Читателю следует помнить, что в этой книге рассказывается о совершенно определенном периоде времени - о первых десятилетиях двадцатого века, - и многое из того, что здесь описано, уже не существует в современной Индии. Подвижники общественных реформ - англичане, американцы и индийцы - в одинаковой мере трудились для того, чтобы прекратить детскую храмовую проституцию в Индии. В результате в 1947 году в стране был принят закон, запрещающий продавать детей на воспитание в храмы.

Эми Кармайкл родилась 16 декабря 1867 года в Ирландии и умерла 18 января 1951 года в Донавуре, в Южной Индии.

Биографу, желающему побольше разузнать о ее жизни, предстоит столкнуться с двумя трудностями: во-первых, существует чрезвычайно мало информации личного характера. Эми изо всех сил стремилась держаться в тени и поэтому уничтожила все письма, дневники, учетные книги - и даже вырезала свое лицо из альбомных фотографий. В своих книгах она никогда не называет себя по имени и либо вообще избегает упоминаний о самой себе, либо скрывает свое участие в событиях словами типа: "Один присутствовавший там человек...".

Вторая трудность заключается в том, что в тех немногих сведениях, которые все же остались, практически невозможно установить какой-либо хронологический порядок. Живой ум Эми и ее яркое воображение позволяли ей видеть духовные уроки в самых обыденных происшествиях, и она нередко прерывала свой рассказ об обращении того или иного человека, чтобы описать красоту окружавшей ее природы, - а потом забывала закончить начатую историю. Или, рассказывая о том, как Бог ответил ей на недавнюю молитву, она вдруг вспоминала, о чем Господь говорил с ней много лет назад, - и начатое было повествование об ответе на молитву завершалось уже в другой книге.

Время стало для нее чем-то размытым, не очень важным, по мере того, как она все больше погружалась в культуру Индии телом, разумом и душою, становясь, наконец, настоящей индианкой. Ее дух отказывался принимать ограничения, навязываемые часами или календарем. В этой книге мы не столько смотрим на Эми, сколько смотрим ее глазами. Именно благодаря этому порой мы вообще упускаем из виду ее саму и вместо этого взираем на Бога, на Его дела - и на взывающую к нам бездну того, что еще не сделано.

Черные страницы истории - такие есть у каждой страны. Вспомните набожно-чопорную викторианскую Англию, где брачный возраст был установлен на двенадцать лет, и девочек, шагавших домой после воскресной школы, нередко крали прямо с улицы, поили сонным зельем, сажали в клетки и отправляли на кораблях в Южную Америку, чтобы там продать в дома терпимости. А если вспомнить про Турцию, Китай и Японию? А Соединенные Штаты в 1980-х годах?

Чтобы как следует посмотреть на жизнь женщины, которая ежедневно в течение пятидесяти пяти лет отдавала все свои силы ради спасения бесправных и измученных детей, нам необходимо увидеть ее дело на фоне всей тьмы и дикости тогдашней Индии. Она сама об этом говорила: "Значительность каждого дела определяется тем, в каком контексте оно совершается. Я имею в виду существование зла. В качестве образа этого зла можно взять пруд, на поверхности которого цветет лотос. Вода в таком пруду совсем не кристально чистая, она полна ила и грязи; и глубины ее подлинно глубоки".

Нам необходимо будет узнать кое-какие темные факты, но они не должны смущать или развращать нас, действие их должно быть совершенно противоположным. Сопротивление злу силой Божьего Духа не оскверняет и не развращает христианина. Напротив, как говорит Писание, мы побеждаем зло добром.

Ей было пять лет, и она хотела к маме. Хорошенькая, светлокожая, с копной черных кучерявых волос, она принадлежала к высокой касте и жила в доме служительницы храма, прямо напротив той могущественной твердыни, чьи резные тяжелые двери стали вратами ада для сотен детей. У девочки были огромные, совершенно круглые глаза, похожие на жемчуг, который можно найти только на самой глубине моря, и ее назвали Жемчужиной.

Храм находился в деревне Перунгулам, поклоняющейся богу по имени Перумал. Спрятанной за крепко запертыми дверями Жемчужине приносили книжки с гнусными, развратными картинками, а когда она отталкивала их от себя, служительница храма колотила ее палкой по пухленьким плечикам.

Но ей было всего пять лет, и она хотела домой, в Ту-тикорн, всего за двадцать миль от храма. Однажды, улучив минутку, когда невнимательная служанка ненароком открыла дверь, она выбежала на улицу, но служительница храма мгновенно настигла ее:

- Айио! Неблагодарная! Разве прислуживающие богам бегают по улицам?

И поскольку это был уже не первый случай непослушания, ее приволокли во двор, где одна из женщин накалила на огне железный прут и прижгла им тыльные стороны маленьких ручек.

Ночью Жемчужина лежала на своей подстилке и плакала, хотя другая прислужница храма все же втерла ей в ожоги немного масла. Но ее слезы были каплей в море других таких же слез, ибо это была Индия.

На заре двадцатого столетия Индия мало чем отличалась от того, какой она была пять тысяч лет назад. На поверхности она походила на разноцветный, пестротканый ковер, но под ним были земляной пол и грязь, и темные углы, и ползучие твари. Для новоприбывшего Индия была горячим, сухим воздухом, першившим в горле и наполнявшим рот пылью, которую нельзя было ни проглотить, ни выплюнуть.

Индия была мозаикой сцен и людей. Рано утром раскинутые солнечные лучи сверкали над базаром и улицы кишели шумной жизнью, воняя мусором, имбирем, козлиной мочой, курениями, потом, горячим карри, дымом от пищи, продаваемой уличными торговцами. Колдовство красок. Роскошные, пламенеющие цвета ковров на фоне самой унылой нищеты. Владельцы магазинов высыпают со своим товаром на улицы. Водянистые сладости, засиженные мухами. Резная слоновая кость. Изделия из кожи и медная посуда. Большие и практичные горшки, громоздящиеся друг на друге, раскрашенные в красные, голубые и земляные тона. Пурпурные тюрбаны. Радужные сари, развешанные вокруг, нарядные, как елочная мишура. Филигранные ожерелья, стеклянные браслеты, серебряные кольца; золотые украшения, наваленные без счета на столе торговца. Куски янтаря размером с пятак, нанизанные на нитку. Сердолики. Капельки нефрита, похожие на жидкую траву.

Заклинатель змей, в тюрбане, по размерам напоминающем кучу белья, нестиранного с прошлой недели, предлагает выманить ядовитых змей из старых стен. Он сидит, скрестив ноги, перед коброй с раскрытым капюшоном, которая подымается и раскачивается из стороны в сторону, не отводя глаз от пронзительной дудочки своего владельца.

Усталые костлявые коровы толкутся среди людей, глядя на мир тупыми глазами, полными отчаянной отрешенности. Уродливое скопище изможденных тел. Куда ни посмотришь, повсюду тела, тела, тела - скелетообразные тела нищих попрошаек. Огромный морг под открытым небом.

За базаром раскинулись фабрики хлопчатобумажных тканей. Фабрики были построены Британской Ост-Индской компанией, которая также торговала краской индиго и пряностями. Сотни тысяч индийцев жили на земле, принадлежавшей этой компании.

В деревнях и селениях Индии лейтмотивом раннего утра был едкий запах горящих навозных лепешек и синеватый дым. А еще - женщины, сидящие на корточках с широко расставленными коленями, шлепающие по коровьему навозу, формируя его в куски размером с колесо телеги, чтобы потом уложить их про запас в батуры, глиняные комнаты высотой с человека.

На юге росли пальмы и разводился рис - тощенькие кустики, тщательно закрепленные колышками для лучшего роста. Коротенькие, темнокожие, маленькие люди с курчавыми волосами, потомки древних дравидян, молотили зерно с помощью волов или пахали деревянными плугами неподалеку от полей сахарного тростника и пасущихся козлиных стад, над которыми кружились коршуны.

Миллионы Неприкасаемых - отверженных, - которые "все были страшными грешниками в прошлые столетия, и теперь не заслуживают ни помощи, ни сочувствия до тех пор, пока не совершат свое проклятие", как объяснит нам любой индиец.

Индийские храмы, вытесанные из цельного камня, служили наглядной проповедью для девяноста двух неграмотных процентов населения. Над храмами протекали столетия, а они сохраняли в себе подвиги (и пакости) своих святых, которых было около тридцати миллионов. Внешне внушительные и бесстрастные, мощные своей уродливой варварской красотой, некоторые из них (как, например, башня храма в Мадрасе) изображали до восьмисот фигур размером в человеческий рост, поражая наблюдателя искусностью художников.

Один брамин-медик, получивший образование в европейском университете, высказал свое мнение о таких храмах: "Они нечисты, как илистая грязь на берегу реки. Я сам доходил в храмах только до того места, где полагается снимать обувь в знак святости. Далее своих поклонников ждали святилища, подымаясь из куч грязи, гниющей пищи и человеческих экскрементов. Я не мог там ходить. Я сказал: "Нет!" Но сотни и тысячи людей все-таки снимают свою обувь, проходят по этой гадости, поклоняются богам, выходят и надевают обувь прямо на немытые ноги. И я, индус и врач, должен быть свидетелем всего этого!"

Уже четыре тысячи лет назад в Индии была цивилизация, был индуизм. Ведические писания, повествующие о религиозных обрядах и жертвоприношениях, являются не менее древними, чем Книга Бытие. Тем не менее, на заре двадцатого века в Индии все еще не было общего языка. Всего там было более 850 языков и диалектов.

Индия всегда была страной деревень - их было целых 500 тысяч. В то время в городах и деревнях жило более 250 миллионов человек. Семьдесят процентов их них были земледельцами.

Мадрас был большим и очень старым портом на восточном побережье Индии в Бенгальском заливе, и основала его в 1639 году Ост-Индская компания. В ноябре 1895 года больная, упавшая духом и полная сомнений девушка из Ирландии по имени Эми Кармайкл приехала туда как раз к прохладе дождливого сезона, когда вода, будто из шлюзов, льется с серого, набухшего неба. Пароходы и бриги, рыболовные шлюпки и многочисленные дау закупорили гавань.

Ей было двадцать восемь лет. За плечами у нее было явное призвание к миссионерской работе, но кроме того, еще и год служения в Японии, нервный срыв и болезнь, отпуск в Китае, ухудшение здоровья, попытка служить на Цейлоне, а потом, к Рождеству 1894, путешествие назад, в Англию, туда, откуда она когда-то начала свой путь.

В Мадрасе располагалось Общество Христианской Литературы, и Эми пробыла там три недели, отдыхая после плавания в семье друзей-миссионеров. Затем она отправилась в Бангалор, где и климат, и обстановка, по сообщению подруги-медсестры, были "просто чудесными!". По дороге Эми подхватила лихорадку денге, которую метко называют костеломной: во-первых, из-за диких болей, которые ее сопровождают, и, во-вторых, из-за ее побочного действия - депрессии.

"Ты свежа, как маргаритка!" - воскликнула подруга, встречавшая Эми, но у самой Эми была температура за 39 градусов, и, по ее собственным словам, она чувствовала себя "как будто изъеденной червями".

Она мало что знала об Индии и, уж конечно, ничего не слышала о детях вроде Жемчужины. О них не знал никто.

Но, как и предсказывал преподобный Томас Уокер, первое, что Эми предстояло узнать - и очень быстро! - так это то, что Индия была излюбленным полем сражения сатаны.

Эми уложили в постель, окружили заботой, и через неделю она уже чувствовала, что может стоять на ногах. Она разглядывала себя в зеркало. Длинноватое овальное лицо с правильным английским носом, темные, волнистые волосы, зачесанные за уши и забранные в узел, глаза - не ирландские голубые, как у ее мамы, а темно-карие. Угольные росчерки бровей. Сдержанный, даже несколько чопорный рот; все веселье и смех - в глазах. На ней было накрахмаленное платье с высоким стоячим воротничком и длинными рукавами, как и на других женщинах.

"Даже просто жить было трудно, как будто все время идешь в гору, - признался один миссионер-ветеран. - Дьявол сражается против каждого лучика света".

Его жена добавила с жалобным вздохом: "Я постоянно чувствую себя здесь бесполезной".

Мало на свете языков труднее, чем тамильский, но Эми с жаром принялась за работу и проводила долгие часы за изучением языка. Жаркое и влажное тепло оплетало ее, как паутина, прижималось к ней, закутывая в неловкие тиски жары. Пропитавшееся потом платье липло к телу, и влажная кожа начинала чесаться. Часы вытягивались, как горячая, тягучая патока, и медленно переливались в недели и месяцы. Загадки спряжения тамильских глаголов путались в ее мозгу.

Ее донимали мысли, которые она упорно не желала признавать своими: "Я слишком слаба для такой работы; этот климат невыносимо изнуряет меня".

А однажды, когда она опустила свою раскалывающуюся голову на вспотевшие руки, в мозгу всплыло: "Насколько больше ты могла бы сделать для Бога дома!" В этих словах она услышала "вкрадчивое, змеиное шипение врага".

Она почувствовала подкрадывающуюся лень и вспомнила индийскую поговорку, которую переводила на днях во время урока: "Сидеть лучше, чем идти; лежать лучше, чем сидеть; спать лучше, чем бодрствовать, а смерть лучше всего". Слишком частые размышления о себе сделали ее болезненно мрачной. У нее постоянно болела голова и были расстроены нервы.

Комары и мухи были навязчиво дружелюбны. Иногда на Эми накатывали уязвленная гордость и жалость к себе. В конце концов, она больше года работала в Японии, проповедовала через переводчика, видела, как спасаются человеческие души, как люди освобождаются от бесов по ее молитве.

Христианская церковь в Бангалоре была очень активной. Активной в том смысле, что христиане посещали церковь, принимали таинства и платили десятину. Индийцы и вправду любили собираться вместе, по любому поводу! Они послушно стекались на собрания, затягивавшиеся порой на целые часы, а потом возвращались домой - не изменившись ни на йоту. И, по всей видимости, христиан ничуть не беспокоил тот факт, что за целый год ни один человек не обратился к вере во Христа.

Но Эми это беспокоило. Она страдала во время "дружеского общения" в обществе миссионеров, где другие женщины мирно вышивали, слушая очередную лекцию. Когда столпы церкви отдыхали от своей работы, они общались исключительно между собой, никогда не включая индийцев в круг своих друзей.

К своему ужасу она обнаружила, что в миссионерской школе работают необращенные мусульмане и индусы, которые уж никак не могли быть живыми примерами христианской жизни для своих учеников.

Черная рука депрессии тянула ее вниз. Но хуже всего, по ее собственным словам, было "искушение честолюбием - от него погибает все духовное".

Однажды, получив письма из дома, Эми прижала их к груди, постояла в нерешительности на пороге общей гостиной - ей так хотелось хоть с кем-нибудь поделиться своей радостью! Внезапно она повернулась, глаза ее быстро наполнились слезами, она побежала к себе в комнату, заперла дверь и упала на колени возле кровати, обуреваемая одиночеством. "Как мне жить дальше - как мне выдержать все это до конца?" - плакала она перед Господом.

Стих Писания, выученный когда-то наизусть и избранный теперь Святым Духом, всплыл в памяти ярче всех других: "Уповающего на Меня не оставлю вовек".

"Пусть Он станет твоим главным Другом, твоей главной Любовью", - посоветовала она через много лет одной из женщин, работавшей вместе с ней в растущей семье Общины Донавур.

С того самого дня всякий раз, когда прибывала почта, она запиралась у себя в комнате, расстилала письма на столе и вслух читала их Господу. В тот день для нее начались еще более глубокие отношения и разговоры с живым Спасителем, и она не расставалась с Ним до самого конца.

Позже Эми узнала, что даже после того, как язык выучен и человек остается один в городе или деревне, на него внезапно может нахлынуть черная волна депрессии; наваливаются искушения, огненные стрелы вонзаются в обнаженную душу, или - что еще хуже - миссионер, пребывающий в приятном покое номинального христианства, может скатиться в состояние расслабленного удовлетворения.

Таким было ее знакомство с миссионерской деятельностью. В Бангалоре Эми постоянно чувствовала себя не в своей тарелке. Она любила радость и веселье, но другим миссионерам это пришлось не по вкусу. Она шокировала их, попросив разрешения пойти жить вместе с индийской семьей, в земляной хатке, чтобы как следует выучить и понять живое тамильское наречие.

Однажды после полудня, ошалевшая от скуки и целого дня упражнений на чужом языке, Эми выбежала на улицу, вскочила на пони и поскакала, куда глаза глядят. Она заметила, что вверх по холму по направлению к дому катится карета респектабельного губернатора, а сам он, официальный представитель английской королевы, сидит на заднем сиденье. Эми пришпорила своего пони и что было духу галопом поскакала вдогонку. Волосы ее разметались по сторонам, юбка до неприличия сбилась набок, но карету она все-таки перегнала! Все! Эми резко потянула поводья и остановилась - победа!

Через некоторое время она неспешно трусила домой, спокойная и почти радостная. Головная боль немного отпустила. Но ее успели увидеть другие миссионеры. Она опять оказалась в опале.

Один из старших Божьих святых, чувствуя свою власть, дал ей крепкий нагоняй, не стесняясь резких, ядовитых, очень несправедливых выражений. Горячий ирландский нрав Эми уже готов был вырваться наружу, но Кто-то положил на нее Свою сдерживающую руку. "Пусть для тебя это будет возможностью умереть", - сказал ей внутренний Голос.

Эти слова дали ей свободу от прежней себя и открыли дверь к духовному росту. Она выслушала выговор молча, ничего не сказав в ответ.

Вскоре после этого она узнала, что тамильский лучше учить на юге страны, где жители говорят только на этом языке. Она поселилась в семье преподобного Томаса Уокера в районе Тинневелли (название "Тинневелли" состоит из трех тамильских слов: "религия", "пища", "защита"). В утро переезда она прочитала в Библии вот такой стих: "Сам Я пойду пред тобою и введу тебя в покой".

Уокер Айер ("учитель"), видный ученый, знаток тамильского языка, был известен своей "сокрушительной правдивостью". Его бунгало стояло в деревне Паламкотта, на песчаной равнине, окруженной пальмами. На западе Тинневелли окаймляли горы, а на востоке - море. Местность вокруг деревень была диковатой и пустынной, на дорогах путешественников нередко подстерегали воры, жаждущие снять с проезжающих женщин их драгоценности. Не было недостатка в тиграх, змеях, ядовитых пауках.

Район Тинневелли вместе с королевством Траванко-ра занимал южную оконечность Индии. Посередине расстилались Западные горы, тянущиеся до самого Индийского океана.

В каждом городе и деревне был свой храм с высокими резными башнями, окруженными высокой стеной. Только в этом маленьком районе находилось три тысячи храмов. Ни одному христианину не удавалось еще проникнуть в самое главное святилище храма, в то место, где обитает его бог.

Религия Индии повествовала о богах, пришедших на землю с тем, чтобы уничтожить зло. Однако вместе со злом эти боги умерщвляли и тех, кто его творил. Индийцы никогда не слыхали о Боге, Который пришел для того, чтобы сокрушить зло, но спасти грешника.

Семь месяцев спустя Эми вместе с Уокерами переехала в другое место, на три мили к северу, и поселилась в старом помещении христианской миссии в маленьком городке Паннайвилай. Вместе с дочерью пастора и несколькими обращенными индийскими девушками Эми начала ездить по окрестным местам, проповедуя Евангелие. Индийцы прозвали их "Звездной гроздью", ибо видели исходящие от них искренность и свет.

Члены этой небольшой "грозди" ничего не получали за свой труд, но уповали на то, что Бог Сам даст им все, что нужно. "Без чего я могла бы обойтись, чтобы иметь возможность отдать еще больше?" - спрашивали они себя.

Рано утром, до того, как навалится полудневная жара, Эми и ее сестры во Христе забирались в банди (нечто вроде крытой повозки, которую тянут два вола в одной упряжке). Колеса банди, ее оси и спицы - все было сделано из дерева; повозка немилосердно скрипела и угрожающе раскачивалась, бросая сидящих в ней из стороны в сторону, как кули с рисом. Путешествуя вот таким образом со скоростью три мили в час, девушки добирались до какой-нибудь деревни и начинали свой путь пешком по пыльным дорогам, стараясь завести разговор с местными жителями.

Когда Эми впервые появилась в своем длинном белом платье и широкополой соломенной шляпе, всполошилась вся деревня.

Испуганный ребенок увидел ее первым и завизжал: "Ой, бегите сюда, смотрите! Пришел белый великан! Смотрите! Бегите скорее сюда!"

- Это не белый великан. На нем платье.

- Это мужчина, но в женской шляпе!

Потом, когда страхи поутихли, местные жители с хихиканьем сгрудились вокруг новоприбывшего чудовища, тыча в него пальцами и передергивая плечами:

- А ты замужем?

- А где твоя семья? Почему ты их оставила и приехала сюда?

- Сколько тебе за это платят?

- Ты тоже ешь рис с карри, как и мы?

Эми поняла, насколько разумнее будет переодеться в местную одежду, и при первой возможности купила себе сари и соломенные сандалии.

Деревня состояла из хаток с одной или двумя комнатами, в которых не было никакой мебели, кроме подстилок для спанья и сундука для зерна. Хатки были покрыты либо пальмовыми листьями и тростником, либо глиняной черепицей; стены сделаны из бамбука и обмазаны глиной, пол - утоптанная земля либо сухой навоз.

Купались и стирали в деревенском водоеме, в ручье или в колодце. Домишки обычно гнездились близко друг к другу, оставляя лишь узкие полоски открытого пространства. Вокруг селения располагались поля, на которых выращивался рис, пшеница, горох или бобы. Поскольку работа считалась делом низким, делали только самое что ни на есть необходимое.

Мужчины носили дхоти - кусок ткани, облегающий бедра и проходящий между ногами, образуя подобие широких штанов; один конец дхоти иногда набрасывался на плечо. Женщины носили изящные сари. Драгоценности на щиколотках, запястьях, на груди и руках, в ушах и на пальцах провозглашали всему миру богатство и положение их семей.

Женщины, привыкшие к тому, что целые поколения их предшественниц проводили свою жизнь в унылом заточении андера, внутренней комнаты без окон, откликались на проповедь Евангелия с трудом и медленно. "Помню, я все время чувствовала себя, как кошка на заборе", - говорила Эми: так важно было постоянно оставаться осторожной и осмотрительной.

Иногда ей удавалось подсмотреть за тем, что происходит в домах: как медленно крутятся прялки, как монотонно снует туда-сюда челнок, превращая нить в прекрасную шелковую или хлопчатобумажную ткань, как появляются на свет ковры, подстилки, шали.

В христианской церкви в Паннайвилай был один дьякон из местных жителей, чей сын женился на прелестной девятнадцатилетней девушке по имени Поннаммал. Когда этот сын внезапно умер, молоденькую вдову объявили виновницей этой трагедии - настолько сильны были народные суеверия, все еще сковывавшие умы индийцев-христиан, родственников ее умершего мужа. Поннаммал жила вместе с ними. Ей не разрешали причесываться и умываться, а единственным пристойным одеянием для вдовы считались грязные обноски. Она стала козлом отпущения в своем собственном доме. Однажды ночью несчастная украдкой выбралась из дома и прислонилась к садовому колодцу, вглядываясь в его глубину. Как легко было бы скользнуть вниз в прохладную воду и навсегда покончить с этой жестокой жизнью. Что-то - Кто-то - помешал ей, и она тихо вернулась в постель, спрашивая себя, что бы это могло быть.

Ради того, чтобы соблюсти приличия, родственники позволили ей ходить в церковь. Там Поннаммал услышала проповедь, пронзившую ей сердце, и безраздельно вверила себя Тому, Кто мог исцелить ее, простить и вернуть смысл в ее жизнь.

Каким-то чудом родные разрешили ей уехать от них и жить отдельно - ибо кому нужна женщина, своими прошлыми грехами принесшая смерть их сыну? Так Поннаммал присоединилась к Эми и к "Звездной грозди" в их работе.

По словам Эми, те два года путешествий были драгоценными алмазами - алмазами, которые не могло замутить время. О других драгоценностях - маленьких, беспомощных алмазах и жемчужинах, принадлежавших индийским храмам, Эми тогда еще ничего не знала.

В Индии никогда не было недостатка в природных драгоценностях. Глубоко в горных рудниках многочисленные старатели приближались к подземному огню и расплавленному камню, спускались в самый ад, встречались с тьмой, опасностью, глубиной, депрессией, смертью - и все для того, чтобы найти долгожданную жилу и вынести на свет серебро, куски золота, драгоценные камни.

"Я довольна и точно знаю, что место моего призвания - Южная Индия", - написала тогда Эми в своей Библии. Ее искания закончились. Индия и была тем рудником, к которому привел ее Бог. Каждая душа была драгоценна, но Эми еще предстояло узнать, что самые крошечные, самые хрупкие камни скрываются на самой большой глубине.

От деревни Перунгулам, где жила Жемчужина, до Паннайвилай, где жила Эми, можно было добраться всего за несколько минут, перебравшись через мелководную речушку. Но Жемчужина об этом ничего не знала. Она решила отправиться домой в Тутикорн, пройти пешком все двадцать миль, отыскать свою маму, броситься ей на шею и сказать: "Мама, мамочка, не отдавай меня назад в храм! О, милая моя мамочка, спрячь, укрой меня!"

Она и вправду протопала почти двадцать миль своими маленькими загорелыми ножками. Дважды ее подвозили на попутном банди. Но служительница храма неотступно преследовала ее, ибо в Индии нет ненужных детей; каждый ребенок для кого-то ценен. Мать Жемчужины боялась гнева богов; она оторвала от себя ручки дочери и вернула ее подоспевшей служительнице.

"Тебе уже семь лет, - сказала эта недобрая женщина, когда они вместе вернулись в Перунгулам. - Тебя надо скорее выдать замуж за одного из богов".

И хотя ни в одном даже самом диком кошмаре девочка не могла бы представить себе, что именно сулило ей такое замужество, она оцепенела от страха. Вечером она перебежала двор храма и проникла в самую темную внутреннюю комнату, где в нише стоял уродливый идол, а перед ним тускло мерцала лампада.

Прижавшись лбом к земле, она взмолилась о смерти. "О великий и сильный бог! Дай мне умереть!"

Ей было всего семь лет, а она просила себе смерти.

Эми Кармайкл родилась 16 декабря 1867 года в Северной Ирландии, в деревне Миллайл на самом берегу Ирландского моря. Она была старшей из семи детей.

Семья Кармайкл владела мукомольными мельницами, которые обеспечивали работой многих жителей деревни. Часть своей прибыли Дэвид, отец Эми, и его брат Уильям потратили на то, чтобы построить в селении школу, организовать вечерние занятия для своих рабочих и воскресными вечерами проводить евангелизационные служения.

Еще ребенком Эми научилась любить звуки и вечно меняющиеся краски моря, любить цветы в саду и вообще все живое. Кстати, она распотрошила свой кукольный домик и вместо миниатюрной мебели и крошечных неживых человечков поселила там жучков, мышек, лягушат, разбросав повсюду разноцветные камушки и кусочки мха.

Она была предводительницей всевозможных проказ - как вполне безобидных, так и не очень. Однажды, качаясь вместе с братьями на садовых воротах, она взглянула на растущий рядом ракитник и вспомнила, что его бобы ядовитые.

"Давайте посмотрим, сколько бобов нужно съесть, чтобы умереть!" - предложила она. Мальчишки с энтузиазмом согласились. Все трое наелись до отвала, но, к счастью, их вовремя обнаружила мама и тут же напичкала мерзостным на вкус лекарством, от которого съеденные бобы немедленно изверглись обратно.

Когда Эми было три года, она решила усердно помолиться о том, чтобы ее карие глаза превратились в голубые, ведь голубой был ее любимый цвет. В тот вечер она заснула преисполненная уверенности. Ведь мама говорила, что Бог всегда отвечает на молитвы.

Утром она подбежала к зеркалу, ничуть не сомневаясь, что произошло чудо. Но Бог, Который видел ее жизнь на долгие годы вперед и уже знал о ее будущих приключениях в неизвестной никому Индии, ответил на молитву самым наилучшим для Эми образом. Он сказал "Нет".

Родившись в христианской семье, воспитываясь на двухчасовых церковных службах, длинных молитвенных собраниях и в строгой домашней атмосфере, где по воскресеньям разрешалось петь только псалмы, Эми крепко верила в Бога. Но кроме веры в ней жила еще и бунтарская воля, протестующая против любой формальной религии, которая никак не помогает человеку научиться любить Всевышнего Отца и быть Его чадом. Когда ей, уже в Индии, приходилось бороться в одиночку (особенно в ранние годы Донавурской общины), ее христианская жизнь была предельно простой и свободной от каких-либо пут: просто дитя, уповающее на небесного Отца.

До тех пор, пока ей не исполнилось десять лет, Эми училась дома под наблюдением гувернантки и могла вволю плавать, скакать верхом и навещать соседей, притаскивая им большущие горшки с густым домашним супом. Неподалеку от дома местного священника жила семья миссионеров, работавших в Индии и приехавших домой в отпуск, и Эми приставала к ним с расспросами про ту далекую страну, даже и не помышляя о том, что когда-нибудь она сама станет матерью для целой тысячи индийских ребятишек.

Одну из ее будущих дочек звали Солданелла. Ей было десять лет. Ее выдали замуж еще девочкой, и злобная свекровь задумала с помощью этой прелестной малышки раздобыть своему сыну повышение по службе. Солданеллу одели в светло-зеленое шелковое сари, окаймленное темно-зеленой с золотом полосой; ее разукрасили драгоценностями и браслетами, а в одну ноздрю продели крошечное колечко с бриллиантом, чтобы привлечь внимание к изящному носику.

