Любовь измеряется жертвой

Она была очень трудолюбивой и жизнерадостной. Жизнь ей казалась путешествием, хотя в нем были не только минуты блаженного покоя, но и знойные дни. В ее сердце не было страха, потому что она утешалась верой в живого Бога и все ее упование покоилось на Его милосердии.

Однажды она почувствовала себя очень одинокой. Ей казалось, что густой туман окутал и закрыл от ее взора все: Бога, друзей и цель... Скрылись из виду и вершины, к которым она так стремилась...

Чувствуя себя всеми покинутой, она остановилась и прислушалась. И тогда еще острее ощутила свое одиночество и неуверенность. Это было тягостнее и томительнее, чем все перенесенные ранее трудности. В этой остановке и мучительных переживаниях Бог явил ей милость: в непроницаемом тумане вдруг открылось окно, и она ясно увидела цель. Она поняла, что Христос идет впереди и Его следы указывают путь, по которому и ей нужно идти. Глубокие, скрытые в тумане долины открыты перед Ним, и Он видит и знает не только следующий шаг, но и конец пути.

Получив утешение от Бога, она двинулась в путь, воспевая Его в своих страданиях. Многие, услышав ее "песнь", тоже утешились в своих скорбях и ободрились в нелегком пути следования за Господом.

"Представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу".- Что означает это на самом деле? Отдала ли себя Мари Ред в распоряжение Господа в то время, когда она вместе с индийскими девочками и женщинами заучивала эти слова?

Долго еще Мари видела перед собой жизнерадостных смуглых индианок, одетых в яркие, красивые сари, искусно обвивающие их тела с головы до ног. Она как будто слышала мелодичный звон монист, которые украшали шею и руки ее учениц и постоянно бренчали, так как женщины редко сидели тихо. Их темно-коричневые глаза серьезно смотрели на Мари, когда она, на свой взгляд безуспешно, пыталась объяснить им сущность настоящей жертвы. "Это должно быть нечто дорогое, что человек добровольно приносит Богу из любви",- говорила она тогда.

До сих пор Мари думала, что ее жизнь соответствует такому понятию. Десять лет она работала учительницей на своей родине в США. Эта работа приносила ей много радости.

И вдруг она услышала зов о помощи, доносившийся из женских школ Индии. Он нарушил мирное течение ее жизни. Мари охотно отдала свои юные годы, силы и способности на служение этому народу. Ей не показалось это слишком большой жертвой. Она не жалела ни об одном напряженном трудовом дне, хотя были люди, которые отзывались о ее работе, как о бесполезной трате времени.

Очень быстро пролетели четыре года работы в женской школе. Потом Мари захватил водоворот социальных и хозяйственных нужд страны. Вместе со своими индийскими сестрами она испытала ужасы голода. Дети и взрослые бродили в то время по высохшим полям в поисках пищи. Они ели землю, желая утолить голод, вследствие чего болели и преждевременно умирали.

Мари ухаживала за больными, утешала их, помогала миссионерам распределять продукты и медикаменты. Она отдавала себя на служение ближним полностью, не жалея ни сил, ни здоровья, поэтому болезнь не обошла и ее. Мари заболела лихорадкой, и друзья отправили ее на родину в надежде, что там она выздоровеет.

Дома Мари окружили заботой. Однако вместо радости ею вдруг овладело отчаяние. Беспросветная тьма окутала ее, парализуя ум и волю.

Вскоре лихорадка прошла, но на лице и ладонях появились маленькие предательские пятнышки. Все чаще и пристальней смотрела на них Мари, и сердце ее разрывалось от ужаса: "Нет! Только не эта страшная болезнь!"

Пятен еще никто не заметил, и Мари решила скрывать их, сколько будет возможно. "А может, я зря расстраиваюсь? - иногда думала она. - Ведь эти странные пятна могли появиться и вследствие обычной инфекции..."

Мари аккуратно заклеила пластырем неизвестное пятнышко на лице и, как только могла, старалась прятать руки. Через несколько дней она все же решилась обратиться к кожному врачу. То, чего она боялась, оказалось действительностью. Это была проказа.

- Итак, решайте... - прозвучал в конце беседы спокойный голос врача.

Тихо закрыв дверь кабинета, Мари вышла на улицу, сознавая, что за ней с шумом захлопнулась более значительная дверь: дверь к жизни со всей ее полнотой и возможностями. В тридцать шесть лет Мари была выброшена из жизни. В то время (1890 г.) диагноз "проказа" звучал как приговор к медленной смерти, к существованию, полному ужасных мучений.

Что же тут решать? Конечно, врач обязан был изолировать Мари и предложил ей сделать выбор: остаться на родине и жить в санатории или же возвратиться в Индию, где есть возможность служить прокаженным в лепрозории. В любом случае Мари должна навсегда распрощаться со всем, что для нее дорого и важно.

Да, теперь она соглашалась с мнением индийских женщин о жертве. При этом слове их мысли переносились к большому храму, где они приносили дары своим идолам, нередко сомневаясь, стоит ли приносить эти жертвы? Только сейчас Мари поняла их: жертва - это неслыханно тяжелые требования.

И хотя Мари еще жила, это была уже разрушенная жизнь. Мари начала усиленно молиться, и Господь открыл ей, что она своими желаниями и мечтами привязана еще к земному. Она увидела, что не вполне доверяет Богу, и это мешает Ему управлять ею. Будучи уверенной, что все знает о посвящении Господу, Мари вдруг обнаружила, что ей нужно много учиться, чтобы познать сущность истинной жертвы. "Это что-то живое, драгоценное..." - преследовала ее мысль, побуждая к полной самоотдаче.

Наконец напряженная борьба закончилась. Перед внутренним взором Мари предстал Голгофский крест и избитое тело Господа. Благодаря жертве Спасителя, жизнь Мари вновь обрела смысл. Она хотела принадлежать Господу всегда: и в благоденствии, и особенно сейчас, когда не осталось надежды на выздоровление, когда впереди полнейшая неизвестность. И хотя служение Мари будет ограничено, Господь, Которому она принадлежит всецело, употребит и эту частичку в Своем грандиозном плане, присовокупив ее к общему делу спасения на земле.

Теперь был ясен следующий шаг. Мари Ред сказала родителям, что ей нужно возвратиться в Индию, и заказала билет на корабль.

Родные сильно переживали о здоровье Мари и, узнав о ее решении, были весьма удивлены. Разве можно ей в таком болезненном состоянии возвращаться на прежнюю работу?

- Пожалуйста, не препятствуйте мне! - просила Мари.- Из Бомбея я постараюсь сообщить вам обо всем...

Главную причину отъезда Мари так и не сказала. Отец с матерью поняли, что она не без основания приняла такое решение, и не стали настаивать на своем. Они проводили Мари с большой печалью, хотя еще никто не подозревал, что она больна проказой.

Вдалеке показался английский берег, и вскоре американский пароход вошел в порт. Среди множества пассажиров на берег сошла и Мари Ред. Ей нужно было сделать короткую остановку в Англии, чтобы переговорить с Комитетом по вопросам прокаженных Индии.

В Кентербери Мари вместе с подругой посетила тихое святилище XIV столетия, церковь Мартина. Подруга не подозревала, какая мрачная тень легла на жизненный путь Мари Ред. Она восхищалась сама и обращала внимание Мари на достопримечательности церкви, окруженной высокими и толстыми каменными стенами. Наконец они подошли к отверстию в стене недалеко от алтаря.

- В старые времена через эту дыру прокаженные могли слушать проповедь,- мимоходом заметила подруга.

Эти слова глубоко ранили сердце прокаженной миссионерки, но, уповая на живого Бога, она утешилась Им.

Такое же доверие наполняло сердце Мари, когда она стояла в кафедральном соборе у могилы мученика Бекета. Многие больные устремлялись на это место, надеясь получить исцеление. Однако Мари не принадлежала к их числу. Свою жизнь она отдала в полное распоряжение Господа, чтобы Он употребил ее по Своему усмотрению. Если Бог желает, чтобы она прославила Его как прокаженная среди прокаженных,- она согласна и на это.

Незаметно пришло время проститься с подругой, которая до сих пор повсюду сопровождала Мари. Разлука была неизбежна. Мари прекрасно понимала, что никогда уже не сможет вернуться на родину, не встретится больше с друзьями. Но Бог утешил ее. Он и по сей день утешает всякого, кто готов следовать за Ним по пустынным и трудным дорогам. Доверяя Всемогущему, Мари Ред сознательно вступила в жизнь, обреченную на одиночество.

Пароход, на котором Мари Ред отправилась в Индию, приближался к Бомбею. Немилосердно жгло палящее солнце Востока. Горячий ветер нес из прибрежных лесов какой-то таинственный аромат. И только немногие знали, сколько страданий и горя кроется за открывающейся взору волшебной красотой.

Десять лет назад Мари впервые услышала незабываемый крик отверженных прокаженных, нуждающихся в помощи. Теперь же, когда она сама была заражена этой неизлечимой болезнью, ее внутренний слух стал еще острее. Зов одиноких и отверженных очень ясно звучал в ее сознании, и она восприняла его как свое призвание. Разбойник по имени "печаль", державший до сих пор в осаде ворота ее разума, должен был бежать.

Взгляд Мари больше не покоился на развалинах собственной жизни: она смотрела вперед. Божье повеление касалось ее, и она шла, чтобы в конце жизни, исполнив свое предназначение, принести плод и отдать его в руки Спасителя.

Мари поняла, что истинное поклонение Господу соединяет в себе жертву и самоотречение. Парализующий туман бессмысленности рассеялся. Господь всех страдающих вышел навстречу Мари и оказал великую милость, предоставив возможность служить Ему.

Мари Ред снова могла петь. Вот слова ее песни:

Казалось, этой дороге не будет конца. Калькутта и душная, знойная долина давно уже остались позади, а небольшая колонна путешественников все еще продвигалась вперед. Тропинка становилась круче. Горные скалы торжественно окружали далеко простирающиеся плантации чая.

Вдали, на фоне темно-синего неба, возвышались снеговые вершины. Среди них, как крыша мира, самая высокая - Эверест. Недалеко от этой сверкающей вершины, на высокогорном лугу в предгорьях Гималаев, находилась цель путешествия Мари Ред - вершина Джандаг.

Маленькие тибетские лошади привезли усталых путников в великолепную горную страну, но до назначенного места было еще далеко. Не привыкшая целыми днями сидеть в седле, Мари Ред сильно устала.

От Катгодама, проходя мимо долин, горных террас и шумных водопадов, извилистая дорога резко поднималась вверх. Густонаселенные районы остались уже позади, и начался густой, труднопроходимый лес. Преодолев высоту в две тысячи метров, путешественники наконец достигли домика для отдыха.

Горная страна открылась взору утомленных путников во всей своей красоте, как бы приветствуя ищущих себе пристанище. Гордо поднимали свои нежные светло-розовые головки рододендроны, в тени старых деревьев-гигантов благоухали орхидеи, легкий ветерок играл в ветках белых и красных вьющихся роз, темно-голубые генцианы раскрывали свои чашечки навстречу солнцу. С деревьев свешивались прекрасные цветы, названия которых Мари не знала. Она глубоко вдыхала чистый, живительный воздух, любуясь окружающей красотой.

Как ты величественна, страна гор! Но, становясь более прекрасной, ты требуешь от лошадей и носильщиков все больших усилий и напряжения! Оползни, гладкие камни, местами вообще нет дороги...

Тропическая ночь покрыла горы и лес мягкой синевой. Путники дошли до перевала Пануаул. Сильно уставшая, но удовлетворенная Мари Ред спустилась с лошади. Как отрадно видеть посреди леса бедный домик для отдыха! Обезьяны прыгали по веткам чуть ли не над головой. Проводник рассказывал, что ночью в этих местах охотятся пантеры и леопарды. Здесь родина царской кобры.

Радуясь возможности отдохнуть и укрыться от зверей, путники вошли в дом. А на заре, как только закончилась полная опасностей ночь, они спустились в узкую горную долину, из которой дорога снова поднималась вверх.

В прилепленных к горным склонам убогих хижинах жили бедные, но веселые и жизнерадостные люди. Они любили свой скромный быт, были гостеприимны и общительны. Только когда болезнь настигала их, они, бессильные перед ней, полностью отдавались ее воле.

Местные жители охотно делились с проходящими своей простой пищей: бобами, пшенной кашей, козьим молоком и чаем - и очень удивлялись, глядя на белую женщину. "Она хочет ухаживать за прокаженными,- пояснял проводник. - И еще она знает добрую весть, необходимую всем без исключения!".

"Ах, вот как! - качали головой индийцы.- Тогда у нее будет много работы. Здесь сотни прокаженных, и никто не хочет иметь с ними дела". Жители долго смотрели вслед этой женщине на лошади, и на их лицах можно было прочитать удивление и недоверие.

Приближаясь к цели своего путешествия, Мари пристально всматривалась вдаль. За огромными скалами лежала большая долина, так называемая "долина скрытых сокровищ". Там, в тени старой пихты, стояла маленькая церковь. Именно в этом месте дорога разветвлялась: одна вела в Непал, другая - в Тибет, а третья - на миссионерскую станцию.

- Питорагар,- устало сообщил проводник.

На отдаленном сторожевом посту располагался госпиталь и миссионерская станция американской методистской миссии. Совсем рядом, в двух часах пути, красовалась живописная вершина Джандаг. За ней сверкающей серебряной вереницей тянулась пятидесятикилометровая цепь горных хребтов. На этой вершине, в небольшом приземистом домике позади капеллы (капелла - католическая часовня), и поселилась Мари Ред.

Именно здесь она впервые очень глубоко почувствовала свое одиночество. Борьба с этим чувством, а также с болезнью оказалась намного труднее, чем она представляла себе это раньше. Когда после долгого трудового дня Мари оставалась наедине с Господом и читала, например, 83 Псалом о странниках в долине плача, то хорошо понимала их переживания, потому что сама была странницей. Всем своим существом она жаждала познать и вторую часть текста: "Они открывают в ней источники".

Днем одиночество мало беспокоило Мари. По извилистым, крутым тропинкам она ходила в близлежащие поселения прокаженных и посещала больных, не пугаясь при этом ни грязи, ни трудностей. Ее служение заключалось в утешении, перевязывании ран, раздаче медикаментов. Физическая и духовная нужда несчастных была безмерно велика. Окруженные вниманием, они вскоре почувствовали, как много значит для них Мари Ред. "Она носила с собой невидимый сосуд утешения, наполненный небесным лекарством",- рассказывал один прокаженный, ставший христианином. Небесным лекарством была весть о Спасителе, Иисусе Христе, дающем всякому верующему вечную жизнь, которая не боится смерти.

В следовании за Господом жизнь, несмотря на прогрессирующую страшную болезнь, становится не бессмысленным странствованием, а школой внутреннего созревания для вечности.

Желающие донести весть спасения страдающим должны сами пройти через глубины страданий. Эту школу прошла и Мари Ред. Испытав муки одиночества и страх перед неизлечимой болезнью, она вполне могла понимать подобных себе, поэтому изо дня в день усердно служила ближним, охотно рассказывала об Иисусе Христе, как о единственном источнике жизни в мире смерти.

Очень часто Мари приходила домой сильно уставшая, и тогда ей казалось, что сосуд утешения совсем опустел. Многие хотели пить из него, однако как мало было тех, кто действительно получал успокоение в Господе! Страх и страдания людей ложились на плечи Мари, и она не отказывалась помогать им, хотя сама была так же больна и жила в таких же условиях.

Как только Мари оставалась одна, ее одолевали неразрешимые вопросы: "Неужели мне придется всегда жить среди отверженных людьми? Что будет со мной, когда проказа начнет прогрессировать?" У Мари были явные доказательства медленно развивающейся болезни: голос стал хриплым, началось поражение глаз. И снова страх заключал ее в свою мрачную темницу. Можно ли получить освобождение?

Много лет спустя Мари Ред рассказывала одному из своих гостей: "Первое время я ужасно страдала от невыразимого страха. Это был страх перед болезнью, перед дикими зверями, перед проходящими мимо караванами разбойников и страх одиночества. Однажды я упала на колени и горячо молилась Богу, чтобы Он наступающей ночью либо освободил меня от этого страха, либо не дал дожить до утра, то есть взял к Себе. Я боролась и молилась до самого рассвета. Внутренние страдания становились все сильнее. И вдруг я совершенно ясно поняла, что Иисус со мной. Он прикоснулся ко мне, и страх исчез. Мое сердце ликовало, и я, не в силах удержать себя, славила и благодарила Бога. Как только наступил день, я взяла кисточку и написала прямо на стене: "Иисус победил!" С тех пор у меня нет страха ни перед одиночеством, ни перед болезнью, ни перед опасностями. Я почувствовала себя заново рожденной.

Но это еще не все. В ту же ночь Господь исцелил меня от проказы. Со временем лицо очистилось, голос стал прежним, а зрение сохранилось до сегодняшнего дня, хотя мне уже семьдесят восемь лет. Джандаг приблизил меня к Богу, содействовал обновлению моего посвящения Спасителю. Это место усмотрел для меня Господь".

Воскресший Искупитель разорвал кольцо страха и наполнил сердце одинокой женщины Своим миром. Только Он - мир наш, только Он может обезоружить темные силы врага, у Него место нашего покоя!

Прокаженная? - Да. Разрушенная жизнь? - Нет! Живой Господь стал жизнью Мари Ред. Он каждый день снова и снова наполнял ее сердце и через нее изливал Свои благословения на окружающих. Как Его служанка, Мари Ред несла весть о жизни в мир умирающих. Большего благословения она и не желала. Это была не бесполезная самоотдача. Ее жертвенный труд и любовь многих привели ко Христу. Прокаженные получали освобождение не от физической болезни, а от зла, порабощавшего их дух.

