и дождь. Маленькие растения на клумбе были почти задушены одуванчиками. Наклонившись, я смогла разглядеть их открывающиеся почки. Тюльпаны поднимали свои пылающие чашечки, а незабудки захватили края клумбы. Бродя по саду, я учуяла приятный запах среди высокой травы, и стала искать до тех пор, пока не нашла пучки ландышей, которым так не хватало света. А после всего я на цыпочках прокралась к сиреневому кусту, на котором почки были готовы распуститься, и заглянула в мое гнездо. Оттуда послышался шорох и писк, и пять клювиков широко открылись. Я тихонько рассмеялась и закрыла завесу из листвы.

- Они подумали, что я их мама и принесла червячка, - прошептала я себе. - Интересно, куда она улетела?

Птица пролетела мимо меня, когда я, стоя на коленях, выпалывала сорняки. Мы обе усердно трудились весь этот день, и следующий тоже. Я полностью очистила свою клумбу и освободила от сорняков небольшие полянки с маками и незабудками, а также выполола траву вокруг тюльпанов и ландышей. Я с трудом отрывалась от работы на обед и потом продолжала работать до тех пор, пока не погасали последние солнечные лучи. Я вдыхала запах свежей земли и цветов. Иногда, бегая по саду, я нагибалась то к одному, то к другому цветку, чтобы вдохнуть его аромат. Я одновременно была счастливой и печальной. Счастливой - потому что освобождала сад от сорняков; печальной - потому что он больше не был моим садом. Скоро он будет принадлежать Филиппе.

В последнее утро пришли все дети вместе с миссис Овен, чтобы все просмотреть, уладить и принести свои подарки. Они очень удивились всему, что я сделала. Питер все то время работал так же усердно, как и я, и ярко-зеленая клетка была поставлена посреди лужайки у стены дома. Там она должна была стоять, пока подрастут крольчата. Жаннет заполнила дом весенними цветами. Кушетку Филиппы поставили у окна. Все было готово, даже Джамбо восседал на подушке. Я еще хотела выполоть траву вокруг сирени.

- Ну, - сказала миссис Овен, оглядев все, - думаю, мы можем пойти пообедать. Они приедут на машине около четырех часов, мы потом придем к ним и приготовим чай.

Я потянула ее за рукав и шепнула:

- Пожалуйста, можно я не пойду обедать, а останусь здесь и закончу прополку?

Я боялась, что Жаннет и Питер тоже захотят остаться и могут мне помешать. В этот последний день я хотела побыть одна в моем саду. Но они, уже проголодавшись, убежали домой, и остались только мы с миссис Овен.

- Хорошо, - ответила она улыбаясь. - Я пришлю тебе сюда небольшую закуску в красном с горошком платочке. Джонни принесет ее. Я с облегчением вздохнула. Джонни был большим любителем поесть и, конечно, не останется здесь. Миссис Овен закрыла за собой калитку, я смогу остаться одна, по крайней мере, два часа.

Джонни пришел и поторопился опять уйти, но я очень хотела все закончить и не спешила садиться поесть, а продолжала вырывать сорняки. Вдруг я услышала, как подъехал автомобиль, хлопнули дверцами машины и послышались голоса. Звякнул ключ замка в калитке и я поняла, что хозяева приехали раньше, чем их ждали.

Я бросилась за угол дома, как испуганный заяц, и прижалась к стене. Я была чрезмерно напугана тем, что меня поймали на месте преступления, одну в саду, и хотела только одного - убежать, чтобы меня не увидели. Но в следующее мгновение я услышала восторженный голос девочки:

- О мамочка, мамочка, сад живой, а мы думали, что его заглушат сорняки! О, посмотри, мамочка, ландыши появились... Посмотри, мамочка, кто-то насадил небольшую клумбу.

- Правда, - удивленно ответил женский голос, похоже, будто волшебницы здесь потрудились; как красиво она выглядит! И посмотри, вот...

Но ее прервал крик девочки:

- О, мамочка, мамочка, вон на лужайке клетка для кроликов. Иди скорее посмотри, есть ли там кролик.

Я знала, что не смогу утаиться, и стояла с таким виноватым видом, как будто совершила преступление. В следующий момент голова Филиппы появилась из-за стены.

Филиппа была маленькой и худенькой, на костылях, но мне она показалась прекрасной, потому что две ее светлые косы свисали ниже пояса, а глаза были похожи на распустившиеся незабудки. Казалось, они заполняли почти все ее маленькое бледное личико. Она стояла и смотрела на меня испуганно и удивленно.

- Мама! - позвала она пронзительно. - Иди сюда скорее! Здесь за стеной кто-то прячется.

Миссис Томас, которой теперь везде чудились воры-взломщики, с беспокойным криком стремительно бросилась за угол дома. Но, увидев меня, остановилась и строго спросила:

- Что ты здесь делаешь, девочка?

- Ничего, - виновато ответила я,- ... хотя... я приводила сад в порядок. Миссис Овен разрешила мне... Я живу у Овен. Мы все были здесь, чтобы приготовить все для Филиппы.

Миссис Томас рассмеялась:

- А, так ты, должно быть, Элинор, та девочка, которая видела взломщика?! Миссис Овен писала мне об этом. Так это ты работала в нашем саду?! Филиппа и я находим все очень прекрасным, тебе надо войти и поприветствовать нас в доме. Пойдем, Филиппа, ты уже и так долго стоишь.

Она вынула из кармана ключ, легко подняла Филиппу, как будто та была совсем маленьким ребенком, и внесла ее в дом. Там она положила ее на кушетку, где ее ожидал Джамбо в цветастых штанишках и дамской шляпке.

- О, мамочка, сколько цветов! - воскликнула Филиппа. - Посмотри, клумба находится как раз под моим окном! Я смогу смотреть на нее весь день. Знаешь, Элинор, с больничной койки я могла видеть только кирпичную стену и трубу прачечной. В Манчестере вообще нет никаких цветов. Теперь сядь и расскажи мне, кто придумал все это, и кто положил этого забавного слоненка сюда? А в той клетке есть кролик?

У меня развязался язык, и я рассказала все новости, пока миссис Томас хлопотала на кухне. Один раз она просунула голову в двери и спросила:

- Ты уже обедала, Элинор?

Тут я вспомнила о своем обеде и выбежала, чтобы взять его. Я сидела и ела свои бутерброды, а Филиппа ела омлет, потом у нас был чай и бисквиты. После этого миссис Томас встала и твердо сказала:

- Если семья придет сюда после обеда, чтобы встретить нас, Филиппе надо отдохнуть. Элинор, увидимся позже. Мы очень довольны, что ты ухаживала за садом.

Итак, я простилась с Филиппой и весело вприпрыжку побежала домой. Хотя сад больше не принадлежал мне, я чувствовала себя сейчас счастливее, чем когда-либо раньше.

"Удивительно, - думала я, - намного приятнее делать что-то для других, чем для себя". И я от радости перепрыгнула через пригорок при мысли, что Филиппа сейчас лежит на кушетке и любуется моей клумбой.

Каникулы проходили быстро. Я заметила, что стала такой прилежной и такой счастливой, как никогда прежде. Я становилась сильнее и выносливее, могла взбираться на деревья и не отставала от других, когда они бежали наперегонки. Я уже не считала их игры глупыми, напротив, они начали меня увлекать. Кроме того, красота весны в деревне тоже захватывала меня. Я сильно заинтересовалась гнездами и дикими цветами. Жаннет никогда не уставала учить меня их названиям, и Питер любил проявлять свои знания, так что я была на пути к становлению настоящим натуралистом.

Потом еще Филиппа. Дети делали все возможное, чтобы ей было весело, но, как ни странно, она привязалась ко мне и, казалось, предпочитала мое общество кому-либо другому. Возможно, потому что мы обе были единственными детьми в семье и обе имели небольшие тайны и причуды, чего не могли понять дети с большой семьи. А, может быть, это было потому, что я была менее энергичной, чем другие, и мне легче было спокойно сидеть на одном месте. Как бы то ни было, я была довольна, что впервые в жизни я была любимицей, и посещала Филиппу каждый день. Я продолжала работать в саду. И миссис Томас выделила мне кусочек земли, где я могла сама выращивать цветы. Я очень обрадовалась этому и постоянно работала там, а Филиппа в это время лежала рядом на коврике на траве. Но когда земля была готова и семена посеяны, ничего другого не оставалось, как только ждать.

На следующий день я с семьей Овен отправилась на пикник, а на другой день мы втроем ездили на ; велосипедах вдоль берега в поисках яиц чайки. И так получилось, что я смогла пойти к Филиппе только вечером на третий день.

Она лежала у открытого окна, я перепрыгнула через подоконник и села к ней на кушетку. Она, казалось, совсем не рада была моему приходу и даже сначала не отвечала мне, когда я с ней заговорила.

- В чем дело? - сердито спросила я ее. - Если ты не хочешь разговаривать со мной, я уйду.

Она повернулась ко мне лицом, ее большие голубые глаза были полны слез.

- Почему ты не приходила? - прошептала она дрожащим голосом. - Я ждала целых два дня, совершенно одна, а ты просто забыла обо мне. Тебе все равно, что я одна...

- Нет, не все равно! - ответила я довольно нетерпеливо. - Я совсем не забыла о тебе. Просто мы были заняты. Я очень сожалею, очень, Фил, но мы ходили в пещеры и потом к морю; Питер и Жаннет хотели, чтобы я пошла с ними и... Я остановилась, потому что она уткнулась своим бледным личиком в подушку, горько всхлипывая, и сквозь рыдания произносила: - А я больше ничего не смогу делать. Я навсегда достанусь калекой... никто никогда не захочет быть моей подругой! О, я хотела бы умереть!

Теперь я по-настоящему почувствовала жалость к ней и обняла ее за плечи;

- Я буду твоей подругой. Фил, - произнесла я, весьма опечаленная. - Только я должна иногда быть и с другими. Мне ужасно жаль, что ты калека, и я буду приходить, как только смогу. Но ты не должна сердиться, если я иногда не смогу прийти, потому что скоро начнется школа, и я буду очень занята уроками. Но я обещаю, что сделаю все возможное. - Разве тебе не нравится приходить ко мне? - спросила Филиппа, - поворачиваясь ко мне, трогательно шмыгая носом.

- Нравится, - ответила я, - но мне хочется что-то делать и с Жан. - Мне начинало казаться, что Филиппа довольно эгоистична.

- О, я знаю, ты любишь Жан гораздо больше, чем меня, - возразила Филиппа и опять уткнулась лицом в подушку.

И, может, потому, что я никогда сама не болела, или потому, что никто меня не научил заботиться о других людях, я вскоре потеряла терпение и пошла домой, сказав на прощанье, что вернусь, когда она будет в лучшем настроении.

Вскоре после этого начался летний семестр, и я стала очень занятой. Я перестала наслаждаться обществом Филиппы, потому что она большую часть времени при встрече тратила на упреки и жалобы по поводу моих редких посещений, и мы часто ссорились. Я совсем забыла о том, что я тоже не так давно чувствовала себя оставленной и жалела себя, хотя у меня к тому было гораздо меньше оснований. Я не привыкла заставлять себя делать то, что мне не нравилось, и мои посещения становились все реже и реже. Жаннет делала все возможное, но она тоже довольно устала от постоянных вопросов на счет меня: где я и почему не приходила.

Однажды после обеда, когда мы ехали домой на велосипедах, Жаннет довольно озабоченно сказала мне:

- Она любит тебя гораздо больше, чем меня.

- Не понимаю, к чему это? - сердито ответила я. - Она такая избалованная и эгоистичная. От нее только и слышишь упреки - почему ты не приходишь каждый день. Она же не может требовать от меня, чтобы я только сидела с ней и ничего другого не делала.

Жаннет молчала. Потом вздохнула и задумчиво произнесла:

- Это должно быть ужасно - никогда не быть в состоянии бегать. Иногда я думаю, Элинор... Мне бы хотелось, чтобы мы рассказали ей об Иисусе. Тогда она была бы намного счастливее. Папа много беседовал с миссис Томас, но она не хочет приходить в церковь, и Филиппа никогда не молится и не читает Библию. Миссис Томас говорит, что если бы Бог действительно был, Филиппа не стала бы калекой. И она не хочет, чтобы с ней беседовали на религиозные темы. Я слышала, как папа рассказывал это маме, но не говори это никому, потому что они не знают, что я подслушала.

Я почувствовала некоторую неловкость, потому что об этом я уже тоже думала. Но я знала, что бесполезно говорить Филиппе об Иисусе, поскольку я ссорилась с ней, была нетерпеливой и не желала посещать ее. Я вспомнила слова Жаннет в тот вечер, когда я стала христианкой: папа сказал, что бесполезно было бы говорить тебе... потому что мы такие эгоисты.

Да, надо будет хорошенько подумать обо всем, но не сейчас, потому что мы уже подъезжали к дому , и я была очень голодная. Я ворвалась на кухню, где был накрыт стол к чаю, съела пять толстых бутербродов с джемом и выпила четыре чашки чая. Миссис Овен посмеялась надо мной.

- Элинор, - сказала она, когда я встала из-за стола, - придется тебя взвесить. За пасхальные праздники ты прибавила несколько килограмм, и я думаю, что мама не узнает тебя. Деревня идет тебе на пользу. Думаю, что тебе придется остаться с нами навсегда.

Я ухмыльнулась и выскользнула из комнаты. Я побежала вприпрыжку мимо белоснежных майских деревьев, отбрасывавших длинные вечерние тени, через поля, вверх по холму, где маргаритки и лютики уже начинали закрывать свои лепестки. Всю дорогу я кружилась и скакала, потому что никогда раньше не ощущала себя такой сильной и бодрой. Да, миссис Овен была права; деревня шла мне на пользу, и я никогда, никогда не вернусь опять в Лондон. Мне хотелось видеться с мамой время от времени, но она должна приезжать сюда и навещать меня здесь, в этой стране света, песен и красок.

Я предстала перед окном Филиппы, порозовевшая и запыхавшаяся, и застыла на месте при виде ее бледного расстроенного личика. Пахучий чай и тарелка с пирожными стояли рядом с ней нетронутыми. Я села спиной к ним, потому что при виде их у меня побежали слюньки.

- Почему ты не пришла вчера? - начала Филиппа, как обычно. - Я ждала тебя весь вечер.

- Было слишком много уроков, - коротко ответила я, - и сегодня мне нельзя долго задерживаться. Мы вернулись из школы только полпятого, потому что играли. Знаешь, Филиппа, мы начали играть в теннис, это очень интересно!

- О, как бы я хотела играть в теннис! - вздохнула Филиппа, - или даже ходить в школу! Это ужасно скучно все время учиться одной. Скажи, Элинор, какие у тебя предметы? Интересно, они такие же, как у меня?

Хоть раз она, казалось, желала выслушать меня вместо того, чтобы все время жаловаться и роптать, и потому я весело болтала некоторое время. Мы ладили лучше, чем обычно, и я решила, что сейчас лучшая возможность рассказать ей об Иисусе.

- А какой предмет тебе больше всего нравится? - спросила она, когда я на минуту замолчала, обдумывая как начать.

- Ну, - ответила я неуверенно, - мне вообще нравятся все предметы, но то, что мне больше всего нравится, это совсем не школьный предмет. Это такой урок, который Жан и я делаем вместе до завтрака. Мы вместе читаем Библию, выбираем текст на день и записываем его, и это как-то помогает нам весь день. А ты когда-нибудь читала Библию, Фил?

Она отрицательно покачала головой и посмотрела на меня с некоторым любопытством.

- Миссис Овен однажды говорила со мной об этом и дала мне книгу с библейскими историями, - сказала она, - но мама говорит, что Библия не для детей, и мне тоже она казалась ужасно скучной, когда мы читали ее на уроке религии. Тебе она действительно нравится, Элинор?