Пленную птичку в карете подвезли к конторе, где работал начальник ее мужа. Дрожа от страха, Солданелла взобралась по ступенькам. Стук сердца отдавался в голове, горло перехватило от ужаса, и внутри все онемело. Девочка прошла мимо застекленного окна. "Если он только прикоснется ко мне, я разобью окно и проглочу стекло", - поклялась она.

Она ничего не знала о Боге, не верила она и в древних богов. Некая Сила, о которой она ничего не слышала, защитила ее в тот день, и ей не пришлось ничего глотать.

Хотя ей было всего десять, она была неглупа. Она догадалась спросить у знакомого адвоката, сколько ей еще нужно ждать, чтобы иметь право убежать в место под названием Донавур, где дети могут жить спокойно.

"Шесть лет", - ответил ей адвокат. Итак, ей предстояло сопротивляться злу, сопротивляться и еще раз сопротивляться, страдать и ждать целых шесть лет. А ведь ей было всего десять!

В 1880 году, когда Эми исполнилось одиннадцать лет, ее послали учиться в Веслианскую методистскую школу в Йоркшире. Тогда-то она и начала писать стихи.

Ее считали непокорной, необузданной ирландской девчонкой, ей постоянно попадало от директрисы, но "в той школе не было ни одного учителя, которого я не любила". Эми выросла непоколебимой пресвитерианкой, училась в методистской школе, потом крепко дружила с квакером Робертом Уилсоном и многому от него научилась, помогала ему в баптистской воскресной школе и в то же время высоко ценила литургию англиканской церкви. Это позволило ей навсегда отбросить все церковные ярлыки и признать всех рожденных свыше членами Божьей семьи.

Когда ей было тринадцать, какой-то заезжий проповедник обратился с речью к собравшимся ученицам и в конце попросил их склонить головы и тихонько пропеть "Иисус любит меня". И когда после этого в зале воцарилась тишина, в сердце Эми вдруг произошло что-то совершенно новое. Она всегда знала Евангелие, но сейчас Бог внезапно обратился лично к ней, и она попросила Господа Иисуса войти в ее жизнь. Спустя несколько лет она нашла слова, которые помогли ей рассказать о случившемся с нею тогда.

На жизнь, которой я не жила На смерть, которой не умирала, На жизнь Его, на смерть Его Я ставлю свою вечность...

Когда в 1885 году умер ее отец, семья жила уже в Белфасте. Эми пришлось во всем помогать матери, и она стала почти что второй мамой для младших ребятишек. В то же самое время в Китае начался жестокий голод, и Эми вспоминала потом, как ее мать, вдова с семью детьми, мечтала уехать туда миссионеркой.

Как-то в одно дождливое воскресенье Эми с двумя своими братьями возвращалась домой из церкви и по дороге вдруг увидела старушку, из последних сил тащившую на себе тяжелый узел. Повинуясь внезапному порыву, Эми повернула назад, чтобы помочь ей. Навстречу им чинными рядами шли из церкви респектабельные прихожане, торопясь домой к воскресному обеду. Эми чувствовала, как они красноречиво поднимают брови и молча обмениваются многозначительными взглядами. Разве эта девчонка не знает, что работать по воскресеньям нельзя?

С красным от смущения лицом Эми продолжала тащить на себе узел, придерживая старушку за локоть. Она помогла ей перебраться через дорогу и взобраться на высокую мостовую. И тут, подобно молнии, в голове ее вспыхнули слова:

"Строит ли кто... из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, - каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит..." (1Kop. 3:12-14).

Она могла поклясться, что кто-то буквально прокричал ей на ухо эти последние слова: "У кого дело, которое он строил, устоит..." Она даже обернулась, чтобы посмотреть, кто это. Улица была пуста. Но Эми знала: произошло нечто, полностью перевернувшее все ее ценности. Теперь ей будет важно только то, что вечно.

Ей было семнадцать лет. Придя домой, она заперлась в своей комнате и начала молиться. После этого все заметили в ней перемену. Она ревностно кинулась в служение Богу, посещала больных, проводила детские собрания, по вечерам занималась грамотой с жителями трущоб, организовала утреннее молитвенное служение, основала молитвенную группу среди школьниц и, кроме того, стала добровольным сотрудником Христианской ассоциации молодых женщин.

В сентябре 1886 года она поехала в Шотландию, в Глазго, на конвенцию, где говорилось о более глубокой близости с Богом. В городе царил туман; он даже заползал в аудиторию, нависал над рядами слушателей. В сердце Эми тоже был туман. Уже много месяцев она изо всех сил пыталась жить "примерной" христианской жизнью, ходить в святости и благочестии. И разве она мало сделала для Бога? Разве на ее счету не было прекрасных, благочестивых дел?

Все это разлетелось в пыль от последних слов проповедника - единственных слов, запавших ей в память: "Могущему же соблюсти вас от падения..." (Иуда 24). Оказывается, это Бог соблюдает нас от падения! Это Он хранит нас от греха!

Вместе с подругой Эми отправилась пообедать в ресторан, и им принесли недожаренные отбивные. Подруга недовольно ворчала. Эми же могла думать только об одном: "Он может соблюсти нас от падения!"

Она вернулась в Белфаст. Как раз закончился срок траура по отцу, и мать отправилась с Эми по магазинам, чтобы купить ей новую одежду и пару праздничных вечерних платьев. Новая одежда и впрямь была нужна - но вечерние платья? Она покачала головой. Жизнь и так слишком коротка. Эми не хотела терять зря ни минуты.

В Белфасте жили тысячи девушек и женщин, работавших на фабриках. Обычно их называли "шальками", потому что денег на шляпки и теплые пальто у них не было, и в любую, даже самую холодную погоду им приходилось просто поплотнее закутываться в большие шерстяные шали в шотландскую клетку.

"Говорите, в церковь надо ходить? Мне? Да что скажут эти нарядные господа, когда увидят возле себя на скамье простую "шальку"?

Эми пошла к пастырю местной пресвитерианской церкви на Розмери Стрит и попросила разрешения провести служение только для "шалек". Идея была новая и очень смелая, но он согласился.

"Эта Эми Кармайкл - упрямая, неразумная девчонка", - говорили между собой прихожане. В самом деле, зачем этим грязным, грубым девицам ходить в церковь? Да они же ничего не поймут - не поймут ни проповеди, ни гимнов! Что ни говори, а дьяконам и старейшинам было очень не по себе при одной мысли о таких новшествах.

Эми уже давно наведывалась в трущобы и подружилась там со многими работницами. Ее брат Эрнест работал в железнодорожной мастерской тут же неподалеку и нередко рассказывал ей о том, с какими ужасами насилия и нищеты приходится сталкиваться живущим там девушкам и женщинам.

Эми начала проводить служения для "шалек" прямо в церкви, но скоро к ней стало приходить так много народу, что в церковном здании им стало тесно и понадобился зал на пятьсот человек. В принципе, за пятьсот фунтов можно было поставить нечто вроде железного барака, который вполне сошел бы за зал, - главное, чтобы был участок земли, на котором его ставить. Ни денег, ни земли у Эми не было. Тогда она пошла к владельцу самых крупных мукомольных заводов и спросила его, во сколько ей обойдется участок на принадлежащей ему земле. Он с радостью согласился предоставить ей такой участок в аренду-с годовой платой всего в один доллар.

"Может, попросим пастора собрать для нас пожертвование, чтобы купить железную конструкцию? - спросил у Эми один из ее друзей и соратников. - В конце концов, в церкви много состоятельных людей, которые вполне могли бы позволить себе дать гораздо больше, чем нам нужно, и ничуть бы при этом не обеднели!"

Эми подумала и ответила: "А разве Бог не может положить людям на сердце желание дать нам денег безо всякой нашей просьбы? Библия учит нас просить у Него, а не клянчить денег у людей. Будет вернее, если мы просто помолимся. Если Он ответит, то мы точно будем знать, что Он хочет дать нам этот зал".

Никто не учил Эми ничему подобному. Она ни разу не слышала, чтобы кто-то втайне молился о деньгах и получил просимое. Вместе с друзьями она каждый день молилась, преклоняя колени возле церковного алтаря, а из-за двери на них опасливо поглядывал старейшина: "Какой еще фортель выкинет эта девчонка?"

Некоторое время спустя Эми получила приглашение на ужин от некоей мисс Кэти Митчелл. Имя это было ей незнакомо. За ужином мисс Митчелл подробно расспрашивала Эми про "шалек" и про те служения, которые та для них проводила. Через два дня Эми получила от этой женщины пятьсот фунтов на новый зал. Зал этот был построен и освящен; двое учеников Дуайта Мооди начали в нем евангелизационные служения.

"Дабы иметь Ему во всем первенство" - эти слова были начертаны на стене напротив входа. Каждый вечер все новые души находили своего Спасителя. Построенный зал был открыт семь дней в неделю, и Эми продолжала планировать служения, организовывать кружки кройки и шитья, устраивать репетиции хора, обучать прихожанок чтению и приглашать девушек на курсы молодых матерей.

Когда Эми исполнился двадцать один год, ей предложили переехать в Манчестер и начать там такую же работу с фабричными девушками. Поскольку в Белфасте служение среди "шалек" процветало под руководством мисс Митчелл, Эми согласилась. Мама отправилась вместе с нею и стала руководить приютом для бездомных и нуждающихся женщин. Случилось так, что они потеряли все деньги, оставшиеся после отца. Сама Эми жила в гнилых трущобах. Она снимала грязную комнатушку, на стенах которой постоянно копошились насекомые. Питалась она, в основном, апельсинами и помидорами, по ходу дела читая книгу, чтобы не терять времени.

Однажды на улице ее окружила шайка нехорошо ухмыляющихся мужчин, и от их посягательств ее спасло лишь то, что из соседнего дома вдруг выбежала женщина и втянула Эми вовнутрь. Но дверь в ее дом висела на ветхих, сломанных петлях, и только белая простыня, наспех повешенная у входа, отделяла Эми от опасности.

Только лишь простыня! Но эта простыня была ничуть не менее прочной, чем каменная стена в десять метров толщиной, ибо Эми была окружена небесной защитой.

Господь показал Эми, как должно строиться христианское служение, когда она изучала Книгу Ездры.

"И услышали враги,.. и пришли они,.. и сказали им: будем и мы строить с вами" (Езд. 4:1-2).

"Мы одни будем строить дом Господу" (4:3).

"Тогда остановилась работа при доме Божием" (4:24).

И далее:

"Кто дал вам разрешение строить дом сей?" (5:9).

"Мы рабы Бога неба и земли" (5:11).

"Пусть строится дом..." (6:3).

"Издержки же пусть выдаются из царского дома" (6:4).

"Непрактично!" - кричали многие Божьи святые, глядя на такой вот план строительства, но Эми крепко держалась за него до конца своей жизни.

"Если нужны деньги на Божье дело, достаточно попросить о них Отца", - говорила Эми. И добавляла, что к строительству должны допускаться лишь те, кто намерен строить только из золота, серебра и драгоценных камней.

Эми с головой окунулась в манчестерское служение, но там же ей пришлось усвоить крепкий урок, о котором позднее она написала так: "Секрет продолжительного служения в том, чтобы вовремя и хорошо отдыхать". В те годы она полагала, что можно обходиться без сна, и не обращала внимания на то, что и как она ест. В результате Эми так подорвала свое здоровье, что ей пришлось полностью оставить всякую работу.

Как раз в это время шестидесятилетний джентльмен по имени Роберт Уилсон, похоронивший жену и единственную дочь, пригласил Эми отдохнуть к себе в Броутон Грейндж. Он был одним из основателей и проповедников Кесвикской конвенции. Время, проведенное в Броутон Грейндж, было для Эми совершенно необыкновенным. По ее словам, это была настоящая школа, где ей пришлось усвоить серьезные духовные уроки для того, чтобы подготовиться к той работе, которую предназначил ей Бог.

Она научилась быть "глубоким колодцем; ведь глубокие колодцы не болтают лишнего". Роберт Уилсон поручил ей вести его переписку, и Эми стали известны тайны и проблемы многих и многих людей. Слушая его учение, Эми научилась освежать проповедь живой шуткой. Она столкнулась с неодобрением и научилась с ним жить и жить молча: сыновья мистера Уилсона не очень-то жаловали приезжую. Однажды в Конвенции проповедовал Дуайт Моуди[1], и после служения он вместе с мистером Уилсоном и Эми пешком отправился домой. Вдруг великий проповедник остановился на полуслове, как будто ему внезапно перехватило горло. Он повторил текст, о котором только что говорил в церкви: "Сын мой! ты всегда со мною, и все мое - твое" .

"Надо же, раньше я никогда этого не замечал, - сказал он. - О, Господи! Что это за любовь! Божья любовь!" Слезы катились по его щекам, и Эми навсегда запомнила эту духовную истину. "Все мое - твое". Она еще больше поверила в то, что Бог знает обо всех ее нуждах еще до того, как она попросит Его о помощи, и хочет давать ей все необходимое по вере. По вере - и никаким иным способом.

В Кесвике она просила Бога дать ей отдохнуть от постоянной мысли о том, что тысячи душ ежедневно умирают без Христа; она просила, чтобы Бог успокоил ее, дал ей радостно жить у себя дома и послал на Свои нивы других. Ей даже в голову не приходило, что однажды Бог может послать ее саму.

"Приди и помоги нам!" - она услышала этот призыв к себе одним снежным вечером в 1892 году. "Он говорит: "Иди!" - я не могу остаться", - написала она матери. Она остро чувствовала, что своим отъездом, как кинжалом, пронзает сердце дорогого ей и совсем уже пожилого человека, который стал ей вторым отцом. Эми, девушка с хрупким здоровьем, страдающая от невралгии и головных болей, единственная поддержка своей матери, вдовы с семью детьми, - эта девушка, которая меньше всего была способна стать миссионером-первопроходцем в языческой земле, услышала Божий призыв. Старая история, повторившаяся бесчисленное количество раз. Господь избирает самых незаметных и чудаковатых, самых непригодных и незначительных. Эми считала себя именно такой.

Ее храбрая мама ответила ей: "Поезжай!" Ее сердце вторило Божьему призыву.

Но это же так жестоко, оставлять дорогого мистера Уилсона! Это же обман всякого доверия! Это настоящее предательство! Эми ничего не отвечала на обвинения и осуждающие замечания его родственников, но ей было больно и обидно. Может быть, это тоже должно было подготовить ее к иным бурям, ожидавшим впереди? Ей очень нужна была такая подготовка.

Эми не понимали ее собственные тетушки. Они полагали, что девочка просто хочет отвлечься, попутешествовать, что ей просто нужны перемены и приключения. Вообще, окружающие восприняли ее решение как ужасную ошибку.

"Да это же просто убьет мистера Уилсона!" - сказали лидеры Кесвикского движения, великие проповедники и учителя. Их слова просто разрывали Эми на части. Спустя много лет она поняла: христианин не должен удивляться, если его неверно понимают. В конце концов, Христос тоже пострадал от этого.

В 1888 году был организован Кесвикский миссионерский комитет, и Эми стала его первой миссионеркой. Она подала было заявление в Китайскую христианскую миссию, но ее не допустили по состоянию здоровья. Прошел год. Потом появилась возможность служить в Японии, и Эми трудилась там не покладая рук, но через пятнадцать месяцев свалилась от истощения головного мозга, лихорадки и острой боли.

Она мучилась и спрашивала себя: Неужели это была ошибка? Насколько больше она смогла бы сделать за это время у себя дома!

Маленькой девочке небезопасно ходить одной по дороге, да еще и в сумерках. Поэтому добросердечная старушка с кувшином воды на плече остановилась, оглянулась и позвала ее. Тяжелое, как будто жидкое солнце уже почти целиком опустилось в оранжевое зарево среди золотистых облаков. Нельзя было терять ни минуты.

- Куда ты идешь, ласточка, и кого ищешь? Жемчужина снова улизнула из храма и побежала вниз по улице, через ручей, через пальмовую рощицу по направлению к соседней деревне. Наверное, служительницы храма в тот день ослепли. Пробегая мимо церкви, девочка замедлила - маленький потерявшийся ягненок, жаждущий, чтобы кто-нибудь наконец нашел его.

"Смотри, не попадись в руки к этой мисси Аммал (мамы)", - еще раньше пугала ее служительница храма. - "Она ловит детей. Она вотрет тебе в руку волшебный порошок, и ты пойдешь за ней, как заколдованная".

Уж конечно, с нею не будет хуже, чем в храме!

- Я убежала из храма от служителей богов. Я ищу мисси Аммал, ту, которая ловит детей.

Старушка была христианкой, но она тоже всплеснула руками: "Но это невозможно! Как такая малышка может убежать от них! Однако она взяла Жемчужину к себе домой, только на одну ночь. Утром девочке придется вернуться в храм: старушка ужасно боялась гневных богов.

Жемчужине жутко хотелось есть и пить, но от пищи она отказалась. Она знала, что принадлежит к высокой касте. Лучше пойти спать голодной, чем нарушить закон своей касты.

Религий и обрядов в Индии было хоть отбавляй - для каждого найдется что-нибудь по вкусу. Бессчетное количество богов заставляло думать о бесконечности. Один и тот же бог может предстать перед человеком в тысяче разных обличий, окружить его со всех сторон.

Буквально каждая минута дня управлялась каким-нибудь религиозным обрядом. Столетия голода, нищеты, перенаселенности и войны еще более усилили отрешенность индусов от мира и всего земного. Индуизм вобрал в себя все возможные верования, поглощая их целиком, ничего не отвергая, и таким образом выживал после любых нападок, упорно сопротивляясь и не желая никому покоряться.

Индуизм был запутанным, гибким, двусмысленным. Он порождал мышление, не похожее ни на какое другое в мире. Чего бы ни искал человек, в индуизме он мог найти все, что ему нужно, будь то вера или досужие домыслы, святость или чувственность, разумность или иррациональность, практичность или бесплотные мечтания, бездеятельные размышления или беспрестанные труды, поклонение бесам или высокоумная философия. В индуизме было все.

В индуизме тоже есть троица богов: Брахма-творец, Вишну-хранитель и Шива-разрушитель. Эти три бога могут являться в образе сотен и тысяч меньших богов, а кроме того, даже в предметах или в животных. Любой бог может посетить землю в виде аватара или святого вождя. Индусы считают, что Кришна, Магомет, Иисус Христос и другие подобные люди тоже были аватарами.

Индусы стремятся к трем главным целям: им нужны вечная жизнь, знание и радость; но достичь всего этого можно, только соединившись с Богом. А соединиться, слиться с Ним человек может лишь тогда, когда равнодушно отрешится от всего земного и покорится бесконечному циклу существования, перевоплощения во все более высшие формы жизни, которые в конце концов должны привести его к нирване, то есть к великому Ничто.

"Он согрешил в прошлой жизни и должен очиститься посредством страдания", - так вам скажут даже о нищем, искалеченном, умирающем от голода ребенке. А если кто-то творит добрые дела, приносит себя в жертву и изнуряет свою плоть, он делает все это прежде всего ради своего собственного блага.

Индусы верят, что человек должен изо всех сил стремиться искупить свои грехи, принося жертвы, воспитывая в себе смелость и терпеливо перенося все то, что выпало ему на долю. Можно даже изобрести целое учение, чтобы оправдать или объяснить любые поступки и решения. Карма - это причинно-следственный закон перевоплощения, это вера в то, что каждый человек получает по заслугам за все, содеянное им на земле. От того, как он живет сейчас, зависит, кем он станет в следующей своей жизни на пути к нирване: насекомым или животным, человеком низкой или высокой касты.

Индусы без жалоб смиряются с грязью, голодом и любыми страданиями, поскольку все это предназначено для того, чтобы подготовить их к лучшей жизни в следующем воплощении. Дхарма - это кодекс чести, охраняющий чистоту касты.

Для индуса весь мир - лишь видимость, иллюзия. Поэтому он с легкостью может сказать о любом постыдном или неловком происшествии или положении, что его просто не существует.

Индуизм пронизан фатализмом: даже если в мире и есть какой-то прогресс, даже если мир и становится лучше, все равно вселенная периодически умирает и опять рождается, чтобы вновь и вновь повторить уже пройденное и пережитое. Поэтому каждый из нас должен терпеливо переносить все, что ему выпало, и творить добро, чтобы гарантировать себе лучшую долю в следующей жизни.

Неграмотная часть населения либо поклоняется уже существующим идолам, либо из дерева и камня создает себе новых божков и кланяется им, устраивая пышные праздники и шествия. Люди пообразованней верят во Всевышнего Бога Брахму. Идолы для них - это всего лишь Его изображения, необходимые для невежественных низших классов.

Ганг считается рекой спасения. Окунаясь в его воды, человек освобождается и от касты, и от греха; он знает, что в следующий раз непременно родится в высокой касте.

"Индус не должен никого убивать, даже для того, чтобы положить конец бессмысленному страданию", - поучает один из священных текстов. Например, обыкновенная корова представляет одновременно всех богов, и жизнь ее по ценности равна жизни брахмана самой высшей касты. Убить корову - грех страшнее, чем убийство человека. По приблизительным подсчетам, по улицам Индии бродит где-то двести тридцать миллионов коров - полуголодных, больных, изнывающих от жажды. Кстати, если корова вдруг сломала ногу или с ней приключилось еще какое-то несчастье, ее просто оставляют умирать. И тут же необъяснимый парадокс: наносить боль животным вполне даже можно. Если вознице хочется поторопить быка, везущего тележку, он может так скрутить хвост своей скотине, что у той буквально затрещат кости.

Индус-мужчина страшится, что душа его попадет в ад, если ему не удастся оставить после себя сыновей, чтобы те молились за его скорейшее перевоплощение. Только сын имеет право исполнить священный погребальный обряд так, чтобы отец (пусть даже на самое короткое время) испытал небесное блаженство. "Сыновей, побольше сыновей!" - просят в ежедневных молитвах набожные индусы.

Система касты (само слово каста означает "цвет") образовалась в 2000 году до Р.Х., когда арийские завоеватели покорили индийских аборигенов-негров и темнокожих дравидян. И поскольку каста определяется богами, нарушить ее - страшный грех.

Храмы Индии, тысячами и десятками тысяч разбросанные по всей стране, иногда вырезанные прямо в скале, поражали изумительной роскошью. При этом, однако, не существовало никакого понятия о милосердной помощи неимущим. Храмы никому и ничего не отдавали, они только забирали. Идолы и святыни были повсюду.

Эми Кармайкл описывала, как индусы поклоняются своим богам. Сначала индус на корточках приближался к воде (это может быть ручей или небольшой пруд), которая символизировала для него священный Ганг. Зайдя в воду, он омывал все тело и потом покрывал свою голову, грудь и руки священными знаками. Затем, собрав волосы в узел, он правой рукой зачерпывал воды и струйкой вливал ее себе в рот для внутреннего очищения, все это время взывая к своему богу.

Далее наступала очередь дыхательных упражнений. Сначала большим пальцем закрывалась правая ноздря, и воздух шумно выдыхался из левой. Затем то же самое следовало проделать с левой ноздрей. Потом нос полагалось вообще зажать, чтобы подготовить душу к молитве.

Повернувшись лицом к востоку, человек говорил: "Давайте обратим наши мысли к великой славе Животворящего Солнца - и да просветит Оно наш разум!"

Затем начиналась вторая часть обряда. Произнося молитвы о силе и бодрости, человек брызгал водой себе на макушку для очищения от всех грехов. И как только первый солнечный луч пронизывал облака над горизонтом, молящемуся надо было брызнуть пригоршней воды по направлению к восходящему светилу.

Левая его рука все это время должна была находиться за поясом и перебирать четки, чтобы не сбиться со счета и повторить молитву ровно сто восемь раз. Далее призывалось имя Митры, древнего бога персов. Потом молящийся называл имена всех своих предков и, наконец, взывал к богу богов, Верховному Господу вселенной. Закончить обряд надо было еще одним глотком воды для очищения души.

- Но чувствуешь ли, что тебя простили? Действительно ли все грехи прощены и удалены от тебя?

- Грех, грех... Ну, что такое грех? Слово, дуновение, обман... Разве я могу согрешать, если я - на самом деле не я, а Брахма?

Богиня Кали стояла на постаменте, изображавшем тельце ребенка. Ее черный язык вывалился наружу, на шее - ожерелье из детских черепов, на голове, как у горгоны, - туча змей, в одной руке - окровавленная человеческая голова, а в другой - угрожающе обнаженный меч с лезвием, запачканным кровью. Кали требовала кровавых жертв. Это была жена Шивы, жестокая и мстительная богиня. И поскольку она была страшнее всех, ей же больше всего и поклонялись.

Когда-то давно в числе пылких поклонников Кали была каста убийц-душителей, так называемых тагов. Каждый мальчик из этой касты должен был научиться у отца, как правильно забрасывать платок на горло жертвы, чтобы медленно ее задушить. Ежегодно тысячи людей приносились в жертву во имя религии.

Индуизм ничего не говорит о том, как сделать человека лучше. Он учит лишь тому, как жить в мире с сердитыми богами. Общепринятая в Индии нравственность основана на системе касты со всеми ее непререкаемыми табу.

В районе Тинневелли стоял каменный идол. В одной руке он держал вилы, а другой подносил ко рту маленького ребенка, которого он как будто вот-вот собирается пожрать. Многочисленные боги были похожи друг на друга в одном: все они были уродливы.

Обычные, повседневные анимистические обряды были жуткими и отвратительными. "Майн буукхи хун! Я голодна!" - взывала Кали. Один из "неприкасаемых", пария и отщепенец, стоял возле святилища, где в жертву приносились живые козлята. Зубами он разрывал горло одному козленку, бросал его на кучу уже лежавших рядом с ним тел, и тут же хватал нового. И так далее, до бесконечности. Он делал то, что не станет делать ни один правоверный индус, которому запрещено убивать.

Конечно же, если богов можно умилостивить только такими способами, в человеке они будут вызывать лишь страх. "Поклонение богине Кали в ее храме было таким жутким кошмаром, какого не смогло бы создать даже извращенное воображение маркиза де Сада", - писал генерал-лейтенант сэр Джордж МакМанн в своей книге "Индия наизнанку".

А как же жили наши жемчужины и их хранители? Вот выдержка из Отчета по переписи населения в Индии на 1901 год: "Девадази (то есть, служительницы богов) кормятся танцами, игрой на музыкальных инструментах и, кроме того, практикой самой древней земной профессии. Частично их набирают из других слоев населения, подчас даже способом купли-продажи. Девочек этой касты воспитывают именно для того, чтобы они потом следовали принятому здесь образу жизни. Их тщательно обучают танцам и пению, а также умению красиво одеваться. Своих клиентов они удерживают как раз благодаря тому, что совершенно не похожи на обычных индийских домохозяек, чьи интересы ограничиваются сегодняшним обедом и детьми".

На Среднем Востоке храмовая проституция была делом обычным. Каста женщин-девадази образовалась в де-вятом-десятом веке, когда и было построено большинство индийских храмов.

В 1700-х годах Эбб Дюбуа писал, что изначально услугами девадази могли пользоваться исключительно брахманы. Однако уже к началу восемнадцатого столетия заработки этих женщин были настолько малы, что они были вынуждены продавать себя на улице.

В 1870 году некий доктор Шорт написал работу, посвященную девадази, утверждая, что для этих целей использовались порой даже пятилетние девочки, причем некоторых из них тайком похищали у родителей.

В 1892 году ученый по имени Фосетт в своей статье для журнала бомбейского антропологического общества рассказывал о детях, которых еще до рождения посвящали тому или иному богу.

"Священное переплетено с соблазном, религия сплелась с похотью, искусство - с чувственностью", - писал Сантал Чаттерджи в одной старой книге под названием "Девадази".

"Тысячи маленьких невинных ребятишек обречены на порочную, безнравственную жизнь, полную страдания, болезней и неминуемой смерти от венерических заболеваний, которые неизбежны в профессии индийской храмовой проститутки", - писала женщина-врач М. Редди.

Храмовые прислужницы должны были носить кум-барти (священные огни), обмахивать идола веерами (ча-марами), а также плясать и петь перед богом-идолом. Во всей стране только эти женщины умели читать и писать, играть на музыкальных инструментах, петь и танцевать. Считалось, что их присутствие на свадьбе приносит счастье, что они могут "отвести" дурной глаз.

Индийский танец - это целое повествование религиозного содержания. Положение рук, ладоней, едва заметное мановение пальца или еле уловимые движения глаз - все несет свой смысл и имеет значение для зрителей.

Индийская музыка завораживает. Мелкие, напряженные постукивания пальцами по барабану, все быстрее и быстрее. Ритм удваивает, потом утраивает скорость, становясь все жестче и пружинистее. Сначала танцовщица притопывает ступней, вторя его ударам; потом начинают покачиваться ее бедра, руки ее изгибаются плавными волнами, и вдруг, как сорвавшаяся пружина, она выскакивает на середину и сливается воедино с барабанным ритмом. Сейчас классические танцы девадази стали красочным зрелищем на многих сценах мира.

Однако анимистические бесовские пляски - это уже форма спиритизма. "Я верно служила своему богу, - сказала одна такая танцовщица из Паннайвилай. - Я кружилась в танце до тех пор, пока он не завладел мною, и тогда я заговорила его устами".

Скрипки, деревянные флейты, медные тарелки, гонги, трубы, колокольчики и гудящие раковины - все эти инструменты слышны в индийской музыке. Посредством музыки и танца индус ищет того или иного бога, поклоняется ему, стремится обрести с ним единство. Общепринятый символизм придает особое значение каждому движению тела. "Музыка - это упражнение, помогающее нам настроиться на космическое содержание вселенной".

Бывшая служительница храма, ставшая христианкой, подтвердила слухи о том, что в Индии существует подпольная торговля детьми. Девочку лет восьми-девяти одевали как невесту и вместе с еще одной девочкой из той же деревни, только в костюме жениха, приводили в храм, чтобы там поклониться богу-идолу. Девочку-невесту сажали лицом к идолу, и священник протягивал ей цветочную гирлянду и одну сандалию. Затем он читал мантры и зажигал священный огонь.