Так высоко в горах образовалась церковь прокаженных, спасенных Кровью Христа. Подобно драгоценному алмазу, играющему в лучах солнца, она была светом для жителей долины страданий. Матерью называли они белую женщину, живущую среди них. А Мари избавилась от одиночества, обогатившись доверием несчастных, всеми отверженных людей.

Пятнадцать лет служила, любила и страдала Мари Ред на вершине Джандаг. А потом случилось невероятное: она встретилась со своими родными!

Из писем Мари узнала, что родителей одолевает тайный страх, рисующий в их воображении образ искалеченной проказой дочери. И хотя Мари всегда писала, что у нее все хорошо, старания переубедить родителей были напрасны. И тогда у нее возникла мысль посетить своих родных. Она обратилась к врачам за разрешением поехать на родину. Два специалиста дали ей документ, заверяющий, что при соблюдении предосторожности опасность заразы исключена. Когда же счастливая Мари стала готовиться в путь, ни один капитан не соглашался взять ее на корабль. "К сожалению..." - так начиналось каждое письмо, приходившее в ответ на ее просьбу.

Мари терпеливо ждала. Она знала - Бог в свое время расположит сердце какого-нибудь человека и даст ей возможность поехать на родину.

Прошло несколько месяцев. Как-то раз Мари получила письмо от одного капитана, который вызывал ее в Калькутту, а оттуда обещал перевезти в Америку. Недолго думая, она тут же решила ехать.

В Калькутте Мари ночью посадили на пароход. Добрый капитан сам проводил ее в каюту, сказав при этом:

- Днем вы не должны выходить отсюда, а вечером, когда пассажиры пойдут спать, я провожу вас на палубу.

Так проходило время в течение всего плавания: днем Мари была в каюте, а когда на ночном небе загорались звезды и пассажиры уходили спать, она выходила на палубу подышать свежим воздухом. Капитан не оставлял Мари одну, рассказывая, сколько миль прошел пароход за день, какие новости слышны в их плавучем доме и во всем мире. На рассвете, как только первые пассажиры появлялись на палубе, Мари тут же незаметно исчезала.

Счастливые дни и недели на родине! Наконец из сердца матери исчез страх и сомнение. С приятным удивлением рассматривала она Мари, вновь и вновь убеждаясь в том, что видит не искалеченного проказой человека, а дочь, пережившую в своем одиночестве особую близость Господа и испытавшую Его исцеляющую руку. Поистине, большое горе принесло Мари огромные благословения!

Прощание на этот раз было намного легче, чем пятнадцать лет назад, когда Мари расставалась с родными, обремененная мыслью о тяжелой болезни. Теперь мягкий свет

Божьего водительства освещал некогда темный путь. "Как удивительны пути Божьи!" - часто восклицала она, рассказывая о чудных делах Господа в ее жизни.

Мари была очень рада возвратиться на вершину Джандаг и вновь увидеть дорогие лица прокаженных. Как прекрасны горы в лучах заходящего солнца! Этот уголок земли стал для Мари родным и желанным, потому что послал ее сюда Бог. Здесь она хотела жить, служа больным, здесь хотела умереть и быть погребенной под огромным деревом. Сколько времени ей здесь быть - усмотрит Господь. Она не только говорила, что Бог никогда не ошибается, но верила и подтверждала это всей жизнью.

Вечером, как всегда, Мари Ред спустилась в долину на богослужение. На земле благоговейно сидели индийские женщины в белых сари. Некогда отверженные, они обрели в этих горах прибежище и родину. Но самое главное, они нашли путь к Врачу, Целителю души - Иисусу Христу.

Может, кто-то спросит: "Иисус - Целитель? Как так? Разве что-то изменилось в жизни этих людей после встречи с Ним?" Да, у многих проказа, вопреки усиленному уходу и лечению, продолжала свою разрушительную работу. И все же было у них нечто новое: они получили право быть детьми Божьими, получили право сыновства!

Поток воды жизни обильно изливается и для прокаженных, которым стал хорошо понятен стих, читаемый Мари Ред в утешение: "Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу".

"Есть ли здесь вода?" - это первый вопрос всякого, кто поселяется в горах. Самая красивая живописная местность становится страшной без воды.

Недалеко от домика Мари Ред был огромный колодец, из которого жители всего селения черпали драгоценную воду для питья. Все эти долгие годы, пока Мари Ред работала в горах, воды хватало. Но вдруг она с тревогой обнаружила, что уровень воды стал резко падать. На наружной стенке колодца появились глубокие трещины, он вот-вот мог разрушиться. Мари хорошо понимала - если помощь не придет вовремя, последствия будут трагичными.

Что делать? Во всей округе не было специалиста по постройке колодцев. У Мари был единственный выход - открыть свою нужду Богу. Она часто убежденно говорила: "Я верю во всемогущего Творца неба и земли". Она всегда считалась с Ним, и в этот раз обратилась за помощью к Нему же. "Я точно знала,- рассказывала Мари впоследствии одной сестре, посетившей ее,- Отец, Который восседает над всеми горами и вершинами, услышит просьбу Своего дитяти и ответит. Тот, Кто посылает дождь на землю и повелевает течь источникам, сжалится и над живущими на вершине Джандаг".

Как-то рано утром Мари окликнула соседка и взволнованно сообщила:

- По тропинке поднимается какой-то белый господин на лошади!

- Иностранец? Кто же это может быть? Вроде никто не сообщал о приезде...

Незнакомец подъехал к домику и поздоровался с Мари на английском языке. Его лицо выражало удивление: здесь, в такой глуши, живет белая женщина?

Мари Ред сразу же предупредила англичанина, что он стоит перед прокаженной, и добавила:

- Рядом - домик для гостей, он к вашим услугам. Больные туда не ходят.

Пока готовили обед, англичанин разговорился с Мари. Ему очень понравилась беседа с этой умной, жизнерадостной женщиной. Несмотря на тридцатилетнюю оторванность от цивилизованного мира, Мари выражала свои мысли понятно, грамотно. Чувствовалась ее начитанность, богобоязненность и глубокое знание Слова Божьего.

Внешних признаков проказы у Мари не было, и англичанину не верилось, что эта энергичная миссионерка серьезно больна. Однако рассказ Мари убедил его, и он в конце беседы участливо спросил:

- Могу ли я что-нибудь сделать для вас? Может, у вас есть какая-либо нужда?

"Колодец! - тут же вспомнила Мари.- Понимает ли путешествующий охотник что-нибудь в этом деле?"

- Я боюсь, что у нас скоро не будет воды,- просто сказала она.- Нужны деньги и специалисты, которые могли бы сделать новый колодец.

Глаза англичанина сверкнули радостью:

- О! Теперь я понял, почему заблудился! Я - инженер и специализируюсь именно в этой области. Я построю вам новый колодец!

- Значит, вы - Божий исполнитель,- не скрывая радости, сказала Мари.- Он послал вас в ответ на мою молитву!

Англичанин с видом знатока выбрал подходящее место для нового колодца и, прощаясь, пообещал:

- Я скоро вернусь и привезу все необходимое для работы.

Так же, как и появился, мужчина вскоре исчез за деревьями, погоняя послушную лошадь.

Проходили дни за днями. "Может, это сон, пустое обещание? - не раз спрашивала себя Мари и тут же отвечала: - Нет, он все равно приедет, потому что Бог послал его".

И вот на дне колодца остался лишь толстый слой ила. Момент был критическим. Жители поселка с тревогой всматривались вдаль, ожидая человека, пообещавшего сделать колодец.

Однажды ранним утром на горной тропинке появилась группа быстро приближающихся мужчин. Это был уже знакомый инженер с индийскими рабочими.

Долгожданная весть моментально облетела каждую хижину: "Мы получим свежую воду!"

К месту постройки колодца приковыляли даже самые слабые женщины, шумно здороваясь с рабочими приветливым "салям сахиб".

Работа закипела. Через несколько часов из-под земли пробилась струя чистой воды. Жители поселка приветствовали ее громкими, бурными восклицаниями. Рабочие умело зацементировали отверстие источника, и получился новый колодец.

...И снова Мари Ред осталась одна среди прокаженных мужчин и женщин. А из скважины изо дня в день ключом била чистая, холодная вода, как знак Божьей заботы и Его безграничного милосердия.

Десятого октября 1941 года у всеми любимой матери был большой праздник. Пятьдесят лет прошло с тех пор, как она вступила на вершину Джандаг. Этот глухой, отдаленный мир стал местом обильных Божьих благословений.

В этот день к Мари Ред пришло много друзей. Однако она не принимала никаких почестей и благодарности: хвала должна звучать только Богу. В Питорагаре и на вершине Джандаг прошли благодарственные собрания.

Пятьдесят лет одинокого служения страдающим! Какой пример самоотдачи! Посредством этой жертвы, под Божьим водительством, жизнь Мари Ред наполнилась благами. Она исполнила свое предназначение. Ее самоотречение, смирение, послушание воле Господа вызвало в окружающих чувство благодарности и ответной любви к Богу, Которому они принадлежали.

В конце того торжественного дня Мари писала своей сестре в Америку: "Знаю, что вы также переполнены радостью и благодарностью нашему Господу за Его любовь и заботу, которыми Он окружал меня все эти годы. Сегодня золотой юбилей моего пребывания в горах и служения Богу!"

Еще полтора года жизни Господь подарил неутомимой миссионерке. Она созревала в страданиях.

Почти ослепшая, Мари Ред однажды упала и сильно ударилась о камень. Спустя три недели, в возрасте почти девяноста лет, она отошла в вечность. Ее похоронили рядом с церковью, где проходили собрания прокаженных. На похороны пришли мужчины и женщины со всей окрестности. В глубокой скорби они прощались с любимой матерью.

Неизвестно, украшает ли одинокую могилу Мари скромный крест, или она заросла красивыми цветами горной долины - это не имеет большого значения. В величественном спокойствии стоят на страже сверкающие серебром горные вершины. Бог знает это отдаленное от мира тихое местечко.

Жизнь Мари Ред была подобна зернышку, брошенному в землю обширного поля Божьего мироздания, чтобы там, умерев для себя, трудиться в силе Божьей и этим самым принести много плода своему Господу.

...Я наведу облако на землю... Быт. 9, 14

Бог управляет облаками, и темные тучи тоже в Его власти. В твоей жизни нередко появляются облака и, кажется, закрывают небо. Однако помни, что за ними есть Тот, к Которому можно обратиться на "Ты". За облаками бьется сердце любящего Отца. Во всем, что приходит к нам, в счастье и в горе, мы имеем дело только с Богом. И в то время, когда мы говорим: "Ты - Господь!", исчезают проблемы, развеиваются тучи.

Наша жизнь полна страданий, несчастных случаев, горя, скорбей... Но не будем удивляться и унывать, что Бог посылает такие "облака". Господь с особой любовью и нежностью относится к пилигримам, несущим свой крест через всю жизнь.

Именно в тот момент, когда мы теряем последнее мужество, потому что над нами особенно темная туча, вспомним, как облако наполнило построенный Соломоном храм. Соломон смотрел на него не со страхом и трепетом, но с благодарностью и благоговением: "Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле" (3 Цар. 8, 10-12).

Если бы в мрачные дни разочарований и беспокойства мы остановились и внимательно осмотрелись, то в утреннем тумане увидели бы Иисуса, стоящего рядом с нами. Он всегда близок к Своим, всегда готов помочь. От нас требуется лишь доверие. Открыв Ему все тревоги, мы освободились бы от многих вопросов, сомнений и забот. Какие обстоятельства жизни ни окружали бы нас, мы будем спокойны, "зная, что это Господь" (Иоан. 21, 12).

Он приходит к нам и в утреннем тумане, и в вечерних облаках. Поэтому дадим Ему полную свободу в управлении нашей жизнью!

Мои родители умерли, когда мне едва исполнилось девять лет. Я вынуждена была стать няней в чужой семье. Да и не только няней. В новом доме на мои плечи легла забота о детях и о всем хозяйстве. Мой хозяин работал машинистом паровоза, а хозяйка - прачкой. Он был очень спокоен и молчалив, а она - полная противоположность: всегда неспокойная и раздражительная. Хозяйка часто придиралась к мужу из-за всякой мелочи. Что бы он ни делал, ей все было не по душе. Он не пил, не курил, никогда не ругался, был добрым и даже любящим. От нее же я ни разу не слышала ласкового слова в ответ на его заботу и внимание.

Мои родители умерли, когда мне едва исполнилось девять лет. Я вынуждена была стать няней в чужой семье. Да и не только няней. В новом доме на мои плечи легла забота о детях и о всем хозяйстве. Мой хозяин работал машинистом паровоза, а хозяйка - прачкой. Он был очень спокоен и молчалив, а она - полная противоположность: всегда неспокойная и раздражительная. Хозяйка часто придиралась к мужу из-за всякой мелочи. Что бы он ни делал, ей все было не по душе. Он не пил, не курил, никогда не ругался, был добрым и даже любящим. От нее же я ни разу не слышала ласкового слова в ответ на его заботу и внимание.

Мои родители умерли, когда мне едва исполнилось девять лет. Я вынуждена была стать няней в чужой семье. Да и не только няней. В новом доме на мои плечи легла забота о детях и о всем хозяйстве. Мой хозяин работал машинистом паровоза, а хозяйка - прачкой. Он был очень спокоен и молчалив, а она - полная противоположность: всегда неспокойная и раздражительная. Хозяйка часто придиралась к мужу из-за всякой мелочи. Что бы он ни делал, ей все было не по душе. Он не пил, не курил, никогда не ругался, был добрым и даже любящим. От нее же я ни разу не слышала ласкового слова в ответ на его заботу и внимание.

Правда, хозяйка любила своих детей. Она часто ласкала и почти всегда одобряла их поступки. Ей никогда не могли угодить только я и хозяин, которого она так не любила! Сначала я думала, что неприятности случаются из-за меня, что я тут ненужная и лишняя, но потом убедилась, что это вовсе не так. Вся беда заключалась в том, что хозяйка была недовольна своей судьбой...

Хотя и смутно, но все же я помнила, как было в доме моих родителей. Мама любила папу. Она всегда побуждала меня встречать его у ворот, когда он возвращался с работы. Я привыкла к добрым взаимоотношениям и думала, что так живут все семьи. Однако тут было иначе: следуя примеру матери, дети унижали отца.

Я несколько раз собиралась уйти из приютившей меня семьи, но не знала куда. От этого шага меня удерживали страшные драмы, свидетелем которых приходилось быть. Ночью, а иногда и днем к нам прибегала то одна, то другая соседка. С детьми на руках, они искали убежища от своих озверевших мужей, которые гнались за ними с ножом или топором. Как я боялась этих людей! Мой хозяин прятал несчастных женщин на чердаке или в сарае. Тогда, утешая себя, я часто говорила: "Лучших людей мне нигде не найти. И хотя бывает трудно, буду терпеть!"

Мне часто снилась моя добрая и ласковая мама. Проснувшись, я убеждалась, что видела всего лишь сон, и плакала навзрыд. О, с какой завистью я наблюдала за детьми, когда хозяйка обнимала и целовала их! В эти тяжелые для меня минуты я убегала в сарай и давала волю слезам. Мне так хотелось к маме!

Семь лет я прожила в этой семье. Дети подросли, и я повзрослела вместе с ними. Я привыкла к ним и полюбила их так, что готова была остаться в этом доме навсегда. Но этого не случилось.

В шестнадцать лет, совершенно неожиданно для всех, меня парализовало, и я оказалась в больнице. Первое время хозяйка часто навещала меня, интересовалась здоровьем. Узнав же, что моя болезнь быстро не излечивается и, возможно, пройдут годы, пока я встану, она стала наведываться реже и вскоре вообще перестала приходить.

Однажды я случайно услышала разговор дежурных медсестер: "А еще верующая!.. Им ведь нельзя забывать сирот, а она бросила больную на произвол судьбы". Я догадалась, что речь идет о моей хозяйке. Значит, она верующая! Я этого не знала. Правда, каждое воскресенье утром хозяйка куда-то уходила, но куда - я не имела понятия.

Меня охватило невыразимое отчаяние. Перед глазами со всеми подробностями промелькнула нелегкая жизнь. И вот я обречена на грустное одиночество... В течение трех суток я не могла ни есть, ни спать. Мне казалось, что я не вынесу всего этого и сойду с ума. Мысли, тяжелые, как непосильная ноша, довели меня до ужасного состояния - мне захотелось покончить жизнь самоубийством. И я сделала бы это, если бы могла ходить. К счастью, я была прикована к постели.

Прошло много времени, пока я поняла, что очи неведомого для меня Бога надзирали за мной. Поистине, Он и только Он Отец сирот! У Него всегда были, есть и будут люди, через которых Он осуществляет Свои намерения. Я и не подозревала, что орудие, посредством которого Бог хотел сделать мне благо, находилось со мной в одной палате.

Как-то раз ко мне подошла пожилая женщина. Она долго расспрашивала, как и где я жила, затем, наклонившись, нежно поцеловала и сказала: "Не отчаивайся, дитя, Бог любит тебя! Сегодня меня выпишут из больницы и мы заберем тебя к себе".

Это материнское прикосновение сняло с моей души тяжелое бремя одиночества. Благодаря утешительным словам этой женщины, ко мне возвратилось желание жить. В глубине сердца вдруг все преобразилось: неужели меня еще кто-то любит? неужели я кому-то нужна? Я никак не могла в это поверить. Сердце наполнилось каким-то блаженным ожиданием. А чего я ждала - и сама толком не знаю.

После обеда дверь палаты бесшумно отворилась и к моей кровати подошли санитары с носилками. "Клара, за тобой приехали,- сказал один из них.- Внизу тебя ждет машина". Я с трудом верила тому, что происходит.