Я молча кивнула.

- Когда-то мне она не нравилась, как и тебе, - сказала я, - и моя мама ни разу не говорила мне о ней. Я думала, что это просто большая, черная, скучная книга с длинными непонятными словами. Я думала так, пока не приехала в дом Овен. Потом однажды что-то произошло.

- Что? - спросила Филиппа, серьезно глядя на меня своими большими глазами.

- Ну, - ответила я медленно, не зная, как ей лучше объяснить, - я сделала что- то очень плохое и чувствовала себя несчастной и испуганной и убежала в лес. А мистер Овен искал меня и когда нашел, мы очень долго сидели в лесу. И он сказал мне, что если я расскажу Иисусу о своих неправильных поступках, Он простит меня и очистит меня, и сделает меня Своим дитем, и я всегда буду принадлежать Ему.

- А что произошло потом? - спросила Филиппа, затаив дыхание.

- Ну, - задумчиво проговорила я, - я так и сделала, и теперь я принадлежу Ему.

- Но что изменилось от этого? - заинтересовалась Филиппа. В ее глазах даже появился какой-то насмешливый огонек, который я не совсем поняла.

- Ну, - начала я неуверенно, - с тех пор я намного счастливее. Понимаешь, если принадлежишь Ему, это как будто имеешь Друга, которому можно все сказать. Я сейчас не боюсь и не чувствую себя одинокой и несчастливой, как бывало прежде, а чувствую себя в безопасности. Он каждый день учит через Библию как поступать. И если поступаешь так, то находишься вблизи Его; и тогда всегда счастлив.

- А что еще? - допрашивала Филиппа. - Это все?

- Это ведь уже много, - ответила я, довольно сердито, - но есть, конечно, еще кое-что. Иисус учит быть доброй.

- А ты добрая? - требовательно спросила Филиппа.

- Я стала лучше, чем раньше, - ответила я, беспокойно заерзав. - Раньше я всегда злилась, возмущалась, сердилась, теряла терпение и была противной, а теперь нет... по крайней мере, не очень часто.

- Ах, так! - произнесла Филиппа таким тоном, который мне совсем не понравился. Наступила неловкая пауза. Я взглянула на часы.

- Я должна бежать! - воскликнула я, вскакивая. - Я не смогу закончить уроки. Принести тебе свою Библию в следующий раз. Фил? И тогда ты сама увидишь.

- Хорошо, - довольно безразлично сказала Филиппа. - Можешь принести, если хочешь. Я хочу, чтобы ты пришла к чаю послезавтра, в субботу. Придешь, Элинор? Обязательно!

Я была уже на полпути к двери, торопясь как можно скорее уйти.

- Хорошо, - машинально ответила я, думая уже об уроках. - Думаю, что приду. Я постараюсь.

- Нет, нет, - закричала Филиппа, - ты должна пообещать. Это очень важно на этот раз! Придешь, да?

- Да, хорошо, - довольно нетерпеливо бросила я через плечо, потому что Филиппа каждый раз говорила, что это очень важно, а я не видела ничего важного. - Я сказала, что приду, поэтому не беспокойся.

Когда я бежала вниз с холма, слова Филиппы звучали в моих ушах, хотя я совсем не хотела думать о них: "Но что изменилось от того?" Добрая? Безусловно, я стала счастливее, но стала ли я действительно лучше? Или это было потому, что Питер и Жаннет стали ко мне лучше относиться? А как отношусь я к эгоистичным, испорченным людям? А как к слабым, больным людям? Действительно ли я терпеливая и добрая? И почему Филиппа так посмотрела на меня?

Позабыв о несделанных уроках, я медленно шла домой, машинально срывая головки цветов и жуя травинку. Я подошла к дому, когда уже село солнце и все вокруг было в мягких темно-голубых тонах. - Жан, - сказала я, когда мы сидели на моей кровати и беседовали, - ты помнишь то место, какое читал твой папа в тот вечер, когда я убежала? Что-то о голодных и больных?

- Да, - ответила Жаннет, - я подчеркнула его красным карандашом, это в Евангелии от Матфея. Я собиралась показать тебе, но забыла. Вот оно, в 25-й главе.

Она медленно и благоговейно его прочитала, а я внимательно слушала, но некоторые слова мне особенно запомнились: "Я был болен... и не посетили Меня... Истинно говорю вам, так как вы не сделали это одному из сих меньших, то не сделали Мне".

В субботу был прекрасный день. Когда мы собрались за обеденным столом, Жаннет, случайно выглянув в открытое окно, спросила:

- Мамочка, можно нам после обеда попить чай на реке и покупаться?

Это предложение дети встретили радостными возгласами, потому что мы еще не купались в этом году. Миссис Овен озабоченно выглянула в окно, но спокойный золотой солнечный свет успокоил ее, и она изъявила свое согласие.

- Пойдем с нами, папочка, - упрашивал Джонни, взбираясь к отцу на колени. - Ты говорил, что научишь меня плавать.

При этом предложении дети всем скопом бросились на него. Он был очень занятым человеком, и его общество было для них редким удовольствием. Мистер Овен грустно покачал головой и со вздохом сказал:

- Мне надо одеваться в свой лучший черный костюм и идти сочитывать молодую пару.

Он посмотрел на покрытые маргаритками склоны и сверкающее голубое море вдали.

- Что за фантазия жениться в такой день, когда можно было бы плескаться в реке?

- Ничего, папочка, - успокоил его Питер. - У нас будет прекрасное чаепитие.

- Хорошо, - сказал отец, - с вами я готов есть все, что угодно. В следующую субботу я, наверное, буду свободен и заберу вас на море: маму, маленьких, собаку - всех. Но не спрашивайте, как!

Он освободился от детей и ушел одеваться, а мы бросились во все стороны собирать удочки, сэндвичи, лимонад, Воллера и полотенца. Потом мы стояли в ожидании, пока миссис Овен принесла купальные костюмы из шкафа, где они хранились всю зиму. Наша радость несколько омрачилась тем, что Робина не включили в компанию купальщиков, и он стоял посреди комнаты с красным лицом и ревел, как бык. Но ноги у него были слишком маленькими и толстыми, чтобы ему далеко ходить, а миссис Овен боялась, чтобы он не утонул. Она даже о Франческе волновалась.

- Тебе не кажется, Франческа.., - начала она неуверенно.

- Нет, мамочка, совсем не кажется, - прервала Франческа возбужденно.

Питер, Жаннет и я встали твердо на ее сторону и упрашивали миссис Овен, пока она не сдалась.

Мы будем очень внимательно присматривать за ней, - обещал Питер, - да и река ведь такая мелкая, что мы не смогли бы дать ей утонуть, если бы даже и захотели. - Но мы этого совсем не хотим, - добавил Джонни.

- Знаю, - ответила миссис Овен, - но помните, что она маленькая. Хорошенько вытирайте ее, Жаннет, и не сидите в мокрых купальниках. А ты, Элинор, не оставайся долго в воде, и не забудьте...

- Нет, мамочка... да, мамочка... мы ничего не забудем, обещаем, - закричали мы, перебивая друг друга и целуя ее на прощанье.

Мы побежали вверх по холму, а она стояла на пороге дома, давая последние наставления, которые совершенно заглушались ревом Робина.

Мы взобрались вверх по холму под тенью больших деревьев, которые так сплели свои крючковатые корни через тропинку, что нельзя было везти там детскую коляску и ездить на велосипедах. С вершины холма перед нами открылся обширный вид, залитый солнечным светом - холмистая местность и глубокие долины с разбросанными белыми валлийскими фермами среди зеленых пастбищ. На более высоких склонах преобладал сейчас молодой папоротник, а буковые деревья все были пронизаны светом. Никогда раньше я не видела столько зелени. Легкий ветерок был насыщен запахом боярышника. Мы все словно сошли с ума, толкали друг друга и смеялись без причины.

Наконец мы достигли того места, где тропинка круто спускалась к реке. Мы уже видели золотисто-голубую воду сквозь ивовые ветви, когда я внезапно что-то вспомнила. Я остановилась, окаменев и уставившись на эту манящую тропинку, вьющуюся среди поздних колокольчиков и петрушки. Я слышала, как река журчит по камушкам.

- Что случилось? - спросила Жаннет, повернувшись ко мне. - Ты проглотила муху?

- Я сейчас только вспомнила, что я обещала... Я сказала, что приду на чай к Филиппе. Последовала долгая мучительная пауза. Потом заговорила Жаннет.

- Тогда я предлагаю тебе лучше вернуться, - решительно сказала она. - Или... если ты очень хочешь... может, я вернусь. Я имею ввиду, что если было дано обещание, то кто-то должен сдержать его.

- Идите же, девочки! - закричал Питер.

Он уже добежал до реки и успел переодеться в плавки. Джонни и Франческа, до колен утопавшие в луговых цветах, возились со своими пуговицами.

Я стояла в глубоком раздумьи. Да, я обещала Филиппе прийти и принести Библию. Если я не выполню обещание, она никогда не поверит, что Библия делает человека другим. Я опять воззрилась на манящую тропинку, и она напомнила мне мой особый стих: "Ты укажешь мне путь жизни... полнота радостей пред лицем Твоим". Тут я ясно поняла, какой путь Он указывает мне в этот момент. Не тот путь, который ведет к прохладной журчащей реке, но путь, который ведет назад через холмы к Филиппе, путь самоотречения, доброты и выполнения обещаний. Вот где я могу найти Его. "Я был болен, и вы посетили Меня", и "полнота радостей пред лицем Твоим".

Я глубоко вздохнула и повернула назад.

- Я лучше пойду, - сказала я кратко. - До свидания, желаю провести хорошо время.

- До свидания, - ответила Жаннет с большим облегчением. - Мы придем сюда в другой раз, еще много будет случаев покупаться. - И она бросилась бежать вниз к реке, на ходу расстегивая платье.

Путь домой казался долгим и утомительно жарким. Я всеми силами старалась не думать о других, плещущихся в золотистой воде. И все же я не ощущала себя такой несчастной, как думала. Мне кажется, что впервые в своей жизни я пожертвовала чем-то своим ради кого-то другого, и это было странное, но довольно приятное чувство. Я наконец дошла до дома и, никем незамеченная, взяла свою Библию. Миссис Овен ушла на прогулку с двумя детьми, а Блодвен была занята на кухне. Когда я подошла к дому Филиппы, было уже около пяти часов, и миссис Томас стояла у калитки, с беспокойством глядя на дорогу.

- О, Элинор, - с облегчением произнесла она, - я так рада, что ты пришла. Видишь ли, сегодня у Филиппы день рожденья и я хотела пригласить некоторых, но она захотела только тебя одну и сказала, что ты обещала прийти. Она уже такая расстроенная и боится, что ты забыла и не придешь.

Миссис Томас провела меня в сад, где Филиппа лежала в кресле около клумбы, а рядом был накрыт стол с чаем и прекрасным розовым тортом с десятью свечами. Она выглядела очень красивой в новом голубом платье, которое ей подарили, а я была потная, в измятом, самом старом платье и грязных туфлях и чувствовала себя довольно неудобно.

- Где ты была? - спросила Филиппа. - Я думала, что ты забыла. Ты ведь не знала, что у меня сегодня день рождения, правда?

- Нет, - ответила я, - а то бы я принесла подарок. Поздравляю тебя, Филиппа. Извини, что я опоздала, но другие пошли купаться на речку, и я пошла с ними, прошла немного, а потом вернулась.

- О, - воскликнула Филиппа с тем странным взглядом, которым она, казалось, хотела определить меня, - а почему ты это сделала? - Ты забыла, что собиралась прийти ко мне на чай?

- Да, - откровенно ответила я. - Сначала забыла, потому что Питер только и говорил за обедом о купании, и мы все были очень возбуждены. Но как только я вспомнила, я сразу вернулась.

- Ясно, - произнесла Филиппа, - потом добавила: - А ты любишь купаться?

- М-м-м... очень, - ответила я, - но это не важно. Мистер Овен собирается взять нас на море на следующей неделе... Нам не разрешают одним купаться в море, но река мелкая. Даже Франческа пошла.

Наш разговор был прерван приходом миссис Томас, которая принесла чайник. Мы очень приятно провели время за чаем. Цветы буйно разрослись в саду, и первые пчелы жужжали в лавандовых кустах. Миссис Томас рассказывала нам забавные истории, а я объедалась пирогом, бисквитами и сэндвичами. Потом мы зажгли свечи, но при ярком свете солнца их пламя было очень бледным, и Филиппа разрезала торт.

Когда я уже больше не могла есть, миссис Томас встала и взяла поднос.

- Сейчас я помою чашки, - сказала она, - а вы поговорите вместе. Филиппа, хочешь показать Элинор свои подарки?

- Позже, - сказала Филиппа, - мы немножко еще останемся здесь, потому что у нас есть секрет.

Она подождала, пока мама ушла, и нетерпеливо повернулась ко мне.

- Ты принесла свою Библию, Элинор? - спросила она.

- Да, - ответила я довольно удивленная ее внезапным интересом к ней, - вот она. Я тебе покажу.

- Вот в чем дело, - сказала Филиппа. - Все это время я размышляла. Ты сказала, что когда знаешь Иисуса, то становишься лучше, и я думаю, что сейчас могу поверить тебе, потому что ты вернулась с речки, хотя я знаю, тебе очень хотелось пойти. Если бы ты не вернулась, я бы приняла все это за глупое притворство. И еще ты сказала, что это значит иметь хорошего Друга, которому можно все говорить, и мне стало интересно - если я буду читать Библию, думаешь ли ты, что Иисус меня исцелит?

Немного подумав, я ответила:

- Он мог бы сделать так, чтобы ты опять ходила. Он делал так много раз. Он всегда делал людям добро. Жан и я читали сегодня утром Евангелие от Марка, и там есть истории о людях, которые были больны и исцелились.

- Ну, прочти мне одну, - попросила Филиппа.

- Я прочитаю то, что читала утром, - уверенно сказала я. - Это была история о человеке, который совсем не мог ходить, и его друзья спустили его через крышу к ногам Иисуса, который прежде всего сказал: "Прощаются тебе грехи", а потом Он исцелил его так, что он стал ходить... Вот эта история, я нашла ее, - и я прочитала ей историю о расслабленном во второй главе Ев. от Марка. Она внимательно слушала, сосредоточив свой взгляд на моем лице.

- В примечаниях сказано, - задумчиво заметила я, - что самым важным является прощение грехов... тогда можно начинать просить и о других вещах.

Филиппа нахмурилась.

- Я не думаю, что у меня много грехов. Как я могу грешить, если я лежу здесь. Я не могу по-настоящему разозлиться, даже если бы я и хотела.

- Однако ты можешь сердиться, - откровенно ответила я, - и ты часто ворчишь. Я думаю, что это тоже считается грехом. Я была ужасно сердитой до того, как полюбила Иисуса.

- Ты и сейчас иногда сердишься, - парировала Филиппа, - но ничего, давай не будем ссориться сегодня. Скажи, как прощаются грехи.

-Ты просто должна об этом попросить и верить, что Иисус умер за тебя... вот и все, я думаю. Филиппа покачала головой.

- Я не верю, что это так просто, - твердо произнесла она. - Давай не будем говорить о грехах. Давай просто попросим Иисуса сделать так, чтобы я ходила. Ты знаешь как, Элинор?

Я была в нерешительности.

- Я думаю, что ты не можешь сделать это, Филиппа, - сказала я, чувствуя, что теряю почву под ногами. - Я уверена, что ты сначала должна принадлежать Иисусу. Я спрошу миссис Овен об этом, потом приду и скажу тебе.