В цветочной гирлянде был искусно спрятан тали - символ бракосочетания и супружества. Это было ожерелье из черных камней с подвешенным к нему золотым диском. Гирлянду сначала надевали на идола, а потом вешали на шею девочки. Так она становилась женой Бога, сама того не зная и даже не догадываясь о том, что это значило.

Чтобы сделать из девочки храмовую прислужницу, ее воспитание надо было начинать очень рано, иначе обучить ее как следует не получится. В храм часто отдавали новорожденных младенцев, потому что отдать дочку богам значило обрести их расположение. Если малышка была уже достаточно взрослой, чтобы помнить свою мать и скучать по ней, за ней особенно тщательно присматривали до тех пор, пока воспоминания о матери не тускнели окончательно. Иногда девочек запирали в задних комнатах храма и наказывали, если те выбегали на улицу. Иногда ребенка прижигали раскаленным железом - под мышкой, там, где не видно. Иногда просто секли.

Девочек учили читать и заставляли выучивать наизусть множество стихов, причем большинство из них были полны гнусных извращений. Сознание ребенка с самого начала приучалось ко греху. Еще до того, как девочка обретала способность избирать хорошее и отвергать злое, ее инстинктивное чувство нравственности оказывалась настолько искаженным и сломленным, что разум просто утрачивал всякое умение выбирать.

"Ни один респектабельный человек не отдаст свою дочь в храм на милость и попечение обыкновенных проституток и не поместит ее в такое нездоровое, мерзкое окружение. Это можно сделать только с одной целью: чтобы девочка сама стала такой же проституткой", - писал сэр Манекжи Тадабхой (Совет государственных вопросов, Симла, 1927 г., стр. 1138).

В каждом храме есть гарбха-гриха - этакая утроба, центр всего храма, где стоит идол, изображающий бога. За этим богом - сила сатаны.

Как-то раз Уокер Айер описал обряд поклонения, который назывался "суами тарисанам" - "видение Бога". В храме священники помазали идола елеем, нарядили его в цветочные гирлянды, зажгли перед ним курения и положили перед ним всевозможные приношения. Собравшиеся поклонники смотрели на обряд с пустыми сердцами, безо всякого ощущения своей греховности, без стремления обрести спасение.

Священник был облачен лишь в одну набедренную повязку, да на голове у него красовалась серебряная шапочка. Двое мужчин подняли его на плечах, и ему подали чашу, наполненную козлиной кровью. Каждый раз, когда он осушал эту чашу, толпа благоговейно склонялась пред ним, завывая и вскрикивая. Вонь, шум, жара и общее ощущение зла были просто невыносимы. И все это называлось "видением Бога!"

Предполагалось, что по ночам боги спят, поэтому по утрам их надо было будить, умывать, одевать, кормить и украшать цветами. "Десять тысяч человек собрались на реке, чтобы обмыть водой кусок дерева!" - в отчаянии писал Уильям Карей[2] за много лет до начала нашего рассказа. Иногда богу надо было вздремнуть посреди дня, и тогда надлежало проводить особенные обряды и до, и после священного сна. Церемония пробуждения называлась "прабодха".

Вот в таком окружении жили бесчисленные тысячи индийских ребятишек. Еще ничего о них не зная, Эми Кармайкл уже столкнулась с мертвостью и продажностью христианской церкви; с мощной силой индуизма, касты и обычаев; с изматывающим климатом и с полным отсутствием сочувствия со стороны как индийских, так и британских христиан.

Ей еще предстояло узнать, что в Индии обратиться в христианскую веру значило не только принять Господа Христа, но и отвергнуть все, связанное с индуизмом. И такое отвержение подчас становилось для людей настоящей крестной смертью.

- Меня зовут Жемчужина. Я убежала и пришла к тебе и останусь с тобой навсегда. Служительницы богов меня не любят. Моя мама тоже меня не любит. Никто меня не любит! - с этими обезоруживающими словами девочка вскарабкалась к Эми на колени, обвила ручонками ее шею и положила свою курчавую голову ей на плечо.

Эми обняла малышку, но на лице ее было написано крайнее изумление.

- Кто это? - спросила она пожилую индианку, почтительно стоявшую поодаль. Эми сама только этой ночью вернулась из поездки в отдаленную деревню и теперь как раз завтракала на веранде того дома, где жила вместе с Уокерами.

Женщина рассказала все, что знала.

- Я думала, Вас нет, Вы уехали. Если бы не увидела Вас здесь сегодня, то отвела бы девочку назад, в храм.

- Я искала мисси Амман, ту, которая ловит детей! - доверчиво объяснила Жемчужина.

Старуха-индианка сильно смутилась.

- Люди Вас так называют, потому что дети Вас любят и с радостью за Вами ходят.

Эми рассмеялась. Она поняла. Она нагнулась, подняла с пола старую тряпичную куклу и протянула девочке. Старуха повернулась и заковыляла прочь.

- Хорошо, что Вы вернулись, - прокричала она, обернувшись на секунду. - Храм - это такое злое, нехорошее место!

Занятая своей новой игрушкой, Жемчужина без умолку болтала. Она рассказывала Эми про все, что делали с нею в храме, про такие вещи, от которых чернело солнце и день превращался в темную ночь. А девочка еще и показывала все на своей кукле.

Это было 7 марта 1901 года. Эми навсегда запомнила этот день и рассказ прижавшегося к ней ребенка. Услышанное ею было невообразимо гнусно. Эми отвела Жемчужину Уокеру Айеру, который сначала хорошенько расспросил ее, а потом сходил посоветоваться с пастором христианской церкви. Он даже написал в Перунгулам, чтобы проверить, правда ли все это. Вернувшись, посыльный поведал, что деревня просто кишит служительницами храма, ищущими девочку. Их самих не пришлось долго ждать. В ту самую минуту, когда посыльный передавал Уокеру Айеру новости, к дому подбежали шестеро женщин, похожих на ведьм - злобных, изношенных, с надменными, ожесточенными лицами, в дорогих сари, с множеством драгоценных украшений.

- Кто вы? - вышел вперед Уокер Айер.

- Мы слуги богов, - сказала их предводительница.

- Молчи! - ткнула ее в бок вторая. - Не надо было этого говорить!

Они потребовали, чтобы им показали Жемчужину. Эми вывела ее на веранду, но все время крепко сжимала ручку девочки в своей. Вокруг собралась большая толпа, и из нее раздавались крики: "Похитители детей! Воры! Украли ребенка!"

Первой заговорила женщина с дерзкими, жестокими глазами.

- Если ты хочешь остаться здесь, скажи об этом громко, чтобы всем было слышно. Или возвращайся к нам.

- Я не вернусь! Не вернусь! - закричала Жемчужина, обезумевшая от страха, прижимаясь к Эми.

- Она украла у нас деньги, маленькая мошенница!

- Сколько она взяла?

- Четыре анны.

Эми протянула женщине требуемые деньги.

- Твоя мать отдала тебя служить богам, - настаивала другая женщина. - Мы напишем ей и обо всем расскажем!

Жемчужина зарылась лицом в складки платья Эми и только мотала головой. После долгих угроз, недовольного причитания и ворчания толпа, наконец, потеряла интерес к происходящему и потихоньку рассосалась. Ушли и храмовые прислужницы. К удивлению Эми, за Жемчужиной больше никто никогда не приходил. Девочку прозвали Эльфом, а она называла Эми "амма", что по-тамильски значит "мама".

Теперь, когда Эми возвращалась домой после ежедневных путешествий со "Звездной гроздью", ее встречали ласковые, радостные объятия Жемчужины. Эми поняла, что раньше в ее жизни была-таки пустота, которую невозможно заполнить никакой работой. Однако если то, что рассказала девочка, - правда, то по этому поводу надо было что-то делать.

Как добраться до фактов? Будешь задавать вопросы, только наткнешься на закрытые двери. Индия была страной тайн. Только через три года настойчивых поисков Эми удастся, наконец, обнаружить, откуда же храмы берут себе мальчиков и девочек.

Тем не менее, она делала все, что могла. Сначала она разослала письма всем знакомым миссионерам. Никто ничего не знал. Кое-кто даже намекнул, что у нее чересчур разыгралось воображение. Работники государственной социальной службы кое-что знали, но не могли ничего доказать. Одним из главных принципов британского правления в Индии был "религиозный нейтралитет".

Жемчужина продолжала свободно, по-детски рассказывать о своей жизни в храме до тех пор, пока Эми не начало казаться, что больше она просто не выдержит. Она уходила плакать в свою комнату, но на людях всегда была радостной и улыбчивой - ради самой девочки. "Это было тяжелое, горькое время. Мало кто понимал нас и сочувствовал нам. И тайна о том, как дети попадали в храмы, строго и ревностно охранялась от всяких посягательств".

Однажды Эми вместе с Поннаммал ночевали в одной из придорожных гостиниц, предназначенных для странствующих священников и пилигримов. Они сидели на полу и смотрели, как мастер составляет цветочную гирлянду, умело нанизывая на бечевку соцветия олеандра. Вечерняя лампа то вспыхивала, то угасала, отбрасывая тени на лицо Эми. Поннаммал задавала осторожные вопросы, а Эми внимательно слушала. Если у кого-то в родах умирала жена, вдовец посвящал новорожденную девочку для служения в храм. В конце концов, она никому не нужна, а так не придется нанимать кормилицу, да и на свадьбу потом тратиться. Это была их первая путеводная нить - первая и очень важная.

В другой раз им пришлось ночевать в коровнике ("Коровы там не было!" - тут же поспешила объяснить Эми). Для Поннаммал это было нелегко, ее сознание все еще было сковано кастовыми предрассудками. Но она вдруг вспомнила, что однажды Господь славы тоже приклонил Свою голову в коровьих яслях, - и она, смирив себя, легла на измазанный навозом земляной пол. И тут они услышали разговор, доносившийся до них через тонкую стенку.

- Три дочери! Это слишком много. Избавься хотя бы от одной.

Послышались задавленные женские рыдания.

- Отдай одну в храм. Разве это не достойное дело? Еще они узнали, что если, например, в семье умирал отец, мать могла продать одну из дочерей в храм. "Там она будет всегда сыта, хорошо одета - и ей никогда не придется быть вдовой!"

Если семья нуждалась так отчаянно, что не хватало денег даже на рис, они могли продать в храм своего новорожденного младенца. Если какой-то ребенок заболевал, родители нередко давали клятву, что отдадут его богам, если те пошлют исцеление.

Если у супругов не было сыновей, они отдавали в храм дочь. Тогда она становилась "ритуальным сыном" и обретала способность наследовать имущество и проводить погребальные обряды. Если первой в семье рождалась дочь, родители посвящали ее в храм на служение богам с молитвой о том, чтобы следующий ребенок был сыном.

Эми называла себя "Алисой в Подземелье", ибо в своих поисках натыкалась на самую низкую, самую тайную жизнь Индии.

Однажды вечером она сидела на полу в затененной части веранды караван-сарая. На ней было индийское сари, и она ела, правой рукой зачерпывая рис и карри из общего блюда. По ступеням поднялись несколько мужчин. Каждый из них вежливо поприветствовал ее так, как в Индии приветствуют женщин высшей касты браминов. Поннаммал, сидевшая рядом, усмехнулась про себя, а Эми почувствовала жгучую радость. Победа! Теперь она по-настоящему вошла в Индию - подлинную Индию!

Государственный чиновник, к которому она обратилась, посоветовал ей начать собирать факты. Если ей удастся отыскать в храмах детей, они будут самым веским доказательством.

- Но ведь этой страной управляет монарх-христианин! - воскликнула Эми. - Здесь вообще не должно происходить ничего подобного!

- Пока у нас на руках не будет четких фактов и доказательств, предпринимать что-либо просто бесполезно, - ответил он ей.

Друзья вырезали для Эми статьи из газет. В одной из них, присланной из Мадраса, говорилось: "Конференция социальных реформаторов-индусов поддерживает движение, направленное на улучшение условий жизни социально незащищенных детей, а также на предотвращение того, чтобы девочек и девушек посвящали в храмы".

Еще один чиновник объяснил ей, что особо набожные индусы яростно противятся извращенным и унизительным обрядам, проникшим в их религию.

Подобные усилия прекратить тайную торговлю детьми ни к чему не привели. Они даже не успели толком начаться. Для того, чтобы существующие законы действительно были приведены в исполнение, их должно было поддержать широкое общественное мнение.

Один индус-реформатор предложил отправлять служительниц храмов на оплачиваемую пенсию и после их смерти не искать им замены. Однако и это не дало никаких результатов, потому что поклоняющиеся в храмах продолжали требовать того, к чему привыкли.

Один из друзей Эми, индиец-христианин, посетивший как-то второй по значению храм в стране, поведал ей о том, какое дикое зло наполняло то священное место: "Я никогда еще не чувствовал дьявола так близко и никогда еще так сильно не ощущал его власть и мощь, как в этом храме".

Эми вела дневник и в одной из записей рассказала о своей поездке в деревню, где, как она слышала, мать собиралась продать свою девятилетнюю дочь в большой храм, находящийся в Тутикорне. Эми умоляла ее не отдавать ребенка. "Приезжайте через неделю", - сказала ей мать, которую почти убедили доводы миссионерки. Всю эту долгую неделю Эми молилась, как сумасшедшая, и потом поспешила назад в деревню. Поздно! Напичканная сонными порошками, девочка лежала на полу, а мать с минуты на минуту ожидала, что приедет служительница храма, чтобы забрать свою очередную жертву.

Далее в дневнике снова упоминается та же самая девочка. Из записей мы узнаем, что ее выдали замуж за одного из богов. После этого она прожила еще год и затем умерла в таких мучениях, что мужчина, бывший с ней в тот момент и виновный в этой смерти, выбежал из храма, закрывая уши, чтобы не слышать ее крика.

Что за несносное, жгучее, обжигающее время выпало нам для жизни? Как выдержать подобное?

Однажды во время молитвы Эми представила себе Господа Христа, склонившегося в молитве, и особенно ясно поняла, что Он любит этих несчастных детей еще больше, чем она сама. Ее утешило сознание того, что Его коленопреклоненная фигура была рядом с нею.

Тем не менее, прошло три долгих года, прежде чем им удалось спасти второго ребенка. Те ужасные слова, которые Эми написала уже ближе к концу своей жизни, еще раз обрисовывают для нас силу сатаны: им не удалось спасти ни одного ребенка, на которого служители храма уже наложили свой отпечаток. Эми ни разу не слышала, чтобы спаслась хоть одна девочка, которая уже участвовала в храмовых ритуалах.

Одна знакомая миссионерка-врач рассказала Эми, что какое-то время, сама того не зная, жила в доме возле индийского храма. Каждую ночь ее будили крики детей: крики ужаса, крики возмущения, дикие вопли от причиняемой боли. Утром она заходила в соседнее здание и пыталась узнать, что там происходит, но ей всегда отвечали, что детей всего-навсего наказывают за непослушание. "Их просто секут", - успокаивали ее. Позднее, благодаря своей работе врача, она узнала правду.

Во время поездки в один из центров индуизма Эми познакомилась с девочкой по имени Селламал, которая незадолго до этого перестала ходить в школу, организованную миссионерами-христианами.

- Почему ты не ходишь больше в школу? Ребенок, потупив голову, прошептал:

- Я учусь танцевать и петь. Меня готовят, чтобы служить богам.

Неподалеку стояла кучка мужчин, и Эми обернулась к ним:

- Разве хорошо обрекать малышку на такую жизнь? В ответ мужчины благодушно улыбнулись:

- Ну, конечно, никто не говорит, что это хорошо. Но таков обычай!

Некоторое время спустя на Селламал скрестились взгляды тысяч браминов и других индусов высоких каст. Люди, стоявшие вокруг, не спускали с нее глаз. Мужчины боялись даже шелохнуться, чтобы не упустить ни одной секунды, не пропустить ни одного прелестного жеста маленькой танцовщицы.

- Но потом! - гневно обратилась Эми к ее матери. - Что будет с нею потом?

Мать пожала плечами, развела руками:

- Откуда я знаю? Да и что мне за дело? Это знают только боги.

Один миссионер говорил, что такой танец является недвусмысленным приглашением всем присутствующим мужчинам. Невинные на вид движения и позы на самом деле непристойны и даже похабны.

В танец вовлечены все движения тела и выражения лица, но нежные, как бы волнующиеся руки танцовщицы своими жестами рассказывают самую настоящую историю, длинную и сложную, о богах и их любовных похождениях. Индийские руки, маленькие и гибкие, созданные для красоты и изящества. В танце сменяется множество ритмических рисунков, скульптурных поз; плавно семенят небольшие ножки. Еле уловимые призывные взгляды, обольстительные движения, выразительная мимика...

Обучение танцам начинается в половине третьего ночи, когда девочки в течение часа упражняются в движениях глаз. Они сидят на полу со скрещенными ногами. Перед этим глаза натираются гхии (очищенным маслом), чтобы как следует их смазать и увлажнить. Девочки пальцами придерживают веки, растягивая их чуть ли не до бровей, и в течение всего часа ни одна из них так и не моргает. За этим следуют еще упражнения и массаж, потом - ванна и совсем маленький завтрак.

С девяти утра и до полудня идет репетиция танцевальной драмы. Наказания здесь суровые. Как-то раз маленькую ученицу заставили в течение часа стоять в одной и той же танцевальной позиции, не шевелясь и не моргая, чтобы учитель танцев мог восхищаться ее прелестной фигуркой. "Я частенько так ее наказывал, чтобы полюбоваться на такую красоту".

После обеда дети снова трудились с половины третьего до шести вечера. Потом снова ванна, за которой шел урок мудра (то есть, жестикуляции). В девять вечера полагалось идти спать. Лишь после десяти лет такого обучения маленькие плясуньи только начинали познавать все богатство накопленного веками танцевального искусства.

Мужчины, страдавшие проказой и другими болезнями, верили, что исцелятся, если женятся на молоденькой девочке, и готовы были платить за юных невест большие деньги.

Одна вдова, стремившаяся к святому, аскетическому образу жизни, пришла жить в храм, но вскоре сбежала оттуда. "Я искала святости, а нашла тьму". Она рассказывала, что обучение детей, предназначенных для танцев перед богами, начинается с самых ранних лет, чтобы как можно полнее развить естественную детскую грацию, а ручки и ножки растираются маслом, чтобы сохранить всю их гибкость. Сознание ребенка медленно привыкает к греху. Обманутая и сбитая с толку девочка теряет способность выбирать, потому что совесть ее оказывается задушенной и убитой.

Родители получают от храма "дар радости", и тем самым купля-продажа считается завершенной; обе стороны прекрасно понимают, что в храм ребенка отдают не на время, а навсегда.

Дети, принадлежащие храму, отличались тем, что носили на шее одинаковое золотое украшение, прятавшееся под одеждой.

Эми никогда не была так благодарна Господу за отрицательный ответ на ее детскую молитву, как в тот день, когда, вымазав лицо и руки кофейным раствором и облачившись в индийское сари, она сама попыталась войти в храм.

"Ирландка - и без голубых глаз? - хмыкнул как-то один из ее друзей. - Да, ты выглядишь настоящей индианкой. Как здорово, что глаза у тебя карие!"

Эми знала, что голубоглазую иностранку разорвут на клочки, если та попытается войти в храм. Но в таком индийском облачении ей, может быть, удастся кое-что разузнать о живущих тут детях. Прямо мимо священников она прошагала во внутренний двор, где было темно, и только желтые факелы тускло освещали стены. В сердце храма, в черном святилище восседал чудовищно безобразный идол, окруженный плошками масла с торчащими оттуда горящими фитильками, - и это был единственный бог, известный приходящим сюда людям. И хотя по всей Индии тысячи людей погибали от голода, этого идола постоянно осыпали тоннами мятых бананов.

Вдруг в темной задней комнате Эми заметила шестерых пухленьких индийских мальчиков. Она направилась было к ним, но к ней тут же метнулся священник и отпихнул ее в сторону.

Она поплотнее закуталась в сари, получше прикрыла лицо и, все время молясь о Божьей защите, вошла в следующую комнату, побольше. Там стояли в ряд десять хорошеньких девочек четырех-шести лет и чего-то ждали. Они были одеты в шелковые сари, их руки и ноги сияли драгоценными камнями, в воздухе повис запах дорогих благовоний, а в волосы девочкам были вплетены цветы. Глаза детей были расширены от ужаса. Они стояли неподвижно, как каменные статуи. Тут приоткрылась дверь, из-за которой вырвались звуки странной, дикой музыки, оттуда вышел священник и увел их за собой.

Так значит, это правда. Теперь у нее самой не было сомнений. Но как же убедить в этом других? Она вернулась домой, чувствуя как к горлу подкатывает тоскливая, мерзкая тошнота.

Ее дорожная сумка всегда была наготове для того, чтобы в любую минуту или она сама, или Поннаммал могли сорваться с места на поиски ребенка, которого, по слухам, собирались отдать или продать в храм, - и попробовать уговорить родителей не делать этого.

Потом Эми описывала одно такое путешествие. Сначала двухчасовая тряска в банди - хуже морской болезни! Потом четыре часа ожидания возле дороги на немилосердном солнцепеке в надежде на то, что остановится проходящий мимо автобус. Жара, как молот, стучит в висок. Волнами подходит и уходит тошнота, голова кружится, желудок никак не хочет подчиниться доводам рассудка, а вокруг - всепоглощающее пекло. Как будто и одежда охвачена сухим, жарким пламенем.

Автобус за автобусом пыхтели мимо, битком набитые шумными, веселящимися людьми. Наконец, когда один из них, видавший виды и совсем уже дряхлый, кряхтя, подполз и остановился, Эми забралась на подножку и протиснулась вперед, пытаясь найти местечко между людскими телами и куриными клетками. По дороге автобус остановился возле какого-то святилища, чтобы священник посыпал священным пеплом колесо, которое, казалось, держалось на одной бечевке. Потом, выйдя на пустынной улице незнакомого города, Эми стала искать другой автобус, чтобы ехать дальше. Автобуса не было. За этим последовала еще одна тряская поездка на банди, да еще и за тройную плату: возница почувствовал ее отчаяние и не преминул им воспользоваться.

Наконец, она добралась до указанного ей дома и узнала, что ребенка уже продали в храм.

"Но ведь отдать девочку в храм - это почет и уважение; и боги будут вовеки благосклонны к нам. А если отдать ее вам, что наживешь, кроме позора, нечестия и гнева богов? Зачем же нам отдавать ее вам?"

В "Звездной грозди" была одна женщина постарше, по имени Девай. Она всю себя посвятила таким вот поездкам. Часто ей приходилось проводить в дороге по двое суток без сна и отдыха. Она готова была идти по самому незначительному следу и, вернувшись домой без ребенка, отдохнуть часок и вновь пуститься в путь.

Прошло три долгих года. Эми обнаружила, что повсюду, при малейшей возможности заполучить ребенка, откуда ни возьмись, тут же появлялись служители храма, чтобы купить себе малыша, как будто у них был поистине сверхъестественный нюх.

И вот 1 марта 1904 года наступил еще один радостный, памятный день. Удалось спасти первую девочку, посвященную родителями в храм. Страшную сделку удалось предотвратить. Эми взяла малышку на руки. Эту тринадцатидневную крошку послал к ним пастор христианской церкви, которому удалось перехватить ее перед носом у служительницы храма. Жемчужина выбрала для девочки имя из Книги Откровение 21:20. Еще раньше она слышала, как Эми читала и объясняла этот стих, и ей понравилось слово "Аметист".

За этим последовали события просто невероятные, хотя ведь Бог и вправду творит невероятное! Уже в июне у Эми было семнадцать ребятишек, обратившихся ко Христу, и еще шесть малышей, спасенных от продажи в храм.

Единственной тучей, омрачавшей всеобщее счастье, было настроение Поннаммал. Ей было трудно понять, как можно вести себя подобным образом. Для спасения ребенка чаще всего приходилось выплачивать родителям убытки, которые они несли от несостоявшейся продажи. И как раз в тот момент один отец семейства прямо предложил Эми купить у него восьмилетнюю дочь за сто рупий.

"Покупать и продавать детей? Тогда чем мы лучше работорговцев и самих служителей храма?" - думала Поннаммал. И хотя вслух она почти ничего не говорила, ее окутывали мрачные мысли и сомнения. Что будет, если пойдет молва о том, что за детей Эми готова торговаться с родителями против служителей храма? Цены сразу подскочат! Да и вообще, правильно ли это, платить за детей деньги?

Эми долго молилась об этом, но, поскольку речь шла о ребенке, не посмела колебаться. Она заплатила то, что от нее потребовали, а потом помолилась о том, чтобы сто рупий свалились к ним буквально с неба. Через десять дней пришел чек как раз на нужную сумму от человека, который вообще ничего не знал о происходящем.

Тогда Поннаммал убедилась в том, что спасением детей управляет Божья рука. Настал день, когда и она смогла сказать: "Я вижу наше будущее. Я вижу, что Бог с нами. И, что бы там ни говорили люди, это - Его дело".

Когда Арулай еще жила в доме отца, у ее дяди был слуга, человек низшей касты, у которого в горле однажды застряла острая куриная кость. Он не мог ее проглотить. Он не мог ее выплюнуть. Он не мог больше ни есть, ни пить. Он и дышал-то с трудом, с каждым вздохом как бы нацеживая в грудь чуть-чуть воздуха. После диких мучений он умер от голода.

Арулай было совершенно невдомек, о чем тут печалиться и зачем вообще беспокоиться. "Он же низкой касты!" - сказала она. И все.

Каста... Миллионы людей, обреченных на то, чтобы навсегда остаться безликими. Каста - как железный, холодный приговор, жестокий в своей сложной изощренности. Каста, несущая гибель, беспрестанно плодящая бессмысленные жесты и поступки, нужные только для видимости.

Каста заранее изгоняла всякое понятие братства, душила человеческие стремления, в зародыше губила надежды и мечтания. Каста запирала дверь перед новыми возможностями, заглушала таланты и способности, не давая им устремляться ввысь. Каста не допускала никакого роста, никакой лучшей жизни, а обычай устраивать женитьбу и замужество детей по сговору лишь подкреплял ее силу. Опутанный кастой человек не мог и помышлять о равноправии.

Каста породила и множество других зол. Она довлела даже над индийцами-христианами, отделяя одних верующих от других. Даже христиане считали, что совершат преступление, если задумают искать себе супруга или супругу вне своей собственной касты или нарушат хотя бы даже самое мелкое предписание, наложенное родовым законом. Да что там - ради касты христиане продолжали даже соблюдать счастливые и несчастливые дни!

"Им даже смерть или слабоумие кажутся лучше, чем этот дикий позор, нарушение касты!" - горевала Эми.

Касту индийца можно было определить по покрою и цвету одежды, по тому, как именно он накидывает на плечо покрывало, по знаку у него на лбу или по тому, какие именно ожерелья и драгоценности носит его жена. Границы касты были определены раз и навсегда, нерушимо, незыблемо - как жесткая сетка, властно удерживающая и разум, и тело. Каста нередко держала в покорном небытии самых умных и талантливых людей. При этом, каким бы нечестивым и злым ни был человек высокой касты, его положение в обществе оставалось неизменным.

Для девушек, трудившихся рядом с Эми, разрыв с кастой начался с их фамильных драгоценностей. По всей Южной Индии женщины (и христианки в том числе) были прямо-таки обвешаны золотом и дорогими камнями. В самом буквальном смысле они были похожи на ходячие банковские сейфы, ведь дома хранить такие богатства было просто опасно. Но индийцы обожали драгоценные украшения. Ожерелья и браслеты, надетые на женщину, во всеуслышание провозглашали миру богатство и высокое положение ее мужа: так сказать, семейное состояние, выставленное напоказ.

Дорогостоящие древние монеты, увесистые кольца для носа, руки, до локтя покрытые браслетами. Серебряные браслеты на щиколотках, весом в два-три фунта. Шею обвивает жемчуг, настоящий, неподдельный. Рубины, изумруды, кораллы. У иной крестьянки, может, нечего будет поставить ребятишкам на стол, но даже тогда у нее останутся хотя бы кольца (на пальцах ног и рук, в ушах и носу), золотые цепочки (из чистого золота) и браслеты, усыпанные драгоценными камнями.

Эми всегда старалась не противоречить местным обычаям, но однажды об этом заговорил с нею один новообращенный индиец. Он привел свою жену к Эми и попросил, чтобы та обучила его супругу приобретать души людей для Христа.

Новоприбывшая женщина вместе с Эми и Поннам-мал ехала в банди, а ее муж шагал рядом.

- Сними-ка свои украшения, - вдруг сказал он. - Зачем ловцу человеков золото и драгоценности?

Ошарашенная супруга протянула мужу свои браслеты и кольца. Даже Поннаммал удивленно вскинула брови. Несколько дней назад, когда она проповедовала на улице, одна девочка, стоявшая неподалеку, показала на нее пальцем и сказала: "Когда вырасту, буду ходить со Звездной Гроздью и носить украшения, как у этой учительницы!"

Но индийская женщина - и без украшений? Возможно ли? Снять драгоценности - все равно, что стать вечным упреком, бельмом на глазу. Можно ли такое вынести? И все же Поннаммал тоже сняла свои украшения.

"Это высвободило мой дух, - рассказывала она спустя много лет. - У меня появилось новое чувство духовной свободы". Она отвергла от себя вековые обычаи, а вместе с ними и страх перед тем, что скажут о ней люди.