Провожая меня, медсестра шепнула: "Ты едешь к хорошим людям. Они - миссионеры". Я не понимала значения слова "миссионер", но была безмерно рада, что могу покинуть больницу.

Из машины, подъехавшей к самому крыльцу, вышел благородный человек лет пятидесяти и помог санитарам положить меня на сиденье. Мы попрощались с нянями и поехали.

У ворот небольшого дома нас встретила уже знакомая мне женщина. Когда меня внесли в комнату и уложили в белоснежную постель, она, как и в больнице, наклонилась и нежно поцеловала меня. Ее ласковый взгляд и любовное отношение растревожили мою душу. Не выдержав наплыва огромной радости, я разрыдалась. А мои новые хозяева, вытирая слезы, опустились на колени.

Сначала молился он: "Господи! Прости меня за то, что я неохотно отправлял жену в больницу. Теперь мне понятно, для чего Ты ее туда послал. Благодарю Тебя за эту душу, которую Ты привел в наш дом. Прошу Тебя, благослови ее здесь! Аминь".

Потом молилась она: "Благодарю Тебя, Боже, за чудное водительство и милость. Прости, что я была неблагодарна, не понимая Твоих действий. На мою болезнь, оказывается, была Твоя воля. Ты привел меня к этой бедной овечке, терзаемой злой силой. Слава Тебе, что теперь она у нас. Аминь".

Мне казалось, что я вижу прекрасный сон и как только проснусь - все исчезнет. Ведь не может быть, чтобы чужие люди с такой любовью заботились о калеке! Меня звали Кларой, однако с приходом в этот дом мое имя редко употреблялось, потому что было заменено ласкательным словом "дитя". А я сразу же стала называть своих благодетелей мамой и папой. Эти слова сами слетали с моих уст, несмотря на то, что в доме прежних хозяев я не могла заставить себя произносить их.

После тяжелых, утомительных переживаний прошедших дней я уснула так сладко, как спят маленькие дети, чувствующие ласку матери. В полночь я проснулась и долго не могла понять, где нахожусь. Поток воспоминаний нахлынул на меня. Перед глазами одна за другой проходили картины детства, прежние хозяева, врачи... И наконец - новые родители.

Гораздо позже я поняла, что ими двигала любовь ко Христу, Спасителю всех людей. Через них Он прикоснулся к моей израненной скорбями душе и позаботился о моем спасении. Его прикосновение принесло мне мир и покой, Его любовь вселила чувство причастности к великой, святой семье Божьих детей.

Лежа в мягкой постели, я размышляла о своей жизни и долго не могла понять, почему мои прежние хозяева не дорожили мной, когда я была здорова и работала изо всех сил. Они вообще отказались от меня, когда я заболела. А в этом доме меня, беспомощную калеку, приютили, окружили заботой и вниманием. В чем секрет? Может, в том, что они миссионеры? Раньше я никогда не слышала этого слова, и оно некоторое время оставалось для меня загадкой.

Атмосфера в этой семье резко отличалась от той, в которой я прожила семь лет. Эта разница была настолько велика, что не входила ни в какие сравнения. Я мысленно разделяла людей на три категории: плохих, средних и хороших. К плохим относила тех, которые с топором или ножом гоняются за своими женами, к средним - своих прежних хозяев и к хорошим - нынешних... Так я размышляла, пока сон снова не одолел меня.

Утром, открыв глаза, я увидела улыбающихся папу и маму. Они пришли, чтобы вместе со мной позавтракать. Это было для меня настоящим чудом! Я видела, что они всем сердцем тянутся ко мне, но не могла понять: почему? На самом деле я должна быть для них обузой, ведь за мной нужен уход и уход! Что они имели в виду, взяв меня к себе? Денег у меня нет, здоровье, по словам врачей, непоправимое. Зачем же я нужна им, если от меня нет никакой пользы? У них есть взрослые дети, внуки, о которых нужно заботиться. А я?.. Долго я ломала голову над этой проблемой, но так и не пришла ни к какому выводу.

Мне казалось, что никогда в жизни я не ела такой вкусной пищи, как здесь. Думаю, причиной этому была радость и спокойствие, которые царили в моей душе.

С первых дней, как я появилась в их доме, мама начала читать мне Евангелие. С любовью, просто и понятно она объясняла трудные места, и ее слова на многие годы остались в моей памяти.

Однажды она прочитала следующий отрывок из Евангелия Матфея: "Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: "придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне".

Тогда праведники скажут Ему в ответ: "Господи! Когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?" И Царь скажет им в ответ: 'истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне"".

Я спросила маму: "Не о вас ли это написано? Ведь я тоже была в больнице, и вы не только посетили меня, но и взяли к себе!" Мама промолчала, и только крупная слеза скатилась по ее щеке и упала на одеяло.

Каждый день я наблюдала за своими новыми родителями и убеждалась, что мое присутствие им не в тягость. Папа старался устранять все, что могло нарушить мой покой или привести к осложнению болезни. Он тщательно обклеил окна, потому что на улице была зима, к створке двери прибил кусок резины, чтобы она не хлопала. Для гостей мои родители купили несколько пар комнатных тапочек на мягкой подошве... О, как все это трогало меня, особенно в те минуты, когда я все больше и больше сознавала свое ничтожество!

Возле нашего дома проходила автотрасса. С утра до вечера по ней грохотали машины. Иногда даже дом дрожал и стекла в окнах дребезжали, так как от постоянного движения транспорта на дороге образовалось множество выбоин. Папа и мама привыкли к этому шуму и не обращали на него внимания. Но как только я появилась в их доме, папа решил во что бы то ни стало устранить этот грохот. Он предложил соседям совместно отремонтировать дорогу, но они отказались. Тогда папа занял деньги и нанял рабочих, которые заасфальтировали дорогу напротив нашего дома. Однако избавиться от шума было не так просто, и дорогу пришлось ремонтировать на протяжении двухсот метров.

За несколько дней трассу привели в порядок, да так хорошо, что машины проносились мимо почти бесшумно. Казалось, что дом стоит где-то на тихой окраине, а не возле трассы.

Через некоторое время из управления автомобильных дорог приехала комиссия, обследовала отремонтированный участок, подсчитала стоимость работ и папе возместили израсходованную сумму. Конечно, в управлении не знали, что побудило папу заняться ремонтом. Но я отлично понимала, что причиной тому была калека-сирота, все это папа делал ради моего спокойствия.

Гораздо позже я прочитала в Библии слова, которые так сильно подходили моему папе: "...Я спасал страдальца вопиющего и сироту беспомощного... Я был глазами слепому и ногами хромому; отцом был я для нищих..."

Глядя на жизнь моих родителей, я поняла истину, записанную в пятой главе Евангелия Матфея: "И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два". Немного позже я прочитала на эту тему статью доктора Шильде. Поняв принцип и смысл первого и второго поприща, я сильно захотела жить только по принципу второго.

Хочу, чтобы и моим читателям эта истина стала понятной и доступной, и с этой целью пересказываю проповедь доктора Шильде.

"И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два" (Матф. 5, 41).

"Выходя, они встретили одного Киринеянина, по имени Симона; сего заставили нести крест Его" (Матф. 27, 32).

В Нагорной проповеди Иисус говорил как раз об этом римском обычае принуждения. Слуги кесаря заставили, то есть принудили, Симона нести крест. Еще тогда Иисус предвидел час, когда будет поведен на Голгофу. И вот на пути встречается Симон, которого принуждают идти поприще и нести крест Иисуса.

В нашем тексте, если перефразировать его, Иисус говорит так: "Если возложат на вас крест Мой и заставят нести его, то после того, как вы пройдете это поприще по принуждению, когда закон ослабит ваши узы, когда разрешено будет вам опустить крест на землю, тогда докажите, что вы - Мои ученики, желающие пройти второе поприще, простирающееся от Голгофы до пределов жемчужных ворот".

Первое поприще - это обычный путь, это естественная жизнь. Здесь люди исполняют служение, на которое они поставлены. Очень многие должны пройти первое поприще в семейной жизни. На этом поприще встречаются родители, которые тщательно следят за одеждой и обувью своих детей и делают все возможное, чтобы они выглядели по последней моде. Они стараются дать детям образование, сделать из них учителей, врачей, инженеров. О душах такие родители заботятся меньше всего, предоставляя детям возможность выбирать путь, когда повзрослеют. Это принцип первого поприща.

А вот принцип второго поприща. Основатели Армии Спасения Вильям и Екатерина Бутс, как только у них появился первый ребенок, сказали сатане: "На наших детей можешь не рассчитывать, они служить тебе не будут". Какое дерзновение! Какая вера в Господа! Эти родители смело поставили перед собой трудную задачу: "Пусть наши сыновья будут трубочистами, но чтобы они были благовестниками. Пусть наши дочери будут посудомойками, лишь бы они стали христианками". И Господь исполнил их желание, подтвердив верность Своего Слова: "По вере вашей да будет вам". Вильям и Екатерина Бутс воспитали восемь детей. Все они - труженики Армии Спасения.

Как мало тех, кто сознательно желает пройти второе поприще! Многие дети, живя по принципу первого поприща, послушны родителям, но не больше, чем от них требуется. Они не услужливы, не находчивы, но, словно нанятые работники, всегда ждут, пока им кто-нибудь скажет, что нужно сделать.

Один фабрикант-христианин жил по принципу первого поприща многие годы. Жил, как и все живут. Но однажды Господь открыл ему глаза и он увидел нужды множества бедных людей. Он начал просить Бога научить его жить для других ради Христа, жить по принципу второго поприща. Проникнутый этим желанием, он на тридцать процентов снизил цены на свой товар, хотя и вызвал негодование окружающих фабрикантов. Знает Бог, сколько благодарственных молитв вознесли бедные, малообеспеченные люди за своего благодетеля! Затем фабрикант повысил рабочим заработную плату, предоставил им дополнительный отпуск, пожертвовал большую сумму на сиротский дом. Конечно, он нажил себе немало врагов, многие предсказывали ему неминуемое банкротство, угрожали убийством, но Бог хранил его.

Многие христиане делают только то, к чему их принуждают. Они никогда не поднимаются выше вопроса: "Что мне делать, чтобы спастись?" и за пределами этого предпочитают не знать учения Христа. Такие люди никогда не пересекают границу первого поприща. Они прошли бы весь материк на коленях, если бы это было необходимо для их спасения. Они молились бы день и ночь и дали бы не десятую часть своего дохода, а гораздо больше, если бы только знали, что это нужно для спасения их жалких душ.

Симон Киринеянин не изъявлял желания хоть немного облегчить ношу Мужа скорбей. Он не видел креста Иисуса, пока властная рука закона не заставила нести его. Разумеется, Симон нес крест, чтобы спасти самого себя, но не Христа. На вершине холма он освободился от своей ноши. И только увидев этот крест обагренным Кровью Спасителя, пролитой за грехи всего человечества, в том числе и за его грехи, Симон захочет пройти второе поприще, которое начинается сразу же за первым.

На протяжении первого поприща не видно неба. Делами закона не оправдается перед Богом никакая плоть. Можно нести крест, но не иметь ничего общего с Распятым. Можно много лет проповедовать Сына Божьего и не проникнуться Его природой.

Итак, смысл второго поприща заключается не в служении по приказу, по долгу, а в добровольном, радостном труде не только из вежливости, но и по дружбе. На пути второго поприща не слышно вопроса: "Что мне делать, чтобы спастись?" Там истинный христианин с верностью раба вопрошает Господа: "Что повелишь мне делать?". Жизнь и воля такого человека подчинена Христу, желания Которого он хочет исполнять с радостью.

Первое поприще подобно скучной кухне Марфы. Эта служба трудная, потому что выполняется по принуждению. Второе поприще - алавастровый сосуд Марии, разлитое миро которого наполнило дом благоуханием, молчаливо возвестив о присутствии Христа. То приятное благоухание разнеслось Духом Святым во все пределы земли.

Второе поприще начинается там, где мы обнаруживаем себя истинными христианами, где начинаем жить не для себя, а для других. Иисус Христос сказал: "Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари ?" Да, живя для других - для ближних и врагов, для гонящих и обижающих - мы живем для Господа.

По пути первого поприща идут мытари и грешники, здесь всех сопровождает греховная плоть. Почему же тут столько нежелательных попутчиков? Почему мы идем с ними в одном направлении, ведь мы христиане?! Однако, как только мы шагнем дальше, как только переступим грань второго поприща, попадем в совершенно другое общество. По этому пути идут святые и верные Господа, Апостолы и мученики, это путь истинной Церкви Иисуса Христа.

Второе поприще лежит за пределами Иордана и начинается после смерти нашего эгоистичного "я". Это обетованные пажити и воды тихие для тех, кто отвергает себя. Это - священная земля, где течет молоко и мед для тех, кто взирает на невидимое. Здесь Ангелы служат искушаемым от дьявола и подкрепляют усталых, как некогда Илию.

На пути второго поприща видны следы нашего Спасителя. Он первый прошел от Вифлеема до жемчужных ворот. Его стезя пролегла через Египет и Капернаум, поднялась к Иерусалиму, на Лобное место, и, опустившись в могилу, достигла вечности.

Вера христианина, идущего вторым поприщем, позволяет сотрудничать с Богом. Такой человек способен в точности исполнять заветы великого Учителя и радостно берется за любой труд во имя Его. Здесь нет мрака и уныния, на лице христианина никогда не появляются морщины недовольства и ропота. Кто таким образом относится к делу Божьему, кто чувствует, что его пища - творить волю Отца Небесного, кто без устали трудится,- тот никогда не будет жаловаться на непосильную тяжесть труда.

Бывает принуждение особого рода, когда человек, желая большего, вынужден заниматься незначительным. Например, некоторые хотят быть известными проповедниками, музыкантами, поэтами, но их мечты не могут осуществиться только потому, что нет способностей или здоровья.

Человек, не умеющий вести хозяйство на маленьком клочке земли и требующий большого простора для применения своих талантов, более чем неразумен. Энергичный, любящий свое дело хозяин и в тесноте проявит себя. Он скажет: "Невелико поле, на котором я начинаю свою деятельность, но не буду роптать! Начну с того, что повелел господин. Постараюсь обработать этот маленький участок так тщательно, чтобы всякий прохожий любовался им. Цветы не займут много места, если посадить их вместо ограды. Пусть люди наслаждаются и радуются!"

История хранит немало имен тех, кто преодолевал неудачи своей судьбы духом второго поприща. Рассказывают, что один грек, поставленный подметать улицы, делал это с такой любовью, что впоследствии во всей Греции звание дворника считалось очень почетным. Джон Буньян, находясь в Бедфордской тюрьме, в одном из худших острогов Англии, осветил темницу тем, что написал там "Путешествие пилигрима в небесную страну". Читающий эту замечательную книгу может в полной мере оценить труд второго поприща, на пути которого преображаются даже серые стены тюрьмы.

Когда мы без принуждения говорим: "Хочу мое небольшое поле сделать садом Господним, в котором Он ходил бы, как некогда в раю", тогда теснота приобретает Божественное значение и жизнь наполняется лучезарной славой.

Путь второго поприща на практике я увидела в жизни моих названых родителей. Каждый прожитый день снова и снова убеждал меня в том, что я им не в тягость.

Как-то я проговорилась, что сильно люблю птиц. (Они часто садились на ветку у самого окна.) Через несколько дней папа принес мне очень красивую птичку. Он купил ее, чтобы показать мне, а потом выпустить на волю.

Да, мои родители резко отличались от христиан, которых я знала. Их любовь и отношение ко мне не вмещались в рамки моего понимания и заставляли над многим серьезно задумываться. Мне открывались все новые и новые стороны этой необыкновенной жизни и влекли вдаль, к чему-то возвышенному и безграничному.

Сначала я думала, что поведение моих родителей неискреннее, показное. Пройдет немного времени, и они станут, как и остальные христиане. Какую радость я могу доставить им, если даже на мгновение не в силах оторваться от кровати? Что их влечет ко мне?

Время шло, солнечные дни сменялись пасмурными, дождливые - безоблачными, но мои родители оставались прежними. В конце концов я убедилась, что их отношение ко мне неподдельное. Они были свободны от лицемерия.

Их прекрасный, приносимый Богу плод был естественным, а не привязанным, как яркая стеклянная шишка к рождественской елке. Этот плод был пропитан Духом Святым и пребывал всегда: при оскорблениях и похвалах. Он содержал девять питательных веществ: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание. Насыщаясь ими, моя душа ожила. Я всем сердцем почувствовала, что уже не сирота.

Милосердный Бог от самой колыбели наблюдал за мной, и когда сильная волна подхватила мою ладью, как щепку, надеясь уничтожить, Он Сам перенес меня в тихую гавань. Ею стал дом моих приемных родителей. Здесь я зажила новой жизнью. Ее дарили мне уста, произносящие нежные слова любви, о ней говорили глаза, излучающие добро, подтверждали руки, создающие всякие удобства. И хотя я, как и раньше, была прикована к постели, эта новая жизнь исцелила мой дух.

Мои прежние хозяева тоже верили в Бога, только их вера заключалась в том, что они не делали грубых грехов. Но ведь человеческая мораль тоже осуждает пьянство, убийство, разврат и многое другое! Я пришла к выводу, что они были чужды Божьей жизни и никогда не помышляли о духовном, о прелестях пути второго поприща. Неземное было неприемлемо для их грубых, не посвященных Богу сердец.