- Хорошо, - согласилась Филиппа, - спроси ее. Я полагаю, что ты еще сама многого не знаешь, Элинор. А теперь пойдем, посмотрим мои подарки. Я помогла ей войти в дом и восхищалась ее подарками, потом я простилась, поблагодарила миссис Томас и пустилась рысью домой.

К моему удивлению, другие дети еще не вернулись. Люси была уже в постели, Робин играл на песочной куче. Это был один из очень редких случаев, когда я могла быть наедине с миссис Овен. Она была на кухне и гладила платья на воскресенье.

- Тетя, - начала я, усаживаясь за стол и качая ногой, - я хочу кое-что спросить у вас, очень важное. Можно ли о чем-то просить, прежде чем будут прощены грехи.

Она удивленно взглянула на меня.

- Ты пришла домой, Элинор? - спросила она. -А где остальные?

- Я забыла, я обещала прийти на чай к Филиппе, - коротко объяснила я, - и я вернулась. Филиппа хочет знать. Она хочет, чтобы я просила Иисуса исцелить ее, но она не хочет просить о прощении грехов. Она говорит, что у нее их немного.

Миссис Овен выключила утюг, сосредоточив все внимание на мне. Позже я узнала, что она ежедневно молилась за Филиппу и ее маму.

- Библия нам говорит, что Бог так чист и свят, что мы не можем приблизиться к Нему, пока не очистимся и не будем прощены Господом Иисусом, - ответила она. - Но, конечно, нельзя молиться о прощении, если человек не поймет, как сильно он нуждается в этом. И думаю...

Мне так и не довелось услышать, что думает миссис Овен, потому что, к моему крайнему сожалению и досаде, в этот момент распахнулась дверь и дети шумно ворвались на кухню, загорелые и грязные. Они размахивали мокрыми купальниками и полевыми цветами, а грязный Воллер прыгал позади них. Наш мир был нарушен.

- Мама, - заявил Питер, - там в палатках было несколько мальчиков. Можно нам тоже жить в палатках? - Ну, конечно, Питер, - ответила миссис Овен. - Я думаю, это будет замечательно. Но ты же не имеешь в виду, что хочешь уже сегодня...

- Нет, мамочка, не сегодня, - произнес Питер таким тоном, каким он обычно объяснял что-то Робину. - Нам потребуется несколько недель, чтобы подготовиться. Нам понадобятся: компас, запасы пищи, карта, две палатки, что-то вроде большой скатерти, чтобы расстилать на земле для еды, спальные мешки. Ты говорила, что мы не сможем все вместе куда-нибудь поехать, а жить в палатках обойдется недорого. Мы их раскинем где-нибудь в горах и поедем туда на велосипедах, а ты с маленькими и со всем имуществом могла бы приехать на автобусе. Мы поедем во время отпуска папы, и он возьмет нас в Сноудон.

- Кто берет меня в Сноудон? - спросил пастор, устало опускаясь в старое кресло на кухне. Он протянул руки к Франческе, которая радостно прыгнула к нему на колени.

- Мама сказала, что мы можем этим летом жить в палатках в горах, - усердно объяснил Питер. - А ты говорил, что возьмешь нас в горы, где мы будем взбираться на вершины, помнишь, папа?

- Да, говорил, - согласился мистер Овен. - Я много лет ждал, пока вы подрастете, чтобы взбираться на высокие вершины, и я бы взял вас уже в прошлом году, если бы ветрянка все не испортила. А в этом году будет особенно интересно, потому что с нами будет еще и Элинор. Нам надо найти домик для мамы с малышами, приобрести одну палатку для меня и мальчиков, а другую для девочек.

- Я буду жить в палатке? - прошептала Франческа, - скажи, я буду жить в палатке?

- Конечно, - ответил мистер Овен, - я не смогу спать в дикой местности Сноудении, если моя маленькая Франческа не будет заботиться обо мне! - И он прижал дочь, тихую, похожую на мышку, к своему плечу, и они умиротворенно сидели, радуясь присутствию друг друга. В этой семье не было любимчиков, но мне кажется, что застенчивая, мечтательная маленькая Франческа имела свой особенный уголок в сердце отца, уголок, принадлежавший только ей одной.

Мне так не терпелось закончить наш разговор с миссис Овен, что как только поздно вечером выключили свет, я выскользнула из кровати и в ночной рубашке прокралась вниз. Мистер Овен готовился к воскресной проповеди в своем кабинете, а миссис Овен сидела одна в гостиной и штопала носки. Я села на коврик, прислонила голову к ее коленям и начала с того, на чем остановилась.

- Странно, что Филиппа считает себя безгрешной, ведь она на самом деле ужасно эгоистичная и сердитая. Не могли бы вы прийти и объяснить ей это, тетя?

Она с минуту помолчала, а потом вместо ответа сказала:

- Я расскажу тебе историю, а ты постарайся понять, что она означает.

Однажды жила в маленькой деревушке в горах старая женщина. В один зимний день она поехала в город и купила пакет стирального порошка "Вошо", который рекламировался как самый лучший. В понедельник она постирала свое белье и вывесила его во дворе. И действительно, оно выглядело намного белее, чем белье во дворах других соседей. Она была так рада, что оставила его висеть еще целых два дня, чтобы все могли им любоваться.

Но после обеда во вторник стало очень холодно, и она решила занести белье на ночь домой. Она вышла, но, увидев свое белье, в ужасе всплеснула руками. Кто испортил ее белье? Оно больше не белое, а серое.

Но никто его не испортил, и через минуту-другую она поняла, что произошло. Пока она была занята в доме, в горах выпал снег, и на фоне чистой ослепительной белизны снега даже ее белое белье казалось серым. Она увидела Божью белизну, в этом была вся разница.

Улыбаясь она взглянула на меня, но я хмурилась с растерянным видом, не совсем понимая эту историю.

- Большинство людей похожи на эту женщину, - сказала миссис Овен. - Они смотрят на своих соседей и говорят: "Я не грешник, я лучше, чем такой-то и такой-то, я не краду, как тот или иной, и я не такой эгоист, как другой".

Но они совсем забывают, что Бог не говорит им, чтобы они сравнивали себя с другими. Он говорит:

"Будьте святы, ибо Я свят". Он послал Иисуса, чтобы показать нам насколько Он совершен и свят. Только, когда мы смотрим на Иисуса в Библии, мы можем видеть совершенную сияющую белизну и чистоту Бога, совершенную доброту, совершенную любовь. И чем больше мы смотрим, тем с большим огорчением восклицаем: "Я не таков!" Это как в истории с Петром в 5-й главе Ев. от Луки. Он думал, что он очень хороший человек, пока Иисус не вошел в его лодку, и тогда он воскликнул: "Выйди от меня, Господи! ибо я человек грешный".

- Понятно, - задумчиво ответила я, - мне надо продолжать говорить Филиппе об Иисусе, а когда она увидит, какой Он, она увидит какая она, а до того, я думаю, она не должна просить у Него исцеления.

Улыбнувшись, миссис Овен сказала, покачивая головой:

- В Библии сказано, что многие приходили к Иисусу только для того, чтобы получить исцеление. Я полагаю, что прокаженный только и думал о своих язвах, а дети вообще не знали, почему их приносили к Нему. Однако Иисус упрекнул учеников, которые старались отослать их обратно. Он был такой добрый и милосердный, Он всегда говорил:

"Придите". Он никогда никого не отсылал без исцеления. Он даже давал им больше, чем у Него просили. Они видели Его лицо и слышали Его голос, и я уверена, что это было для них намного прекраснее, чем полученное исцеление. Пусть Филиппа молится так, как она хочет. Господь Иисус Сам научит ее и покажет ей нужду в прощении и приведет ее к Богу. Тебе только надо сделать три вещи.

- Какие? - спросила я.

- Первое - молись за нее, и мы все также будем молиться. Во-вторых, выдели определенное время для совместного чтения Библии с ней и обязательно соблюдай его. И последнее, покажи ей любовь, внимание и терпение Господа Иисуса в своей жизни. Если Он действительно живет в твоем сердце, она должна увидеть Его в тебе, а не только в Библии. Я молча сидела и размышляла. Через несколько минут вошел мистер Овен, и мы рассказали ему, о чем беседовали. Он глубоко заинтересовался нашим сообщением и спросил, есть ли у Филиппы Библия.

- Нет, - ответила я, - но я смогла бы купить ей как подарок на день рожденья. Сколько она стоит? У меня есть один фунт.

- Хорошее издание стоит больше, - сказал мистер Овен. - Думаю, что Жаннет охотно поможет тебе. Скажи ей утром об этом. Вы смогли бы вместе поехать в город и выбрать.

Я пошла спать, чувствуя себя очень счастливой, и с трудом противостояла искушению тотчас разбудить Жаннет и рассказать ей о нашем плане. Но я сама очень хотела спать и мне кажется, что я сразу уснула, едва коснувшись подушки. Утром я проснулась от солнечного света в комнате. Жаннет тоже толкала меня, стараясь разбудить.

Она была в восторге от моей идеи и обещала выложить весь свой запас. Но это составило только 2 фунта и 50 пенсов, потому что она была щедрой и всегда раздавала подарки.

Когда мы разложили наш общий сбор на столе, чтобы хорошенько сосчитать, вошел Питер.

- Что вы собираетесь делать с этими деньгами? - спросил он подозрительно. - Не забывайте, что нам надо копить для лагеря. Мне надо купить карту и компас, а вы должны помочь в другом.

- Но это на Библию для Филиппы, - объяснила Жаннет. - И я думаю, что это важнее, чем лагерь, потому что Элинор начала рассказывать ей о Боге, а папа собирается подарить ей объяснения к Писанию.

- А... понятно, - задумчиво произнес Питер, почесывая голову. В некоторых случаях он был очень застенчив и никогда не говорил о своих затаенных мыслях, но я знала, что он читал Библию с таким же постоянством, как и Жаннет, и был очень ревностен в приглашении мальчиков в воскресную школу.

- Да у вас, кажется, не очень-то много, - вдруг заметил он и, повернувшись, вышел из комнаты.

- Мне кажется, он рассердился, - сказала Жаннет, которая обожала своего брата.- Мы же говорили ему, что будем собирать деньги для лагеря, но я думаю, для этого еще есть время. Мы ведь еще получим карманные деньги за два месяца...

Внезапное появление Питера прервало ее рассуждения. Он бросил 5 фунтов на стол:

- Может быть, это поможет вам купить для нее приличную Библию, - сказал он бодро. - И когда пойдете выбирать, захватите меня.

И прежде, чем мы смогли поблагодарить его, дверь за ним уже захлопнулась.

На следующее утро мы очень рано отправились на велосипедах в ближайший город, который находился от нас в семи милях. Там продавались Библии. Мы ехали кратчайшим путем через поля, избегая главных дорог, потом оставили свои велосипеды в гараже и стали искать нужный нам магазин. Мы подошли к стеклянной витрине, где были выставлены Библии, и в восторге остановились. Любезная девушка-продавец спросила нас, какую мы желаем купить.

- Нам бы хотелось их все по порядку посмотреть, - важно сказал Питер, - и выбрать одну стоимостью не больше 8 фунтов и 50 пенсов. Это наш лимит.

Девушка улыбнулась и терпеливо ожидала, пока мы минут десять рассматривали, рассуждали, спорили и обменивались мнениями. Но в конце концов мы остановились на прекрасной Библии в кожаном переплете с большими буквами и картинками, которая стоила 7 фунтов.

- Хорошо, - облегченно произнес Питер, - еще cстался один фунт и 50 пенсов. Теперь давайте угостимся мороженым, а остальные оставим на лагерь.

Мы постояли в очереди и, купив мороженое, с удовольствием начали его сосать. Вдруг я увидела одного человека. Сердце у меня как будто остановилось. Я опять взглянула в том направлении. Да, несомненно, это то лицо, которое преследовало меня неделями, безобразное, небритое лицо, с дикими испуганными глазами.

- Питер, - прошептала я и так крепко ухватила его за руку, что он выронил мороженое. - Питер, это он!

- Кто? - спросил Питер. - Осторожнее, Элинор, мое мороженое.

- Не обращай внимания на мороженое, Питер, - настойчиво шептала я. - Посмотри, посмотри, там у перехода стоит тот человек, которого я видела в саду Томас. О Питер, давай уйдем скорее, он может меня увидеть!

Я съежилась от страха и пригнулась, но было поздно. Человек внезапно обернулся, его глаза на одно мгновение встретились с моими, и испуганный взгляд показал, что он узнал меня. В следующий момент он вынырнул из толпы и исчез в боковой улочке.

- Быстро! - воскликнул Питер, тут же поднял свое мороженое и возбужденно замахал им над головой. - Вон полицейский, надо сказать!

Он бросился к полицейскому, стоявшему на посту, наткнулся на собаку, толкнул сердитую даму в объятия удивленного господина.

- Мы видели вора, который украл вещи в доме Томас, - пронзительно закричал он, ухватившись за голубой рукав полицейского, - он только что прошел, но если вы постараетесь, вы поймаете его. Полицейский сердито оттолкнул его.

- Если бы ты даже увидел вора, ограбившего Буккингемский дворец, мне это безразлично, - пробурчал он, следя за движением. - Я выполняю свою службу. Если ты хочешь что-то сообщить, отправляйся в полицейский участок на Эмри Стрит.

Он громко засвистел в свисток машине, нарушившей правила движения, а Питер ни с чем возвратился к нам.

- Бесполезно, - разочарованно сказал он, - нам потребуется полчаса, чтобы дойти до Эмри Стрит, и его уже не смогут найти. Он может сесть в автобус и уехать. Подумать только, я был так близко от него и упустил его.

Мы направились к нашим велосипедам.

- Я думаю, что полиция не обращает много внимания на показания детей, - продолжал Питер. - Нам надо скорее ехать домой, и рассказать папе... Все же он мог бы позвонить, если бы захотел... Но хорошо, что я сам увидел его. Теперь я узнаю его, где бы ни встретил.

Лето быстро проходило. Сама того не замечая, я изменялась так же быстро, как все вокруг меня. Я выросла, как молодое деревце, и миссис Овен постоянно приходилось выпускать в поясе мои платья и удлинять их. Я по- настоящему полюбила школу и усердно занималась уроками и спортивными играми. Но более того, я начинала видеть и понимать в каком прекрасном мире я живу и как много прекрасных вещей можно увидеть, услышать, обонять и обнаружить. Признаками лета для меня стали цветы наперстянки на холме, запах теплого вереска и свежескошенного сена на лугах и первые завитые бутоны дикой розы, которые Жаннет и я сорвали в раннее воскресное утро на лужайке по дороге к реке.

Я учила не только уроки. Систематически, три раза в неделю после ужина, я поднималась на холм и проводила там полчаса с Филиппой. Иногда к нам присоединялась Жаннет, и мы часть времени посвящали чтению Евангелия и обсуждению прочитанного.

Для Филиппы ее Библия стала самым дорогим сокровищем. Раньше во все время болезни она ни о чем другом не думала, как только о себе, и потому чувствовала себя усталой, скучающей и несчастной. Даже книги надоедали ей, потому что в них говорилось о сильных, здоровых детях, которые бегали и попадали в разные приключения.

Но Библия открыла для нее новый удивительный мир. Там говорилось о больных людях, которые получали исцеление, о печальных, которые получали утешение, об уставших, которые получали успокоение, о потерянных овцах, которых находили, и о грешных людях, которые получали прощение. А в центре всегда был Спаситель, который призывал их прийти к Нему, пред лицом которого была полнота радостей.

- Знаешь, я уже люблю Христа, - сказала Филиппа однажды вечером, когда мы сидели вместе в летних сумерках. В тот день прошел дождь, и воздух благоухал омытыми цветами, сложившими свои лепестки. - О, как бы я хотела принадлежать Ему, как ты. Но Он еще не исцелил меня, и иногда я сомневаюсь, слышит ли Он меня вообще?