А люди не молчали! Как раз в то время в Индию приехал проповедник из Англии Ф. Б. Мейер. Он с беспокойством и смущением смотрел на женщин-христианок, с ног до головы обвешанных украшениями. В одной из своих проповедей он умолял, чтобы его слушатели "принесли

Господу жертву всесожжения", и упомянул при этом такие вещи, как кастовые барьеры, привычку жить в долг и обычай носить на себя целые горы золота и бриллиантов.

До этого Сетамуттху, одна из сестер Звездной грозди, перед тем, как заснуть на ночь, всегда укладывала свои драгоценности рядом с собой, и даже во сне рука ее непременно покоилась на любимых ожерельях. "Если бы я больше любила Спасителя, - сказала она, выслушав проповедь, - то меньше любила бы свои украшения". И сняла с себя все золото, все камни до последнего.

Вопрос не состоял в том, позволено христианке носить украшения или нет. Речь шла о том, чтобы отказаться от жизни в постоянном долгу, скинуть с себя ненужное бремя, избавиться от страха перед людским мнением. Ведь все эти женщины были членами разъездной группы благовестников.

Путешествовать по ночам в банди стало даже легче. Разбойники и воры не станут таиться в засаде ради женщин, на которых нет ни колец, ни цепочек. Вообще, члены воровской касты даже согласились сопровождать девушек из Звездной грозди и охранять их. "Но это только потому, что на ваших женщинах нет драгоценностей,- добавили они. - Иначе ни за что бы не согласились, ни за какие деньги".

Люди в христианской церкви были несказанно возмущены, когда некоторые прихожанки начали снимать свои украшения и даже задумали продать кое-какие драгоценности, чтобы отослать вырученные деньги миссионерам в Китае. Некоторые девушки вернули родителям свои ожерелья и цепочки. Родители Поннаммал и ее мужа очень сердились на нее, но сама она подумала, что тем самым Господь подготавливает ее к этому странному, новому делу спасения малышей.

Сначала родители мужа Поннаммал следили за происходящим и, казалось, чего-то ждали. Потом они послали за ней и, когда она появилась, торжествующе воскликнули: "Ну вот! Видишь, чего ты добилась своим безумством? Ты сама захлопнула дверь в сердца индусов!"

Но они ошибались, ибо для преданных индусов отречение от мира и его сокровищ и есть подлинная набожность. Разве Поннаммал не проявила настоящее благочестие, сняв свои украшения? Кроме того, она же вдова, так что для нее драгоценности вообще не имеют никакого значения. "Ее благочестию нет границ!" - воскликнули наконец родичи и даже зауважали ее за принятое решение.

Арулай, которая путешествовала вместе с другими благовестниками, тоже сняла с себя украшения. Она знала, что теперь в любой момент может приехать отец, забрать ее с собой и насильно выдать замуж за индуса, ведь он пригрозил ей именно этим: "Если я только услышу, что ты сняла с себя драгоценности!.."

Он послал сказать ей, что тем же вечером встретит ее повозку в условленном месте. Арулай увязала в платок свои ожерелья и цепочки. Повозка остановилась, и из темноты выступил не отец, а дед.

- Отец не смог приехать, - сказал он.

- Пожалуйста, отдай ему мои драгоценности, - и Арулай положила сверток ему в руки.

Они так никогда и не узнали, что именно произошло там, в духовном мире, но отец Арулай ни разу больше не упоминал об ее украшениях.

Что же касается Эми, ее обвиняли в том, что она "привносит в общины раскол", "сеет в церкви разделение" и "учит ереси". Много осуждающих проповедей было произнесено в ее адрес в церквях Южной Индии. На горячую тему накинулась пресса, смакуя и раздувая новости, и вскоре весь район Тинневелли гудел, как растревоженный улей. Эми же спокойно продолжала свое дело, подумывая про себя, что произошло бы с номинальным христианством и с необращенными, если бы Божьи странники действительно жили, как странники.

Каста, традиции, драгоценности, предрассудки, невероятное невежество - все это тесно переплетено между собой. Решение снять драгоценности было лишь началом. Самые смелые пошли и против других обычаев.

Индианки, сотрудницы Эми, вдруг открыли собственную индивидуальность. Оказалось, они не были лишь бледным подобием мужчин. Они начали возрастать в характере и силе.

"В Индии женщина не может жить без мужа. Таков обычай", - сказал один адвокат, обращаясь к Арулай, пытаясь убедить ее выйти замуж за неверующего. У. С. Грэнд, долгое время проживший в Индии, рассказывал об одной девушке из касты браминов, которая умерла незамужней. Семья ее почувствовала себя настолько опозоренной, что даже наняла работника из числа Неприкасаемых, чтобы тот зарыл тело в землю.

Обычаи позволяли, например, заимодавцам одалживать деньги под 40-50 процентов прибыли, так что по смерти человека нередко оказывалось, что семья его по уши в долгах.

"Постарайся приноровиться к обычаям мира, чтобы не было препятствий в служении", - советовали благожелательные христиане. В те годы в Индии каждая мелочь жизни женщины была продиктована тем или иным обычаем или обрядом.

Случалось так, что родственники терпимо относились к тому, что женщина верит в Христа. Главное, чтобы она открыто не нарушала традиций. Бывало, что даже после крещения вдове позволяли мирно жить в доме родителей мужа. В конце концов, кому нужна вдова?

Однажды, уже после того, как Эми с детьми обосновалась в Донавуре, к ним пришли двое мужчин и попросили разрешения посмотреть, как живут малыши. Кто-то сказал им, что Эми продает детей цейлонским работорговцам. Пускать незнакомцев к детишкам - дело рискованное, но что-то как будто подтолкнуло Эми под локоть, и она провела гостей в дом.

- Мне говорили, что детишкам здесь хорошо, но я никогда не верил, - неохотно признался один из пришедших.

Эми подняла на ладони ожерелье из хрустально-чистых камней, яркую струйку драгоценностей, налитых солнцем. Его прислала женщина, принявшая Христа своим Господом и Спасителем. Она хотела, чтобы деньги, вырученные от продажи ожерелья, пошли на труд спасения детей. Один из гостей взял камни в руки, не веря своим глазам. Он сам был агентом тайной торговли детьми в районе Тинневелли. Позднее Эми узнала, что в свое время он продал немало мальчиков в богатые мусульманские семьи, проживавшие в Индии и за границей.

- Неужели женщина отдала свои драгоценности, чтобы купить еду этим детям? - восхищенно произнес он.

Несмотря на свое гнусное ремесло, эти люди привезли в Донавур двоих мальчиков. Работорговцы покачали головой, когда Эми предложила оплатить им дорожные расходы. Уходя, один из них сказал другому: "Здесь и вправду Бог!"

Работники Донавура не знали глупых капризов моды. Но даже такая мелочь, как переход с традиционных белых сари на дешевые синие, вызвала уйму нареканий. Кроме того, согласно обычаю, в Индии проповедникам не полагалось работать своими руками. Если кто-то из индийских христиан приходил с желанием участвовать в деле благовестил, прежде всего они спрашивали, сколько им за это заплатят. Эми жаждала и молилась, чтобы к ней пришли такие работники, которые доверились бы Богу в том, что Он восполнит все их нужды. "Бог же не дал вам один лишь рот, чтобы ничего не делать, а только есть", - говорила она некоторым.

И конечно же, христиане, заметившие новую работу Эми, неизбежно повторяли: "Вообще-то, миссионеры приезжают сюда не для того, чтобы нянчить младенцев". Когда-то и Эми, и Поннаммал могли проповедовать Евангелие целым толпам народа, до двадцати тысяч человек за раз. А теперь они весь день меняли пеленки, наполняли молоком бутылочки, укачивали малышей. Разве это "духовная" работа? Считалось, что ухаживать за детьми - дело ненужное и неблаговидное.

- Какая же ты миссионерка? - спросил Эми один ее приятель. - Ты же просто нянечка-гувернантка!

Против Эми поднимались целые кампании, несправедливо чернившие ее репутацию. Какое-то время она боялась прихода почтальона; слишком уж ядовитые письма он приносил. Однако все прежние неприятности были пустяками по сравнению с тем фурором, который произвела первая книга Эми про Индию, "Как все есть на самом деле" . В ней Эми рассказывала правду - сдержанно, стараясь не преувеличивать. Но христианский мир ничего не хотел знать. В Индии был образован комитет, заседавший с одной целью: попробовать заставить мисс Кармайкл как можно скорее уехать с миссионерского поприща в этой стране.

"Боже, дай мне слов! Огненных слов, которые пробудили бы спящий мир, чтобы люди увидели судьбы оскверненных индийских ребятишек!" - восклицала Эми в своей книге.

"Я дам тебе слова, но вот какой ценою: сначала тебя нужно обжечь, обжечь алыми углями тайного пламени, иссушить палящей жарой и свирепыми ветрами", - казалось, отвечал ей Господь.

"Такая книга способна серьезно подорвать дело миссионерства", - писали друзья Эми из Англии. Тем не менее, уже тогда книгу пришлось переиздать целых двенадцать раз.

"Господа тоже обвиняли в том, чего Он никогда не совершал, - думала про себя Эми. - Продолжай любить, продолжай прощать - и увидишь утешение Божие".

Но даже со своим живым воображением Эми вряд ли могла заглянуть вперед и увидеть, что через десять лет она станет матерью для двухсот ребятишек, а к концу ее жизни таких малышей будет почти тысяча.

Это было совершенно невероятно.

В деревне Перунгулам (той самой, откуда убежала Жемчужина) работала дневная христианская школа. Родители-индусы позволяли своим ребятишкам туда ходить, совершенно не опасаясь, что те обратятся. В конце концов, там их научат чтению, письму и уйме других полезных умений. А что до христианства, так до сих пор ни один человек из их касты не обратился, за все эти годы. Правда, однажды, все-таки случилось нечто подобное: лет шестьдесят назад два человека исповедали Христа своим Спасителем. Но, в общем-то, волноваться не о чем.

Однако жена директора этой школы подарила Библию одной шестнадцатилетней девушке, и та поверила, поверила в тайне от всех. Девушка принадлежала к касте золотых дел мастеров, тех самых, которые сидят возле маленьких костерков, расплавляя драгоценный металл в котле или в изогнутом куске черепицы до тех пор, пока он не очистится. Золото считается чистым только тогда, когда мастер может четко увидеть свое отражение на его сияющей поверхности.

Старший брат девушки все так же каждое утро намазывал ей лоб священным пеплом бога Шивы, но однажды обнаружил, что она потихоньку смывает этот пепел со лба. Она призналась, что читает Библию и очень любит Господа Иисуса Христа. Он рассказал об этом всей семье.

Родственники же, еще более сплотившиеся в своей враждебности, развели на дворе огромный костер, подкидывая туда поленья до тех пор, пока огонь не поднялся до такой степени, что на нем можно было бы изжарить целого быка.

- Смотри хорошенько, - сказали они ей. - Если ты еще хоть слово скажешь о Христе, то вместе со своей Библией полетишь в огонь!

Жестокие слова пронзили ее, как кинжалы. Она знала, что это отнюдь не пустая угроза. Ее отец, человек с царской, львиной осанкой, думал, что дело исчерпано.

Девушка вспомнила, как одну ее подругу отравили мышьяком, когда та осмелилась заговорить о своем желании стать христианкой. Молодая вдова, проявившая некоторый интерес к христианской вере, однажды просто исчезла, а потом ее тело нашли под деревянным настилом пола.

Еще одна девочка, принадлежавшая к очень строгой касте, открыто признала себя верующей-христианкой. Несколько мужчин поймали ее, раздели и за ноги подвесили на одной из улиц. После этого ее никто больше не видел.

Рано утром девушка, лежавшая подле матери, вдруг проснулась оттого, что к ней, казалось, прикоснулась чья-то рука.

"Иди", - как будто бы услышала она. Она уже три года не выходила из дома, но чувствовала, что ей нужно быть свободной, чтобы следовать за Господом Христом. Ее серебряные браслеты ни разу не звякнули, когда она осторожно переступала через спящую мать и храпящего отца, через тетку и братьев. Если ее поймают, то непременно изобьют, заставят пить одуряющие снадобья или, чего доброго, убьют.

Она побежала вдоль по улице, где жили золотых дел мастера, перешла вброд речушку и направилась в Паннай-вилай, где в доме Уокеров жила Эми. Как удалось ей отыскать домик миссионеров, спрятанный за пальмовой рощей среди запутанных улочек и подворотен?

Дом Уокеров был очень открытым, со множеством дверей и окон, которые даже закрыть как следует не удавалось. В то утро густая роса покрывала все вокруг, и глубокие тени еще лежали вокруг дома и под деревьями. Небо постепенно розовело. Девушка, которую потом назвали Алмазом Победы, взбежала на крыльцо, захлопала в ладоши, оповещая о своем присутствии, и крикнула: "Помогите, укройте меня!"

Эми впустила беглянку, выслушала ее рассказ и решила, что спасет ее. Тут с улицы начали раздаваться беспорядочные крики, и постепенно поднялся настоящий гвалт: это родственники саранчой налетели на домик миссионеров, требуя, чтобы те вернули им дочь, племянницу и сестру.

Уокеры предоставили девушке и Эми свою спальню на верхнем этаже, а сами все эти дни спали на веранде. Алмаз Победы должна была выдерживать долгие, душераздирающие разговоры с матерью, с другими родственниками, а потом и со старостой своей деревни. Казалось, еще чуть-чуть, и девушка не выдержит и сломается.

"Как можешь ты предавать ту, что выносила тебя, вскормила тебя своим молоком, носила тебя под сердцем! Ах, дитя мое, родная моя девочка, драгоценная моя! Я умру от этого горя! Ты убиваешь меня, убиваешь собственную мать!"

Позвали местного инспектора. Потом вызвали начальника полиции. Алмаз Победы повторяла вновь и вновь: "Господь - свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь - крепость жизни моей: кого мне страшиться?"

Днем и ночью вокруг дома сновали мужчины-злато-кузнецы, думая улучить минуту и схватить ее. Айер Уокер гвоздями прибил ставни к окнам. Мужчины приходили по двое и по трое и, наконец, вокруг дома в ожидании выстроилось сорок человек. Они ждали весь день, не сходя с места даже под палящим полуденным солнцем. Как раз перед коротким пламенным закатом трое из них рванулись было на крыльцо, но невидимая Сила удержала и не пустила их к двери.

Они пробовали волшебство. Они закапывали во дворе амулеты, к востоку, к западу, к северу и к югу, чтобы приворожить сердце беглянки к дому, притянуть ее к себе, как притягивает магнит. В ее окно кидали волшебные порошки, чтобы она вдохнула хоть пылинку. Они попытались даже отравить упрямицу, но Господь уберег Алмаз Победы от злой участи.

Прошло много дней, прежде чем родственники отступили и дали девушке возможность отдохнуть. Правда, уходя, они спалили здание миссионерской школы и дом учителя. В результате дверь к дальнейшему благовестию в деревне Перунгулам была закрыта навсегда.

На церемонию крещения новообращенной христианки в пасхальное утро 1899 года был приглашен тамильский поэт Кришна Пиллай. Именно он выбрал ей такое имя - Алмаз Победы. "Это совершил КарияКартар, Творящий Все Дела", - сказал он.

Ради вящей безопасности девушку отправили жить в дом местных верующих в городе Паламкоттах. Потом она вышла замуж за прекрасного христианина.

Другим новообращенным приходилось гораздо труднее. Еще одна девушка открыто исповедовала Христа, и ее испытания длились целых десять лет. Семья подала в суд. День за днем, неделя за неделей ползли в безумной жаре, такой, что ее волны, доходившие до колена, можно было увидеть на улице, спекшейся буквально до корки.

- Я уже совершеннолетняя. Я имею право решать за себя, - еще и еще раз повторяла девушка в суде. Снова и снова.

Однажды ее силой стащили со ступенек здания суда, напоили каким-то дурманящим зельем и насильно выдали замуж за неверующего индуса. Когда она появилась перед судом в последний раз, то уже была замужней женщиной, вообще не имевшей никаких прав. Глаза ее бессмысленно и остекленело смотрели куда-то вдаль, дух внутри угас. И все это после десяти лет борьбы.

Эми говорили, что у нее не будет даже одного шанса на миллион, если семья какого-нибудь ребенка подаст на нее в суд, оспаривая права опеки. Суды заранее принимали несправедливые решения; противники Эми подкупали судей, выставляли лжесвидетелей, которые за несколько монет готовы были подтвердить, что служительница храма сама родила ребенка. Общественное мнение всегда было против Эми. Даже законы страны были против нее, ведь то, чем она занималась, официально признавалось кражей детей.

Не успело улечься всеобщее волнение по поводу Алмаза Победы, как другая девушка из касты златокузнецов сбежала к Эми точно таким же образом.

Ободренная рассказами об этих побегах, еще одна девочка пришла к Эми, и та спрятала ее в башенке деревенской церкви. Утром родственники сбежавшей догадались, куда она скрылась, и толпой налетели на церковь. Учитель Уокер разрешил только двум женщинам войти и увидеться с девушкой. Те обещали, что если из ее собственных уст услышат о желании остаться здесь, то будут полностью удовлетворены.

- Я боюсь своей тети, - шепнула девочка Эми, и голос ее дрожал от страха. - У нее есть сила.

Тем не менее, она твердо сказала вошедшим женщинам, что хочет остаться и узнать побольше о том, как ходить с Господом Иисусом. Тогда ее тетя подошла поближе и потерла кожу на руке племянницы. И все. Но случилось необъяснимое.

- Я уже иду, тетя, - пробормотала девочка и вышла вслед за женщинами. Больше Эми никогда ее не видела.

"Никогда не думай, что новообращенный в безопасности. Он будет в безопасности только тогда, когда придет в Царство Божие", - под таким девизом жили они в те дни.

Одна малышка лет десяти (ее еще не продали в храм, но она жила в опасном соседстве с безнравственностью) послала Эми записочку: "Если я убегу к вам, сможете ли вы защитить меня от родственников?"

Эта девочка уже слышала о Христовой любви и даже рассказала об Иисусе своей семье.

- Вот и посмотрим, кто сильнее, - ответили ей родственники, - твой Бог или наши боги. Думаешь, Господь Иисус сможет спасти тебя из наших рук и помешать нам сделать с тобой все, что нам заблагорассудится?

Ей не давали есть. После тридцати часов голода она ослабела, но все-таки вспомнила одну из библейских историй.

- Я - Даниил, - сказала она родным, - а вы - львы.

Эми была вынуждена написать ей в ответ: "Не пытайся бежать к нам. Мы не можем защитить тебя. Но Иисус с тобой и никогда не оставит тебя".

В тот же вечер девочку заперли в одной комнате с женщиной, одержимой злыми духами. На следующий день ей зловеще намекнули, что это только начало и дальше ее ждут ужасы похлеще.

Эми писала о тех днях: "Мы вынуждены были стоять на берегу мрачного, бескрайнего моря и смотреть, как огромная черная волна захлестнула эту маленькую, светлую жизнь и потащила ее все дальше и дальше, до тех пор, пока какое-то внутреннее течение не ухватило ее и не затянуло в глубину". Больше об этом ребенке не было никаких известий.

Однажды в гости к Эми в сопровождении пожилой смотрительницы прибыла маленькая Богиня Святого Города. Это была стройная, изящная девушка в мягком шелковом сари, с толстой косой, спускавшейся по спине, с лицом, похожим на цветок. Она улыбалась, но ее улыбка была далекой, потусторонней. Эми знала свою гостью с младенчества; когда-то ей не удалось помешать родителям маленькой Богини продать дочку в храм. Теперь Эми начала умолять ее саму, ведь она уже выросла и могла сама решать свою судьбу. Теперь она может перебраться к ним, в Донавур, если сама того пожелает и если сможет выдержать ту бурю, которая непременно последует за таким решением.

- Я не могу, - сдержанно ответила девочка. - Я должна сегодня всю ночь танцевать перед идолом.

Ее улыбка была печальнее всех слез на свете.

Еще одна маленькая танцовщица, которую готовили к жизни в храме, однажды обхватила ручонками колени Эми и, заглядывая ей в лицо, спросила:

- Но разве я не стану такой, как ты, служительницей богов?

Манджи была очаровательной шестилетней девчушкой. Эми разговаривала с ее бабушкой и умоляла пощадить малышку, но сердце той бабушки было тверже, чем камни храмовой башни, и чернее, чем самая безлунная ночь. Когда Эми поднялась, чтобы уходить, старуха повернулась к своей подруге и сказала:

- Да хоть она насыпь на пол золота по шею Манджи, я и то никогда не отдала бы ее этим мерзким христианам.

На Востоке уходящие годы мало что значат, ведь там даже у самого неимущего бедняка уйма времени. Но для Эми двенадцать лет молитвы и ожидания спасения маленькой души были долгими, полновесными двенадцатью годами. Годами молчания.

Девочку по имени Тишина Эми впервые увидела на краю деревни. Маленькая и кроткая, под стать своему имени, она стояла позади собравшихся жителей и слушала проповедь Евангелия. Она никогда раньше не слышала о любви Господа Иисуса Христа, а услышав, открыла Ему свое сердце и исповедовала Его перед всей своей деревней.

Что бы ни делали ее родители - ни угрозы, ни побои, ни голод, - не смогло сокрушить веру девочки. Она так часто говорила о том, как хочется ей поехать к Эми в Донавур, что измученные родители сдались. Совершенно счастливая, Тишина переехала в Донавур и начала узнавать о Господе все больше и больше, через песни, библейские уроки и разговоры с Эми.

Узнав, что умер ее отец, она попросила разрешения навестить свой прежний дом, чтобы, может быть, попытаться привести к Христу свою маму. Прекрасным солнечным днем, когда воздух был таким чистым, что далекие горы, казалось, нависали прямо над головой, в Донавур приехала тетушка Тишины вместе с двумя ее братьями.

- Я приеду через неделю! - весело выкрикнула Тишина, махая на прощанье рукой.

- Да, через неделю, - повторил ее брат, но в голосе его была фальшивая нотка.

- Через неделю, - учтиво улыбнулась тетушка. Неделя растянулась на шесть месяцев, а Эми даже не могла вырваться, прочно прикованная к месту нескончаемыми заботами о малышах и "всякой всячиной". Тишину же отдали во власть колдуна, который составлял свои зелья и снадобья из тел перворожденных младенцев. Тишине тоже дали такого зелья. Она оцепенела, стала безмолвной и покорной, повинуясь родичам, как будто в трансе.

Не получив от нее ни одной весточки, Эми решила ее разыскать. Вместе с Жемчужиной они вскарабкались в банди, потом долго тряслись в искореженном, задыхающемся автобусе, пока не добрались до маленькой деревушки в джунглях, где и жила Тишина со своей семьей. Эми с Жемчужиной нашли Тишину, но девочка не отвечала им. Она вообще почти не могла говорить.

- Поедешь с нами назад? - спросила Эми.

Тишина молча отвернулась. Она была такой отчужденной и дикой, как будто полгода просидела одна в подземном погребе.

Эми с Жемчужиной переглянулись. Позже они долго совещались о том, как им лучше поступить. Было совершенно ясно, что в этой далекой, заросшей деревушке никто им не рад. Никакие слова любви и доброты не могли затронуть эти черствые сердца. Им пришлось спать прямо на открытой веранде, и ничто не укрывало их от улицы, где тявкали и дрались собаки и шумели, ссорясь, бездомные.

Пока христианки спали, родственники Тишины вошли к ней в комнату, каждый с железным копьем в руках. Они окружили девочку.

- Не смей ходить с этой чужеземкой, - сказал один. - Если ты пойдешь с ними, мы выберем на дороге местечко попустыннее и убьем их.

Наутро Эми снова спросила Тишину, хочет ли та вернуться. Но девочка только смотрела на нее в безмолвном отчаянии, и в глазах ее не было и тени надежды.

Вскоре после этого родственники выдали ее замуж за индуса, чтобы навеки привязать к семье. Две прелестные дочки оживили ее жизнь; они были так хороши, что все вокруг называли их "небесными детьми".

Они и отправились на небеса, когда одной из них было два года, а другой три, но к тому времени Тишина уже научила их лепетать имя Иисуса. Когда умерла трехлетняя малышка, Тишина взглянула на небо, улыбнулась и протянула вверх руки. Она подумала: "Конечно же, теперь моя дочурка уже увидела Его и Его ангелов. Вот почему она лежит такая радостная". И ей было хорошо от того, что Господь любви забрал к Себе ее детей: "Они не смогли бы вырасти хорошими людьми в этом аду!"

Тишина и сама была почти ребенком, когда выходила замуж. По крайней мере, духовно она была просто младенцем. И тем не менее, она выдержала эти двенадцать лет, не увидев ни одного христианина за все эти годы после первой встречи с Эми. У нее, правда, была маленькая Библия, да и то потому, что неученые родственники приняли книгу за учебник английского языка. Вот так запечатленное Слово и живое Слово питали разум и дух Тишины в течение этих одиноких двенадцати лет.

В конце концов голод и жажда по Донавуру и живущим там христианам переполнили ее сердце, и она начала день и ночь молиться о том, чтобы Господь кого-нибудь к ней послал. В тот самый день, когда она впервые об этом помолилась, Арулай вместе с еще одним соработником Фрэнсисом Битом почувствовали, что Господь направляет их как раз в тот район, где находилась деревня Тишины.

Вскоре Тишина даже начала рассказывать соседям о том, что Бог должен послать ей помощь, что Он исполнит ее мечту и поможет ей вернуться в Донавур. Через несколько недель в деревню, грохоча, вкатилась повозка-банди, и Тишина радостно кинулась ей навстречу.

- Видите? Видите? - ликовала она. - Их послал мой Бог!

Изумленные соседи не смогли ничего сказать в ответ, и Тишина, непричесанная, неухоженная, в изношенной одежде, подхватила своего крошечного сынишку и вскарабкалась в банди, проливая слезы, эту "блаженную влагу радости". Наконец-то ее нашли, и она спасена - и свободна! - после двенадцати лет небытия.

Вспомнила ли Эми тогда, как к ней впервые пришло осознание того, что это Бог сохраняет нас, что именно "Он хранит нас от падения"? И Он способен сохранить не только девушку-ирландку, воспитанную в христианской семье и живущую в христианской стране, окруженную любящими христианами и всеми благами христианской цивилизации. Нет, Он может сохранить и новообращенного младенца-верующего, взращенного в непроницаемой духовной тьме, живущего в "аду", повсюду окруженного злом и не знающего ни одного друга-христианина.

Еще одна верующая малышка, Мимоза, услышала о Господе лишь однажды, но Бог хранил ее целых двадцать четыре года. Она не знала ни одной строчки Писания, ни разу не встречала ни одного христианина, не бывала в церкви до того самого дня, пока не попала, наконец, в Донавур в целости и сохранности. Победы сатаны - это не победы; это только временные препятствия на путях Господа-Победителя.

Олененка, как и Тишину, не собирались продавать в храм. Ей было восемь лет, когда родители разрешили ей пожить в Донавуре, и через несколько лет она была одной Из самых надежных помощниц в малышовых яслях. Как-то Эми пришлось отлучиться в Мадрас на три дня. "Бывают времена, - писала она, - когда очень тяжело уезжать на четыреста миль от дома".

Дядя Олененка был колдуном. Он послал ей жестяную коробочку вместе с запиской, в которой велел девочке потереть ладонью крышку. Она мало что понимала в том, как действуют оккультные чары, ничего не знала о силе сатаны, и потому сделала, как ей велели. Девочка впала в транс. Тогда ее дядя появился в Донавуре (где нередко появлялись кобры), в обличье заклинателя змей. Олененок так и не смогла вспомнить, что именно произошло в тот день. Только проснувшись, она обнаружила, что лежит на постели в доме своей сестры, в далеком городе возле самой границы. Ее уже собирались выдать замуж за индуса. Брат подступил к ней с ножом:

- Или ты выйдешь за него замуж, или я тебя убью! А потом убью и себя, потому что мне совсем не хочется болтаться на виселице.

Олененок долго плакала, но отказывалась.

- Если вы найдете мне христианина, - в конце концов, сказала она, - я выйду за него замуж.

Ей нашли "христианина", но тот лишь притворялся верующим. Так началось ее замужество, которое можно описать только словами из Книги Ионы: "Объяли меня волны смерти, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня".

Все это время рядом с нею не было ни одного человека, который мог бы ей помочь. За нею бдительно следили. Только Божье присутствие в сердце сохраняло ее от отчаяния. У нее не было возможности написать Эми, и та ничего о ней не знала.

После того, как умер ее муж, Олененок решила убежать к Эми со своим маленьким сыном. Один из родственников согласился отвезти ее к дяде-колдуну, жившему неподалеку от Донавура. Сначала дядя внимательно за ней приглядывал, но потом потерял бдительность и не углядел: Олененок убежала из дома и вернулась в Донавур. Спустя пятнадцать с половиной лет.

"Легкие победы недорого стоят. Драгоценны только такие победы, которые даются путем тяжкой борьбы", - говорил X. В. Бичер. Почти вся жизнь Эми состояла из такой вот "тяжкой борьбы".

Разве можно - или правильно - будет зачеркнуть хоть что-нибудь, совершенное Богом? Разве можно перечеркнуть какое-нибудь из Его дел, сказав, что сделано оно напрасно?

Эми становилось легче при мысли о том, что даже земные драгоценные камни почти невозможно уничтожить. Где-то на земле до сих пор существуют те самые камни, которые носил на своей одежде Аарон, входя в Святое Святых. Все алмазы и жемчужины сберегаются где-то и кем-то.

Для Эми слова "потерянный", "заблудший" означали одно: "пока не найденный".

"Их так много, они такие молодые - и на них такое проклятье!" - с сожалением сказала одна индийская женщина, увидев, как тридцать воспитанниц христианской миссии вереницей идут в церковь, завернувшись в свои привычные белые шали. Эта женщина ошиблась, приняв девочек за вдов.