Однажды я попросила папу и маму помолиться о моем исцелении. Они долго молчали, стоя у моей кровати. Затем папа спокойно сказал: "Дитя, мы не можем молиться о твоем выздоровлении лишь потому, что не хотим дать тебе повод думать, будто ты нам в тягость и мы хотим избавиться от тебя. Мы согласны до конца своей жизни ухаживать за тобой и любить тебя такую, как ты есть, какую дал нам Господь. А если Ему нужно будет, Он исцелит, видя твое желание. Главное - почему тебе хочется быть здоровой? Если твое желание совпадает с волей Господа, Он обязательно исполнит его. Ведь Бог в первую очередь заботится о спасении души. Когда мама заболела, я сначала расстроился, а потом смирился и, уповая на Господа, сказал: "Да будет воля Твоя!" А теперь все выяснилось: оказывается, Бог допустил болезнь мамы для твоего духовного исцеления. У Бога Свои планы, дитя мое, чудные планы! Умом мы не поймем этого, но верой можем принять и в смирении согласиться: да будет воля Его!".

Мама, как всегда, молча смотрела на папу, и слезы, как знак сердечной благодарности Господу за все Его милости, текли по ее щекам. Я часто видела, как мама со слезами молилась о грешниках и обездоленных. Как она умела любить! И все же перед Богом мама всегда сокрушалась: "Господи! Пошли мне силу свыше, ведь я так немощна и во мне так мало любви!.."

После этого разговора прошло много времени.

Как-то раз я снова попросила родителей молиться об исцелении, чтобы получить возможность служить Богу и Он мог использовать меня, где Ему угодно. Наша просьба совпала с Божьим желанием, и постепенно мои силы стали восстанавливаться. Через полгода я уже могла вставать с постели.

Наконец наступило время, когда мы все вместе поехали в молитвенный дом. В тот день проповедовал папа. Он объяснял притчу о милосердном самарянине. Дух Божий открыл мои духовные очи, и я увидела себя на месте избитого разбойниками человека, а в образе милосердного самарянина - Иисуса Христа, Который не только мое тело исцелил, но и сердце хочет очистить от грехов.

Душа моя потянулась к Богу. Опустившись на колени, я стала громко просить прощения у Спасителя, Который положил за меня Свою жизнь. Бог тут же услышал и рукой любви снял с моей души гнет греха, подарив новую, счастливую жизнь.

После собрания многие подходили ко мне, поздравляли, желали верности Господу. Среди них были и мои прежние хозяева. Оказывается, они тоже были членами этой церкви. Они даже поинтересовались, как и у кого я теперь живу... Перед моими глазами в какое-то мгновение промелькнула картина семилетней жизни. На удивление, в сердце не было горечи. Очищенное Кровью Христа, оно стало способным прощать обиды.

Вернувшись домой, мы впервые вместе обедали за столом (раньше мне приходилось есть в своей комнате, сидя на кровати). Это был настоящий праздник, праздник начинающейся новой жизни в Боге и для Бога.

Почти каждый день к нам кто-нибудь приходил. Это были необычные гости-калеки, нищие, неудачники, люди, потерявшие радость и покой. Они приходили к папе за советом, а иногда и просто за тарелкой супа. Когда папы не было, гостей принимала мама. Она с любовью и вниманием обходилась со всяким, кто переступал порог нашего дома. Каждый раз, когда мама готовила пищу для семьи - на завтрак, обед или ужин - она всегда учитывала и этих несчастных людей.

Гости бывали разные. Как-то поздно вечером к нам зашли два человека. Они долго беседовали с папой. Было уже за полночь, и папа предложил им остаться на ночь. Утром, к нашему удивлению, гостей не стало. Вместе с ними исчезло и папино новое пальто. Вместо того, чтобы заявить в полицию о случившемся, папа стал упрекать себя в скупости. Он просил у Господа прощение за то, что сам не отдал лишнее пальто нуждающемуся и Богу пришлось вмешаться и забрать его именно таким образом.

В другой раз, в зимний морозный день, к нам постучал какой-то старик и попросил милостыню. Мама впустила его в дом и пригласила к столу, а мне велела налить тарелку супа для него. Дедушка перекрестился в угол и стал есть, не снимая шапки. Выходя из-за стола, он сказал: "Вы, наверное, осудили меня за то, что я не снял шапку..." - И вдруг заплакал, содрогаясь всем телом. Мама принялась утешать его.

Немного успокоившись, старик рассказал, что уже несколько дней не снимает шапку, потому что на голове от простуды образовались гнойные нарывы, и шапка так присохла к ранам, что ее больно снимать.

Выслушав его, мама молча налила в таз теплой воды и осторожно намочила шапку старика. Она делала все с такой любовью, словно это был ее родной отец. Когда шапка отмокла и мама сняла ее, я увидела сплошную гноящуюся рану. С таким же состраданием и нежностью мама принялась обрабатывать голову, а я не выдержала и ушла в другую комнату.

"Как она может все это делать? - думала я, не в силах побороть отвращение.- Неужели у нее вообще нет чувства брезгливости?"

А старик не переставал причитать, что на свете не было еще такого человека, который так заботился бы о нем. Мама тем временем смазала его голову какой-то мазью, покрыла специальной бумагой, надела папину шапку и сказала: "Все это во имя Иисуса Христа".

Затаив дыхание, я слушала ее слова и думала: "Где можно взять столько сил? Где научиться вот так, отвергнув себя, заботиться о других?"

И лишь спустя годы я поняла, что все это возможно, если крепко, всем сердцем и всем разумением полюбить Иисуса Христа. Только во имя Его и ради Него можно делать такие дела. Моя же любовь была еще так слаба, что я даже смотреть не могла на все это.

Подобные поступки родителей и их любовь к людям способствовали моему возрастанию в вере. Сердцу страстно хотелось жить так, как они, как учит Христос, хотя разумом я понимала, что еще очень далека от такого состояния.

Читая в Библии о любви святых друг ко другу, я видела, что мои родители проявляли именно такую, Божественную любовь, которая излилась в их сердца Духом Святым. Это была не плотская любовь, способная в одно мгновение осчастливить, поднять на высоту, а потом вдруг облить горечью, предать, оставить и забыть. Они жили по Евангелию, почитая один другого выше себя, ценили друг в друге внутреннюю красоту, созерцая ее сердечными очами. И чем больше ветшал их внешний человек, тем прекраснее становился внутренний. В их повседневной жизни отображался Христос - так умели они подражать Ему!

Иногда папу на некоторое время вызывали в другой город. Тогда от него чуть ли не каждый день приходили письма. Я всегда удивлялась: о чем может писать человек в пожилом возрасте? Но для родителей это было естественно и просто. Из писем мама узнавала, в какой день и в какое время папа будет проповедовать. Это был час ее молитвы. Она склонялась на колени перед Отцом Небесным и просила у Него благословения на служение папы.

Мама непоколебимо верила в силу молитвы, и Господь никогда не оставлял ее в стыде.

После моего покаяния мама стала приобщать меня к молитвенному служению. Оставляя всякую работу, она звала меня: "Дитя, будем молиться за папу. Он стоит сейчас перед сотнями слушателей. Попросим Господа, чтобы Он послал ему силу и мудрость!"

Сколько любви было в маминых молитвах! Казалось, она ничуть не утомляется стоя на коленях. Она жаждала духовного пробуждения и слезно просила о том, чтобы каждое слово, сказанное на богослужении, не осталось бессильным для слушающих.

Мне было уже двадцать лет, но, по сравнению с мамой, я чувствовала себя дитем в вере. Она же всегда утешала меня и говорила, что любовь ребенка тоже сильная, хотя и инстинктивная, а любовь взрослого - осмысленная.

Однажды я попросила маму рассказать, как они познакомились с папой, как поженились.

Оказалось, что папа у мамы - второй муж. С первым мужем она прожила около двадцати лет. Жизнь была сложная и тяжелая духовно. У них родилось четверо детей. Теперь они уже взрослые, все верующие, у них свои семьи.

В молодости мама пела в хоре, а ее муж проповедовал. Но, к сожалению, его слово расходилось с делом. Он был очень высокого мнения о себе и не мог без раздражения выслушивать мнение других, в том числе и жены.

"Во время бракосочетания,- рассказывала мама,- читают обычно стих из Библии: "Оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть". Так и бывает, если речь идет о плоти. А дух? Как часто муж и жена не становятся одним духом! Кто-то справедливо заметил: "Брак и его узы - это или величайшее зло, или величайшее добро. Середины не бывает". Брак, в котором происходит согласие душ, сердец, вкусов, характеров - это огромное сокровище для человека. Это - преддверие неба на земле. Если же нет полного согласия, духовной гармонии, то подобный союз - тяжелое бремя, жалкое существование.

Я была обычной женой-христианкой, членом церкви, хористкой. А как мы пели дома? Один только Бог знает, какие песни исполнялись в нашей семье!

Спустя двадцать лет совместной жизни Бог забрал у меня мужа. Я осталась одна.

Как-то раз в наш город приехал миссионер. Было объявлено, что вечером он будет проповедовать о лаодикийском периоде церкви. Если бы ты присутствовала на том собрании! - восхищенно воскликнула мама.- Как Дух Святой касался сердец верующих! Впервые за многие годы христианской жизни я увидела себя жалкой и нищей. Я искренне каялась и говорила правду о себе. Я исповедовала свои грехи вслух и говорила Господу о своем желании жить новой, угодной Ему жизнью. В тот день я всю оставшуюся жизнь доверила моему Господу.

Конечно, я тогда еще не знала Божьих планов в отношении меня, однако с радостью хотела следовать за Ним, куда бы Он ни повел.

Через некоторое время приезжий миссионер предложил мне выйти за него замуж. Это было совершенно неожиданно. Я очень боялась повторения прежней жизни и готова была отказаться. С другой стороны, этот брат был так не похож на моего первого мужа, что я считала себя просто недостойной быть его женой. Он был подлинным слугой Божьим, а я?..

Размышляя о сделанном мне предложении, я читала Библию, молилась. Моего сердца особенно коснулась история прекрасной женщины Авигеи. Ее жизнь с Навалом была очень тяжелой из-за его скверного характера, и все же она не растратила своей внутренней красоты. Авигея не впала в отчаяние и не оставила своего мужа даже в самых тяжелых обстоятельствах.

Я нашла некоторое сходство жизни Авигеи с моей прежней жизнью. Однако я не обладала ни внешней, ни внутренней красотой, как она. Что же нашел во мне этот человек? Я не представляла себя женой миссионера, зная, что не достойна быть его спутницей. Я снова и снова внимательно читала Слово Божье и вдруг слова Авигеи поразили меня. Когда слуги Давида пришли, чтобы взять ее, она встала, поклонилась до земли и сказала: "Вот, раба твоя готова быть служанкой, чтобы омывать ноги слугам господина моего". Тогда мне показалось, что именно за это смирение и полюбил ее Давид.

Подобный дух смирения посетил и мое сердце, когда я в молитве спрашивала Бога о назначенном для меня пути. Когда пришло время давать ответ, я сказала, что согласна с волей всемогущего Бога. Так наши пути соединились".

Мама часто брала меня на посещение больных и многодетных. Слыша, как матери жалуются на тяжесть семейной жизни, что дети мешают жить обновленной жизнью, что из-за них часто нарушается мир в семье, я вспоминала слова растерявшегося слуги Елисея: "Увы! господин мой, что нам делать?" Но в сердце Елисея царило спокойствие. Уповая на Бога, он без тени тревоги ответил: "Не бойся, потому что тех, которые с нами, больше, нежели тех, которые с ними". И помолился Елисей Богу, "и открыл Господь глаза слуге, и он увидел, и вот, вся гора наполнена конями и колесницами огненными кругом Елисея".

Некоторым матерям дети кажутся сирийскими колесницами, которые нарушают их мир и внутренний покой. Так неужели дети - причина нервозности и вспыльчивости? Разве они виновники серой, безрадостной жизни родителей, духовные глаза которых закрыты?

Можно называться учеником Христа и в то же время быть духовно слепым. Исцеляя одного слепого, Иисус помазал ему глаза и поинтересовался, как он видит. Тот ответил: "Вижу проходящих людей, как деревья". Думаю, он был рад и такому прозрению: наконец-то можно обойтись без провожатого! Но нет, Иисус не отпустил его до тех пор, пока слепой не стал видеть ясно.

Как я рада, что Господь поместил меня в такой дом, где я увидела людей с полноценным зрением! Ведь сколько в мире христиан, не полностью прозревших! Получив первичное помазание, они ушли домой, не желая, чтобы Господь до конца исцелил их. Сколько они встречают препятствий на своем пути лишь по той причине, что плохо видят, не знают Слова Божьего, а если и знают, то не исполняют. И тогда свои же дети выводят их из терпения и раздражают.

У получивших первичное духовное прозрение обычно создается неверное представление о Враче. Они думают и говорят, что Он не в силах исцелить их души, сделать их способными жить счастливой, безгрешной жизнью. О, как жалко их существование! Как низок их полет веры!

Раньше я осуждала свою хозяйку за то, что она оставила меня, больную и никому не нужную. А теперь, когда открылись мои духовные очи, мне стало жалко ее. Ведь она не могла поступить иначе!

При первичном помазании видны так называемые большие грехи: пьянство, разбой, убийство, блуд, кража. Полупрозревший верующий не делает их, но мелкие грехи не замечает и даже считает дозволенными. Почему? - Потому что не прозрел полностью, у него нет настоящей жизни во Христе.

Господь пребывал в нашем доме, и это было результатом самоотдачи папы и мамы. Никогда за все время моего пребывания в их семье, я не слышала пустых разговопов, не видела недовольных лиц, не замечала недоразумений. Все было спокойно и как-то торжественно всегда: и во время работы, и во время отдыха.

Бог совершал в нашей семье много чудес. Он явно отвечал на молитвы, восполняя нужды и удовлетворяя желания. Папа и мама всегда спешили в те дома, где случилось какое-либо горе. Для них мало значило, кто эти люди - богатые или бедные, верующие или нет. Всем они несли утешение, будучи сами укреплены и утешены Господом.

Прошло несколько лет моего счастливого пребывания в доме миссионера. Господь полностью исцелил меня, и я решила поступить на работу в швейную мастерскую, так как очень хотела помогать папе и маме (жили мы небогато).

В двадцать четыре года один молодой человек предложил мне выйти за него замуж. Я боялась жить так, как мои прежние хозяева и не хотела поступать по принципам первого поприща. Мечтая жить так, как мои родители, я жаждала идти путем второго поприща, поэтому просила у Бога мудрости и совета.

Я решила познакомить молодого человека с родителями. Он провел у нас один вечер. Папа много беседовал с ним, а когда он ушел, то сказал, что этот человек невозрожден. На следующий день я отказала ему с твердой уверенностью, что Господь не может благословить наш союз.

Через некоторое время еще один брат сделал мне предложение. В это время папы не было дома, и я решила сама поговорить с ним. Я искренне рассказала ему о своих желаниях и стремлениях, объяснила, какой представляю себе семейную жизнь, чем живу, что ценю в людях. Он внимательно выслушал меня и сказал, что такая жизнь бывает только в сказках и романах. В заключение он заявил, что я страдаю манией величия. Конечно, ничего общего с этим человеком у нас не могло быть.

Меня всегда удивляло, что люди почему-то отдают предпочтение не внутренней, а внешней красоте. Ведь в семейной жизни прежде всего должно быть единство сердец, мыслей и стремлений. Чтобы избежать конфликтов, недоразумений, разногласий, взаимного неуважения в семье, жених и невеста должны еще до вступления в брак получить новую жизнь, которая все ставит на свои места. Когда нет этой жизни, любой пустяк выбивает человека из колеи и раздражает. Мнение, что все уладится с годами,- ошибочно и неверно.

Я знала, что с такими понятиями могу никогда не встретить друга жизни. И все же воля моего Господа была для меня превыше всего. Правда, иногда смущали мысли об одиночестве, ожидающем меня после смерти родителей. Однако упование на Господа вытесняло эти мысли и они недолго задерживались в моем сердце. Бог обещал не оставить меня до старости, зачем же мне переживать? Ведь Он - самый надежный и верный Друг!

К нам часто приходили верующие, одни - за советом к папе, другие - к маме. Одни ободряли папу и маму и благодарили Господа за то, что Он дает им силы жить истинной христианской жизнью. Другие - выговаривали, укоряли за чересчур духовную жизнь, за ограничения и рамки в повседневных делах. Не напрасно сказано в Писании, что от избытка сердца говорят уста. Несмотря на все унижения и оскорбления, папа всегда оставался спокойным и вовремя находил нужный ответ, ссылаясь на Слово Божье. По молодости и неопытности я заступалась за родителей, но они объясняли мне, что мой метод плотской, и просили не делать этого.

Встречаясь с подобными христианами, я часто думала, что с потерей родных угаснет и моя новая жизнь. Не будет больше тех крыльев, которые так бережно укрывали меня столько лет, предостерегали от беды и поддерживали в трудные минуты. Сейчас все удары родители принимают на себя, а что будет потом? Смогу ли я устоять, если даже миссионерам приходится так трудно? Это ведь борьба не с безбожниками, а с верующими. Не бесноватые, не хромые, не прокаженные преследовали Христа, а те, кто стоял у власти религиозного мира. Не в Самарии и не в Иерихоне били Иисуса, а там, где находилось Святое-святых!

Я часто задумывалась над тем, кто продолжит труд папы и мамы. Кто после их смерти будет согревать сирот, мыть больным гноящиеся раны, отдавать свою шапку, кто будет дарить пальто нищему? Кто теплом любящего сердца согреет сироту-калеку, кто возьмет парализованную руку и прижмет к своей груди? Кто отрет слезы всеми забытому? Кто воспримет чужое горе всем сердцем, как свое? Кто будет звать чужого ребенка этим ласковым именем "дитя"? Кто?

Как мало христиан, готовых к такому труду, как мало желающих идти путем самоотречения!

В моей жизни наступил такой момент, когда я вдруг поняла, что продолжение этого служения доверяется мне...

Да, я была свидетелем полноценной жизни, но никогда еще самостоятельно не трудилась, а только искренне желала жить для других. Я так полюбила Иисуса, что хотела жить только для Него и во всем подражать Ему, как делали это мои родители.