- Ты могла бы принадлежать Ему, - просто сказала я. - Но когда я объясняю тебе, ты, кажется, не понимаешь. Я попрошу миссис Овен прийти. Она так хорошо все объясняет. Я приведу ее до отъезда в лагерь. - Лицо Филиппы просияло.

- Да, приведи ее, - радостно ответила она. - Мне нравится миссис Овен. Мне бы хотелось убедиться во всем, прежде чем вы уедете, потому что я не увижу тебя целых десять дней. Скоро возвратится мой папа, и я с нетерпением жду его.

Лагерные планы продвигались вперед. Питер с отцом объездили однажды на велосипедах окрестность, и нашли фермерский домик около озера для миссис Овен, Робина и Люси, а нам разрешили там обеспечиваться молоком и яйцами. Моя мама прислала нам три фунта на оборудование, и мы купили на них парусину, затем взяли напрокат две палатки и набрали мешков, чтобы заполнить их соломой и использовать вместо матрацев; сшили старые одеяла, которые могли служить нам спальными мешками. Питер потратил три субботы на уборку сена у фермера и заработал себе на карту и компас. Миссис Овен делала запасы провизии. Мы говорили о лагере с утра до вечера и ночами видели его во сне.

Едва я дошла до садовой калитки, как поняла, что что-то произошло. Я услышала шум, громкое "ура" Питера и Жаннет и возбужденный писк младших членов семьи. Я опрометью промчалась по тропинке и без колебания бросилась в круг возбужденных детей, окруживших мистера Овен, ведь я уже считала себя членом их семьи.

- Что случилось? - закричала я, - скажите мне скорее.

- Машина на каникулы! - в восторге кричал Питер. - Мистер Джон так благодарен папе за то, что он излечил его жену, что дает ему машину на август. Мы сможем теперь повсюду ездить, и мама с детьми тоже будет с нами.

- Спокойно, Пит, - прервал его мистер Овен. - Я не доктор, не я ее излечил.

Мы все знали о бедной миссис Джон, у которой совсем неожиданно умерло единственное дитя. Однажды в солнечный апрельский день мы еще положили на его крошечную могилку первые нарциссы. Бедная мать чуть не потеряла рассудок, и врачи ничего не могли сделать, как только поместить ее в психиатрическую больницу. Но ежедневные молитвы и терпеливые посещения и беседы, ведущие ее шаг за шагом к Источнику утешения, сохранили ее разум. Она стала новым человеком, сама посещала и утешала других, находящихся в трудных обстоятельствах. Не удивительно, что мистер Джон желал выразить свою благодарность.

Это действительно была прекрасная новость, потому что автобусы ходили редко, а у Люси, казалось, было столько багажа, как у нас на весь лагерь. Теперь мы могли сначала перевезти багаж, а потом приехать за миссис Овен и детьми. Кроме того, мы могли доехать до подножья горы на машине и взбираться весь день на гору, а потом поздно вечером вернуться в лагерь. Питер даже показал веревку для этой цели.

Экзамены в последние две недели перед летними каникулами потребовали все наше внимание, однако, долгожданный день приближался очень быстро. Мы должны были уехать на второй день каникул. Миссис Овен была очень занята приготовлением нашей одежды и дома для пастора, который должен был во время нашего отсутствия жить здесь и проводить служения в церкви. Мне пришлось ждать до воскресенья, чтобы попросить ее пойти к Филиппе. Она сказала, что пойдет сразу же после ужина, а маленьких уложат спать Блодвен и Жаннет. Итак, в тот вечер мы отправились вместе, взявшись за руки, и когда мы дошли до покрытого травою склона под старыми буками, миссис Овен остановилась и сказала:

- Давай помолимся, прежде чем мы войдем.

Она просила Бога указать Филиппе путь и привести ее к Себе.

Потом мы вошли в сад и увидели, что миссис Томас и Филиппа сидят вместе у открытого окна.

Миссис Томас была очень рада видеть миссис Овен, и я думала, что она никогда не наговорится с ней. Но после десяти минут она сказала, что ей нужно приготовить ужин, и мы остались одни.

Филиппа нетерпеливо повернулась к миссис Овен и сказала:

- Хорошо, что вы пришли! Я ждала каждый день. Элинор сказала вам?

- Да, - ответила миссис Овен, переходя прямо к делу, потому что она всегда немного беспокоилась, когда оставляла детей на некоторое время.

- Ты не можешь понять, почему Бог не ответил на твои молитвы и не исцелил тебя. Не так ли?

Филиппа кивнула. Она сосредоточенно смотрела на лицо миссис Овен, как будто слушала какую-то удивительную тайну.

- Я думаю, это выглядит так, - медленно проговорила миссис Овен, глядя на сад. - Предположим, какой-то оборванный, бездомный мальчик пришел к моей двери и попросил у меня пять фунтов. Я могу дать ему пять фунтов и отправить, но я могу сделать гораздо больше. Я могу сказать ему: я не дам тебе денег, но возьму тебя в свой дом, буду любить тебя, вымою и одену тебя, буду о тебе заботиться и сделаю тебя собственным ребенком. Если бы я сказала так, думаешь ли ты, что тот мальчик все еще хотел бы получить пять фунтов? Он бы знал, что я буду любить его и дам ему все необходимое.

- Разве пять фунтов то же самое, что мои ноги? - спросила Филиппа. В некоторых случаях она была весьма смышленной.

- Примерно да, - ответила миссис Овен. - Ты просила Господа Иисуса дать тебе здоровые ноги, а Он смотрит на тебя и говорит: "Филиппа, у Меня есть для тебя намного больше, чем это. Я люблю тебя, Я хочу, чтобы ты была Моей девочкой. Моим достоянием. Я хочу избавить тебя от твоей сердитости, от грусти, от эгоизма, Я хочу сделать тебя счастливой". Конечно, позже Он может дать тебе здоровые ноги и ты можешь продолжать просить Его, но прежде всего Он хочет, чтобы ты стала Его собственностью и могла быть счастливой, удивительно счастливой, даже если лежишь здесь на этой кушетке. Элинор показывала тебе стих, записанный на титульном листе ее Библии?

- Да, - быстро ответила Филиппа. - Я могу рассказать его: "Ты укажешь мне путь жизни; полнота радостей пред лицем Твоим".

- Хорошо, - сказала миссис Овен. - А ты понимаешь, что это значит? Это значит, что мы предоставляем Богу избирать наши пути жизни, потому что Он их знает намного лучше. И если Он посылает болезнь, горе или разочарование, нам не следует роптать. Он имеет с нами благие намерения и всегда остается рядом, и поэтому мы счастливы. Знаешь, Филиппа, счастье, по существу, не зависит от того, что ты имеешь или где находишься. Настоящее, истинное, непреходящее счастье приходит от близкого общения с Господом Иисусом, от желания быть подобной Ему.

Филиппа ничего не ответила. Она имела привычку долго размышлять, прежде чем прийти к каким-то решениям. Через несколько минут вошла миссис Томас, включила свет и попросила нас остаться на ужин. Миссис Овен быстро встала:

- Нет, нет, мне надо домой, посмотреть, чем занимается семья, - воскликнула она. - Они все в таком возбужденном состоянии, потому что мистер Джон предложил моему мужу свою машину на некоторое время. Они проводят лето у своих родителей, а машину оставили в гараже. Это превосходно; Я так боялась перевозить весь багаж и детей на автобусе и потом еще тащить его на гору по другую сторону несколько миль.

Я взглянула на Филиппу. Взгляд ее выражал одиночество и тоску, и я почувствовала к ней жалость. Внезапно у меня возникла превосходная мысль.

- Тетя, - воскликнула я. - На машине это не так далеко. Не мог бы дядя привезти миссис Томас и Филиппу, чтобы посмотреть наш лагерь? Мы вместе попили бы чай. О, тетя, скажите "да", пожалуйста!

Лицо Филиппы порозовело от волнения, и глаза засияли. Обе матери выглядели с минуту встревоженными.

- Мне надо спросить мужа, - сказала миссис Овен. - Если вы думаете, что для Филиппы это не будет слишком утомительно, я бы сказала, что это чудесная идея.

- И я тоже, - выпалила Филиппа. - Мама, если ты скажешь "да", я больше никогда не буду капризничать.

Услышав это, мы все рассмеялись, и я с миссис Овен поспешили домой. Давно пора было вернуться. Уже наступили сумерки, и дома во время нашего отсутствия не все прошло гладко. Блодвен и Жаннет выглядели взъерошенными и разгоряченными. Люси визжала, а Робин неизвестно из каких соображений бросил свои носки в приготовленную на завтра кашу. Джонни, который хотел дождаться возвращения мамы, спрятался в бельевой шкаф и его как раз вытаскивали оттуда, а он отбивался ногами. Только благоразумная Франческа спокойно ушла в свою комнату и ожидала возвращения отца, чтобы опять спуститься вниз.

Миссис Овен за несколько минут овладела положением. Она выслушала жалобы Блодвен, успокоила Люси, шлепнула Робина, поцеловала Франческу, охладила воинственный пыл Джонни и поставила на плиту чайник.

- Мне следовало бы пойти к Филиппе завтра, - миролюбиво заметила она, когда мы все сидели за кухонным столом. - Я забыла, что дети в воскресенье всегда капризнее, чем в другие дни. Вот и папа с Питером. Давайте наливать чай.

Мистер Овен и Питер вернулись из церкви такие голодные, как будто совсем ничего не ели за ужином, и мы все принялись за чай и булочки. Это был приятный вечер. Все одобрили мою идею привезти Филиппу на день в лагерь. Если бы миссис Овен не погнала нас спать, мы проговорили бы всю ночь.

Перед тем как лечь, я несколько минут постояла у открытого окна, далеко высунувшись вперед. Теплая летняя темнота пахла левкоями, львиным зевом и лавандой, а с буков негромко кричала сова.

В доме Филиппы все еще горел свет, и мне стало интересно, что она делает? Стоит ли она все еще у порога, прося исцеления? Или она взглянула прямо в лицо Дающего и вошла через дверь в свет и безопасность Отцовского дома?

Наконец наступило утро того долгожданного великого дня. Мистер Овен на самом рассвете отправился с четырьмя старшими детьми и палатками, чтобы разбить лагерь, потом ему надо было вернуться и после обеда забрать миссис Овен и младших детей.

Небо было чисто-голубым. Мы ехали по узкой боковой дороге, спускавшейся к реке, между изгородями, обвитыми жимолостью и поздними дикими розами. Здесь и там в просветы между изгородью можно было заметить высокие горы, поднимавшиеся по другую сторону долины. Иногда мы заезжали в туннель из деревьев. Их густая зеленая листва сплелась, наполняя наши легкие благоухающим воздухом. Роса еще лежала на лугах, и паутина сверкала, как серебро.

Через некоторое время мы оставили узкую дорогу и выехали на извилистую большую дорогу вдоль берега реки. После нескольких миль она начала подниматься в гору. Когда мы достигли вершины горы, мистер Овен резко остановил машину и сказал:

- Посмотрите!

У меня даже захватило дыхание, потому что я никогда не видела горы так близко. Теперь они поднимались перед нами, насколько мог охватить взгляд - мерцающая гряда поросших вереском склонов и гордые скалистые вершины. Мы знали, что у скрытых в тумане складках подножий находятся озера.

Мы спустились по другую сторону горы в маленький городок, где на окраине рядами стояли розовые, голубые и желтые коттеджи. В давние времена здесь изготовлялись арфы, наполнявшие весь Уэльс своими звуками. Потом мы проехали через старый каменный мост, сконструированный, как сказал нам мистер Овен, известным архитектором по имени Иниго Джонс. После этого мы оставили позади цивилизацию и помчались к крутой, заросшей плюшем, горной стене, которая, казалось, отвесно поднималась прямо перед нами. Еще десять минут езды, и мы оставили последнюю "приличную" дорогу и повернули вверх по крутой каменистой дороге, поднимавшейся через буковый лес, а справа по мшистым валунам стремительно несся вниз пенистый поток.

- Машина пройдет здесь? - спросила Жаннет, с беспокойством хватаясь за спинку сиденья. - А что мы будем делать, если встретится другая машина?

- Не знаю, - ответил мистер Овен. - Это было бы очень плохо! - Он включил малую скорость и предупреждающе засигналил, когда мы заворачивали за угол. Но в то утро никого больше не было на дороге, и мы выехали на более пологий горный тракт, где с каждой стороны во множестве рос вереск и, куда ни глянь, поднимались горные пики.

У нас захватывало дыхание от волнения, потому что мы знали, что сейчас, через несколько минут, мы увидим то место, которое нам описывал Питер. И вот, мы выехали за угол выступающего утеса и... перед нами раскинулось озеро, чистое, как зеленое стекло, с отражавшимися в его глубине горами.

Мистер Овен остановил машину. Мы все притихли, очарованные прекрасным видом. Я, по крайней мере, никогда в своей жизни ничего подобного не видела. Озеро было спокойным и очень длинным. Оно лежало в зеленой чаше в горах, ограниченное на другом конце крутым склоном, покрытым буковыми лесами, которые спускались прямо к воде. На нашей стороне в мелких местах были заросли камыша, пологий спуск, заросший вереском, колокольчиками и болотным мхом. Время от времени пролетала чайка, касаясь своим крылом поверхности воды, однако я не видела ряби. Я чувствовала себя так, как будто попала в волшебную страну, где все было погружено в сон.

- О папочка, давай искупаемся! - пронзительно закричал Джонни, приходя в себя. - Посмотри, здесь небольшой пляж. Может, мы разобьем лагерь прямо здесь?

- Нет, - ответил мистер Овен. - Нам надо попасть на другой конец, там есть ферма. Посмотрите, вдоль озера проходит небольшая дорога. А когда поставим палатки, тогда мы еще перед обедом искупаемся. Сегодня мы не будем заниматься приготовлением пищи - поедим то, что у нас с собой: копченая свинина, хлеб с маслом, сливы и лимонад, потом я поеду за мамой.

Мы поехали по узкой дороге вдоль самого края воды и вскоре увидели ферму миссис Дэвис - побеленное строение, окруженное низкой каменной стеной, скрытое в зарослях рябиновых деревьев. По одну сторону находился загон для овец, коровник и проволочная клетка для цыплят. Прозрачная вода из ручья плескалась в желобе перед дверью. Миссис Дэвис услышала шум прибывшей машины и выбежала нам навстречу. Это была аккуратная маленькая женщина, розовощекая, с черными блестящими глазами. За ее фартук уцепилась маленькая девочка, а вокруг них прыгала овчарка.

- Подружка для Франчески, - сказал мистер Овен, помахав ребенку рукой. - И подружка для Воллера, - сказал Джонни, свистнув овчарке.

Мистер Овен поздоровался с миссис Дэвис по-уэльсски. Это доставило ей большое удовольствие, потому что она плохо владела английским, а девочка вообще его не знала. Хозяйка показала нам самое сухое место для палатки и помогла внести вещи. Мы энергично принялись за работу - положили щиты для пола, поставили палатки, закрепив их колышками. Потом мы пошли к миссис Дэвис. Она провела нас к сеновалу, где мы наполнили сеном наши матрацы. В амбаре было прохладно и полутемно, пахло коровами и свежим сеном. В загородке в уголке на дрожавших ножках стоял крошечный черный с белыми пятнышками теленок, боязливо выглядывавший из-за своей матери.

Мы притащили матрацы на нашу площадку, разостлали спальные мешки. Питер и Джонни выкопали под отвесной стеной углубление для продуктов и обложили его парусиной. Потом мы принесли большие камни с озера и соорудили очаг . Дрова мы собирались хранить в амбаре, потому что в Уэльских горах бывают частые и внезапные дожди.