Хотя главная работа Эми не была направлена на борьбу против обычая выдавать замуж малолетних девочек, против всего зла, связанного с детским вдовством, с обычаем сати или убийством новорожденных детей, она постоянно сталкивалась с подобными вещами. Книга, повествующая о жизни Эми Кармайкл, останется неполной, если не упомянуть эти маленькие бриллианты и жемчужины, этих девчушек пяти-шести лет, искалеченных древними традициями и обреченных на жизнь страданий и унижения; этих пяти-шестилетних девочек-невест - изнасилованных, больных, сокрушенных телом и духом.

Согласно документам Дебатов Законодательной ассамблеи, в каждом новом поколении Индии около 3 миллионов 200 тысяч малолетних матерей умирало в родовых муках. Было вполне обычным делом взять замуж трех-четырехлетнюю девочку и начать делить с ней супружескую постель, когда она подрастет до девяти-десяти лет.

Свидетельства того, что подобные обычаи процветали, и особенно в Южной Индии, были предъявлены и английскими, и американскими, и индийскими активистами, требовавшими проведения общественных реформ. В то же самое время, когда Эми Кармайкл начала свою работу по спасению детей от продажи в храмы, Кэтрин Майо ездила по Индии, собирая нужные данные у всех британцев и индийцев, заинтересованных в судьбе индийских детей. И сама Эми, и епископ Генри Уайтхед (проживший в Индии сорок шесть лет и двадцать три из них прослуживший архиепископом главной индийской епархии Мадраса) подтвердили истинность обнаруженных ею фактов.

Самыми активными и решительными в своем стремлении искоренить существующее зло были сами индийцы.

"Разве это не грех, взять девяти-десятилетнюю девочку и десятилетнего мальчика и назвать их мужем и женой? Это просто позор! Девочки девяти-десяти лет, сами еще дети, им бы в куклы играть, а не замуж выходить! И эти самые девочки рожают детей. Мальчики, которым еще бы в школе учиться, вынуждены тянуть на себе огромное семейство с дюжиной ребятишек", - говорил Сардар Бахадур, капитан Хира Сингх Брар округа Пенджаб.

"Проклятие детского супружества высасывает жизненные силы из тысяч самых многообещающих, самых способных мальчиков и девочек, от которых полностью зависит будущее нашей страны. В результате на свет ежегодно появляются тысячи слабых, нездоровых детей, мальчиков и девочек, рожденных от юных и неразвитых еще родителей" (Махатма Ганди, "Молодая Индия", 26 августа 1926 г.).

Тем не менее, религиозные предписания требовали, чтобы девочка вышла замуж еще до полового созревания. Если ее не успевали отдать замуж до этого времени, на всю семью навлекался позор. С. В. Кришнасвами Айяр, социальный реформатор и писатель, публично заявлял, что согласно индусским поверьям, выдавать дочерей замуж после наступления половой зрелости - это великий грех. Законы касты позволяли, а иногда и вынуждали жениться на членах своей же семьи и выходить замуж за ближайших родственников.

Миссис Арунадеви Мукерджей цитировала данные из Бародской переписи населения 1928 года: "Из 28 тысяч супружеских пар, начавших совместную половую жизнь, почти в 22,5 тысячах случаев первый ребенок родился еще до того, как жене исполнилось тринадцать лет".

Зенана (гарем) - это внутренняя комната, иногда располагающаяся в самом центре дома, а в зажиточных домах окруженная восемью внешними комнатами. Для маленькой девочки такая зенана была практически тюрьмой.

- Моя дочь будет знать только два места, - сказал один знатный индус. - Вот ее зенана в родном доме. А когда ей исполнится двенадцать, в закрытых носилках ее отнесут в дом мужа - во-он там, за холмами! - в его зенану.

"Я обращаюсь ко всем членам Палаты Лордов с мольбой от имени невинных, беспомощных, страдающих девочек нашей страны, от имени миллионов малолетних жен, малолетних матерей, малолетних вдов!" Никто не выступал в кампании по прекращению насилия над малолетними так ревностно, как индийская женщина-врач Муттхулакшми Редди.

Часто девочки доставались в жены старикам, которые умирали спустя несколько коротких лет, оставляя после себя несовершеннолетних вдов. А в Индии нет существа презреннее вдовы. Ведь вдова подобна змее, пожравшей жизнь своего мужа. Вдовство - это наказание за грехи прошлой жизни. "Навязывать вдовство маленьким девочкам - это жестокое преступление, за которое мы, индийцы, каждый день расплачиваемся, и расплачиваемся дорого. И разве у нас не смердит в носу от жуткого положения индийских девочек-вдов, когда пожилые, больные мужчины за пятьдесят берут или, вернее, покупают себе в жены маленьких девчушек, подчас буквально одну за другой?" - писал Махатма Ганди в "Молодой Индии" (5 августа 1926 г.).

Согласно официальным данным государственной статистики, в период с 1914 по 1923 год число индийских вдов составляло 26 834 838 человек. Почти двадцать семь миллионов вдов, и большинство из них - дети, обесчещенные дети, запертые в домах и хижинах. Их ежедневно наказывали, с ними обращались, как с рабами, постоянно осыпая их проклятиями и бранью. Выйти замуж еще раз было нельзя. В конце концов, в 1929 году Британское правительство запретило заключать брак с несовершеннолетними детьми.

В то время, когда Эми открыла приют для детей в До-навуре, по Соединенным Штатам путешествовала индийская вдова из высокой касты браминов, Пандита Рамбаи Сарасвати. Она обращалась к американцам от имени детей Индии, умоляя о том, чтобы кто-нибудь из них, пусть даже всего несколько человек, встал на защиту вдов и матерей Индии. Но мольбы ее пропали втуне.

Многие из малышей, спасенных Эми, были произведены на свет несовершеннолетними матерями. Они начинали голодать уже в утробе и рождались совсем крохотными и хилыми, а их мамам часто не было никакого дела до рожденных ими комочков плоти. Они и сами-то были еще детьми, не знали ничего о материнстве, а подчас впадали в тупую усталость, депрессию и заболевали. Некоторые младенцы, попадавшие в Донавур, весили меньше полутора килограмм. Новорожденным становилось еще хуже, когда их отнимали от груди и переводили на водянистую пахту. Юные мамы никогда в жизни не пробовали мяса, ведь корова считалась священным животным. Чаще всего они питались зерном и теми немногими овощами, которые удавалось посадить и вырастить их семье. Только Неприкасаемые питались несколько лучше, ведь никому не было никакого дела до того, что едят они.

Если ребенок все-таки выживал, на него надвигалась угроза малярии. Еще бы, ведь тогда в Индии ею ежегодно заражались 57 миллионов человек, из которых миллион человек умирали. Еще легче было подхватить воспаление легких. От него в октябре и ноябре 1918 года погибло 7 миллионов человек.

В пять лет Жасмин была девочкой-невестой, а в двенадцать она уже стала девочкой-вдовой.

- Твои грехи из прошлой жизни сожрали твоего мужа, как злобная змея поедает белку! - сказали ей.

- Какие грехи? - рыдала Жасмин. И поскольку никто не смог ей на это ответить, она рыдала все сильнее и сильнее. В чем она провинилась?

Родственники мужа собирались было обрить Жасмин наголо, согласно обычаю, но ее отец пожалел девочку.

- Оставьте ее в покое, пока ей не исполнится шестнадцать, - сказал он.

Отец Жасмин был священником, которому полагалось входить во внутреннее святилище, день и ночь стоять там перед богом Шивой, нараспев читая молитвы и вознося ему хвалу. Маленькая Жасмин ходила с ним и выучила все молитвы наизусть.

Каждое утро она совершала пуджу (поклонение), обращаясь лицом на восток и омываясь водой.

"О, мать-река, прости мне тот грех, что погубил моего мужа. Утешь меня!" В полдень и в полночь, одни и те же молитвы. "Дай мне найти приют у твоих ног, прекрасных, как бутоны лотоса", - всегда добавляла девочка, жаждущая спасения.

Вечером Жасмин часто сидела с отцом в его уютной комнатке, рядом с бронзовой лампой, символом бога огня по имени Агни. Отец читал вслух из древней книги или вспоминал наизусть стихи, а маленькое сердечко его дочери жаждало познать Всевышнего Бога, Господа всего, Чьи ноги подобны бутонам священного лотоса. Она уже любила Его - Того, Которого не знала.

Только одно омрачало спокойное довольство ее жизни. Ее мама родила четырнадцать детей, и десять из них умерли. И конечно же, в этом была виновата только их мать, женщина, согрешившая в прошлой жизни.

Почти каждый день отец затаскивал свою жену в ан-дер, дальнюю комнату за толстыми деревянными дверями, и там немилосердно избивал ее. Когда-то эта женщина принесла ему в приданое только несколько несчастных ожерельев (во время свадьбы ей было всего тринадцать), и теперь его гнев вскипал при одной только мысли о подобной несправедливости. Однажды он так избил жену, что она чуть не умерла.

Когда Жасмин исполнилось шестнадцать, ей пришлось принять на себя "клеймо вдовы". Сначала родственники по очереди обняли ее, а потом повалили на пол, сорвали с нее шелковое сари и завернули ее в грубую белую ткань. Деревенский цирюльник наголо обрил ее голову. С сегодняшнего дня он должен будет брить ее так каждый месяц, до конца жизни. Она становилась всеобщим козлом отпущения. Теперь каждый сможет сорвать на ней зло, пинать ее и унижать. Ну и что? Разве не она виновна в смерти ее собственного мужа? Начиналась ее пожизненная епитимья. Теперь вместо пищи ей будут бросать огрызки с общего стола, и тягостное чувство вины навсегда останется на ней тяжким бременем.

Родственники оплакивали несчастного ребенка, жизнь которого была раздавлена вдовством в двенадцать лет, ведь теперь она становилась вдовой в полном смысле этого слова.

И вдруг во время "клеймения" Жасмин неожиданно подняла голову:

- Люди, плачьте о себе! - воскликнула она, обращаясь к тем, кто стоял вокруг, как будто произнося пророчество из полузабытых страниц отцовской книги. - Вы проклинаете меня, но я блаженна! Я вижу невод, он колышется, как живой. И я вижу, как вы запутались в этом неводе!

Так началась жизнь унылого одиночества и затворничества. Дни и годы проходили в пустоте, пока ей не исполнилось двадцать семь. Умер ее отец. За этим последовали три года еще более сурового покаяния и бесплодных молений о прощении того греха, что погубил ее мужа.

Наконец ее сочли достаточно взрослой для того, чтобы отправиться в паломничество, и мало-помалу она обошла всю Южную Индию, перебираясь от одного святилища к другому, истратив на это все свои скудные сбережения. На каждый сходились десятки тысяч человек, и она непрестанно молилась: "Боже Всевышний, сохрани меня!" Бритая голова и вдовья одежда выдавали ее, а вдова считалась законной добычей любого похотливого мужчины.

Она вспомнила слова отца-священника: "Ищи Творца, Бога богов". Постепенно она начала понимать, что идолы из камня и дерева ничего не значат, но все же склонялась перед ними. Однако ее молитва к Богу-Творцу все еще оставалась без ответа. Тогда она начала умолять Его о смерти. Вокруг было великое множество речушек, колодцев и каналов, и в них нередко находили мертвые тела. "Боже, ноги Твои - как бутоны лотоса. Я так жажду Тебя!" Конечно же, Он услышал, но решил ответить ей, приведя ее в Донавур. Измученная и печальная, Жасмин пришла, наконец, туда, и паломничество ее завершилось.

- Мне сказали, что я отыщу Его у вас, - сказала она Эми. - Я искала Его во всех храмах, но ни разу не слышала и слова о Нем.

Эми открыла Божье Слово, и перед Жасмин явился Тот, Кого она, сама того не зная, любила и Кому поклонялась. Вместе с Эми они прочли строки Псалма 50:18 - "жертвы Ты не желаешь, я дал бы ее", - и Жасмин была просто ошеломлена: "Это единственный Бог, от которого я слышала такие слова!"

Позднее были дни, когда она почти отвернулась от веры, ибо узы любви тянули ее к своей большой семье, но в глазах родственников она была теперь трижды осквернена и проклята. Обращались к ней и иные голоса: "Я слышала, как они (прежние боги) зовут меня".

Жасмин умела читать, и по утрам они с Эми вместе садились за Ветхий Завет, познавая "дорогу Великого Откровения". Днем к ней приходила Арулай, и они открывали Новый Завет.

Однажды утром, читая 53 главу Книги пророка Исаии, Жасмин вдруг не выдержала и заплакала:

- Стой! Не читай! Не могу больше! Эти слова пронзают меня, как копья!

Вечером темой ее новозаветного чтения было Христово распятие.

Мысль о том, что Бог мог страдать и страдать за нее, настолько потрясла ее, что с того самого дня все ее сомнения исчезли.

"О, если бы я услышала о Нем раньше! Сколько лет я потеряла, сколько лет я могла бы уже любить Его!"

А Ему она сказала: "Посади меня у ног Своих, Господи, ибо они прекрасны, как бутоны священного лотоса. Ты Господь жизни моей. Ах, как бы я хотела повстречать Тебя раньше!"

Сати, обряд самосожжения вдовы вместе с телом усопшего мужа, был запрещен британцами еще в 1829 году. Однако на деле обычай продолжал существовать, иногда даже в открытую, но чаще - тайно. Самых юных вдов порой приходилось сначала поить сонным зельем и потом привязывать к погребальному костру. Девочки постарше и взрослые женщины добровольно бросались в огонь, веря, что тем самым немедленно обретут райское блаженство для себя и всей своей семьи.

Индийцы просто обожали сати, с нетерпением ожидая, когда какая-нибудь вдова решится исполнить древний обычай. Стоило той объявить о своем решении добровольно последовать за умершим мужем, как вся деревня собиралась к ней, чтобы получить ее благословение.

Хотя Донавур находился в некотором отдалении от городов и деревень и Эми никогда лично не сталкивалась с практикой детоубийства, ей, тем не менее, было известно, что если рождается никому не нужная девочка, ее могут просто бросить на голодную смерть. Самой мысли о том, что придется искать приданое еще для одной дочери, бывало довольно, чтобы бедолага-отец оставил новорожденную малышку под кустом терновника, где с ней быстро расправятся вороны. Если женщина рожала только дочерей, ее колотили, побивали камнями или просто с позором возвращали родителям. Иногда в таких случаях приглашали священника, чтобы тот оплодотворил несчастную. Даже восточное понятие приданого - обычай платить мужчине за то, чтобы он взял девушку в жены, - говорило о том, что женщины считались существами гораздо более низкими, чем мужчины.

Слово путра на санскрите означает "избавляющий от ада". Если у мужчины нет сына, который мог бы зажечь его погребальный костер, то ему придется на какое-то время отправиться в Пут - то есть, в ад - вместо того, чтобы сразу же перевоплотиться.

Малолетние невесты, малолетние вдовы, беспомощные жертвы детоубийства - как будто оскверненные, раздробленные, сокрушенные камни. Но драгоценные камни всегда остаются драгоценными.

Во время своей поездки в муниципальную больницу одна из помощниц Эми рассказала об Иисусе и Его любви маленькой вдове из касты брахманов. Девочка боялась много говорить.

- Когда мой муж умер, меня украли и заперли в доме возле храма, - еле слышно прошептала она. - Я должна была покориться...

- Если мы поможем тебе, хочешь ли ты переехать жить к нам, в Донавур? - спросили у нее.

Девочка отшатнулась. Само слово "христианин" было для нее ужасом, означающим всякую скверну и нечистоту. Но она все-таки кивнула головой в знак согласия.

Однако провожатая девочки успела заметить этот секундный разговор. Ребенка немедленно забрали из больницы и отправили в другой город. Все попытки отыскать ее ни к чему не привели.

Такие вот провалившиеся попытки спасти детей (кажущиеся неудачами обычному человеческому взору) тоже можно считать сокрушенными камнями. Они подобны незавершенным историям, и как они закончатся, нам не видно.

Девочка по имени Ласка была еще одним алмазом, над которым занесли сокрушающий молот. Отец проклял ее. Эми возвращалась из Мадраса, только что проводив Уокеров домой, в Англию. С ней были Арулай и Жемчужина (совсем уже взрослые). По пути домой они искали хотя бы одного человека, чье сердце было бы готово к принятию Благой Вести. "Господи, приведи нас к тем душам, что готовы услышать!" Они не нашли ни одного желающего послушать их свидетельство. Неужели поездка останется бесплодной? Произошла только одна краткая встреча. Уже после наступления темноты к ним пробралась верующая индианка и сообщила, что неподалеку живет девочка, которую зовут Ласка. Эта девочка уже полюбила Иисуса и хотела бы присоединиться к Звездной Грозди.

И все. Целых три месяца о Ласке ничего не было слышно, но потом Эми получила письмо от той самой верующей женщины: "Ласка так хочет приехать к вам, что я решила отправить ее немедленно. Родители согласны".

Ласка прибыла в Донавур, с радостью влилась в тамошнюю жизнь и скоро даже привела девочку помладше ко Христу. Но однажды родители потребовали, чтобы она вернулась, и, поскольку Ласке не было еще шестнадцати, у Эми не было права им помешать.

- Спрячьте меня, спрячьте меня! - вскрикнула Ласка, увидев во дворе прибывшего отца. Но через несколько минут она справилась с собой и смогла спокойно встретить своих родных.

- Что может знать о религии такая пигалица, как ты? Разве ты мудрее своего отца и отца своего отца? Пойдем, довольно этих глупостей. Поехали домой!

-Я христианка. Я не могу жить дома.

Отец ругался и бушевал, мать рыдала, младшая сестренка истошно вопила от страха и беспокойства, и через какое-то время Ласка начала колебаться. Но тут ее отец сказал нечто такое, что сразу отрезвило ее

- Поедем домой, только поедем домой. А там ты можешь сколько угодно читать свою Библию и молиться. Ведь боги все равно одни и те же.

Ласка закрыла глаза, но не от бессилия. Перед ее внутренним взором встал полыхающий костер во дворе дома и горящая в нем Библия. Она вспомнила, как двух ее братьев избили и заперли во внутренних комнатах. После этого они не хотели больше называться христианами. Ласка знала, что стоит ей приехать домой, костер запылает и для нее.

- Простите меня. Я не могу поехать домой.

Наконец родные ушли. Однако они не уехали, а притаились за стенами, дожидаясь наступления темноты. Отец сходил в соседнюю деревню, где не было ни одного христианина и ни один житель не откликнулся на проповедь Евангелия, и попросил помощи. Он задумал напасть на миссионерское бунгало и утащить Ласку силой.

- Нет, мы тебе не помощники, - ответили ему. - С обитателями бунгало мы ссориться не будем.

Так Ласка избавилась от давления родичей, но к ней подступили тоска по дому, депрессия, привычные желания и искушения, и в течение пяти лет она нерешительно колебалась, как будто остановившись у порога Божьего Царства. Наконец молитвы и любовь одержали победу, и она выросла крепкой христианкой.

Если кто-то положил руку на плуг, но потом остановился и оглянулся назад, то сколько бы ему ни было лет, его тоже, конечно же, можно назвать сокрушенным камнем. Сколько их было - индусов, принявших крещение, но так и оставшихся индусами, не рожденными свыше. Как-то раз один мужчина покаялся, принял крещение и во всеуслышание признал себя христианином перед всей деревней. И тут же на него посыпались несчастья, да так быстро, что никто не успел опомниться. Сначала от холеры умерла его жена, потом умерли все три дочери, за ними - все три их мужа. Остался лишь один внук. Все неверующие вокруг продолжали здравствовать и преуспевать. Этот мужчина оставил свою веру: "Чтобы не умер внук. Кроме него у меня никого нет".

А народ вокруг говорил: "Ты оскорбил Великую Силу и недооценил ее могущество. Теперь принеси повинную и перестань делать неугодное!"

По контрасту с этими грустными происшествиями, в другом месте муж с женой оба обратились к Господу и сожгли всех своих домашних идолов. Тогда их четырехлетний сын, всегда такой крепкий и здоровый, вдруг заразился сонной болезнью, и его парализовало. Родители приносили сына к Эми и другим христианам, чтобы те помолились за него, но мальчик так и остался неисцеленным.

- Все равно, - сказали они. - От Бога мы не отвернемся никогда.

В начале сотворил Бог небо и землю. И когда Он творил Индию, то посмотрел вперед сквозь века, увидел Эми с ребятишками и решил, что для жизни вместе им будет нужно особое место: удаленное от городов для вящей безопасности, вдалеке от людных дорог. И тогда Он создал почти пустынное место, сухое, пыльное, на котором не росло даже травы и которое никак не могло привлечь внимание алчных людей. Но для того, чтобы эта пустыня могла вдруг расцвести, так же стремительно, как распускаются на лианах фиолетовые бутоны, открывающие свои лепестки солнцу ровно в девять утра, Господь сотворил подземную речку. Причем поместил Он ее не прямо под выбранным местом (а то Донавуру постоянно угрожали бы потопы), но неподалеку, чтобы из нее к детишкам бежало множество веселых и полноводных ручейков.

А Сын Божий, без участия Которого ничего не начало быть, что начало быть, посмотрел и увидел, что это хорошо. Донавур был отборной жемчужиной, на целые столетия спрятанной в укромном месте. Господь так расположил артезианские источники, что через много-много лет рабочие, копавшие колодцы, возбужденные и радостные, прибежали к Эми:

- Мы наткнулись на речной песок! - восклицали они. - Не на красную землю, но на речной песок. Значит, тут, под землей есть река, и до сих пор никто об этом не знал!

Для семейства, которому на каждый день нужно было сто пятьдесят тысяч галлонов[3] воды, это была поистине благая весть! Теперь можно было копать колодцы, не сомневаясь и не страшась наткнуться на непробиваемый камень.

В одном месте прямо из голой красной скалы посреди выжженного песка фонтаном брызнула вода, окатив ошарашенных землекопов с головы до ног. Они никак не ожидали такого скорого ее появления, ведь прокопано было всего три метра в глубину. Вода из этого колодца текла со скоростью пять тысяч галлонов в час.

Господь Бог наперед знал, что малышей каждый день нужно будет купать. Самые маленькие любили плескаться в воде, а двухлетки с визгами восторга садились прямо под тугую и довольно холодную струю насоса. Господь знал, как весело будет маленьким Лотосам и Медвежатам плавать в оросительном пруду, играя в микробов, которых они незадолго до этого рассматривали под микроскопом.

И конечно же, Господь знал, что в Донавуре будет жить неисправимая проказница Шелалу.

- Не подходите близко к колодцу, - предупредила детей Эми. - а то упадете и утонете!

Утонуть - умереть - сразу пойти на небеса - увидеть Иисуса. Пятилетняя Шелалу широко улыбнулась - сама невинность! - но пальчики ее крошечных ножек в нетерпении зашевелились.

Так вот она где, дорога к небесам! Колодец! Как только Эми отвернулась и вышла, чтобы заказать на ужин рис, а поденщики разошлись по домам, Шелалу начала таскать кирпичи и складывать их возле колодца, перебегая туда-сюда со всей резвостью, на которую только была способна. Она задумала взобраться на скользкий сруб и без промедления отправиться на небеса.

Донавур был маленькой деревенькой в джунглях, расположенной на самом краю района Тинневелли в Южной Индии, неподалеку от горного хребта Гхаут. Место это было бы совсем пустынным, если бы не ряд или два финиковых деревьев с желтоватыми стволами, покрытых стручками и усыпанных красными и желтыми цветами. Жители деревни принадлежали к касте под названием "лазающие по пальмам".

В 1902 году Эми, Поннаммал, Уокеры, а также все дети и младенцы вместе с тремя нянюшками переехали в местечко неподалеку от Донавура, где еще в 1824 году на деньги немецкого христианина графа Дона была построена церковь. Само название "Донавур" означает "город Дона". Сначала все семейство обитало в полуразваленных домиках. В здании церкви Уокер Айер читал лекции студентам богословия, принадлежавшим церковному миссионерскому обществу. "Отборная жемчужина" находилась в нескольких милях от дороги, не слишком близко к деревне, в сутках пути от ближайшего населенного пункта-а значит, вдалеке от малярии и других болезней.

- Бог знал, что делает. Ради детей Он скрыл вас от глаз всего мира, - сказал Эми один юрист-христианин.

Эми все равно продолжала делать краткие миссионерские вылазки в близлежащие города и деревни вместе со Звездной Гроздью. Однако повседневные заботы о малышах все больше и больше привязывали ее к одному месту. А детишки вообще отказывались отпускать ее от себя, пусть даже на одну минутку.

Из реформатской церкви в Траванкоре она получала приглашения выступать на миссионерских конвенциях, но все время отказывалась приехать. Из других районов Индии тоже приходили приглашения выступить перед огромными аудиториями. Эми отказывала всем. Ее огорчало то, что некому было учить этих людей, это множество народа, жаждущее сидеть и слушать Божье Слово. Но ее утешала мысль о том, что однажды Господь Иисус омыл ноги Своим ученикам. Он "взял полотенце" и тем самым вознес простой труд на самый высокий и почетный уровень. Особенно важно это было в Индии, где труд по уходу за детьми перекладывался на плечи самых низких сословий. У Эми не было под рукой английских нянюшек и гувернанток, но она не позволяла отдавать спасенных детей на воспитание неверующим.

"Какая унизительная работа!" - сказал один пастор своей прихожанке, когда та пришла к нему посоветоваться, стоит ли ей пойти в помощницы к Эми. Кроме этой женщины никто больше не думал о том, чтобы добровольно придти и помочь, а тут еще пастор охладил ее пыл. Но Эми знала, что если ей удастся вырастить этих индийских детишек крепкими христианами, в свое время среди своего собственного народа они смогут сделать для Господа гораздо больше, нежели любой иностранец. Таким образом, она размножит себя еще и еще раз в жизнях этих малышей, помогая Индии благовествовать Индии.

В 1903 году Уокеры вернулись в Англию, поскольку миссис Уокер была нездорова. С человеческой точки зрения, маленькая горстка работников Донавура осталась безо всякой защиты: только низкая глиняная стена вокруг хижин, и все. Среди них не осталось ни одного мужчины, который смог бы отогнать непрошеных гостей со злыми намерениями.

Когда в Донавур прибыла вторая новорожденная девочка, Сапфир, Эми пришлось крепко задуматься и много молиться. Она еще раньше молилась о том, чтобы спасти как можно больше малышей от ужасной жизни в храмовых твердынях сатаны. Но если будет больше детей, надо построить для них новое помещение яслей. Нужны кирпичи. С чего начать?

Постреленок, Клубочек, одиннадцатилетняя Лотос и восьмилетняя Мышка спокойно спали, уютно устроившись рядом с Эми. Для них подойдет и обычная хижина. Но вот новорожденные... Для них необходимо особое помещение.

Эми пошла пройтись и помолиться. Она шагала, складывая в голове денежные суммы, прикидывая, во сколько обойдутся кирпичи. Вернувшись, она обнаружила на своем столе чек, выписанный как раз на ту сумму, которую она только что вычислила. А кроме того принесли еще одну спасенную малышку.

Прямо рядом с домом Эми купила небольшой участок земли (незасеянное поле) и немедленно получила еще один анонимный подарок, двести рупий. На чеке было указано: "Для постройки яслей". Как люди могли узнать об их нужде? Она же никому о ней не рассказывала!

В Индии даже у самого маленького участка земли может быть целая дюжина (и больше) хозяев. Это происходит из-за древнего закона о наследстве, называемого "раздробление". Когда человек умирает, его земля делится между сыновьями. Допустим, их шесть человек. Когда в свою очередь умирают эти шестеро, их участки делятся между их сыновьями. Если у каждого из шести было по четыре сына, то изначальный участок земли (пусть даже всего в половину акра[4] величиной ) уже оказывается раздробленным на двадцать четыре полоски. Бывает, что отдельному владельцу принадлежит одна шестая часть северной половины такой вот полоски. Таким образом, Эми должна была отыскать каждого такого сына сестры третьей жены двоюродного дяди с отцовской стороны (которому и в голову не приходило продавать свою землю) и установить с ним дружеские отношения, прежде чем начинать какие-то разговоры о купле-продаже.

Иногда даже у этих мизерных четвертушек и половинок кусочков земли тоже оказывалось сразу по несколько хозяев, и один из них вдруг упирался и не хотел продавать свою долю, причем никаких видимых границ между долями не существовало. Вся земля Донавура состояла из ста семидесяти одного кусочка, купленного по отдельности, каждый из которых был размером от 0,01 до -7,38 акра. Недаром на Востоке самое драгоценное качество характера - это терпение!..

Год прошел быстро, и Уокер Айер вернулся из Англии вместе с матерью Эми. Миссис Уокер вынуждена была остаться дома из-за серьезной болезни, но мать Эми была счастлива заменить ее и стать членом семьи из тридцати человек самого разного возраста, от самой младшей девятимесячной крошки до их тридцатичетырехлетней "Аммы" Эми. Миссис Кармайкл всех их любила той особой любовью, на которую способны только бабушки.

Все спали на травяных подстилках, в прохладные дни укрываясь полотняной простыней. Днем подстилки сворачивали и убирали. Все дети помогали начищать пол, выложенный красной плиткой, пока тот не начинал сиять поразительной чистотой. Еще бы, чистота была важна, ведь столом здесь служил лист бананового дерева, положенный прямо на пол поверх подстилки. Питались, по большей части, рисом, приправленным карри или чатни, и маринованными овощами. Дети учились обмакивать в рис только кончики пальцев правой руки и не больше.

"Не бойся трудной работы, в ней - радость, радость!" - распевая слова придуманной Эми песенки, девочки подметали тропинки и ведрами таскали воду от колодцев и насоса, чтобы кусты и цветы оставались живыми.

И вдруг, как гром среди ясного индийского неба, на них обрушилась корь. Она поразила семерых малышей, и поскольку выросли они в Индии, корь была для них в десять раз страшнее, чем для их английских сверстников.