Как-то раз я заметила, что моя сотрудница очень печальна, и решила поговорить с ней во время обеденного перерыва. Женщина рассказала, что муж ушел из дому, оставив ее с двумя детьми. У меня не нашлось слов, чтобы утешить несчастную, и я пригласила ее к нам.

На удивление, женщина пришла. Мама умела беседовать с огорченными и обиженными людьми. На этот раз, как я и надеялась, разговор прошел неплохо. Моя сотрудница поделилась с мамой своим горем и добавила: "Теперь мне стало понятно, что я очень гордая и плохо относилась к мужу, но уже поздно..." Мама тут же успокоила ее: "Нет, еще не поздно, милая. Нужно только попросить у него прощения".- "Я не умею унижаться",- всхлипнула она.

Тогда мама предложила гостье вместе помолиться, и она согласилась. Со слезами на глазах мама просила, чтобы Господь смягчил сердце этой женщины и научил ее прощать, а также смиряться и просить прощения, умоляла Бога помочь ей обратиться ко Христу и принять Его своим Спасителем. Мама молилась от сердца, будто просила за себя, и это сломило гордость моей сотрудницы. После молитвы она сказала, что сейчас же пойдет к мужу и попросит у него прощения.

На следующий день добрая улыбка не сходила с лица этой женщины. Во время работы, проходя мимо меня, она шепнула: "Ваня вернулся. У нас все хорошо!" А в воскресенье она пришла в молитвенный дом вместе с мужем и детьми. Вскоре они покаялись и, отдав свое сердце Господу, оставили мирскую жизнь. С тех пор они стали частыми и желанными гостями в нашем доме.

Отсюда и началось мое скромное служение ближним.

Один раз, проходя через рынок, я увидела плачущую девочку лет восьми. Оказалось, что мачеха послала ее за продуктами, а она потеряла деньги. Девочка боялась возвращаться домой, потому что мачеха обязательно накажет. Я взяла ее за руку, повела в магазин и купила все, что нужно. Как она ликовала! Как сияли ее маленькие глазки! Я поцеловала девочку, и мы разошлись. На сердце у меня было необыкновенно радостно.

Я часто молилась, чтобы Господь дал мне силы никогда не свернуть с Его пути, не оставить свой крест. Это трудный путь, но прекрасный, это путь Иисуса Христа. О, как мне хотелось служить Богу, привлекать к Нему людей, спасать обреченных на смерть!

Да, души для Господа приобретаются только на пути самоотречения. Стоит быть осмеянным и непонятым, стоит забыть о себе, отвергнуть себя, чтобы хотя несколько душ привести ко Христу! Без самоотречения, без сораспя-тия Христу наша слава - ничто, наша проповедь - медь звенящая, молитвы - лишь форма для успокоения совести. Пример моих родителей покорил меня, и я тоже жаждала идти за Христом, неся свой крест.

Обращение душ ко Христу зависит от того, с какой целью мы подошли к Голгофе: чтобы сораспяться Иисусу или только для того, чтобы снять с себя ношу грехов. Лишь идущий вторым поприщем, подражая Иисусу, сможет спасать обреченных на смерть!

Шли годы. Мои родители становились все слабее и слабее. Папе стало очень трудно проводить богослужения, и они с мамой начали молиться о замене. Господь ответил на их просьбу без замедления.

К нам в церковь приехал молодой миссионер. Папа с мамой очень обрадовались и, приняв его как дар от Господа, пригласили остановиться у нас. Миссионер сразу же взялся за работу, перенимая у папы многолетний опыт. Он плохо знал наш язык, и ему было нелегко. Однако с Господом, при Божьем благоволении, все по плечу детям Его. Прошло не так уж много времени, и дело заметно продвинулось. Миссионер и папа легко понимали друг друга. Внешне они резко отличались один от другого, но по характеру были сильно похожи.

Через некоторое время молодой миссионер сделал мне предложение. Помолившись, я поняла, что это пришло от Господа. Со стороны родителей препятствий не было, и я согласилась выйти за него замуж.

Поженившись, мы лучше узнали друг друга, и я не переставала удивляться тому, что нам не пришлось ломать свой характер. Он был сокрушен Господом еще до нашего брака.

Здесь ярким примером может послужить строительство Соломонова храма, на постройку которого использовались заранее обтесанные камни. Ни молота, ни тесла, ни какого другого орудия не было слышно при его строении. За много километров от места строительства камни обтесывали в каменоломнях и уже готовые вкладывали в постройку.

Так случилось и у нас. Далеко от нашей местности, за границей, Бог обтесал моего мужа, а меня - здесь. Все грубое, невежественное, гордое, осталось в "каменоломне". Встретившись, мы были готовы к постройке семьи. Господь чудно благословил нашу жизнь.

Кто же эти неутомимые каменотесы? Во-первых,- это Господь и Его Слово, во-вторых, - родители. Именно на них возлагается забота способствовать второму рождению своих детей. Сколько нужно потрудиться родителям, чтобы дети захотели быть в "каменоломне", поддались бы теслу Слова Божьего! Это тяжелый, ответственный труд, имеющий свои прелести и вознаграждение.

Есть легенда о молоте и волне. На берегу лежал большой, абсолютно гладкий камень-валун. На протяжении многих лет днем и ночью его омывали волны моря. Посмотрел как-то молот на камень-валун и позавидовал: "Вот бы мне так обтесать!" Недолго думая, он принялся за работу. Не един камень испортил, разбив вдребезги, но гладким сделать так и не смог. Тогда молот спросил волну: "Как у тебя получается такой гладкий камень?" Тихо набегая на берег, волна прошумела: "Я не бью, а ласкаю!".

Тесала любовь. Она способна на многое и великое. Из грубого, каменного человека любовь может вытесать исполина веры. Меня, отчаявшуюся, готовую покончить жизнь самоубийством, тесала любовь названых родителей. Благодаря их неустанному труду и молитвам, я увидела себя жалкой грешницей и понуждалась в Боге.

Один мудрый человек сказал: "Свет не ведет борьбу со тьмой, но своим появлением изгоняет тьму".

Почему так часто разрушаются семейные храмы? - Потому что до брака камни не были обтесаны. В этих семьях вместо богослужения - ссоры, недовольство, обоюдное неуважение и соединяет их только желание сохранить детям отца и мать. Уже и старость приближается у многих, а крепкой семьи так и не получилось. Это горе наших дней.

Мы с мужем не раз удивлялись, какими дивными путями Господь провел каждого из нас и сочетал в одно целое. У нас было много причин для благодарности и славословия Того, Кто от колыбели наблюдал за нами и воспитывал.

Вскоре после нашего брака папа с мамой ушли в вечность.

Не знаю, кто ты, мой читатель. Впрочем, это не так и важно. Об одном молю Бога, чтобы ты извлек пользу из прочитанного. Может быть, ты придешь в отчаяние, узнав себя в моем повествовании. Советую тебе в таком случае прочитать шестую главу книги пророка Исаии. До озарения Исаия думал, что у него все в порядке - ведь он был человеком Божьим! Но Бог по-иному судит о детях Своих. Он дает человеку возможность увидеть самого себя и таким образом подготавливает его к большему служению. Это озарение воздействует не только на чувства, но освещает совесть, ум, волю и сердце. Бог не лишил Исаию звания пророка, а, напротив, доверил ему ответственное дело. Очищенный горящим углем, пророк готов был самоотверженно исполнять поручение Божье.

Читая эти строки, возможно, и тебе захочется жить новой жизнью, жизнью Христовой. Подумай, не означает ли это, что Господь хочет вторично помазать твои глаза, чтобы ты видел ясно? Он желает дать тебе жизнь с избытком.

Ни богословие, ни библейские школы не могут дать знаний, которые заменили бы духовное озарение. Только свет свыше помогает увидеть собственное ничтожество, стать смиренным, всепрощающим. Дух Святой может изменять наши мысли, чувства, поступки. Правда, уговоры, обличения и дисциплина тоже как-то воздействуют на человека, принуждают соблюдать внешние рамки приличия, но при этом сердечные намерения остаются прежними. И только озарение свыше способно открыть глаза на повседневные поступки, которые свидетельствуют, посвящена наша жизнь Господу или нет.

Скажу немного об избрании друга жизни. К этому вопросу надо подходить очень серьезно. Прежде чем вступить на эту жизненную дорогу, необходимо сговориться. Писание свидетельствует: "Пойдут ли двое вместе, не сговорившись между собою?" Здесь речь идет не просто о договоре, а о духовном согласии. Не ставьте на первое место брачный союз! Прежде всего вам нужно стать новой тварью, быть соединенными со Христом, жить обновленной жизнью.

Я посвятила себя Господу на дело служения ближним. Бог видел, что в одиночку я не смогу выполнить эту работу хорошо, и послал мне друга. У нас нет никаких разногласий в отдаче себя ближним. В этом и заключается наш договор. Сперва он был заключен с Богом, а потом друг с другом.

Многие горят желанием побыстрее соединиться в семью и жить вместе, чтобы избежать одиночества. Когда же их желание исполняется, то впоследствии они нередко обнаруживают, что не понимают друг друга. С первых же дней ветхий человек дает о себе знать. Он ужасен, когда управляет нами, даже самая сильная любовь не может противостать ему. Так после сладчайшей любви начинаются разногласия, наступает одиночество духа, отчужденность... Благодарю Бога моего, избавившего меня от такой мучительной жизни!

Научиться жить правильно, по Слову Божьему, нелегко. Мы часто поем: "Возьми сердце, возьми волю, серебро..." Просим взять, а сами крепко держим все это, не хотим отдавать.

Искренне призываю вас, дорогие читатели, обратить особое внимание на ваше отношение к Господу. Как вы любите Его? По какому пути идете? Кому принадлежит ваше сердце?

- Итак, господин профессор, первого я ухожу! - сообщила Августина, пожилая домработница профессора Бреннера.

Она стояла перед ним, скрестив руки на груди, и что-то энергично доказывала. Профессор недовольно поморщился. Уже несколько часов он бился над решением важного научного вопроса и теперь, когда, казалось, уже нашел ответ, ему так неожиданно помешали. Не вникая в то, что ему говорят, он желал, чтобы его поскорее оставили в покое. Однако Августина и не думала уходить, ее слова сыпались на профессора, как бушующий водопад. Бреннер слушал с выражением мучительной боли на лице.

Наконец Августина умолкла, и профессор, воспользовавшись паузой, сказал:

- Хорошо, Алевтина, через несколько дней мы вернемся к этому вопросу и что-нибудь решим.

- Вы снова меня с кем-то путаете! - вспылила домработница.- Во-первых, меня зовут Августиной, а во-вторых, вы, кажется, ничего не поняли из сказанного! Вы хотите продолжить этот разговор через несколько дней? Я же ясно сказала, что первого июня ухожу, а до первого осталось всего две недели, и за это время вам надо найти новую домработницу...

- Значит, вы хотите уйти от нас? - профессор, недоумевая, посмотрел на Августину.- Но... почему же? Неужели у нас так плохо?

- О ужас! Вы еще спрашиваете почему? Неужели я должна повторять все сначала? Я бы хотела знать, кто выдержит в этом доме больше шести месяцев! Все мои предшественницы работали у вас не более десяти недель, а я - целых полгода! Если бы не Петруша, этот невинный ангелочек, то я давно бы ушла! Но теперь я решила окончательно. Я просто не в состоянии оставаться в этом доме!

- Очень сожалею, Августина... Скажите, чем я могу помочь вам?

Домработница решительно покачала головой и уже хотела выйти из кабинета, как вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась Лена, пятнадцатилетняя дочь профессора Бреннера.

- Папа, дай мне пять марок! - возбужденно потребовала она.- Мы собираемся в поход, и мне нужно купить продукты.

Профессор молча потянулся за бумажником, но тут вмешалась Августина:

- Лена, зачем тебе деньги? Все необходимое есть в холодильнике. Разве можно так бессовестно пользоваться добротой отца!

- Простите, но я, кажется, не к вам обращаюсь. Не вмешивайтесь не в свое дело! - отрезала девушка.

Возмущенная Августина направилась к выходу, но в дверях еще раз повторила:

- Не забудьте, первого я ухожу!

- Лена, возьми деньги,- устало сказал профессор.- Нельзя же так грубо разговаривать с Августиной. Слышишь, она собирается уходить от нас. Надо человечнее относиться к домработницам, иначе у нас никто не захочет работать.

- Ну и пусть уходит, на ее место придет другая,- Лена вызывающе подняла голову и вышла.

Глубоко вздохнув, Павел Бреннер снова углубился в работу.

Пять лет назад семья профессора понесла невосполнимую утрату: оставив четверо сирот, умерла горячо любимая жена и мать - Мария Бреннер. Она ушла из жизни, когда старшему сыну было двенадцать лет, а младшему - всего один день. Эта добрая, нежная, всегда радостная женщина знала подход к каждому члену семьи. Она была незаменима как для мужа, так и для детей. И вдруг ее не стало...

Дети не сразу поняли, что случилось. И только когда они увидели маму в гробу, красивую, как ангел, но совершенно безмолвную и неподвижную, до их сознания стало доходить холодное и жестокое слово "смерть".

О, какой это был ужасный день! Впервые в жизни дети увидели отца плачущим, и это было для них так потрясающе, что они тоже громко расплакались. К этим рыданиям присоединился крик новорожденного младенца. Казалось, его маленькое сердечко тоже почувствовало сиротство.

После похорон домработница Павлина зашла в детскую и, увидев необычную картину, не смогла сдержать слез. Дети спали все на одной кровати, тесно прижавшись друг ко другу, а профессор, сгорбившись от невыразимого горя, задумчиво сидел рядом. Павлина осторожно взяла младенца и, глядя на спящих детей, прошептала: "Бедные сиротки, каково вам будет без мамы?".

Вскоре Павлина, много лет прожившая у Бреннеров, ушла от них, потому что ее мать тяжело заболела. И с тех пор началось...

Сколько девушек побывало у Бреннеров в домработницах за эти пять лет! Дети, балуясь, иногда пересчитывали их по пальцам: Анна, Гертруда, Марта, Берта... Никто не задерживался здесь долго. Четверо детей и совершенно беспомощный в быту глава семьи, живущий только наукой,- все это не устраивало домработниц. Дети были предоставлены сами себе. Отец не находил времени заниматься их воспитанием, а домработницы мало интересовались чужими детьми.

Прошли годы. Сейчас семнадцатилетний Генрих учился в средней школе. Лена посещала женскую гимназию и славилась там своим высокомерием. Болезненной и капризной Руфи исполнилось одиннадцать лет. Крайне избалованный любимец семьи - пятилетний Петруша - еще не ходил в школу.

Августина изо всех сил старалась навести порядок в запущенном за последние годы доме. У нее было доброе сердце, и она с состраданием относилась к сиротам, но то, с чем ей приходилось сталкиваться, так удручало, что она не в состоянии была оставаться здесь дольше. Совесть не позволяла ей уходить, не передав хозяйства новой домработнице. А поскольку обстоятельства в доме профессора были известны всей округе, желающих заменить Августину не находилось.

У Павла Бреннера была младшая сестра Маргарита. Рано осиротевшая, она воспитывалась в доме пастора Винтера. Павла она почти не помнила. Он был значительно старше, и с тех пор, как умерла их мать, они не виделись (тогда Маргарите было всего десять лет). Конечно, она ничего не знала о трудном положении в семье Павла, так как тот из-за рассеянности и чрезмерной занятости наукой никогда ей не писал.

Однажды Маргарита получила письмо. Увидев незнакомый почерк, она сильно удивилась. Маргарита вскрыла конверт и, прочитав первые строки, поняла, что автор этого письма редко обращался к перу. В комнате были как раз ее приемные родители, поэтому она стала читать вслух:

- "Уважаемая госпожа Бреннер!..

Я не вижу больше никакого выхода. Дети ни в коем случае не должны остаться одни, особенно этот невинный ангелочек Петруша. Я остаюсь до Вашего приезда. Кто-то должен взять на себя дом. После долгих поисков я узнала, что у профессора есть сестра, и это должны быть Вы. Прошу Вас, немедленно отправляйтесь в дорогу. Вы здесь крайне нужны.

С наилучшими пожеланиями - Августина".

- Это письмо, очевидно, написала домработница моего брата,- встревожилась Маргарита.

- И что ты думаешь делать? - вопросительно посмотрел на нее пастор.

- "Вы здесь крайне нужны",- задумчиво повторила Маргарита.- По-моему, этими словами все сказано.

- Нам ты тоже очень нужна,- печально произнес господин Винтер.

- Дядя, я знаю, что у тебя доброе сердце, но подумай об этих сиротках... Если бы вы не приютили меня после смерти мамы, что было бы со мной? Каким утешением для меня была ваша любовь! Если вы не против, я выеду завтра утром. Кто знает, как истосковались эти дети по любящей их душе!

- Только не забывай нас,- попросил приемный отец.- Оставь в своем сердце немного места и любви для стариков ...

- Интересно, у Павла есть еще маленькие дети? - спросила госпожа Винтер, мысленно собирая Маргариту в путь.- Наверно, уже все большие...

- К моему стыду, я не знаю, какие у Павла дети. Когда Мария умерла, я была за границей, а он за все это время ни разу не написал мне. Два или три письма, посланные мной, остались без ответа, и тогда я перестала писать. Возможно, это было неправильно с моей стороны, но теперь уже ничего не вернешь. Завтра все увижу...

Когда Бреннеры получили телеграмму о приезде тети Риты, в доме поднялся переполох. Дети срочно собрались в комнате Генриха.

- Ну... Что вы на это скажете? - начала Лена.

- А что скажешь? - задумчиво протянул Генрих.- Кто-то должен ведь взять на себя заботу о доме. А раз домработницы не выдерживают, то самое лучшее - взяться за это кому-то из родственников...