- Мы сделаем сегодня великолепный костер, чтобы поприветствовать маму, - сказал Питер. - Пока ты ее привезешь, мы насобираем ветвей. А теперь давайте искупаемся перед обедом.

Мы переоделись в два счета и босиком помчались по мягкой траве к покрытому галькой месту в камышах, которое Джонни уже окрестил в "пляж". Здесь дно было мелкое и безопасное даже для маленьких, а Питер, Жаннет и Джонни были хорошими пловцами. Они поплыли вместе с отцом прямо на середину озера, где вода была чистая и зеленовато-голубая, а меня оставили плескаться на мелководье.

После купания мы, голодные как волки, с удовольствием уплетали хлеб с маслом, и пили лимонад из большого эмалированного кувшина. Все молча жевали с благодушным видом, когда мистер Овен взглянул на часы и сразу вскочил:

- Надо ехать за мамой. Мы, конечно, не будем здесь раньше пяти часов. Вы можете собирать дрова и познакомиться с местностью, только не потеряйтесь и помните, никто не должен приближаться к озеру или зажигать костер, пока мы не вернемся.

Мы все только кивнули, потому что у каждого был полный рот. Мистер Овен сел в машину и уехал по каменистой ухабистой дороге. Мы осмотрелись с возобновленным интересом, потому что было так волнующе остаться одним, хотя миссис Дэвис жила только в пятидесяти метрах ниже по холму.

- Вы, девочки, помойте тарелки, - повелел Питер, допивая свой лимонад, - потом давайте сложим большую кучу веток для костра на вечер. А потом пойдем на другую сторону озера вверх по ручью и посмотрим, куда он течет. На карте указано еще одно озеро по ту сторону горы и впадающий в него ручей, который соединяется с этим. Если бы мы нашли место, где они встречаются, то знали бы в другой раз путь ко второму озеру.

Мы вымыли тарелки, потом выкопали большую яму для пустых консервных банок и отходов, после чего рассыпались по лесу в поисках хвороста. Я поднялась на гребень нашей горы, покрытый рощицей из буков и елей, и почти забыла о своем поручении, осматриваясь вокруг. Никогда раньше мне не приходилось быть в таком диком лесу. На противоположной стороне озера на целые мили простиралась местность, поросшая вереском, а на горизонте возвышались великолепные горы. Кругом ни души.

- Иди сюда, - послышался голос Питера, - мы так мало собрали, а нам надо скоро отправляться.

Я поспешно стала подбирать ветки, и мне удалось за несколько минут собрать полную охапку. У нас получилась довольно большая куча хвороста.

После короткого разговора с миссис Дэвис мы отправились по краю озера, чувствуя себя исследователями неизвестной местности. У Питера через плечо висела кожаная сумка с картой и компасом. С самого утра небо было покрыто облаками, а сейчас было прохладно и очень тихо.

Мы добрались до конца озера, где оно сужалось в стремительный белый ручей, который, перебравшись через край плоскогорья, устремлялся дальше по глубокому скалистому ущелью. Мы моментально сняли сандалии и стали спускаться по крутым берегам, прыгая с камня на камень. Время от времени мы соскальзывали с мокрых камней и шлепались по колено в пенистый ручей, но это нас не останавливало. Радостные мы продолжали двигаться вперед, пока ручей не стал уходить под своды деревьев. Здесь было спокойнее и зеленее, длинные папоротники погружались прямо в воду.

- Не забудьте, что нам надо возвращаться, - сказала Жаннет, приостановившись. - Мы не должны опоздать к приезду мамы.

- Деревья кончаются там впереди, - отозвался Питер. - Мы выходим на каменистое место. Только выйдем, посмотрим и пойдем обратно.

Мы пошли дальше, и когда деревья кончились, мы действительно оказались в пустынном месте. Раньше здесь, видимо, была каменоломня, потому что кругом лежали кучи выломанных камней, а прямо перед нами стояли почерневшие стены старого каменного строения без крыши.

- Похоже, как будто его сожгли, - произнес Питер. - Подсадите меня кто-нибудь, я загляну вовнутрь.

- Я думаю, что нам надо идти домой, - твердо заявила Жаннет. - Мне совсем не нравится этот дом, он похож на привидение, Питер. Да и все место мне не нравится. Я оглянулась и вздрогнула. Кучи шлака закрывали местность, а с левой стороны поднималась зазубренная черная скала, разделявшая две долины с их озерами. А внизу, сразу за старой каменоломней, встречались два потока, и воздух был наполнен шумом сердито бурлящей воды.

Питер обошел строение, пробираясь через паутину, покрывавшую развалины, и поднялся на подоконник. - Послушайте, - вскричал он возбужденно, - здесь комнаты и кто-то сделал камин. Я вижу черные камни и пепел, и старые кастрюли. Я не могу видеть другие комнаты, но над одной есть навес и окна заткнуты тряпками. Похоже, что здесь кто-то живет. Я хочу пройти туда.

Он спрыгнул вовнутрь, сильно поцарапав ноги, и направился к закрытой двери. Она не отворялась, но Питер всей силой надавил на нее, и она открылась так неожиданно, что он залетел в дом со всего размаху. Он быстро поднялся и довольно испуганно попятился назад, не зная, что предпринять.

- Зайти или нет? - спросил он. - Может, там внутри кто-то есть.

- Думаю, что он уже вышел бы, - разумно заметил Джонни. Потом, перепрыгнув через тенета паутины, он стал на пороге и весело сказал:

- Я войду. Я не боюсь.

Он скользнул внутрь, суя свой любопытный нос в одну покинутую комнату за другой. Потом на цыпочках вернулся. Глаза его округлились от возбуждения:

- Кто-то там живет, - прошептал он. - Там матрац с приличными одеялами, тарелки и чашки, сундук и даже коврик на полу.

- О, Питер, - взмолилась я, - пойдемте отсюда! Если придут хозяева и увидят нас в их доме, они страшно рассердятся. А мы можем их не заметить и не услышать, потому что вода так шумит.

- Я тоже должен посмотреть, - неуверенно сказал Питер. - Джонни, заберись-ка на ту кучу и будь начеку.

Шустрый маленький Джонни в одну секунду оказался наверху, но тут же спрыгнул вниз. - Какой-то человек идет сюда, он уже около ручья, - сообщил он. - У него за спиной мешок, а в руке мертвый заяц. Бежим скорее! - И Джонни помчался первый и нырнул в туннель из деревьев, перепрыгивая с камня на камень. Питер и Жаннет следовали за ним по пятам, а я скользила и спотыкалась на скользких камнях, прикрывая тыл. Мы мчались, тяжело дыша, мокрые, с застывшими ногами в синяках. Мы не чувствовали себя в безопасности до тех пор, пока не добрались до тихой ложбины между горами, где находилось наше озеро.

- Вон машина! - закричала Жаннет, неистово размахивая своими сандалями над головой, и в следующий момент мы все бежали босиком рядом с машиной, из которой смотрели радостные лица Франчески, Робина и Люси. Миссис Овен тоже улыбалась и приветствовала нас. Мы никогда раньше так не радовались при виде их, как в этот раз.

Для нас будто солнце взошло, когда миссис Овен с трудом вышла из машины, в одной руке держа Люси, а в другой - набитые до краев бумажные пакеты с домашними булочками. Мы все бросились к ней.

Остальная часть вечера была проведена замечательно. Мистер Овен разжег костер, и чайник вскипел так быстро, что мы не успели оглянуться. Мы сидели вокруг огня, грели застывшие ноги и сушили нашу мокрую одежду. Вскоре мы уже ели булочки и пили из кружек горячий, крепкий, пахнувший дымом чай со сгущенным молоком и обсуждали меню на ужин.

- Я думаю, мы приготовим вареные яйца и бекон, - предложила миссис Овен, - а потом кофе с бисквитами. Может, миссис Дэвис присоединится к нам со своей девочкой. Это будет настоящий, праздничный вечер! А сейчас давайте распаковывать продукты. И, о Элинор, я совсем забыла, для тебя есть письмо от мамы! Оно пришло с дневной почтой.

Она подала мне тоненький конверт с французской маркой. У меня поползли мурашки по телу, потому что мама мне редко писала. Каждую неделю она посылала мне открытки с несколькими словами: как ты поживаешь? Не вешай нос! или что-нибудь подобное. Я оставила остальных, занятых распаковкой продуктов, и побежала к рощице, села на корни бука, сжимая в руках письмо. С моей стороны было глупо бояться, потому что последний раз она писала, что посылает три фунта для лагеря.

Я разорвала конверт и несколько раз прочитала письмо, потому что я не могла сразу сообразить смысл, хотя всегда предчувствовала, что когда-то это должно наступить. Тот человек, у которого мама работала, возвращается осенью домой. Она будет продолжать работать у него и подыщет в Лондоне дом для нас двоих. "Тебе лучше оставаться там, пока не окончится семестр, - писала она, - но на рождественские каникулы я заберу тебя, и мы найдем тебе здесь школу. Мне тебя так недостает и будет прекрасно, если мы будем опять вместе".

Рождественские каникулы! Жаннет много говорила мне о них: морозные вечера, когда они при свете фонарей ходили по всей деревне и пели песни, раздавая всем маленькие подарки; катание на санках и развязывание чулка с сюрпризом утром на Рождество, воскресный детский праздник в зале, когда мистер Овен переодевался в Деда-Мороза... и вот, я не увижу всего этого...

Я посмотрела вниз на лагерь. Уже заходило солнце, на фоне алого неба выделялись черные утесы, отражавшиеся в спокойных водах озера. Питер и Джонни тащили огромное бревно из амбара, а Жаннет сидела на корточках над сковородкой и что-то готовила. Франческа стояла спиной ко всем на маленьком пляжике, крошечная, похожая на фею, полностью поглощенная красотой игры света на воде... Нет! Я не могла оставить их. Теперь это мои братья и сестры. Мистер Овен, безусловно, поймет меня и поможет объяснить это маме. Конечно, иногда мне хотелось видеть маму, я не возражала бы время от времени посещать Лондон, и она могла бы приезжать ко мне в Уэльс. Но мой родной дом теперь здесь, в деревне, у этих детей, которых я любила.

Я мысленно вернулась на несколько месяцев назад. Как эгоистична и несчастна я была, и как я ненавидела все тo, к чему сегодня была привязана. Что же связало нас всех вместе и сделало таким тесным семейным кругом? - удивлялась я. Тогда я этого еще не понимала, хотя внутренне чувствовала, что это была ежедневно читаемая Библия, которая учила нас правильно жить, почитать и слушаться родителей, любить друг друга и познавать истинные ценности жизни. А кто будет продолжать учить меня в Лондоне? Как смогу я сама остаться христианкой?

- Иди сюда, Элинор! - нетерпеливо закричал Питер. - Мы уже собираемся жарить бекон. Каждый должен наготове сидеть с тарелкой. Ко мне доносился восхитительный запах, я спустилась и присоединилась к семье. Миссис Овен, отодвинув немного от себя Джонни, освободила место для меня, и я удобно устроилась рядом с ней. Возможно, она догадывалась о написанном в письме.

Ужин был очень вкусным. Мы подложили еще хвороста в огонь, и поднялось такое пламя, что осветило темные горы вокруг, и в воде замелькало красное отражение. Миссис Дэвис, Элси и овчарка Тюдор присоединились к нам, когда мы пили какао и ели бисквиты. Мы пели песни до тех пор, пока не охрипли. Потом при свете гаснущего пламени мистер Овен открыл свою Библию и прочитал место, которое так подходило к действительности, потому что снизу доносилось тихое блеяние овец, сгрудившихся беспорядочным гуртом в загоне.

- "И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его", - читал мистер Овен. Мы слушали его, затаив дыхание. Луна поднялась на краю долины, заливая озеро серебряным светом. - "Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец..."

В своем сердце я понимала, что здесь речь идет о добром Пастыре - Христе, который умер за каждого человека, а значит и за меня.

Мистер Овен прочитал почти половину главы без объяснения, оставив нам это для самостоятельного размышления. Потом мы преклонили колени, каждый сказал несколько слов благодарности, а после всех помолился мистер Овен. И мы отправились спать по своим палаткам. Брезентовый полог был отброшен наверх, лунный свет проникал к нам всю ночь.

Каждый день в лагере приносил новые радости. Мы вставали на рассвете, и хотя утром было прохладно, мы все равно еще купались перед завтраком. Питер отвечал за костер, Жаннет и я были поварихами, а миссис Овен давала нам указания, как главный повар. Иногда мы предпринимали поход в горы, иногда просто разведывали ближайшие холмы или болтались без дела на ферме. А во время туманов и дождей мы играли и кувыркались в амбаре, а вечером миссис Дэвис принимала нас у себя на кухне, что нам очень нравилось. Кухня была просторная и низкая, с огромным камином, который занимал большую часть одной стены. Медные кастрюли отражали наши лица в искаженных смешных формах. На стенах висели старые ковры и вышивки. Все это представляло очень уютное место в дождливые вечера, когда в горах гремел гром и ветер поднимал волны на озере. В такие дни мы обычно раздевались в комнате миссис Овен, потом мчались к лагерю и быстро забирались в наши спальные мешки.

Однажды в ясный солнечный день мы взобрались на Сноудон. А на другой день мистер Овен поднял нас, привязанных веревкой, по крутому склону Трифана, и мы чувствовали себя настоящими покорителями вершин. С помощью карты Питера мы разыскали каждое озеро, спрятанное в неизвестных складчатых горах, взбирались на каждую скалистую поросшую вереском вершину. Я очень загорела и стала такой коричневой и сильной, как горная пони. Мне было интересно узнать, что подумала бы мама, увидев меня.

Но самым величайшим событием этих каникул для меня было посещение Филиппы. В субботу рано утром, когда другие еще спали, я выскользнула из своего спального мешка и пробралась к отверстию палатки посмотреть, какая погода.

Небо на горизонте было жемчужно-голубое, и утренние звезды над высокими утесами уже бледнели. Предрассветный ветерок проносился над долиной, морща воду озера и шумя в тростнике. Внизу в загоне овцы беспокойно шевелились во сне, а Воллер, спавший с ветренной стороны нашей палатки, поднял голову и стал к чему-то принюхиваться. "Будет прекрасный день, - подумала я, слегка вздрагивая, - не видно ни облачка". Я натянула одеяло на плечи и стала следить, как постепенно прояснялось небо. Две чайки вылетели из тростника на самом краю воды, и я увидела, как их белые крылья засверкали при свете наступающего дня. Я была слишком взволнована, чтобы опять уснуть, и осталась сидеть до тех пор, пока не взошло солнце и не осветило своими золотыми лучами луга и озера.

< Не в силах больше сдерживаться, я нетерпеливо стала будить Жаннет:

- Проснись, Жаннет! Пойдем искупаемся! Вода такая сверкающая.

Но Жаннет только пробурчала что-то под нос и почти совсем исчезла в спальном мешке, оставив меня в компании с Воллером. В своем нетерпении мне казалось, что в то утро все шло очень медленно. Мальчики не хотели вставать, а когда наконец встали, никто не мог найти кастрюлю с кашей. Но после долгих поисков кто-то обратил внимание на Робина, который сидел на корточках на берегу, целиком поглощенный в свое любимое занятие: он пускал кораблики, а недалеко от берега качалась на воде кастрюля. Питеру пришлось зайти в воду и достать ее. Когда каша наконец подогрелась, Люси отказалась есть ее. После завтрака Воллер утащил скатерть, что задержало мытье посуды. Мне казалось, что кроме меня никто не спешил.

Наконец, я не вытерпела и побежала к мистеру Овену, который спокойно сидел на солнце, слушая, что ему рассказывала Франческа. Я спросила его, когда он думает ехать за Филиппой.