Ни врача, ни квалифицированной медсестры, ни одной женщины, способной ухаживать за больными детьми. "Это не в наших обычаях", - сказали Эми деревенские соседи, когда она в отчаянии решилась просить у них помощи, придя в деревню с умирающим младенцем на руках в надежде найти кормящую мать, которая согласилась бы подкормить заболевшую малютку.

Любимая всеми Аметист свалилась с дизентерией, ослабела и умерла. Мать Эми, взрастившая семерых здоровых детей, испробовала все возможные средства, прочитала все имевшиеся книги по медицине, но так и не знала, что делать. Да и никто не знал. Казалось, индийские дети приходят в мир, уже будучи слабыми и предрасположенными к болезням.

Изучая вместе Библию и читая о жизни других святых и миссионеров-первопроходцев, и Эми, и Поннам-мал увидели одну и ту же схему, некое общее правило, которое Господь во все времена постепенно, шаг за шагом открывал Своим служителям. В центре этой схемы, подобно втулке колеса, была следующая истина: "Перед тем, как чего-нибудь просить, ищи Божьей воли и жди Его ответа. Потом проси, и дано будет. Иногда следует молиться просто: "Господи, да будет воля Твоя, какой бы она ни была!"

Человек, придумавший поговорку "Торопись медленно", фактически описал то, как возникало и строилось Сообщество Донавур.

Не "Слушай, Господи, ибо раб Твой говорит", но: "Говори, Господи, ибо слушает раб Твой". Эми все больше и больше училась слушать и ждать. Работа, к которой призвал ее Господь, была слишком дорогостоящей и требовала слишком много времени, чтобы совершать ошибки. Правило об ожидании могло нарушаться только в одном случае, хотя даже и это было основано на знании Божьей воли. Всякий раз, когда они узнавали о ребенке в опасности, нельзя было терять ни минуты. Один из работников немедленно отправлялся на поиски.

Наличие или отсутствие денежной помощи расценивалось ими (по примеру святых с незапамятных времен) как проявление Отцовской воли. Никто из них не получал зарплату. Но в долги они тоже никогда не залезали.

Эми часто читала биографию Джорджа Мюллера из английского города Бристоля, который однажды сказал приблизительно следующее: "Люди говорят, что я единственный в своем роде человек, умеющий верить в то, что не надо просить никого, кроме Бога, о хлебе на каждый день для тысячи сирот. Они говорят, что только у Джорджа Мюллера есть этот особый дар веры. Действительно, все началось с того, что я захотел приютить этих бездомных детишек, но эта цель была не самой главной. Я хотел показать миру, что Бог жив и отвечает на молитвы веры, а сиротские приюты должны были стать этому живым свидетельством".

И любовь, сияющая любовь, не знающая границ, связывала воедино всю семью.

Лондонское миссионерское общество в Нейууре (до которого надо было добираться на банди полтора дня) специализировалось на медицинской помощи. Они пообещали Эми открыть ясли у себя в миссии, чтобы детишки послабее могли хотя бы какое-то время находиться под постоянным присмотром врачей и медсестер. В сентябре 1905 года Поннаммал, несмотря на разыгравшийся в тот день ураган, отвезла в нейуурские ясли несколько больных малышей. Через восемь месяцев под ее присмотром было уже пятнадцать сосунков, располагавшихся в четырех аккуратных домиках, и помогали ей три кормилицы и пять молодых девушек-христианок, готовящихся стать медицинскими сестрами.

На следующий год по всему району вокруг Донавура яростным вихрем пронеслась холера, но их семью болезнь даже не задела. Эми же навещала больных в деревне, хотя из лекарств у нее и были-то всего лишь перманганат углекислого калия да несколько дружелюбно-ободряющих слов.

После того, как шесть новообращенных в Донавуре приняли водное крещение, сатана отомстил им, напав на малышей в Нейууре. Шестнадцать ребятишек заболели дизентерией, и десять из них умерли. Каждый из этих десяти был спасен дорогой ценой. Но ведь дороже всех за них заплатил Иисус, говорила Эми. "Настоящий владелец и господин может распоряжаться своим имуществом, как ему заблагорассудится. А если нет, то он не настоящий владелец, а только им называется".

Сама Эми была настолько вымотана, что врач приказал ей отправиться на отдых в более прохладный климат горного района Оотакамунда, и она взяла туда с собой двенадцать детишек. О, если бы у нее была еще одна Поннаммал! Им были отчаянно нужны помощники, особенно с медицинскими знаниями.

Когда ясли переполнены, любая инфекция распространяется там быстрее молнии. Поэтому Эми так обрадовалась, получив чек с пометкой: "Для новых ясельных помещений". Теперь Поннаммал получила возможность вернуться в Донавур и привезти с собой поправившихся детей. Она провела в Нейууре два с половиной года.

Шелалу же продолжала проказничать, оживляя общую обстановку.

- Шелалу, спускайся! - негромко позвала ее Эми, боясь напугать девочку, склонившуюся над самым краем колодца. Неисправимая Шелалу с неохотой отвернулась от врат небесных и не спрыгнула-таки в колодец. Вместо этого она занялась практикой иностранного языка, потому что к тому времени уже успела выучить несколько английских слов.

Гостья-иностранка, приехавшая в Донавур, увидела Шелалу, которая стояла посреди тропинки и изо всех сил надеялась, что ее заметят.

- Как тебя зовут, девочка? -Да-х - нет.

-Тебе здесь нравится, дорогуша? -Да-х - нет.

- А что ты сегодня кушала на обед? -Да-х - нет.

Даты и сроки - штука скучная, но необходимая. Даты безличны, как переворачивающиеся страницы календаря, но они помогают нам окинуть одним взглядом весь процесс роста и развития Донавура.

В 1907 году в Донавур прибыла первая дипломированная медсестра, Мейбл Уэйд. Она была первой женщиной из Европы, присоединившейся к Сообществу. Позднее, в самое нужное время, Господь послал к ним троих высококвалифицированных учителей.

В 1909 году была опубликована книга "Бутоны лотоса", где были помещены фотографии и небольшие наброски из малышовской ясельной жизни. Через три года, когда весь цивилизованный христианский мир начал узнавать об ужасной судьбе детей, посвященных в храмы, королева Мария послала Эми письмо, полное сочувствия и ободрения. Примерно в то же время из Англии пришло письмецо от маленькой девочки, и в это письмо было вложено немного денег. "Я очень хотела купить куклу и назвать ее Шелалу, но потом помолилась и решила вместо этого послать деньги вам, чтобы вы спасли еще одну малышку". Одним воскресным утром все, кто любил Шелалу, подумали, что ей, наверное, предстоит большое сценическое будущее. Пока вся семья сидела в церкви, а Уокер Айер проповедовал, оживляя проповедь великолепными жестами, Шелалу соскользнула со своей подстилки и каким-то образом оказалась за спиной проповедника. С поразительной точностью она начала повторять все его движения. Она размахивала руками, потрясала кулачком, шагала взад-вперед, все время оставаясь прямо позади длинных ног Айера. Эми и все остальные молча с ужасом смотрели на это представление, но Шелалу тактично окончила свое выступление уже через несколько минут и снова пролезла к своей подстилке.

К 1917 году в семействе насчитывалось уже 140 человек. Погода, как всегда, была жаркая - жарче, чем обычно, - жарче некуда! До горных курортов, где отдыхали приезжие европейцы, можно было добраться только по дорогостоящей железной дороге. В девяти милях от Донавура, в зеленых горах, на высоте примерно в полтора километра над уровнем моря находилась заброшенная кофейная плантация размером в сорок акров, на территории которой был пруд, полный чистейшей воды. Владелец-мусульманин запросил за нее немыслимую для Эми цену, сто фунтов. Она помолилась, и Господь послал ей целых три чека, каждый на сумму в сто фунтов, тем самым трижды подтверждая ее желание. Она купила этот участок и вспомнила слова, сказанные ею же раньше: "Секрет продолжительного служения в том, чтобы вовремя и хорошо отдыхать".

Вместе с детьми Эми вскарабкалась по гористому склону и разбила там палаточный городок, из которого и руководила постройкой Лесного Дома, чтобы туда можно было уезжать на такой необходимый всем им отдых. На плантации было святилище "Демону Цепи", и когда Эми вместе с детьми сравняла его с землей, строители начали каждый день приходить, то дрожа от страха, то непрестанно жалуясь. То они весь день пререкались из-за касты, а то и вовсе отказывались работать. Дело почти не продвигалось. Но вскоре, увидев, с каким рвением трудятся малыши, как радостно они притаскивают с реки ведра песка и камня, рабочие устыдились и неохотно уступили, начав понемногу втягиваться в строительство. Правда, два раза возведенная ими стена обрушивалась им чуть ли не на голову.

Каждый вечер Эми устраивала евангелизационные собрания, и в результате двое из нанятых рабочих пришли ко Христу. Все, кто до этого грозился, что уволится, остались. Потому что, объяснила Эми, если уйдут они, к детям спустятся ангелы и станут им помогать.

Лесной Дом был с трех сторон окружен горами. С востока джунгли уступали место красноватой равнине, за которой виднелось далекое море. По каменистому оврагу каскадом спадала река. Глубокий пруд окрестили "Изумрудным", и в нем можно было преотлично плавать и нырять. По всей плантации в изобилии росли дикие ананасы и апельсины. Тут жило великое множество редких птиц, всевозможных жуков, невиданных цветов. По соседству обитали слоны, тигры, пантеры, медведи, олени, дикие собаки, обезьяны и горные козы - короче, не соскучишься!

Лесной Дом обещал благословенный отдых от жары в самые раскаленные месяцы. Измученная ситти или аккал могла придти сюда и просто поспать - хоть целый день, если пожелает.

Эми узнала, что маленькие мальчики тоже подвергаются опасности быть проданными в храмы, и в 1918 году был спасен первый мальчик-ползунок. В 1923 году в До-навуре было уже тридцать ясельных домиков, наполненных пухленькими, веселыми малышами и подрастающими детишками. В 1924 году к сообществу присоединилась доктор Мей Пауэлл. В 1925 году семейство дружелюбно распрощалось с "Зенаной" (миссионерским обществом англиканской церкви, частью которого оно являлось до того времени) и в следующем году официально зарегистрировалось как самостоятельное Сообщество Донавур. К ним приехал доктор Годфри Уэбб-Пеплоу, чтобы работать с мальчиками, а за ним последовал его брат Мюррей.

Еще одна история о Шелалу. Она не очень хорошо себя вела, и ситти записала все ее преступления на бумажке и послала проказницу к Эми. Что скажет "Амма" и (о ужас!) что она сделает? Выбросить записку Шелалу не осмеливалась. Не осмеливалась она и попытаться избежать встречи с Аммой. И вдруг ее осенило.

- Амма, это я, Шелалу, - она остановилась на пороге комнаты, где сидела Эми.

- Ты почему не в школе?

- Меня ситти послала к тебе с запиской. Эми нахмурилась.

- Где же записка?

Шелалу обворожительно ей улыбнулась.

- Амма, я ее съела!

В 1929 году семейство, уже насчитывавшее семьсот человек, приступило к строительству больницы под названием Парома Суха Салой - то есть, Место Небесного

Исцеления. Эми не могла больше навещать больных в деревне, но они начали сами приходить к ней. В первый раз она помолилась о больнице в 1921 году. Через пятнадцать лет строительство было завершено.

Эми молилась о том, чтобы Господь послал ей в подарок тысячу фунтов как знамение Его благословения на этот замысел. В 1929 году в день рождения Эми пришла телеграмма, возвещавшая о том, что подарок этот уже в пути. Через какое-то время им дали еще тысячу фунтов. Остальные десять тысяч, необходимые для строительства больницы, пришли по частям в разное время. Сюда вошли даже медные монетки, посланные детьми со всего мира, узнавшими про Донавур. К 1938 году территория Сообщества Донавур превышала уже сто семьдесят акров.

Чтобы грубый и неровный, только что добытый камень тигрового глаза предстал перед людьми во всем своем блеске, его подвергают нескольким довольно суровым и болезненным операциям.

Сначала его мощными ударами выбивают из твердой породы или извлекают из жилы кайлой или молотком. Затем камень швыряют на конвейерную ленту и подымают на поверхность. Далее в мастерской гранильщика камень зажимают в тисках, распиливают, полируют на шершавом колесе, чистят песком и шлифуют, еще раз полируют, теперь уже окисью олова, и, наконец, дрелью просверливают в нем дырочку.

Или, если в жиле попадается россыпь камней помельче, тигровый глаз на четыре недели запирают в камнешли-фовальную машину. Там в тесноте его швыряет из стороны в сторону вместе с самыми разными другими камнями, его царапают мелкие кусочки грубой крошки, твердой, как алмаз. И тот, и другой процесс для тигрового глаза - дело весьма малоприятное.

Но в конце концов получается сияющий, пронизанный солнцем камень глубокого медового цвета, сверкающий золотистыми прожилками. Такой не стыдно вставить в корону любого магараджи.

"Мы никогда не пытались ни в чем облегчить ей жизнь. Она была слишком драгоценна, чтобы портить ее легкими, дешевыми успехами". То, как Эми готовила Арулай к жизни служения, стало образцом и для всех остальных детей. Не было никаких послаблений, ни в теле, ни в разуме, ни в духе. Эми требовала абсолютной правдивости, "истины в сердце" (Пс.50:8). Эта любовь к истине была основанием для смелости и всего праведного жития.

У одной из малышек была тряпичная кукла. Хозяйка куклы обернула свою любимицу в кусочек кружевной ткани, как будто в сари. Кружево это она еще раньше увидала на другой, более нарядной кукле, потихоньку стащила его, пока никто не видел, и немедленно привязала к своей игрушке.

В воскресенье проповедник разговаривал с ними о грехе Ахана, укравшего сеннаарскую одежду и утаившего свою добычу. Хотя девочка была совсем еще маленькая, совесть пребольно ужалила ее. Она сорвала кружево со своей куклы и зарыла его в саду, где никто не смог бы его обнаружить.

Той ночью она не могла спать. Она чувствовала себя самым настоящим Аханом, и Слово Божье огнем горело в душе трехлетней крохи. Когда на звуки ее плача пришла Эми, вся история выплыла наружу. Держась за руки, они пошли в сад и с помощью фонаря выкопали злополучное кружево. Потом они помолились. Грех был прощен, и урок правдивости навсегда запечатлелся в душе ребенка.

Эми всегда стремилась к тому, чтобы наказание соответствовало преступлению. Если девочка из упрямой вредности обрывала лепестки у цветка, ее просили приставить их обратно. Если ребенок не хотел играть мирно и все время затевал ссоры, его сажали в неглубокую, по плечи, бочку, и скоро ему так надоедало свое собственное общество, что он вполне был готов снова дружить со всеми остальными.

Труд был неотъемлемой частью жизни Донавура. Тот, кто желает помочь душе человека, должен чего-то от нее требовать. Уже с ясельного возраста Эми требовала от своих ребятишек очень многого. И вознаграждением детям служили не деньги или конфеты, а доверенная им возможность сделать что-то еще, более трудное.

Одна новообращенная воспитанница любила сидеть на полу и читать Библию, мечтательно посматривая из окна на горные пики и дожидаясь колокольного звона, созывающего всех на обед. Но вскоре она поняла, что для того, чтобы быть счастливой, ей надо сделать что-то для счастья других людей. После того, как Эми с любовью объяснила ей это и показала правду сказанного своей жизнью (ибо она всегда трудилась тут же, вместе с детьми), девочка с радостью начала скоблить пол и чистить кастрюли на кухне.

Трудились даже пятилетние карапузы. Они перетаскали на себе более пятнадцати тонн щебня и обломков камней, оставшихся от разваленного святилища на купленном участке. Шныряя туда-сюда с корзинами на головах, дети помогли убрать обломки стены, которая под натиском муссонных дождей не выдержала и развалилась на миллион кусочков.

Надо было подметать дорожки, проветривать постели, вручную поливать сад, чистить кастрюли и сковороды пучками травы, обмакнутыми в пепел, натирать выложенный плиткой пол до тех пор, пока он не начинал сиять и отражать босые детские ноги.

Эми понимала, что детям нужно рассказывать истории, которые были бы близки им и понятны. Она избегала английских детских сказок, потому что они были слишком уж странными и чужими для индийских малышей.

- Пожалуйста, не рассказывайте моей дочке никаких волшебных сказок, - попросил ее житель соседней деревни. - Видите ли, духи для нас существа реальные, и почти все они - злые.

"Me'тан а?" - Это действительно правда?

"Me'тан а!" - Действительно правда.

Лучше пусть дети знают: то, что она рассказывает, действительно правда. Поэтому Эми начала писать свои собственные рассказы для малышей. Книги, горы, леса, море и музыка были в ее школе главными учителями. Большим преимуществом было то, что дети были защищены от других влияний.

Она учила ребят с помощью песенок, сопровождавшихся движениями. Дети учили английские слова, жестами показывая повадки птиц и животных. Микроскоп открыл для них совершенно новый мир. Они изучали и тамильский, и английский языки, нараспев скандируя заданное домашнее задание.

Прежде всего Эми стремилась воспитать верных воинов для армии Господа Иисуса Христа. Учебные успехи детей стояли для нее на втором месте.

Если любовь, истина и труд были основанием Донаву-ра, то музыка была его стенами. Слова многих английских гимнов казались Эми двусмысленными, архаичными, даже нелепыми и, уж конечно, совершенно недоступными для индийских ребятишек.

- Как он? Что он делает? - спросила она однажды об одном умирающем мальчике, который прибыл к ним совсем недавно.

- Лежит на своей постели и что-то напевает. Через два дня мальчик все еще пел, но теперь он пел вместе с небесным ангельским хором.

"В этом месте было что-то такое, что можно было увидеть только глазами молитвы, - написал один священник, навестивший Донавур: - Три сотни детей живут в небольших домиках, и каждым таким домиком управляет индийская девушка, отвечающая примерно за дюжину малышей.

"Сколько вы платите этим девушкам за заботу о детях?" - спросил я.

Хозяйка (то есть Эми) ответила мне: "Это очень дорогостоящая работа, ведь им приходится все время быть на ногах, в любое время дня и ночи. Такая работа стоит слишком дорого, чтобы за нее платить, поэтому никто из нас не получает зарплаты. Все мы работаем только из любви".

А любовь в свою очередь приносит радость. Я никогда еще не видел такой радости на людских лицах. Они просто светятся!"

"А что вы будете делать с ними потом?" - полюбопытствовал еще один посетитель, осматривая постели ползунков, разглядывая радостно копошащихся двухлеток.

"Вы обо всем этом еще пожалеете!" - сурово предупредил их еще кто-то.

Эми не могла не думать о том, какое будущее ждет ее малышей, если они не получат образования. Однако в качестве учителей она принимала только посвященных христиан, желающих строить из золота, серебра и драгоценных камней. Другие миссионеры в Индии соглашались с ней, говоря, что у миссионерских школ не получается воспитывать христиан с крепким характером и твердой верой, способной устоять перед любыми потрясениями.

Эми видела, как нужны им были мужчины и женщины, готовые отказаться от супружества и "служить Господу без отвлечения", как говорила Арулай. Они вместе с Жемчужиной, совсем уже взрослые, приняли такое решение и провели всю свою жизнь, трудясь в Сообществе Донавур.

Эми чувствовала, что если в их отношения и труд каким-то образом закрадется нелюбовь, то начнется духовное разложение. Кому-то такие высокие стандарты покажутся нереальными. Но Эми придерживалась только их и тем самым привлекала к своей работе служителей самой высшей пробы.

Семеро девушек-христианок, выросших в Донавуре, решили, что супружество не является Божьей волей для их жизни, и образовали общество Сестер Общей Жизни. Впоследствии к ним присоединились и другие, и со временем Эми поняла, что может полагаться на них абсолютно во всем и просить их о чем угодно, зная, что Господу они не откажут ни в чем. Она дала им совет, который дала бы любому другому миссионеру: Храните себя от депрессий. Переносите с ровностью все неровное. Не позволяйте никакому происшествию выбить вас из русла любви.

Одна только сестра Паула проехала в общей сложности двадцать пять тысяч миль и спасла пятьдесят девять детей.

Зерно падает в землю и умирает, отрезанное от воздуха и солнца, в одиночестве, в темноте, позволяя внешним силам полностью изменить себя. Но каким будет урожай! Стократным!

"Каждый ребенок чувствовал себя единственным чадом в семье, - с такой любовью пестовали каждого из них и такой изобильной была благодарность за праведное поведение", - говорила Эми.

Дети были склонны избегать всего трудного, но если однажды волю ребенка брали в твердые руки и приучали к правильным решениям, воспитывая ее в верном направлении, то потом она становилась крепкой, как стальной прут. Индийский малыш если уж любит, то любит всем сердцем, изо всех сил.

"Даже если дети избавлены от жизни в храме, - писал один из журналистов в своей рецензии на книгу Эми, - какую пользу они смогут принести потом? Они же просто вернутся в исходное состояние".

"Может быть, вы пошли не тем путем, - заметила одна знакомая, когда один из малышей умер, напившись отравленного молока. - Ваша работа кажется такой трудной, вы столько в нее вкладываете - и ради чего?"

Эми пришлось научиться стряхивать с себя подобные замечания, хотя они постоянно кружили вокруг ее головы, как рассерженные осы. Дети стоили любых страданий.

Учителям Донавура нередко приходилось переносить жару около 40°С в тени. "Лист его не увянет" - это наверняка было написано для европейцев, работающих в Индии", - думала про себя Эми.

Однажды во время занятий Шелалу решила, что сегодня слушать учительницу она, пожалуй, не будет. Она вытащила из кармана длинный кусок красной бечевки, связала себе ноги, свернулась на скамье калачиком и, по-видимому, заснула. Учительница ее не тревожила, и, должно быть, Шелалу была ей весьма за это благодарна!

Потом наступило время вопросов и ответов. Детишки, пораженные печальным рассказом о том, как Авраам готов был пожертвовать своим сыном, отвечали очень серьезно. Одна девочка смахнула со щеки несколько слезинок.

- Что же сказал Исаак своему отцу, когда они вместе подымались на гору?

Внезапно Шелалу расправилась, привстала и ответила:

- Он сказал: "Отец, не убивай меня!" Да-х! Вот что он сказал!

Арулай, теперь уже взрослая учительница, полагала, что впечатления, поразившие столь юную душу, останутся с нею навсегда. Однажды в качестве ежедневного библейского урока дети слушали историю о добром самарянине. Малыши несказанно возмутились, узнав о том, как вели себя священник и левит. "Надо их наказать! Побить их палкой!" - кричали они. Одна девчушка даже прошагала вперед, к картинке, на которой были нарисованы удаляющиеся священник и левит.

- Подумайте, что вы делаете! - сказала она по-тамильски, грозя им пухлым коричневым пальчиком. А потом добавила по-английски:

- Ай, как нехорошо! Как нехорошо!

Дети, жившие в Донавуре, всегда были для Эми радостью. Но ее мысли прежде всего были с другими малышами.

Ее донимали судебные разбирательства, юридические битвы, продолжавшиеся порой годами. Представляете, каково это, быть ответчиком или истцом множества уголовных дел, одного за другим?! Быть в центре внимания прессы, когда так важно было оставаться незамеченными?

С точки зрения закона, руки ее были связаны. В 1912 году она узнала о молодой девушке, бежавшей от ужасов безнравственной жизни и пришедшей за помощью к миссионерам. Миссионеры ничем не могли ей помочь, и девушку насильно вернули домой. В отчаянии она утопилась.

По закону наказание можно было понести только за совершенное преступление, а не за намерение его совершить и даже не за подготовку такого преступления (конечно, если, по уголовному кодексу, характер подготовки не подпадал под категорию попытки преступить закон). Эми посылала в суд тщательно приготовленные бумаги, подробные истории о том, как служительницы храма "удочеряли" малышек, хотя на деле такое удочерение означало просто то, что ребенка брали на воспитание в храм. Доказать, что законного удочерения не произошло, было невозможно, потому что оппоненты могли подделать любые бумаги и собрать сколько угодно лжесвидетелей. Даже если предъявлялись доказательства того, что служительница храма действительно не удочеряла той или иной девочки, суд мог всего лишь вернуть ребенка домой, а это порой было лишь немногим лучше, чем жизнь в храме.

Одним верным признаком того, что девочку готовили к поступлению в храм, были уроки танца. В Индии хорошие родители никогда не позволяли своей дочери учиться танцевать. Даже женщины из касты Неприкасаемых не танцевали, за исключением тех, кто плясал перед бесами, но то были чаще всего древние старухи.

Один знакомый Эми, индус-юрист, горевал из-за того, что правительство его страны оказалось неспособным создать такие законы, которые защитили бы детей от опасности попасть в храмы. Надо было уважать букву закона, а по закону Британское правительство не могло вмешиваться в религиозные дела Индии. Этот юрист всегда грустнел, когда думал об этом.

Любая попытка пригласить девочку жить в Донавур или попытка помочь ей бежать подвергала Эми опасности быть вызванной в суд за похищение ребенка, которое было серьезным уголовным преступлением.

Индийские сестры Эми страшно боялись уже одного этого слова - тюрьма! - ведь к заключенным там нередко применяли химзу (пытку с целью добиться признания в содеянном). Все аккалы Донавура были молодыми христианками и по-индийски скромными девушками. Однако они постоянно жили с осознанием того, что в любую минуту Эми могут арестовать, обвинить в похищении детей и приговорить к семи годам заключения. Они легко могли себе представить, что произойдет тогда с семьей, состоящей из женщин и детей, лишенных всякой защиты.

Они не только с верою, смело смотрели в лицо этой опасности, но каждая из них сказала Эми: "Позволь мне стать бутхил, твоей заменой. Позволь мне пойти в тюрьму вместо тебя!"

Сожалела ли Эми о том, что ввязалась в такое рискованное дело? Нет, никогда. Даже если бы не было больше никаких наград и радостей, дети были для всех них достаточным вознаграждением.

Четырехлетние Пьяри и Тингалу вместе вошли в класс, скромно потупив глазки. В руках у них было полно игрушек, но девочки послушно сложили их на стол до тех пор, пока не закончится занятие. В тот день Арулай рассказывала о немилостивом слуге. Чтобы дети получше поняли смысл истории, она объяснила, что та девочка, которая захватывает себе все игрушки, ведет себя несправедливо и думает только о себе. Такая девочка, когда вырастет, может, пожалуй, стать похожей на немилостивого слугу!

Пьяри и Тингалу посмотрели на картинку, а потом друг на друга.

- Плохой, нехороший человек! - нараспев заговорили они. - Очень, очень плохо! - и Пьяри посмотрела вокруг, чтобы убедиться, что все ее поняли.

Когда закончилась молитва, они наперегонки рванулись к столу, чтобы поскорей схватить свои игрушки. Пьяри добежала первой, сгребла все к себе и собиралась уже убежать. Но тут ее остановили слова Арулай. В сердце малышки началась настоящая борьба. Наконец она подбежала к Тингалу и сунула ей в руки все игрушки. Потом она прыгнула в объятия Арулай и воскликнула:

- Аккал! Я ведь милостивая слуга, правда?

- А Петр с Иоанном на каком языке разговаривали, на тамильском или на английском? - прошептала, не разобрав, одна из девочек своей соседке, когда они вместе прослушали историю о хромом человеке и Христовых учениках.

- Ну конечно, на тамильском! - ответила та, совершенно не сомневаясь в своей правоте.

Когда одну девочку постарше наказали за непослушание, она, уже научившаяся хорошо выражать свои мысли и чувства, сказала: "Гнев горел в моем сердце, как огонь, но рот мой не смог открыться, чтобы ответить, потому что тихий голос внутри говорил: "Все это правда, чистая правда. Аккал совершенно права!".

Этой аккал была Селламуттху. Однажды ради спасения маленькой Сусиилы ей пришлось дважды проделать путь, по протяженности равный расстоянию между Лондоном и Москвой.

Воскресное церковное служение для детей длилось всего полчаса. Оно начиналось с момента общего молчания, а потом, в середине, тоже прерывалось на краткий период тишины. Служение было всеобщей радостью, и дети с нетерпением ждали его всю неделю. Они приносили Богу свои собственные благодарные пожертвования. Чаще всего это был липкий леденец (пососанный совсем чуть-чуть). Однажды среди пожертвований очутился даже плюшевый медвежонок, который потом был возвращен (подобно тому, как Исаак был возвращен Аврааму) обрадованной хозяйке, вздохнувшей с благодарным облегчением.

Как-то раз Эми взяла группу девочек постарше на экскурсию в Мадрас, и они вместе пошли в ювелирную мастерскую, чтобы посмотреть на природные, не обработанные еще камни. Дети с легкостью узнавали и описывали каждый камень.

- Откуда они все это знают? - спросил пораженный мастер.

- Они читали Книгу Откровение, - ответила ему Эми. Вечером по вторникам и пятницам по всей Индии проходили бесовские служения поклонения идолам. Рокот барабанов, крики животных, возгласы танцовщиц продолжались всю ночь, доносясь из близлежащих деревень. Дети постарше и новообращенные хорошо помнили свою прежнюю жизнь. В такие ночи их преследовали кошмары, усиливалось духовное напряжение, а иногда грех так сильно тянул девочек к себе, что они просто не выдерживали. Конечно, в основном, поклонение бесам проходило за много миль от Донавура, но что значат расстояния, когда начинают действовать духовные силы?

Каждый раз перед отходом ко сну семейство собиралось на молитву и песнопения, но эти два вечера в неделю детям необходимо было дополнительное внимание, личная молитва с каждым из них, кто боялся, и в завершение - общее пение прелестной песни: "Иисус, Добрый Пастырь, услышь нас!"