- Пусть только вздумает командовать! Я уже взрослая и не собираюсь подчиняться ей,- заявила Лена.

- Я тоже уже не ребенок! - воскликнула Руфь, подражая старшей сестре.

- Интересно, сколько ей лет? - спросил Генрих.

- Кто знает? - пожала плечами Лена.- От папы слова не добьешься, я пыталась что-нибудь выяснить, но он и сам толком не знает. Да она, наверное, старая уже и если бы толковой была, то давно вышла бы замуж!

И только Петруша молча размазывал по лицу выдавленную из тюбика зубную пасту. Увидев это, Генрих сказал:

- Во всяком случае, Петруша крайне нуждается, чтобы в доме появился серьезный человек. Ни одна душа не смотрит за ним. Ты, Лена, вообще не заботишься о ребенке!

- Можно подумать, что ты заботишься! - отпарировала она, задетая этим замечанием.

- Так я же все-таки не девушка!

Пока старшие пререкались, Руфь старалась умыть неистово сопротивлявшегося братишку.

В это время Маргарита Бреннер подъезжала к Фрайбергу. Мысли ее были заняты предстоящей встречей. Ей очень хотелось, чтобы Павел взял детей на вокзал.

Рита не сомневалась в том, что в доме будет беспорядок. Там, где нет материнского глаза, все может быть. Но это не пугало ее, Маргарита не боялась работы. К тому же у нее было доброе, любящее сердце.

Павел Бреннер по своей рассеянности забыл про телеграмму, и Маргариту никто не встретил. Взяв такси, она благополучно добралась до нужного дома.

В дверях Маргарита столкнулась с домработницей.

- Добрый день! - радостно поздоровалась она.- Если я не ошибаюсь, вы - Августина? Как видите, пришел ответ на ваше письмо. Прошу, проводите меня к брату!

Маргарита понравилась Августине с первого взгляда. Ее большие голубые глаза и приятная внешность как-то сразу располагали и внушали доверие. Они отправились к профессору.

В прихожей стояли Руфь и Петруша, с интересом рассматривая незнакомую тетю. Лицо Маргариты просветлело. Она наклонилась к детям, желая обнять. Руфь робко протянула ей руку, а Петя доверчиво прижался к ней и тут же требовательно спросил:

- А что ты мне принесла ?

- Что-то! - весело рассмеялась Маргарита и спросила: - А где же остальные малыши?

На втором этаже громко хлопнула дверь. Это Лена, подслушивавшая на лестнице, скрылась в своей комнате.

- Малыши! Этого и следовало ожидать! Я покажу ей, какие мы малыши! - возмутилась она.

В это время Августина привела будущую хозяйку к Павлу. Профессор удивленно и даже испуганно посмотрел на вошедшую девушку.

- Здравствуй, Павел! - взволнованно поздоровалась Маргарита.

- Здравствуй... Рита!.. - растерянно проговорил он.- Как ты похожа на маму, ну вылитая мама! Такой она была перед смертью. С тех пор прошло столько лет... Какой позор, что мы так мало знаем друг друга!

Беседуя с братом, Маргарита поняла, что он очень мало интересуется происходящим в доме. На ее вопросы, как у них идут дела и с чего ей начинать, он простонал:

- Ах, Рита, оставь меня в покое! Если тебе понадобятся деньги, обращайся ко мне, а в остальном поступай, как посчитаешь нужным.

Маргарита поняла, что ей надо набраться терпения и самой вникнуть во все дела. Она хотела еще спросить Павла о детях, но тут Августина позвала на обед, и им пришлось идти в столовую

То, что увидела Маргарита, поразило ее. Петру ша сидел за столом и грязными руками лез то в одну, то в другую тарелку. Руфь вбежала в столовую с растрепанными волосами, в рваном, перепачканном чернилами фартуке. За ней, не торопясь, вошел высокий, стройный юноша. Опередив отца, он поклонился и представился:

- Генрих Бреннер, старший сын Павла Бреннера, а вы... я думаю, сестра моего отца?

- Да, я сестра твоего отца,- улыбнулась Маргарита,- а значит, твоя тетя, поэтому прошу оставить это светское "вы". Я так рада видеть взрослого племянника, потому что ожидала встретить здесь одних малышей! Мне, конечно, очень стыдно, что я так плохо знаю семью единственного брата...

Простота в общении и доброжелательность тети произвели на Генриха хорошее впечатление. Он сразу понял, что Маргарита - образованная, интеллигентная женщина. Однако вступать с ней в дружбу он не спешил, решив, что со временем все выяснится.

Сев за стол, профессор уткнулся в газету, которая лежала около его тарелки, а остальные сразу же принялись за еду. Маргарита, наклонив голову, поблагодарила Бога за хлеб насущный и тоже села за стол.

В это время вошла Лена, и по столовой разлился аромат дорогих духов. Она была в голубом шелковом платье, на шее переливалось янтарное ожерелье. Маргарита удивленно посмотрела на племянницу, а Генрих, громко расхохотавшись, спросил:

- Ленка, ты что, ушиблась?

Девушка покраснела до корней волос, но не удостоила брата даже взглядом. С гордо поднятой головой она прошла мимо Маргариты и села на свободное место.

Неприличное поведение дочери бросилось в глаза даже отцу. Отложив газету, он спросил:

- Почему ты не здороваешься с тетей?

Лена, казалось, ждала, чтобы Маргарита первая подошла к ней. Генрих, не выдержав тягостного молчания, вскочил и, указывая на сестру, с явной иронией произнес:

- Разрешите представить: графиня Елена Бреннер. А это - дама Маргарита Бреннер, дочь нам незнакомых, но тем не менее глубоко уважаемых родителей нашего папы, сестра нашего почтенного отца, а следовательно,- наша тетя.

- Генрих, и часто на тебя такое находит? - недовольно нахмурился отец.

Эта сцена глубоко ранила Маргариту. Она почувствовала враждебное настроение племянницы, но не могла понять причину. Подойдя к Лене, Маргарита обняла ее за плечи и мягко сказала:

- Я очень рада, что вместо беспомощных малышей, которых ожидала увидеть здесь, встретила уже взрослых юношу и девушку.

- Не такие уж мы и беспомощные,- холодно заметила Лена.

Все принялись за еду, а у Маргариты как будто комок застрял в горле. Все было чуждо и непривычно. Генрих тоже чувствовал неловкость тягостного положения. Он попытался исправить его и, подтрунивая над сестрами, довел Руфь до слез. Лена же, приняв обиженный вид, не давала покоя домработнице: то посылала ее подогреть суп, то просила что-нибудь принести. Петруша ковырялся в своей тарелке и запачкал скатерть, а глава семейства внимательно читал газету, не замечая происходящего за столом. Маргарита поняла, что все это было в порядке вещей.

После обеда Августина стала знакомить Риту с хозяйством. Хотя старая женщина старалась навести порядок,

Маргарита чувствовала, что во всем не хватало самого главного: доброго глаза матери и ее неутомимых рук.

Вечером, укладывая младших детей спать, Маргарита столкнулась с новой трудностью. На ее предложение склонить колени для молитвы, Руфь решительно заявила:

- Мы никогда не молимся! Раньше, когда мы были еще совсем маленькие и... и когда была жива мама, мы молились, а сейчас мы уже большие...

"Сколько Павел упустил в воспитании своих детей!" - с болью подумала Маргарита. Она наклонилась над Петрушей и сказала:

- Человек никогда не взрослеет настолько, чтобы ему не нужно было молиться. Если вы не хотите, я помолюсь сама.

Маргарита встала на колени:

- Дорогой Отец Небесный! Благодарю Тебя за пролитую Кровь Иисуса Христа и за Его праведность - мое упование и надежду. Прости нас, Боже, за все, чем огорчили Тебя. Сохрани нас этой ночью. Когда Ты придешь за мной, чтобы взять к Себе, хочу предстать перед Тобой в Твоей праведности. Аминь.

- Помолись еще раз! - попросил Петя.

- Нет, на сегодня хватит, а завтра еще будем молиться.

- Почему только завтра? Я хочу сегодня...

В это время в комнату заглянул Генрих, чтобы пожелать малышам спокойной ночи.

- Генрих! Генрих! - радостно позвал его Петя.- Смотри, какого медвежонка тетя привезла мне. Он шоколадный! Голову я уже съел, она была вкусная-превкусная!

- Ах, так! Сам лакомишься, а мне - облизываться? - пошутил Генрих.

- А ты спроси, может, тетя и тебе привезла?

- Конечно, привезла,- улыбнулась Маргарита.- Правда, я имела в виду маленьких детей, а не такого парня...

- Спасибо...- Смутившись, Генрих принял гостинец и спросил: - Как ты думаешь, Петруша, не открыть ли тебе зоопарк? Хочешь, я тебе и этого зверя подарю?

- Давай! - радостно подпрыгнул Петя. Полюбовавшись шоколадным зайцем, Петруша вскоре уснул, а Руфь, вздыхая, долго еще ворочалась в постели. Услышав шаги проходящего мимо Генриха, она окликнула его.

- Как ты думаешь, Лена правильно назвала тетю вековухой? - с волнением спросила она.

- Не пойму, что ты хочешь этим сказать?

- Ну, что она такая неинтересная и ничуть немиловидная.

- Я пока не могу судить о ней.

- Знаешь, я думаю... я спрашиваю... понимаешь,- запинаясь, сказала Руфь.- Она молилась с нами совсем, как мама...

- Она молится?! Так же, как мама? - как бы взвешивая каждое слово, прошептал Генрих.

Как мама... Воспоминания нахлынули на юношу, словно волны, преодолевшие какую-то преграду. Перед взором живо предстали картины минувшего беззаботного детства...

Вот наступает вечер. Мама, уставшая после трудового дня, но радостная, собирает их, непоседливых детей, на вечернюю молитву. Она рассказывает интересную библейскую историю об Иосифе, Моисее, Данииле... Как искренне тогда они верили ее словам, как горячо и сердечно молились Богу!

Прошли годы, и все ушло в забытье. Со смертью матери, казалось, умерла и вера в Бога. С тех пор дети никогда вместе не молились, об этом уже никто не заботился...

И вдруг в их доме снова появился человек, который молится. "Как мама... Совсем, как мама..." Эти слова воскресили в памяти то, что было похоронено, забыто и многие годы скрывалось где-то в глубине души. Генрих чувствовал, что в этих словах кроется что-то величественное, истинное и так необходимое для настоящей, радостной и полноценной жизни.

Он вышел из комнаты, а в ушах еще долго звучали слова сестренки: "Как мама... Совсем, как мама..."

Маргарита ревностно взялась за труд. Августина, уступая ее просьбам, согласилась еще остаться, чтобы на первых порах помочь ей. Петруша быстро подружился с тетей. Его детское сердечко, никогда не знавшее материнской любви, еще не было знакомо с предубеждением и недоверием к людям, от чего очень страдала Лена, поэтому Петя относился к Маргарите дружелюбно. Он чувствовал, что его любят и отвечал тем же.

С каждым днем Маргарита все больше и больше видела, в какой упадок пришло хозяйство брата. Однако не это пугало ее - хозяйство со временем можно было привести в порядок. Куда сильней ее волновал духовный мир семьи, где каждый жил сам по себе и делал, что хотел, не беспокоясь о других. О том же, чтобы кто-либо заботился о порядке, не приходилось и говорить. Даже собрать всех на обед стоило большого труда.

В доме пастора, где жила Маргарита, время, когда семья собиралась за столом, было самым лучшим для общения. Здесь же было все наоборот. Самому Павлу часто носили обед в кабинет, а если он и приходил в столовую, то либо читал газеты, либо о чем-то усиленно думал. Генрих и Лена постоянно предъявляли претензии к еде. Руфь и Петруша во всем подражали старшим, и их невоспитанность для Маргариты была большим испытанием.

Она постоянно молилась, чтобы в жизни семьи произошли коренные изменения, но не знала, как и что нужно делать. При желании Лена могла бы во многом помочь, но она относилась к тете очень недружелюбно. Маргариту это угнетало, так как она действительно не понимала, в чем дело. Она пыталась найти путь к сердцу строптивой девушки, страдала, переживала, но все казалось напрасным.

Как-то после ужина Маргарита решила еще раз поговорить с племянницей.

- Лена, задержись, пожалуйста,- попросила она.- Мне нужно с тобой поговорить.

- Мне некогда, я пообещала подруге, что вечером зайду.

- Так поздно? А как смотрит на это папа? Он знает об этом?

- Поздно? Во-первых, его не волнует, чем мы занимаемся, а во-вторых, я не маленькая и знаю, что делаю.

- Поэтому я и хотела с тобой поговорить, надеясь, что ты меня поймешь и не откажешь в помощи.

- Я же сказала, что мне некогда,- проворчала Лена.

- Ты знаешь, что Августина на следующей неделе уходит от нас?

- Знаю! Да она нам больше и не нужна!

- Как не нужна?

- Ты ведь остаешься!..

- Хорошо,- грустно улыбнулась Маргарита.- Но мне хочется все трудные вопросы решать с тобой. Ты знаешь, что папу нельзя часто тревожить. Генрих, как юноша, очень мало интересуется хозяйством. Руфь и Петруша не в счет. Поэтому я буду очень рада, если ты поможешь мне управляться по дому.

- Я должна тебя разочаровать,- приняв безучастный вид, заявила Лена.- Во-первых, я очень занята в школе, а во-вторых, у меня нет никакого желания заниматься домашними делами.

- Очень жаль. А я уже представляла себе, как хорошо пошли бы у нас дела... Действительно, ты занята в школе, но о своей одежде и обуви ты все же должна заботиться сама. В шкафу тебе тоже придется самой наводить порядок. Сегодня я все разложила по полкам, но у меня не хватает времени...

- Ты убирала в моем шкафу?!

- Да, но теперь тебе придется самой заниматься этим. Обувь ты тоже должна чистить сама. Я вижу, что слишком много работы было возложено на Августину.

- Этим я никогда не занималась! И вообще, не знаю, понравится ли папе, что ты ломаешь все устои в доме!

- Это желание твоего отца. Он хочет, чтобы в доме восстановился порядок, который царил при жизни вашей мамы.

- По крайней мере, я не намерена чистить обувь!

- Ну, тогда тебе придется ходить в нечищеных туфлях.

- Посмотрим! - бросила Лена и выскочила из кухни, сердито хлопнув дверью.

Слезы текли по ее щекам, когда она вбежала в комнату Генриха.

- Что случилось? - недоуменно посмотрел на нее брат.

- Это уже чересчур! Бессовестная! - возмущенно выкрикивала Лена.

- Кто?

- Кто же еще, кроме тети? Проверила, обыскала все мои полки и еще требует, чтобы я помогала ей по хозяйству!

- Тебе, как будущей хозяйке, пошло бы это на пользу, - остановил ее Генрих.

- Вот как? Может, ты тоже хочешь, чтобы я мыла пол, убиралась, стирала, чистила себе туфли и сама гладила белье?

- Конечно...

- А тебя, между прочим, она назвала глупым юнцом! - перебивая брата, горячилась Лена.

- Что-что? Как она меня обозвала? Повтори, я сейчас же пойду разберусь!

- Ну... ну... - замялась Лена,- что она сказала глупый, я не уверена, а насчет юного - это точно.

- Сама ты глупая! - не выдержал Генрих.- Она, наверное, сказала: юноша! Ты, кажется, сама не понимаешь, что говоришь!

- Так ты тоже против меня? - возмутилась Лена.- Тогда я пойду к Элеоноре и все расскажу ей о наших новых порядках!

Гордо подняв голову, Лена ушла.

Между тем Маргарита, уложив младших детей спать, села чинить белье. Тревожные мысли не давали ей покоя. Сегодня Руфь не хотела ложиться в постель, заявляя, что тетя не имеет никакого права командовать ими. Так сказала Лена. Глядя на порванный пододеяльник, Маргарита подумала: "Эту дыру можно залатать, но заделать брешь, появившуюся в семье со смертью матери, - нелегко, на это потребуется очень много времени..."

Видя усердие новой хозяйки, Августина согласилась остаться еще на некоторое время. Не жалея себя, Маргарита старалась успевать везде и во всем, напрасно думая, что этого никто не замечает.

Генрих очень скоро обратил внимание на перемены в доме и стал серьезно задумываться: "Интересная она... Даже во взгляде у нее что-то необыкновенное, кажется, она видит дальше и понимает больше, чем другие. Она как будто смотрит прямо в душу.

Странно, но я перед ней краснею, как ребенок. И в то же время, как хорошо с ней...

С ней можно поговорить на любую тему, и, что самое удивительное, несмотря на занятость, она всегда находит время выслушать и принять участие в том, что тебя волнует в данный момент больше всего.

Уже несколько лет в нашей семье такого не было. После смерти мамы все так были заняты собой, что не находили времени для других. А, оказывается, именно в этом, сами того не понимая, мы нуждались больше всего! Папа всегда занят наукой, ему не до нас. А вот тетя находит время для каждого... Сколько же она успела сделать за эти несколько недель пребывания у нас! В чем ее сила? Может, это связано с христианством, ведь мама тоже была верующей".

К сожалению, так думали не все.

Лена в это время сидела у своей подруги Элеоноры, единственной дочери директора банка, господина Клейнберга. Девочки вместе с госпожой Клейнберг пили чай. Элеонора закурила и предложила папиросу Лене. Та не отказалась и, выпуская колечки дыма, заметила:

- Если бы это видела тетя!

- Ну как, ваши отношения уже наладились? - поинтересовалась мать Элеоноры.

- Наладились? Да они никогда в жизни не наладятся! Вы даже представить себе не можете, как невыносимо трудно с ней жить! Неужели вы думаете, что я посмела бы при ней закурить?

- Разве ты позволяешь ей командовать и что-то запрещать тебе? - удивилась Элеонора.