- За Филиппой? - спокойно переспросил он, взглянув на часы. - Ах, да, она должна здесь сегодня к обеду быть. Тогда мне лучше отправиться сейчас, пока погода хорошая, и привезти ее пораньше. Позже, может, будет туман.

Он встал и посмотрел на машину.

- Мы оставим заднее сиденье для Филиппы, - сказал он, - но есть еще три места впереди. Хочешь поехать со мной, Элинор? Филиппе будет интересно ехать с тобой на обратном пути.

Я была в восторге и бросилась приводить себя в порядок. Франческа побежала за отцом:

- Папочка, папочка! - умоляюще просила она, - а когда ты ее повезешь назад, ты возьмешь меня? Ты ведь очень хотел послушать конец моего рассказа, правда же?

- Очень хочу, - ответил мистер Овен, наклоняясь к ней. - После обеда, Франческа, мы поедем вместе и по пути остановимся и попьем чай в чайной. Только никому не говори!

Веснушчатое личико Франчески напомнило мне сегодняшний восход солнца - оно внезапно осветилось таким же радостным сиянием.

Она заслужила эту небольшую награду, потому что была еще маленькая, чтобы подниматься с нами на горы, и для нас было всегда большим огорчением оставлять ее внизу. Она уходила, садилась у озера, сложив руки, молча переживала свою печаль, глядя на воду, пока мы не скрывались из вида...

Я наслаждалась поездкой. И как только мы прибыли, я бросилась вперед, чтобы узнать, готова ли Филиппа. Она давным-давно была готова и в ожидании сидела у окна, так что через пять минут мы были уже на обратном пути. Филиппа лежала на заднем сиденьи, а я сидела, зажатая между мистером Овен и миссис Томас, повернула голову назад и разговаривала с ней. Филиппа хотела знать все подробности и точности каждого дня, и я болтала без умолку. Я рассказывала ей о костре, о палатках, о ягнятах и овцах, озерах и горах, о том, как мы поднимались на горы, как купались и исследовали местность вокруг, а она лежала и слушала с горящими глазами, какими смотрят на сказочную страну через запертую калитку.

- А что ты делала? - спросила я, когда мы уже приближались к лагерю.

- Ничего особенного, - ответила Филиппа довольно весело, - просто сидела.

Я с удивлением взглянула на нее, потому что это был необычный ее тон, полный жалости к себе самой. Она посмотрела мне прямо в глаза и шепнула,- Мне надо кое-что тебе сказать, когда мы будем одни.

Это было так загадочно. Я кивнула и подмигнула ей, потому что очень любила всякие тайны. Но тут же я обо всем забыла, так как мы заезжали на узкую дорогу, ведущую к озеру, и через несколько минут мы обогнем выступ скалы, а там - наше царство.

- О! - воскликнула Филиппа. - Вон они, посмотри, вот озеро... О Элинор, какое это прекрасное место!

Мистер Овен довольно резко нажал на тормоза, потому что пятеро детей выбежали нам навстречу и встали на дороге, взявшись за руки, - загорелые, смеющиеся, растрепанные. Робин стоял в центре, босоногий и счастливый от того, что ему разрешили быть со старшими. Потом с диким криком они отпустили руки друг друга и бросились бежать по упругому торфу, стараясь не отставать от машины. Но мистер Овен нажал на газ, и через несколько минут они остались далеко позади. А мы с Филиппой высунулись из окна и визжали от восторга и триумфа.

Для Филиппы было приготовлено ложе из папоротника и вереска возле костра. Мистер Овен осторожно перенес ее туда. Обед был почти готов. Это был настоящий пир по такому важному случаю - отварные сосиски, испеченный в золе картофель, заправленный маслом, и огромный сливовый пирог, спеченный миссис Дэвис. А в заключении мы пили пахнувший дымом чай, после которого мы все почувствовали себя совершенно пресыщенными и легли на теплый дерн, посасывая конфеты из сахара и масла, предложенные нам Филиппой. А миссис Овен читала нам вслух рассказ "Ветер среди ив".

Только она закончила первую главу, как миссис Томас с беспокойством указала на другую сторону озера. Из расселины в горах выползал странный белый туман и подобно протянутой холодной руке окутывал нижние склоны рваными клочьями. Несколько буков, которые как будто охраняли вход в долину, казались уже расплывчатыми и призрачными, будто холодная пелена наползала на солнце.

- Я думаю, нам пора отправляться, - сказала миссис Томас. - Я не хочу, чтобы Филиппа простудилась. Это было такое чудное удовольствие для нас обеих.

- О, мамочка, - взмолилась Филиппа, - подожди еще пять минут. Туман движется так медленно, мне еще надо поговорить с Элинор. Я ведь целых пять дней опять не увижу ее.

- Хорошо, милая, - согласилась миссис Томас, - пять минут, не больше. А я пойду с Франческой и Робином посмотрю теленка.

- Питер, Жаннет и Джонни отправились на озеро мыть посуду, а я прилегла рядом с Филиппой. Ей не терпелось рассказать свою тайну и она сразу начала:

- Элинор, ты помнишь, как миссис Овен говорила о том, что Христос стучит в дверь и просит разрешения войти?

- Да, - ответила я, - конечно, помню. Ты впустила Его?

- Думаю, что да, - довольно застенчиво ответила Филиппа. - Я много думала об этом. Однажды вечером, вместо того, чтобы попросить Господа исцелить мои ноги, я помолилась: "Пожалуйста, войди в мое сердце и сделай меня Своим дитем". И с того дня у меня появилось такое чувство, что я могу быть счастливой, даже если мои ноги не исцелятся. Я просила Иисуса сделать меня лучше, изменить меня, чтобы я не сердилась и не была эгоисткой. И вот сейчас у меня появилась новая идея - делать что-то полезное. Это довольно интересно. Раньше я совсем не думала об этом, потому что внушила себе, что калеки ничего хорошего делать не могут. Ты должна мне помочь в этом, и я с нетерпением жду твоего возвращения.

- А что бы ты хотела делать? - спросила я, глубоко заинтересовавшись.

- Например, помогать маме или что-нибудь делать для других людей, - сказала Филиппа. - И я хочу посмотреть, как долго я смогу выдержать без ворчания. У меня сейчас нет времени объяснить тебе все, но я всегда думаю о твоем тексте. Если мне суждено быть калекой, то я ведь все равно могу быть счастливой, не так ли?

- Да, - твердо ответила я. - Полнота радостей везде, если мы следуем за Иисусом. Дядя объяснял мне это много раз.

- Филиппа, - позвала миссис Томас, - нам действительно надо ехать, или мы попадем в туман.

Через минуту подошел мистер Овен, поднял Филиппу и понес ее к машине. По дороге вниз мы успели показать ей теленка. Франческа, находясь на седьмом небе от радости, украдкой выглядывала из машины, сидя между взрослыми на переднем сиденьи.

- Можно мне на подножке доехать до конца озера?- закричал Питер, вскакивая.

- И мне тоже! - взвизгнула я, ухватившись за другое окно. Будет замечательно пробыть еще минуты две с Филиппой.

- Хорошо, - сказал мистер Овен, - только до половины горы. Нет, Джонни, ты в другой раз, будет слишком тяжело.

Мотор завелся, и машина медленно поехала вдоль озера, а мы смеялись и болтали, хотя и немного побаивались, потому что машина въехала прямо в наползающий белый туман и, казалось, что он охватывает нас холодными влажными руками. Я не огорчилась, когда мы достигли деревьев на верхней части дороги и нам надо было спрыгивать. Нас ожидал интересный вечер у уютного очага в доме миссис Дэвис.

Питер стоял, оглядываясь вокруг.

- Мне никогда не приходилось быть в таком тумане, - сказал он. - Я совсем не вижу озера. .. .Кто-то идет по другой тропинке. Посмотри, Элинор, какой-то мужчина! Интересно, куда он идет. Этой дорогой мало кто ходит.

Мы отступили за выступ скалы, а наши голоса приглушились туманом. Он не мог нас видеть, но мы его достаточно ясно видели. Через плечо у него висела сумка лудильщика, в которой что-то бряцало, как будто он нес кастрюли и сковородки. Как только я увидела его поближе, я тотчас узнала его. Меня охватила дрожь. Питер, напряженный и неуверенный, стоял рядом со мной. Он тоже узнал это небритое лицо под широкополой шляпой.

- Элинор, - прошептал он, отступая дальше за выступ, - это он? Я молча кивнула.

- Ты уверена?

- Вполне уверена.

- Ну, тогда мы не должны упустить его на этот раз! - Глаза Питера заблестели от ожидаемого приключения. - Он не увидит нас в таком тумане. А мы сможем следить за ним по этому странному бряцанию. Обязательно надо пойти за ним и увидеть, куда он идет. Пошли!

Мне ничего не оставалось делать, как пойти за Питером, потому что возвращаться одной было еще страшнее. И я последовала за ним, дрожа от холода и страха. Мужчина не пошел по дороге, а свернул налево к болотистой открытой местности, что делало наше преследование более трудным и опасным, потому что там не было деревьев, и нам пришлось следовать за ним на большом расстоянии. Мы едва различали его неуклюжую фигуру, большими шагами продвигавшуюся вперед, и знали, что если он обернется, он непременно увидит нас.

Он шел очень быстро, хлюпая своими высокими сапогами по болотистой грязи, а мне в маленьких сандалиях было гораздо труднее идти. Дважды я провалилась в грязь выше лодыжки, и, к моему отчаянию, Питер ушел далеко вперед, а я не осмелилась его позвать, боясь, что мужчина услышит и обернется.

Туман все сгущался, создав вокруг нас белые стены. На меня нашел ужас, и я начала бежать, чтобы догнать Питера, но почва была ненадежная. Мой сандалий запутался в густом вереске, и я растянулась во весь рост. С минуту я была слишком ошеломлена и не двигалась, а когда, наконец, встала, то оказалась совсем одна в белом, молчаливом мире. Питер и мужчина исчезли из вида.

Он не может уйти далеко. Мне надо только быстро побежать и через несколько минут крепкая фигура Питера замаячит впереди. Но я забыла, что мы ведь шли не по дороге, и я окончательно потеряла ориентир. И чем дальше я бежала, тем дальше я могла удалиться от него в безлюдную, темную, туманную ночь.

Может, надо вернуться и попытаться найти путь домой? Я повернулась назад и, дрожа и плача, пустилась рысью бежать в направлении, откуда, как я думала, мы пришли. Мои ноги были поцарапаны и изранены, а одежда пропитана грязью и туманом. Но озеро, должно быть, где-то недалеко. Если я пройду немного вперед, я должна прийти в долину, а потом я могу идти вверх по течению ручья. Если бы мистер Овен был в лагере, он пошел бы меня искать, но он уехал с Франческой и неизвестно когда вернется, а было около трех часов, когда они уехали. Может, они вернутся ночью, но в таком тумане это не имело никакого значения. Я вытянула руку вперед и обнаружила, что едва вижу ее.

Я проходила, кажется, много часов и, должно быть, кружила на месте. Я так устала, что больше не чувствовала страха, и наконец в отчаянии опустилась на камень, поняв, что заблудилась. В тумане наступила какая-то новая странная перемена. Призрачно белый он изменился в серый, и я поняла, что на горы опускается ночь. Нехотя я подумала о Питере и попыталась придумать какие-нибудь меры. Казалось, нет смысла идти, спотыкаясь через мокрую мшистую местность, но если я останусь сидеть на этом мокром камне, я замерзну до смерти. Мысли мои вернулись к событиям прожитого дня. Казалось, прошли целые годы с тех пор, как я сидела на солнечном склоне с Филиппой. О чем мы говорили? "Ты укажешь мне путь жизни... полнота радостей пред лицем Твоим".

Но сейчас я хотела увидеть не путь жизни, а путь назад в лагерь. Только теперь я смогла собраться с мыслями; до сих пор я вся была пронизана холодом и паникой. Теперь же в мой усталый онемевший ум проникла новая мысль: находится ли Господь Иисус все еще здесь, рядом со мною в этом тумане? Нахожусь ли я в Его присутствии? Если так, то почему я так ужасно боюсь?

- Покажи мне путь. Господь Иисус, - прошептала я, и само это имя, казалось, согрело и укрепило меня и придало новое мужество. Я встала и пошла, не зная куда, но у меня было крепкое ощущение, что меня кто-то ведет. Сознание присутствия доброго Пастыря, который когда-то ходил по горам, ища потерянную овцу, было сильнее, чем сырая липкая темнота и одиночество. Насколько же больше Он теперь позаботится о потерянном ребенке! В сердце мое проник мир, и внезапно я почувствовала себя в безопасности.

Не могу сказать, сколько времени я шла. Иногда я кричала, но мой голос так слабо звучал в этой чернильной темноте, что я перестала кричать. Полусонная я двигалась вперед, ощущая странную боль во всех членах, но вдруг почувствовала, что больше не нахожусь на торфяной низине. Я спускалась с каменистого склона, а внизу слышался шум бегущей воды. Я остановилась и стала размышлять. Может, я нахожусь около ручья, который впадает в озеро? Если бы мне подняться к его верховью, я смогла бы найти дорогу домой... Только надо быть очень осторожной, чтобы не упасть в озеро. Во всяком случае, стоит попытаться. Я сделала несколько осторожных шагов и натолкнулась на дерево. Я была уверена, что это моя единственная надежда попасть домой, и потому я нащупывала мой путь, а шум бегущей воды с каждым моим шагом становился ближе и громче. Я прощупывала каждую пядь и внезапно опять остановилась в удивлении, потому что земля круто поднималась вверх, я подо мной камни скатывались вниз. Я прощупала руками грунт и начала догадываться, что я взбираюсь по куче раздробленных камней и разбитых черпаков и, должно быть, нахожусь в старой каменоломне около разрушенного дома с почерневшими стенами и пустыми окнами.

Сердце у меня екнуло от страха, но он быстро прошел. Если Джонни был прав, значит, кто-то живет в этих развалинах, а в такой момент лучше кто-то, чем никто. В такую ночь, безусловно, любой сжалится над потерявшейся девочкой и проведет ее домой. И потому я карабкалась дальше. Я ощутила мягкий, теплый ветерок, подувший из долины. Может, он рассеет этот плотный туман, и я смогу увидеть, где нахожусь.

Кажется, я достигла вершины этой каменной кучи. Я стала вглядываться в темноту и смогла различить какую-то стену впереди. Наверное, я всматривалась очень внимательно и, потеряв бдительность, ступила ногой не туда... В следующий момент я поскользнулась и покатилась вниз, набирая скорость. Ухватиться было не за что - кругом голые камни. Мне кажется, что я падала долго-долго, и не помню, как я остановилась. Я только почувствовала, что наполовину нахожусь в воде, и мои ноги перекручены. Дул сильный ветер, туман рассеялся, и луна осветила передо мной почерневшие стены.

Я постаралась встать на ноги, но от сильной боли едва не потеряла сознание. В отчаянии, я опять приложила руки ко рту и позвала:

- Помогите, помогите! Пожалуйста, помогите мне!

А в сердце эхом звучал крик о помощи к Тому, Кто, как я знала, все еще был рядом со мной.

- О, Господь Иисус, я больше не могу идти. Пожалуйста, пошли мне кого- нибудь теперь!

Ветер, казалось, понес далеко в долину отзвуки моего крика. Я лежала, затаив дыхание, и прислушивалась. Сначала я ничего не слышала, кроме воды и ветра, но через несколько минут, я услышала звук неторопливых шаркающих шагов, приближающихся со стороны развалин.

- Помогите! - снова закричала я. - О, пожалуйста, помогите мне!