Один старый гимн уверяет нас, что "сатанинские твердыни дрожат", но Эми нередко говорила, что миссионерский фундамент тоже порой дрожит под сатанинским натиском.

Все эти годы Эми жила двойной жизнью. В одной жизни она была веселым, смеющимся другом и матерью своим малышам. В другой жизни ее уделом была тайная, непрестанная скорбь по миллионам беспомощных детей. Ее огорчало даже не столько то, что невинные дети страдали, но то, что эти невинные, невежественные души жили в постоянном грехе.

Лакшми была как раз таким ребенком, но ее история закончилась счастливо. Она была семилетней рабыней богов. Однажды ночью со своей подругой Тарой она видела, как священник пришел за маленькой Эсли. Девочки слышали ее вопли.

- Они не заставят меня это делать, - прошептала подружке Тара. - Я спасу себя.

На следующее утро ее тельце нашли в колодце.

Лакшми провела достаточно времени в миссионерской школе, чтобы выучить наизусть по-английски слова одной молитвы: "Просвети-нашу-тьму-мы-просим-Тебя-Господи-по-Своей-великой-милости-защити-нас-от-всякой-опасно-сти-и-всякого-зла-грядущей-ночи-ради-любви-Твоего-единственного-Сына-нашего-Спасителя-Иисуса-Христа".

Как-то раз она повторила эти слова для осматривавшей ее женщины-врача, и та по-тамильски объяснила ей, что означает эта фраза.

"Моя мантра", - думала про себя Лакшми.

В тот вечер, когда она впервые появилась на сцене храма и увидела, что мужчины, пришедшие поклониться идолу, так тесно обступили сцену, что могли дотянуться до нее руками, она перепугалась, и эта молитва молнией пронеслась в ее мозгу. Вспыхнули факелы, взревела музыка и она, сама не понимая, что делает, упала на колени и вслух прочитала свою "мантру".

Стоявшая подле служительница храма больно ущипнула ее за руку, заставила подняться, и Лакшми пришлось танцевать. Семи лет от роду, девочка была замужем за богами - а значит, и за всеми, кто поклонялся этим богам.

Ночью, завернувшись в длинный шарф одного из слуг, чтобы спрятать свои яркие одежды, она выбежала из храма и побежала по улице куда глаза глядят. Какой-то мужчина сорвал с нее шарф:

- Рабыня богов! - заорал он. - Она убегает!

В панике Лакшми начала на бегу вслух повторять свою "мантру". Она свернула в узкий переулок, где навстречу ей выступила фигура женщины в белом. С криком о помощи Лакшми бросилась к ней, из последних сил шепча: "...ради-любви-нашего-Спасителя-Иисуса-Христа", - и потеряла сознание.

- Что это значит? - спросила та.

- Это девадази. Она принадлежит нашему богу. Отдай ее нам.

Собравшаяся толпа дышала угрозами, но женщина в белом заслонила собой упавшего ребенка.

- Эта девочка попросила о помощи во имя Иисуса Христа, моего Господа, - сказала она. - Отойдите!

Какое-то время нападавшие еще кружились неподалеку, бормоча проклятия, но в конце концов ушли, и женщина отнесла девочку к себе в дом, в безопасное место.

- Мой талисман, моя мантра подействовала! - сказала ей Лакшми, придя в себя. - Что мне сделать для твоего Господа, спасшего меня? Может, мне станцевать для Него и спеть?

Женщина в белом, оказавшаяся миссионеркой, объяснила ей, что те слова, которые девочка, как попугай, заучила наизусть, были вовсе не мантрой, а молитвой живому Богу, на которую Он и ответил. Вскоре Лакшми узнала и полюбила Его, но еще целый год она не могла ни спать, ни есть в одиночестве. Кто-то всегда должен был быть с нею рядом, каждый момент ее жизни, чтобы разум ее постепенно очищался от всего отвратительного и мерзкого, чему ее научили и в мыслях, и в словах, и в поступках.

Приблизительно в то же время удалось добраться до Донавура и маленькой Солданелле. Против нее и двух друзей, помогавших ей бежать, было возбуждено уголовное дело, и Эми предстала перед судом от имени девочки. Ради защиты Солданеллы Эми проехала в общей сложности больше 2400 миль. Наконец, суд завершился. "Дело прекращено". Рассвирепевшая толпа сожгла здание суда, но Солданелла была спасена.

Шлифовать - значит доводить до совершенства. Детей шлифовали любовью, правдивостью, нелегкой работой и дисциплиной, и все это еще подкреплялось чтением Писания, молитвой и пением. И по мере того, как Эми занималась такой шлифовкой, каждый день с пяти утра до десяти вечера, Господь продолжал укреплять ее саму, подготавливая к грядущим трудностям.

- А почему бы нам просто не помолиться о тысяче фунтов? - спросила одна из "бутонов лотоса", смотря, как Эми тщательно записывает истраченные суммы в учетную книгу. - Ведь тогда все будет легко и просто!

- Если все будет легко и просто, наша вера просто превратится в кашу! - объяснила Эми. После этого ей, конечно же, пришлось объяснить индийской девочке, что такое каша.

Молитва была частью жизни Эми с того самого первого раза, в трехлетнем возрасте, когда Господь ответил ей отказом. В этой главе мы узнаем о том, какие ответы получала Эми на свои молитвы с тех самых пор, когда она начала работать с детьми. И смотреть мы будем, в основном, на записи в учетной книге, куда черным по белому занесены все нужды, все просьбы к Отцу и все Его ответы.

В 1904 году пришло письмо от одного друга, пастора, жившего в шести часах езды от Донавура. В письме рассказывалось о девочке, которую вот-вот должны были посвятить Шиве. "Родители уже истратили сто рупий на празднество в честь посвящения. Можете ли вы немедленно послать нам эти деньги, чтобы возвратить им убытки? Тогда они отдадут вам дочку" (пятнадцать рупий тогда равнялись одному фунту стерлингов).

Времени на то, чтобы принять решение, было меньше часа. Как могла Эми отказать в такой просьбе? Поннаммал отправилась в путь с деньгами и благополучно вернулась со спасенной девочкой. Однако и Эми, и Поннаммал чувствовали себя неловко из-за того, что пришлось отдать деньги самому дьяволу. Эми помолилась о том, чтобы Господь послал ей знамение Своего одобрения: круглую сумму в сто рупий, чтобы возместить отданное. Деньги вскоре пришли. "Вообще-то, я собирался выписать чек на другую сумму, - было сказано в сопроводительной записке, - но Кто-то вмешался, и я передумал".

После этого каждое путешествие ради спасения ребенка обходилось им очень дорого: требовалось мною сил, много времени, много денег. Но при этом "как будто с небес, к нам постоянно сваливались суммы "особого назначения", чтобы возместить все неожиданные расходы".

Для малышей нужны были ясли. Эми прислали достаточно денег для того, чтобы построить помещение размером шесть на десять метров. "А почему бы вам не пристроить веранду для тени и специальный игровой манеж для дождливого сезона, когда выходить на улицу нельзя?" - спросил ее кто-то. Строители-индийцы тоже были удивлены, что комнату для детей планируют безо всякой веранды.

Эми согласилась, что предложение это весьма разумно, и добавила, что Отец Небесный даст им все, чего они ни попросят. Она приостановила строительство яслей на четыре дня, чтобы можно было об этом помолиться. Через два дня (и это, кстати, был совсем не почтовый день) прибыло письмо, в которое было вложено двести рупий и записка: "Для новых яслей". Потом пришло еще сто рупий. Потом пятьдесят. Индусы-каменщики были поражены. Вот уж действительно, Бог Эми был живым Богом! - ведь Он слушал ее и по-доброму помогал ей.

Однажды во время ожидания на переполненной железнодорожной станции возле тинневельского моста Эми молилась о нужде, которой не поделилась даже с Поннаммал и Селламутху, своими самыми близкими товарищами. Неизвестная рука сунула ей в руку конверт с деньгами как раз в тот момент, когда она в спешке влезала в вагон. "Божьи вороны" - так называла она этих незнакомых друзей, которые летали в таких местах, где обычно воронов не встретишь.

У Эми была особая коробка, где лежали небольшие суммы денег, предназначенные только для неожиданных и срочных путешествий ради спасения детей. До ближайшего банка, где хранились основные деньги, присылаемые для работы Донавура, было около четырехсот миль. Деньги по чеку можно было взять только в конторе христианской миссии в Паламкотте - целые сутки пути. Из-за обилия воришек на дорогах между городами и селениями люди весьма неохотно путешествовали по денежным делам. Как-то раз в Донавур вместе с обычной почтой прибыла телеграмма: "Срочно обратной почтой пошлите энную сумму денег для спасения ребенка за восемьсот миль отсюда". Невозможно? Но вместе с телеграммой пришел еще один денежный подарок из Канады - как раз на такую сумму, о которой просили в телеграмме! Все, что надо было сделать Эми, это подписать чек, вложить его в конверт и передать ожидающему почтальону. Ребенок был спасен.

- А я-то думала, индийские ребятишки живут на рисовой воде! - заметила какая-то женщина, услыхав, что в Донавуре недавно истратили на молоко целых сорок фунтов.

Когда Поннаммал жила с больными малышами в Нейууре, стараясь как можно больше экономить на себе самой и обходиться самыми скудным рационом, ей вдруг срочно понадобилось оплатить счет в сто рупий. У Эми тоже денег не было, и она начала молиться. На следующей неделе прибыл чек на сто пятьдесят одну рупию.

Как-то раз Эми стояла на пороге новых яслей и смотрела вдаль, на длинное поле, простирающееся до самого северного края деревни.

- Попроси у Меня этот участок земли, - вдруг сказал ей тот внутренний голос, который она уже научилась узнавать.

- Господи, да мне не нужен этот участок земли!

- Все равно попроси.

Такого с нею раньше не бывало никогда: просить чего-то, в чем она не нуждалась. Но в послушании она помолилась об этой земле и в конце честно прибавила:

- Но разве у нас и так уже не достаточно земли?

И тут начали приходить деньги на покупку поля. Один чек прибыл даже из Африки. Кто-то прислал им очень крупную сумму денег и приписал: "Мне кажется, Господь хочет, чтобы вы росли и расширялись дальше".

Через много лет Эми увидела, зачем был нужен этот, казалось бы, лишний участок земли. Хотя деревенские жители вокруг и не нарушали границы Донавура, они, тем не менее, подступали все ближе, селились совсем рядышком, копали колодцы и оставались здесь насовсем. "Мы чувствуем себя спокойнее здесь, рядом с вами", - говорили они. Не поторопись Эми с покупкой поля, крестьяне непременно скупили бы его, кусочек за кусочком, и в результате Донавур оказался бы стиснутым со всех сторон, вокруг стало бы просто слишком много людей, и жизнь детей уже не была бы такой безопасной. А так вся северная часть Донавура была окружена полями риса и пшеницы.

Новорожденные когда-нибудь должны были вырасти. Для детей постарше нужна была школа. Эми попросила Господа показать ей, каким должно быть их школьное здание, и то, что она увидела, было "слишком большим, слишком просторным и довольно дорогим - почему?" У нее уже были деньги на здание поменьше. 17 января 1910 года была установлена ориентировочная цена большого здания, и она намного превышала сумму, имевшуюся тогда в наличии.

Эми, которую только что опять втянули в очередное судебное разбирательство о судьбе ребенка, озадаченно смотрела на предложенный проект просторной школы. Да откуда им взять столько детей, чтобы наполнить все это пространство?

Двадцать девятого числа того же месяца по почте пришли тридцать шесть фунтов. Их было довольно для закладки фундамента.

- Будем строить по мере того, как будут деньги, - сказала Эми строителям.

В феврале до них добралось задержавшееся письмо, датированное 17 февраля (тем самым днем, когда Эми помолилась о Божьем замысле для донавурской школы). "К вам едут сто фунтов", - радостно сообщалось в нем. Эми выбежала на улицу, чтобы показать письмо каменщикам. После этого неожиданные подарки приходили почти непрерывной чередой, намного превышая насущные нужды. И все они были помечены: "На строительство школы".

Когда новое здание было закончено, оно было таким большим, что в него разом помещалось все семейство всякий раз, когда справляли праздники, дни рождения или устраивали воскресные служения. Поскольку для большинства малышей точные даты рождения были неизвестны, праздновали чаще "Дни прибытия" - годовщины того дня, когда каждый из них впервые прибыл в Донавур. На стене школы были написаны слова из Писания, которые для донавурцев носили двойной смысл: "Благословлю Господа, вразумившего меня". Их выбрала одна девочка, которую Эми спасла, выиграв судебное дело в ее пользу.

Не все всегда было гладко, не все происходило автоматически по схеме "молитва - ответ, молитва - ответ". В каком-то из месяцев вместо обычно-средних шестидесяти шести фунтов в копилке оказалось всего пятнадцать. К тому же, пришло письмо от некоего индийского джентльмена, утверждавшего, что строительство новых яслей происходит на участке земли, законно принадлежащем ему. Дело в том, что землю эту продали, когда его не было в городе, и теперь он готов был оспаривать права собственности в суде. В тот момент Эми только-только оправилась от двухлетних судебных разбирательств (и всех связанных с ними расходов), и на участке, якобы принадлежавшем недовольному господину, уже стояли наполовину возведенные стены яслей.

Что было делать? Молиться.

И на этом все кончилось. Больше никаких писем не приходило, и мужчина этот так и не появился. Бог сполна возместил за "худой" месяц, и год они закончили с избытком в двести шестьдесят два фунта.

23 декабря 1913 года Эми молилась о Божьем ведении и Его знамении, покупать ли ей еще один участок, за который владельцы запросили залог в четыреста пятьдесят рупий. Земля добавлялась к Донавуру по кусочкам. На следующий же день, в рождественский сочельник, почта принесла с собой пятьсот рупий от неизвестного дарителя. "Большая радость и веселье!" - записала Эми в своем дневнике, думая одновременно о том, как донавурцы отметили Рождество своего Господа, и о том, как чудесно Господь ответил на ее молитву. Так она продолжала покупать участок за участком в течение десяти с половиной лет.

"Мы просим,.. Он слушает нас,.. мы... получаем просимое от Него" (1 Ин. 5:14-15). Но просить должно всегда "по воле Его". Молитвенная жизнь Эми строилась по верному принципу. Прежде всего, ищи Божьей воли, многократно и ясно явленной в Его Слове, как, например: Господь "не желает, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию" (2 Пет. 3:9). Если Господь не давал Эми никакого конкретного стиха из Библии, следующий ее шаг был молиться дальше и просить Бога открыть Свою волю. Как только замыслы Его становились понятны, о них можно было молиться, с уверенностью ожидая ответа. Не надо просить Отца благословить наши планы и сделать так, чтобы они совершились. И тем более не стоит умолять Его изменить Свою волю и приноровить ее к нашим желаниям.

Первая мировая война потрясла всю общину и местных жителей, которые начали предсказывать скорый упадок и разрушение Донавура. "Можно ли полагаться только на Бога? - спрашивали крестьяне. - Ведь во время войны почта ходит плохо". Они наблюдали и ждали, цокали языками и качали головой, высказывая свои мрачные предчувствия. Но настал день, когда они в изумлении признали: "Этот Бог кормит их!"

Сообщество Донавур продолжало расти, и теперь у него были свои рисовые поля, ферма, скот, сады. Как-то осенью, в октябре, когда поля были уже засажены, погода вдруг резко изменилась, и нагрянула сухая жара. Тысячи гусениц откликнулись на призыв солнечных лучей. Они проснулись, вылупились из своих личинок, узрели молодые росточки и принялись за еду. Эми вместе со всей общиной, включая пятилетних малышей, начали молиться, потому что возникла нешуточная опасность разом потерять весь урожай. Кроме того, они молились и за своих деревенских соседей и их посевы.

Через два дня они отправились на поля, посмотреть, как там дела. Сотни белых цапель деловито шагали между рядами, поедая гусениц. К следующему дню на посевах не осталось ни одного вредителя, и урожай риса был спасен.

В тот раз Господь сохранил только донавурские поля - поля тех, кто открыто называл Его Господом. Посевы же тех крестьян, что молились о помощи своим идолам, погибли.

В трудные дни, когда Поннаммал, умирающая от рака, была прикована к постели, Эми попросила Бога послать ей наличных денег, чтобы какое-то время не нужно было ездить в банк. Она помолилась об этом в половине шестого утра. В восемь утра почтальон доставил толстое заказное письмо, в котором обнаружилось три тысячи рупий мелкими банкнотами. Вот уж воистину, "прежде вашего прошения!.."

В сентябре 1917 года все товарищи Эми согласились с ней о том, что необходимо спасать и маленьких мальчиков. Единственное, что вызывало у них сомнения, - это недостаток медицинской помощи (к тому времени Эми молилась о враче уже четырнадцать лет). Восьмого сентября молодой студент-медик предложил донавурцам свою помощь и был принят с распростертыми объятиями. Первый мальчик прибыл 14 января 1918 года. Эми уже знала, что новорожденных мальчиков тоже продают в храмы, обучая их музыке. Для малышей мужского пола нужны были еще одни ясли. Ей казалось, что Господь привлекает ее к Себе и призывает: "Проси!" И она попросила, чтобы сто фунтов пришли по почте на следующий день. Утром почта была доставлена в установленное время. Почтальон, по своему обыкновению, развязал мешок и вытряхнул из него письма на все четыре стороны. Сорок две рупии, шесть анн, еще три рупии...

- Ну как, есть сто фунтов? - спрашивали все, от самых маленьких до самых больших.

- Пока нет, но обязательно будет, - ответила Эми. Она уже открыла все пришедшие сегодня письма, но не успела договорить, как вошла одна из донавурских работниц и протянула ей чек, только что полученное ею наследство. Сто фунтов.

Только однажды, в 1919 году, они действительно сели на мель. На счету у них было всего тридцать пять фунтов. Жизнь напоминала хирургические щипцы, чьи концы стремительно сближались, и находиться между ними было весьма неуютно.

"Можно ли заплатить по счету деньгами, увиденными во сне? Можно ли утолить голод рисом, приснившимся голодному?" - дразнили Эми тамильские поговорки. Но молитва, это жизненно важное дыхание души, держала ее на поверхности. Уж конечно, дышать гораздо легче, чем удерживать дыхание! Дыхание дает жизнь всему телу. Без дыхания (молитвы) тело мертво. Молитва действительно была для Эми дыханием, когда одной страшной ночью она шагала взад-вперед по двору, представляя себе, как все ее дети погибают от голода и весь христианский мир винит ее в их смерти.

Люди присылали им не только деньги. В Англии секретарю Сообщества Донавур принесли прекрасную шаль, подаренную умирающей слепой женщиной. При продаже шаль принесла Донавуру два фунта. Одна неимущая девушка принесла рабочую корзинку и два блюдца. Пожилой мужчина отдал золотой соверен, прибереженный им на старость.

В Ирландии восьмилетний мальчуган, прочитавший о донавурских детях, начал откладывать свои медные деньги и постепенно покупать на них игрушки. Когда у него набралась полная коробка, он послал ее вместе с кораблем Румыния, который, к несчастью, пропал без вести в Бискайском заливе. Восьмилетний Робин вспоминал о замечательных игрушках, покоившихся теперь на дне океана, думал об индийских детях, которые так и не получили свои подарки на Рождество, и грустил. Мама предложила отдать ему те деньги, что собиралась потратить на его собственный подарок к Рождеству, и купить новые игрушки взамен утерянных. Несколько часов Робин размышлял над ее предложением и наконец подбежал к ней со светящимся от радости лицом: "Мам, я хочу купить им новые игрушки! Давай скорее пойдем в магазин!"

Мальчик постарше из другой страны послал в Донавур свою первую зарплату. Вскоре Эми получила скомканный бумажный сверток, в котором обнаружился шиллинг вместе с запиской: "Для мисс Кармайкель от неизвеснаго. Больше пака прислать не магу".

По твердому убеждению Эми, некоторые из этих подарков были в буквальном смысле избраны и посланы Богом, несмотря на то, какими бы странными и нелепыми они ни казались стороннему наблюдателю. Например, кто додумался послать малышам ясельного возраста отточенную бритву? Однако бритва прибыла как раз в тот день, когда один из старших ребят в Донавуре жаловался на то, что ему непременно и срочно надо отыскать парикмахера именно его касты (что было совершенно невозможно), потому что иначе он не станет - просто не может! - бриться, работать, посещать занятия или церковь и вообще показываться людям на глаза. И вот - бритва! Как раз вовремя, перед тем, как этот самый мальчик должен был отправиться в долгое путешествие. Ибо в Индии каста управляет всем, даже бритьем!

Одной маленькой американке, которая большую частью своей жизни провела в постели из-за болезни, подарили пять центов, чтобы она купила себе шоколадное пасхальное яичко.

- Мам, а мне обязательно надо купить именно яичко?

- Да нет, милая. А чего тебе хочется?

- Я хочу послать эти деньги в Донавур, чтобы Господь Иисус спас еще одного ребеночка.

Однажды пришел конверт с чеком внутри, и вместо адреса на нем было написано только "Донавур, Индия". На нем красовались тринадцать самых разных марок, четыре зеленые печати, три фиолетовые наклейки для заказного письма - плюс, по краям, советы и инструкции от почтальонов к своим собратьям о том, как быстрее доставить письмо по адресу. Поскольку на конверте не было указано имени получателя, письмо пришлось вернуть.

Спустя долгое время оно вернулось, на этот раз с точным адресом. Вид у несчастного послания был изрядно измученный и поношенный, но чек внутри оставался в целости и сохранности.

- А наши вороны не приносят еду. Она наоборот сами выхватывают ее из рук, - заметила маленькая ученица, услышав историю пророка Илии.

- Божьи вороны слушают Его голос, - заверила ее Эми.

Бог ни разу их не подвел, и к концу пятилетней войны были построены и заселены все двенадцать ясельных помещений, вокруг была возведена стена длиной в целую милю, был куплен участок земли с лесом и закончено строительство Лесного Дома. Ни один ребенок не остался голодным, и ни одному кули не пришлось и дня дожидаться своих заработанных денег.

1920 год был годом поразительного роста. К 1923 году ясельных домиков было уже двадцать, а к 1924 году в Сообществе работало уже двадцать помощников-иностранцев. В 1927 году был построен Дом молитвы, а в 1929 году в Донавур провели электричество, и в общину посыпались денежные подарки, помеченные "На рентгеновское оборудование для больницы" (больницу как раз начали строить в том же году). Еще через несколько лет Сообществу подарили автомобиль "форд" и карету скорой помощи.

"Как ты веровал, да будет тебе" (Мф.8:13).

Еще один ответ на молитву растянулся на целых несколько лет, от начала войны до 1935 года. Эми никогда не воспринимала приходящие деньги как должное, потому что жила верой, а вера укрепляется в испытаниях. Во время первой мировой войны ей предложили купить сад, только что засаженный молодыми апельсинами, лимонами и манго, но ей пришлось отказаться от покупки, потому что на нее не было денег. Вообще, тогдашний курс фунта и рупии серьезно угрожал развалить все дело. Эми продолжала молиться. Земля же поднималась в цене по мере того, как деревья начали цвести и плодоносить. В 1935 году Эми смогла купить не только этот сад, но и прилегавшие к нему поля с прекрасным пастбищем для животных. Ждать пришлось долго, но за эти годы земля стала гораздо более ценной, а платить за нее пришлось намного меньше

"Почему такая трата времени и сил так часто заканчивается ничем?" Снова и снова этот вопрос возникал у Эми, у ее товарищей, у других христиан, наблюдавших за жизнью Донавура, когда младенцы и ребятишки постарше вдруг заболевали и умирали после того, как их спасали от опасности. Или когда новообращенные возрастали, укреплялись в вере - и умирали как раз тогда, когда уже сами начинали служить. Неужели все это - как вода, пролитая на землю?

Одна из женщин проехала более тысячи миль, чтобы спасти грудного мальчугана, который спустя неделю умер от диабета. Она отправилась в дорогу утром в понедельник, ехала и на банди, и на автобусе, и на поезде, двенадцать раз делала пересадки и вернулась в Донавур вечером в четверг. Потрачена лучшая часть недели. Ради чего?

"Мы никогда не отказываемся ни от одного ребенка и никогда не перестаем надеяться", - говорила Эми. Случалось, они опаздывали на каких-то полчаса и упускали свой шанс. Не было времени задавать вопросы типа: "Здорова ли мать? Кто отец малышки? Нормально ли ребенок развивается? Откуда он вообще взялся?" Прислужницы храма не задавали никаких вопросов и тоже никогда не отказывались ни от одного ребенка.

Одна трехдневная кроха появилась в Донавуре совершенно неожиданно, когда верная Девай приехала в дребезжащем банди посреди ночи. Для спасения девочки Девай пришлось действовать настолько молниеносно, что не было времени даже на молитву. Это была прелестная светлокожая девчушка. Когда Девай вошла к ним в дом, мать спрятала ее в глиняный кувшин. "Но глиняные горшки ничего не могут утаить от глаз Господних", - объяснила Девай. Она умоляла непреклонную женщину до тех пор, пока Бог не прорвался через кастовую жестокость, и та, наконец, не сказала: "Пускай ее берут христиане". Малышка выглядела здоровенькой, но уже через несколько дней ее не стало.

Почему? Эми пыталась найти утешение в одной мысли: она умерла с нами, а не с ними. Рядом с датой прибытия ребенка она записывала: "Господь дал". Иногда рядом появлялась еще одна дата с пометкой: "Господь взял". Ее дневник полон подобных записей. "Мы живем в сумерках недалекого знания", - писала она, и когда человек чего-то не понимает, доверяющий Богу должен довольствоваться ожиданием.

Самая солнечная и жизнерадостная малютка, Радость Сердца, погибла от истощения, когда в Донавуре закончилось одно из жизненно необходимых ей питательных веществ, а новый завоз опоздал всего на один день. "Мучение второстепенных причин зияет чернотой, как ночная тьма", - писала Эми в те дни.

Иногда смерть была ответом на молитву. Смерть избавляла малышку от греха. Лала была как раз таким ребенком. Ей было всего пять лет. У нее были крошечные ручки и ножки и мягко округленные локотки, похожие на нежно-розовые морские раковины. В Донавур ее отослали друзья. Потом отец, человек с недобрыми намерениями, потребовал вернуть девочку домой. Эми послала за банди, упаковала в сумку одежду Лалы, сунула ей в руку куклу и несколько конфет, и они расстались.

Лала, доверчивая и ласковая, никогда не смогла бы выдержать давление со стороны родных. Эми боялась за нее. Она молилась, чтобы Господь либо вернул девочку целой и невредимой к ним, в Донавур, либо забрал ее подальше от того греха и зла, которые приготовил ей отец.

Уезжая, Лала была совершенно здорова, но, вернувшись в холодный горный климат, подхватила воспаление легких. Умерла она внезапно, всего после нескольких дней болезни. Неверующая родственница девочки, встретившая потом Эми, рассказала той, как это произошло. Перед самой смертью Лала произнесла: "Я дитя Иисуса. Я вижу, как Трое Сияющих ходят по этой комнате. Я не боюсь".

В тот день, когда Эми окончательно решила, что Господь призывает ее отойти от обычной миссионерской работы и начать "прорубать дорогу в джунглях" тайной торговли детьми, Поннаммал преданно встала на этот путь рядом с ней. Поннаммал тоже видела погибающих детей. Тогда из Англии пришло длинное официальное письмо: три страницы резкой критики в адрес Эми и ее решения. Неужели эти люди думали, что такое письмо заставит ее перестать молиться об избавлении детей или отказаться принимать участие в деле их спасения?

Это были три самые горькие потери в жизни Эми (после смерти Айера Уокера в 1912 году): Поннаммал, ее дражайшая спутница в вере; Арулай, которую Эми обучила, чтобы та могла взять на себя работу с женщинами после того, как не станет самой Эми; и Кохила, молодая медсестра, чудесное спасение которой с самого детства определило ее великое будущее в служении ради Божьего Царства.

После того, как Эми вместе с Поннаммал восемь лет пропутешествовала в составе Звездной Грозди, Поннаммал до конца преданно оставалась рядом. Когда здоровье Эми пошатнулось, именно Поннаммал работала за двоих в нейуурских яслях, стойко выдержав эпидемии ветряной оспы и бациллярной дизентерии.

- Если здесь умрет еще хотя бы один ребенок, это будет подтверждением того, что на вашей работе нет Божьего благословения, - сказали обе женщины, помогавшие ей тогда, и начали готовиться к отъезду.

А малыши умирали, иногда даже по двое в день. Поннаммал осталась одна и сверх обычного кормления, пеленания и вытирания должна была приготавливать каждому ребенку отдельное лекарство. Если у вас в доме когда-нибудь был больной, плачущий грудничок, представьте себе, что это такое, когда на руках у вас семьдесят таких малышей, и у всех температура под сорок!

Как раз тогда двое мужчин-соседей с недобрыми намерениями начали обхаживать юных воспитанниц-христианок и превратили жизнь Поннаммал в сущий кошмар. Наконец, проведя в Нейууре два с половиной года, она вернулась в Донавур и привезла с собой детей. За время ее отсутствия здесь успели построить новые ясли. И все равно, кроме Мейбл Уэйд, дипломированной медсестры, помощников у них не было, и им почти никогда не удавалось хоть сколько-нибудь выспаться. Прибавьте к этому всему еще и тропический климат! Эми разослала письма всем пасторам Южной Индии: "Нет ли у вас женщин-христианок, готовых нам помочь и жить верой в Божье провидение - ради любви к Господу?"

"Таких женщин в церквях просто нет", - писали им в ответ.

Эми с Поннаммал приближались к физическому и нервному истощению, измученные жарой и беспокойством, которое усиливалось всякий раз, когда Поннаммал отправлялась в очередное путешествие для спасения ре-

бенка. Она возвращалась измотанная и ослабевшая. После долгих часов в шумном поезде ее усталость прорывалась наружу, ведь подчас ей приходилось ехать всю ночь напролет, изнемогая от удушливой жары.