- Запрещать? О нет, она ничего не запрещает, но если бы ты знала, какая у нее манера говорить! Она всегда спокойна, и это спокойствие выводит меня из себя. Представляю, что она сказала бы, увидев меня с папиросой: "Лена, как жаль, что ты куришь. Во-первых, ты еще так юна, во-вторых, это очень вредная и некрасивая привычка даже для мужчин, тем более - для девушек и женщин".

- Мне кажется, ты уже достаточно взрослая,- высокомерно заметила госпожа Клейнберг.- Конечно, мне тоже не нравится, когда Элеонора много курит, но, в конце концов, ей уже шестнадцать, она знает меру и сигареты ей не повредят.

Да... у твоей тетушки, видно, странные взгляды на жизнь. Но она не вправе думать, что ее мнение - единственно верное. К тому же, ей не следует забывать, что ты рано осталась без матери, поэтому самостоятельнее своих ровесниц...

Эти слова звучали в ушах Лены приятной музыкой. Да, в этом доме ее понимали, здесь ей сочувствовали.

- В том-то и дело, что она считает меня ребенком. Я же говорила вам - она требует, чтобы я сама чистила свои туфли, следила за одеждой и так далее. Осталось еще только поднимать меня в четыре утра и перед школой посылать в прачечную! Бессовестная персона!

- Я бы ни за что не стала ей подчиняться,- храбрилась Элеонора.

- Тебе хорошо говорить. Я пробовала. Не чистила туфли, не убирала комнату - никто ни к чему не притрагивается. Тогда я пошла к папе. Как всегда, мне стоило большого труда объяснить ему, для чего пришла. В конце концов он сказал, что дал Маргарите полное право поступать так, как она считает нужным, предоставил ей полную свободу действий. Он считает, что любая девушка должна сама следить за порядком в своем жилище и мама требовала бы от меня того же.

В тот вечер я легла в неразобранную постель. И теперь, если хочу идти в чистых туфлях, то должна сама привести их в порядок. Нет, лучше умереть, чем поддаться ее влиянию! Если бы вы знали, как я ее ненавижу! И зачем папа пригласил ее к нам?

Она ввела еще одно новшество - молиться перед едой. Я до сих пор вижу папино печальное лицо. Когда тетя, как всегда, елейным голосом спросила: "Павел, ты не против, чтобы я совершала с детьми благодарственную молитву перед едой, как нас учили этому родители?", он не мог возразить ей и только сказал: "Конечно, поступай, как считаешь нужным". Я тоже не язычница, но терпеть не могу, когда люди выставляют напоказ свое благочестие!

- Просто поразительно, что в наше время есть еще интеллигентные люди, которые хотят покорить духовный мир своих ближних. Нельзя же навязывать другим свои убеждения! - деловито заметила госпожа Клейнберг.

- Как же относится к этому Генрих? - поинтересовалась Элеонора.

- Генрих? Да он сам не знает, чего хочет! Иногда он целыми вечерами просиживает с ней в гостиной. Они обсуждают прочитанные книги или в четыре руки играют на пианино. Я бы на его месте уже умерла от скуки. А в остальном он ведет себя, как прежде: делает, что хочет. Если бы мы дружно восстали против нее, она бы так не вела себя!

Долго еще в доме Клейнбергов обсуждали Маргариту, которой и в голову не приходило, что там она может быть главной темой разговора.

Прошло четыре месяца с тех пор, как Маргарита появилась в доме Бреннеров. В эти трудные, полные мучительных тревог и забот месяцы она была близка к отчаянию, так как не видела плодов своего труда. Часто ей казалось, что дело, вместо того, чтобы продвигаться вперед, идет назад. Особенно ее тревожили отношения с Леной. Стена отчуждения росла между ними с каждым днем все больше и больше.

Маргарита очень переживала. У нее пропал аппетит, она стала плохо спать. Господь видел ее состояние и послал подкрепление и ободрение через письмо госпожи Винтер, которая заменила ей мать. Она писала:

"Здравствуй, дорогая Риточка!

Вот мы и вернулись из Швейцарии. Дядя сильно тоскует по юрам. Он часто вспоминает ваши совместные походы, людей, с которыми там общались. Я считаю, что каждый добрый человек, которого мы встречаем в своей жизни - это подарок неба. Мы учимся друг у друга, и даже те, кого часто не понимаем, тоже посланы нам хотя бы для того, чтобы, общаясь с ними, мы научились терпению. Люди нуждаются друг в друге.

Получили твое письмо. Благодарю за откровенность и доверие. Понимаю, что тебе бывает очень трудно, но все же у тебя нет причины отчаиваться. Что значат несколько месяцев? Или ты хочешь сеять и жать одновременно? Если даже в природе всему дано свое время и сеятель должен ждать, пока сможет убрать урожай, насколько терпеливей должен быть тот, кто сеет духовное семя!

Настраивайся на долгий и трудный путь, поверь в победу и каждый день принимай от Господа новые силы, чтобы устоять. Ты ведь не сама избрала себе такой путь, Бог поставил тебя на это место, значит, у Него есть определенная цель.

Ты знаешь, что я очень хочу, чтобы ты была рядом. Ты нам очень нужна. Но будем остерегаться ставить наши желания на передний план, так как это не заканчивается хорошо..."

Письмо тети было для Маргариты серьезной проповедью. Она закрыла лицо руками и задумалась: "Пять лет без материнской любви и ласки... И как раз в то время, когда подросток особенно нуждается в мудрости и понимании матери. А я хочу за четыре месяца все переменить..."

Маргарита поняла, что одними педагогическими приемами не достигнет цели. Ей не хватало двух средств воспитания, соответствующих учению Христа: любви и терпения. Она сознавала, что ей нужно ждать. Ждать, пока Лена одумается, даже если на это потребуются годы. Она ничего не может сделать для детей брата, разве только быть примером и молиться о них.

Всем сердцем Маргарита поняла свое назначение в жизни: заменить мать несчастным детям. Она знала, что материнскую любовь и терпение можно получить только от Бога и верила, что Пославший ее на этот труд не откажет в благословении.

Как-то вечером Лена сообщила, что пригласила в гости одноклассниц.

- Хорошо, я давно уже хотела познакомиться с твоими подружками,- приветливо отозвалась тетя.

- Я хочу принимать девочек в своей комнате,- резко бросила Лена.

- Я могу приготовить все в столовой. Там больше места, да и уютней,- предложила Маргарита.- Мне к трем часам надо пойти в город, и ты можешь сама хозяйничать. Жаль, что пригласила девочек на завтра. Если бы на день позже, я испекла бы торт, мне все равно надо печь на воскресенье. Может, приглашение можно перенести?

- Нет, уже поздно! И печь тебе не надо, я закажу пирожные в кондитерской!

- Хорошо, пусть приходят завтра.

На следующий день у Лены были гости. Их смех раздавался по всему дому. Только молодая хозяйка, стоя у окна, нервно барабанила пальцами по стеклу.

- Чего ты нервничаешь? - подошла к ней Элеонора.

- Кондитер обещал принести пирожные и до сих пор не принес!

- Какая досада! - сочувственно вздохнула подруга.

- Лена, ты переживаешь из-за пирожных? - догадалась Маргарита, заметив плохое настроение племянницы.

- Конечно!

- Если хочешь, возьми торт, который я испекла утром. Печь хорошо горела, и я решила воспользоваться таким моментом. Если хочешь...

- О, да! Я тебе очень...- взволнованно начала Лена, но

осеклась, вспомнив, что терпеть не может тетю и подружки знают об этом. Она замолчала и вместо благодарности коротко сказала: - Пусть Августина принесет его. Надеюсь, пирожные будут к ужину.

Маргарита подала торт, пожелала всем приятного аппетита и, извинившись, что ей надо уходить, сердечно попрощалась.

- Она делает вид, будто сама вас пригласила,- сердито шепнула Лена Элеоноре.

- И все-таки,- возразила та,- она очень благородно поступила, предложив тебе торт.

"Еще не хватало, чтобы Элеонора стала защищать ее!" - рассердилась Лена, но вынуждена была промолчать, потому что другие девочки тоже стали утверждать, что Маргарита просто очаровательна.

- Это дело вкуса,- холодно заметила Лена, но день для нее был окончательно испорчен.

"И снова виновата в этом ненавистная тетя, которая слишком много себе позволяет",-- сетовала Лена.

Маргарита быстро управилась со своими делами, но домой не спешила, чтобы не смущать племянницу и ее гостей. Она медленно шла по городу, глубоко задумавшись над тем, как беспросветно утомительны ее будни. Все ее старания были напрасны - сегодняшнее поведение Лены еще раз подтверждало это. Подобные недоразумения случались по нескольку раз в день.

И вдруг Маргарита встретила Генриха. Он шел с девушкой. Увидев тетю, Генрих смутился, но быстро взял себя в руки и представил ей свою подругу. Чувствуя себя неловко, девушка поспешила уйти.

Маргарите было достаточно этой случайной встречи, чтобы понять, что Эльза кокетливая и легкомысленная.

Оставшись с Генрихом, Маргарита поинтересовалась:

- Ты дружишь с Эльзой ?

- Да.

- И часто вы встречаетесь?

- Довольно-таки.

Немного подумав, она снова спросила:

- Генрих, у тебя серьезные намерения по отношению этой девушки?

- Ах, тетя, что за вопрос! - покраснел Генрих.

- Мне хочется предупредить тебя о плохих последствиях, которыми нередко заканчивается подобная дружба. В юности я сама любила и была любима. У меня был настоящий друг, миссионер. Мы были счастливы, потому что хранили свою любовь в чистоте. Незадолго до нашей свадьбы Господь сказал нам "нет" и отозвал его из жизни. Я хорошо знаю, что значит два любящих друг друга сердца. Прошу тебя, не подходи к этому вопросу легкомысленно! Никогда не обнадеживай девушку, если не уверен, что сможешь оправдать ее надежды. Но если ты встретишь ту, которая сможет стать твоей подругой, если вы полюбите друг друга, то позаботься о том, чтобы до самой смерти вы с радостью могли вспоминать вашу любовь в юности. Такую любовь не надо скрывать от родных. Ты уже давно встречаешься с Эльзой, почему же ни разу не привел ее домой, не познакомил с папой?

В это время подошел автобус, и Генрих обрадовался, что можно уйти от ответа. "Привести Эльзу домой? Познакомить с папой? - думал он.- Хотел бы я видеть его лицо при этом! Странно, почему так неприятно сравнивать Эльзу с тетей? - роились мысли в его голове.- Если бы кто-нибудь другой заговорил на эту тему, я бы определенно сказал: "Это мое дело и тебя не касается". Но тетя... У нее есть что-то необычное, прямо чувствуются ее благие намерения! Ее нельзя не уважать, она совсем, как мама..."

Возле самых дверей Генрих, следуя какому-то внутреннему побуждению, пожал Маргарите руку и сказал:

- Спасибо, тетя...

Приближалось Рождество. Маргарита старательно готовилась к празднику. Каждый вечер она рассказывала Петруше и Руфи о рождении Иисуса, пела рождественские песни. Детям это очень нравилось. И если для младших все было ново и непривычно, то Генрих до мелочей вспоминал подобные вечера, проведенные с мамой.

И только Лена была равнодушна ко всем приготовлениям. Она каждый вечер уходила к Элеоноре, но один раз почему-то осталась дома. Маргарита обрадовалась, надеясь, что предпраздничное настроение передастся и ей. Когда Петруша стал возбужденно считать на пальцах, сколько дней осталось до Рождества, Маргарита сказала:

- Знаете, я тоже с нетерпением ожидаю этот радостный праздник. Так хочется, чтобы он был действительно чудесным для всех нас!

- Когда же ты думаешь устраивать свой праздник? - с иронией спросила Лена.

- Мой праздник? Как это понимать? - удивилась тетя.- Разве это только мой праздник? Разве есть еще какой-нибудь праздник, который так сближает семью, как Рождество?

- Тетя! Твои приготовления очень примитивны,- насмешливо проговорила Лена.- Если ты хочешь сделать малышам подарки - пожалуйста! Я даже готова помочь тебе. Но за нас можешь не волноваться - мы уже не маленькие. К тому же, папа никогда не баловал нас подарками. Он давал нам деньги, и мы покупали, что хотели. Хорошо бы сохранить этот обычай. А впрочем, на Рождество я буду у Элеоноры. Она пригласила к себе, и я пообещала прийти.

- Хватит! - не выдержал Генрих.- Ты ведешь себя слишком высокомерно, даже нагло! Тетя уже несколько недель ломает голову над тем, как лучше устроить нам праздник, а ты так благодаришь ее? Это же низость, Лена! Ты предпочитаешь подарку деньги? Неужели ты считаешь, что все эти праздничные вечера, все приготовления можно оценить деньгами? Или ты думаешь, что невыразимую рождественскую радость и тот особый настрой рождественского вечера, когда с нами была еще мама, можно чем-то заменить? Я не стесняюсь признаться, что все эти годы тосковал по таким вечерам. Можешь назвать меня сентиментальным, пожалуйста, но я от сердца рад, что тетя хочет сделать нам настоящий праздник. А ты называешь это наивностью. Как тебе не стыдно?! Вместо того, чтобы с благодарностью принять ее заботу, ты собираешься идти к чужим людям. Завтра же откажи Элеоноре! Я запрещаю тебе уходить, а если ты станешь упрямиться, то я расскажу папе о твоем поведении!

Маргарита несколько раз пыталась остановить Генриха, но он был так возбужден, что не давал ей вымолвить ни слова.

Это был печальный вечер. Генрих и Лена, один за другим, с негодованием покинули комнату. Руфь и Петруша плакали, и Рита долго не могла их успокоить. У нее сильно болело сердце. Она не могла понять, откуда у шестнадцатилетней девочки такое пренебрежение к великому и радостному празднику.

Наступило Рождество. Прошло оно немного лучше, чем Маргарита ожидала. Каждому она приготовила подарок, и все были удивлены тем, что она сумела разгадать их сокровенные желания. Павел тоже не остался равнодушным и внимательно слушал Маргариту, когда она читала из Евангелия о рождении Христа.

Этот праздник не прошел бесследно и для Лены, которая все-таки осталась дома. Для нее Маргарита приготовила особенный подарок. Войдя вечером в свою комнату, Лена увидела на стене большой портрет матери...

В этот вечер Лена первый раз подумала о том, как мало ценит она любовь и доброту тети.

С тех пор, как Маргарита появилась в доме Бреннеров, прошло больше года. За это время она пережила много горького и радостного, но радостного было меньше.

Уже не первый раз заболела Руфь, и врач посоветовал хотя бы на несколько дней сменить климат. После долгих рассуждений Маргарита пришла к выводу, что ей надо поехать с девочкой на родину, в Шталберг. Она решила взять с собой еще Петрушу и Лену, у которой как раз начались каникулы.

Размышляя о предстоящей поездке, Маргарита не заметила, как в комнату заглянула Лена.

- Генрих здесь? - торопливо спросила она.

- Нет. Лена, как хорошо, что ты пришла! Я хочу тебе кое-что сказать. Знаешь, врач посоветовал Руфи сменить климат, и мы решили поехать на несколько недель в Шталберг, к пастору Винтеру. Я очень хочу, чтобы ты поехала с нами. Там ты хорошо отдохнешь, а заодно и познакомишься с красивым уголком земли, где прошло мое детство.

- Оставь меня в покое! - недовольно отказалась Лена. - У меня нет никакого желания туда ехать. Дом пастора - не для меня, мне не хватит благочестия. К тому же, я решила ехать с Элеонорой и ее матерью в Висбаден.

- Я ведь ничего об этом не знаю!

- Вот я и ставлю тебя в известность!

- А с папой ты говорила об этом ?

- Зачем? Когда мне понадобятся деньги, тогда и скажу!

- Я тебя не понимаю,- печально вздохнула тетя.

- Для меня это не ново. Мы, кажется, никогда не будем понимать друг друга,- бросила Лена и поспешно вышла из комнаты.

Через несколько дней Маргарита поехала в Шталберг. В доме пастора все были рады приезду дорогих гостей. Здесь никого не обходили доброжелательностью и вниманием, искренне желая принести радость ближнему.

На третий день Руфь, счастливо улыбаясь, сказала:

- У вас каждый день праздник!

Услышав это, Маргарита опечалилась. Больше года она пыталась создать в доме брата такую же обстановку и не смогла.

Добрая, чуткая госпожа Винтер сразу поняла, что творится в душе Маргариты. Когда Руфь и Петруша ушли гулять, она спросила:

- Рита, ты уже в отчаянии? Не забудь, что ты сеяла всего один год!

- Целый год! Это не так уж мало,- опустила голову Маргарита.

- Мать должна уметь ждать,- твердо сказала госпожа Винтер.- Я надеялась, что тебе выпадет великое счастье - стать матерью. Ты, казалось, рождена для этого. Помню, как ты, будучи еще девочкой, приводила в дом малышей и когда тебя спрашивали, кем ты хочешь стать, ты говорила одно: "мамой". Ты хотела иметь много детей, но все получилось иначе, чем мы думали и желали. И все же ты стала матерью. Ты заняла место умершей, а это намного трудней. Впрочем, настоящая женщина будет и настоящей матерью, даже если у нее нет своих детей. А матери переживают не только радости.

Среди детей всегда есть ребенок, приносящий особенно много тревог. Но из-за этого не стоит отчаиваться, нужно научиться ждать. Если Бог доверил тебе этих детей, Он же даст и нужную мудрость, ты только уповай на Него!

- Это так нелегко - трудиться и не видеть успеха.

- Имеешь ли ты право так говорить?

В это время в комнату вбежал Петруша.

- Тетя! Я так испугался... Я думал, ты уехала! - кинулся он к Рите.- Ты не уедешь без меня?