Я увидела мерцание фонаря в одном из пустых окон. Кто-то шел ко мне. Это, вне всякого сомнения, был ответ на мой отчаянный крик о помощи. Я не была оставлена. Господь привел меня на это странное место и теперь послал ко мне человека, медленно шедшего и спотыкавшегося о камни. Я слышала, как тяжелые ботинки отшвыривали их и они с плеском бултыхались в воду. Голос, который я слышала когда-то раньше, спросил: "Кто там?"

Почему этот голос заставил меня содрогнуться? У меня перехватило дыхание, и я, казалось, потеряла дар речи. В следующее мгновение он поднял фонарь над головой и посмотрел мне в лицо, а я смотрела в его лицо... изможденное, нездоровое, небритое лицо... лицо, которое было мне знакомо.

- Провалиться мне на месте! - произнес человек, пока мы так удивленно уставились друг на друга при слабом свете фонаря. - Похоже, что я никак не могу избавиться от тебя. Так что ли? И что ты здесь делаешь?

Мой ужас был так велик, что сначала я не могла вымолвить ни слова. Неужели это был ответ на мою молитву? Неужели я была оставлена на милость этого ужасного грабителя? Я только пристально смотрела на него, онемевши от ужаса, как, наверное, смотрит на змею загипнотизированный кролик. Может, он понял мои чувства, потому что заговорил более мягко, и дикий взгляд в его глазах исчез.

- Ну, ну, - произнес он, - нечего так смотреть. Я ничего плохого тебе не сделаю. С тобой что-то произошло?

- Да, - прошептала я пересохшими губами. - Я думаю... мне кажется, что я сломала ногу.

- Даже так? - сказал он, опустившись на колени рядом и опять освещая меня фонарем.

- Ну, я отнесу тебя в мой дом, а потом ты расскажешь, как тебя сюда занесло.

Я вскрикнула от боли, когда он поднял меня из ручья, и ухватилась за него. От него пахло пивом, и тяжесть моего тела, казалось, была непосильна для него, потому что он тяжело дышал, когда брел со мной назад к развалинам. Он очень осторожно опустил меня на матрац. Внутри не было темно, потому что в камине все еще тлели красные угли.

Он оставил меня и через минуту возвратился с фонарем, все еще тяжело дыша. Выглядел он очень бледным и усталым. Он присел на край матраца, где я лежала, и подпер голову руками. Потом повернулся и пристально посмотрел на меня.

- Ну, - сказал он, - как ты считаешь, хорошо Ты делаешь, что шпионишь за мной?

- Я не шпионю, - умоляюще прошептала я. - Я... не знала, что вы живете здесь. Я потерялась в тумане и упала в каменоломню.

- Ты следила за мной на болоте, ты и тот мальчишка. Я увидел вас раньше, чем вы меня. Мальчишка следил за мной чуть ли не до самого дома...

Я молчала, потому что мне нечего было сказать. Я просто лежала и думала, убьет он меня или нет.

- Я мог бы покончить с тобой здесь! - сердито проговорил он, тряся кулаком перед моим лицом. Приступ гнева, казалось, охватил его. Увидев, что я ужаснулась, он подавил свой гнев так же быстро, как и проявил его.

- Но тебе не надо бояться. Я совсем не собираюсь причинять тебе вред, совсем нет. У меня тоже девочка когда-то была. Только Бог знает, где она теперь. Но когда-то она была такой же невинной, как и ты. Я полагаю, что если ты потерялась, то все полицейские в этом районе сейчас подняты на ноги и ищут тебя... Ты втянула меня в довольно трудное положение, не так ли?

Он уставился в темноту, как бы соображая, что ему делать.

- Если бы вы смогли пойти и привести мистера Овен с фермы Дэвис, - нерешительно проговорила я, - он бы забрал меня домой. Я обещаю, что никогда, никогда не расскажу... никто не узнает, что я видела вас.

- О, мальчишка уже позаботился об этом, - сказал он безразлично. - Я видел, как они вместе шли к полицейскому участку, но я подумал, что одну ночь еще буду здесь в безопасности. Хорошо, что такая темень, легко можно убраться. Но мне некуда уйти... я - конченый человек... потерпевший крушение в жизни. Лучше быть в тюрьме, когда наступит плохая погода, а она уже наступает...

Он поднялся, но все еще, казалось, не решил, что делать.

- Того священника нет сейчас на ферме, - заметил он, - он ищет тебя в горах. Надо снять с тебя мокрую одежду. Я заверну тебя в одеяло, потом пойду на озеро и выясню обстановку. Я полагаю, дождь идет, поэтому, чем скорее я пойду, тем лучше.

Он помог мне снять мокрую одежду и делал это с такой нежностью, как мать. Потом завернул меня в теплое толстое одеяло, которое, как оказалось позже, было одним из лучших шерстяных вещей миссис Томас. Но в тот момент я ничего не замечала, потому что меня мучила сильная боль в ноге.

- Пока, - сказал тот человек, устроив меня насколько было возможно самым лучшим образом. - И замолви за меня хорошее словечко, если меня возьмут. Помни, что я сделал все возможное для тебя.

Я не поняла, что он имел в виду, но все же пробормотала слова благодарности и лежала в темноте, не отрывая глаз от едва мерцающих углей в камине. Я больше не боялась этого человека, и если он был вором, то был добрым вором, и мне совсем не хотелось, чтобы его посадили в тюрьму. Но я понимала, что, спасая меня, он тем самым выдавал себя, и мне было ужасно жаль его.

Я, должно быть, пролежала довольно долго в полудреме, ощущая только боль и слыша шум дождя, потому что поднялась настоящая буря. К счастью, угол, в котором я лежала, был под крышей, но сквозь щели в стене продувал ветер. В моем бреду мне казалось, что бегущая вода в ручье уносит меня прочь. Я то дрожала от холода, то горела от жара и не знала, где я нахожусь. Иногда мне казалось, что я все еще пробираюсь сквозь туман по болоту, а иногда мне чудилось, что я в Лондоне и слышу собственный голос, просивший миссис Муди дать мне стакан воды. Меня томила жажда... Я будто проваливалась в темноту.

"Ты укажешь мне путь... пред лицем Твоим". Кто говорит эти слова? Никто. Это был просто конец моих кошмаров. Я как-то забыла о Его присутствии, но Он был здесь, и я ясно осознала, что ни на одну минуту я не оставалась одна. Дождь все еще бил по крыше, ночь была очень темная, но любовь Бога обнимала меня, как свет.

- Полнота радостей, - прошептала я себе, - я больше совсем не боюсь... кажется, кто-то идет.

Я навострила уши. Кроме дождя и шумящего ручья я услышала мужские голоса и в следующее мгновение увидела ровный свет фонаря через оконное отверстие. Скрип старой двери, звук шагов, спотыкающихся на неровном полу, и вот комната осветилась, и я увидела мистера Овен, который выглядел почти таким же нездоровым и изможденным, как и человек, следовавший за ним.

- Элинор, бедное мое дитя! - воскликнул он, опустившись на колени рядом с моей постелью. - Благодарение Богу, я нашел тебя! Ты сильно ушиблась, дорогая? Ты можешь сказать мне?

Я молча кивнула.

- Моя нога, - пробормотала я невнятно, - и я хочу пить. Пожалуйста, дайте мне глоток воды.

Он уже стянул со спины рюкзак, в котором были теплые вещи, еда и термос с чаем. Есть я ничего не могла, но чай был превосходный, а также теплая одежда. Я нашла его руку и закрыла глаза. Теперь, когда он был здесь, я ничего больше не хотела, как только уснуть. Буря все еще бушевала, и ничего другого не оставалось, как оставаться здесь до утра.

Я засыпала и вновь просыпалась от боли, лежа в полудреме и, наблюдая за мистером Овен и мужчиной. Они раздули угли и сидели вместе перед камином.

- За вами всегда будут охотиться, если даже вы и уйдете, - услышала я слова мистера Овен. - Гораздо лучше покончить с этим. На ваш след уже напали и если вас поймают при побеге, с вами поступят строго. Если же вы добровольно сдадитесь, к вам проявят снисхождение. Я пойду с вами и расскажу, что вы сделали для нашей девочки.

Мужчина что-то невнятно сказал безнадежным, разбитым голосом, я не могла это расслышать.

- Я всегда буду ждать вас, - серьезно говорил мистер Овен. - Теперь не будет так, как раньше, когда у вас не было шанса начать сначала, не было ни одного друга во всем мире. У меня есть работа для вас и пристанище, где вы сможете жить. Моя жена и я никогда не забудем, что вы сделали для нас этой ночью. Кончайте с этой жизнью и начните заново. Вы голодны, не правда ли? Возьмите сэндвич.

Я опять уснула неспокойным сном, и когда снова проснулась, бледный рассвет уже проникал в эту жалкую комнату. Дождь перестал. Человек лежал на полу и крепко спал, а мистер Овен сидел, опустив голову на колени, и сторожил нас обоих.

Услышав, что я зашевелилась, он с трудом поднялся на онемевшие ноги и подошел ко мне. Он выглядел совсем изнуренным от бессонной ночи и волнения. Он налил еще чаю и покормил меня, как маленького ребенка, потому что моя голова была такой тяжелой и горячей, что я едва могла поднять ее с матраца. Потом он приоткрыл одеяло и очень нежно осмотрел мою ногу.

- Придется вызвать скорую помощь, Элинор, нам нужны носилки, - сказал он. - Мне кажется, что ты сломала ногу. Небо над домом позолотело, и свет был такой яркий, что больно было смотреть, и я закрыла глаза. Не помню ясно, что случилось дальше, но через некоторое время я поняла, что рядом сидит миссис Овен, а мистер Овен ушел... Потом было много людей в комнате, и я почувствовала сильную боль, когда меня подняли на носилки. Я заметила, что меня несут вниз по холму, потому что носилки качало и встряхивало. Я ощущала солнечное тепло на лице и запах мокрого папоротника и сырой земли вокруг... Потом мы все ехали куда-то на машине, но я слишком устала, чтобы спросить куда, и хотя я иногда слышала свой голос, казалось, будто кто-то другой произносил мои слова. Я заметила, что меня вносят внутрь, что вокруг собрались сестры в белом, а я все время протягивала руку, чтобы убедиться, здесь ли еще миссис Овен. Она все время была рядом. Потом я почувствовала укол в руку и долгое время ничего больше не ощущала.

Как я позже узнала, состояние мое было крайне тяжелым. Кроме перелома ноги на мое здоровье повлияло и то, что я долго лежала в мокрой одежде на холоде. Не остался бесследным и пережитый страх. Почти неделю я находилась между жизнью и смертью. Время от времени я ощущала резкую боль в груди, и мне с трудом удавалось дышать, но большую часть времени я была в забытьи. Иногда я оказывалась в густом белом тумане среди темных скал, иногда я падала, падала в бездонную тьму и вскрикивала. И всегда в такие моменты рядом были руки, нежно державшие меня, и добрые лица, склонявшиеся надо мною. Иногда это был мистер Овен, иногда миссис Овен. И иногда сквозь шум бегущей воды и сплошную тьму я слышала их голоса, они казались огоньками света, указывающими мне путь домой.

"Господь - мой Пастырь, я не буду нуждаться... хотя я прохожу долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною".

Однажды я проснулась от какого-то страшного сна и увидела лицо Жаннет, бледное и заплаканное. Она смотрела прямо на меня. За ней через большие окна палаты виднелось яркое от заката небо. Позже я узнала, что это была кризисная ночь, они не знали, останусь ли я жить. Жаннет очень просила разрешения увидеть меня, и мистер Овен привел ее в палату и оставил на несколько минут со мной.

- Жаннет, - произнесла я вдруг ясно и осознанно. - Почему ты плачешь? Разве я собираюсь умереть?

Она взяла мою безжизненную руку и прижала ее к своей мокрой щеке. Бедная Жаннет, она никогда не могла притворяться или говорить неправду, и она совсем просто ответила :

- Не знаю, Элинор. Говорят, что ты можешь умереть. Но ты не бойся. Не надо бояться, ты пойдешь прямо к Иисусу.

Слезы опять заполнили ее глаза, и я почувствовала, как горячие слезинки побежали по моей руке. Я смотрела мимо нее в открытые небеса, алые и золотые. Казалось, будто Бог широко открыл Свои ворота и через них изливал сияние. - Конечно, - ответила я, с трудом переводя дыхание. - Полнота радостей... - Туман опять сомкнулся вокруг меня и я уснула.

Потом внезапно все лица исчезли, и осталось только одно - лицо моей мамы. Но сначала я его едва узнала. Это не было ее красивое, тщательно ухоженное лицо, но бледное и обеспокоенное, с большими темными кругами под глазами. И когда я кричала во сне, она брала мою руку, и я ощущала у нее такой же страх, как и у меня. Мы обе, казалось, потерялись в тумане, и я страстно желала услышать те слова, которые были огоньками, ведущими меня домой.

Ночь следовала за днем, день следовал за ночью, я видела сны, кричала, просыпалась и опять видела сны...

Но однажды я проснулась и поняла, что это не сон. Должно быть, было раннее утро, потому что за окном было серо, затемненная ночная лампа все еще горела посреди палаты. Я поднялась на локте, и медсестра тотчас подошла ко мне.

- Где моя тетя? - спросила я. - Не могли же они все уйти и оставить меня одну!

- Милая девочка, здесь твоя мама. Она спит в соседней палате, - сказала сестра мягко. - Я сейчас приведу ее.

Через минуту мама была около меня. Она была в халате и выглядела постаревшей, усталой и ужасно испуганной. У меня появилось такое чувство, будто мама заблудилась в тумане и я должна протянуть свою руку и привести ее домой.

- Здравствуй, мама, - произнесла я спокойно. - Мне лучше. Ты приехала, потому что я заболела?

- Моя дорогая девочка! - воскликнула мама, обнимая меня и заливаясь слезами, - тебе действительно лучше? Я думала, что потеряю тебя, я так ужасно боялась.

Я тихо лежала и думала. Не считая боли в ноге, которая была в гипсе, я чувствовала удивительную бодрость и легкость. Все вокруг было очень, очень реально, а остальное не имело значения. Я была еще слишком слаба, чтобы чувствовать какую-то боязнь.

- А я не боялась, - ответила я. - Я бы ушла к Иисусу и получила полноту радостей. Но теперь вместо этого я выздоровею. Дай мне, пожалуйста, пить, мама. Я ужасно хочу пить.

Вошла няня с подносом, на котором был чай и бисквит для меня. Она измерила температуру и была в восторге. Няня была очень милой, с вьющимися волосами, и сразу мне понравилась. Мама дала мне пить, я захотела кушать и съела два бисквита. Потом усталая, но с той же легкостью и спокойствием я лежала, держа мамину руку, а через окна проникал приятный летний рассвет. Дежурная сестра выключила лампу. В больничном саду начали петь птицы.

Поскольку кризис моей болезни прошел, я стала быстро поправляться, и моя мама могла опять возвратиться к своей работе. В то утро, когда она собиралась уезжать, я в первый раз затронула тему о рождественских каникулах.

- Мы уедем из Франции в ноябре, дорогая, - сказала мама, - и как только мы будем в Англии, я сразу приеду к тебе на выходные. А через несколько недель ты будешь со мной дома. А на рождественские праздники у меня будет отпуск на две недели. Какая радость опять быть вместе!

Я лежала, не шевелясь. Я не хотела обижать маму, но она должна же как-то понять меня. Я рада была встрече с ней, но настоящий мой дом был здесь, в деревне, у Жаннет и Филиппы. Я не могла вернуться в Лондон и там жить. Но я не знала, как ей все это объяснить. Я еще была очень слабой после болезни. Слезы застилали мне глаза, я чувствовала, что мои губы дрожат.

Мама пристально смотрела на меня, лицо ее покраснело. Наступила долгая неловкая пауза.