"Лучше будем работать до последнего, пока не упадем, но не будем опускать планку", - сказала она Эми.

Верующая индианка, приехавшая к ним на короткое время, в течение всей недели усердно помогала ухаживать за детьми. Однако в воскресное утро с Библией под мышкой она отправилась в церковь, оставив пятерых орущих малышей некормлеными, а еще добрую дюжину ребятишек в грязных пеленках. "Я иду в церковь, чтобы исполнить Божью волю", - пояснила она. Как будто до понедельника детей можно было просто отложить и оставить на их собственное попечение!

Другие помощницы выдерживали лишь несколько дней и уходили, сообразив, что служение в Донавуре - это святая, но весьма трудная и нудная работа.

Вдобавок ко всем другим своим делам Поннаммал, будучи человеком организованным, взяла на себя все запутанные мелочи ведения индийского хозяйства. Из Донавура нелегко было добраться до магазина или промышленного склада. Рис, кокосовые орехи, соль, сахар, растительное масло, веревки и множество других вещей нужно было заказывать и покупать оптом, причем дело никогда не обходилось без жаркой торговли, поскольку и в купле-продаже все тоже подчинялось мелочным законам и обычаям.

День Поннаммал начинался затемно - а ведь до этого она обычно полночи не спала, смешивая питательные смеси для самых хрупких детей. "Господи, ты знаешь внутренности этой малютки! Управляй моей рукой!" Сколько больных детишек возвратились буквально от порога смерти благодаря тому, что Поннаммал руководствовалась Божьим ведением, а не инструкциями на упаковках.

В половине шестого начиналась молитва с девушками-христианками, которых учили ухаживать за детьми. Потом прибывали продавцы с молоком, и Поннаммал отправлялась взвешивать и пробовать молоко, зорко следя за тем, чтобы ее никто не обманул. Ведь одна девочка уже умерла, выпив молока, по недосмотру отравленного продавцом.

Поннаммал сама с великой тщательностью приготавливала лекарства для болеющих малышей и для жителей деревни, приходивших в Донавур за помощью.

Единственное, в чем они с Эми расходились во мнениях, был вопрос свежего воздуха. Любой индиец знает, что ночной воздух - просто отрава, что ночью следует покрепче закупоривать все окна и двери. Но когда ее собственная дочь явилась из школы-интерната с начальными симптомами туберкулеза, Поннаммал решила проверить действенность английской теории. Пуррипу выздоровела и окрепла, и ее мама перестала беспокоиться о том, что будет с ее подопечными, если ночью они будут дышать свежим воздухом.

В полдень с девочками проводились библейские занятия, потом - час отдыха, в самое жаркое время суток (если, конечно, не нужно было выхаживать какого-нибудь серьезно больного малыша). Затем - сумерки, время, когда коровы возвращаются с пастбища. Тогда же появляются вечерние продавцы молока, и надо снова терпеливо взвешивать, проверять, договариваться о ценах и так далее.

У Поннаммал была поразительная способность заставлять нанявшихся работников трудиться. Однажды Эми случайно услышала, как она торгуется с главным плотником, юношей с хилыми, вялыми руками.

- Я не могу работать без денег, - говорил он печальным голосом, жалостливо выпячивая нижнюю губу. - У меня большая семья.

Его слова просто терзали сердце; казалось, он выжимал их из себя, как масло из оливы.

- Хорошо. Я дам вам пятьдесят анн сейчас и заплачу еще пятьдесят, когда вы закончите работу.

Призрак улыбки мелькнул в его глазах. Он взял деньги, отхлебнул воды из жестяной банки.

- О, Достойнейшая, я начну работу, как только вернусь с похорон бабушки.

- Да вы в прошлом месяце говорили то же самое!

- Прости меня, Говорящая истину. Это уже другая бабушка.

- Два месяца назад вы говорили...

Плотник поклонился и счел разумным придумать новую причину отложить начало работы:

- Прости меня, я совсем забыл. Мне надо посетить свадебное празднование (тамашу) своей племянницы. Я сразу же вернусь, вернусь так быстро, о, Многознающая, что вы и глазом не успеете моргнуть.

Прошло две недели. Плотника не было и следа. Поннаммал наняла трех кули, чтобы те сбегали в соседние деревни, поискали его и разузнали, что с ним. К тому времени, когда его нашли, деньги, отложенные ему за работу, были истрачены на его поиски.

Он работал целых два дня, всего шесть раз прерываясь для того, чтобы соснуть. А потом снова:

- О, Мудрейшая и Проницательнейшая, сестра жены моего старшего брата заболела, и...

Эми была только рада отдать найм рабочих в руки Поннаммал.

К деньгам Поннаммал и Эми относились одинаково: деньги не имели над ними власти. Сам Бог начал их дело, и только к Богу они обращались, когда им было что-то нужно. Им было легче верить, чем беспокоиться.

Правда, они все же беспокоились насчет постоянных добавлений к семейству Донавур, особенно после смерти Уокера Айера. Он-то знал Индию так, как никакой другой англичанин. Его сочувствие и мудрость не раз придавали Эми смелости. Но как они могли перестать расти, когда Бог практически ежедневно приводил в их семью новых членов?

Через семь месяцев после того, как Уокер Айер умер от отравления трупным ядом, Поннаммал слегла от рака. Она мучилась почти два с половиной года. Операции, лечение и лекарства давали только временное облегчение.

Однажды в мае в Донавуре кончился аспирин. На дворе было самое пекло, и другие работники ушли высоко в горы, на долгожданный отдых в Лесной Дом. Эми попробовала дать Поннаммал другие таблетки, но они не помогали. Она немедленно послала телеграмму, умоляя сразу же выслать ей еще аспирина, но лекарство прибыло только через пять долгих дней. Все это время Поннаммал пришлось обходиться без болеутоляющих - и это на последних стадиях рака. Боль терзала ее так, что она не могла даже говорить. Позднее она так рассказывала о тех днях: "Когда стало совсем нестерпимо, рядом со мной появился Сам Господь и провел границу, которую боль не осмелилась переступить".

Как-то ночью ей приснилось, что она тонет в реке, опутанная водорослями. Она закричала, и тут же Сам Господь вытащил ее из воды, а она начала петь хвалу и осанну вместе с небесным хором ангелов.

Вскоре ей нужно было все больше и больше лекарств, ведь боль становилась все мучительней. Последние недели ее жизни в комнате царили полумрак и тишина. Трое самых шумных и шустрых девчушек - Тара, Еву и Луллита - по очереди приходили к Поннаммал и по часу в полном молчании просиживали у ее постели: такой удивительный покой наполнял это место.

Приезжал на денек отец Поннаммал, привез с собой деревенского цирюльника. "Сколько ей еще осталось жить?" - громко поинтересовался он. Чувство юмора пересилило боль, и Поннаммал расхохоталась. Мужчины в недоумении переглянулись. Они еще ни разу не видели, чтобы умирающий не боялся приближающейся смерти. Цирюльник явно не одобрял таких настроений. Он-то лично посоветовал бы припарку из смеси бивня дикого кабана, носорожьего рога, тигриного когтя и щепотки серебряной пыли. Поннаммал сказала им несколько слов о Том, Которому верила, но даже слова эти были не нужны. Ведь они уже увидели "проповедь, явственно написанную на ее лице".

26 августа 1915 года на земле была ночь, но для Поннаммал наступил, наконец, день. А земная ночь была наполнена голосами, воспевающими: "Битва ее завершена".

Арулай было десять лет, когда она впервые услышала о Боге, могущем изменить испорченный характер человека. У нее самой был довольно строптивый нрав, и она частенько молилась: "Великий Шива, измени меня!"

Вся природа улыбалась, и над миром раскинулось лазурное небо в тот день, когда Арулай по пути к колодцу услышала Уокера Айера, проповедовавшего у дороги. "Бог жив! Из льва Он превратил меня в ягненка!" - вскричал он, и Арулай остановилась, как вкопанная. Что бы это значило? О ком это он? Арулай стала прислушиваться и впервые узнала о Господе Иисусе. Потом она заметила Эми в индийском наряде, и все существо девочки потянулось к этой женщине.

"Если бы она только узнала, как сильно я хочу узнать о живом Боге, то позвала бы меня жить с собой и взяла бы меня в дочки".

В конце концов после долгих страданий и потери юного Супу, за которого она должна была выйти замуж, Арулай действительно переехала жить к Эми и стала путешествовать вместе с нею.

Имя "Арулай" означало "Звезда благодати". Звезды не гаснут вовеки. Однажды положив руку на плуг, Арулай ни разу не оглядывалась назад и не сожалела об избранной доле. Божья благодать даровала ей верность.

В возрасте пятнадцати лет она уже обращалаеь к многотысячной толпе, собравшейся на служение Сирийской церкви в Южной Индии. Сорок лет служения были отданы делу спасения детей, и Эми была совершенно уверена, что после ее смерти Арулай станет во главе Донавура. Но этому не суждено было свершиться.

Арулай заболела в 1935 году и больше так и не встала с постели, хотя даже тогда смогла перевести на тамильский несколько книг, написанных Эми.

День 2 мая 1936 года Эми назвала "небесным днем рождения Арулай". Не было другой такой женщины-индианки, способной занять место ушедшей подруги, а Эми всегда мечтала, чтобы начатое ею дело возглавили индийские христиане. А теперь и Арулай не стало. Эми снова пришлось напоминать себе, что Донавур - это дом, построенный не кем-нибудь, а Богом.

- Видишь, тебе пришлось отступить! - казалось, шептал ей сатана.

- Тогда мы отступим в Божьи объятия, - отвечала она врагу.

В декабре 1942 года в Донавур прибыла четырехлетняя Кохила, уже успевшая повидать немало ужасов. "Этакий маленький коричневый скайтерьерчик в кудряшках", - вспоминала потом Эми. Девчушка ожила уже через несколько дней ласки и любви и легко вписалась в ясельную компанию из двухсот таких же малышей. Началось духовное обучение еще одной маленькой души, которой предстояло встать в ряды воинства Иисуса Христа.

Вместе с другими детьми Кохила успела даже сходить в соседнюю деревню, где они пели крестьянам про Бога и раздавали им дощечки с написанными на них стихами Писания. Однако через несколько недель опекуны девочки потребовали ее назад. Когда Эми отказалась отдать ребенка на погибель, которую ей приготовили, опекуны возбудили против нее уголовное дело.

Эми созвала всех работников Донавура и без обиняков сказала: "Я думаю, что где-то через неделю меня заберут". Обвинение в похищении ребенка означало семь лет в тюрьме. Верный помощник Арул Дасан предложил сделать так, чтобы Кохила на время "исчезла", и поспешно отвез девочку за сотню миль от Донавура, в семью миссионеров, где ее и прятали в течение пяти месяцев.

Законы Индии были неплохими, они действительно предотвращали преступления. Но составлялись они безо всякой мысли о том, что дети могут оказаться в подобной опасности. Для их защиты никаких законов не существовало. Эми же знала другой, Высший Закон, и не осмеливалась его преступить.

Эми была уверена, что из-за маленькой Кохилы их всех ждет тюрьма. Но "поднялась великая буря,.. и Он, встав запретил ветру" (Мк. 4:37, 39). В тот самый день, когда в дневнике она написала эти вот слова Евангелия, из города пришла телеграмма: "Дело прекращено".

Кохила выросла, стала школьницей. Уроки давались ей нелегко, но училась она прилежно и с честью преодолела все трудности. Она приняла Христа своим Спасителем, когда ей исполнилось одиннадцать.

В семнадцать лет она стала одной из аккал в яслях, а потом пошла учиться на медсестру.

- Как думаешь, что она любила больше всего на свете - ну, кроме того, конечно, чтобы помогать людям? - спросила Эми как-то у подруги Кохилы.

- Наверное, петь, - ответила та.

Кохила стала в Донавуре главной медсестрой. "Любовь к людям была ее первой и последней мыслью", - написала работавшая с ней ситти. Кохила всегда брала на себя самых сложных пациентов и вызывалась работать в одну смену с самыми "тяжелыми" коллегами. Она всегда была готова отказаться от отдыха, если вдруг надо было срочно кого-то подменить.

Однажды Кохила решила украсить комнату новенькой медсестры фиолетовыми цветами в честь ее прибытия в Донавур. Она пошла за цветами в горное ущелье, для чего ей понадобилось взобраться на крутой склон. На полпути она оступилась и сорвалась с горы. Через несколько дней она умерла.

Умерла верная подруга, старшая медсестра. Все остальные и так работают без отдыха, ведь их так мало. Рядом с датой смерти Эми смогла написать только, что "Кохилу унесли ангелы".

Они ушли, четверо самых лучших - Уокер Айер, Поннаммал, Арулай, Кохила. Эми не стала бесплодно взывать к небесам с воплем: "Почему?" Она уже научилась принимать Божье молчание.

Бог отделывает души подобно тому, как ювелир отделывает камни. Отыскав их и выведя на Свет, Он ограняет их, полирует и помещает в то или иное место, по Своему выбору.

В своем естественном виде алмазы выглядят как твердые куски породы неправильной формы с жирным блеском. Их сияющая красота и законченное совершенство выступают только благодаря искусству гранильщика, шлифующего и отделывающего камни до тех пор, пока миру не явится весь блеск, на который они способны.

Ценность бриллианта определяется не его размерами, но тем, как он отражает свет. Знаменитый алмаз Тиффани, цена которого сейчас равна двум миллионам долларов, когда-то весил 287,42 карата. Ювелиры отсекли лишнее, и теперь в нем всего 128,57 карата, но девяносто граней камня превращают его в драгоценное лучистое солнце. Когда камень выставили на витрине Пятой Авеню, его было видно даже с другой стороны улицы.

Единственный способ увеличить цену алмаза - это огранить его. Парижские эксперты целый год изучали алмаз Тиффани перед тем, как к нему прикоснулись инструменты гранильщика.

При гранении Регентского бриллианта, самого драгоценного камня французской королевской сокровищницы, размерами тоже пожертвовали ради совершенства цвета и блеска. Камень был огранен по известному стандарту, в пятьдесят восемь граней, и превратился в один из самых прекрасных бриллиантов на Земле, хотя размеры его уменьшились с четырехсот десяти каратов до ста сорока с половиной.

Алмаз (или кристаллизованный углерод) является одним из самых твердых природных образований. Он выдерживает огонь. Но тем алмазам, которые отражают больше всего света, пришлось пройти через самое суровое с собой обращение. Конечно, ювелир всегда с особой тщательностью следит за тем, чтобы не повредить камень в процессе огранки. Надо удалить все изъяны, даже если они видны только под микроскопом.

С 1901 по 1931 год Эми энергично трудилась и в "свободное" время успела написать двадцать две книги. В 1931 году она поехала в Калакаду, город набожных индусов, расположенный в четырех милях к северу от Донавура, чтобы осмотреть дом, который жители считали заклятым и полным привидений. Эми подумывала о том, чтобы купить этот дом в качестве аванпоста для путешествующих донавурцев. В то утро, беседуя с Богом наедине, она помолилась: "Да будет мне по воле Твоей. Господи, делай все, что хочешь, чтобы я еще лучше могла служить Тебе и помогать своим любимым и близким".

Вечером, когда она ходила по дому в Калакаду, Господь начал отвечать на ее молитву. Она оступилась и угодила в канаву, выкопанную не в том месте. Она сломала ногу и вывихнула лодыжку. Позднее из-за острого воспаления нерва у нее перестала действовать одна рука, начался артрит позвоночника, и в течение последующих двадцати лет она редко выбиралась из своей комнаты. Ей не суждено было больше ни дня провести без боли. Потом она еще раз упала, уже у себя в комнате, сломав руку и бедро. Последние два года жизни она была прикована к постели. Даже малейшее движение было почти невозможно, и лекарства уже не могли сдерживать постоянную боль.

Ответ на молитву? Эми попросила: "Господи, делай все, что хочешь". И Он продолжал отделывать, огранять один из Своих бриллиантов.

Семейству, привыкшему, что она, как заяц, носится туда-сюда в вечных заботах, было нелегко смириться с таким положением дел. Она же продолжала оставаться активной, - только теперь ее деятельность была ограничена пределами одной комнаты и переросла в деятельность внутренней жизни.

"Мне кажется, Господь гораздо глубже и шире благословлял людей духовно через ее книги, написанные уже после несчастного случая, нежели за все предыдущие годы", - писал самый первый биограф Эми, епископ Фрэнк Хоутон.

Две ее книги, написанные "больной рукой для больных людей" - "Роза на терновнике" и "Золото в лунном свете" - стали классикой этого направления. В них она говорит, что Бог, наш Капитан, не убирает израненных воинов на полки за ненадобностью, как треснутые горшки. Таким воинам просто дается другое задание. Кто-то призван к страданиям ради Его имени, кто-то - к битве на поле молитвы.

После несчастного случая Эми написала тринадцать книг, а всего - тридцать пять. Ее книги никогда не вызывали ажиотажа у широкой публики. Их не назовешь легким чтением, они не щекочут чувства, не вызывают приятных ощущений и не завершаются стандартным счастливым концом. Когда Эми впервые прочла в каталоге, что их называют "популярными", то пришла в ужас. Популярные?

Эти книги написаны на поле битвы! Неужели их читают только для того, чтобы удовлетворить любопытство и пощекотать воображение? Она молилась, чтобы каждая книга, каждое письмо, написанное в Донавуре, носило на себе отпечатки крови и железа. Некоторые люди говорят, что им "нравится миссионерское служение". Интересно, как им "понравится" зрелище кораблекрушения?

Нелегко найти издателей, готовых печатать правду. Эми никогда не спрашивала, чего хочет публика.

Были дни, когда она писала по тринадцать часов кряду, иногда даже после бессонной ночи. "Участие в страданиях Его" придало ее поздним книгам особенную глубину и красоту. В Англии двенадцать из них были переложены на шрифт Брайля для слепых, а в Соединенных Штатах восемь из них стали частью Передвижной библиотеки Брайля.

Сама всегда любившая хорошие книги, Эми могла теперь много читать. Она была знакома не только с отцами Церкви, трудами первопроходцев-миссионеров всех времен и народов и с величайшими произведениями всех стран, но и с тамильскими авторами и другой индийской литературой.

Она писала стихи и песни для своего многочисленного семейства, многие из которых были положены на музыку.

"Что труднее, - спрашивала она себя в течение всех двадцати лет своего заключения, - быть здоровой и деятельной? Или быть больной и переносить страдания?" Раздражаться и требовать было не в ее натуре. Она никогда не считала, что болезнь может быть наказанием за грехи для христианина, ходящего в свете. И тем не менее, она жаждала навсегда освободиться от этой боли и слабости.

Она всегда была человеком наблюдательным и творческим, и это видно в ее книгах. Для нее не существовало мелочей, недостойных внимания. Однажды ее острый глаз заметил и с точностью истого ботаника описал миниатюрный древесный грибок, бледно-золотистый, с расходящимися по кругу коричневыми кольцами и тоненьким желобком по краям. Она сравнила узор грибка с прожилками на крылышке моли и с удовольствием отметила, как они похожи. Затем она тщательно описала увиденное, чтобы потом поделиться своей радостью с детьми.

Целых шесть лет Эми молилась о том, чтобы арендовать дом в городе брахманов Калакаду, и Господь ответил, наконец, на ее просьбу. Потом она начала молиться за то, чтобы нашелся нужный человек, христианин, который мог бы жить в этом доме и свидетельствовать людям вокруг. В тот же самый день, когда ей принесли ключи от дома, к ним в Донавур пришел пожилой, измученный от долгого пути человек и попросился переночевать. Наутро выяснилось, что он христианин из касты брахманов и зовут его Триумф.

Семь лет он искал мира и покоя, обучаясь у знаменитого гуру из Бенареса. Однажды он застал своего гуру с открытой Библией на коленях. Тот читал четырнадцатую главу Евангелия от Иоанна, и по щекам его катились слезы. Он обернулся к ученику.

- Обрел ли ты покой за те семь лет, что читал Веды?

- Нет, - ответил Триумф.

- Ты не найдешь в них покоя, - сказал гуру. - Я обрел свой покой в Евангелии Иисуса Христа, но страшусь исповедовать Его перед людьми.

В течение долгих месяцев эти двое, учитель и ученик, вместе читали Библию до тех пор, пока пелена окончательно не спала с их глаз. Господь побудил Триумфа отправиться в путь, и тот ходил по миру, пока не пришел в Донавур.

"Конечно же, он и есть ответ на наши молитвы", - думала Эми. Она вручила ему ключ от дома в Калакаду, и он прожил там несколько месяцев. Но потом его скрутил диабет, а сухая жара только усугубила дело. Он начал страдать галлюцинациями и не мог больше благовествовать. В конце концов, Триумф вернулся к себе на родину, и Калакаду снова остался без христианского свидетельства.

Прошло много месяцев, и в донавурскую больницу принесли больного из Калакаду. Он рассказал, что в свое время Триумф привел его к Христу. "Ну, уж на этот раз Господь точно ответил на наши молитвы", - думала Эми.

Еще до того, как этот человек начал служить, кто-то подсыпал ему в питье порошка, разрушающего сознание, и он сошел с ума. Палата для выздоравливающих находилась всего в пятидесяти метрах от комнаты Эми; ночью и днем она слышала его душераздирающие вопли, "как будто темные силы злорадно кричали о своей победе". Наконец все стихло. Несчастный умер.

Эми помолилась о том, чтобы Господь дал ей возможность больше помогать всей донавурской семье, и свалилась в канаву. Шесть лет она молилась о христианском свидетельстве в Калакаду, и за этим последовала болезнь единственного человека, который был способен на такое служение. Наконец, отыскался новообращенный из самого Калакаду, и его настигла смерть.

Она бежала от мысли, внушающей ей, что Отец должен по крайней мере объяснить Свои действия. "Вера никогда не спрашивает почему", - часто цитировала она. Теперь ей представилась возможность самой на практике применять то, о чем она так часто говорила другим.

Эми спросила ухаживавшую за ней медсестру, какие испытания оказываются самыми тяжелыми для хронических больных.

- Монотонность, - ответила та. - Все время одна и та же комната, одни и те же процедуры, та же пища, те же лица, те же звуки, та же боль...

Когда каждый новый день начинал казаться ей вечностью, Эми вспоминала, как Господь Христос беспомощно висел на кресте. Он был "подобно нам, искушен во всем". Она часто читала этот стих и однажды заметила: "Здесь запечатлены все незаписанные моменты человеческого страдания".

Тысячи лет назад на земле разыгралась битва, исход которой определялся человеком, который не сражался сам, но лишь поднимал руки в молитве (Исх. 17:8-16). Победа была дарована не благодаря отважным воинам, отличному оружию, изобильному продовольствию или благоприятной погоде, но благодаря тому, кто стоял в молитве.

Эми всегда осознавала и практиковала в своей жизни истину о ходатайственном священстве каждого верующего, но теперь она могла безраздельно отдаться этому служению. Согласно Библии, по молитве на жатву посылаются делатели (Мф. 9:37-38), и по мере того, как Эми молилась, в Донавур начали прибывать все новые и новые работники. Молитва проливает свет на вопрос о бессмысленном страдании. Некоторые отрывки Писания можно по-настоящему понять, только пережив их на собственном опыте.

В один из самых темных дней своей болезни Эми представила, как Господь говорит ей: "Свершилось". И хотя все существо ее жаждало услышать от Него эти слова, она позаимствовала несколько строк из старого стихотворения и написала о том сожалении, которое наполнит тогда ее душу:

Ты скажешь: "Что ж так скоро?

Позволь пойти назад и больше пострадать

И терпеливее. Еще я Богу не вознес хвалы".

До самого конца, 18 января 1951 года, сияющий бриллиант жизни Эми отражал тот Свет, который освещает весь мир.

1867 - Эми Кармайкл родилась в городе Миллайле, в Ирландии

1879 - Учеба в веслианской школе-интернате

1883 - Обращение

1884 - Работа в миссии на городских улицах

1886 - Духовный кризис на служении в Шотландии, где Эми услышала Иуд. 24

1889 - Переезд в Англию; работа в трущобах Манчестера

1890 - Переезд в броутоновский колледж

1892 - Божий призыв к миссионерской работе

1893-1894 - Миссионерское служение в Японии

1895 - Прибытие в Индию (Мадрас и Бангалор)

1896-1898 - Переезд в район Тинневелли (деревни Паламкотта и Паннайвилай); работа со Звездной Гроздью

1899 - Алмаз Победы и Алмаз Жизни сбегают к Эми. Обращение Арулай. Побег Жемчужины к Эми

1900 - Переезд в Донавур

1903 - Опубликована книга "Дела, как они есть на самом деле"; Уокеры возвращаются в Англию

1904 - Шестнадцать детей-христиан; шестеро детей спасены от продажи в храмы

1905 - Начато празднование "Дней прибытия"; смерть девочек Аметист и Сапфир. Приезд матери Эми; смерть Роберта Уилсона

1906 - Эпидемия холеры в деревне Донавур

1907 - Мейбл Уэйд, первая женщина из Европы, приезжает на помощь; получение первого подарка в 200 фунтов "на ясли"

1908 - Поннаммал возвращается из нейуурских яслей в Донавур

1909 - Побег Мутаммал

1911 - Из-за побега Мутаммал Эми и другим работникам угрожает тюремное заключение

1912 - Смерть Уокера Айера

1913 - Семейство насчитывает сто тридцать человек. Спасение Кохилы; покупка новых участков земли

1915 - Смерть Поннаммал

1916 - Основание сообщества Сестер Общей Жизни

1917 - Покупка земли Серых Джунглей. Построение Лесного Дома

1918 - Прибытие первого малыша-мальчика; начало работы по спасению мальчиков

1919 - Серьезные денежные проблемы и испытания. Эми предложена медаль Кайзер-и-Хинд за служение индийскому народу. Она отказывается от награды, но потом принимает ее ради вежливости

1923 - Двадцать ясельных помещений в Донавуре

1924 - Приезжает и остается доктор Мей Пауэлл

1926 - Приезжает и остается доктор Годфри Уэбб-Пеплоу. Спасено восемь маленьких мальчиков

1927 - Подарок в сто фунтов для строительства больницы. Построен Дом Молитвы

1928 - Приезжает и остается доктор Мюррей Уэбб-Пеплоу; покупка земли для работы с мальчиками

1929 - Установка электричества и рентгеновского оборудования в Донавуре

1931 - Несчастный случай с Эми 1936 Смерть Арулай

1947 - Тринадцатое издание книги "Дела, как они есть на самом деле"

1951 - Смерть Эми

1952 - В семействе Донавур насчитывается более девятисот членов

аватар - Религиозный лидер, воплощение бога

айер - Рукоположенный пастор, учитель

айио - Увы!

аккал - Старшая сестра

амма - Мама

андер - Внутренняя, скрытая комната в доме

батуры - Помещения, в которые складываются навозные лепешки

бутхил - Заместитель, замена

грабха-гриха - Комната-утроба в храме, внутреннее святилище

гхат - Платформа для сожжения тела

гхии - Кипяченое и снятое масло

дау - Одномачтовое каботажное судно (в Индийском океане)

девадази - Служительница богов; танцовщица; храмовая проститутка

джорабодха - Церемония пробуждения бога

дхарма Долг, - обязанность

дхоти - Мужская одежда: длинный кусок ткани, оборачиваемый вокруг торса

зенана Гарем - это внутренняя комната, иногда располагающаяся в самом центре дома, а в зажиточных домах окруженная восемью внешними комнатами.

йюпа - Жертвенное место в храме, где закалывались животные

каравансерай - Гостиница

карма - Закон причины и следствия

карри - Острая индийская приправа к рису и мясу

камасу - Платье маленькой девочки

кули - Наемный работник

мантра - Имя индуистского беса, используемое при медитации

мудра - Жесты рук в танце

муссон - Дождливый сезон, приносимый ветрами

нирвана - Состояние небытия, единение с богом

паийя - Дрова, сложенные для сожжения тела

Пут - Ад

путра - На санскрите - "сын", то есть "избавляющий от ада"

рупия - Денежная единица Индии. 1 рупия = 16 анн, 1 анна =12 паев

саннъясин - Индийский нищий-паломник, просящий милостыню на религиозные нужды

сари - Индийское женское платье

сати - Добровольное самосожжение вдовы на погребальном костре вместе с телом мужа; изначально это слово означало "верная жена"

ситти - Работница, исполняющая функцию нянечки

тамаша - Празднование

химза - Пытки в тюрьме с целью добиться признания

чатни - индийская кисло-сладкая фруктово-овощная приправа к мясу

шираг - Лампа или глиняная плошка с маслом и фитилем

Фрэнк Хоутон, "Эми Кармайкл из Донавура", Лондон, 1953.

Книги Эми Кармайкл:

"Бутоны лотоса", Лондон, 1909

"Его высказанные мысли", Лондон, 1958

"Если", Донавур, 1938

"Золотой шнур", Форт Вашингтон, 1957

"Кохила", Лондон, 1963

"Мимоза", Лондон, 1924

"Nor Scrip", Лондон, 1950

"Перепаханные", Лондон 1953

"Пусть колеблются горы", Нью-Йорк, 1946

"Роза с терновника", Лондон, 1957

"Столы в пустыне", Лондон, 1923

"Ты даешь", Донавур, 1958

[1] Дуайт Моуди (1837-1899) - американский благовестник, проповедовавший Евангелие 100 млн. человек в США, Англии, Шотландии и других странах

[2] Уильям Карей (1761 - 1834) - первый миссионер в Индии, где жил с 1783 года (в Бенгалии). Первый начал компанию за уничтожение сати (сутти) - самоубийства вдов

[3] В английском галлоне около 4,5 литров

[4] Акр - мера площади, равная 4045 м2