- Не волнуйся, милый! Я никуда не уеду без вас! - заверила Рита и, крепко обняв его, добавила:

- Иди играй!

- И ты говоришь о безуспешной работе? Разве есть для матери что-нибудь желанней, чем такая привязанность ребенка? И если в семье бывают неприятности, не забывай, что это еще дети и тебе доверено совершенствовать их характеры.

- Ах, тетя, я сама еще так далека от совершенства! Мне хочется убедиться в правильности своих действий. Знаний, приобретенных в семинарии, очень не хватает, и, кажется, я не смогу принести пользу этим молодым людям...

- Доверься Богу и будешь поступать правильно. Дети нуждаются в матери.

На этом беседа закончилась. Несказанным доказательством того, что труд Маргариты не напрасен, был приезд Генриха. Он явился в Шталберг поздравить тетю с днем рождения. Его приезд для нее был лучшим подарком.

Генрих сразу почувствовал себя здесь как дома. Благодаря общительному характеру, он быстро расположил к себе семью Винтеров. Чуткое сердце Генриха ощутило дружескую атмосферу в доме пастора, и ему стало ясно, почему Маргарите так дорога родина. Особенно он сдружился с господином Винтером, и тот стал брать его с собой на посещения. Генрих внимательно следил за жизнью пастора и понял, что его слово не расходится с делом. Юноша впервые встретил убежденного христианина, посвятившего себя Богу. Он давно уже задумывался о вере в Бога, глядя на поведение тети, но то, что увидел и узнал здесь, в корне изменило его взгляды на жизнь.

Каникулы кончились, и Маргарита с детьми вернулась домой. Она хорошо отдохнула в Шталберге, укрепилась духовно. Здоровье Руфи улучшилось, и, что особенно радовало Маргариту, девочка стала спокойней и доверчивей. Генрих же, увидев, в какой обстановке жила тетя, понял, что ей трудно приходится в их доме, и решил впредь во всем помогать ей.

Только Лена по-прежнему не хотела согласиться, что тетя желает ей добра. Все чаще и чаще она стала уходить к Элеоноре. Кроме того, Маргарита узнала, что Лена получает от кого-то письма до востребования. Это сильно встревожило ее.

Один раз Лена, нарядившись, ушла, пообещав прийти к обеду, и не вернулась даже к ужину. Рита окончательно расстроилась, хотя и старалась не подавать виду. Казалось, никто не заметил, что она переживает. Однако вечером, когда она сидела в столовой, погруженная в свои думы, неожиданно вошел Генрих.

- Тетя, что с тобой? Чем ты расстроена?

- Разве ты не обратил внимания, что Лены не было за ужином ?

- Стоит ли из-за этого переживать?! - беззаботно воскликнул он.- Это же не первый раз!

- Тебе не кажется, что между долгим отсутствием Лены и письмом, которое Руфь нашла сегодня на крыльце, есть какая-то связь?

- Представления не имею, от кого это письмо, но тебя, кажется, встревожило то, что оно до востребования? Не расстраивайся, все современные девушки так делают, если хотят скрыть, что они с кем-то дружат. А поскольку между вами натянутые отношения, то этому совсем не стоит удивляться. Ей уже семнадцать, и нет ничего удивительного, что кто-то ею интересуется. К тому же, она симпатична.

- Генрих, ты отлично знаешь мое мнение о такой дружбе,- устало вздохнула Маргарита,- тем более, когда она скрывается. И не расстраиваться я не могу, так как сильно переживаю за Лену. Разве ты не заметил, как она изменилась?

Не отвечая на заданный вопрос, Генрих задумчиво произнес:

- Конечно, мы никогда не сможем отблагодарить тебя за всю заботу о нас. Ты заменила нам мать. Не знаю, понимает ли это Лена...

- Не надо благодарности. Я охотно исполняю свой долг. Бог поставил меня на это место, и я хочу оправдать Его доверие.

- Я тоже это понял и должен признаться, что с тех пор, как мы вернулись из Шталберга, постоянно читаю Библию. Мамину Библию. Конечно, мне много непонятно, но жизнь кажется значительнее, когда рассматриваешь ее с точки зрения Библии. Особенно много я думаю о Нагорной проповеди.

Если сбудется моя мечта стать врачом, то я хочу быть врачом-христианином. Думаю, христианин больше может принести пользы людям, чем просто врач. Спасибо тебе, ты помогла мне повернуться к Богу и поверить в Христа, Которого любишь не только на словах... Лицо Маргариты просветлело.

- Генрих, как ты меня обрадовал! Может, мы вместе сможем помочь Лене?

- Боюсь, что до сих пор я слишком мало заботился о ней. По себе знаю, что в таком возрасте очень трудно переубедить ее. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что ты права.

Между прочим, несколько дней назад я написал Эльзе письмо, все объяснил ей и попросил прощения. Так что Лене тоже надо дать время. Если она переживает то, что пережил я, то наступит момент, когда она будет благодарить тебя за каждое доброе слово, сказанное ей открыто. Я уверен, что многие молодые люди терпят кораблекрушение в жизни потому, что у них нет никого, кто бы так мудро говорил с ними о личных вопросах.

Радостное чувство благодарности Богу наполнило сердце Маргариты. Причиной тому было признание Генриха. Оно превышало ее ожидания.

Лена пришла поздно. Маргарита ждала ее в столовой. Младшие дети уже спали, Генрих занимался своими делами.

- Ты одна? - как-то устало спросила Лена, остановившись у порога.- Остальные уже спят? Я тоже сейчас лягу...

- Тебе надо сначала поужинать. Я сейчас принесу чай,- поднялась ей навстречу Маргарита.

- Не беспокойся, я совсем не хочу есть,- насмешливо-вежливым тоном отказалась Лена.

- Где же ты была так долго? Ты ведь обещала вернуться к обеду!

- Где я могла быть? У Элеоноры. Надеюсь, ты не запретишь мне встречаться с подругами?

Маргарита протянула Лене конверт:

- Не имеет ли это письмо какого-то отношения к твоему долгому отсутствию?

- Откуда оно у тебя? - вспыхнула Лена.

- Руфь нашла его на крыльце,- спокойно произнесла Маргарита.- Но ты не ответила на мой вопрос.

- Я не обязана отчитываться перед тобой! - огрызнулась она.

- Лена, ты не забыла, что отец просил меня заменить вам мать?

- Папа, может, и просил, а я - нет. Не вмешивайся в мои дела. Ты с первого дня стараешься покорить меня, но я не поддамся! Я не ребенок и не обязана у всех спрашивать, что можно и что нельзя.

- Я хочу помочь тебе,- Маргарита с грустью посмотрела на племянницу.- Поверь мне, я очень переживаю за тебя!

- Из-за меня можешь не расстраиваться, это напрасно. Мне уже семнадцать лет. Как хорошо, что моему рабству скоро будет конец! Лучше жить в самом строгом пансионате, чем дома без свободы!

Лена вышла, сердито хлопнув дверью, а Маргарита с тяжелым сердцем пошла спать. Она решила познакомиться с матерью Элеоноры, надеясь, что та поможет ей найти ключ к сердцу племянницы. Однако встреча с этой женщиной глубоко разочаровала Маргариту. Она поняла, что не каждая мать является истинной матерью. Узнала Маргарита и то, что Лена дружит с Фредом, двадцатидвухлетним племянником госпожи Клейнберг.

В начале лета пришло письмо из Шталберга. Пастор Винтер приглашал семью Бреннеров провести у них каникулы. Дети приняли это с восторгом. Маргарита надеялась, что в этот раз с ними поедет и Лена, но та наотрез отказалась, заявив, что на днях уезжает с Элеонорой и ее матерью на море. Маргарита была против и прямо сказала ей об этом, но Лена сумела склонить отца на свою сторону, и он отпустил ее.

В сердце Маргариты вкралась необъяснимая тревога за племянницу.

- Не переживай, тетя,- пытался ободрить ее Генрих.- Ты много раз беседовала с ней, теперь остается только ждать, чем кончится дело. Тебе нужно хорошо отдохнуть в доме пастора, и ты снова вернешься бодрой и веселой.

В день отъезда Лены госпожа Клейнберг вывихнула ногу, и врач посоветовал отложить поездку на неделю. Лена решила ехать одна, потому что там ее ждал Фред.

Когда Лена пришла домой за вещами, Генрих еще раз попытался убедить ее отложить поездку хотя бы на несколько дней, так как тетя неожиданно заболела. Но Лена заявила, что Клейнберги не могут ждать, и уехала.

Через два дня Генрих случайно встретил Элеонору, и обман Лены открылся. Павел Бреннер, узнав об этом, испуганно прошептал: "О, почему я не послушался Риту?.." Он тут же отправил телеграмму: "Лена, ожидаю тебя завтра. Папа".

Получив телеграмму, Лена встревожилась, однако Фред смог убедить ее, что все это - прихоти тети. Согласившись с ним, Лена послала ответную телеграмму и попросила разрешения остаться, так как на днях должна приехать Элеонора.

Ответ Лены возмутил Генриха. Как она не поймет, что крайне нужна дома?!

Маргарите становилось все хуже и хуже, и она все время спрашивала, не приехала ли Лена. Генрих срочно написал ей длинное письмо, в котором напомнил, что тетя за все время пребывания у них никогда не думала о себе, а только о них. Он писал, что она серьезно больна, врачи опасаются за ее жизнь. В конце Генрих просил Лену немедленно приехать, так как нужна ее помощь.

Однако Лена не приехала и после этого письма. Фред и в этот раз сумел убедить ее, что положение дома не так страшно, иначе отец прислал бы вторую телеграмму.

А на следующий день действительно пришла телеграмма: "Тетя при смерти, ждет тебя. Генрих". Эту телеграмму Фред перехватил, заверив почтальона, что отдаст своей невесте, и не отдал.

Тем временем в доме профессора Бреннера ходили на цыпочках и говорили шепотом. Руфь и Петруша слонялись по дому с опухшими от слез глазами. Павел Бреннер, никогда не интересовавшийся Богом и вечностью, не знал, как встретить страшную гостью с косой, вновь появившуюся на пороге его дома. Он ничем не мог утешить своих детей.

Генрих тоже не находил себе места. Второй раз в жизни он терял мать. Тяжелое дыхание больной было слышно даже в коридоре. Прислушиваясь к нему, он услышал шепот:

- Лена... Лена... Где она?

Маргарита часами повторяла это имя, теряя последние силы. Генрих сжал ладонями виски. Это было невыносимо.

Молодой Бреннер не мог понять, почему Лена не едет.

Неужели она не могла преодолеть неприязнь к тете даже тогда, когда та лежала на смертном одре?

С приездом Элеоноры и ее матери отношения у Фреда с Леной ухудшились. Причиной этому была телеграмма, которую утаил Фред. Когда он показывал ее госпоже Клейнберг, подошла Лена и все узнала. Сильная тревога охватила ее, хотя Фред и мать Элеоноры старались убедить, что дома ничего страшного не произошло, иначе Генрих прислал бы повторную телеграмму.

После обеда Фред и госпожа Клейнберг поехали покупать девушкам бальные платья, а Лена, сославшись на усталость, осталась в гостинице. Переживания вновь нахлынули на нее, и ей сильно захотелось домой.

Немного поворочавшись в постели, Лена пошла к морю. Ей чудилось, что она стоит на краю пропасти. То, что еще несколько дней назад казалось таким прекрасным, сияющим как солнце - померкло. Думая, что у нее действительно перенапряжение нервов, как утверждал Фред, Лена решила освежиться в прохладной воде. Она хорошо плавала, поэтому уверенно бросилась в море и не заметила, как оказалась далеко от берега.

Оглянувшись, Лена хотела вернуться, но вдруг почувствовала, что ее что-то держит. И тогда она вспомнила, что их не раз предупреждали об опасности подводного течения. Лена попала именно в эту полосу. Она пыталась плыть, но течение снова и снова относило ее назад. Как же добраться до берега?

Началась борьба за жизнь. Дышать становилось все трудней, перед глазами поплыли темные круги.

- Боже мой! - закричала Лена.- У меня нет больше силы! Я тону!..

Несчастная боролась с волнами, и перед ее глазами одна за другой мелькали картины жизни. Генрих, Руфь, Петруша... В ушах звучал доброжелательный голос Маргариты и ее, Лены, грубые ответы... Телеграмма отца, умирающая тетя... Казалось, она по-прежнему ласково звала: "Лена, Лена!"

И вдруг Лена поняла, какой она была эгоисткой. Все-все поняла, всю вину перед тетей и недостойность своих отношений с Фредом. Теперь Лена стояла на пороге вечности.

- Боже мой, если после смерти действительно есть жизнь и суд, что будет со мной? Долго я уже не выдержу... Неужели я умру? Но самое страшное - я ничего уже не могу исправить, ничего! Поздно! О, лучше бы я осталась дома! Теперь поздно! Помогите! - отчаянно кричала утопающая.- О, если бы я могла начать все сначала! Помогите! Папа! Генрих! Петруша! Руфь! Помогите! Тетя, о, если бы я могла молиться, как ты! Прости, тетя! Боже, спаси!..

Прошло больше часа с тех пор, как Лену подобрали рыбаки, ставившие сети недалеко от берега. Они привели ее в чувство и совершенно обессиленную доставили в гостиницу. Немного передохнув, Лена написала записку Клейнбергам, с трудом собрала чемодан, рассчиталась за гостиницу и пошла на вокзал, надеясь уехать ночным поездом.

Лене казалось, что она не доедет. Как хотелось домой! Поезд, как назло, шел слишком медленно. А в висках стучало одно: "О, если бы тетя была жива! Только бы она была жива!"

При мысли, что отец потребует объяснения о прожитых днях, Лене становилось страшно. Как все это рассказать? И вдруг она поняла, что о Фреде смогла бы поведать только тете. Но жива ли она? Единственный человек, которому Лена хотела теперь довериться, был при смерти или уже мертв...

Дома дверь открыла незнакомая девушка. Лена хотела спросить о самочувствии тети, но побоялась ответа. Поднявшись в свою комнату, она догадалась, что там кто-то поселился. На столе лежало письмо, адресованное Адели Вейнберг. Лена вспомнила, что так звали домработницу пастора. Значит, ее пригласили ухаживать за больной...

Стон вырвался из груди Лены. Куда теперь идти? Чужая девушка заняла ее место. И это справедливо, она этого заслужила. Пойти к отцу? - Нет! Первый раз в жизни Лена боялась идти к отцу. "Пойду к Генриху",- решила она.

Лена осторожно открыла дверь в комнату брата и остановилась. То, что она увидела, запомнилось ей на всю жизнь. Посреди комнаты стоял пастор Винтер. Рядом - Генрих, обнимающий плачущего Петю и Руфь. Чуть поодаль, закрыв лицо руками, стоял отец. Господин Винтер что-то говорил... Нет, он молился!

- Мы хотим покориться Твоей воле,- услышала Лена,- но если можно, то оставь нам ее еще на некоторое время. Оставь детям мать. Если ты хочешь взять ее к Себе, то исполни последнее желание умирающей - приведи домой Лену... Во имя Иисуса Христа, позаботься об этой заблудшей овечке...

Больше Лена ничего не слышала. Никем не замеченная, она вышла из комнаты, и силы оставили ее. Прислонившись к стене, она горько зарыдала. Там ее и нашел пастор.

- Слава Богу, наша молитва услышана! - воскликнул он и ввел Лену в комнату.

Это было незабываемое мгновение. Может быть, впервые семья Бреннер почувствовала, что такое услышанная молитва. Пастор Винтер проводил Лену в комнату Маргариты и оставил ее у постели умирающей. Один Бог слышал, как эти два сердца открылись друг другу.

Когда Лена вышла от Маргариты, силы оставили ее и она потеряла сознание. Врач посоветовал как можно скорее увезти Лену куда-нибудь, чтобы она отдохнула в здоровой семье. Все единодушно решили отправить ее в Шталберг.

Так Лена оказалась в доме Винтеров. Как ни противилась она раньше ехать сюда, утверждая, что недостаточно благочестива, Господь направил ее путь именно в это место.

Раньше Лена слышать ничего не хотела о Боге, а теперь сидела рядом с женой пастора и слушала о новой жизни, которую Бог предлагает всем людям. Ее измученная душа пережила муки самообличения, и Лена думала, что никогда в жизни не станет радостной. Однако именно в этих страданиях она научилась утешаться Богом и познала силу молитвы.

Первые дни Лена со страхом ждала сообщения о смерти тети, но телеграммы не было. Наконец пришло письмо, в котором Генрих писал: "Похоже, произошло чудо. Врач говорит, что есть надежда на выздоровление".

Да, чудо случилось. За первым письмом последовали другие, не менее утешительные. Лена тоже окрепла и вскоре заняла место Адели в доме пастора. Как-то она призналась госпоже Винтер:

- Я даже не думала, что работа по дому может быть такой приятной! Как тетя Рита обрадуется, если я покажу ей, чему научилась здесь. У вас очень хорошо, но все же я скучаю по дому...

Потом пришло письмо, адресованное лично Лене. Первое письмо, написанное Маргаритой после болезни.

"Здравствуй, Леночка! Думаю, имею право назвать тебя дочерью. Я не нахожу слов благодарности за милость Божью, которую Он явил мне во время болезни. Теперь мне уже лучше. Моя комната благоухает, как сад. Это Петруша срывает все цветы с клумб, желая сделать мне приятное.

Лена, мне не хватает тебя. Как бы я хотела быстрее поправиться и вместе с тобой взяться за работу! Конечно, это будет не скоро, но я полна надежд! Больше всего я радуюсь тому, что у меня теперь взрослая любимая дочь и что Господь примирил нас. Надеюсь, ты скоро приедешь. Передай привет дяде и тете. Не задерживайся. Маргарита"

В этот же вечер Лена отправила телеграмму: "Мама, приеду завтра. Лена".