- Ты не хочешь ехать домой? - спросила она слегка удивленным ровным голосом. - Тебе хотелось бы остаться здесь и провести Рождество с семьей Овен? Они, кажется, все сильно любят тебя. Поступай, как хочешь.

Это было как раз то, чего я все время ждала, но почему-то я не могла вполне этому обрадоваться. Я не знала, сердится ли мама или только опечалена, но я ей ничего не могла объяснить, потому что слишком волновалась. Я лежала с несчастным видом, комкая в руках простыню.

- Хорошо, - проговорила мама, - ты только скажи, и будет так, как ты хочешь.

- Я... я не знаю. Я спрошу тетю, - прошептала Я. - Я скажу тебе потом, мама.

- Очень хорошо, - ответила мама холодно, - только решай быстрей, чтобы я заранее все могла запланировать. - Она взглянула на часы и зевнула. - Мне пора идти. Ну, до свидания, дорогая, поправляйся скорее. Через несколько недель мы опять увидимся.

Она слегка поцеловала меня и повернулась, чтобы уйти. Но у самой двери ее остановила сестра, и я заметила на ее лице слезы. Я зарылась лицом в подушку, накрылась простыней и безудержно заплакала. Если бы меня спросили, почему я плачу, я бы не смогла ответить.

"Я попрошу тетю объяснить ей все, - решила я. - Она сможет помочь маме понять". Так я успокоила себя. Мое здоровье с каждым днем укреплялось. Однажды утром доктор задержался у моей, кровати и сказал, что, по его мнению, меня можно выписывать. Моей тете сообщили, что меня можно забрать на следующий день после обеда. Никогда не забуду тот день, когда я уходила домой из больницы. Мне разрешили встать после завтрака. Я упаковала все свои вещи и потом ходила, прихрамывая, по всем палатам, прощаясь со всеми больными, потому что я была единственной маленькой девочкой здесь и потому стала всеобщей любимицей. Потом я опустилась в кресло, обедать я не могла, потому что была слишком взволнованна. Я сидела, не отрывая глаз от часов, ожидая половины третьего. Потом я стала смотреть на дверь и, казалось, прошла целая вечность, пока она открылась... И я увидела розовое улыбающееся лицо Жаннет, за ней вошла миссис Овен, потом Питер. Все они выглядели такими же взволнованными, как и я.

Медсестра проводила нас до машины и помахала мне рукой. Наконец мы выехали за ворота в мир, который я не видела около месяца, потому что из больничных окон были видны только аккуратные газоны и кирпичные трубы. Мы ехали домой через луга. Повсюду чувствовалось дыхание осени. Я заметила, что папоротник на холмах пожелтел, рябины все были увешаны ягодами, а в садах коттеджей ярко пламенели георгины. Казалось, что это был новый мир, а я - новый ребенок, заново рожденный в эту красоту и свободу.

Мистер Овен, Блодвен, Джонни, Франческа, Робин, Люси и Воллер - все стояли у ворот, а над ними развевалось белое знамя с неровно пришытыми красными буквами: "Добро пожаловать домой!" Их бурное, шумное приветствие, должно быть, потрясло весь округ. Каким-то образом мы все вместе вошли через калитку, и много ласковых маленьких рук потянули меня по тропинке к дому, потом через парадный вход вовнутрь, где меня ожидал другой сюрприз. Стол был накрыт, как на праздник, а комната представляла собой море поздних алых роз. На кушетке у окна лежала Филиппа, рядом сидела ее мама.

Такси, на котором мы приехали, сначала привезло их, потому что Филиппа обязательно хотела присутствовать в семье Овен по случаю такого великого дня. Это был замечательный вечер, лучше, чем Рождество, как заметил Джонни. У нас были сэндвичи с ветчиной, шоколадные бисквиты, фруктовый салат и большой пирог, испеченный Блодвен при участии Жаннет и Франчески, которая написала на нем круглыми конфетами: "Добро пожаловать, Элинор". Мы говорили и говорили, потому что было так много тем для разговоров. Хотя мы все слышали о приключениях друг друга от других, однако нам хотелось опять все услышать из собственных уст.

Питер был строго наказан за соучастие в моем несчастном случае, и он неохотно возвращался к воспоминаниям о случившемся. Но в конце концов его убедили рассказать. Предполагая, что я вернулась домой, он украдкой продолжал следовать через болото за тем человеком так, чтобы все время слышать бряцание в его мешке. Он преследовал его до небольшой деревушки ткачей у главной дороги, где мужчина попытался скрыться от своего преследователя и зашел в трактир. Но когда Питер, выжидая его, крутился невдалеке, его подобрал мистер Овен, возвращавшийся с Франческой домой. Они вместе заехали в местный полицейский участок и рассказали обо всем случившемся начальнику полиции, который пообещал заняться этим делом. Ему немного было известно о том человеке. Потерпевший крушение в жизни, он пытался зарабатывать себе на жизнь тем, что ходил по соседним фермам в горах и паял кастрюли, ведра, сковородки. Полиция последнее время следила за ним, но никто не давал отрицательных показаний.

После этого мистер Овен рассказал, как мужчина наблюдал за ними из окна пивной. Он, безусловно, мог бы укрыться, если бы не пошел к озеру искать мистера Овена, который звал и искал меня у входа в долину, но пастух, увидев его, уже спустился вниз за полицией. Всю долгую ночь, которую я проводила в беспокойном сне, они оба просидели на полу при мерцающем свете огня в камине и переговорили о многих вещах. Мужчина поведал ему всю свою грустную историю: он был нежеланным сыном, воспитывался отцом-пьяницей и вскоре вступил на плохой путь. Он женился, но жена ушла от него, забрав единственное существо, которое он любил, - его маленькую девочку. Он уже раз был в тюрьме, вышел оттуда больным, безработным и не имел человека, который мог бы ему помочь. С тех пор жизнь стала для него жестокой, безнадежной борьбой за существование. Он устал от всего и готов был сдаться. Он не утаил, что ограбил дом. Серебро он продал, а одеяла были у него. В одно из них была завернута я.

Потом он и мистер Овен вместе пошли в полицию, его присудили к заключению на три месяца. Он пошел туда спокойно, зная, что теперь у него есть друг, который будет все время рядом, и будет ждать его в тот день, когда тюремные ворота для него откроются. Мистер Овен обещал писать ему каждую неделю и навещать его раз в месяц и уже подыскивал ему доброго хозяина и подходящую работу. Некоторое время мы молча сидели, думая о нежданном ребенке, о том мужчине, в одиночку пробивавшемуся в жизни, без друзей, а теперь одиноко сидевшем в камере. И, возможно, каждый из нас вознес благодарность Богу за всю любовь, безопасность и кров, которые Он так щедро подарил нам.

Я посмотрела на счастливых, здоровых детей, на хорошую пищу, на теплую одежду, на вечерний свет, струившийся в окна, и у меня возник вопрос; почему нам дано так много хорошего? Почему оно дано не всем?

Потом наступила моя очередь рассказать о своих приключениях, они были самыми волнующими. Думаю, что мы могли бы проговорить всю ночь. но миссис Овен решительно заявила, что для первого дня я себя слишком переутомляю и мне немедленно надо идти спать. Все подошли к лестнице и смотрели, как я поднималась с больной ногой, и последнее, что я видела, были розовощекие улыбающиеся лица, желающие мне спокойной ночи. Только зайдя в спальню и опустившись на кровать, я заметила, как я все-таки устала.

Миссис Овен помогла мне раздеться и ушла, чтобы принести горячий напиток. Как прекрасно опять оказаться в своей маленькой комнатке и знать, что, проснувшись утром, я увижу за окном буковые деревья с пожелтевшими листьями и рядом спящую Жаннет. И тут опять возникла тревожная мысль: "А что, если придется все это оставить? А что если мне надо будет вернуться в Лондон? " Нет, я не уеду отсюда. Это мой дом. И мама сказала, что я могу поступить как хочу. И вот теперь настал момент откровенно все выяснить. Миссис Овен сидела на моей кровати, пока я пила свое лекарство, потом я прямо приступила к интересующей меня теме.

- Тетя, - быстро сказала я, - я не хочу возвращаться в Лондон. Я хочу остаться здесь и провести Рождество с вами, и ходить в школу с Жаннет. Вы можете объяснить это маме? Потому что она сказала, что я могу делать, что хочу. А она всегда сможет приезжать сюда и навещать меня.

Миссис Овен выглядела обеспокоенной, что меня очень удивило, потому что мне все казалось совершенно простым и ясным.

- Я не могу сказать ей об этом, - ответила она. - Если ты действительно хочешь здесь остаться, ты должна ей сама это сказать. Вам надо обо всем переговорить между собой. Конечно, мы все очень желаем, чтобы ты осталась. Нам будет недоставать тебя, но, видишь ли, ты для матери все, что у нее осталось. Ты когда-нибудь задумывалась о том, какой она будет одинокой без тебя?

Я молчала. Я не думала, как это отразится на маме. Для меня имело значение то, что касалось меня. - Думаю, что нам не следует решать этот вопрос прямо сейчас, - сказала миссис Овен спокойно, - надо подумать об этом. Не забывай свой золотой стих. Господь Иисус предусмотрел путь для каждого и для тебя. Попроси Его очень ясно указать тебе путь, потому что только идя твоим путем, ты найдешь полноту радостей.

Она поцеловала меня и вышла, а я уткнула лицо в подушку и помолилась. Но я не просила указать мне путь жизни. Я только сказала: "Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне остаться здесь, потому что я никогда не смогу быть счастливой в Лондоне".

Осень была теплой и сухой. Я удивительно быстро поправлялась. К концу октября с ноги сняли гипс, и я опять могла ходить в школу. Буки стали бурыми и желтыми, мы бегали по опавшей листве и зарывали в ней друг друга. Поспела ежевика, и по свободным субботним дням мы опустошали ее кусты . Блодвен варила ежевичное варенье, а Питер был занят сбором фруктов и ягод для музея.

Я опять могла взбираться на гору и посещать Филиппу и с нетерпением ждала этих посещений, потому что Филиппа действительно сильно изменилась. Однажды поздно вечером, когда мы все были в лагере, она пришла к Иисусу, попросила Его простить ее, сделать Своим дитем и войти в ее сердце. Он научил ее, что настоящее счастье заключается в том, чтобы делать других людей счастливыми и чтобы отдавать, а не брать. И день за днем она вела мужественную постоянную борьбу сама с собой, чтобы не капризничать, не обижаться, не быть эгоисткой и одерживала победу над своей злостью и самолюбием. Теперь она усердно готовила свои уроки, научилась вязать и всегда думала о том, как бы помочь другим. Мистер Овен часто навещал ее и рассказывал о жизни прихожан. Она начала вязать крошечные башмачки для самых маленьких и печатать короткие письма и стихи для больных или огорченных. Ее мама радовалась такой перемене в дочери и, к моему удивлению, связывала это каким-то образом со мной.

Однажды в холодный ясный день в конце октября, я сидела на подоконнике, разговаривая с Филиппой. Клумбы пестрели от массы маргариток и хризантем. Филиппа создавала сад из множества веточек и мха. Наступил вечер. В это время я обычно уходила домой.

- Элинор, - внезапно произнесла Филиппа, - когда тебе надо будет возвращаться к маме в Лондон?

Прежние страхи заполнили мое сердце, потому что октябрь подходил к концу, и скоро должна была приехать мама. Но я как-то чувствовала, что все будет хорошо. В конце концов, она ведь разрешила мне поступить так, как я хочу.

- Я не поеду в Лондон, - ответила я. - Мама сказала, что я могу сама решать. И я собираюсь остаться здесь. Я не буду счастлива в Лондоне.

Ясные голубые глаза Филиппы, которые, казалось, иногда видели гораздо больше, чем я хотела бы, смотрели прямо на меня с презрительным удивлением.

- Но постой, - воскликнула она, - ты говорила мне раньше, что когда я буду принадлежать Иисусу, я буду счастлива даже с больными ногами, и я поверила тебе. Но ведь больные ноги намного хуже, чем Лондон.

Ее слова прямо попали в цель. Я не знала что ответить, хотя и пыталась найти какое-то оправдание.

- Но если я возвращусь в Лондон, некому будет помогать мне следовать за Иисусом, - сбивчиво объснила я. - Мама мало, что знает из Библии.

- И моя мама тоже, - твердо сказала Филиппа. - Но она очень рада, что я перестала сердиться и капризничать. Я сказала ей, что я изменилась, потому что знаю об Иисусе. И теперь она думает, что Библия должна быть очень хорошей книгой, и читает ее вместе со мной. Но все равно, Элинор, я надеюсь, что ты не уедешь, потому что я страшно буду скучать по тебе.

- Ну, это еще решено не конкретно, - медленно ответила я, поднимаясь.

Мне в голову пришли новые мысли, и я чувствовала, что мне надо уйти и обдумать их. Я поспешно простилась, но домой не пошла. Я поднялась на овечье пастбище, уселась на корни могучего бука и, обхватив ноги руками, всматривалась вдаль, вдыхая запахи чистого октябрьского вечера.

Прямо передо мною были золотые леса, а ниже - коричневые вспаханные поля. Один пахарь шел за лошадьми, переворачивая последнюю борозду. Позади него кружили чайки, и последние лучи солнца целовали их крылья. А еще ниже - прозрачное море сливалось с бледным вечерним небом. Это был мой дом, обширная плодородная земля, которую я научилась любить. Как же мне оставить ее?

Я обернулась и посмотрела назад. Далекие горы казались в этот вечер очень близкими. И на одной из них я различила единственную тропинку, извивающуюся через камни между пожелтевшими папоротниками. Она, казалось, вела прямо на вершину гребня и терялась там в заходящем солнце. В этот момент в моем уме промелькнуло все, что я слышала о моем стихе: "Ты укажешь мне путь жизни" - путь, который приготовил для меня Иисус - "пред лицем Твоим" - идя по тому пути вместе с Иисусом, вложив свою руку в Его, - это "полнота радостей", и мне показалось, что я слышу укоряющий голос Филиппы: "Ты говоришь, что не могла бы быть счастлива в Лондоне...".

- Господь Иисус, - прошептала я, - укажи мне путь. Я очень хочу его узнать.

И пока я сидела, ожидая ответа, я вспомнила мою маму, красивую, умную, способную маму, которая уехала во Францию, устраивала вечера, летала на самолетах и, казалось, всегда знала, что делать и как делать. И все же в больнице она была очень растерянной. Я вспомнила ее испуганное лицо и то чувство, будто мама потерялась в тумане и я должна была протянуть свою руку и повести ее домой. У нее больше никого не было. Семья Овен имели друг друга, но у мамы была только я.

Я снова посмотрела на тропинку. Солнечный закат померк, и больше я не могла видеть, куда она вела. Над всем царили мирные, синие сумерки, скоро появятся звезды.

Я повернулась и пошла вниз с холма, все еще немного прихрамывая. В сгущающихся сумерках я увидела две фигуры, идущие мне навстречу через поле. Миссис Овен искала меня, а толстенькая Люси ковыляла рядом. Мы встретились около первого бука, и я взяла ее за руку .

- От твоей мамы пришло письмо, - сказала миссис Овен немного неуверенно. - Она приезжает в субботу, чтобы поговорить с тобой и решить кое-что.

Я взглянула на нее и с полной уверенностью сказала:

- Хорошо, я рада, что она приезжает. Я возвращаюсь в Лондон в конце семестра и останусь с мамой.

Наступило минутное молчание. Миссис Овен, возможно, ожидала пояснений, но мне больше нечего было сказать.

- Ты это узнала?.. Это твой путь жизни? - мягко спросила она наконец. Я кивнула.

- Значит, ты найдешь полноту радостей, - продолжала она, наклоняясь, чтобы поднять Люси. И так, держась за руки, мы шли домой через темные поля, а впереди, из окон дома пастора, лился приветливый теплый свет.